Текст книги "Дорогой сновидений"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

– Это жестоко! – спустя несколько мгновений безликой тишины сорвалось с губ богини врачевания.

– Жестокий мир, жестокое время, – вздохнув, качнула головой подошедшая к ней Гештинанна. Хранительница памяти, она давно смирилась с тем, что история пишется кровью несчастных по бумаге бед.

Что же до Нинти… Разум требовал, чтобы она забыла о сочувствии, жалости, сострадании, обо всем, думая лишь о грядущем, но сердце… оно не настаивало, просто повторяло вновь и вновь: "Какое же может быть грядущее, если у настоящего отнять то зерно, из которого оно родится".

– Все так и не так… Все так, как должно быть, и, в то же время, этого быть не должно…

– Ладно, я и не ожидала от Кигаль ничего другого, – не унималась Нинти, – но Шамаш мог бы уменьшить эту жестокость, вместо того, чтобы увеличивать ее! – ей было больно это говорить, но она не могла промолчать.

Кигаль вырвала Нинти из самого радостного и светлого оазиса на земле, привела в мертвый холод снежной пустыни, по дороге рассказав массу такого, чего ей менее всего хотелось знать, скрывая свою ранимую душу под защитой святого неведения. И вот теперь еще и бог солнца, столько сделавший для нее, тот, которого она почитала, любила, возносила, ради которого была готова на все что угодно, в решающий для его спутников миг стоял в стороне и, как ей казалось, с полным безразличием, даже холодом взирал на происходившее со спутниками, о которых заботился бы любой, даже самый черствый и жестокий демон. – Как он мог поступить так? – она скользнула взглядом по стоявшей поодаль Кигаль, словно видя в ней причину и виновницу этой странной и такой страшной перемены. Может быть, Шамаш поддался каким-то чарам сестры? Или случилось что-то еще? Но если так, он нуждается в ее помощи. И она поможет, даже если он, не осознавая, что происходит, не позволит ей сделать это.

– Как "так"? – голос Гешти заставил ее на мгновение отрешиться от прошлого и будущего, чтобы вернуться в настоящее.

– Среди спящих младший брат Сати. Жестоко отнимать у родителей обоих детей, – она говорила тихо, чуть слышно, чтобы ее не услышали смертные, для ушей которых не предназначались разговоры, хранившие в себе тень несогласия младшей богини с поступками великой повелительницы.

– Они еще не мертвы, – качнула головой богиня памяти.

– Но ты ведь знаешь: это случится, если все будет идти так, как идет!

Гештинанна качнула головой. Она хотела сказать: "Тебе не известно и половины происходящего…" – но промолчала. В конце концов, кто она такая, чтобы учить других? И, к тому же, то, что Шамаш не поддержал ее, внесло некоторое смятение в ее душу. А что если она ошиблась? Ведь зеркало времени не всегда прямое, а значит отражения настоящего и прошлое могут не совпадать.

– Если ты считаешь нужным, останови, – словно случайно обронила она.

– Нет! – в ужасе прошептала Нинти, и в глазах, и в голосе которой отразился страх, – я никогда, воистину никогда не осмелюсь пойти против воли Шамаша! Я здесь лишь затем, чтобы сделать для него все, что могу! Просто… Пойми… Эти молодые караванщики… Ри и Сати… Я знаю их, знаю, что им пришлось пережить в моем городе. Они прошли через самое ужасное испытание, которое только может придумать судьба, и достойны того, чтобы дальше их ждало лишь счастье. И более никаких опасностей, никакой боли… – она вздохнула. – Ты скажешь – это только чувства…

– Да, чувства, которым сейчас нет места, – проговорила присоединившаяся к ним богиня смерти.

– Но, Кигаль, ведь есть еще и разум! – воскликнула Нинти. – Можно было поручить эту миссию кому-то другому…

– Почему же ты молчала, не говорила об этом раньше?

– Как я могла! Когда? Все случилось так быстро! Словно уже было предопределено… И, потом, кто я такая, чтобы спорить с вами: вы – великие боги, а я…

– Если бы ты этого действительно хотела, тебя ничто бы не остановило, – холодно проговорила Кигаль. – И раз ты не сделала этого – о чем сейчас говорить?

