Текст книги "Пути и маски (СИ)"

Автор книги: Юлия Пушкарева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Раб, кажется, всё говорил ему что-то, но Альен не мог слушать.

Диадема Хелт утонула. Я больше не увижу, как убивал тебя, учитель.

За пальмами потянулись газоны под щегольски-изумрудной травой, шмели гудели вокруг цветущих кустов шиповника… Тонко пахло жасмином – этот запах нравился Альену. Единственное ароматическое масло, которое он скрепя сердце не считал пошлостью. Может, впрочем, ещё оттого, что им когда-то пользовалась мать… Странные фокусы вытворяет иногда сознание.

Я вообще больше тебя не увижу.

«Ты знаешь, что делать, чтобы случилось иначе…» – призывно шепнула та его часть, что всё ещё была охвачена пламенем Хаоса. Альен криво усмехнулся. До чего предсказуемо, честное слово. Если тауриллиан предложат ему такую цену – хватит ли духу отказаться?…

Не думать, не думать, не думать… В бездну. Думать о Люв-Эйхе, о загадке Дии-Ше, о том, не подставил ли их боуги своим волшебным кораблём, – о чём угодно, кроме. А ещё лучше – о синеве неба, которое уже режет глаза (точно не было ночной непогоды), о совершенно бесшумных шагах юноши-раба по песку, вон о той стрекозе – почему-то красной с рыжими разводами…

Не самое худшее место, надо признать. По-своему красивое, хоть и не в его вкусе.

Я найду выход. Должен найти.

Дом господина Люв-Эйха трудно было не заметить – но лишь потому, что стоял он на вершине холма, склон которого образовали, наподобие ступеней, широкие зелёные террасы. В самом строении не было ничего помпезного или безвкусного – как в тех замках, дворцах или храмах, что иногда казались Альену порождением чьих-то пьяных галлюцинаций. Двухэтажное, лёгкое и изящное, из пёстрого камня – в Минши любят такой. И вправду: почему бы в такую жару не посмотреть, как оттенки голубого переходят в салатовый и прохладный сиреневый. Почти как глоток из фонтана.

Настоящий фонтан весело журчал перед главным входом – высокой дверью в форме миндаля. Таких же вытянутых очертаний были окна и плитки с мозаикой из мелких ракушек, украшавшие второй этаж и фундамент. Целых три балкона поддерживали тонкие, изящные колонны вроде кезоррианских. Что ж, у господина Люв-Эйха явно есть вкус – или просто талантливый архитектор на службе.

«А может, и в рабстве», – подумал Альен, заметив, что ещё один смуглый юноша с клеймом-скарабеем прохаживается по дорожке на верхней террасе, ненавязчиво поигрывая кривым ножом. Другой сметал пыль с белоснежных ступеней, но лицо у него было такое суровое, будто это не пыль, а человеческие кости. Третий обогнал их, ловко придерживая на макушке огромный поднос, заставленный креманками, тарелочками и вазочками. Следом за подносом проплыл такой запах, что даже Альен, в этот период жизни равнодушный к еде, приподнял бровь.

– Сладости для моего господина, – шепнул ему раб-провожатый. – Господин любит, чтобы десерт подавали как следует.

– О да, я вижу… – задумчиво произнёс Альен, наблюдая, как полуголый раб пытается извернуться в дверях, чтобы пролезть внутрь вместе с подносом. Да уж, если голодный Ривэн будет вынужден на это смотреть – более жестокой пытки для него и выдумывать не нужно.

– Но он, конечно, пригласит господина разделить с ним трапезу, – раб снова белозубо улыбнулся. – Хозяин всегда рад гостям.

Альен искренне на это надеялся. Под беспощадным солнцем тёмная одежда впервые подводила его: он истекал потом, как студент Академии перед первым экзаменом.

У входа девушка-рабыня, с ног до головы закутанная в шелка, полила им на ноги воду из серебряного кувшина. На миг вскинув на Альена чёрные, с поволокой, глаза, она вспыхнула и чуть улыбнулась.

