Текст книги "Пути и маски (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Юлия Евгеньевна Пушкарева
Пути и маски

ПРОЛОГ

Ти'арг, Академия. 3916 год от Сотворения, первый месяц зимы

Нет ничего приятного в том, чтобы просыпаться под крики.

Профессору Орто это было известно всю жизнь – даже до того, как он стал главным знатоком анатомии в Академии Ти'арга. Но раньше это знание исходило из простой житейской логики и медицинских соображений (что хорошего в головной боли и вспышке парализующего страха, который покрывает кожу липкой испариной?). С недавних же пор всё изменилось.

С тех пор, как альсунгцы вторглись в Ти'арг. С тех пор профессору Орто уже не раз довелось проснуться под крики, нарушавшие пыльно-книжный покой его комнатки-кельи.

И всегда они были криками ужаса.

Голоса гулко доносились из-за двери: люди бежали по винтовой лестнице преподавательской башни, бежали вниз; профессор Орто не слышал, но мог представить панический перестук их сердец и шорох наспех наброшенных мантий. Морщась и преодолевая слабость старого тела, он перевалился на бок и встал.

Значит, снова. Снова.

Профессор Орто вздохнул и покачал головой. Опять ему не дали досмотреть сны – чарующие сны, где он был силён и молод, где вновь помогал рыбаку-отцу вытягивать тяжёлые от улова сети, и молился богу Шейизу в грозу, а Эакану – в шторм, и перешучивался с девушками. Сны о том, что случилось – или могло случиться – до того, как он посвятил себя Академии.

В последнее время профессор Орто предпочитал сны яви. Будь его воля, он бы спал и на занятиях – только и занятий нет уже не первый месяц из-за этой проклятой войны…

Когда забарабанили в дверь, он был уже готов. Оделся потеплее, сложил ящичек с инструментами, проверил на свет у окна несколько флаконов… Совсем мало спирта, и настойки подорожника тоже мало. Профессор Орто поморщился: снова придётся донимать просьбами несчастных ботаников и химиков, которые сейчас и без того не спят ночей. Кто же знал, что лучшие профессора королевства будут вынуждены делать работу простых лекарей…

– Войдите.

– Профессор, там они… Снова… – задыхаясь, выпалил тощий прыщавый студент. Он ввалился в комнату, нервно теребя трёхдневную щетину, и был так напуган, что едва не снёс клетку с подопытными мышами. Мыши запищали протестующе.

– Что «снова», Теннар? – терпеливо спросил профессор Орто, сворачивая бинты. Его пальцы работали быстрее, чем мозг успевал осмыслить сделанное: сейчас главное – успеть. – Новая атака?

– Да, профессор, – студент поправил клетку и перевёл наконец дыхание. – Штурм. Они даже рассвета не дождались. Говорят, первое кольцо стен уже прорвано. И ещё…

– Идёмте, – прервал профессор Орто и осторожно вытолкнул студента за дверь, пока тот не опрокинул столик, где пылились учебные муляжи костей и конечностей. – Расскажете по дороге.

* * *

Теннар, конечно, не ошибался, как не ошибались и паникующие профессора. От самой Академии до столицы (или, как звали её местные, Академии-Города) было с полчаса быстрой езды – и, ещё не увидев городских стен, профессор Орто уловил в воздухе шум битвы. Звон стали, какие-то глухие удары – и крики, крики… Повсюду крики: от них можно сойти с ума.

Профессор выдохнул сквозь стиснутые зубы, готовясь к знакомому зрелищу. В седле было нелегко: каждая кочка на дороге отзывалась болью в костях, а спина непрерывно ныла; хотелось лечь и замереть, вытянувшись. За ночь дорогу опять занесло снегом, и хилая лошадёнка из конюшни Академии шла, утопая в сугробах. Профессор Орто то и дело погонял её, но это было бесполезно. Хорошо хоть теперь метель стихла; зато в воздухе висел тот же застарелый мороз. Суровая настала зима.

Во всех смыслах суровая.

