Текст книги "Путь тени"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

Глава 17

…– Снежные духи, лунные тени и призраки мрака! – Гареш выплевывал слова, словно проклятия и только присутствие жены, сидевшей у одного с ним костра, удерживало его от более смачных ругательств, вертевшихся на языке. Конечно, жена – свой человек, привыкший прощать. В конце концов, сами боги велели ей терпеть супруга.

И, все же… Есть слова, которые при женщинах не принято произносить. Самому потом стыдно будет. Сказанное же звучало недостаточно весомо, поэтому для значимости он с силой стукнул кулаком по ноге и, поняв, что переборщил, поморщившись, крякнул.

Дремавшая, опустив голову на грудь, старуха, вскинулась, взглянула на мужа слезившимися глазами, недовольно проворчала:

– Ну что ты шумишь, старик? – она зевнула, прикрыв рот тыльной стороной ладони. – И сам не спишь, и другим спать мешаешь.

– Да спи, спи, кто тебе не дает? – сказав это, караванщик замолчал, но ненадолго.

– Это просто невозможно! – но сам он никак не мог успокоиться. Раздражение просто переполняло его.– Десять дней! Мы стоим на месте вот уже десять дней!

– Не стой, кто тебе мешает идти? – не открывая глаз, пробормотала старуха.

– Как кто! – возмутился хозяин каравана. – Как будто сама не знаешь! Да богиня снегов, вот кто! Пока стоим и не думаем уходить – пустыня спокойна и чиста, словно глаза младенца. Но стоит пусть хотя бы мысленно сказать себе: "Все, пора в путь", как начинается метель. Да такая сильная, что за пологом небо просто смешивается с землей и перестаешь видеть не то что ушедшего вперед дозорного, но собственную руку, даже если подносишь ее к самому носу.

– И что?

– Как что! Нет, она еще спрашивает: "что"! Да мы здесь погибнем! Караван должен идти вперед! Нам нельзя вечно стоять посреди снегов! Или Она именно этого хочет от нас – чтобы мы замерзли, стали Ее ледяными слугами?

– Ты прекрасно знаешь, чего Она хочет! И мы обязаны исполнять волю богини, потому что горе тому, кто станет дожидаться времени, когда небожитель напоминает о долге!

– Да… – задумчиво протянул караванщик, затем – тяжело вздохнул: – Видно, придется… – провел ладонью по бороде, приглаживая. – Наверное…

– А почему так грустно? В конце концов, от нас не требуется никакой жертвы!

Ничего, кроме того, что произойдет и так.

– Да… Произойдет… – его взгляд устремился на огонь и замер, следя за движением языков пламени, словно надеясь разглядеть за ними картинки грядущего.

– Или ты не хочешь принимать в свой караван Творца заклинаний? Испугался ответственности? Ноша не по плечу?

Гареш поморщился. Да, все верно. Конечно, старуха права. Какой смысл противиться?

Судьба она и есть судьба. И, все же… Что-то удерживало его от этого, казалось бы, единственно верного и возможного шага. Если бы он понял, что – ему стало бы легче. А так… Сомнения мучили его. И раздражали.

– Ладно, – наконец, приняв решение, он поднялся. – Пойду.

– Куда?

– Отдавать распоряжения. К обряду испытания нужно готовиться.

– Решился! Слава богам! Ну наконец-то!

– У меня нет выбора. Я не могу допустить, чтобы с караваном случилась беда. Мой долг перед караваном – мое предназначение.

– Да при чем здесь долг… – начала караванщица, но, поймав на себе его укоризненный взгляд, качнула головой. – Ладно, не важно. Давай, делай, что собирался. Закончим со всеми обрядами – и в путь. Город уже заждался нас… …Медленно кружась, снежинки падали на щеки.

Над полуденной пустыней не бушевали ветра метели, нагоняя из-за горизонта мороз.

Все вокруг было наполнено солнечным светом, который крошился на осколки, однако же не уменьшаясь от того, не ослабляясь, а, наоборот, становясь сильнее и ярче.