Ее слова показались Нинти безжалостно жестокими. Они словно окатили ее с головы до ног ледяной водой, а затем еще и обдали безжалостным морозным ветром. А самое ужасное – Кигаль была совершенно права. Почему богиня врачевания ничего не сказала Шамашу? Почему вместо этого стала обсуждать его поступки с другими богинями, судача, словно старая клуша? Ей стало стыдно.

– Девочка моя, – Кигаль подошла к ней, обхватила за плечи, словно младшую сестру, стараясь успокоить. – Не суди себя. Но и нас не осуждай. Поверь мне: мы не заслуживаем этого. И Шамаш – меньше чем кто бы то ни было. Он сделает все, что в его силах, даже более того, когда поймет, как должен поступить. Он согласился с избранным мной путем лишь потому, что не видит иного. Ему нужно время. Время, которого нет. Поэтому мы не должны ждать, нам нужно действовать, возможно, помогая ему понять…

– Но Кигаль, ведь ты рассказала мне обо всем! Или есть что-то, чего не знает он? Так скажи же ему!

– Что? – вздохнув, она качнула головой. – Если б я знала, что именно поможет в его поисках, а что, наоборот, помешает…

– А Ри и Сати? Это был твой выбор или случая?

– Ни то и ни другое.

– Как это?

– Все дело в том, что кроме этих двоих никто просто не сможет пройти во владения Лаля.

– Но почему?!

– А разве караванщики не дают обет верности Айе, выбирая ее повелительницей своих снов? Да они не способны даже имени Лаля запомнить!

– Есть же еще рабы…

– Дети никогда не послушают того, что станут говорить им рабы, скорее сделают все наоборот. Так что, Нинти, это, конечно, жестокое решение. Но единственно возможное.

– Да, – тяжело вздохнула богиня врачевания. Теперь она и сама видела, что это так. А затем на смену всем отпылавшим в ней чувствам, пришла твердая, уверенная решимость: – .Я сделаю все, чтобы им помочь, все, чтобы их старания не пропали даром, чтобы они не просто победили Лаля, но и вернулись в свой мир живыми!

Глава 12

Мати было так весело, как никогда прежде. Она чувствовала себя действительно счастливой, без всяких совершенно ненужных, но таких прилипчивых сомнений и опасений. Жизнь казалась легкой и беззаботной, все желания исполнялись, едва рождаясь.

Она играла с младшими в прядки, когда ей подумалось, как было бы здорово превратиться в какого-нибудь незаметного зверька. И в тот же мог она стала маленький рыжий котенок, который юркнул в траву, чтобы, удобно устроившись на солнышке, согреваясь его теплом и наслаждаясь покоем, преспокойно наблюдать, как остальные ищут ее. И те, наивные, ходили кругами вокруг да около, но не видели, не узнавая.

Когда же один из близнецов, забыв об игре, со словами, "кис-кис-кис, иди сюда", – потянулся к котенку, тот прямо у него в руках превратился в змею, которая, напугав паренька до полусмерти, выпала из задрожавших рук и, наконец, превратилась в весело смеявшуюся, держась за живот, девочку.

– Проиграли! Проиграли!

Младшие настороженно молчали. У них подобное превращение не получалось, сколько они ни пытались. И им было завидно и обидно.

– Ну, не расстраивайтесь, – вновь, как уже не раз, появившись в тот самый момент, когда из глаз детишек были готовы политься слезы, поспешил успокоить их Лаль.

– Но мы тоже хотим! – всхлипнули ли те. – Сделай так, чтобы мы тоже могли стать какой-нибудь зверюшкой, ну пожалуйста!

Лаль бросил осуждающий взгляд на Мати, качнул головой, а затем, повернувшись к малышам, вытащил из длинных рукавов целое море самых восхитительных сладостей – леденцов, тянучек, плюшек и пирожков, в общем, всего, что только может пожелать детская душа, проголодавшаяся за время долгой игры на свежем воздухе.

И слезы высохли, так и не пролившись, на губах загорелись улыбки, сперва осторожные, недоверчивые, затем радостные, счастливо-блаженные:

– М-м, как вкусно!

Осторожно приблизившись, Мати тоже потянулась за угощением, но Лаль несильно шлепнул ее по пальцам, останавливая:

– Это не для тебя!

