Текст книги "Пыль и бисер (СИ)"
Автор книги: Юлия Алева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
3. Брачный обыскъ
По указу Его Императорскаго Величества Самодержца Россійскаго Саратовской Епархіи Церкви Св. Ильи Священно и церковнослужители производили обыскъ о желающихъ вступить въ бракъ.
1-е Женихъ Г. Поручикъ Петръ Его Сiятельства графа Николая Владиміровича Татищева сынъ православнаго вѣроисповѣданія жительствуетъ г. Саратовѣ имѣетъ званіе поручика Его Императорскаго Величества шестой резервной артиллерійской бригады.
2-е Невѣста Господина ротмистра въ отставкѣ Александра Дмитріевича Нечаева дочь, Ксенія Александрова православнаго вѣроисповѣданія жительствовала донынѣ г. Саратовѣ въ приходѣ Сѣй Ильинской Церкви.
3-е Возрастъ ихъ супружеству имѣютъ совершенный, а именно женихъ двадцати семи, а невѣста двадцати двухъ лѣтъ. Оба онѣ находятся въ здравомъ умѣ.
4-е Родства между ими Духовнаго или плотскаго родства и свойства возбраняющаго по установленію Церкви бракъ нѣтъ.
5-е Женихъ холостъ. Невѣста дѣвица.
6-e Къ бракосочетанію приступаютъ они по своему взаимному желанію согласію а не по принужденію со стороны начальства и родителей своихъ.
7-е По оглашенію нашему дѣлаемому нами въ означенной Церкви сего года Мая 13-го, 18-го, 23-го числа препятствій къ сему браку ни какого и никѣмъ не объявлено.
8-е Жениху Г. Татищеву на вступленіе въ бракъ съ прописанною дѣвицею Ксеніей Нечаевой отъ Саратовскаго Военнаго Генералъ Губернатора для безпрепятственности брака за Татищевымъ дано свидѣтельство которое при семъ приложено въ подлинникѣ.
9-е По сему бракосочетаніе означенныхъ лицъ предложено совершить въ упомянутой Ильинской Церкви сего 1894 го года Іюня 3-го дня въ указанное время при постороннихъ свидѣтеляхъ.
10-е Что всѣ показанное здѣсь о женихѣ и невѣстѣ справедливо въ томъ удостовѣряютъ своими подписями какъ онѣ сами, такъ и три поручителя со стороны жениха Г. Коллежскiй Совѣтникъ Владиславъ Варфоломѣевъ Завадскій, поручикъ Александръ Виктровъ Крузе и поручикъ Александр Порфирьевичъ Левашовъ. Со стороны невѣсты Купецъ первой гильдіи Ѳома Петровъ Печатниковъ, Купецъ третьей гильдіи Фролъ Матвѣевъ Калачевъ и Фармацевтъ Антонъ Федоровъ Рябинкинъ съ тѣмъ что если что окажется ложнымъ, то подписавшія повинны за то суду по правиламъ Церковнымъ и по законамъ гражданскимъ.
Къ сему обыску женихъ Поручикъ Петръ Николаевъ сынъ Татищевъ руку приложилъ.
– Петенька, – осипшим голосом я говорила с того момента, как краем глаза рассмотрела эту бумагу. – А ты граф?
– Да, милая. – чмокнул меня в висок любезный жених. – Я был уверен, что тебе про это известно. А разве не так?
– Ну, в общем-то, теперь известно.
Джек-пот, милая. Графиня…
4. Особенный день
Накануне свадьбы я уговорила Петеньку пригласить часть дам (наиболее стервозных, как я смогла заметить) в кофейню, где почти ненатужно пообщалась с ними о нюансах жизни в гарнизоне. Мне же так был важен совет столь опытных и проницательных особ. Игнорируя завуалированные нападки, я старательно играла роль восторженной инженю, которая полностью полагается на авторитет старших. Грубая лесть, поданная с обескураживающей искренностью, не то чтобы покорила моих собеседниц, но уже сдерживала от откровенной травли. А я все конспектировала и конспектировала в блокнот.
1-е. Нанять квартиру, и чтоб хотя бы две спальни и салон.
2-е. Кухарку только с рекомендациями.
3-е. Чайное суаре – не позднее второй недели.