Душа девушки пылала огненной водой, и тонкая плоть-лампа, светясь, нагрелась. Ее щеки были так горячи! И ничего удивительного, что коснувшиеся их снежинки стали таять, а Мати, застыв с закрытыми глазами и скрещенными у груди руками, представляла себе, что это слезы покатились по ее щекам, и от этой мысли становилось легче на душе…

Она никогда бы не подумала, что будет так рада слезам. Прежде они казались ей не только знаком слабости, но и источником боли, такие соленые и горькие. Теперь же она к немалому своему удивлению поняла: слезы – они как лекарство призваны врачевать, неся облегчение.

"Они всегда помогали мне… – думала девушка. – А я, неблагодарная, презирала их, ненавидела, гнала прочь. Я считала их знаком слабости, не понимая, что они помогали мне быть сильнее… И вообще… Они так нужны мне сейчас, настоящие слезы! Не эти – капельки талой воды, придуманные, и потому не могущие по-настоящему помочь… Но, должно быть, я тогда выплакала их все… Или же просто разучилась плакать, заставляя себя стать сильнее, чем была когда-то… Я выросла… Но я хочу оставаться ребенком! Потому что… Потому что ребенку не надо ничего решать, за него это делают другие. Не надо выбирать, отказываясь от чего-то ради другого, не надо терять, чтобы найти, даже не зная точно, найдешь или нет, не надо… Не надо быть взрослой! Великие боги, если бы Вы спросили меня: "О чем ты мечтаешь больше всего на свете?" Я бы сказала – навечно остаться десятилетней девочкой.

Такой, какой меня навсегда запомнил Шамаш. Такой… Наивной, чистой, беззаботной, смелой… Тогда моя жизнь была просто замечательной, полной приключений и настоящего, искристого чуда, в которое не просто верится, но хочется верить. Я хотела бы быть вечной девочкой. Такой, какой была когда-то, до встречи с повелителем небес, госпожа Айя… Она отдала свое детство ради того, чтобы стать взрослой, я же… Я так не могу! Я хочу, чтобы все навсегда осталось таким, каким было прежде! – ее губы расплылись в улыбке, когда перед глазами предстала картинка… Образ из памяти – ее собственное отражение в водах сказочного мира, подаренного ей Шамашем на одиннадцатилетние. – Ребенок не создаст тех проблем, которые… Причиной которых могла стать я… И Шамаш, и госпожа Айя… Я могла бы быть с Ними рядом… Быть Их приемной дочкой… Это было бы так замечательно – кружить по ледяным залам со стайкой ледяных девочек-ветерков, лепить из снега человечков, вставляя им в грудь ледяные сердца, зажигая огненной водой души! Мне было бы легко называть госпожу Айю матерью… Я… Ведь даже отец, когда узнал, что я – Творец заклинаний, а, значит, наполовину богиня, решил, что Она – моя настоящая мать. А Шамаш… Он бы рассказывал мне сказки, оживляя их… И я была бы самой счастливой девочкой на свете!…" "Так в чем дело?" – прошуршало что-то рядом.

Мати испуганно вздрогнула:

– Кто здесь? – она испуганно огляделась вокруг, ища если не человека, то призрака, духа, но не увидела никого, кроме собственной тени, которая…

"Великие боги, – сердце девушки забилось со страшной силой. – Неужели я говорю с ней?" "А даже если так, что тут такого?" "Это безумие! Только больной снежным поветрием говорит сам с собой так, как говорил бы с кем-то другим! Я больна!…" "Вот еще! – ей послышалось презрительное фырканье, в то время, как усмешка растянула ее собственные губы, хотя в этот миг Мати меньше всего хотелось смеяться. – Ты здоровее всех живых! Ведь ты небесных кровей!" "Это не избавляет меня от болезней. Я часто хворала, пока была маленькой…" "Так или иначе, безумие не говорить с самой собой, а не отвечать на собственные вопросы! А еще большее безумие – лишать себя мечты, особенно когда можешь ее исполнить!" "Я могу вновь стать девочкой?" – ее сердце билось все быстрее и быстрее, в висках стучало, а тело била бешеная дрожь. Неужели все, о чем она только мечтала, но что всегда казалось ей невозможным, действительно произойдет?

"Конечно!" – услышала она в ответ, и губы Мати уже были готовы зашептать молитву благодарности. И все же… Сомнения не покинули ее душу, внося в нее смуту.

"И что я должна сделать для того, чтобы моя мечта исполнилась?" "Снять браслет".

