Текст книги "Путь тени"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

– Ты так изменился, дядя Евсей… – проговорила она, отводя взгляд в сторону.

Евсей несколько мгновений молчал. Раздумывая, он смотрел на Мати. А потом спросил:

– Скажи, зачем ты пришла? – его голос звучал спокойно, в нем не было даже тени угрозы, и, все же, девушка вздрогнула, сжалась, словно ожидая новых обвинений, и начала оправдываться:

– Дядя Евсей, вовсе не потому что…

– Успокойся, племянница. Я ведь уже признал, что был несправедлив к тебе, и попросил прощения. Но я должен знать, что именно побудило тебя оказаться здесь именно в это мгновение. Прости, что настаиваю, не сердись за то, что вед себя с тобой так грубо, даже, наверно, жестоко. Поверь, у меня действительно есть причина спрашивать.

– Ну… – Мати замялась, нервно дернула плечами. Собственно, она и сама не знала наверняка. И вообще, ей не место в жилище дяди. По законам каравана, поселившаяся в повозке невест не могла даже к отцу прийти, если тот не звал ее в гости. Это было неприлично. Но, дочь хозяина каравана, она всегда была особенной и позволяла себе много вольностей, на которые не смел решиться никто другой.

Да, конечно, с того самого мига, как она, выбравшись из своей повозки, чтобы узнать, почему караван остановился, узнала, что произошло чудо, девушка просто лопалась от желания своими глазами взглянуть на превращение, которое случилось с ее дядей. Но пришла она к нему не под влиянием любопытства. Она поддалась совсем другому чувству. Нет, даже не чувству – внутреннему голосу, который велел ей бежать к повозке дяди, уверяя, что в этот день ее место там.

Однако это единственно правдивое объяснение казалось ей таким невероятно глупым, что, по ее мнению, вряд ли заслуживало чего-то кроме смеха. И поэтому Мати собиралась сказать, что все получилось само собой, случайно, и вообще, она поняла, что сделала что-то не так и сейчас же уйдет…

Но тут случайно посмотрев в сторону дяди, она встретилась взглядом с тем, кого коснулось чудо, и тяжело вздохнув, подумав: "Может быть, ему действительно важно знать истинную причину…", рассказала все:

– Это был… Какой-то голос. Как будто мысленный… Но не совсем… Ты знаешь, Шамаш научил меня говорить на языке мыслей… Мне показалось, что я слышу голос мгновений, отмеряемых биением сердца… Не знаю, что это было, не помню. Я ведь не задумывалась. Голос велел мне прийти сюда, я и бросилась, не разобравшись как следует. Потому что хотела прийти. Прости, я… Я знаю, что не должна была так себя вести, но ничего не могла с собой поделать! – в ее глазах заблестели слезы отчаяния.

Она боялась, что, стоит ей замолчать, и на нее обрушится новый поток упреков и нравоучений, особенно обидных оттого, что заслуженных. Но брат отца задумчиво молчал. Его голова чуть наклонилась, словно в знак согласия, а весь вид говорил красноречивее всяких слов: именно этого он и ждал…

– Ты правильно сделала, что пришла, – наконец, проговорил он, через силу, борясь со своими внутренними врагами. – Дело в том чуде, которое произошло со мной. Это ведь настоящее чудо. И достойно того, чтобы о нем помнили… Я не знал, что мне делать, как поступить с легендой…

– Да, -понимающе закивав, воскликнула Мати, – ведь летописец не может рассказывать о себе, а чудо свершилось именно с тобой…

– Не в этом дело. Главное…-он собирался объяснить, но затем лишь мотнул головой:

"Зачем? Только сильнее запутаю девочку, которая не понимает во всех этих легендарных тонкостях ничего. Для нее – что сказка, что легенда – одно и то же…

Да и зачем ей понимать, раз она избранная?" Он поморщился, обоженный обидой, а затем продолжал:

– Я просил госпожу Гештинанну послать мне знак… Я надеялся, что богиня не оставит мою мольбу и ответит. Но… Мати, прости, но я ждал не тебя.