Они прошагали по узкому проходу (ноги утопали в богатом золотистом ковре) и попали в просторную залу с низким потолком, откуда доносились смеси причудливо-пряных ароматов. Пол устилали лепестки роз – белых и красных, похожих на кровавые пятна. Зала была круглой (внутренних стен не было, и от остального этажа её отделяли только лёгкие полупрозрачные занавеси), в её центре возвышалась большая курильница, откуда поднимался дым, благоухающий лимоном и пряностями. За завитками дыма просматривалась гора подушек разных форм и размеров – и с кисточками, и с вышивкой, и совершенно невообразимых цветов. Справа уместилась роскошная позолоченная клепсидра, и набухающие капли падали в нижнюю чашу, равнодушно отсчитывая секунды. В другое время Альена заинтересовало бы, как устроены водяные часы, но сейчас изучать их определённо было некогда: на подушках, скрестив ноги, сидел хозяин.

То, что это именно хозяин, сомнений не вызывало. Во-первых, провожатый Альена, едва появившись в зале, пал ниц и в лицемерном благоговении прижался лбом к полу. Во-вторых, поднос тоже принесли для этого человека, как и несколько других подносов до этого: прямо на полу перед ним лежала тонкая скатерть, которую было почти не рассмотреть из-за невероятного количества еды. Блюда с обглоданными птичьими и мясными косточками, с овощами свежими и тушёными, с незнакомыми фруктами, нарезанными в виде слонов и лягушек, с кусочками сыра и масла… А главное – с десятками видов сладостей, о большинстве из которых Альен не имел представления. И – самое странное – все эти крендельки, сиропы, орешки и кокосовые шарики с нечеловеческой скоростью исчезали во рту толстяка в малиновом халате.

Он поглощал всё с жадностью, горстями, едва успевая пережёвывать куски (вилок и ложек здесь, видимо, не держали). Он был так толст, что занимал собою, наверное, четверть залы – Альен не мог перебороть себя и смотрел на него изучающе, будто на экзотического зверя. Несколько жирных подбородков Люв-Эйха (точно больше трёх) тряслись, пока он жевал и облизывал пальцы от липкого сока. Жидкие чёрные волосы были заплетены в косицу, и она казалась до смешного тоненькой по сравнению со складками жира под необъятным халатом.

– Дозволь говорить недостойному, о хозяин, – льстиво пропел раб, отводя глаза от еды; Альен, впрочем, успел заметить вспыхнувший в них голодный огонёк. Люв-Эйх ответил ему, но не раньше, чем расправился с очередным персиком – толстобоким и румяным, как поросёнок, с нежным пушком на кожице.

– Говори, – икнув, пискляво приказал хозяин. Маленькие глазки впились в Альена, словно надеясь пробуравить его насквозь. «Он умнее, чем кажется». Альен отлично знал этот взгляд. Дать, допустим, Кэру из Овражка толпу рабов и «тонкое» воспитание (какое же свинство скрывается иногда за этим «тонким» воспитанием!) – и получится тот же самый Люв-Эйх, разве что чуть глупее. – Кто это такой? Ещё один утопленник?

– Я не утопленник, господин наместник, – вежливо сообщил Альен. – Хотя бы потому, что жив.

– Я не разрешал ему говорить. Скажи ему, – уже не глядя на Альена, пискнул толстяк. И, в раздумьях пошевелив круглыми пальцами, потянулся за чем-то вроде печенья в сахаре. Раб поднялся с пола и виновато кашлянул.

– В доме не позволяется говорить без разрешения господина, – сдавленно прошептал он – так, как если бы вдруг подхватил простуду. Альен лишь возвёл глаза к потолку: в другое время он, может, и согласился бы поиграть по здешним правилам, но теперь явно некогда заниматься ерундой.

– Так пусть господин разрешит мне, – стараясь держать себя в руках, попросил он. – Ибо я тороплюсь, и дела мои неотложны. Я хочу увидеть своих друзей: беда настигла нас этой ночью, – помолчав, он решил всё-таки щегольнуть своим знакомством с забавным миншийским красноречием: – Надеюсь, господин Люв-Эйх отворит своё сердце для милосердия и подтвердит славу своего светлого имени.

От неожиданности толстяк на миг (всего на миг, увы) перестал жевать.

– А он сносно владеет священным наречием. Передай ему.

«Сносно»… Рассеянно скользнув взглядом по неприятным на вид комкам теста в молоке, Альен понял, что даже не уязвлён. Нет пределов человеческой надменности.

Уязвлён он был скорее тем, кто наслал на корабль Дии-Ше – такую тварь нужно вызвать, иначе она будет спать на дне века и тысячелетия. И собирался по возможности выяснить, кто это сделал…

И на эту тушу в малиновом шёлке у него совершенно не было времени.