4-е. Самара ужасающе провинциальна (эй, эти люди Самару вообще-то видели? Я вот до этой экскурсии бывала там регулярно и это последнее прилагательное, которое бы стала использовать), поэтому заказывать туалеты только по каталогам.
5-е. Няню… Тут на меня покосились, а я отмахнулась – нам вряд ли это понадобится прямо очень скоро. Дамы переглянулись в полном замешательстве. А то я не догадываюсь, чем они объяснили столь скороспелую свадьбу.
Было и 6-е, 7-е, 8-е…
При расставании мне хотя бы улыбались. Пусть и снисходительно.
* * *
За пару дней до свадьбы Петенька пришел мрачный и погруженный в себя.
– Что случилось, солнышко? – всполошилась я.
– Батюшка желает нас увидеть после свадьбы.
Все же мой будущий муж не совсем сирота, а то как-то странно уже.
– Это вполне естественно. – успокоилась я. – Ты же его первенец, надежда и опора…
– Нет, Ксюшенька, – он удрученно вздохнул. – Я давно смирился с тем, что не буду любимым сыном. А отец… Он… Сама поймешь. С ним непросто.
Я растормошила своего нареченного, но осадочек-то остался. Так что в Самару мы поедем через родовое гнездо Татищевых в Костромской губернии. Название-то какое забавное – Вичуга.
В ночь перед венчанием мы с Фролом сидели вдвоем. И пили.
– Ксения Александровна, ежели что не так – бросайте все и приезжайте. – после очередной рюмки сообщил шеф.
– Обязательно. – чуть растягивая звуки, отвечаю я. – И Вы тут без меня не скучайте. Я писааааать бууудуууууу…
– Ну ладно, перед свадьбой грех не поплакать, – утешал меня начальник, гладя по волосам.
– Как же я без Вас. – пьяно голосила я, размазывая слезы по его жилетке. – Я же столько еще не сделала в лавке… Идей-то полно… А времени ни на что не хватило…
– Вот и напишете. А мы уж тут как-нибудь….
* * *
С утра Фрол вошел в мою спальню, где за занавешенными окнами кто-то мучительно страдал от похмелья.
– Просыпайтесь, Ксения Александровна, благословлять Вас будем.
Он перекрестил меня иконой Богородицы, извлеченной из иконостаса Анфисы Платоновны. Небольшой, но с красивым резным окладом, старинной. После, во время завтрака, протянул мне лист толстой дорогой бумаги. Я читала и не могла понять.
– Это купчая на подвал? Наш подвал?
– Не дело Вам совсем бесприданницей за целого графа выходить. А так у Вас недвижимое имущество будет, которое я в аренду взял на 99 лет.
По-моему, этот подарок Фрола радовал более всего. И я вряд ли заслуживала подобное счастье.
– Спасибо, Фрол Матвеевич. Только в договоре аренды поставьте один рубль в год. По-другому я не соглашусь.
Первый раз в истории этого города арендатор набавлял цену, а арендодатель сбрасывал. Столковались мы на 1 рубле и 5 % от прибыли в год.
Так и не поевших как следует нас разогнала Фекла, которая начала меня собирать. Для прически был приглашен специально обученный человек, которой долго-долго наворачивал разнообразные кудельки на голове, пока я не взмолилась о пощаде.
Платье доставили накануне и я, признаюсь, не успела его рассмотреть. А рассматривать было что – двухметровый шлейф цвета деревенской сметаны, который таки подкалывался под тюрнюром, гладкая, почти прямая спереди юбка, впервые – декольте, пусть и затянутое кружевом, и нецензурной пышности рукава-фонарики, переходящие у локтя в почти обтягивающую атласную трубу, из-под которой опять же выглядывали кружавчики. Чудовищно звучит, да и выглядит на мой вкус так себе, но мода она такая мода… На голову фату до пола, в одну из повозок икону, в другую – мы с Фролом.
Ничего не могу запомнить. Это как быстрый сон, после которого вроде бы помнишь настроение, а подробности стираются быстрее, чем успеваешь их озвучить. Сегодняшний день я представляла себе совсем не так – с мамой, папой Серёжей и Люськой в свидетельницах. Чтобы куча фоток в Instagram, лимузин, голуби эти многострадальные, фотосессия у Ротонды и глумление над близлежащим памятником. А все вышло по-особому.