"Что?!" – ужас Мати был так силен, что девушке показалось – пламень охватил ее с головы до ног так, словно она забралась в гигантскую лампу с зажженной огненной водой.

"Только и всего!" "И ты тоже… – она чуть не задохнулась от возмущения. – Как же так? Ведь ты – это я и…" "Вот именно: я это ты! И мне не безразлично, что я получу, если от всего откажусь! Чужой караван, который, старайся не старайся, никогда не станет родным.

Этот шут Киш…"

"Он хороший человек".

"Он слабак! А ты всегда мечтала о ком-то сильном, на кого можно будет опереться!" "С чего ты взяла?" "С того, что знаю тебя лучше, чем ты сама! Потому что не боюсь взглянуть в глаза правде!" "Но если я сниму браслет, то потеряю все!" "Да почему?!" "Так сказал Шамаш…" "Будучи во власти демонов Курунфа?" "Что?" – девушка нахмурилась, наклонив голову, с сомнением глядя на свою тень.

"Вот то-то и оно!" "Но… Но… Что же тогда…" – она растерянно опустила руки, готовая усомниться в чем угодно, особенно в том, что так страстно хотела назвать неправдой.

"Сними браслет – и все закончится. Не будет этих метаний, мук, боли, сомнений.

Ты будешь счастлива, ведь твоя мечта исполнится".

"Но… Но ведь Курунфом властвуют демоны… Они, а не боги исполнят мою мечту!" "Курунф – не обитель зла, как ты упрямо убеждаешь себя. И он не принадлежит демонам".

"Но разве не они…" "Мечты исполняют те, кого просят. Если кто-то готов за мечту продать душу демонам – что же, его право".

"А если я попрошу госпожу Айю?" "Она откликнется на твой зов. И исполнит то, о чем ты мечтаешь. Потому что в глубине своей сущности хочет того же".

"Было бы так здорово…" "Подумай, подумай об этом! Потерять все или все получить: неужели выбор не очевиден?" "Не знаю…" "Да что тут сомневаться!" "Но Шамаш… Он не стал бы просить кого-то исполнить мечту…" "Он – бог. Но бог, облаченный на дороге снежной пустыни в человеческую плоть, а посему в то же самое мгновение и человек. Он может, так же, как ты сейчас, обратиться к самому себе, и сам исполнить свою мечту! Сам!" "Это безумие!" "Вот и помоги Ему остановиться! Ведь для того, чтобы твоя мечта исполнилась, Он должен быть прежним. И быть рядом с тобой. Ведь так, маленькая Айя?" "Да…" "И, значит, с Ним все должно быть в порядке. И что в этом плохого?" "Значит… – ее рука нервно выщипывала волоски их шубы. – Если я попрошу, чтобы не демоны, а богиня снегов исполнила мою мечту…" "Я уже сказала тебе! И не вижу необходимости повторять! Но если ты так хочет, если это тебя успокоить – да. Да! А теперь перестань, наконец, раздумывать, стоя на месте! Делай шаг! Пока тебя не заставили сделать его совсем в другую сторону!

Прими решение, или его примут за тебя! На твою беду!" "Все, что я должна сделать, это снять браслет… Но ведь я не в Курунфе!" "А где же еще!" "Но…" – удивленная и растерянная, она огляделась вокруг.

Повсюду, куда бы она ни бросала свой взгляд, царила снежная пустыня, окружавшая своими бесконечными просторами одинокий островок – шатер каравана. Она не видела ни стен города, ни вознесенного высоко в небеса острием копья священного храма.

"Ты не там ищешь! Сюда! Смотри вниз!" Мати послушно опустила глаза на снежный полог, растелившийся у ее ног. В первый миг все, что она смогла разглядеть, было неясное очертание ее собственной тени, однако уже через несколько мгновений, когда она присмотрелась…

Ветер – несильный, мечтательно задумчивый кружил над самым снегом, касаясь его крылом, рисуя… Нет, скорее даже не рисуя – вырезая будто по мягкой кости…

"Стены города… – ошарашенная, прошептала Мати. – А вот и врата… Открыты нараспашку, словно приглашают войти…" "Так оно и есть".