– Оставь нас наедине, пожалуйста, – попросил он раба. Юноша захлопал ресницами, подумав, что ослышался: к слову «пожалуйста» он определённо не привык.

Люв-Эйх поднял в нитку выщипанные брови. Альен уже не впервые задался вопросом о том, сколько же ему лет. По гладкому, как блин, лицу определить это никак не получалось.

– Ты смеешь приказывать моему рабу? Знаешь ли ты, что чужеземцы на острове Рюй даже ниже шайхов [10]10
  [10] Шайхи – свободное население Минши: не рабы и не владеющие рабами. Таких людей не так уж много, и внутри них существует традиционное деление на касты, определяющие общественный статус (например, сборщик налогов выше писца, торговец выше рыбака и т. д.). Та или иная каста накладывает свои ограничения на браки, путешествия, образование, использование магии. Таких ограничений нет только у «хозяев»-рабовладельцев. За провинность или долги шайх может быть продан в рабство и утратить все привилегии.


[Закрыть]?

– Знаю. Но, боюсь, мой случай несколько отличается от привычных…

Без дальнейших разъяснений Альен наклонился к ковру и приложил к длинному ворсу костяшки пальцев, мысленно всеми силами пытаясь дотянуться до земли под фундаментом. До её тайных соков, до изъеденного сушью лона, до мощных и грубых корней растений, изъеденных жарой… Тугая волна Силы прошлась по его телу, и здание ощутимо дрогнуло. Курильница покачнулась и едва устояла на месте; Люв-Эйх выронил горсть имбирных палочек, которые покатились по полу; раб, взвизгнув, вторично повалился ниц.

Альен выпрямился, ожидая, что толстяк позовёт на помощь – но тот лишь молча, выжидающе смотрел на него. Кажется, совсем не испугался.

– Я благодарен за спасение Вашим людям, но не буду Вашим слугой или пленником. Хочу, чтобы Вы сразу уяснили это.

– Я уяснил, – кивнул Люв-Эйх с уважением в крошечных глазках. И брезгливо кивнул рабу на палочки: – Подбери! – потом помолчал, потирая третий из подбородков: – Мне давно не встречались такие сильные волшебники, о неизвестный. Прими чашу моего восхищения.

И, подтверждая красивый оборот, ногой пододвинул к Альену пиалу с простой водой – будто сразу сообразил, чего именно ему надо. Альен, не церемонясь, в несколько глотков осушил её.

– Ты плыл не на купеческом судне, ведь так? Волшебникам не нужно зарабатывать торговлей, – не дождавшись ответа, Люв-Эйх вздохнул и взялся за следующий персик: так, словно не его хоромам только что угрожало землетрясение. – Значит, на военном корабле? Но твой говор не похож на альсунгский.

– Это был торговый корабль, – спокойно сказал Альен, подумав, что Зелёную Шляпу с натяжкой можно счесть и торговцем. – Но не мой, а моего друга из бывшего Ти'арга. Он нанял меня последить за сохранностью груза.

– Ложь! – пискнул Люв-Эйх и щёлкнул пальцами в дутых перстнях. Раб, разобравшись с палочками, немедленно испарился. – Я чую ложь издалека, волшебник, тем более такую неумелую. Но не буду настаивать, раз уж ты так горяч… Слишком горд, чтобы сесть без приглашения? Ты же еле держишься на ногах.

Посчитав это предложением, Альен опустился напротив и скрестил ноги. А потом не без удовольствия представил, как водой и грязью испортит Люв-Эйху богатый ковёр.

– Как, по крайней мере, твоё имя?

– Дарет.

Имя брата сорвалось с губ раньше, чем Альен успел задуматься. Внутри шевельнулось что-то неприятное: почему именно он?…

Но он очень хорошо знал, почему – и от этого становилось ещё гаже. Безвестный калека, о котором Люв-Эйху точно ничего не известно. Безвестный калека, чья жена решила однажды вымолить у мужнего брата прощение…

– Ложь.

– Точно, – устало подтвердил он, избегая глазок-буравчиков. – Но я не назову другого.

«Если Хелт и здесь завела свои связи, как в Дорелии, ему могли говорить обо мне. Он как-никак Наместник целого острова».

– Ты из бывшего Ти'арга, с захваченных земель, так? Ищешь в Минши убежища? – и, явно намеренно раззадоривая голод Альена, Люв-Эйх взялся за спелый апельсин. Альен с мысленным смешком вспомнил кезоррианское присловье о предателях: «Если одна долька в апельсине сгнила, он испорчен весь» – что-то вроде того… Почему-то донельзя подходит к обстановке.