И вот у храма Фрол помогает мне спуститься, ободряюще пожимает ладошку и медленно ведет к алтарю.
Я стою у алтаря в своем роскошном платье. Сквозь кружева видны огоньки свечей, хор поет, священник нараспев читает молитву, а я не могу поверить, что все это – наяву. По всем законам жанра именно сейчас мне бы вернуться назад, домой. Но вот жених откидывает фату и слегка касается моих губ своими. Он отчего то счастлив.
– Благословен Бог наш… Блажен всякий боящийся Господа, ходящий путями Его! Ты будешь есть от трудов рук твоих: блажен ты, и благо тебе! Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей: так благословится человек, боящийся Господа! Благословит тебя Господь с Сиона, и увидишь благоденствие Иерусалима во все дни жизни твоей; увидишь сыновей у сыновей твоих. Мир на Израиля! Венчается раб божий Петр рабе божьей Ксении во имя отца, Сына и Сятого Духа. Аминь…. – Венчается раба Божия Ксения… Господи Боже наш, славою и честию венчай я!.. И сподоби нас, Владыко, со дерзновением, неосужденно смети призывати Тебе, Небеснаго Бога Отца, и глаголати… Отче наш, иже еси на небесе… помилует и спасет нас яко благ и человеколюбец…
Все поют молитвы, и я тоже пытаюсь, но голос предательски дрожит, как и свеча в руке. На пальце кольцо из белого металла с мелкими бриллиантами, заключенными в ромбики. В наше время обручальные другие, но здесь каждое можно носить как реликт.
И вот под колокольный звон нас осыпают рисом, звучат поздравления, в толпе я вижу Данилку, Феклу и Никитишну, по случаю праздника наряженных в новое, а колокольный звон уходит в бесконечно голубое небо. И почему-то хочется плакать. Без повода.
Сразу из церкви мы отправляемся на вокзал, где мои сундуки уже упаковали в багажное отделение. В чемодане только самое ценное – расшитая сумочка с поредевшим багажом путешественника во времени, дорожное платье, иконы.
Обманутая в лучших ожиданиях (не было на Российских железных дорогах тех киношных вагонов, где из каждого купе выход на перрон) я устраиваюсь поудобнее на диванчике.
Вот ты, Ксюха, и вышла замуж. По-настоящему, перед Богом и людьми.
* * *
Поезд тронулся и мы остались в купе вдвоем.
– Я так счастлив, моя милая, – прошептал мне в затылок муж и обнял. Я прижалась к нему и ждала продолжения, которое почему-то не следовало.
Вот уже и проводник застелил постели, мы отужинали.
– Тебе помочь?
Конечно-конечно… Есть столько вещей, в которых мне не помешает помощь! Он осторожно расстегнул мое платье, помог снять его, потом корсет, еще раз поцеловал и уложил в постель.
А сам лег на соседнюю!
Ошеломленная, я полночи созерцала потолок, и задремала, когда за окнами уже серело. Ну может у человека комплексы перед общественными местами.
Утром муж был бодр и весел, а жена озадачена.
Поездка проходила мило и трогательно. Петя оказался в высшей степени предупредительным кавалером, немного застенчивым, но хамства в жизни хватает. Он неплохо рисовал и уже успел сотворить несколько эскизов спящей жены. Неужели эта пьяная медведица может казаться милой, но он же не врал.
В Москву мы приехали поздним вечером и отправились в гостиницу – небогатую, но чистую. Мои сундуки за одним исключением малой скоростью шли в Самару, так что вещей было не очень много. Поужинали и отправились гулять. То есть Петя показывал мне Кремль и другие достопримечательности, а я искренне изумлялась, потому что несмотря на две-три недели в году, которые я раньше проводила в столице в командировках, ждало меня множество открытий.
Москва – маленькая. То есть не маленькая совсем, но низкорослая. С холмов видно горизонт, ничто не заслоняет виды, и высоток нет. Шокирующее открытие, ничего не скажешь. Заодно и многого другого нет, а особенно изумляют узкие улочки. Я, конечно, знала, что был в истории столицы период, когда передвигали дома, но никто не сказал, какими узкими улицы были до этого. А Кремль – бежевый. То есть в обозримом прошлом – Петя утверждает, что он даже застал это время – его белили, а теперь он немного облезает, но все равно воздушнее, чем терракота.