– Да, не для тебя! – поспешили поддержать ее младшие.

– Но я тоже проголодалась! – теперь она была готова заплакать от обиды. – Э-х, – топнув ногой, она повернулась ко всем спиной. – Ну и не надо! Я сама все сделаю! – девочка потерла ладошки друг о дружку, согревая их, набирая силы, закрыла глаза, старательно представляя себе то, что бы ей хотелось съесть… Кусок пирога, большой, с взбитыми сливками и варением…

На ее лицо уже легло блаженное выражение предвкушения. Вот, сейчас она откусит кусочек… Но стоило ей открыть глаза, как радость сменилась удивлением и, затем, новой обидой, когда она увидела, что держит в ладонях грязный комок мокрой, рыхлой земли.

– Фу! – увидев, что в земле что-то копошится – толи черви, толи личинки жуков, ее всю передернуло от омерзения. Она поспешно стряхнула все с рук, закрутила головой, ища ближайшее озерцо или, на худой конец, лужу, в которой можно было бы вымыть руки, наконец, отделавшись от ощущения чего-то липкого, противного, жутко мерзкого.

А в спину ей ударил, как брошенный камень, смех.

– Так тебе и надо!

Губы от обиды задрожали, глаза наполнились слезами. Мати хотелось убежать прочь, скрыться ото всех, чтобы не видеть никого, не думать, не вспоминать…

Она бросилась, сломя голову, прочь, не замечая ничего вокруг. Если бы деревья не расступались перед ней, втягивая под землю длинные причудливо переплетавшиеся кони, если бы ямы сами собой не закрывались, она бы непременно налетела на что-то, упала, ушиблась…

Она давилась от слез. Ведь это был ее сон, ее! А они его испортили! И ведь знала же она, что так и будет, не случайно не хотела брать младших с собой. Нет же, Лаль переубедил, а теперь еще встает на их сторону, вместо того, чтобы поддержать ее, посмеяться с ней вместе!

– Мати… – бог сновидений потряс ее за плечо.

– Уходи! Я не хочу тебя видеть! Ты плохой! – бросила девочка, не отнимая ладоней от лица.

– Мати, перестань плакать, – тот не собирался отступать.

Собственно, ей не очень-то и хотелось оставаться одной. Тогда ей стало бы только хуже… Вот только слезы… Казалось, что приход бога сновидения превратил их в два бесконечных водопада, поток которых она никак не могла остановить.

Но нет, она знала, что для этого нужно. В общем-то – малость, одно краткое слово, наделенное удивительной силой в чужих устах, врачующее уже самим своим звучанием душу, возвращая в нее покой. «Прости» – вот все, что она хотела услышать. И она бы простила, конечно, с легкостью, забыв обо всех обидах. Но… Девочка, несмотря на всю свою бесшабашность, понимала, что не может ждать извинений от повелителя сновидений. Ведь он все-таки бог.

– Прости, – прервал ее мысли голос Лаля. Мати даже растерялась. Хлопая длинными ресницами, чуть приоткрыв рот, безуспешно пытаясь сказать хоть слово, она во все глаза смотрела на бога сновидений. Тот же, читая ее мысли и мечты, продолжал: – Не сердись на меня, но я вынужден был так поступить. Пойми: я – хозяин этих земель. Я хочу, чтобы всем моим гостям было хорошо. Ты обидела малышей и мне пришлось их успокаивать тем способом, который показался мне самым быстрым и легким.

– Но ты обидел меня!

– Прости. Хочешь, время повернется вспять, вернется к началу событий, которые пробудили боль в твоем сердце, потекли слезами из глаз?

– Зачем? Чтобы увидеть еще раз? – уж чего-чего, а повторения она хотела меньше всего. Лучше было бы, наоборот, уйти подальше вперед, в будущее, туда, где все бы уже забылось, оставшись далеко позади. – Я понимаю, что была не права, когда смеялась над младшими, – обхватив руками прижатые к груди колени и уткнувшись в них лбом, проговорила Мати. – Им ведь, наверно, было так же обидно, как и мне сейчас.

– Да. Хорошо, что ты понимаешь это. Нельзя желать другим того, чего не хочешь для себя.

