Текст книги "Путь тени"

Автор книги: Юлиана Суренова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

В них – сама истина!

– Но я-то лучше знаю, что было, а чего нет, ведь все это происходило со мной!

– Ты что, хочешь, чтобы кто-то усомнился в них? И в стоящих за ними богах?

– Но… – она открыла рот, чтобы сказать… Но, не произнеся так больше ни звука, закрыла его, затем, подумав еще немного, прикусила губу, поняв, что сказала лишнее.

"Они ведь не случайно скрывали правду… – думала девушка. – Тому была причина.

И заключалась она, среди многого другого, в том, что такая истина слишком невероятна, чтобы ее можно было понять и принять, чтобы в нее хотелось верить…

Ведь… Бог солнца не может вставать на одну тропу с Губителем. Это… Это невозможно! И вообще…" -Да, – продолжала Нани, словно прочтя ее мысли. Впрочем, для этого не нужно было обладать особым даром: только круглая дура не поймет, о чем чужачка станет думать после таких слов, – мы с Инной – не спутницы бога солнца! Нам не позволено называть повелителя небес по имени. Мы не пользуемся Его особой благосклонностью и не живем легендами. Но мы уважаем Его, почитаем, преклоняемся перед Его мудростью, и… На тебя мне за горизонт плевать, но имей хотя бы… Я не говорю о любви, видимо, это слишком сильное для тебя чувство. Имей хотя бы уважение! Хотя бы… признательность, что ли! Ведь Он столько раз спасал тебя!

Он дарил тебе такие подарки, а ты… Ты говоришь о Нем так, словно Он – ничуть не лучше Губителя! "Я хочу только дружить с Ними!" С повелителем небес и Губителем, то бишь. А Они ведь враги, чужачка! И на чью сторону ты собираешься встать, когда Они в следующий раз встретятся в бою? Между Ними, пытаясь Их остановить? И не надейся, не получится! И что тогда? Будешь убеждать себя, какой Эрра добрый, ведь Он спас тебя, подарил этот браслет…

Мати не ожидала от нее таких слов. Нет, она понимала, что Нани, в отличие от Инны, отнюдь не глупа. У нее было хорошее чутье и цепкий, как сказал бы дядя Евсей женский ум. Но что она настолько… даже не умна – мудра, чтобы разобраться во всем… во всем, в чем девушка сама, знавшая куда больше, чем было сказано, так до сих пор и не осмелилась признаться самой себе…

– Они не будут… – она все еще сопротивлялась, хотя слова Нани и прижали ее к самому краю невидимой, внутренней бездны.

А та, зная это, понимая, чувствуя, вместо того, чтобы, наконец, остановиться, продолжала толкать ее вниз с края пропасти:

– Сражаться друг с другом? Будут. Они – вечные враги. Так было, есть и будет! Это правда, а не то, что ты нам тут рассказывала… – она говорила, не умолкая, говорила что-то еще, но Мати больше ничего не слышала. Не могла. Мысли, сомнения, страхи навалились на нее снежным комом, похоронили под собой, отделяя от окружающего мира точно снежным саваном.

"Дура! Дура! Дура!"…

Она даже не заметила, как осталась одна в повозке.

Глава 14

Несколько мгновений она сидела, то надевая шапку, то, чувствуя, как от жары на лбу выступают капельки пота, сминая ее. Потом она стала перекладывать с места на место рукавицы, делая это как-то лихорадочно-бесцельно, лишь затем, чтобы хоть чем-то занять себя.

"Ну почему я такая? – прежде ей казалось, что это замечательно – быть особенной, не похожей на других. Разве не этого она всегда хотела? Но теперь… – Когда одна снежинка такая же, как все, никто не увидит в ней чужачку, не станет издеваться, смеяться, только потому что она выпала из другой тучи. Ее примут в свою компанию и она растворится в безликом белом покрове снегов, ни о чем не беспокоясь, не страдая и не плача. А я… – она шмыгнула носом. Кто бы только знал, как ей не хотелось оставаться в этом караване! Ни на один миг! – Я все-таки убегу. Куда глаза глядят… – она мечтательно вздохнула. – Вот только… Я ведь не просто так здесь оказалась. Этого хотели боги. Они послали мне испытание.