Шла третья неделя осады Академии. На глазах профессора Орто альсунгцы продвигались всё ближе и ближе к ней; день ото дня прибывали новые вести о захваченных городках и землях – и новые раненые. Ти'аргская армия – рыцари и пехота, отряды наёмников, даже иноземцев – остервенело дралась за каждый домишко и каждое дерево, но таяла, будто лёд на солнце. Альсунгцы сминали их без особых усилий, точно охваченные кровавым безумием. Их силы всё росли: с севера Ти'арга, из Хаэдрана, из-за Старых гор приходили отряды подкрепления и обозы с продовольствием, снова и снова. Варвары словно лишились обычного человеческого страха – не боялись за свою жизнь и не щадили чужой. Даже вдали от родного моря, в сети городов и замков они теперь почему-то чувствовали себя вполне спокойно. Как ни старался профессор Орто, он не мог понять, что с ними случилось. То ли правда тёмная магия, то ли просто другие времена.

Конечно, в итоге альсунгцы осадили город, но пока их удары оставались безуспешными – если не считать огромных людских потерь. Оборона столицы была организована грамотно – хоть об этом король Тоальв позаботился…

Вспомнив о короле, профессор Орто грустно улыбнулся. Старик – совсем как он. Только к тому же немощный калека. На что он надеется, когда всё королевство уже во власти этих зверей? Каково, интересно, ему сейчас – знающему, что позволил пасть на свою страну небывалому, страшному позору?

Профессор Орто натянул капюшон, укрываясь от порывов ледяного ветра. Нет, он не имеет права судить короля, которому сейчас, пожалуй, больше всех не позавидуешь. Лучше уж занимать своё личное, пусть скромное, место, как теперь, и делать свою работу.

В чём бы эта работа ни заключалась.

Когда с вершины пологого холма профессору Орто наконец открылся вид на Академию, к какофонии стали и криков примешался ещё один звук. Дикий, голодный птичий грай. Профессор поднял голову и понял: над городом вилась огромная, просто исполинская стая ворон – густое каркающее облако в бледно-сером небе. Он был отнюдь не суеверным человеком, но невольно вздрогнул. Потом опомнился и погнал лошадь вперёд – спускаться с холма ей было проще, даже по снегу.

Уже отсюда было понятно, что имел в виду Теннар в своей сбивчивой болтовне, пока они добирались до конюшни: в паре сотен шагов от внешних стен замерла махина из дерева и железа, а возле неё, вокруг кучи камней, суетились люди в альсунгских доспехах. В куче, как на подбор, были громадные валуны, и профессор Орто глухо застонал, увидев бреши в стенах…

Катапульта. Подумать только – варвары-альсунгцы соорудили собственную катапульту. И теперь, кажется, готовились перекатить её поближе, чтобы обстреливать внутренние стены. Профессор Орто впервые видел такое. В военном деле он не разбирался, но знал, что это не сулит ничего хорошего.

От большинства бойниц не осталось ничего, кроме уродливых огрызков в каменной крошке, а на месте главных ворот зияла огромная дыра. И снег у внешней стены…

Профессор Орто кашлянул от надсадной боли в груди. Он был красным, этот снег. Абсолютно красным – точно алая кайма на белой ткани, между сугробами и белизной камней Академии. Красным и усеянным трупами.

Значит, альсунгцы всё-таки прорвали оборону. Бой и в самом деле идёт внутри. Профессор Орто озвучил про себя эту мысль, и почему-то она успокоила его. Самые безумные вещи можно облечь в слова, и тогда успокоишься – одна из истин, которым научила его Академия…

Лошадь, почуяв запах смерти, испуганно заржала и шарахнулась назад; профессор потрепал её по гриве.

– Тихо, тихо… – он не узнал своего голоса. Слишком хриплый – должно быть, от холода.

Он продолжал, пригибаясь, ехать против ветра, теперь – прямо по кровавому снегу. Тела лежали так плотно, что их поневоле иногда приходилось топтать. Люди и лошади, но в основном люди – причём люди в синих плащах, с синими нашивками на рукавах. Воины Ти'арга.

Профессор Орто изучал анатомию и частенько, тоже поневоле, служил врачом. Он привык к ранам, и крови, и даже к виду обнажившихся внутренностей. Но такой густой урожай смерти и его заставлял отводить глаза – если бы их было куда отвести… Может быть, потому, что его, его личная, смерть подошла до наглого близко и то и дело дышала в затылок. Уже несколько лет профессор ощущал её гнилостный запах – когда не спал.

– Помо… Помогите, – донёсся снизу не то хрип, не то бульканье. Ти'аргский мечник в сбитом шлеме, морщась, приподнял руку: в последнем усилии пытался коснуться лошадиной ноги. Его туловище выше бёдер напоминало кровавую кашу.