Петя гулял в мундире, я – в прогулочном платье – как с открытки из прошлого про наивную гимназистку. И невинную до сих пор. Как-то раньше этот вопрос решался проще.
Вернулись глубоко за полночь, радостные… Вообще, пребывание рядом с Петей вызывает у меня какую-то эйфорию, хочется смеяться, быть милой, наивной и трогательной. Я такой лет с пятнадцати не была, а тут вот привалило.
В гостинице у нас была общая постель, в которой муж обнял меня сзади, зарылся лицом в волосы и заснул. Я пошевелилась. Нужными частями тела пошевелила. Нет реакции. Дождалась пока дыхание станет глубоким, спокойным и начала ласкать его – нет реакции. Сердце билось, а вот в другие места кровь не доносило.
Неужели правду говорил? Я полагала, что проблема в бесплодии и в общем-то не особо стремилась к размножению… Но чтобы так…
Перед визитом к милым родичам Петенька настоял на заказе новой одежды. Я и сама понимаю, что выгляжу бесконечно провинциально в своем скудном гардеробе, но если вспомнить, с чего я начинала…
Мы оказались на Кузнецком мосту – теперь понятно, отчего его называли самой модной улицей – лавки и салоны одежды теснили друг друга, заманивая в свои недра. Платья мне выбрали скромные, но милые – желтое, розовое, мятное. Все такое летнее-летнее, нежное-нежное.
* * *
До окончательной подгонки нужно было подождать пару дней, которые мы посвятили прогулкам. Все-таки мой восторг от отсутствия автомобильных пробок в столице был несколько преувеличенным – конный транспорт процветал. Но до чего все было живописно – городовые с бляхами, крестьяне в музейных почти нарядах, горожане…
– Ты так смотришь на все. – нежно произнес муж.
– Как восторженная провинциалка? – рассмеялась я.
– Нет. Просто ни разу не видел такого восторга от всего. Словно каждая мелочь для тебя – чудо.
Он проницательнее, чем я привыкла думать.
– Рядом с тобой – так и есть. – я чмокнула его в кончик носа.
* * *
А перед отъездом мы напились. То есть начиналось все вполне пристойно – утром Петя в глубокой задумчивости чистил оружие.
– Ксюшенька, я тебя оставлю ненадолго. У меня тут дело одно есть.
– Какое? – удивилась я. До сей поры мы разве что в туалет поврозь ходили, и Петя оказался первым человеком в обеих моих жизнях, который не напрягал такой близостью.
– Я бы хотел навестить могилу маменьки.
– Ты против моего присутствия? – удивилась я.
– Нет, но… Кладбище же… – смущенно залепетал муж.
Вот кладбище Симонова монастыря всегда ускользало от моего внимания, да и сохранилось ли оно в двадцать первом веке? Небось очередной бизнес-центр теперь тут. До чего же пафосно! Высокие памятники, изумительно выполненные скульптурные группы. Все так торжественно, что хочется кланяться каждому надгробию. А у моего мужа небедствующая родня – свекровь погребена в фамильном склепе размером с небольшой коттедж. Я принесла букетик цветов, Петя о чем-то шептал, стоя на коленях. Мы очень странная, но до того трогательная семья, что я сама не могу поверить в реальность происходящего.
Мы вернулись в несколько подавленном настроении – задумчивость Пети перешла и на меня.
– Может быть, выпить хочешь? – осторожно спросила я.
– Что? – встрепенулся он.
– Вина?
– Пожалуй, да. – согласился он и я отправила коридорного за тремя бутылками.
Потом еще отправляла пару раз, потому что у нас приключился день откровений.
– Маму я плохо помню – она много болела и жила здесь, в московском доме, а отец возил меня с собой. Но когда умерла, то о ней вообще перестали говорить. Поначалу я придумал, что это от большой любви… – Петя говорил лихорадочно, стремясь высказать все сразу, накопившееся за долгие годы. – А потом в разговоре с родственником, он обронил «Она из хорошего принесла мне только приданное и имя». Понимаешь, он никогда ее не любил. И никто ее не любил – даже замуж выдали по сговору… Отец жесткий, я для него не самая большая гордость. Вот если бы герой, вот если бы драгун, вот если бы чиновник…
Еще парочка бутылок.