– Да, – девушка понимающе кивнула, – ведь я не летописец, я… Почему Она выбрала меня? Почему не Ри, ведь он твой помощник и знает, что делать, а я…

– Ри – не мой помощник, – качнув головой, нахмурился Евсей. Ведь помощники бывают только у настоящих летописцев. И Мати следовало бы помнить об этом, вместо того, чтобы бередить старую рану, – он просто иногда мне помогает.

Глаза девушки расширились от удивления. Однако все, что она сказала, было:

– Да, конечно, прости… – в конце концов, ему было виднее.

– Не знаю, Мати, может быть… – он умолк, не договорив.

– Что, дядя Евсей? – так и не дождавшись объяснения, спросила она.

– Ты ведь хотела попробовать придумать сказку…

– Дядя Евсей, – робкая улыбка скользнула по губам девушки, – но ведь сказка – это не легенда.

– И, все же, почему бы тебе не попытаться? Всего несколько символов, только самое начало? Расскажи о том, что случилось со мной.

– Но если у меня не получится…

– Получится. Богиня истории верит в тебя!

– И, все же… Если вдруг… Ты ведь мне поможешь? Ну, исправишь?

– Конечно, – поняв, что Мати боится ответственности и потому медлит, поспешил заверить девушку караванщик. – Конечно, – повторил он, а потом двинулся к пологу.

– Дядя Евсей! – племянница испуганно глядела на него, не понимая, куда это тот собрался и, главное, зачем? Особенно теперь, когда он был так нужен ей. И обещал помочь…

– Я… Мати, сочинять лучше, легче в одиночестве. Так… Так по-другому, совершенно по– особенному чувствуешь слово, и вообще… Никто не отвлекает, – он говорил ей те истины, до которых обычно доходят сами. Но для этого нужно время, а… В общем, он доверял богине. И надеялся, что племянница все поймет и послушается его. – Чернильница у тебя в руках, писало и бумага на сундуке. В общем, разберешься… – и он выбрался из повозки.

Проводив летописца настороженно-удивленным взглядом, Мати пожала плечами.

– Ладно, я постараюсь…-проговорила она. Мати совсем не была уверена в том, что у нее получится, но раз ничего другого не оставалось… Почему бы действительно не попробовать? Ведь это так здорово – сочинять легенды!

Она взяла писало в ладони, осторожно, словно то было не из дерева, а хрупкого льда, потом сжала, согревая…

Несколько мгновений Мати раздумывала, как лучше начать легенду. Вряд ли тут был какой-то однозначный способ. Хотя все истории дяди Евсея начинались примерно одинаково: снежная пустыня, без начала и конца, караван, бредущий по ней по тропе своей судьбы, повозки… Все спокойно, все обыденно, тихо… И потом, неожиданно среди этого спокойствия и тишины происходит чудо.

Девушка не понимала этого. Ей казалось, каждая легенда должна быть особенной. Во всем. Даже в тех знаках, которыми она рассказывается. А затем она вдруг улыбнулась, прикусила губу. Ей показалась, что она знает, как все должно быть.

"Я помогу тебе с легендой, дядя Евсей! Я не подведу тебя!" Был на исходе пятый год С тех пор, как избранный народ В пустыне встретился с своим Владыкой – богом солнца… Им Храним от бед, во власти грез, Мы шли, не чувствуя мороз Метели, позабыв про страх, Неся огонь в своих сердцах, Огонь, спустя и вечность лет Что сохранит тепло и свет.

Я расскажу о дне, когда

Все было так же, как всегда

До той поры, когда рассвет

Окрасил мир в багряный цвет.

И изменилось все навек,

Лишь стал водой прозрачной снег

В ладонях летописца. Миг -

Омыл он влагой сей свой лик,

И наяву, как среди сна,

Из влас исчезла седина,

Морщин как будто никогда

И вовсе не было. Вода

Следы все смыла перемен,

Оставив молодость взамен…

Она готова была прыгать, смеясь.

Все получалось так здорово, но…

Остановившись, Мати подняла руку, потерла нос. Если до этого мгновения все шло само собой и девушка ощущала себя во власти того чувства, когда казалось, будто кто-то, может сами боги, нашептывали на ухо слова, а знаки сами ложились рисунками на бумагу, то теперь все вдруг прекратилось.