Госпожа Айя решила убедиться в моем покорстве. И если я выдержу испытание, мне будет позволено вернуться… – она придумывала это все, как привыкла выдумывать образы и мгновения своей жизни, часть из которых, к ее радости или страху, порой оказывались явью. – А пока я только все порчу! – она с силой хлестнула себя по ноге рукавицами, которые в этот миг сживала. – Или того хуже, – эта мысль заставила ее поежиться, – боги доверили мне тайну, полагая, что я сумею ее сохранить, а я все выболтала первым встречным! И ведь самое обидное – не потому что меня заставляли говорить, просто потому что не смогла удержать язык за зубами! И ведь теперь ничего не изменить: ветер подхватил слово и улетел.

Попробуй, поймай его в бескрайней снежной пустыне!" – ей захотелось взять иголку, нитку и зашить себе губы. Но одно дело желание и совсем другое – поступок. С тех пор, как она стала задумываться над тем, что делает, ей стало не хватать решимости совершить что-то отчаянное, безумное… вообще что-то. Остались только мысли.

Караванщицы все не возвращались.

"Ну и хорошо. А то еще что-то не так сделаю… Лучше бы они вообще не приходили…" – она подобралась к борту повозки, села, притулившись плечом к деревянному каркасу.

"Интересно, уже утро? Нет, – коснувшись кожи ладонью, ответила она на свой вопрос. – Если бы солнце встало, оленья шкура светилась бы, и от нее не тянуло бы таким холодом… – то, что ночью в снегах пустыни намного холоднее, чем днем, нисколько не удивляло караванщицу. И дело тут было не только в привычке, но и в обычном здравом смысле: ведь тепло исходит от солнца, верно? и когда нет светила, нет и источника тепла. Единственное, что казалось ей… нет, не удивительным – немного странным, это почему самое морозное время было на заре? Ведь, по логике вещей, утром и вечером солнце должно было быть ближе всего к земле людей, когда же огонь рядом он много горячей, чем на расстоянии. – А, что я гадаю? На все воля богов. Они установили этот порядок вещей и только Им ведомо, почему все так, а не иначе… На все воля богов, – повторила Мати, чувствуя, как от этой мысли повеяло покоем. – Все, что происходит в мироздании, случается потому, что Они этого хотят. От Них зависят и поступки людей, и их слова, и мысли. И если я сделала что-то не так, значит, кому-то из Них это было нужно. Вот только кому?

Кто вел меня за собой, тянул за язык? Губитель? Зачем Ему? Это ведь и Его тайна.

И браслет Его… И… Ну и ладно, – придя очередной раз к мысли о том, что, возможно, за всем случившимся стоит госпожа Айя, девушка поспешила прервать свои размышления. Потому что: – Это возможно. Очень даже. Представляю, как Она разгневана на меня сейчас! Удивительно, что вообще сохранила мне жизнь, хотя могла бы забрать рабыней в один из Своих ледяных дворцов. И это бы еще было самым милосердным из возможных наказаний. Ведь я возомнила себя Творцом заклинаний, а отец вообще назвал меня Ее дочерью! Это надо же до такого додуматься, домечтаться! Хотя… мне бы хотелось, чтобы так оно и было на самом деле. – Мати всегда думала о Матушке метелице с теплом и той любовью, которую чувствует ребенок в отношении приведшей его в мир живых. – Но… Нет", – думать об этом, надеяться на новое чудо показалось ей сейчас не просто дерзкой фантазией, но еще и ножом с обоюдоострым лезвием. И, к тому же – без ручки.

"Достаточно сделать шаг в сторону, чтобы оказаться совсем на другой тропе" – так говорили в легендах.

"Вот только, – Мати прикусила губу, – я ведь еще не прошла испытание. Мой путь – дорога отца. А, значит, от того, куда ступает моя нога, ничего не зависит.

Совсем ничего…" – ей не нравилось думать так – она сразу же начинала чувствовать себя снежинкой под копытами оленей. Вот они – несчетное множество – слетели с небес, вплелись в покрывало, укутавшее землю, и стали ничем – без лика, без имени, без судьбы. Ей хотелось верить, что это не так, что от нее зависит… пусть не все, но хотя бы что-нибудь.