Профессор Орто молча покачал головой и проехал мимо. Живот распорот крест-накрест альсунгским двуручником, позвоночник, скорее всего, сломан – он ничего не сможет сделать для этого несчастного. Разве что добить. Он нужен там, впереди, где ещё идёт битва.

Пальцы в перчатках немели от холода.

У второй стены – чуть ниже первой, но тоже толстой и белокаменной – просто кишели люди; профессор Орто чуть не ослеп от блеска альсунгских кольчуг. Высокие железные ворота ещё держались; возле них кучка рыцарей рубилась с большим отрядом северных всадников, и профессор Орто почёл за лучшее к ним не приближаться. Он поехал вдоль полуразрушенной стены, высматривая место, где сложили ти'аргских раненых – тех, у кого пока была надежда. В паре шагов от него с пронзительным воплем в снег рухнул окровавленный ти'аргский лучник; пару раз дёрнулся и затих. Профессор посмотрел вверх и увидел в окошке бойницы здоровенного альсунгца, который сбросил его оттуда. По приставной лестнице к альсунгцу карабкалось ещё с десяток товарищей.

Видимо, ворота им и не потребуются.

Всё больше попадалось тел, почти расплющенных ядрами катапульты; часто они были так изуродованы, что профессор не мог отличить своих от чужих. Звон стали доносился теперь не только из-за спины, но и сверху: уже сражаются на второй стене. Всё реже свистели стрелы: дул невыгодный для ти'аргцев ветер, да и альсунгские мечи крушили лучников, как безропотных пташек. Ещё немного, и варвары проникнут в город.

И тогда Академия обречена.

– Профессор, сюда! Сюда! – тонкий голосок едва перекрывал ветер. Профессор Орто объехал втоптанное в снег ти'аргское знамя (наверное, альсунгцы сорвали с одной из башенок) и, толкнув пятками лошадь, поспешил на голос.

Студент-младшекурсник – совсем мальчик, лет тринадцати от силы – суетился рядом с тележкой лекарств и широким полотнищем, на которое кое-как стаскали раненых. И снег, и полотнище пропитались кровью; в воздухе повисли стоны, стоял удушливый смрад. Профессор Орто спешился и поморщился: да они что там, совсем обезумели – детей сюда отправлять?!

– Где старшие? – коротко бросил он мальчишке, опускаясь на колени возле первого попавшегося парня. Тот кричал от боли, зажимая руками бедро; кровь хлестала непрерывным фонтаном. – Жгут, быстро! – крикнул профессор, не дожидаясь ответа, и взялся за свой сундучок.

– Пошли в другую сторону, к Воротам Астрономов, – лепетал мальчишка, пока профессор останавливал кровотечение. – Там тоже много наших, альсунгцы с двух сторон подошли…

– Там тоже катапульта? – спросил профессор, переползая к следующему раненому: рану на бедре придётся сшить позже, этому разворотили бок… Прямо над ухом профессора просвистела шальная стрела; он, не глядя, пихнул мальчишку, чтобы тот пригнулся. – Тебе лучше пойти в укрытие.

– Нет, я помогу Вам, профессор… – мальчик, надо отдать ему должное, даже не бледнел и не трясся. Надо будет взять его к себе на кафедру, когда вся эта страшная нелепость закончится. – Там нет катапульты, она всего одна… Кажется, – неуверенно добавил он. – Но там у них больше конных… Намного больше.

– Сколько рыцарей выставил город, ты не слышал? – поинтересовался профессор, наспех обрабатывая травяной настойкой очередной глубокий порез. Как же их много, и как мало времени… Где, в бездну их, городские лекари? – Тысячу? Две?

– Ну… Профессор Альдфрит сказал – три сотни, – чуть смущённо сообщил мальчишка, поднося чистый моток бинтов. Профессор Орто покачал головой. Три сотни…

Для короля мудрее было бы сдаться, честное слово. Хотя куда там, конечно… Ведь достойнее пожертвовать столькими жизнями ради собственной славы в летописях.

Профессор Орто, нахмурившись, отогнал крамольные мысли. Он просто делает свою работу.

Надо же, какая сложная рана… Видимо, от этого странного альсунгского меча с волнистым лезвием. Удивительно, что ти'аргец вообще выжил.