"Но почему?! – она была готова плакать от обиды. – Великие боги, почему вы всегда так поступаете: даете прикоснуться к чуду, ощутить себя ее частью, а потом – раз, и отнимаете?" Ей хотелось продолжения!

Но потом она поняла – а ведь его нет, хотя бы потому, что больше ничего не произошло. Так о чем же рассказывать?

И, поняв это, Мати немного успокоилась. Не то чтобы разочарование прошло, просто…

Просто ей стало не так обидно.

"Это не правильно, – недовольно поморщилась она, – начинать рассказ, когда знаешь, что не сможешь довести его до конца. Не правильно останавливаться. Ведь теряется нить… А единый канат лучше, чем связанный из кусочков. Хотя, с другой стороны, ведь цепь каравана составлена из колец… Нет, – она упрямо мотнула головой, отвергая то сравнение, что было не в пользу ее идеи, – кольца цепи – это не обрывки историй, а символы – слова, – так все становилось на свои места.

– Это только наброски, – ей было не очень приятно так думать о придуманном ею начале легенды, которое казалось ей самим совершенством. Но она продолжала, не в силах справиться с разочарованием, проникшим в ее душу, – наверно, дядя Евсей потом, когда все закончится, многое переделает.. " – Мати не хотелось, чтобы он так поступил. Совсем не хотела. Но она была почти уверена, что все случится именно так.

Она даже разозлилась:

"Зачем я тогда так старалась? Можно было просто разбросать знаки по бумаге, как…

Как носки и кофты по повозке. И все! Эх, дядя Евсей, дядя Евсей!" – она уже злилась на него. Почти так же сильно, как на себя, за то, что ввязалась в эту затею, которая с самого начала казалась глупой и бесполезной.

Девушка отбросила в сторону бумагу, которая тотчас поспешила свернуться в свиток.

"Чернила еще не высохли…" – Мати задумчиво смотрела на него, но даже рукой не шевельнула, чтобы расправить. Зачем? Будут пятна? Символы расползутся? Ну и пусть. Все равно это только черновик…

Писало закатилось куда-то за одеяла.

"У него еще есть", – ей вдруг захотелось сделать что-то… Как-то отомстить за свою обиду и разочарование.

И только чернильницу она аккуратно закрыла, прежде чем убрать в сундук:

– И так все в пятнах. И я в том числе. Хорошо, что я живу не с отцом, а то бы он меня точно наказал за такое… Интересно, полушубок отчистится? Или придется вырезать кусочки меха? Нет, так будет некрасиво… – она тяжело вздохнула. Ей было жаль полушубок. – От холода не умру, но все равно обидно-то как! И вообще, это дядя Евсей опрокинул на меня чернильницу, пусть он и покупает мне новый полушубок! – но ей нравился этот. Он был такой удобный! И мягенький, теплый… – А еще лучше отчистит этот. Пусть он попросит Шамаша все исправить!" Эта мысль несколько успокоила Мати. Она показалась ей не просто правильной, но напомнила о том, как когда-то давно Шамаш сделал так, чтобы платье, подаренное отцом ей на день рождение и порванное тотчас, как она надела его, вновь стало новым и целым.

"Тогда Шуши выглядела такой виноватой…" – грустная улыбка коснулась на миг ее губ. Пусть прошло больше года со смерти золотой волчицы, но всякий раз, когда Мати думала о подруге, ей становилось так больно, что слезы сами наворачивались на глаза. И, все же, она никогда не гнала прочь эти мысли. Ей казалось: когда вспоминаешь кого-то, думаешь о ком-то, этот кто-то рядом с тобой. Пусть не во плоти, но душой, духом он рядом…

"Так о чем это я? О том случае с платьем… Интересно, а у меня получится?