– Не совсем. Наоборот, мне нужно как можно скорее отплыть отсюда. Мне и моим друзьям – где они, кстати?

– Здесь, – толстяк медленно, со вкусом счищал с апельсина кожуру. – В моём доме, в пристройке для рабов. Но ты не сможешь забрать их у меня просто так, лже-Дарет. Они станут достойной частью моей коллекции.

– Коллекции? – переспросил Альен. Переспросил спокойно, но слово очень ему не понравилось. – Вы ведь собираете редкости.

– Вот именно, – толстяк осклабился, и улыбка затерялась в складках его загорелых щёк. – А гномы и белокожие рабы – та ещё редкость, лже-Дарет. По крайней мере, на острове Рюй. Необычные лица нужны мне, они вдохновляют меня на новые маски. Я сам рисую эскизы, а мастера трудятся над их воплощением денно и нощно. Готов поспорить, в своих холодных краях ты не встречался с таким искусством.

Глазки Люв-Эйха масляно поблёскивали при этих словах. Альен смотрел на малиновые складки его халата, пытаясь сообразить, как ему быть. Можно, конечно, привести угрозу в исполнение – но, учитывая, кто перед ним, это будет крайне глупо. Все сотни рабов могут кинуться на него, а ещё члены семьи наместника (если они есть, в чём он сильно сомневался), его соседи и прочие, и прочие. Настраивать против себя весь остров – не лучшая идея, особенно когда Бадвагур и Ривэн в руках этой вельможной туши. К тому же сила Хаоса уже подвела Альена на корабле, и теперь даже при мысли о ней он ощущал противную неуверенность – как человек, который чувствует первые признаки саднящей горло простуды.

«Нет, это чушь. Оно не могло просто так оставить меня».

Ах, значит, ты уже этого не хочешь?…

Резкая боль пронзила виски, и Альен поморщился. Он надеялся, что это просто от усталости – что тауриллиан не пытаются пролезть к нему в голову.

– Я почту за честь взглянуть на Вашу коллекцию, – сказал он, с показным смирением опустив глаза.

Люв-Эйх расцвёл, как огромный куст, и трижды хлопнул в ладоши. Две девушки-рабыни появились мгновенно, будто из-под земли.

– Тогда угощайся и будь моим гостем, лже-Дарет. Я прикажу погреть тебе воды для омовения и дать чистую одежду, какую носят на нашей земле.

– Сколько я смогу… испытывать счастье находиться под этим кровом? – намного аккуратнее, чем прежде, спросил Альен, но Люв-Эйх всё равно рассмеялся – визгливо и мерзко, точно дворовая собачонка:

– Ты всё-таки смышлёный, волшебник. Ты мне нравишься… Под этим кровом ты пробудешь столько, сколько я пожелаю. Или твоим друзьям несдобровать.

* * *

«Редкости» Люв-Эйха, как выяснилось, занимали большую часть дома и глубины садов на террасах, а также несколько отдельных домиков на побережье. Альен думал, что после Гха'а и встречи с боуги ничего уже не удивит его, однако ошибся.

Если бы не навязчивые мысли о Бадвагуре и Ривэне, крутившиеся в голове, словно мелодия старой кезоррианской шарманки, у него бы, должно быть, задёргался глаз от непрерывных перескоков из восхищения в отвращение. Наместник острова Рюй, казалось, собрал у себя всё странное, нелепое и уродливое в Обетованном. Не знай Альен, что это невозможно, он бы заподозрил Люв-Эйха в визитах в иные миры – возможно, в юности, когда тот был меньше в обхвате и подвижнее.

В одном укромном уголке были собраны гербарии – тысячи засушенных растений, многие из которых Альену никогда не встречались. Кое с чем он, конечно, работал в Академии или Долине, но всё остальное выглядело, как подделка под живую природу: пятнистые цветы и цветы размером с кошачью голову, раздутые пузырями корни, похожие на змей стебли в чём-то вроде чешуи… В банках плавали заспиртованные плоды – неправдоподобно маленькие или, наоборот, огромные. Нечто чёрное и склизкое, растущее в горшке, зашипело и хищно клацнуло лепестками, когда Альен приблизился.