С мальчишкиной помощью профессор стянул с раненого нагрудник, расстриг одежду по краям раны. Ти'аргец замычал и дёрнулся.

– Тихо, тихо, – профессор достал из сундучка деревянную палочку и дал ему закусить. Вытащил иглу с нитью. – Придётся потерпеть…

Поблизости раздался перестук копыт, и снова – звон стали и крики. Профессор с досадой выдохнул сквозь стиснутые зубы. Довольно укромное место, закуток у самой стены – но и сюда надо пробраться…

– Профессор, осторожнее! – мальчик дёрнул его за мантию, увлекая за собой. Он поднялся, охнув от боли в ослабевших ногах. Проклятая старость…

Обернувшись, профессор понял, что именно напугало младшекурсника. Прямо за их спинами бравый ти'аргский рыцарь на чёрном коне бился с конным же альсунгцем. «Наверное, отбились от своих отрядов», – в смятении подумал профессор Орто: и до главного входа, и до Ворот Астрономов с западной стороны отсюда далековато… Но тут он заметил неподвижные тела на снегу чуть дальше – рыцари распростёрлись лицами вниз, и синие перья на их шлемах утонули в алом. Три или четыре лошади с диким ржанием скакали прочь, сёдла на них пустовали.

Значит, разбит очередной ти'аргский отряд, а это его остатки. Совсем не обнадёживающе.

Не обнадёживало и то, что он видел прямо перед собой. Забрало ти'аргского рыцаря было поднято; профессор Орто стоял так близко, что мог разглядеть грязное бледное лицо и широко раскрытые глаза. Рыцарь был красив и молод, держался в седле прямо, будто на придворном турнире, так что сердце сжималось от понимания: он обречён. Клинок так и сверкал у него в руке, отражая самые сложные вражеские удары, но под их потоком не успевал наносить собственные. На небольшом исцарапанном щите красовался герб – пучок осиновых прутьев в короне-обруче. Профессор Орто не помнил, где уже видел такой: никогда не интересовался знатными родами королевства и их геральдикой.

Альсунгец был уже немолод – даже, можно сказать, старик, хоть и крепкий. Длинные седые усы, суровый нос крючком – как у хищной птицы, лёгкая кольчуга и простой деревянный щит… Всё это могло бы говорить о слабости, но от воина исходила необъяснимая волна мощи. В отличие от ти'аргского юноши, старик был спокоен, уверен в своей силе и каждым ударом будто выносил приговор. Точность, почти полная неподвижность корпуса, ни одного лишнего рывка – он теснил рыцаря к стене, медленно и естественно, как море в бурю швыряет лодочку. Даже мохноногий серый конь альсунгца выступал медленно и тяжело, пока вороной врага бесился, пытаясь грызться.

Профессор прижал к себе мальчишку, отступая к стене. Не хватало ещё, чтобы затоптали раненых: в горячке поединка эти двое явно не замечали ничего вокруг.

Звон стали становился всё оглушительнее; молодой рыцарь рычал, выписывая клинком немыслимые восьмёрки – вслед за альсунгским лезвием в разводах крови. Но конь его пятился, и он терял силы; вот обманное движение альсунгца, и – удар падает совсем не с той стороны, куда рыцарь поднёс щит… Стон сорвался с губ профессора Орто. Мощная рана в плечо, шок от боли, а потом – дело жестокой техники, явно знакомой альсунгцу в совершенстве. В несколько коротких движений старик просто отмахнул рыцарю кисть с мечом, ткнул в живот, и наконец – с почти нечеловеческой силой рассёк нагрудник.

Мальчишка всхлипнул. Профессор Орто машинально обнял его.

Шатаясь, рыцарь до последнего пытался удержаться в седле, но вскоре повалился в сторону окровавленной грудой. Левой рукой он всё ещё сжимал бесполезный щит.

– Эйвир Тоури, лорд Кинбраланский, – прохрипел он, сплёвывая кровавый сгусток. Профессор Орто, подбегая, увидел, что глаза у рыцаря пронзительно синие. И ещё – что его не спасти.

– Дорвиг из Ледяного Чертога, сын Кульда, – надменно осклабился в ответ старик. И добавил слова на альсунгском, которые понял уже только профессор Орто: – Будь счастлив среди предков, лорд Тоури. И запомни, кто убил тебя.