"Смотри, смотри! – в какой-то миг ей показалось, что она разглядела на главной улице города маленькую фигурку, и сердце сжалось от страшной боли. – Отец! Он ждет меня!" "Да. Он любит тебя. Но! Как ты думаешь, он простит тебе предательство?" "Я… Я совсем не… Я не хочу…" "Но ты собираешься отказаться от него! Чтобы пройти испытание в чужом караване".

"Я… – девушка опустила голову на грудь. Она уже столько раз думала об этом…

– Если ты – это я, ты знаешь. Я делаю все, что могу! Я жду, оттягивая неотвратимое все до последнего мига. Но потом… Как я смогу помочь отцу, если умру?" "Тебе не нужно умирать! Сними браслет! Если не ради этой мечты – ради другой!

Пожелай оказаться в том Курунфе, в который попали твои родные! И спасай их, сколько твоей душе угодно! Если ты этого хочешь!" "Я… Я не знаю…" "Ты сомневаешься! И знаешь, почему? Потому что боишься! Ты боишься решать! Ты хочешь, чтобы за тебя решали другие!" "Если ты – это я, то хочешь того же!" "Да! Я хочу, чтобы решила ты! Но если ты не можешь… Отдай это право мне! И вместе, вдвоем, мы, наконец, сделаем то, что должны!" -Я… – Мати обхватила себя руками за плечи, с силой сжала. – Я не стану снимать браслет! – замерзшими губами прошептала она.

"Что?!" Девушка вздрогнула. Ей показалось, что этот возглас дрожью прошел по снегам, стирая все образы и блики.

– Таково мое решение!

"Ты… Ты только что совершила самую главную, самую страшную ошибку в своей жизни! – голос, который еще мгновение назад заполнял собой весь мир между небом и землей, стал слабеть, сжимаясь, рождая при этом чувство, словно это вся бесконечная пустыня стискивается в одну крошечную снежинку. – Ты будешь жалеть об этом вечность! Даже дольше! Все закончится. Исчезнет мир, а ты будешь жалеть о потерянной мечте! Всегда! Начиная с этого самого мига!" – эти слова, звучавшие как проклятья, заставили Мати вздрогнуть, вскинуть руки, закрывая ладонями лицо, будто пытаясь таким образом заслониться.

"Нет!" – в ужасе кричало ее сердце, готовое разорваться на части.

Тень осталась. Но она больше не была живой, говорящей, вновь из хозяйки превратившись в бессловесную рабыню.

"Все верно, – с безразличным спокойствием текла мысль. – Я поступила так, как должна была. Это была не я. Это был кто-то из демонов. Один из демонов Курунфа, обернувшийся… назвавшийся моей тенью, чтобы обмануть меня, вынудить подчиниться. Потому что… – на миг она умолкла, почувствовав, как полнятся слезами глаза, затем упрямо мотнула головой, прогоняя сомнения. – Потому что был уверен, что я не смогу противиться голосу своего сердца! А я смогла! – она даже почувствовала некоторую гордость за себя. – Надо же, впервые в жизни я проявила такую твердость, приняв первое в своей жизни настоящее решение. То, от которого зависит все мое будущее. То, которое лежит в начале тропы моей собственной судьбы. Теперь я не боюсь испытания! Если я выдержала это, выдержу и все остальное! Вот только… – голова склонилась на грудь, а с приоткрытых губ белым облаком соскользнул вздох. – Это последнее, прощальное проклятие… Демоны ведь мастера проклятий. И я уже чувствую на себе его действие. Я всегда буду мечтать о том, что могла бы иметь, жалеть о том, что потеряла, и… И как ни буду я пытаться ощутить хотя бы вздох счастья, мне никогда не быть счастливой! Ну что же… Такова, наверно, моя судьба… – она готова была с этим смириться. Потому что была уверена: "Это продлиться недолго. Моя жизнь будет коротка. Я только спасу свой караван, выведу его из-под власти Курунфа, а потом… Самоубийство – страшный грех. И, думаю, он перевесит подвиг спасения. На моей душе будет вина.

И боги смерти не наградят меня, а накажут… Что может быть страшнее для смертного кары забвения? Пустоты бездны, в которой нет ни снов, ни чувств, ничего… – набрав полную грудь воздуха, она со свистом выдохнула, словно его сцеживая сквозь неплотно сжатые зубы. – Но только это освободит меня от проклятия. И позволит обрести покой…" -Мати! – окликнул ее кто-то издалека.