Под стеклом расположились коллекции наколотых на булавки насекомых – странно-уродливых и странно-красивых. Рогатый жук, почему-то разросшийся величиной с ладонь. Ярко-синяя гусеница с золотистыми лапками. Люв-Эйх с гордостью тыкал пухлыми пальцами то в бабочек, то в южных ядовитых пауков, а Альен размышлял, кто же собирал для него всё это?…

Где-то ещё он видел аквариум с пираньями, громадную застывшую черепаху, визгливого, как хозяин, трёхглазого щенка в коричневых пятнах… Шайальдские музыкальные инструменты. Уменьшенные копии ледяных статуй из Альсунга. Корабли в бутылках, какие-то маятники, образцы изящных извилистых письмен – сколько веков назад стали прахом последние, кто использовал их?… Пыльные статуэтки древних богов со стёршимися чертами, в которых даже Дарекра или Шейиз не всегда узнавались. Кезоррианские стеклянные шарики толщиной в волос.

Ощупывая одно и глядя на другое, Альен чувствовал, как боль из висков медленно переползает в затылок. Он хотел увидеть Бадвагура и Ривэна, убедиться, что с ними всё в порядке, а потом остаться в одиночестве и наконец отдохнуть. Необыкновенно остро он ощущал жару, и любопытные взгляды вездесущих рабов, и пыхтящее дыхание Люв-Эйха на затылке. Тот раб, который проводил его к дому наместника (толстяк звал его Ван-Дир-Го), сам вызвался обмахивать Альена павлиньим пером («чтобы господина не сморило жарой») и теперь тоже таскался следом.

В садах надрывался гул насекомых, и на коже оседала горячая влажность; ежеминутно хотелось умыться. Миншийское свободное одеяние, в которое Альен кое-как задрапировался, вскоре насквозь пропиталось потом.

«Он хочет сделать нас троих диковинками в своей коллекции, – думал Альен, встречая алчные, полубезумные взгляды глазок-буравчиков. – Или, ещё лучше, кому-нибудь продать. Как же выведать, где эти двое?…»

– Это впечатляет, – сказал он наконец, благопристойно отводя глаза. – Даже очень. Но где же Ваши знаменитые маски?

Вопрос снова попал в точку; Люв-Эйх сладко улыбнулся и, охнув от усталости, плюхнулся на складной стул, пододвинутый рабами. Тот жалобно скрипнул.

– Не всё сразу, о волшебник. Маски – моё отдельное сокровище. Я покажу тебе лучшие образцы, а потом и отпущу с миром – но лишь если ты согласишься погостить у меня и порадовать своим искусством. По-моему, это честный обмен. Не забудь к тому же, что я спас тебе жизнь…

– А если я откажусь? – помедлив, спросил Альен. Юный Ван-Дир-Го, услышав такую дерзость, нервно прикусил губу.

– Твои друзья умрут, – спокойно сообщил Люв-Эйх. – Сейчас война, и в Минши не принимают чужеземцев. Вдруг вы подосланы Альсунгом, откуда мне знать?… Моя защита – в твоих интересах, лже-Дарет. Если согласишься – увидишь обоих, мальчишку и гнома, сегодня же вечером. Откажешься – мои рабы убьют их, а тебя я продам королю, развлекать его фокусами… Сын Солнца любит магию – особенно когда она у него на службе.

Голоса в голове шептали, манили, чаровали, не унимаясь – «Да знает ли этот безумец, с кем говорит? Приструни его, покажи его место!..»

Огонь в жилах Альена требовал расплаты, но он, стиснув зубы, заставил его замолчать. Не время сейчас.

Невдалеке шумело море; Альен мог видеть его сочно-синюю гладь над листьями пальм – широкая, обманчиво-безмятежная кайма. Красивая и бессмысленная, как всё здесь.

– Какой срок ты назначишь? – спросил он Люв-Эйха. – Сколько я должен служить тебе?

– Не служить, а быть гостем, о волшебник… Пусть будет год, – раздался тоненький, вполне дружелюбный ответ. – Год по календарю Священной земли.

* * *

Несколько дней прошло, точно в тумане. Ленивая жара размаривала так, что невозможно было заметить, как удушающий полдень переваливается в удушающую ночь. Ривэн спал и ел, ел и спал. Слава богам, поесть в доме у Люв-Эйха можно было вдосталь, хоть Ривэн и ошалел от незнакомых острых блюд и бесконечных сластей. Бадвагур, получив от хозяина новые инструменты, с таинственным видом вырезал из большого синеватого камня неуклюжий замок – судя по непонятным взглядам Альена, его родной Кинбралан.