Мати задумалась, пытаясь найти, вспомнить хоть что-нибудь, что подняло бы ее над землей? Где тот ветер, которому было бы это под силу?

"Однако, если бы от меня действительно ничего не зависело, какая разница, здесь я или в Курунфе, в браслете или без него? – ее губы шевельнулись в довольной улыбке. – Раз Шамашу нужно, чтобы я была под защитой браслета, раз Лаль делает все, чтобы я его сняла, значит… – но она даже не успела додумать до конца, как ее губы напряженно сжались: – Но здесь, в браслете или без него, я совершенно бесполезна! Я… Я должна быть совсем в другом месте! В Курунфе! Только там я смогу что-то сделать? А что, если Курунф – ловушка, в которую попал не только Лаль, но и все, вошедшие в этот демонский оазис? И Шамаш, и мой отец с дядей, и Нани с Ри, Лис, Лина, все остальные? Ловушка, которая выпустит всех, когда исполнится последнее желание, или, наоборот, когда это случится лишь плотнее захлопнется?" – Мати не знала ответа на этот вопрос, а ведь он был главным.

Девушка и не заметила, как выбралась из повозки. Она вообще не замечала окружавшего ее мира. Потому что это было совсем не то, что она хотела видеть.

"Я должна помочь всем, спасти! Но как? – это было просто невыносимо! И еще. Она слишком хорошо знала себя, чтобы понимать, что не сделает ничего, ни одного шага, пока не будет хотя бы наполовину уверена, что поступает правильно. – Ошибусь – и все, конец. Ведь второго шанса мне никто не даст. И ладно, если будет конец только для меня, а как для остальных тоже? И Шамаш? Что станет с миром, если Он навсегда останется в этом Курунфе? И так вон как похолодало за последние дни.

Все время метет метель, и… Я должна быть уверена!" И тут ее кто-то окликнул:

– Мати!

Девушка вздрогнула, потом сжалась в комок, словно в ожидании удара. Душа затрепетала в груди снежинкой, оторванной от земли безжалостным ветром. Сперва ей стало страшно: "Кто это? Снова Лаль? Или на этот раз сами демоны пришли убеждать меня перестать противиться их воле?", потом подумалось: "А если это вовсе не они? Может быть, ветер донес до меня зов кого-то из людей отца. Им нужна моя помощь! Ведь они все во власти чар и только я свободна. А если это отец, – ее глаза наполнились слезами. Великие боги, как же она по нему соскучилась! – Папа, папа, ты и представить себе не можешь, как мне плохо вдали от тебя! Я не могу так! – она готова была закричать от боли. – Папа, – в какой-то миг ей действительно показалось, что она слышала его голос. Впрочем, даже если нет – не важно. Главное – она вдруг совершенно явственно ощутила – он думает о ней! Вот та тонкая нить связи, которая была ей столь необходима! Теперь, держась за нее, Мати была готова идти сквозь любую метель, не боясь заблудиться в бесконечности снегов. Только бы сохранить эту нить, только бы не упустить ее.

– Мати! – на этот раз голос звучал совсем рядом и, хотя и казался знаком, принадлежал совсем другому человеку.

Она не отозвалась. Взяв взволновавшую ее мысль пальцами, словно та была действительно концом веревки, она стала наматывать ее на руку, крепко-накрепко привязывая к запястью.

"Все, – вздохнула она с некоторым облегчением, уверенная: -Теперь не ускользнет!" -а потом, подняв голову, резко обернулась. И чуть было не столкнулась лбом с подошедшим к ней почти вплотную молодым караванщиком.

– Привет, – проговорила она как ни в чем не бывало.

– Привет, – Киш успел в последний миг отклониться, избежав столкновения. Однако, он все равно выглядел одновременно взволнованным и растерянным. Но не желая признаться в этом, паренек поспешил расправить плечи и, выдохнув: – У-ф-ф, – быстро заговорил, старательно наполняя голос задором и весельем. – Чуть было не столкнулись. Вот бы шишки набили! – он похлопал себя по лбу.

– Это сквозь меховые шапки-то? – улыбнувшись ему, девушка замотала головой.

– Тогда, может быть, повторим? Так, на пробу? Давай, поворачивайся. А я немного отстану от тебя, и…

– Не надо, Киш, – улыбка на ее губах стала грустной.