Она обернулась. Так медленно, словно для каждого движения ей требовалась целая вечность.

К ней от полога шатра бежала Инна.

– Фу… – она запыхалась. – Я так и знала, что ты здесь! – едва успев отдышаться, сообщила она радостно. – Хотя Нани и уверяла, что ты забралась в какую-нибудь складскую повозку, сосешь кусок сахара и дрожишь.

– Почему дрожу?

– Выходит, со всем остальным ты согласна? – девушка прыснула в варежку от смеха.

Мати только пожала плечами, поморщившись. Ей не нравились ни переданные Инной слова Нани, ни все эти смешки и пересуды, ни более всего – что ее зачем-то искали и нашли.

"Зачем? – спрашивало ее сердце, замирая от страха. – Что еще случилось?" -Что молчишь? Ну да ладно! Не важно! – Инна махнула рукой. Она торопилась и потому говорила быстро, не особенно дожидаясь ответов, которые, собственно, были ей не нужны. Ей нужна была Мати. – Пошли скорее!

– Куда? – девушке не хотелось возвращаться под шатер, и она стала упираться, когда караванщица схватила ее за руку в нетерпении и потянула за собой.

– Так ты ничего не знаешь!

– Чего я не знаю? Да не хочу я ничего…

Одна упиралась, вторая тянула, и при этом ни одна не особенно слушала другую.

– Пошли! Пошли скорее! Послушай! – наконец, ей надоело волочить за собой упиравшуюся чужачку и она выплеснула на нее все свое накопившееся возмущение. – В конце концов, кому это все нужно? Мне или тебе?

– Ну… – Мати нервно дернула плечами. Может быть, в другое время она бы опустила голову, оставляя свое мнение при себе, но в этот миг она решила: "А почему собственно я должна молчать? Она пришла ко мне, не я к ней. И вообще, после того, что случилось, мне уже все равно!" – Мне не нужно ничего!

Инна даже растерялась, остановилась, воззрилась на нее широко распахнутыми глазами, непонимающе моргая. А на приоткрывшихся губах застыли, так и не сорвавшись, обернувшиеся молчанием слова.

– Мати! – к ним подбежал Киш. – Слава богам, отыскалась! А то все уже волноваться начали!

– С чего это вдруг?

– Решили, что ты убежала из каравана! Гареш даже хотел отправлять на твои поиски дозорных, позвал их… Они и успокоили, сказали, что ты стоишь возле шатра. И не собираешься никуда уходить. Хвала богам!

– Она могла бы! – подозрительно прищурившись, прошептала Инна.

– А ты тоже хороша! – быстро повернулся к ней Киш. – Вместо того, чтобы вести ее назад, как тебе велели, встала рядышком, завела разговор. Ну вот что вы за существа такие, девчонки: вам бы только поболтать! – он пытался пошутить, разрядив улыбкой висевшее над землей напряжение, но его никто не понял. Хотя услышали.

– Да ни о чем мы не говорим!-зло глянув на него, процедила сквозь стиснутые зубы Инна.-Будь моя воля, все бы уже давно были под шатром, в тепле и безопасности! И я вообще никуда бы не пошла, если бы знала, что эта дура начнет упираться упрямой оленихой! Я что, должна надрываться, таща ее на себе?!

– Пошли, Киш, – Мати поджала губы. Ее глаза почернели, в них читалось: "Куда угодно! Хоть в Курунф, хоть в саму Куфу! Только бы не оставаться здесь, с этой…

Да лучше бы уж я попала в какой угодно, самый черный, самый безжалостно-жестокий город, не знавший ничего о возвращении Шамаша, обо мне… Тогда бы, стоя на грани конца и страха, я бы сняла этот демонский браслет, и все! И ни о чем бы не думала! Не сомневалась бы даже, правильно поступила или нет! Какая разница? Ну, не выдержала испытание, и все! Кто бы ждал, что я выдержу его, такое трудное? И ни о чем бы не жалела. И все бы закончилось, так и не успев начаться. А тут…

Ну сплошные мучения! Великие боги, разве же я заслужила все это? Чем? Ну чем, скажите мне!" -Я… Я хотел тебе сказать… – стоило им отойти от Инны на расстояние, достаточное, чтобы та не могла услышать их разговор, начал Киш. Его движения были скованны, а голос нервозно напряжен. – Я сам ничего не знал до сегодняшнего утра, и… Но все равно, прости меня, Мати, я должен был предупредить… Найти способ все разузнать…

– Это все неважно…

– Нет, Мати, важно! – резко одернул ее юноша.

