Текст книги "Дорогой сновидений"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц)

"Подожди, – бог сна по непонятной для нее причины продолжал удерживать ее, не давая сделать то, что ей так хотелось. – Да, ты сможешь позвать друзей в свой сон. Но это будет совсем не то, не так, как если ты пройдешь с ними весь путь с самого начала. Подумай: одна фантазия хорошо, а множество – лучше. Тебе самой никогда не выдумать того, что смогло бы заполнить собой целый мир, бывший некогда пустым".

"О чем ты?" – Мати настороженно свела брови. Ей был непонятен этот разговор.

"Ты придумала сад, но он ведь не может заполнить всю землю. Нужно что-то еще…"

"У меня богатая фантазия", – она повторила слова, которые столь часто слышала от отца и дяди Евсея.

"Мати! – в голосе зазвучал укор. – Нельзя же думать только о себе! Если тебе не хочется подарить чудесный сон своим спутникам на тропе каравана, сделай приятное хотя бы мне. Я люблю шум, веселье, задорные игры и большие компании. Не удивительно: мне ведь приходится столько времени проводить в одиночестве и забвении. Исполни мое желание, а я за это все то время, что ты будешь в моих владениях, стану исполнять твои".

"Ну ладно", – вздохнув, нехотя согласилась она, однако на лице продолжала лежать гримаса крайнего недовольства.

"Не расстраивайся, не надо! Ты сама не представляешь, от чего, по незнанию, чуть было не отказалась! Ведь во сне все могут быть тем, кем хотят быть. Представь себе: ты была бы богиней, твои друзья и подруги – легендарными героями…"

"Да-а… – девочка задумалась. Ей пришла в голову забавная мысль: если все действительно так и каждый может делать все, что захочет, значит, время там не властно над людьми и ей не придется взрослеть. А взрослые… – Вот было бы интересно посмотреть, каким был папа, когда был малышом!"

"Боюсь, что это невозможно, – до Мати донесся тяжелый грустный вздох, показывавший девочке, что ее собеседник совсем не хотел расстроить ее отказом в первой же просьбе, но был вынужден. – Взрослые иные. У них не та фантазия, что у детей, они мечтают совершенно об ином. С ними тебе будет неинтересно".

"Но если…" – попыталась было вставить она.

"И не говори им ничего, – продолжал Лаль. Его голос казался тихим, мягким, и, в то же время, в нем была та настойчивость, что привлекала к себе внимание, заставляла не думать ни о чем ином, подчиняла себе. – Они не поймут тебя, отругают и запретят делать то, о чем ты так мечтаешь".

"Они всегда так поступают, – кивнула Мати, соглашаясь. И, все же… – А Шамаш? Он сможет прийти в мой сон? Он ведь не такой, как все".

"Бог солнца? – девочка как раз в этот миг прикрыла глаза и среди опустившейся на нее полутьмы увидела лицо Лаля. Ей показалось, что по губам повелителя снов скользнула загадочная улыбка, голова чуть наклонилась: – Может быть…"

"Я позову его, да?" – девочка была готова сорваться со своего места, броситься за Шамашем, но голос остановил ее:

"Не сейчас. Он придет позже".

"Но ты говорил…"

"Шамаш – бог, не человек. С ним все иначе…"

"Да, и все же…"

"Мати, ты ведь любишь играть?"

"Играть? Конечно! А что?"

"Давай поиграем с ним. В прятки. Ты спрячешься в моих владениях, а он тебя будет искать. Вот будет здорово!"

"Но он же станет беспокоиться…"

"С чего это? Ты ведь всего-навсего будешь спать".

"Но как он тогда узнает, что все это игра?"

"Узнает. Конечно, узнает! Ему ведь ведомо все, происходящее на небесах, на земле и под землей… Ну, ты согласна?"

"Да…"

"Вот и отлично! – он спешил отвлечь ее от этой мысли, переключая все внимание на другое. – Итак, кого ты возьмешь с собой в это сказочное путешествие?"