– За Хелт! – раздались ликующие крики у него за спиной. – За Белую Королеву!..

ГЛАВА I

Той же зимой. Королевство Кезорре, Вианта – Ариссима

Ринцо, эр [1]1
  [1] Эр – одно из обозначений статуса в Кезорре. Принадлежит землевладельцу (обычно некрупному), если он состоит в Совете Правителей как представитель своей провинции (в противоположность группе Верховных Правителей, которых именуют чарами). Верховных Правителей всегда девять (священное число богини Велго), они не сменяемы и передают своё место по наследству. Остальной Совет является выборным.


[Закрыть] Алья [2]2
  [2] Алья – в данном случае семейное имя (фамилия).


[Закрыть], вышел из Дворца Правителей и с наслаждением вдохнул вечерний воздух. Воздух был, как всегда, прогрет солнцем (в этом году слишком жарким даже по меркам Кезорре), а ещё – пах свежестью из-за большого фонтана на дворцовой площади и отдавал чем-то неповторимо виантским: горьковато-пряный привкус на языке, как от лимона с корицей. Ринцо любил этот воздух.

Он прошёл вперёд, покидая длинную тень от ажурного белого здания за спиной. Дворец Правителей – построенный правильным кругом, окаймляющим вечно цветущий сад, – был гордостью Вианты. Поэты и менестрели сравнивали его то с облаком, то с морской пеной, чем заставляли скептиков посмеиваться. Сам Ринцо хоть и привык к красоте Дворца, проводя в нём каждый день жизни, не разучился воздавать ему должное.

Не торопясь, эр Алья брёл по красно-белым плиткам площади, а небо над ним начинало желтеть, готовясь к закату. Ему нравились эти краткие промежутки между днём и сумерками – время, когда освобождаешься от дневных забот. Тем более, день сегодня выдался тяжёлый… Ринцо досадливо поморщился, вспомнив бесконечные споры в Совете Правителей. Уже невесть какое по счёту заседание проходит под знаком «альсунгской войны». На днях Ти'арг окончательно пал, а союза с Кезорре давно и безуспешно добиваются как король Абиальд, так и королева Хелтингра. Кому из них выразить предпочтение и вообще ввязываться ли в эту войну – над этими вопросами Правители бьются не первый месяц.

Ринцо вздохнул, вспомнив бесконечные препирательства и переливания из пустого в порожнее, которых терпеть не мог. Сегодня даже Верховным не удалось удержать на лицах холодно-отстранённые маски: стареющий, надменный чар Энчио – и тот от злости сломал несколько перьев.

Ринцо занимал в Совете весьма скромное место: представлял Ариссиму, маленькое предместье Вианты, откуда был родом. Уже много веков назад, во времена совсем незапамятные, Правители даровали Ариссиме права одной из провинций королевства – несмотря на то, что на деле это был крошечный, уютный клочок земли в излучине Красной Реки, славившийся разве что превосходным виноградом да певчими птицами. Ринцо никогда не стремился к власти и, когда семь лет назад люди Ариссимы избрали его в Совет, был искренне удивлён. Всё, чего он хотел, – покоя и свободы, но и отказаться от подобной чести не мог. Так что с того дня жизнь скромного, одинокого эра-книгочея бесповоротно изменилась.

Ринцо знал, что своей независимой тихостью всё ещё раздражает многих из Правителей и вообще из влиятельных кругов столицы. Он сознательно избегал интриг, сторонился любых группировок, не водил дел с Великими Домами [3]3
  [3] Великие Дома (иногда – Высокие Дома) – влиятельные тайные сообщества, фактические контролирующие почти всю жизнь Кезорре. По составу пестры: от некоторых торговых и мастеровых гильдий – до организаций магов, менестрелей или преступников.


[Закрыть]. Подкупы и неразумная роскошь претили ему, как и неоправданно жестокие законы. На заседаниях он коротко и осторожно высказывал своё мнение, а всё остальное время молчал, пытаясь разобраться в сути дела. Ринцо вообще больше нравилось слушать, чем говорить.

Однако менять он ничего не собирался. Вот и сегодня эру Алье удалось избежать участия в скандале – и он испытывал по этому поводу скорее гордость, чем стыд. Пусть, если угодно, считают его бесхребетным – может, это и вправду так. Но, как бы они ни кричали и ни ломали головы, факт остаётся фактом: единственный разумный выход для Кезорре – баланс между нейтралитетом и поддержкой Дорелии издали. Что толку без конца говорить об этом, когда давно пора заняться делом…

«Ничего, – привычно утешил себя Ринцо. – Ещё всего лишь два года».