Рабы не беспокоили гостей, а самого Люв-Эйха, кажется, интересовал только Альен: толстяк то и дело звал его на свою половину, упрашивая сотворить очередное чудо. Проводить время с уродцами из коллекции Люв-Эйха было не особенно приятно, так что в оставшееся от сна и еды время Ривэн в основном бродил по дому и садам. К морю не спускался – в кошмарах ему до сих пор являлись трупного цвета щупальца с тысячью глаз.

Однажды Люв-Эйх решил устроить праздник – нечто вроде домашних посиделок с парой ближайших соседей. Ещё до разнообразных приготовлений Ривэн догадался об этом по шёпоту и вкрадчивым смешкам среди рабов; опыт жизни при дворе в Энторе позволял ему не нуждаться в словах.

К вечеру в пёстрый дом на ступенчатом холме заявился другой рабоваледелец с острова Рюй – его притащили на золочёных носилках, прикрытых голубым шёлком от жары. Продемонстрировав гостю несколько новых масок, Люв-Эйх хлопнул в жирные ладони – и всё в доме сорвалось с места, готовясь ему угодить.

…У Ривэна мутилось в голове (в последнее время это случалось что-то слишком часто). Однако на этот раз хмель был не при чём. Морская болезнь, золото и леди Синна – тоже. Что-то новенькое, как же приятно…

Он смотрел, как танцуют рабыни жирного Люв-Эйха – все смуглые, с призывно звенящими браслетами на тонких запястьях. Их тела по-змеиному извивались под полупрозрачными тканями, натёртая маслами кожа блестела при свечах. В свои длинные чёрные волосы – гладкие и блестящие, так и хочется провести рукой – они вплетали столько цветов, камешков, золотых побрякушек и даже засушенных бабочек, что голову приходилось держать всегда откинутой.

Он слушал местную диковинную музыку – завораживающие, низкие переливы струн перетекали друг в друга, точно морские волны, и так же вгоняли в какую-то томительную прострацию. Темнота спустилась рано – тут вообще рано темнело, – так что зала погрузилась в душный полумрак; подкрашенный воск на свечах оплывал, плавясь вместе с сердцем несчастного Ривэна.

Совсем недалеко, скрестив ноги, сидел сам Люв-Эйх в оранжевом шёлке и похлопывал в ладоши, плотоядно следя за пляской. Все его подбородки тряслись в такт кивкам, а толстые губы, как обычно, покрывал персиковый сок. В общем, то ещё зрелище.

В складках скатерти терялись бесчисленные блюда с закусками, местным сыром и вездесущими приторными сладостями. В предыдущие дни Ривэн радостно объедался, лишь иногда сравнивая себя с барашком накануне убоя. Но сегодня кусок в горло не лез.

Он смотрел на Альена – тот развлекался напротив, потягивая местное густое питьё цвета тёмного золота. Оно не бросалось в голову, а постепенно обволакивало пряным теплом и клонило даже не ко сну, а к сладкой дрёме.

Да-да, именно развлекался, как ни дико это звучало применительно к нему. И чем веселее ему становилось, тем больше Ривэн мрачнел – причём сам понятия не имел, почему.

Мотив менялся, свечи оплывали, и пляска рабынь становилась всё разнузданнее. Альен непринуждённо болтал то с рабами, то с хозяином, то с его гостем – важным, надутым рабовладельцем, который непрерывно обмахивался пером белого павлина да поглядывал на клепсидру. Ривэн смотрел, как Альен вертит в пальцах засахаренные фрукты, как руками отламывает куски – ни дать ни взять коренной миншиец; как играет с Люв-Эйхом в какую-то глупую игру (костяные фишки с местными буквами, цветные верёвочки – Ривэн ничего в этом не понимал)… Подобная приветливость была внезапной и отдавала чем-то болезненным. Судя по кошачьему блеску глаз, Альен опять наглотался каких-нибудь своих снадобий – а может, и местного воздушного порошка.

Одна из рабынь, кружась в танце, подплыла к Альену и игриво провела ноготками по его щеке. Ривэн мысленно выругался.