"Ну…"

"Это должны быть младшие, родившиеся в снегах. Тогда они будут походить на тебя и мечты у вас будут одинаковыми…

"Если так… – она задумалась, но лишь на мгновение, после чего принялась перечислять: – Близнецов, Обжору и Сероглазку… может быть, еще Снежинку. Остальные совсем маленькие, а эти согласятся. Им нравится все новое. И упрашивать долго не придется. Вот только как бы все сделать так, чтобы родители ничего не узнали?" – ей не хотелось сталкиваться ни с кем из взрослых, которые, несомненно, не одобрят ее затею и не только запретят своим детям идти с ней, но и ее саму заставят остаться в реальном мире. Мати не представляла, каким образом они смогут удержать ее ото сна, но была убеждена, что найдут способ.

"Достань побольше ягод. Отнеси их к себе в повозку. А потом я расскажу тебе, что делать дальше".

"Достать? – у Мати опустились руки, на лицо набежала тень сомнений. – Рамир не даст мне больше…"

"Тогда возьми сама".

"Взять?" – в этом было что-то не так, что-то неправильное.

"Тебе ведь нужны эти ягоды, верно?"

"Нужны".

"Раз так, вперед. Смелее. Ну, что же ты ждешь? Торопись! Сон не будет ждать тебя вечность!" – и мысленный голос утих, оставив девочку совсем одну.

Мати огляделась по сторонам. Повозка рабынь стояла совсем рядом, и в ней никого не было. Девочка совершенно явственно чувствовала запах ягод Меслам. Он влек к себе. И, скорее бессознательно, чем осознанно, она двинулась вперед, и спустя несколько мгновений мышонком юркнула под полог.

Ей даже не пришлось искать, стоило протянуть руку – и в ней оказался маленький полотняный мешочек с заветными ягодами. Щедро отсыпав себе в руку добрую половину, Мати, наконец, удовлетворенно кивнула сама себе и, выбравшись из чужой повозки, даже не задумываясь над тем, что она только что стала воровкой, взяв не принадлежавшую ей вещь, побежала к себе.

Забравшись в самый темный угол, подальше от полога и спавшей возле него волчицы, боясь разбудить подругу, девочка сжалась в комочек, зажмурилась, мысленно зовя бога сна:

"Лаль! Я нашла ягоды! Что делать дальше?"

"Слушай меня внимательно, – мгновенно отозвался тот, словно все время был с ней рядом и ждал лишь того, чтобы она первой заговорила с ним. – И делай все в точности так, как я тебе скажу. Поняла?"

"Да!" – ее душа горела нетерпением.

"Ты бывала в повозках своих друзей?"

"Младших? Конечно! И не раз!"

"Отлично. Тогда тебе будет несложно сделать все так, как надо. Закрой глаза и представь себе… Кто будет первым, отправившимся в мир сна?"

"Близнецы".

"Положи все ягоды на мех рядом с собой. Оставь только три…"

"Почему три? Их ведь двое".

"Так надо, – в голосе чувствовалось нетерпение, однако Лаль, все же, заставив себя успокоиться, не оставил вопрос без объяснения. – Каждому по целой и еще половинке… Разломи одну ягоду… А теперь закрой глаза и представь себе, что ты находишься в их повозке".

"Да! Я вижу… – радостно вскрикнула та, разглядев в полумраке чрева чужого маленького мирка двух спавших мальчиков. – Близнецы…" – она уже хотела рвануться к ним, но голос Лаля удержал ее.

"Обожди немного. Нужно быть осторожной. Оглядись вокруг, нет ли в повозке взрослых".

Мати старательно осмотрела все вокруг, прислушалась, стараясь различить шорох разговоров. До нее донеслись какие-то неразборчивые обрывки слов. В какой-то момент девочке даже показалось, что она узнала голос Литы, который звучал из-за полога.

"Их нет, но они могут скоро вернуться".

"Тогда поторопись. Дай им ягоды – и возвращайся".

Мати на четвереньках быстро добралась до мальчишек, затормошила их, будя:

– Проснитесь же!

– Ну чего еще? – однако, увидев рядом с собой дочку хозяина каравана, они сели, глядя на нее удивленными, ничего не понимающими глазами. – Мати? Что ты здесь делаешь? И почему у тебя глаза закрыты?

– Так нужно для магии!

– Магии? Мы тоже хотим!

– Я знала, что вы захотите, и поэтому пришла! Чтобы позвать вас с собой в сказку!

– В сказку! – их глаза загорелись предвкушением чуда.