– Угу… Лаль, а почему люди не почитают тебя? Ну… Я хотела спросить… Ты такой добрый, заботливый. Придуманные тобой сны светлые и веселые. Люди должны поклоняться тебе. Но когда я спросила отца, он даже имени твоего не мог вспомнить, говорил, что ты – творец кошмаров и вообще, не бог, а дух. Почему? Ведь это несправедливо!

– Не думай об этом, Мати. Забудь.

– Неужели тебе ничуть не обидно? – она подняла голову, спеша взглянуть на своего собеседника и прочесть на его лице, глазах то, что не было облечено словами.

Бог сновидений сидел рядом с ней на зеленоватом, покрытым густым мхом камне, перебирая в руке переливавшиеся тусклыми, наделенными зеркальным мерцающим блеском камешки. Его глаза были опущены, губы плотно сжаты.

– Если бы я сказал, что мне не обидно, ты бы не поверила мне, так ведь? – наконец, спросил он.

Та кивнула, чувствуя, как ее собственная обида тускнеет, блекнет и теряется рядом с его печалью.

– Не грусти, – она не сводила с него доброго, лучистого взгляда, спеша поддержать того, в ком видела своего самого лучшего друга. – Хочешь, я буду почитать тебя?

– Ты? – в глазах Лаля печаль сменилась удивлением… Или это было не удивление – только полог, за которым скрывалось торжество, будто бог сновидений ждал от своей гостьи именно этих слов.

– Да. Как бога сновидений.

– Мати… А я мог бы стать твоим богом?

– Моим богом? – не совсем понимая его, переспросила девочка.

– Я хотел бы стать твоим покровителем.

– Ну… – это было так неожиданно, что в первый миг она даже растерялась.

– Мое покровительство не будет тебе в тягость. Служение богу сна просто – нужно только спать и видеть сны.

– И все?

– Да. Ну, может, еще, если сама этого захочешь, помогать мне придумывать сновидения и посылать их смертным. Поверь, это очень даже забавно.

– Но я не умею!

– Научишься. Это не словно… Так что ты скажешь?

– Я не знаю… – она пожала плечами. Конечно, ей хотелось научиться сочинять сны, словно сказки, а потом управлять ими, подчиняя себе. Это было бы так здорово. У нее даже перехватило дыхание от предвкушения чуда, которое вот-вот должно было спуститься золотой птицей к ней на ладони. Но… Но что-то мешало ей просто взять и согласиться – что-то неясное, чей-то голос, похожий на ее собственный, звучал в голове, нараспев повторяя краткое «нет», складывая из него песенку-заклинание, такую забавную, что рожденные ею смешинки защекотали в носу. – Ой! – Мати ошарашено уставилась на стайку маленьких серебристых рыбок, подплывших к самому ее лицу. – Что это? Летающие рыбки! – восхищенно воскликнула она. – Смотри! Смотри скорее, пока они не улетели!

Лаль взглянул на них, поманил пальцем и вот уже они закрутились вокруг его руки, как обруч, словно танцуя под слышную лишь им одним мелодию.

– Здорово! – восхищенно прошептала Мати. Как бы ей хотелось, чтобы эти крохотные комочки-создания слушались и ее. Она бы приказала им… О, с ними было бы так интересно поиграть, поговорить, ведь они должны знать столько всего интересного…

– Рыба разговаривает лишь в сказке, – прочитав ее мысли, хмыкнул Лаль. – Во сне это невозможно.

– Почему? – Мати даже расстроилась. Она-то думала, что сон даже больше, чем сказка, что он – само чудо.

– Увы, – его голос стал задумчив, немного грустен, – сновидение – лишь обратная сторона были, отражение яви в зеркале небыли, но не она сама. Это… Это мираж посреди снежной пустыни, образ оазиса, кажущийся на расстоянии столь же волшебным и прекрасным, как самый чудесный город, но стоит подойти поближе, протянуть руку – и все рассеется.

– Но ты говорил, что во сне возможно все, чего я захочу. Если я захочу попасть в сказку…

– Ты и попадешь в нее. Однако это будет не сама сказка, а лишь сон о ней. Впрочем… Если ты очень-очень захочешь, и не ты одна, а все люди, может быть, у вас и получится…

– Лаль, – Мати уже не слушала его, думая о другом, – но ведь рыбки летают только в сказках!