В следующую секунду ему, впрочем, пришлось выругаться ещё раз – уже покрепче и тихим шёпотом. Потому что Альен не послал в бездну распутную девку, а очаровательно – слишком очаровательно, надо сказать, – улыбнулся ей в ответ. А потом ещё и приложил к губам кончики пальцев, показав миншийский знак восхищения.

Рабыня, тихо тая, изобразила перед ним нечто несусветное – Ривэн даже смутился, хотя был зол уже не меньше того гигантского кальмара. Что себе позволяет эта девчонка?… Товарки, освежаясь лимонадом неподалёку, бросали на неё свирепые взгляды.

С другой стороны к плечу Альена по-свойски привалился Ван-Дир-Го – тот самый молодой раб, что нашёл его на берегу. Вдрызг пьяный, он осоловело хлопал глазами и явно старался почаще (хоть и робея) дотрагиваться до красивого соседа. Более того, Альен этим попыткам не препятствовал.

Вот это было уже чересчур. Совсем зря. «Хватит мне впечатлений на этот вечер», – решил Ривэн, чувствуя, как внутри всё заволакивается огненным туманом. Ему хотелось разбить Ван-Дир-Го губу, поставить синяк на смазливой мордашке. В приюте он обычно проигрывал в драках (да и, чего уж там, никогда не бывал их инициатором) – однако с этим женоподобным растением уж наверняка бы справился.

Он встал и боком выбрался из залы, стараясь никому не мешать. Сосед Люв-Эйха, наконец-то бросив своё перо, развеселился и пожирал наперегонки с хозяином кокосовые шарики. Ещё шестеро рабов вносили новые маски; наместник Рюя определённо любит ими похвастаться…

Ривэн вышел на воздух и обессиленно привалился к стене. Было не то чтобы свежо, но, по крайней мере, лёгкие не спирало от сотен душных запахов. В саду стрекотали ночные насекомые, и где-то тихо-тихо шумело море.

Небо казалось почти чёрным, но всё же отдавало синевой – безумной синевой, сошедшей во мрак. Вроде глаз Альена – сейчас, за стеной из пёстрых камней.

Ривэн зажмурился: звёзды здесь слишком яркие и слепят. Не привыкнуть.

…Даже этим жалким людишкам он доверяет больше. Все и здесь уже без ума от него, конечно – от Люв-Эйха до рабынь и (как выясняется) рабов. А он и рад, он ведь привык к такому. «Самовлюблённый придурок».

Ривэн сжался от собственной дерзости: раньше бы он не осмелился назвать так Альена, даже в мыслях. Что, собственно, его так разозлило?… Пусть делает что хочет. Он ему не младший братишка, за которым надо приглядывать. Он ему и не друг, если разобраться.

Глухо ухнула на нижних террасах сова – странно, откуда тут совы… Хотя – может быть, это из коллекции Люв-Эйха. Птиц он, кажется, тоже собирает.

…А лучше не разбираться. Потому что, если разобраться, Альен ему вообще непонятно кто. Хочется ему развлекаться здесь вместо того, чтобы плыть дальше к своим драконам, – что ж, удачи, ковровую дорожку милорду. Может, именно этого одурения ему и не хватало в скитаниях. «Повелитель Хаоса, судьба Обетованного, тяжкая ноша»… Красивые фразы, и больше ничего. Можно было и сразу понять.

Боги, как же болит голова… Охнув, Ривэн сжал ладонями виски.

Он сошёл с тропинки на лестницу и спустился на террасу ниже. Здесь белел в темноте жасмин. Из дома донёсся взрыв смеха. Альен, кажется, любит жасмин…

В бездну Альена.

Хорошо нести «тяжкую ношу» в окружении красивых и тупых, как пробки, рабынь. Никто бы не отказался.

– Он притворяется, – успокоительно донеслось из темноты. Ривэн вздохнул, лишь сейчас почуяв дым. Странно, но этот запах начинал ему нравиться.

– Бадвагур? Ты-то чего здесь?…

– Не понимаю таких развлечений. А здесь хорошо, спокойно, – гном крякнул, и Ривэн почувствовал, как что-то ткнулось ему в ногу – черенок трубки. Очень странно говорить с кем-то, кто настолько ниже тебя и к тому же не виден в темноте. – Будешь?

А почему бы и нет?… Ривэн обречённо наклонился и нащупал трубку. Для гнома это, видимо, знак высочайшего уважения. Попробуем…

Он затянулся и сразу закашлялся, осознав, как внезапно кончился воздух. Кашлял долго, очень надеясь, что Альен не… Что в доме не услышат. Потом сплюнул противную горечь и вернул трубку.