– Да! Я встретила бога сна. Его мир – он восхитителен! Там возможно все! Вот, – она протянула им ягоды Меслам. – Съешьте их – и вы окажетесь в его владениях.

Те поспешно схватили свои ягодки и запихнули в рот.

– М-м, – довольные, замычали они, причмокивая, – вкуснятина!

Мати не стала дожидаться, пока они заснут вновь. Она торопилась, обойти всех, кого хотела позвать с собой, чтобы, сделав это, наконец, самой отправиться в страну Лаля.

"Скорее, скорее! – подгоняла она сама себя. – Ведь эти младшие! Они ведь могут все испортить, перевернуть мой чудесный сад с ног на голову! Нельзя оставлять их там одних!"

Наконец, все было готово. Мати открыла глаза. Она сидела в своей повозке, а рядом с ней на меховом одеяле лежали последние три ягоды Меслам. И еще кусочек.

Маленькая караванщица несколько мгновений, раздумывая, смотрела на них. В ее глазах зажегся вопрос: "Что делать с лишними? Оставить? Выбросить? Но вдруг кто-нибудь найдет ягоды и разгадает тайну?"

Нет, она не могла позволить, чтобы случилось нечто подобное, а потому решительно запихнула все себе в рот, начала торопливо жевать.

"Не важно, – думала она, – много это ведь не мало, верно?"

Ягоды действительно были удивительно вкусными. Мати никогда в жизни не ели ничего подобного.

"Странно. Взрослые ведь знают, какие они восхитительные, поэтому сушат их и возят с собой. Вот только нам не дают… Потому, что они жадные и не хотят делиться самым лучшим?"

Глаза начали закрываться. Тело стало легким, как снежинка. Казалось, подует ветер – и оно взлетит.

"Да! – уже засыпая, радостно думала она. – Да! Я возвращаюсь в лучший из миров, в мир, где я могу все, где никто не будет меня ругать, наказывать, не помешает делать лишь то, что захочу я сама!"

Глава 6

«Шамаш!» – очнувшийся от долгого сна на грани между жизнью и смертью волк перекатился с бока на живот, попытался подняться, но не смог: ослабевшие за время болезни лапы отказывались держать тело.

"Лежи, – колдун пододвинулся к нему, положил руку на лохматую голову зверя, – ни о чем не беспокойся, я рядом".

"Да, – волк взглянул на него усталым взглядом глубоких рыжих глаз. – Я чувствовал: ты не отходил от меня все время моей болезни. Спасибо".

"Это меньшее, что я мог для тебя сделать".

"Меньшее? – голова Хана чуть наклонилась. – Я не могу согласиться с тобой, потому что знаю, чую, что выжил лишь благодаря тебе…"

"Как ты?"

"Все хорошо. Болезнь отступила. Теперь яд Несущих смерть мне не страшен. Я обрел противоядие и стал таким, каким должен быть твой спутник – способным защитить в снегах пустыни от всех врагов… – он ткнулся носом в ладонь колдуна, лизнул холодные, покрытые матовой бледностью пальцы. – Ты отдал мне столько сил! Отдохни, хозяин, тебе нужен отдых…"

"Я спал…"

"Как бы брат-охотник ни был плох, он сохраняет чувство времени и даже умирая будет вести счет мгновениям. Я знаю – сейчас в мир входит третий день с тех пор, как безликая тварь ужалила меня. И сколько времени тебе удалось подремать? Несколько часов? Притом, что тебе приходилось отдавать все силы на лечение? Отдохни, хозяин. И мне будет дан более глубокий и жизненный сон".

"Прости, друг, я не могу, – он повернул голову в сторону Атена, возле которого сидел Лирген, помешивая отвар. – Я нужен хозяину каравана".

"С ним все будет в порядке, – волк положил голову ему на колени. – Он выздоравливает, как и я. Прислушайся: его дыхание стало ровным, сердце бьется спокойно".

"Ты прав", – устало вздохнув, он огляделся вокруг.

– Асанти, – тихо окликнул он сидевшую в дальнем углу, дремля, целительницу.

– Я не сплю! – та вздрогнула, встрепенулась. – Что я должна сделать?

– Иди отдыхать, – улыбнувшись ей, проговорил Шамаш.