– Я в армию пошел Отечеству служить, а не карьеру строить… А тут это испытание… Там непонятно было, что с пушкой не так…Двоих убило, Семенова и Артишевича, а нас семерых ранило… Меня-то еще ничего…
– Покажешь? – осторожно прервала поток становившейся бессвязной речи.
– Ну… Это стыдно… – замялся муж.
– Я теперь твой самый близкий человек. – жарко и не очень трезво шептала я.
Он нетвердой рукой начал расстегивать мундир, стягивать рубашку и я едва сдержала крик – низ живота был испещрен мелкими шрамами. Чудо, что он вообще выжил. Я уложила мужа на кровать и продолжила раздевание… Нет, кастратом он не был… Но и нормально функционировать с такими шрамами было нечему.
– Прости меня… – пробормотал Петя, стыдливо заматываясь одеялом.
– Не переживай об этом. – поцеловала я его затылок и глубоко задумалась…
Ну а что? С Фролом меня бы ждало что-то лучше? Там еще Рябинкин бы шел как друг дома… В конце концов, в подростковом возрасте все переживали околосексуальный опыт с ласками без проникновения. Вот у меня и затянется пубертат.
Я воспользовалась беспомощностью партнера и выяснила, есть ли хоть какой-то отклик на мои прикосновения. Оказалось, что реакция в отсутствие морального контроля есть, и если не ожидать бурного секса, то определенные ласки мы вполне сможем друг другу дарить. Мелкие радости, так сказать.
* * *
В Вичугу мы путешествовали дольше, зато дружнее. Теперь я была свободна от ожиданий и пыталась построить какие-то дружеские отношения с человеком, которого Вселенная послала мне в мужья. Мы шутили, смеялись, но чем ближе подбирались к пункту назначения, тем чаще на челе супруга отражалась обеспокоенность. На станции нас встречала карета с гербом, на котором смешались флаг, пушка, ворона и императорский орел поверх всего. И я тут. Когда в детстве слушаешь Золушку, ни одна душа не намекает на то, насколько неловко оказываться на чужом месте.
Несколько часов по тряским дорогам и вот оно. Дворец, а не деревенская усадебка. Пусть и два этажа, но глаз не хватает на все здание. Четыре белоснежные колонны поддерживают портик, обрамленный тройными окнами, боковые крылья уходят в бело-розовую бесконечность.
Карета остановилась посреди курдонера, и мы выпорхнули в радушные родственные объятья. Ну то есть как в радушные – на крыльце нас встречал высокий мужчина с невероятными бакенбардами щедро тронутыми сединой и высоким лбом, переходящим в раннюю залысинку. Колючий взгляд из-под орлиных пушистых бровей ненадолго зацепился за меня и переключился на мужа.
– Стало быть женился… Ну, Бог тебе судья. – и круто развернувшись скрылся в коридорах.
Когда я решила, что челядь купца Калачева несколько прохладно меня встретила, то была не права. Люди там попались чуткие, гостеприимные. Надо было сразу за Фрола замуж выходить.
Петенька еще плотнее сжал губы, взял меня за руку и повел внутрь.
– Петя, если мы так обременяем твоих родственников, может и не стоит… – начала было шептать я.
– Стоит. Ты – теперь моя жена и тоже часть этой семьи.
Вот не была бы столь опрометчива в высказываниях.
С Петром здоровались слуги, сдержанно кланялись мне и я сбилась со счета – сколько же здесь народу проживает. Судя по всему, молодого барина любят, а вот упырицу, кинувшуюся на его свободу и счастье – не очень.
Разместили нас в нескольких комнатах, но я не стала рассчитывать на долгое гостевание – Петя заранее был настроен на пару-тройку дней, а судя по приему, выдвинемся в Самару после ужина. Чтобы разрядить тягостную обстановку, предложила погулять, на что он с радостью согласился.
День выдался жаркий, тихий, пахло сушеной травой и пылью. Петя, поначалу угрюмый, все больше погружался в историю усадьбы, демонстрируя полноводный ручей, парк с множеством самых разнообразных растений, большую часть из которых я вообще не узнаю. Парк огромен. Его можно обходить неделями, но все равно не запомнить, какой поворот к ротонде, какой к охотничьему домику, где развалины оранжереи, а где просто укромный уголок, в котором можно целоваться, не боясь быть застигнутыми.