– Пойдем…

– Подожди! – продолжал упрямо стоять на своем Киш, и девушка, не ожидавшая от него такой настойчивости, остановилась, повернула усталостью лицо:

– Ну что еще? – спросила она, хотя с ее губ были готовы сорваться совсем другие слова – "Как вы мне все надоели!" Но это было бы невежливо. В конце концов, разве он не о ней заботился?

– Ты должна знать.

– Хорошо. Должна. И узнаю. Когда придет время.

– Тогда будет поздно что-то изменить!

– А почему ты уверен, что я захочу?

– Я знаю тебя!

– Ну да, конечно.

– Не смейся, Мати, это все очень серьезно.

– Я и не смеюсь. Но, право же, я не хочу ничего знать раньше времени! Пусть все идет как идет, – она улыбнулась ему. И хотя ее глаза были печальны, в них было больше покоя, чем во всем окружавшем караван мире.

– Мати! Да пойми ты наконец! Они решили провести обряд испытания прямо сейчас!

– Кто – "они"? – спросила девушка с долей интереса, но скорее участливого, чем искреннего.

– Хозяева каравана! Ты должна будешь пройти испытание уже сейчас!

– Только я?

– Нет. Я тоже. Но я и сам хотел этого! Я давно готов, а ожидание… От этой неопределенности только хуже!

– А почему ты думаешь, что я не готова? Может быть, мне тоже хочется, чтобы все осталось позади. Пойдем.

– Мати, перестань! Я совсем не шучу!

– Я и не думаю, что ты шутишь.

– Ты что, не понимаешь: если ты вернешься в шатер, то уже не сможешь уйти!

Дозорные не позволят тебе! Тебя заставят. В общем, если хочешь, нам нужно бежать прямо сейчас…

– Я не собираюсь никуда бежать. Киш, пусть произойдет то, что должно произойти. Я хочу, наконец, узнать свою судьбу, заглянуть ей в глаза. А бежать… – поморщившись, она качнула головой. – Мне ли не знать, что это глупо, бесполезно и ни к чему хорошему не приведет, – девушка тяжело вздохнула, а затем вдруг неожиданно улыбнулась ему – спокойно и кротко. – Ну что, пошли?

– Мати… – Киш даже попятился от нее, не узнавая. – Что вдруг с тобой случилось?

Это из-за Инны, да? Она тебе что-то сказала?

– Что она могла мне сказать? Она всего лишь простая караванщица.

– Конечно, та, с которой говорят небожители, может позволить себе не слушать смертных, но душа… Я знаю, что такое обида, какой она может быть тяжелой и жестокой…

– Да, все это так, но не сейчас. Все дело во мне. И только во мне. Я, наконец, поняла, что нельзя до бесконечности стоять на месте. Если собираешься жить дальше, нужно идти вперед. И… И Гареш прав. Да будет на все воля госпожи Айи.

Пойдем. А то я уже начинаю думать, что дело не во мне, а в тебе. Боишься, что они возьмут да и объявят о нашей помолвке прямо сегодня? Ты как там, еще не передумал? – она пыталась пошутить – довольно неуклюже, но, все же, это возымело свое действие.

Киш смущенно улыбнувшись, покраснел, словно горизонт на заре, кашлянул, прочищая горло. А затем, приняв ее игру, подмигнул.

– Не передумал, – его движения стали свободнее, Мати даже показалось, что он вздохнул с облегчением. Действительно, шутка всегда была его стихией, в которой он чувствовал себя солнечным лучом на снегу, – впрочем, ты не радуйся, у меня еще остается время. Вот возьму в последний миг и передумаю. Убегу в снега…

– Ну уж нет! – она схватила его за руку. – Я тебя не отпущу!