– Почему? Это же весело! Посмеялись бы. Вот ты, когда ты последний раз смеялась от души? Не помнишь?

– Ох, давно это было! Последнее время, ты знаешь, для смеха особых причин не было.

– Это ты зря. Нужно уметь смеяться даже сквозь слезы. Тогда они становятся чуть слаще, или хотя бы кажутся не такими горькими, как были бы если… Ну, ты понимаешь.

– Нани и Инна…

– Они, конечно, те еще стервы. И доведут до слез любого. Но уж чем-чем, а способностью шутить их боги не обделили.

– Да уж, – губы девушки скривились в усмешке, – не поскупились. Даже переборщили.

– Мати, Мати, – он осуждающе качнул головой, – нельзя так говорить о богах!

– Я знаю, – вздохнув, она опустила голову на грудь, потом повторила: – знаю… Но только… Киш, если бы ты только знал, каково это: когда над тобой постоянно смеются! Что бы ты ни сказал, что бы ни сделал – для них все забава!

– Кому, как не мне это знать! Не забывай: ты в нашем караване чуть больше месяца, я же прожил всю свою жизнь. И, можешь быть уверена, до твоего прихода они были точно такими же, как сейчас. Просто у них был другой объект для насмешек.

– Ты? – Мати взглянула на него с сочувствием.

– Да. Но я ничего, меня это даже забавляет. Я сам стал больше шутить. Чтобы смеялись не надо мной, а над моими шутками. И, знаешь, оказалось, что вот так, через смех, можно влиять не только на настроение людей, но и на их мысли, поступки.

– Д-а-а, – протянула девушка, задумавшись. Может быть, он был и прав. Может быть…

Вот только для нее это был не выход. Потому что… "Потому что я не могу постоянно смеяться, словно жизнь – лишь забава и ничего плохого в ней не происходило, не происходит и не произойдет. А может…" Она перестала следить за дорогой. И хоть ее шаг был тверд, но движения – какие-то бездумные, неосмысленные. Поэтому не удивительно, что в какой-то миг караванщица оказалась на пути своего спутника: – Ой! – только и успела вскрикнуть девушка, делая нервно поспешный шаг в сторону от нового столкновения. – Прости. Я… Это случайно.

– Для человека, с головой зарывшегося в свои мысли, как мышь в снег, это не удивительно.

Девушка как-то неопределенно повела плечами, опустив голову на грудь, так что он поспешил добавить:

– Что, обиделась на меня за мышь? Прости, я не хотел…

– Да нет, ничего. Я… Я знаю, что временами веду себя как мышь. Хотя мне и хочется походить на золотую волчицу… – ее глаза погрустнели, в то время как губ коснулась улыбка. Воспоминания о подруге несли ей боль, но в этой боли была какая-то невозможная, трепетная сладость. -Я никогда не видел священного зверя госпожи Айи. Но ты, наверно, действительно чем-то похожа на нее. Внешне. Вот только в поведении… Ты очень робкая. Тебе не хватает решительности. Впрочем, как и мне.

– Да…

– В этом мы похожи.

– Наверно…

– Мати, я не хотел лезть к тебе с разговорами…

– Все в порядке. Я… Я рада, что могу поговорить с тобой. Хорошо бы, если б это мне помогло…

– Не думать, не тосковать?

– Ты понимаешь меня лучше, чем кто бы то ни было другой, – эти ее слова были совершенно искренни.

– Никто?

– Ну… Среди людей, я имею в виду, – конечно, ведь были еще Шамаш, Шуллат, потом – Ашти, да и Хан. Но с ними она говорила на языке мыслей, который много откровеннее речи слов.

– Но… – он даже растерялся. – Неужели у тебя не было друзей, с которыми… – в его глазах было недоверие. Не то чтобы он сомневался в правдивости ее слов, просто они показались ему такими невероятными.

– У меня в караване не было сверстников, ты ведь знаешь, я говорила…

– А, да, да… Однако…

– Младшим не все доверишь, боясь, что они разболтают… Да и не поймут они ничего.

А старшие… У них уже семьи, им не до разговоров с какой-то девчонкой. У меня была подруга, но… но мы с ней такие разные…

– А тот человек?

– Какой?