– Я люблю тебя. – и ведь почти не вру. В эту секунду я влюблена в своего мальчика.
А он улыбается, поднимает меня на руки, смеется.
– Мы будем счастливы. Счастливее всех.
– Обязательно. – я мехом внутрь вывернусь ради этого.
И мы счастливы вплоть до ужина.
За бесконечным столом с одной стороны расположился граф Николай Владимирович, его супруга Ольга Александровна и двое малышей – мальчик лет пяти и девочка чуть постарше. Ольга Александровна – идеальная хозяйка усадьбы – светлокудрая миниатюрная кошечка, затянутая в тугой корсет и розовые, в тон интерьеров шелка. Она правильно говорит, ровно держит спину и идеально подходит своему мужу. В двадцать пять и с таким семейным стажем это несложно, а в мои годы уже выйдет со скрипом.
Мы с мужем, словно последний потрепанный батальон проигравшей армии заняли другую сторону комнаты. Под столешницей я сжимаю его ладонь и от этого уже не так страшно. Меня словно не замечают все, а с Петей лишь перебросились приветствием. И перемены блюд не радуют, поэтому я медленно ковыряюсь в тарелке, раздумывая, отравят меня прямо сейчас или потерпят до завтрака. Ужин тянется томительно долго, почти час, и заканчивается непредсказуемо: граф с грохотом отодвигает стул, бросает мужу «Зайди» и уходит. Графиня собирает детей и бросив на меня презрительный взгляд следует за ними, а я остаюсь одна в этой огромной душной комнате.
Где-то в глубине дома летают пух, перья и предметы интерьера, грохочет граф и лишь изредка огрызается муж. И вот оно – распахиваются двери и гулкое:
– Сударь, не будь Вы моим отцом, я бы уже вызвал Вас за эти слова.
– Уж лучше бы ты не был моим сыном!
Поднимаюсь и иду укладывать вещи. Так в сумерках мы покидаем чудо-усадьбу и еще несколько часов гуляем у закрытого вокзала.
– Прости меня, милая, за эту сцену.
– Ничего, мы со всем справимся. – а как иначе-то?
* * *
В Самаре выяснилось, что так, а не иначе – очень не просто. У меня после свадьбы осталось около восьмисот рублей, а Петино жалованье – 41 рубль и 25 копеек в месяц. От семейных доходов мужа отлучили, и я догадываюсь, кто тому виной. Поэтому квартирку мы сняли очень простенькую, в две комнаты, за готовку приплачивали хозяйке, а уборку я пыталась делать сама. Вспоминая советы саратовских офицерш, я понимала, что многие моменты кажутся издевательством. Суаре, как же! Хотя несколько полковых дам меня навестили в первую же неделю, и мы неплохо провели время за чаем со все возрастающей пропорцией конъяка. Обещались приходить почаще и так женский алкоголизм навис над артиллерийской бригадой.
Петя целыми днями пропадал на службе, возвращался и практически падал в постель, поэтому к нему с претензиями было стыдно даже подходить, и я догадывалась, что относительно безбедного существования у нас будет месяцев шесть-семь, а дальше придется осваивать какие-то источники заработка. Причем с частной гинекологической практикой придется завязать, потому что подобная репутация жены Пете точно повредит. Ладно, об этом я подумаю позже, ближе к зиме.
Раз Петя вернулся поздно, был изрядно нетрезв, зато притащил гитару.
– Ты откуда такой нарисовался? – я уже начала беспокоиться.
– Душа моя, тут у капитана Осеева именины были и я в фанты выиграл.
Ну хоть какая-то радость, и теперь я напропалую музицировала. Дни перестали быть бесконечными и тягостными, и к нам потянулись гости. К счастью, народ здесь тактичный и наше имущественное положение быстро перестало быть загадкой, так что приходили к нам чаще со своей выпивкой и закуской, а уж культурную программу я обеспечивала.
Чаще всего нас навещали молодые, несемейные подпоручики и поручики, так что обстановка царила самая непринужденная. А дамы постарше начали напрашиваться в гости с дочерями на выданье. И это было великолепно – стать сводней.