– Не станешь же ты меня тащить силом! Фу! Все скажут, что это ты берешь меня в свою повозку, а не я тебя!

– А тебе не все равно, что говорят другие?

– Как тебе сказать… – тот сделал вид, что глубоко задумался. – Это очень серьезный вопрос. Подобное можно счесть за оскорбление. Не хотелось бы начинать свою взрослую жизнь с драки… Впрочем, все ведь так просто решается, – он сделал шаг к девушке, перехватил ее руку: – Вот и все. Теперь я поведу тебя, а не ты меня. Как и должно быть.

– А мне что теперь, упираться что есть силы?

– Было бы неплохо. А то ведь люди могут усомниться в твоей скромности. Я же приму сомнения за оскорбление и…

– И бросишься на обидчиков хорошо если с кулаками, а то и с мечом.

– Меч – это, конечно, замечательно. Кулаки – тоже неплохо. Но у меня есть куда более грозное оружие.

– Что? Копье?

– Язык. У тебя еще не было возможности убедиться в этом, но можешь не сомневаться – он острее самого хорошо наточенного разделочного ножа.

– Да, смертельное оружие, – хмыкнула Мати. – После его применения за остальным рука уже сама потянется.

– Ну, тут уж как сложится. Всякое бывает. Всякое может случиться…

– Мне все понятно. Так… Что же мы с этим будем поделать?

– "Будем поделать" – ну ты и сказанула!

– Я еще не так умею.

– Не знал, не знал.

– Это дело поправимое… – она с головой ушла в начатую ей игру и очень быстро успокоилась. В конце концов, что может быть легче, когда видишь в жизни только игру? – Так, где там моя коса? Конечно, по такому случаю ее нужно было бы переплести. И ленту подобрать получше, побогаче, да кто ж знал…

– Хочешь, чтобы я тащил тебя за волосы? – его бровь чуть приподнялась.

– А что, будет очень поучительно. И никаких сомнений, кто в нашей повозке будет хозяином, а кто – скромной спутницей.

– И, стало быть, для драки не будет причины. Что верно то верно. Вот только что скажут на это боги?

– А что боги? Разве не Они дали смертным обряд помолвки?

– Но тянуть за косу, словно какую-то рабыню, дочь одной из небожительниц… Это как-то… слишком.

– Ну, – поразительно, но в этот раз она была готова даже из этого сделать шутку.

– Даже если я и дочь богини, то непризнанная. Никто ведь не присылал ко мне вестников, которые бы объявили мне, а заодно и всему свету: Мати, ты – вот такая и сякая.

– И все же…

– Хорошо, можно обойтись и так… Тем более, что мы уже пришли.

– Как пришли? – притворно удивился Киш. – Уже?

– Все, хватит, – она пихнула его локтем в бок. – Перед испытанием не принято смеяться.

– Ну да, смех может призвать демонов, которые, видя, как нам весело, захотят все испортить. И некоторые люди тоже решат не отставать и поспешат внести свою монету… И совсем не золотую, как это могло бы показаться.

– Это точно!

Миновав повозку внешнего круга, Мати и Киш вошли в сердце шатра, устроенное на подобие торговой площади города, только, разумеется, без прилавков и вороха товара на них.

– А вот, наконец, и они! – успокоенный их приходом, хозяин каравана потирал руки, словно торговец в предвкушении выгодной сделки. – Надеюсь, – продолжал он, с настороженной внимательностью поглядывая на Мати, – вы знаете, по какой причине нынче караван собрался на круг и почему вы здесь? – Гареш встал рядом с девушкой, готовый, в случае чего, поддержать ее, или, что вернее – удержать, будучи уверен, что она попробует сбежать, узнав, в чем дело.

Однако ничего не произошло. Она восприняла известие даже слишком спокойно. И караванщик надеялся – не потому, что все еще верила в чудо.

– Да, мы знаем, – между тем кивнула Мати, отвечая на его вопрос.

– Вот и отлично! – улыбнувшись, проговорил он. – Все это несколько необычно, ведь и ты, и Киш еще не достигли совершеннолетия… Прежде чем начинать, я хотел бы все вам объяснить. Чтобы вы не сомневались, не беспокоились по поводу причин происходящего, не допускали даже мысли о том, что это неправильно или, тем более, незаконно. В общем, успокоить.