– Но я не устала! Я… – она замолчала, вдруг пронзенная стрелой страха. Выбравшись из своего угла, она пододвинулась к хозяину каравана, заглянула ему в лицо, затем перевела взгляд на лекаря. – Он… – прошептала она, боясь услышать…

– Все в порядке, милая, – Лигрен взял Сати за руку, сжал пальцы, успокаивая. – Хозяин каравана жив, он выздоравливает…

– Благодаря тебе, – донесся до нее голос Шамаша, заставив караванщицу в смущении покраснеть. – Спасибо.

– Спасибо, милая, – лекарь, подбадривая, кивнул, затем протянул чашку с отваром. – Вот, выпей: это поможет тебе успокоиться и заснуть, восстановит силы.

Она быстро качнула головой, пытаясь сказать, что с ней все в порядке, что напиток нужнее больным. Но…

– Выпей, девочка, – поддержал лекаря Шамаш.

И, подчиняясь воле повелителя небес, она тотчас взяла из рук Лигрена чашку, сделала несколько поспешных глотков, даже не замечая вкуса напитка.

– Спасибо, – прошептала она, возвращая сосуд. – Спасибо! – ее глаза, сиявшие почитанием и любовью, устремились на бога солнца. Его забота о простых смертных, внимательность, доброта подкупали больше всех сокровищ мироздания, которые Он мог бросить к ногам жителей земли, согревали сильнее тепла чуда, освещали путь вернее огня небесного светила, восхищали более божественного ореола. А в следующее мгновение, устыдившись вдруг своих мыслей, она, пряча глаза, поспешно выбралась из повозки.

– Иди и ты, лекарь, – колдун повернулся к Лигрену.

– Он скоро очнется, – проговорил тот, всматриваясь в лицо Атена.

– Да.

– И будет испытывать страшную слабость… Я сделаю побольше отвара, – он двинулся к пологу, затем, задержавшись, чтобы взглянуть на волка, добавит: – Ему тоже.

Зверь издал фырканье, похожее на смех.

"Он что, хочет отравить меня? – его глаза, заискрившиеся веселыми огоньками, обратились на хозяина. – Вряд ли ему это удастся, раз уж меня не убил яд Несущей смерть".

"С чего это вдруг такие мысли? Разве этот человек сделал что-то, заставляющее тебя думать, будто он замышляет зло?»

"Я знаю, сын огня хочет помочь – только и всего, – волк вновь фыркнул. – У тебя совсем нет чувства юмора!"

"Да, сам я еще могу шутить, но чужие шутки мне понимать не дано. Тем более такие".

"Смеяться можно над всем, даже над опасностью. Особенно когда она остается позади…"

"Так ты выпьешь отвар? Он укрепит твои силы".

"Ну, если ты так хочешь…"

"Вот и умница", – хозяин коснулся его головы.

"Тебе не кажется, что я заслуживаю большего?"

"Что, проголодался?"

"Жутко! Скажи ему, раз уж он все равно собрался идти, пусть принесет мне что-нибудь вкусненькое".

Шамаш кивнул, затем повернулся к Лигрену, замершему возле полога, ожидая, что скажет бог солнца:

– Пожалуйста, принеси еще кусок мяса для Хана.

– Конечно, – заторопился Лигрен. – Я быстро!

"Правильно, – проурчал волк, одобряя решение хозяина, – вот это лекарство вмиг поставит меня на лапы", – он потерся о руку Шамаша головой, а затем, свернувшись в клубок с ним рядом, согреваясь теплом друга, задремал.

Его сопение наполнило повозку покоем, увлекая за собой в мир сна.

Колдун, наклонив голову к плечу, замер, не спуская с волка взгляда черных глаз, мерцавших глубинным, своим собственным, а не отражением пламени сосудов с огненной водой, огнем. В его душе все еще сохранялось беспокойство, которое, однако же, уже начало вытеснять умиротворение, когда с каждым новым мигом, с каждым новым вздохом своих спутников Шамаш понимал, что опасность миновала.

– М-мх, – первым, что услышал Атен, приходя в себя, был его собственный стон.

Хозяин каравана чувствовал себя так, словно всю последнюю неделю пировал, не останавливаясь ни на миг. Голова была тяжелой и жутко болела, перед глазами все время кружились, словно пчелиный рой, какие-то красноватые точки, в животе была тяжесть, во рту – горечь и вообще казалось, еще немного, и его вывернет наизнанку.