– Нет уж. Спасибо, но не нужно.

– Как хочешь, – гном забрал трубку и сел на низкую каменную скамью – таких тут было много, Люв-Эйх частенько любовался видами. Не реже, чем пожирал сладости и избивал рабов.

Ривэн, поразмыслив, опустился рядом, и довольно долго они оба молчали. Музыка становилась приглушённее, потом и вовсе затихла – зато потянулась гортанная, протяжно-горькая песня. Ривэн почему-то подумал, что поёт та самая девушка, которая заигрывала с Альеном. Неизвестно, с какой стати – просто представилось.

– С чего ты взял? – неохотно выдавил потом Ривэн, прочистив горло. – Что он притворяется?

– С чего, с чего… – проворчал Бадвагур. – Это же ясно.

– Мне не ясно, – сухо сказал Ривэн.

– Да я вижу, – ответил гном, и в его баске что-то лукаво вильнуло – с раздражающим, хотя и добродушным намёком. Ривэна бесила эта его манера говорить, как бы уверяя: «я знаю о тебе больше, чем ты сам». Примерно такие трели выводил Зелёная Шляпа.

– В каком смысле?

– Ты слишком заметно ревнуешь. Это смешно.

На пару мгновений Ривэн потерял дар речи. Только на пару, действительно.

– Ревную?… Думаешь, мне приглянулась рабыня Люв-Эйха? Мерзость какая!.. – (на самом деле он так не считал, но подпустил в голос побольше праведного возмущения). Бадвагур хмыкнул.

– Нет. Не думаю.

– Тогда…

– Он притворяется, – с нажимом повторил Бадвагур. – Он хочет выведать слабые места Люв-Эйха, чтобы выбраться отсюда.

– Вот таким способом? – уточнил Ривэн, кивнув на дом, откуда доносились восхищённые выкрики – видимо, по просьбе толстяка Альен устроил новое представление с какими-нибудь огненными шарами или иллюзиями. – Долго же придётся выведывать!.. По-моему, ему это просто нравится.

– Иногда нужно подождать, – сказал Бадвагур, шевелясь в темноте – кажется, оценивающе ощупывал резьбу на ножках скамьи. Ривэн обречённо скривился. И откуда у этого гнома столько терпения?…

«Хотя кто знает, что случилось бы со мной, если б я подольше побродил с ним по миру… Тут либо свихнёшься, либо станешь терпеливым, как черепаха».

– И сколько ждать? Толстяк попросил год службы. Год развлекать его фокусами – да за это время Хелт завоюет Дорелию и закусит Кезорре!..

– Если волшебник поступает именно так, он знает, что это не зря, – спокойно разъяснил Бадвагур. Трое рабов пробежали мимо них с горящими факелами – видимо, готовились местные пляски с огнём. Но возвращаться не хотелось: на них Ривэн насмотрелся уже до тошноты.

Как и на кое-что другое.

– Ты так доверяешь ему… – со вздохом пробормотал он. – Что бы он ни творил, тебя всё устраивает.

– А ты разве не доверяешь? – резонно спросил Бадвагур. – И разве у нас есть выбор?

«Конечно, есть, – подумал Ривэн, с тоской глядя на всполохи огня за миндалевидными окнами. Музыка из нежной и томной превратилась в зловещую. Листья пальм увесисто подрагивали, местами дотягиваясь почти до белых цветов жасмина. – Всегда есть выбор. Прыгнуть в море, к примеру. Или сесть на торговый корабль до материка».

Но он знал, что не сделает ни того, ни другого. Просто потому, что есть кое-кто, властный одним словом заставить его вернуться. Самый умный, самый невыносимый человек в мире.

Учитель.

– Если Альен ослушается сейчас, нас убьют, – вдруг сказал Бадвагур. Ривэн резко повернулся к нему.

– Откуда ты знаешь?

– Догадался. Ничто другое не остановило бы его. Он в любой момент может обратиться к… Понятно, к чему. Уж не знаю, почему в море эти силы не справились с монстром. Это исключение, а не правило. Правило – ни камешка не оставить хоть от всего острова, – Бадвагур просто излагал факты, но в голосе его проскальзывали ужас и отвращение. Он не склонен был восхищаться всемогуществом Альена – в отличие, собственно, от Ривэна, которого при одной мысли об этом пробирала странная дрожь.