– А мы и не беспокоимся! – поглядывая на подругу, проговорил Киш, однако не то чтобы его голос звучал очень уверенно. В конце он вообще дрогнул, выдавая неуверенность. Да и как можно быть в чем-то уверенным, когда явь стала настолько невероятна, что скорее походила на сон, чем на реальность?

– Позволь мне все-таки продолжать, – старик строго глянул на юношу, чье волнительное напряжение он понимал, однако при этом отнюдь не одобрял той сумасбродной дерзости, которая позволяла прерывать хозяина каравана да еще и в столь ответственный момент. Тем более что произносимое говорилось не столько для Киша, сколько для Мати, от которой, в отличие от рожденного в своем караване, он ждал не столько послушания, сколько понимания. – Так вот. Закон, единый в этом вопросе и для города, и для каравана, говорит, что обряд может быть проведен до срока, если на то будет воля богов. В том, что сейчас как раз такой случай, не усомнится никто в караване, не просто остановленном в снегах самой госпожой Айей, но удерживаемом на месте, словно в ожидании чего-то очень важного. Мы, – он развел руками, показывая, что имел в виду не только себя и своих помощников, но всех свободных караванщиков, – считаем, что речь идет о вас двоих. Почему о вас.

Ведь испытания ждут и другие. Потому что боги выбирают для своего участия только самые важные из важнейших событий. А для вас в этот единственный день должны соединиться несколько обрядов. Для Киша два, для тебя, Мати, три – удочерение, помолвка и испытание. Ты согласна с таким нашим выводом? – он и сам не удивился своему вопросу. Ведь не собирался ни о чем спрашивать, да и было как-то уже поздно для вопросов. И вот… Словно кто-то его за язык потянул. Не то демон, не то дух-помощник.

– Вы меня спрашиваете? – подняла на караванщика несколько озадаченный взгляд девушка. – Я ведь еще не прошла испытание и, значит, не имею права голоса, – напомнила она.

– И, все же. Как ты думаешь, мы правы, предполагая…

– Старый, ты что?! – нахмурившись, нервно зашептала ему на ухо Лари. – Что ты творишь! -но было уже поздно останавливаться. Подумав несколько мгновений, Мати проговорила, отвечая на вопрос хозяина каравана.

– Раз госпожа Айя остановила караван, значит, этому есть причина. Что-то должно произойти. Если вы считаете, что пришло время обрядам – что же…

– А ты сама как считаешь? Госпожа Айя ничего не говорила тебе? Не присылала Своих слуг, чтобы они донесли до тебя весть? Если не наяву, то, может быть, во сне?

– Я уже несколько ночей не вижу снов. Словно все они закончились, или их развеяли ветра.

– А до этого?

– Да, было несколько… – она не сразу начала свой рассказ. Первой ее мыслью, такой же резкой и упрямой, которой еще совсем недавно видела она себя, было – "С какой радости я должна рассказывать! Сны – они мои! Только мои!" Нет, Мати не собиралась, не хотела открывать кому-то, тем более – всем сразу свою душу. Но спустя несколько мгновений… Ее плечи поникли, взгляд померк, упорство сменилось смирением. Караванщики имели право знать ее сны. Потому что во сне боги говорили с людьми. А когда решение смертных исходит из предположения воли небожителей, каждый намек бесценен. – Мне снилось многое такое, во что меньше всего на свете хочется верить. И следующий сон спешил отвергнуть предыдущий. Я почти уверена, что большинство из них были придуманы… – она хотела по привычке назвать повелителей сновидений по имени, но в последний миг решила, что тем, кто слушал ее в этот миг со всем вниманием, на которое были способны, это могло показаться неуважительным. И поэтому назвала его: – Обманщиком. Но вот все ли – не знаю.

– Расскажи, – попросил старик, в то время как все остальные молчали, не решаясь вымолвить и слова.

– Мне приснилось, что мой отец мертв, – проговорила она ровным, бесцветным голосом, достаточно громким, чтобы его услышали все вокруг.

– Ой, бедная! – всплеснув руками, охнула Лари. Ее глаза наполнились сочувствием и сопереживанием. И не только ее. Караванщики тихо, чуть слышно зашептались, вздыхая и качая головами.