Сколько Атен ни старался, он никак не мог вспомнить, что же произошло. Вообще-то, хозяин каравана не был любителем залить за ворот, хотя не видел ничего такого и в том, чтобы выпить после тяжелого дозора на пронизывавшем ветру и жгучем морозе снежной пустыню наперсток-другой огненной воды, разумеется, не той, которой обогревались повозки, а очищенной, настоянной на различных травах и ягодах и разбавленной водой… Но сейчас он чувствовал себя так, словно, перестав соображать, что делает, вылил в себя содержимое лампы. И, судя по тому, как сильно его мутило, он почти что поверил – так оно и было.

"Интересно, в честь чего было веселье? – подумал Атен. Он повернулся на бок, чтобы было удобнее вставать. – Надеюсь, я додумался завалиться спать в командной повозке и не напугал своим видом дочку?" В караване все на виду и очень на многие вещи, которые скрывают от посторонних глаз в городе, здесь смотрели спокойно и безо всякого смущения, как на нечто обычное, само собой разумеющееся. И, все же… Все же Атен считал, что это не правильно, когда дети видят своего родителя в таком виде. Как они смогут после этого уважать его, без упреков и сомнений следовать его дорогой, имея возможность убедиться, как нетвердо он стоит на собственных ногах?

Караванщик сощурился, огляделся вокруг и в первый миг вздох облегчения сорвался с его губ, когда он понял, что не в своей повозке. Но уже через мгновение он к немалому удивлению осознал, что это и не командная повозка. Атен насторожился, озабоченно свел брови, сжал губы, силясь вспомнить хотя бы что-нибудь из событий последнего времени. Но в голове была совершенная пустота.

Он перевернулся на другой бок и тотчас увидел Шамаша, сидевшего возле священного волка. Вот бог солнца поднял голову, посмотрел на караванщика. Их глаза встретились… И стоило Атену заглянуть в них, как он вспомнил все.

Губ Шамаша коснулась улыбка.

– Я рад, что ты, наконец, очнулся, – тихо проговорил он.

– Эо ё я еи, – он хотел сказать: "Это все яд змеи", но не смог. Караванщик даже сам удивился, каким хриплым и скрипучим оказался его голос, как неуверенно, нетвердо, искажая слова почти до неузнаваемости, он звучал. Язык распух и стал неповоротливым, сухие, потрескавшиеся губы не слушались, любое движение причиняло боль, разбиваясь трещинками, из которых сочилась соленая кровь, во рту было совершенно сухо, горло першило, и как Атен ни старался, ему не удавалось сглотнуть горький комок.

А потом он вспомнил все, что предшествовало встрече со снежной змеей, что вынудило его покинуть тропу каравана и углубиться в снега пустыни. – Ма-и! – он оперся на локти, силясь приподняться, но Шамаш остановил его.

– Лежи. Не трать понапрасну силы. Твое тело справилось с ядом, но все еще очень слабо.

– Ма-и! – упрямо повторил Атен. Он понимал, что не должен докучать вопросами богу солнца, которому он и так очень многим обязан. Лишь одному небожителю известно, что Ему пришлось сделать, к каким силам прибегнуть, чтобы сохранить хозяину каравана жизнь. Но сердце отца не могло успокоиться до тех пор, пока не узнает, что с его дочерью все в порядке.

– Малышка вернулась в караван, – не спуская с собеседника взгляда, проговорил Шамаш. – У меня не было времени проведать ее, но я чувствую – она рядом… – он заглянул в глубь его глаз: – Понимаю, что тебе не достаточно моих слов, что ты хочешь убедиться во всем сам, но сейчас для этого еще не время. Обожди хотя бы несколько часов. Все в караване молились за тебя, делали все, что могли, стремясь продлить твои дни. Нельзя чтобы эти усилия были потрачены напрасно…

Атен откинулся обратно на подушки. Но его сердце продолжало нервно биться, а разум вновь и вновь пронзали своими острыми иглами холодные мысли – недобрые предчувствия. Он подбирал слова, чтобы объяснить свою тревогу, но в тот самый момент, когда, наконец, разжал губы, полог повозки приподнялся и в нее забрался Лигрен.