– Тот, за которого тебя выдают. Помнишь, ты говорила.

– Человек… – с ее губ облаком пара сорвался тяжелый вздох.

Внимательно следившему за реакцией собеседницы на каждое произнесенное им слово Кишу на какое-то мгновение показалось, что девушка не просто нервно повела плечами, но вздрогнула, словно от удара плетью.

– Ты… Тебе, должно быть, тяжело говорить о нем. Потому что… – юноша был осторожен, старательно подбирал слова. Однако это ему не всегда удавалось, когда эмоции просто захлестывали его порывами ветра. – А, да что там! Я очень хорошо знаю, каково это, когда всю твою жизнь решают за тебя, за твоей спиной. Взрослые считают, что все знают лучше нас самих. И, убежденные, что избавляют нас от ошибок, которые мы могли бы совершить, только все разрушают. А ведь семья – это…

Это на всю жизнь. До тех пор, покуда смерть не проведет черту!

– Мне не показалось, – резко начала Мати, глядя на караванщика чуть ли не с вызовом, – что ты особенно против стремления Гареша… – не договорив фразу до конца, она поморщилась. Вот о чем ей действительно не хотелось даже думать.

Особенно потому, что какой-то частью разума она понимала – а ведь очень даже может быть, что так и случится. Если она останется в этом караване, если небожители не позволят ей умереть…

Она всхлипнула.

– Прости, – Киш, по-своему поняв ее слова, и, главное, промелькнувшие на лице чувства, приблизился на шаг, осторожно тронул за локоть. Не обнял, нет – тогда бы Мати непременно вырвалась, бросилась прочь диким зверем, которого пытается поймать охотник. А так… Она даже не отвела руку, решив:

"В конце концов, это ведь просто дружеский жест поддержки. Ничего больше".

К тому же, ей не хотелось обидеть Киша.

"Он симпатичный паренек. И если бы у меня не было Шамаша… Нет! – она резко мотнула головой. – У меня Его нет! Никого нет! И…" -Что-то не так?

– Я… – она прикусила губу, не зная, что сказать. – Я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь!

Она уже была готова отшатнуться, но голос, которым были сказаны эти слова… Ни презрения, ни высокомерия, ни той небрежности, с которой отмахиваются от надоедливых снежных мух – его голос был звонок и чист, в нем слышались веселье, та радость, которой хотелось поделиться с подругой…

– Когда я говорил, что знаю, каково, когда выбирают невесту, то говорил не о тебе!

Совсем нет! Я… Я очень рад, что так случилось! Рад, что ты оказалась в нашем караване, что ты такая…Такая… В общем, такая, как есть. Потому что… Видишь ли, Мати, – он решил быть до конца искренним с ней, – я готов каждый день своей жизни читать молитвы богам, которые сделали так, что Гареш опередил моих.

– Они хотели…

– Они почти уже договорились с родителями Нани, – он криво усмехнулся, а сорвавшийся с губ смешок был полон боли и обиды. Хотя все, о чем он сейчас говорил, уже осталось в будущем того прошлого, которому никогда не будет суждено стать настоящим, память об этом, и, особенно – страх были так свежи и сильны, что стоило только вспомнить, как все возвращалось вновь. – А ведь прекрасно знают, что я не переношу ее! И вот…

– Но зачем?

– Ее отец богатый купец, а мой – простой дозорный. Моим этого достаточно. А ее..

Думаю, она и им изрядно надоела. Хотят сбагрить поскорее. Я же сейчас в караване – единственный подходящий ей по возрасту жених. Вот так. И еще Нани… Кажется, она влюбилась в меня… Поскольку больше было не в кого влюбляться… Да и… В общем, ты понимаешь.

– Бедная…!

– Ты хотела сказать – бедный? Ты ведь меня жалеешь?

– Прости, – смущенно опустив голову, прошептала Мати. – Но… Мне жалко Нани. И, кажется, теперь я начинаю понимать, почему она так ненавидит меня.

– Из-за меня?! Не смеши!

– В этом нет ничего смешного. Терять – это… Это очень больно. Это… как будто отдаешь частицу себя. Ты лишаешься своего будущего. Того, о котором мечтала, прихода которого так ждала…

– Она бы не была счастлива со мной. Потому что я никогда бы не смог ее полюбить!