Два года срока на почётном месте – и он вернётся в домашний покой, к книгам, винограднику и своей Лауре. От этой мысли у эра Альи теплело на сердце.

Проходя мимо фонтана, Ринцо невольно улыбнулся: всё как всегда – резвящиеся у воды дети, важные прыщавые гимназисты, влюблённые парочки… Старушка в канареечно-жёлтом платье задумчиво созерцала переплетения струй и крошила в фонтан булку, подкармливая рыбок. Вглядевшись в неё, Ринцо узнал мать одного из молодых Правителей – и улыбка его стала шире.

Площадь выглядела на редкость безмятежно в этот час – и, пока Ринцо шёл к стоянке «лепестков» [4]4
  [4] «Лепестки» – кезоррианские одноместные повозки; дешёвый транспорт, доступный в равной степени всем слоям населения. Называются так из-за округлой формы.


[Закрыть] возле здания суда, мрачные мысли постепенно покидали его. И вправду – ужасы войны пока далеко от прекрасной Вианты, на севере; если есть на свете справедливость, они и не коснутся её. По крайней мере, эр Алья сделает для этого всё возможное.

– Не подадите ли на ужин, добрый господин? – весело окликнул его молодой музыкант, приютившийся на ступенях храма богини Велго [5]5
  [5] Богиня Велго, древняя покровительница Вианты – воплощение не только мудрости, но и власти времени. Часы – один из её символов (наряду с весами и змеёй).


[Закрыть]. Видимо, он тоже наслаждался вечером, жмурясь от солнца и подтянув под себя босые ноги. – Могу спеть Вам о миншийской принцессе, чёрные глаза которой укротили дикого вепря! Совсем новая песня, Вам понравится.

Музыкант подмигнул и пробежался по струнам лиры длинными пальцами. Ринцо засмеялся и полез за кошельком.

– Спасибо, великий, – сказал он, бросив ему горсть серебра, – но обойдусь без миншийских принцесс.

– Почему? – хмыкнул музыкант, деловито пробуя монетку на зуб. – Добрый господин так благочестив? Могу тогда о Мудрой Богине Велго или о подвигах Туриаля, Серебряного Меча…

– Не в этом дело, – в тон ему отозвался Ринцо, взглянув на большие часы над входом в храм. – Просто я спешу к красавице, что лучше любой принцессы.

* * *

Вскоре «лепесток» уже нёс Ринцо прочь от города по широкой мощёной дороге. Возница попался разговорчивый; он сидел на облучке и, не смущаясь присутствием знатного господина, беспрестанно трещал. Приметы непогоды, армия Альсунга, дурацкие сплетни о любовных связях королевы Хелт причудливо смешивались в его речах, и в конце концов Ринцо перестал к ним прислушиваться. Он трясся на узкой скамеечке и, откинувшись спиной на обитую тонкой тканью изнанку «лепестка», смотрел по сторонам.

Окрестности Ариссимы, как никогда безмятежные, вогнали его в подобие миролюбивой дремоты. Возница свернул с мощёной дороги на просёлочную, нырявшую в ложбину меж двух зелёных холмов. Потом потянулась равнина – маленькие фермы, серые стволы узловатых олив и виноградники, виноградники, виноградники без конца… До самых Новых гор, синеющих вдали на горизонте, тянулись шпалеры, оплетённые цепкими побегами. Ринцо приятно было думать о том, как в этой зелени кисти ягод наливаются своей густой и тёмной жизнью.

Как же всё-таки хорошо, что в Кезорре вечное лето. Иногда, в сердцах, Ринцо проклинал жару, но потом вспоминал об альсунгском климате – и передумывал. Интересно, как они там не сходят с ума в своих льдах?…

А может, и сходят. Как показывают последние события…

Ринцо нахмурился. Не годится думать о делах в такой чудный вечер. И отчего так медлит этот возница – Лаура уже, наверное, заждалась…

Как раз в этот момент «лепесток» чуть не сбил мальчика-пастушка, который перегонял через дорогу стадо овец. Ринцо швырнуло вперёд, и он едва не полетел со скамеечки. Собрался было отчитать возницу, но потом махнул рукой. Так и быть: слишком славное сегодня настроение… Даже петь хочется, точно в юности. Когда-то у Ринцо даже был неплохой голос – по крайней мере, так утверждает Лаура. А у его красавицы-жены просто нюх на такие вещи.