Лекарь принес с собой большой глиняный горшок с отваром и несколько широких плошек. Увидев, что хозяин каравана пришел в себя, он облегченно вздохнул:

– Вот и отлично, – не медля, он пододвинулся к Атену, плеснул в плошку немного целительной влаги и поднес к губам караванщика: – Выпей. Это вернет тебе силы.

Отвар был воистину целебным. Его тепло стало быстро разливаться по телу, возвращая в него уже начавшее забываться чувство жизни.

– Спасибо, – Атен откинул голову на подушки, прикрыл глаза, отдыхая. – Как там? – спросил он, качнув в сторону полога.

– В порядке. Караван стоит и ждет, когда его хозяин придет в себя… Ну и напугал ты нас!

– Мне нужно увидеть Мати! – Атен приподнялся.

– Не делай глупостей! – нахмурившись, строго прикрикнул на него лекарь. – Шамаш не для того столько времени возился с тобой, чтобы ты сам себя похоронил необдуманными поступками! Ты болен. Вот и лежи себе спокойно!

– Если хочешь, я схожу за ней, – проговорил колдун, не спускавший все это время глаз с хозяина каравана.

Он знал, что именно об этом собирался попросить его Атен. Впрочем, надо признать, что Шамаш и сам подумывал о том, чтобы проведать девочку. Он хотел убедиться, что с малышкой действительно все в порядке. Чувствуя себя виновной в том, что произошло с ее отцом, она могла натворить массу глупостей.

– Господин, сейчас ранее утро, Мати еще спит. Не надо ее будить, – в этот миг Лирген беспокоился не столько о девочке, сколько об ее отце, считая, что тот еще не достаточно окреп для посетителей и сильных чувств. – Не волнуйся за нее, – повернувшись к Атену, продолжал он. – С ней все в порядке.

– Ты видел мою дочку?

– Да, – лекарь кивнул. – Я знал, что, очнувшись, ты первым делом спросишь о ней. И поэтому заглянул в твою повозку. Девочка спит крепким сном. С ней рядом священная волчица, которая сторожит ее покой. Тебе не о чем волноваться.

– Хорошо, – кряхтя, караванщик вернулся на одеяла. Он был слишком слаб, чтобы долее настаивать на своем. – Увижу ее потом, когда она проснется.

– Ну конечно!

Полог приподнялся и в повозку просунулась взлохмаченная голова Евсея.

– А я-то думаю, гадаю, ты действительно очнулся или мне твой голос почудился? – весело проговорил он. – Я был уверен, что ты все осилишь. Никакая болезнь не сможет побороть тебя. И не ошибся. Молодец, – его глаза горели радостными огоньками, слова сами срывались с губ безудержным снежным потоком. – Пойду, поскорее передам эту светлую новость другим, скажу, что их заговоры подействовали, – и его голова исчезла за пологом.

– Спи, торговец, – когда скрип снега под ногами быстро удалявшегося караванщика стих, произнес, обращаясь к Атену, Шамаш. – Тебе нужен отдых.

– Но я… – тот хотел сказать, что и так проспал трое суток, но стоило ему заглянуть в черные, бескрайние, как ночное небо, глаза бога солнца, как его одолела внезапная дремота, веки сами собой сжались в тонкие нити и уже через миг тихий, спокойный сон принял душу караванщика в свои объятья.

Увидев, что хозяин каравана заснул, Лигрен тихо, стараясь не шуметь, наполнил отваром вторую плошку и осторожно передал богу солнца.

Тот кивнул, благодаря, после чего повернулся к волку.

"Давай, Хан, пей".

Золотой зверь долго придирчиво обнюхивал напиток, затем чихнул, недовольно наморщил нос:

"Это будет почище яда".

"Не привередничай".

"Ну конечно, когда я умирал, ты ночи напролет сидел рядом, а стоило мне начать выздоравливать – и пожалуйста, куда только делась прежняя внимательность?" – волк приглушенно ворчал, в то время, как в его глазах искрились задорные огоньки.

Колдун молчал. Он слишком устал за последнее время, чтобы играть в игру, придуманную лохматым спутником. К тому же, несмотря на то, что, казалось бы, все беды остались позади и можно было, наконец, успокоиться, отдохнуть, тревога не покидала его сердца. Вот только источник этой тревоги виделся не в реальном мире, а будто находился где-то по другую сторону горизонта.