– А кто тебе сказал, что они летают?

– Ну вот же, вот, – девочка ткнула пальцем вперед. – Ой, – она поспешно отдернула руку, но поздно: испуганные ею маленькие создания поспешно унеслись прочь. – Ну, ты сам видел: они летали!

– Не летали. Они плавали.

– Плавали по воздуху… – задумчиво проговорила Мати, рассматривая эту фразу с разных сторон, словно покрытый занятным рисунком камешек. – Так боги называют полет?

– Полет есть полет. А эти маленькие шалуньи именно плавали. В воде.

Она не смогла сдержать смешок.

– Что хихикаешь?

– Если они в воде то и мы, выходит тоже?

– Да.

– Но это невозможно! Вода мокрая, я бы почувствовала! И, главное, мы… Ну, не знаю, как ты, ты все-таки бог, а я бы точно захлебнулась… – и стоило ей об этом подумать, как она почувствовала, что липкая влага обдала ее волной со всех сторон, окружая прозрачной стеной. Она нервно дернулась, вздохнула… И вдруг поняла, что не может дышать, испугалась, закрутилась, не зная, что делать, по-рыбьи то открывая, то закрывая рот, но ловя не живительный воздух, а все ту же пресную безвкусную воду.

– Быстро наверх! – заметив, что с Мати случилось что-то неладное, крикнул Лаль, а затем, сорвавшись со своего камня, схватив девочку, потянул вверх, к поверхности.

Она пришла в себя лишь на берегу. Сердце стучалось так быстро, что, казалось, вот-вот выскочит из груди, его стук гулкими ударами отдавался в голове, уши словно снегом забило, перед глазами кружили золотые мухи.

Несколько мгновений Мати только и делала, что откашливалась и отплевывалась.

– Ш-што с-с-случилось? – стуча зубами, не понимая, почему ей так холодно, когда вокруг царит жара, с трудом выговаривая слова заплетающимся языком, спросила она.

– Я говорил тебе: сон – это мираж. И стоит прикоснуться к нему рукой, как его нереальные образы растворяются, обретая черты яви.

– Значит, если бы я не поняла, что нахожусь под водой, или не подумала, что там невозможно дышать…

– Ты продолжала бы преспокойно сидеть на дне озера, любуясь его красотами… Хорошо…

– Что тут хорошего!

– Хорошо, что ты все поняла. Тебе нужно было кое-что усвоить, и сон дал наименее трудный урок.

– Ничего себе – "на-и-ме-не-е"! – это слово было новым для нее, и она произнесла его по слогам, чтобы не ошибиться. Впрочем, несмотря на незнание, она прекрасно поняла, какой смысл Лаль в него вкладывал. – Я ведь могла задохнуться и утонуть!

– Успокойся. Я же был рядом и вытащил тебя.

– А если б тебя не оказалось поблизости, если б ты остался с младшими?

– Ты б выплыла сама. Даже не умея плавать. Озеро неглубокое. Вода вытолкнула бы тебя на поверхность.

– А если…

– Мати, вода – одна из самых добрых и милосердных стихий. Она щадит своих пленников, в отличие от воздуха или огня. Чем в страхе оглядываться назад, лучше на миг представь себе, что могло случиться, взмой ты на крыльях ветра в небеса, а потом, под облаками, вспомни вдруг, что обычные люди не летают. Что бы случилось с тобой тогда? А что было бы, если б ты забралась огненной ящеркой погреться в жерло вулкана, а затем, в самом сердце огня, поняла, что ты – маленькая смертная девочка, а не дух пламени?

– Б-рр! – она нервно дернула плечами. Страх мурашками пробежал по спине, забрался в душу, морозя ее своим дыханием. А затем на смену ему пришла еще большая обида, чем та, что загнала ее на дно озера: – Что же теперь, – на ее глаза вновь навернулись слезы, – мне и летать нельзя? Но я хочу!

– И летай себе на здоровье.

– Как? Теперь я буду бояться. Я не хочу умереть здесь, – странно, но, несмотря на то, что ей нравилось в мире сна, одна мысль о том, чтобы встретить в этом краю свою смерть рождала в ее душе страх, граничащий с паническим ужасом, который заставлял бежать прочь… Почему?