Почему нет, ведь тогда вышло. Хотя тогда рядом был Шамаш… Но ведь очистить мех проще, чем заделать дырку…Во всяком случае, я ведь ничего не потеряю, если попробую. Кроме времени, конечно… Вот только… Будет обидно, если ничего не выйдет… Даже больше, чем обидно… Хотя, мне и так обидно… Ладно, попытаюсь…

Нужно только вспомнить, чему учил Шамаш…" Она стянула с себя полушубок, положила рукав на колени, а затем закрыла глаза, чтобы ничто не отвлекало, и сосредоточившись на воспоминаниях, зашептала себе под нос:

"Как он говорил тогда? "Дунь и скажи: "Не было и нет, чего не видит свет, чего не помнит тьма, и даже я сама…" И все…" Девушка осторожно открыла сначала один глаз, словно боясь увидеть рядом тень, затем второй – или призрака какого-нибудь… Она упрямо смотрела вверх, на сосуд с огненной водой, не решаясь взглянуть на полушубок.

"А если не получилось? Что тогда? Дура! – она прикусила губу. – Чего боишься?

Что ты полная неумеха, которая может только фантазировать? Должно получится!

Должно! – упрямо твердила она себе.-Потому что… Должно!" – и, почти убедив себя в этом, она скосила взгляд вниз…

С ее губ сорвался вздох облегчения и восторга.

"Получилось! Получилось! – на рукаве не было ни капельки чернил! И не только на рукаве, но и на меховых одеялах повозки! Словно чернила и не проливались вовсе.

– Ай да я! Ай да… Пусть я не маг, но тоже могу творить чудеса! Могу!" – ей захотелось сделать еще что-нибудь особенное, чудесное. Взгляд уже обшаривал повозку – нет ли чего, что нужно подправить, восстановить? Но все выглядело нормально.

Прошло какое-то время.

Мати заерзала на месте. Она сделала то, о чем ее попросил дядя. Зачем и дальше оставаться в чужой повозке, в которой ей стало вдруг как-то неуютно? Тем более, когда ей так хотелось вернуться к себе, чтобы рассказать Сати обо всем случившемся, похвастаться…

Но девушка не была уверена, что может уйти прежде, чем вернется дядя Евсей. И, вздохнув, Мати поджала под себя ноги, приготовившись ждать.

"Интересно, а куда он пошел? Может, что-то еще должно произойти, ведь чудеса падают на голову не снежинкой, а охапкой снега… Вот, – едва подумав об этом, она обиженно надулась, – опять! Ну почему всякий раз, когда что-то происходит, я сижу где-то в стороне и узнаю обо всем из чужих рассказов? Где же ты, дядя Евсей!

Возвращайся поскорее! А то я так пропущу все, даже пробуждение спящих вечным сном!…" … Евсей, выбравшись из своей повозки, поглубже надвинул шапку на лоб, поднял воротник полушубка, скрывая подбородок. И не важно, что в этом не было никакой необходимости, когда вокруг не метель бушевала, а царил покой шатра. Просто он не видел другого способа хоть как-то спрятаться от любопытных глаз. Если бы было можно, он бы предпочел с головой укрыться одеялом. Но это лишь привлекло бы еще больше внимания, ведь никто не ходит, закутавшись в кусок шкуры.

Впрочем, ему все равно не удалось избежать внимания – к своему немалому неудовольствию караванщик заметил, что все взгляды обращены на него. И пусть спутники по дороге торопливо отводили глаза, стыдясь своего любопытства, все равно Евсей чувствовал себя ужасно неуютно. Вот только единственный способ избавиться от внимания он видел в том, чтобы вернуться в свою повозку. Но…

"Не прятаться же мне всю жизнь!" Он надеялся, что, со временем, люди привыкнут, ведь то, что удивляло когда-то, не будет удивлять всегда, становясь обыденным. И, потом, у него было дело.

– Как ты, Евсей? – заговорила с ним одна из женщин, надеясь услышать нечто большее, чем краткий ответ. Вокруг тотчас стали собираться другие караванщики.

Заметив это, помощник хозяина каравана тяжело вздохнул.

– Нормально, Рани, – он с грустью глянул на женщину. "Зачем эти вопросы?" – спрашивали его глаза. В душе же все кипело: "Ну что за дуреха! Почему всякий раз находится смельчак, без которого все было бы намного лучше! Ведь промолчи ты – и, может, мне удалось бы избежать расспросов, к которым я сейчас совершенно не готов!" Он сказал куда больше, чем ему хотелось бы.

Но для его собеседников этого было явно недостаточно.