Волк вздохнул, проворчал что-то себе под нос и, исподлобья поглядывая на хозяина, начал, чавкая и причмокивая, лакать отвар.

Не решаясь заговорить, нарушив тем самым воцарившуюся в повозке тишину, лекарь достал завернутый в тряпицу кусок вырезки, положил рядом со священным зверем.

Почуяв мясо, ноздри того затрепетали, глаза сверкнули хищными огоньками. Он уже потянулся за куском, но колдун остановил его:

"Нет! Сначала допей отвар!"

"Вот так всегда, – проворчал Хан, однако, подчинившись, вновь уткнулся носом в плошку. – Все вкусное – на потом. Оно – награда, которую надо заслужить. Нет чтобы просто сделать золотому охотнику приятное… Ну, – когда было выпито все без остатка, он поднял взгляд на хозяина, – теперь я могу, наконец, взять то, что так давно хочу?"

"Да".

"Спасибо, – волк проглотил кусок так быстро, словно и не жевал его вовсе. – Вкусно. Было, – он облизнулся. – Только мало".

Хмыкнув, Шамаш качнул головой. Собственно, он и не ожидал другой реакции и был даже рад ей, когда хороший аппетит – признак выздоровления. А затем, заглянув в рыжие, горевшие задорными огоньками глаза, он понял, чего добивался его друг всем этим ворчанием – волк хотел, чтобы Шамаш пусть хотя бы на миг забыл обо всех заботах и улыбнулся, впуская в сердце покой.

Пасть зверя приоткрылась, губы растянулись в улыбке. Весь вид волка говорил, что он доволен, ведь ему удалось задуманное.

Колдун подмигнул другу, потрепал по загривку. Но затем его глаза вновь наполнились грустью, лицо окаменело, став настороженным. Волк, взглянув на него, с грустью вздохнул, чуть наклонил голову, спрашивая: "Что тебя тревожит? Что не дает успокоиться? Или это усталость так велика, что ты не можешь прогнать ее?"

"Все очень сложно, дружище, – проведя рукой по рыжей голове волка, Шамаш взлохматил его шерсть, потом пригладил вновь. – Порой я сам не понимаю, что со мной происходит".

"Расскажи, – не спуская с хозяина внимательного взгляда преданных глаз, попросил волк. – Может быть, я смогу помочь. Мне известно, что…" – тут его уши встали, настороженно заострились, показывая, что зверь услышал звук, который привлек к себе все его внимание.

Повернувшись вслед за Ханом к пологу, колдун увидел Шуши, которая осторожно пробралась в повозку. Виновато поджав под себя хвост и тихо поскуливая, она подползла на брюхе к брату.

Волки обнюхались, тихо переговариваясь между собой по-звериному.

Не нужно было знать их язык, чтобы понять, о чем они шептались. Шуллат просила прощение, признавая свою вину. Хан сперва недовольно ворчал, затем, не в силах более выдерживать несчастного взгляда сестры, в глазах которой зажглись слезы, лизнул ее в морду, показывая, что простил и готов помириться. Немного успокоившись, волчица легла рядом с братом, словно под его защитой, и лишь после этого осмелилась взглянуть на бога солнца.

"Прости меня! – она даже не заскулила, а пискнула, как совсем маленький щенок. – Я так виновата!"

"Не беспокойся. Все в порядке".

"Я не могла не пойти, – ее глаза были по-прежнему полны грусти и боли, когда, даже получив прощение от других, она все еще была не в силах простить себя сама. – Это… Это было выше меня! Я чуяла, что мы должны…"

"Знаю, – колдун погладил ее по голове, почесал над глазами. – Бывают поступки, которые совершаем не мы, а они вершат нас".

"Ты не сердишься?" – она ткнулась носом ему в руку.

"Конечно, нет. Разве я могу на вас сердиться?"

"Спасибо", – Шуллат, наконец, облегченно вздохнула.

"Как малышка?"

"Сперва чувствовала себя виноватой. А потом успокоилась. Она спит", – когда Шуллат уходила от своей подружки, от той веяло таким покоем и счастьем, что даже если прежде волчица испытала некий подсознательный страх за нее, то стоило ей заглянуть в лицо девочки, как все опасения улеглись, словно их и не было.

"Может быть, мне поговорить с ней?"