– Ксюшенька, счастье мое, спой нам сегодня. – как бы между делом произнес муж за завтраком.
Я поперхнулась своей кашей.
– Что?
– Ну выбери на свой вкус. Вот это твое про соловья – очень недурственно.
Само собой, недурственно. Через 25 лет «Белой акации гроздья душистые» зазвучат в Париже, Риме, Ницце, Нью-Йорке, Шанхае как реквием именно по нашему времени.
– Хорошо, милый. На сколько персон ужин?
– Только свои будут. Человек 20.
Отдохнула, почитала, помечтала.
Какой-то странный контингент – суровые лица, часть из которых мне незнакома, а вот этот мужчина в очочках и непривычном темно-зеленом мундире с серо-синими брюками – вообще, как прыщ на попе.
– Ксюшенька, милая, позволь тебе представить инженера железнодорожной службы Федора Андреевича Фохта.
Лучезарно улыбаюсь, протягиваю руку для поцелуя, наблюдаю за его неуклюжестью – вот же человек, роняет все, что ни увидит, а затем извиняется, долго и сбивчиво, краснея кончиками ушей.
Всюду бегут дороги,
Всюду бегут дороги,
По лесу, по пустыне,
В ранний и поздний час.
Люди по ним ходят,
Люди по ним ходят,
Ходят по ним дроги,
В ранний и поздний час.
Топчут песок и глину,
Топчут песок и глину
Страннические ноги,
Топчут кремень и грязь…
Кто на ветру – убогий?
Всяк на большой дороге
Всяк на большой дороге —
Переодетый князь!
Треплются их отрепья
Всюду, где небо – сине,
Всюду, где небо – сине,
Всюду, где Бог – судья.
Сталкивает их цепи,
Сталкивает их цепи,
Смешивает отрепья
Па́рная колея.
Так по земной пустыне,
Так по земной пустыне,
Кинув земную пажить
И сторонясь жилья,
Нищенствуют и кня́жат —
Нищенствуют и кня́жат —
Каторжные княгини,
Каторжные князья.
Вот и сошлись дороги,
Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Темен, ох, темен час.
Это не я с тобою, —
Это не я с тобою, —
Это беда с бедою
Каторжная – сошлась.
Что же! Целуй в губы,
Что же! Целуй в губы,
Коли тебя, любый,
Бог от меня не спас.
Всех по одной дороге
Всех по одной дороге
Поволокут дроги —
В ранний ли, поздний час.
Несколько секунд после последних аккордов стояла тишина и лишь потрясенные глаза блестели в полусумерках, а потом комната взорвалась овациями.
– Ксения Александровна, это невероятно!
Инженер Фохт молча неотрывно следил за моими движениями. Как-то странно, я от подобного отвыкла после полета одного почтового служащего вниз по лестнице. Но вскоре беседа переключилась на что-то более важное, какие-то прокламации, с которыми я не была знакома, и мне удалось скрыться.
В передней, под вешалкой с плащами лежал промокший от дождя обрывок листа бумаги. Дешевой желтой бумаги с уже подтекшей типографской краской.
Помни же, молодежь, что изъ тебя должны выйти вожаки народа, ты должна стать во главѣ движенія, что на тебя надѣется революціонная партія! Будь же готова къ своей славной дѣятельности, смотри, чтобы тебя не застали врасплохъ! Готовься, а для этого сбирайтесь почаще, заводите кружки, образуйте тайныя общества, съ которыми Центральный Революціонный Комитетъ самъ постарается войти въ сообщеніе, разсуждайте больше о политикѣ, уясняйте себѣ современное положеніе общества, а для большаго успѣха приглашайте къ себѣ на собранія людей, дѣйствительно революціонныхъ и на которыхъ вы можете вполнѣ положиться. Товарищи солдаты! Жадные имперіалисты пьютъ нашу кровь, посылаютъ на смерть для собственнаго обогащенія. Не будемъ же, братья товарищи, поддаваться обманнымъ рѣчамъ тѣхъ, кто насъ держитъ во тьмѣ невѣжества, будемъ стараться выяснить себѣ истину, чтобы идти къ освобожденію отъ теперешняго рабскаго состоянія. Силы наши велики, ничто не устоитъ передъ нами, если мы будемъ идти рука объ руку всѣ вмѣстѣ.
Вашъ товарищъ рабочій.