– И, все же? – продолжала настаивать караванщица. Она не понимала, почему Евсей не хотел рассказать, что с ним случилось, ведь это так замечательно – когда с тобой происходит чудо, тем более такое! И вообще, ей было страшно интересно, каково это – встретить исполнение своей, и не только своей мечты – вновь помолодеть?

Рани, как и многие другие караванщики, готовые ловить каждое его слово, ждали от своего спутника того, что были вправе ожидать от почти что летописца – легенды!

Во всяком случае, ее начала. И были разочарованы тишиной. И обижены. Потому что их ожидание не оправдывалось. А, в довершение всему, они вдруг поняли, что Евсей собрался уходить.

– Но… – они еще пытались его остановить.

– Ты знаешь, – поспешно заговорил кто-то из мужчин, стремясь сохранить нить разговора, – Атен решил позволить рабам создавать семьи. И одна пара уже…

– Прости, Вал, – прервал его Евсей, – мне не интересно, что там делают рабы. Они – лишенные судьбы, и все, – его голос звучал сурово, даже резко, не допуская никаких споров или возражений, которые остановили бы его.

Он ушел, оставив караванщиков с удивлением и непониманием глядеть ему вслед.

– Он изменился…-донеслось до его слуха.

– И не только внешне…

– Выглядит как мальчишка, и ведет себя, как мальчишка… – он не был уверен, что последние слова действительно прозвучали вслух. Даже скорее всего это были лишь его собственные мысли – он ждал чего-то подобного. А ведь порою слышат то, чего ждут…

Но Евсею было все равно:

"Если и не сказали вслух, то подумали уж точно!" Однако не все было так плохо, как представлялось на первый взгляд.

"Мальчишка"! Да, я снова стал мальчишкой. И это здорово! Ведь боги не отняли у меня ничего – ни моих знаний, ни судьбы, ни дела. Они просто дали мне… Они наделили меня возможностью сделать, пережить еще столько всего, столько такого, что я уже считал потерянным… Моя заветная мечта сбылась волей небожителей! Я же постараюсь сделать все, чтобы и другие надежды исполнились!" Когда он подумал об этом, то ощутил себя совершенно счастливым. На сердце стало легко и светло. И, казалось, ничто в целом мироздании было неспособно омрачить это чувство. Между тем он добрался до повозки холостяков. Здесь было тихо и безлюдно.

"Не удивительно. У всех масса забот – нужно установить шатер…" И, потом…

"Вот дурак! Говорил с Рани и не спросил, где Ри! А если он не в повозке холостяков? Да скорее всего он не в ней! Что там сидеть, когда вокруг происходит такое… Ладно, – он махнул рукой, все равно я уже пришел…" – действительно, ему оставалось только отдернуть полог и позвать:

– Ри! Мне нужно поговорить с тобой!

Вообще-то, он не ждал ответа, думая: "Говорю в пустоту,"– и потому был немало удивлен, когда услышал хрипловатый голос:

– Евсей… – в нем чувствовалось беспокойство. И караванщик был готов на что угодно спорить, что его обладатель никак не рассчитывал, что к нему придут. Ему даже показалось, что Ри чем-то напуган, при том так сильно, что не в силах скрыть свой страх.

– Нам нужно поговорить, – повторил Евсей. – Кое-что случилось…

– Ты знаешь?!

– Знаю? – Евсей нахмурился. Что он должен был знать? Что с ним произошло чудо? А как же иначе? Но ведь речь могла идти и о чем-то другом…

– Так ты спустишься?

– Нет! – донесся до него быстрый вскрик, затем на несколько мгновений воцарилась тишина, и лишь потом, взяв, наконец, себя в руки, Ри продолжал: – Я еще не готов!

– Можно поговорить и в повозке… – собственно, Евсей не видел причины, почему бы нет. "Может, это и к лучшему. А то сейчас набегут остальные, начнутся расспросы… – при мысли об этом он недовольно поморщился. Ему нравилось рассказывать о других, но о себе… – Нет! " И он легко запрыгнул в повозку. – Что сидишь в темноте? – караванщик потянулся к лампе, зажег ее, а затем, взглянув в свете огненной воды на своего собеседника, ошарашено прошептал: – Великие боги, Ри, что с тобой случилось?! – вместо юноши перед ним сидел зрелый мужчина – кряжистый, широкоплечий с длинной окладистой бородой.