Вот и двухэтажный дом из желтоватого песчаника, и маленький палисадник с кустами роз… Заплатив вознице, Ринцо распахнул калитку и взглядом рачительного хозяина пробежался по своему гнезду. Что ж, всё как надо, но дорожку надо бы подмести – не забыть сказать Челле… Да и вон ту клумбу не мешает уже полить. Должно быть, Лаура опять увлеклась работой и забыла. Лёгкий укор в мыслях Ринцо сразу сменился приступом нежности: бесхозяйственность жены год от года казалась ему всё более трогательной. Лаура не была бы собой, если бы сутками думала о клумбах и оладьях вместо своих картин.

Окно кухни на первом этаже было распахнуто; оттуда доносились аппетитные запахи и воркование старой Челлы – их единственной служанки и кухарки по совместительству. Старушка помнила Ринцо ещё ползающим, крикливым карапузом, и он по-прежнему считал, что тихая болтовня с собой да пение – её единственные недостатки. В общем-то Ринцо мог позволить себе держать много слуг (особенно после того, как стал Правителем), но не видел в этом смысла. К чему обременять и себя, и других лишними заботами?

Ринцо легко взбежал по ступеням крыльца и уже готовился толкнуть дверь с обычным приветствием («Я здесь, сердце моё!» – Лаура, кажется, всегда считала, что без этих его слов вечер не задался), когда на глаза ему попалось кое-что, не вписывающееся в гармонию мгновения. У двери, прямо на прогревшихся досках, лежало соколиное перо.

Ринцо наклонился и поднял его. Повертел в пальцах. Пару раз ему пришлось участвовать в соколиной охоте (хотя в целом его не тянуло к подобным развлечениям), так что такое перо он мог отличить с первого взгляда. Наверное, от прекрасной птицы – оттенок тёмного золота, полосатая пестрота с другой стороны… Случайность или?…

Через пару секунд Ринцо обнаружил, что всё ещё стоит на месте и неистово чешет старый шрам под губой – была у него такая привычка в минуты волнения. Вздохнул, собирая в кучу сумбурные мысли. Этого ещё не хватало…

Переступая порог, он взглянул на перо ещё раз, внимательнее – и почувствовал, как неприятно потяжелело в груди. Тёмно-золотые полоски на пере, ещё миг назад совершенно обычные, в его пальцах сложились в правильные кезоррианские буквы: «Лаура Эсте».

Магия.

Эсте – это была фамилия Лауры до замужества.

Плохой знак. Очень, очень плохой.

– Ты что-то сказал, дорогой? – раздался звонкий голос сверху. Ринцо опомнился: кажется, он задумался настолько, что последние слова произнёс вслух – а у Лауры те ещё уши. Он понадеялся, что жена просто услышала хлопок двери из своей мастерской.

– Я здесь, сердце моё! – бодро крикнул он в ответ, пряча перо в карман. Успеется. Они обязательно обсудят это, но – позже.

Ринцо поднялся наверх и вошёл в первый проём направо – в форме арки, во вкусе Лауры. Вообще всё убранство дома как-то незаметно сложилось именно в её вкусе, и Ринцо абсолютно не возражал.

Здесь вечно пахло красками, иногда – мелом или влажной глиной, а ещё было очень светло. Хорошее освещение требовалось Лауре для работы, но жара вкупе с этими ароматами порождала во всех смыслах сногсшибательный эффект. Ринцо часто недоумевал, как его прекрасная художница проводит тут целые дни, не теряя сознание.

– Ну, добрый вечер, – спокойно сказала Лаура, откладывая палитру на столик и хрустя уставшими пальцами. Она стояла возле мольберта – такая маленькая и хрупкая, в льняной домашней блузе и юбке под перепачканным краской фартуком. Копна иссиня-чёрных волос была стянута в простой узел на затылке – такая роскошь на голове мешает работать – и открывала шею, от совершенных линий которой Ринцо до сих пор приходил в мальчишеский восторг. Брови на гладком смуглом лбу удивлённо приподнялись. – Что-то случилось? Ты выглядишь… растерянным.