Пять букв. Одно короткое слово. Только одно, зато описывает все и вся.
Я дождалась пока накал страстей схлынет, а алкоголь в гостиной будет употреблен почти полностью. Вот голоса в прихожей стихли, и тогда я выползла из логова спальни.
– Ты, любезный друг Петруша, чем думаешь? – потрясала я обнаруженной уликой. – Это что за бредовые идеи и преступные провокаторы в доме?! Вы же ни один не думаете, кто и с какой целью промывает вам мозги. Такие, кто хочет разрушить страну, повергнуть в хаос общество, уничтожить миллионы жизней – обычных, благополучных жизней, Петя, не станут говорить и делать это впрямую. Им нужно пушечное мясо. Не получилось с народовольцами – будут пролетарии и вот такие мыслящие офицеры.
Я тыкала мужа в грудь, постепенно загнав к стене, а там продолжала орать. Безобразная сцена, я такого тут себе еще не позволяла.
– Ксюшенька, ты не разобралась… – пытался объясниться он.
– Тоже мне, декабристы. – меня несло, как ни разу раньше. – Те ни о чем не подумали, а ринулись на Сенатскую площадь. Ни один не думал, а что дальше? Вот убили бы Николая Павловича, и что потом? Были среди них экономисты, государственники, управленцы? Лишить страну лидера, уничтожить все государственные институции и ждать всеобщего благоденствия – гениально. Только вот обычно этим пользуются соседи, которые успевают оторвать куски от бедствующей страны.
– Ну успокойся, милая, это мужские разговоры. Они слишком волнительны для женщины. – он обнял меня, несмотря на сопротивление, и гладил по спине.
– А о семьях своих, о близких, кто думал? Это сейчас так романтично быть декабристкой. «Во глубине сибирских руд» и все такое. А на деле – родители с разбитыми сердцами, дети, выросшие в разлуке с родителями, десятки умерших во младенчестве из-за недостатка медицинской помощи. И что взамен? Не было, нет и не предвидится идеального государства, с себя нужно начинать всегда, а не с внешних врагов. – расплакалась я.
Это был первый реальный звонок из страшного мира террора и насилия. Я не идеализирую общество, в которое попала. Хруст французской булки вблизи весьма солоноват не только для измордованных работой крестьян и служивых людей, евреев и староверов, студентов и правдоискателей. Мне невероятно повезло и за это везение нужно благодарить конкретных людей, и окажись Фрол менее приветливым, а Петр менее порядочным, я давно бы исследовала городское дно, но то, через что стране придется пройти, прежде чем стать моим миром, грустно и мрачно при изучении в школьном курсе истории, так же как и истребление городов монголо-татарами. Но если это же самое маячит в обозримом будущем – хочется всячески оттянуть начало конца. И уж меньше всего мечтаешь обнаружить носителя революционных идей в собственной постели.
Мы так и заснули не раздеваясь. А утром в одном из кресел обнаружился донельзя смущенный инженер-железнодорожник. Тот краснел и смущался своей рассеянностью, страдал от выпитого и быстро ушел. Да и другие звезды вчерашней вечеринки у нас более не появлялись.
* * *
Что случилось в части, выяснялось долго. Кто первый решил, что офицеры не радеют за народ, так и осталось тайной, покрытой мраком. Подозреваю, что я видела автора сей находки, но что уж теперь-то. И пошли разговоры, пересуды. Якобы Петя, не пропустив мои слова мимо ушей, что-то этакое высказал о бестолковости борьбы ради борьбы. И у такого же мальчишки, поручика Анатолия Васильевича Кисловского, взыграл максимализм юношеский, что и привело к закономерному диалогу.
* * *
Тем утром я необычайно крепко спала. Я не слышала, как Петенька поднялся на рассвете, тихо оделся и ушел. Проснулась лишь когда лучи солнца пробились сквозь шторы. Я лежала на спине, разметавшись по диагонали кровати и ощущала себя удивительно пусто и покойно. Словно из меня выкачали все тревоги, печали, огорчения, волнения и надежды. Была теплая и невесомая пустота. Я успела подняться, причесаться, надеть утреннее платье с голубыми розанами, когда у окон остановился экипаж. Дальше время шло скачкообразно, то ускоряясь, то замирая на долгие минуты.