– Наяву для людей смерть – это сон, вечный сон, – прочитав ее мысли и отвечая на них, а не на произнесенный вслух вопрос, проговорил бог сновидений, – а во сне, наоборот, смерть – это пробуждение, – его губ коснулась улыбка. – Ты не хочешь умирать здесь, потому что не хочешь уходить отсюда. Я очень рад, что мой мир так понравился тебе…

– Лаль, – девочка слишком близко боялась смерти, чтобы не задумываться над ее природой, не задаваться множеством вопросов: – А если кто-то захочет проснуться среди вечного сна, он оживет?

– Если сможет проснуться – то да. Во всяком случае, так должно быть, так было установлено, когда определялся порядок вещей.

Мати поморщилась: – Ты сказал это с таким выражением, словно это и не правда вовсе, а обман. Или заблуждение.

– Я не знаю, Мати. У меня собственный мир сна и я никогда не бывал в другом…

– Ты сам придумываешь себе сны?

– Я не сплю.

– Никогда?! Но разве это возможно?

– Конечно. Я бог, а, значит, для меня возможно все.

Она взглянула на него с тенью сочувствия: – Бедный! Во сне столько всего интересного!

Ее прервал взрыв смеха:

– Ты никак меня жалеешь! – это было так забавно, что Лаль хохотал и все никак не мог успокоиться. – Но почему? Я не вижу снов, но только потому, что живу ими!

– Твоя жизнь это сон?

– Да.

– А что будет, если ты проснешься?

– Ничего. Я никогда не проснусь. Я не хочу просыпаться!

– И все-таки?

– Мати, я уже говорил, что здесь действует закон желаний: чего ты хочешь, так оно и будет… – нет, он мог часами рассказывать о других, о своем мире, восхваляя его, представляя в лучшем виде и самом выигрышном свете, однако о себе не хотел говорить ни слова, ни полслова.

– Но ты был в этом мире один… Неужели тебе никогда не хотелось найти друзей?

– Хотелось.

– И поэтому ты нашел нас? А как? И как ты попал в мир за гранью пробужденья? Заснул здесь и проснулся там?

– Нет. Я ведь говорил, что не сплю! Это вы заснули там, а проснулись здесь! – на смену напряжению стало приходить раздражение, которое Лаль уже не мог скрывать. – Давай не будем об этом. Я становлюсь злюкой, когда вспоминаю, как поступили со мной другие боги во главе с моей сестрой!

– У тебя есть сестра?

– Была, – отрезал Лаль. Ему не хотелось говорить о ней.

– А я не знаю, был у меня братик или нет, – прошептала Мати. Ее острокрылые бровки сошлись на переносице. Она старательно пыталась вспомнить, но никак не могла, словно кроме этого сна ничего и не было вовсе. – Странно… – пробормотала она. – Лаль, почему я ничего ничегошеньки не помню с того самого момента, как пришла в твою землю? Я ведь знаю, что жила в краю яви… Но где? Тот мир красив? Мне было так же хорошо, как здесь? Наверное, нет, ведь иначе я бы не убежала сюда, верно? Мне было плохо там, да?

– Мати… – он собирался сказать, что да, она была одинокой, чувствовала себя всеми забытой и брошенной. Но промолчал. Нет, он не хотел, чтобы она вообще вспоминала о яви, думала о ней. – Какая разница? Забылось – значит, так было нужно, чтобы воспоминания не омрачали радость нынешнего дня. Не думай об этом. В памяти нет ничего хорошего. Когда вспоминаешь о плохом – боль и грусть минувшего дотягиваются до нас и в нынешнем дне, когда о хорошем – становится обидно, что его время минуло и назад нет возврата. Поверь мне, все так и никак иначе. Я знаю это по собственному опыту.

– Ты странный, Лаль. Ведешь себя как ребенок, а говоришь как взрослый…

– Это плохо?

– Не знаю, – она пожала плечами. Ей взгрустнулось… Девочка подтянула ноги к груди, обхватила их руками, положив подбородок на коленки. Ее взгляд скользил по глади озера – тихому, зеркальному покрывалу, в котором отражалось небо с плывшими по нему белоснежными облаками, впитывая в себя задумчивый покой.