Ринцо улыбнулся: ничем ведь её не обманешь… Он обнял Лауру и, наклонившись, поцеловал её в ямочку на подбородке.

– Я всегда теряюсь, когда вижу тебя. Ты разве не знала?

Фыркнув от смеха, Лаура высвободилась. С наигранной ненавистью ткнула пальцем в мольберт:

– Ты только взгляни. Ещё один день впустую.

– Почему же впустую? – возразил Ринцо, мельком посмотрев на холст. – По-моему, ты почти закончила. Это ведь эр Даола?

– Точно. Приходил сегодня позировать, – Лаура скорчила гримаску и принялась отмывать кисти в деревянной плошке. Ринцо невольно залюбовался выверенными, ласковыми движениями её пальцев. – Его жена заказала, для подарка. Заплати она поменьше – и я не взялась бы, думаю. Он просто старый осёл.

Ринцо сдержал смех, в очередной раз подивившись тому, какой смелой в суждениях становится Лаура, когда они остаются наедине. На людях она была воплощённым тактом – лучших манер, пожалуй, в королевстве не найти… Впрочем, положение женщины-художницы – редкое в Кезорре и немыслимое где-то ещё – к этому обязывало. Так что Ринцо очень ценил её искренность.

Если только она вправду полная, эта искренность… Ринцо показалось, что перо обожгло ему ногу сквозь ткань штанов. Он поскорее прогнал глупые подозрения.

– В самом деле, похож, – с улыбкой сказал он, вдруг осознав, что титул осла Лаура избрала не случайно: на портрете она чутко подметила и вытянутое лицо, и оттенок светло-серого одеяния, и туповатую печаль в глазах эра… В целом портрет был парадным, вполне серьёзным – как и полагается придворной живописи, – но стоило всмотреться в блики, тени, линии – и вскрывалась бунтарская ирония. Эту игру смыслов Ринцо считал отдельным талантом Лауры – она отличала все её работы, вплоть до мелких набросков на случай.

– А как там дела в государственных верхах? – поинтересовалась Лаура. Закончив с кистями, она с томной усталостью взялась за тесёмки фартука; Ринцо, усмехнувшись, поспешил ей помочь.

– Ровным счётом ничего нового. Невыносимая скука, как всегда.

– Так уж и скука? – с сомнением хмыкнула Лаура, откидывая голову ему на плечо. Ринцо не удержался и поцеловал её ещё раз – теперь в макушку. – Эр Даола сказал, что альсунгцы взяли Академию. Это правда?

Помедлив, Ринцо отпустил её.

– Правда.

– И что теперь? – Лаура подвинула мольберт поближе к окну, оставив краску сушиться. Ринцо наблюдал за ней с обострённым вниманием, любуясь точёными руками, профилем, золотистым отливом кожи… Ясным умом, светящимся в глазах.

Нет, они не тронут её. Просто не посмеют. Это же Лаура. Его Лаура.

Ринцо стиснул проклятое перо в кармане. Это вполне может быть ошибкой… Нелепой шуткой. Чем угодно.

Может ли?…

– Ринцо? – Лаура щёлкнула пальцами, возвращая его к действительности. – Ты снова «сошёл с тропинки»?…

– Да, – принуждённо засмеялся он, проводя рукой по лицу. – В какой-то тёмный лес… Устал, наверное. Прости.

– Бедный мой, – она озабоченно коснулась его щеки. – Ничего, сейчас передохнёшь… Но всё-таки – что там с Альсунгом?

Ринцо вздохнул. И почему его жена так интересуется политикой? Должно быть – потому что исключительна во всех отношениях. Другие Правители должны завидовать ему.

– Я позже расскажу, хорошо? – пообещал он – и вдруг, решившись, поймал её взгляд. Мгновенно утонул в тёмно-карей, почти чёрной, глубине. И, прочитав там немой вопрос, полез в карман.

– Так, может быть, пойдём ужи… – Лаура взглянула на перо и, прикусив губу, с заминкой закончила: – …нать. Что это такое?

– Я нашёл его под нашей дверью, – с мягким нажимом сказал Ринцо. Он смотрел на жену очень пристально, так что от него не укрылась мгновенная бледность у неё на лице. Лаура не стала, разумеется, кричать, пятиться или падать в обморок – как поступили бы другие женщины. В таких случаях она просто сильно бледнела.