– Но ведь семье порой достаточно любви одного.

– Чем дольше я говорю с тобой, тем сильнее убеждаюсь: мы так удивительно похожи!

И… И еще, – он вдруг улыбнулся, весело глянул на нее, задорно подмигнул: – Теперь я знаю: у тебя есть хотя бы одна причина не возвращаться в свой караван.

– Какая причина?

– Только так ты сможешь разбить помолвку.

– Причина… – девушка задумалась. А ведь действительно. "Лаль говорил… Богиня снегов не позволяет мне вернуться… И не позволит до тех пор, пока… – ее глаза наполнились слезами. – Пока я… Пока это… А что если… – она поморщилась, пытаясь, пересилив себя, как-то иначе взглянув на то, что еще мгновение назад казалось самым плохим, невыносимым, а потому – нереальным. – Если… – пауза, глубокий вздох, полный тишины, в которой удары сердца казались громче грома, до тех пор, пока промедление не становилось хуже самых жутких мыслей, – я… – и снова пауза, – соглашусь… признаю Гареша своим приемных отцом… – эта мысль была тяжелее самой тяжкой ноши, но она прошла с ней на душе несколько шагов. А потом, решив, что сможет осилить большее, продолжала: – и вместе с этим приму его волю о помолвке… – она с силой сжала губы, зажмурилась, пытаясь унять боль, которая снежной стеной навалилась, хороня под собой душу. – Если… – и вдруг, в тот миг, когда, казалось, что вот сейчас все закончится в яркой вспышки боли, нить, которая еще миг назад, опутав горло, душила, выбывая из груди последнее дыхание, оборвалась. Боль ушла. Сердце… Оно замерзло, что ли. Во всяком случае, ему стало все равно, что будет. -Не важно… Ведь все остальное невозможно… А раз так… Нужно мечтать о чем-то реальном. Чтобы потом не переживать разочарование, когда… Когда невозможное не исполняется. А то, что возможно… В конце концов, кем я себя возомнила? Госпожой Айей? Кем бы я ни была, я не богиня снегов, – она всхлипнула. – Пусть. Когда все изменится…

Когда я стану… Буду принадлежать другому… Может быть, тогда Она позволит мне вернуться в мой караван, и… – она была готова на все. Ей было достаточно даже этой малости – идти рядом с Ним по одной тропе, видеть Его, слышать голос…

Хотя… Позволят ли ей вернуться? Ведь чтобы выжить здесь, ей придется отказаться от отца… – Он поймет. Ведь я сделаю это не ради себя… Выжить, чтобы вернуться. Вернуться, чтобы помочь, спасти от этих демонов Курунфа… И…

Я заслужу их прощение. Я сделаю все, чтобы… Чтобы они поняли – я должна была поступить именно так. Я не могла иначе. Я…" – она чувствовала себя так, словно вот-вот заплачет.

Киш молчал, сознавая – раз Мати ничего не говорит, значит, она о чем-то думает.

Ее лицо… Оно было так напряжено. И, вместе с тем, так изменчиво. Он отвел взгляд, решив, что ей будет лучше остаться наедине со своими мыслями. Это было важно. И не только для нее, для них обоих.

Караванщик терпеливо ждал, что будет дальше, думая – скорее всего, ничего не изменится. Ничего она не станет решать. Не сейчас. Женщины любят оставлять важные решения на потом. А даже если и принимать их – затем все передумывать и перерешать.

Так или иначе, караванщик был готов ждать, понимая, что все и так происходит слишком быстро.

– Киш…

Он не сразу понял, что девушка заговорила с ним, и потому пропустил ее слова мимо ушей. Караванщик вынужден был переспросить, рискуя спугнуть момент. Но выхода у него не было.

– Прости, я не расслышал, что ты сказала?

– Ты согласился бы… Ты покинул бы свой караван? Ради меня?

– Да, – не задумываясь ответил юноша.

– Но… – Мати растерялась. Она не ожидала такой решительности. И не верила, что ради любви можно отдать все. Хотя… Сама она, наверное, поступила бы именно так.

Но ведь ей не нужно было ничего делать ради своей любви. Разве что отказаться от нее. И растерянность сменилась болью, столь сильной, что перед глазами запылал слепящий пламень.