– Не грусти, Мати, – Лаль сел с ней рядом. Он вытянул вперед руку, раскрытой ладонью к небу, на которую спустя мгновение опустилась маленькая серенькая пичужка. Сама на вид невзрачна, но каким же красивым была ее песня! Она вилась над землей подобна причудливому кружевному узору, в котором золотая нить счастья и радости сплеталась с серебром тихой грусти.

Девочка затаила дыхание, не смея произнести ни слова, боясь, что вырвавшееся на волю слово вспугнет чудесного певца и она никогда больше не услышит его чарующей песни. В глазах ее горел восторг.

Лишь когда, умолкнув, качнув головой, словно кланяясь своим благодарным слушателям, птичка расправила маленькие крылья и легко вспорхнула с руки бога сновидений, возвращаясь в бескрайние просторы небес, для которых была рождена, Мати, проводив ее долгим взглядом, повернулась к Лалю.

– Кто это? – тихим, едва слышным шепотом спросила девочка.

– Ларти, мой друг. Эта птица постоянно рядом со мной. Я зову ее, всякий раз когда мне становится грустно, и она поет… Ее песня успокаивает меня. Слушая ее, я придумаю лучшие из своих снов.

– Она чудесна! Как бы мне хотелось стать подобной ей и взлететь в небеса…! Но ты же говорил, если я вспомню о том, что люди не летают посреди небес, то упаду и разобьюсь… – она тяжело вздохнула, жалея о невозможном.

– Так не вспоминай.

– Но как я смогу… – если бы это было так просто!

– Сможешь. Как захочешь – так то и будет.

– Ты всегда так говоришь, – Мати глянула на него, подозрительно прищурившись, словно выискивая на его лице черточку, которая уличила бы его во лжи.

– Я не просто говорю – так оно есть на самом деле, – спокойно пожал плечами Лаль. – Просто нужно знать, чего желать.

Девочка несколько мгновений продолжала молча смотреть на него, раздумывая над услышанным. Но желание взлететь пичужкой в небо, взглянуть на землю снов из поднебесья оказалось сильнее всех сомнений и, наконец решившись, она проговорила:

– Я хочу забыть о том, что люди не летают, что огонь жжется, а в воде нельзя дышать, обо всех нельзя и невозможно, ведь здесь, в мире сна, может быть все! – и стоило ей произнести последнее слово, как девочка исчезла, а в небеса взмыла маленькая серая птичка.

Лаль проводил ее взглядом, чтобы, едва она исчезла из виду, откинуться назад несколько мгновений лежать, отдыхая, в невысокой темно зеленой траве озерного бережка. Далекий лазурный купол небес расстилался над ним легкими шелками, в которых играли ветра, вышивая трепещущий воздух золотом солнечных лучей.

Окружавший его мир в точности соответствовал тому, каким бог сновидений мечтал видеть свою землю. Разве кому-нибудь пришло бы в голову назвать этот сон кошмаром? Разве душа путника, случайно забредшего сюда, могла бы остаться безучастной к красоте окружающего мира, сладкому покою застывшего в зените дня? Никто и не помыслил бы о том, чтобы сравнить его с безликой белизной и пустотой снежной пустыни, ее холодом и близостью смерти. Но…

В глазах Лаля разгораясь все сильнее и сильнее, плавилась грусть. Ведь тот безжалостный и жестокий мир был реальностью, а его край – лишь сном. Достаточно взмахнуть рукой, чтобы исчез без следа, испугаться, подумать о чем-то плохом – и хрупкое равновесие нарушится, красоту сменит уродство, мечту – кошмар.

Ему приходилось постоянно думать об этом, не прекращая ни на мгновение поддерживать искорку огня, не в силах превратить ее в свободный костер, и, в то же время, понимая, что, стоит ей погаснуть, и всему придет конец, ведь сон навсегда останется лишь сном…

Полный душевной муки вздох сорвался с его губ.

– И почему всякий раз, когда я тебя вижу, у тебя такой вид, словно ты – смертный, более того, лежащий на одре умирающий? – донесся до него голос, в котором звучала нескрываемая издевка.

Лаль тотчас вскочил на ноги, закрутил головой, ища заговорившего с ним, и почти тотчас увидел в нескольких шагах от себя сгусток холодной, серой тени, имевшей неопределенную форму и расплывчатые очертания.