Хан с Шуллат переглянулись, потом последняя ответила:

"Пусть пройдет время. Оно поможет ей успокоиться. Эта передышка нужна всем. И тебе тоже. Чтобы отдохнуть".

Колдун кивнул, соглашаясь. В конце концов, что могло угрожать девочке в самом сердце каравана, защищенного от всего мира не только шатром из оленьих шкур, но и вставшим поверх него магическим куполом, который не подпустит к себе ни одного чужака.

"Ты все равно беспокоишься о ней, – заглянув в глаза повелителя небес, волчица чуть наклонила голову. – Я пойду к ней, буду рядом".

"Спасибо".

"Я с тобой", – оглянувшись на хозяина и заметив его согласный кивок, волк двинулся вслед за сестрой.

"Зачем? Я сама справлюсь! И вообще, тебе нужно отдыхать, а не бегать по снегам".

"Я жив. Движения дадут мне почувствовать себя здоровым и помогут вернуть потерянные силы".

"Ладно, идем", – ей и самой не хотелось даже на миг расставаться с братом. К тому же, она прекрасно понимала, что они должны как можно скорее обменяться друг с другом воспоминаниями о минувших событиях, чтобы, разделив их, сохранить.

Двумя солнечными лучами волки выскользнули из повозки. Лигрень кашлянул в ладонь.

Все это время он молча сидел в стороне, не смея отвлечь внимание повелителя небес. Караванщик знал, что золотым охотникам дана способность говорить на языке мыслей и не хотел помешать разговору, не предназначенному для ушей человека.

– Что, лекарь? – не поворачиваясь к нему, спросил Шамаш. Его глаза, казалось, глядели в пустоту, стремясь найти по другую сторону ее то, чего не хватало в окружающем мире.

– Тебе бы тоже не мешало отдохнуть, – пристально глядя на бога солнца, боясь пропустить первый же знак недовольства и остановиться, прежде чем оно перерастет в гнев или даже ярость, проговорил Лигрен. – Не беспокойся, я посижу с хозяином каравана.

– Ты устал не меньше меня, – Шамаш, пододвинувшись к краю повозки, устроился в углу, лицом к собеседнику, опираясь спиной о жесткий боковой каркас.

– Что я? Я ведь в сущности ничего не делал… – вздохнул тот. Конечно, он был рад, что Атен, которого еще несколько часов назад все считали умиравшим, поправляется. И, все же…

Он испытывал не только облегчение, но еще и обиду, возникшую из осознания собственной бесполезности.

Лигрен давно смирился со своей судьбой. Если бы на то не была воля богов, он так бы и продолжал жить рабом, лишь мечтая о свободе. Все эти годы дороги, минувшие с гибели родного города, его спасало лишь одно – осознание того, что даже будучи рабом он приносит пользу, служит людям, и не важно кем. И вот вдруг его охватила слабость, даже бессилие, которое заставляло опустить руки. Он привык считать лекарское искусство своим безраздельным владением, тем ремеслом, которое он знал лучше всех. Нет, конечно, он не претендовал на то, чтобы сравниться с мастерством небожителей, однако… Ну почему богиня врачевания не выбрала его, ведь он столько лет верой и правдой служил Ей!

Лицо его дрогнуло, исказилось гримасой душевной боли. Но уже в следующее мгновение он властно загнал все чувства назад.

– Прости, господин, я знаю, что не должен завидовать Сати, но ее дар целителя… – он качнул головой. – Я ничего не могу с собой поделать! Я не могу не жалеть о том, что мне не дано этого чуда.

Шамаш взглянул на него, не сердясь на караванщика, но осуждая его:

– Девочке пришлось слишком дорого заплатить за свой дар, – тихо проговорил он, – о котором она не просила, но который стал тем единственным, что привязывает ее к жизни.

– Я понимаю… – он разрывался между двумя мыслями, тянувшими его в разные стороны: радость за другого и обида за себя. Ведь он тоже многое потерял. Почему же госпожа Нинтинугга не пришла к нему?

"Прости, господин, – Лигрен не мог произнести этих слов в слух, он лишь взглянул на Шамаша глазами, полными боли. – Человеку свойственно желать для себя всего лучшего… Но я справлюсь, сдержусь, – его пальцы сжались в кулаки, – пройдет время, и…"