– А ты…– тот, в свою очередь, во все глаза смотрел на помолодевшего помощника хозяина каравана.

Несколько мгновений они молчали, ошарашенные, а затем одновременно заговорили:

– Неужели это как-то связано? Неужели то, что омолодило меня, привело к таким ужасным последствиям для тебя?!

– Но мы ведь не связаны никакими узами и исполнение моей мечты…

– Постой, – как бы Евсей ни был поглощен своими мыслями, последние слова он все-таки расслышал и воззрился на собеседника с еще большим удивлением, – выходит, ты мечтал постареть?

– Повзрослеть.

– Но, великие боги, зачем?!

– Чтобы все перестали относиться ко мне как к мальчишке, начали прислушиваться к словам, позволяли совершить поступки, чтобы… – на миг он прикусил губу, а затем сказал главное: – Чтобы Сати увидела меня другим, поняла, что… Что я действительно люблю ее, что это не какая-то там юношеская влюбленность… Я думал… -он умолк, не решаясь продолжать вслух. Но мысленно он повторял вновь и вновь: "Сати бежала от меня, потому что мой вид, тот вид внушал ей страх, будя ужасные воспоминания. Теперь я стал совсем другим. Я и так бы изменился. Но лишь спустя долгие годы. А я хочу, чтобы все случилось прямо сейчас!…" – Я стал другим! Как и хотел! Но ты…

– А я мечтал вернуть утраченную молодость… – задумчиво проговорил Евсей. – М-да…

Так всегда бывает: сперва хочешь поскорей повзрослеть, а потом… – он тяжело вздохнул. "Эх, парень, ты еще и сам не знаешь, какую ошибку совершил!" – подумал он, однако вслух говорить не стал. В конце концов, кто он такой, чтобы судить мечту? Ведь, может быть, мечтая о своем, он тоже ошибся… – Что ж, выходит, в караване произошло не одно чудо…

– Ты говоришь об этом без особой радости.

– Где два чуда там и три, четыре, пять… А где много перемен, там много неразберихи, проблем, и вообще… А ты что сидишь здесь, один?

– Пытаюсь найти слова…

– Для легенды?

– Нет. Для Сати…

– Она… Она может ведь и не узнать тебя. Ты… очень изменился, и… Я сам с трудом узнал, да что я, наверное, Рани тоже…

– Я еще не виделся с родителями.

– Им может не понравится твое превращение, – еще бы, вот так взять и отдать годы жизни! Непростительное расточительство! Сам он на их месте был бы просто в ярости… Хотя… Что бы они смогли изменить?

– Им придется смириться, – спокойно пожал плечами Ри. – Я взрослый человек и вправе сам решать, о чем мечтать… – замолчав, он на несколько мгновений задумался, а потом спросил: – Ты… Твоя молодость, она для кого? Ради кого?

– Кого-нибудь… – он и сам не знал, почему ответил. Прежде бы просто прервал мальчишку, совавшего нос не в свое дело. Но сейчас… Почему бы нет? – Я не думал о ком-то определенном. Просто. О семье.

– Сейчас в караване только одна невеста – Сати… Конечно, есть еще и Мати, но она… Она твоя племянница.

– Ри, неужели ты ревнуешь к мне свою подругу? – он рассмеялся, такой забавной показалась ему эта мысль. Хотя… Он должен был признаться, если не собеседнику, то себе, что подумывал о Сати. Однако: – Не беспокойся, я не буду стоять на твоем пути.

– Нет, я… Я не об этом… Я подумал… Может быть… Если бы ты тоже… Ну, обратил на нее внимание… Чтобы она смогла выбирать…

– Выбор, результат которого ясен заранее. Ведь вы созданы друг для друга.

– Но Сати может…

– Может назло тебе все сделать наоборот? Да. И это будет не правильно. Теперь, когда мечты становятся явью, я понимаю как никогда прежде. Мне не хочется жалеть об исполнившейся мечте всю жизнь. Я хочу наслаждаться ею.