– Нергал… – прошептал хозяин, у которого при виде незваного гостя внутри все затрепетало. Этот трепет серой блеклой волной прошел по окружавшему миру и бог сновидений, защищая свое детище, заставил себя успокоиться.

– Ты даже не пытаешься скрыть раздражения от моего прихода, – рассмеялся тот. – Или это не раздражение, а страх? Ты боишься меня, маленький божок?

– С чего бы это? – пробормотал Лаль. – Ты в моем мире, – но прогнать Нергала он не решился. Ему ли тягаться с одним из высших богов? А, коли так, к чему злить собеседника?

– Не бойся, крошка, – смех Нергала, когда тот прочел мысли и опасения хозяина края сновидений, перерос в раскатистый, как гром, хохот. – Мы ведь союзники. Во всяком случае, пока наши интересы совпадают.

– А они совпадают?

– Мне кажется – да.

– Раз уж ты пришел ко мне, не мог бы ты принять хоть какой-нибудь облик? – Лаль чувствовал, как нарастает в нем напряжение, передаваясь окружающему миру, в котором небо начало затягиваться тучами, а по зеркальной глади озера прошла нервная рябь. Ему было трудно говорить с собеседником, которого он не мог отождествить ни с одним образом, а ведь для сна такая связь имела одно из главнейших, если не самое важное значение. Он чувствовал, что еще немного, и все образы начнут тускнеть, теряя очертания.

– Сколько угодно, крошка! – тень стала медленно, неповоротливо стекаться, собираясь воедино. Со стороны казалось, что она – толстое неповоротливое существо, которое с трудом переваливается с ноги на ногу, готовясь сделать шаг.

Сначала на ее месте возник огромный черный бык с золотым серпом остро отточенных рогов, из раздутых ноздрей которого потоками пара вырывалось горячее дыхание.

Увидев этого зверя, Лаль попятился, скорее от неожиданности, чем страха. Впрочем, нет, следовало признать – он действительно был напуган, боясь, что тонкая ткань его мира может не выдержать веса исполина и прорваться…

Видно, именно этого – напугать – и хотел бог погибели. Достигнув желаемого, Нергал, довольный, хохотнув, вновь стал превращаться, обретая на этот раз облик высокого широкоплечего мужчины в расцвете сил, с длинным, загнутым за пояс ножом и висевшим в прикрепленных к поясу кожаных ножнах кривым мечем – ну ни дать ни взять настоящий снежный разбойник. Или воин-караванщик… Не важно, когда в глазах Лаля, в его мире они оба были похожи друг на друга, как отражения в зеркалах озер.

– Так лучше? – этот облик удивительно подходил ему, и, кажется, нравился. Не случайно же он выбрал именно его. – Мне совсем не хотелось причинять тебе неудобство. Просто я никак не могу привыкнуть к этой нелепице – принимать обличие, которое по своим свойствам является элементом жизни и смерти, не свойственной нам, богам. Ведь мы – существуем вечно и неизменно…

– Зачем ты пришел? – вздохнув, спросил бог сновидений.

– Ну, Лаль, нельзя же так! – воскликнул Нергал, но его возмущение было настолько наигранным, что не возникало никакого сомнения в неискренности его чувств. Он совершенно отчетливо ощущал ту волну напряжения и неприязни, которой веяло от бога сновидений. Но Нергала это обстоятельство нисколько не раздражало. Он привык к подобному отношению к себе, хотя, наверное, от союзника мог ожидать иного. А, впрочем, зачем? Лучше привычная, открытая всем ветрам и взглядам ненависть, чем незнакомая дружба, за спиной которой постоянно мерещится нож предательства. Особенно если сам готов предать в любой момент. – Ни «здравствуй» тебе, ни "как дела? голова еще цела?" – он низко захохотал – заухал, как сова, а затем продолжал, не в силах отказать себе в удовольствии позабавиться над по-детски наивным младшим богом, – сразу "зачем пришел" да "зачем пришел"! Я тебе скажу: никудышный из тебя хозяин. Если ты так обходишься со всеми своими гостями, не удивительно, что смертные предпочли Айю, ведь людям главное, чтобы стелили мягко, а спать они готовы даже в сугробе посреди снежной пустыни.