– Что с тобой? Ты недовольна, что ради тебя я готов на все?

– Это не правильно, Киш.

– Разве? А мне всегда казалось – мы умираем только для себя, но живем лишь ради других, хотя бы – того одного, ради которого можно умереть.

– Красивые слова…

– Это не слова. Я ведь не только так думаю. Я хочу так жить. И буду. Теперь, когда я нашел тебя.

– Киш, я… Прости, но я не верю в любовь с первого взгляда. Это чувство… Оно должно расти, как цветок, как деревце, пуская в сердце все новые и новые, более глубокие и прочные корни. Оно должно объединять множеством общих воспоминаний, которые делают чужих людей родными. Оно… Нужно знать друг друга с детства, вместе расти, и тогда… Когда встретятся две руки, им будет доподлинно известно, что они – продолжение друг друга, части одного целого – семьи.

– Но мы действительно знаем друг друга очень давно. Мы впервые встретились, когда нам было всего по десять лет, и с тех пор…

– И с тех пор ни разу не виделись. До последнего месяца.

– Разве? А все те легенды, которые сложил твой дядя? Мати, я знаю тебя лучше, чем собственную сестру!

– Но я… – она вдруг умолкла, задумавшись, помолчала несколько мгновений, потом качнула головой: – Прости. Я вечно спорю не по делу. И только все порчу своим упрямством. Я… Ты и представить себе не можешь, как я рада, что в мироздании есть кто-то, способный ради меня отказаться от всего. Я, должно быть, выгляжу сейчас жуткой эгоисткой…

– Это не так. Я знаю.

– Спасибо, – она улыбнулась ему, а затем, наконец решившись заглянуть в глаза, продолжала: – Поверь мне, я спрашиваю вовсе не потому, что хочу проверить тебя, испытать. Просто… Если… Помолвленные связаны друг с другом почти так же крепко, как и вступившие в брак. Мы… Если это случится, мы с тобой уже будем супругами перед лицом богов. И… И всюду должны будем следовать вместе. Во всяком случае, до тех пор, пока смерть не проведет между нами черту. Ты должен знать… Я думаю, и твои родители тоже, прежде чем решат объявить о помолвке перед свидетелями…

– Ты тоже должна знать. Они сделают это сразу же, как только ты станешь приемной дочерью Гареша. Чтобы он мог ответить за тебя.

– Я… – она опустила на миг голову на грудь, вздохнув, кивнула. – Я так и думала…

– Ты не хочешь этого… Я слишком люблю тебя… И не допущу, чтобы тебя привели в круг силой!

– Нет, – она коснулась его руки. – Все будет иначе. Если я сделаю этот шаг, то только по своей воле.

– А ты…

– Мне надо жить. Жить в этом мире. И… Может быть, такова моя судьба.

– Я – твоя судьба, – он даже выпрямился, расправил плечи. – Великие боги, как же приятно думать об этом! Я чувствую себя таким… Счастливым! Мне хочется поделиться своим счастьем… – он шагнул к ней, оказавшись так близко, что мог вобрать в свою грудь ее дыхание. Оставалось только обнять ее, и…

– Нет, Киш, – она резко отстранилась, затем взглянула с мольбой: – Пожалуйста, – прося его не спешить.

– Тебе нужно время…-он все понял. Это было не сложно.

– Я… Да… Я просто еще очень боюсь…

– Меня?! Но я же…

– Не тебя! Конечно, не тебя! Ты самый милый, самый добрый парень, которого я когда-либо встречала. Но… Я боюсь будущего. В нем скрывается так много перемен…

Я никогда и представить себе не могла, как много всего должно произойти. И…

Чтобы принять все это, я должна измениться, вырасти…

– Понимаю… Мати, я знаю способ, как отсрочить это.

– Перемены? – она грустно улыбнулась. Ее глаза были полны печали понимания, что это невозможно.

– Нет. Это мне не под силу. Я ведь не бог. Но что касается объявления о помолвке…

Сделай вот как. Скажи Гарешу… Скажи ему, что согласна стать его приемной дочерью. Но ты очень сильно любишь своего отца. И… И хотела бы оставаться его дочерью до тех пор, пока это будет возможно. Он поймет. Он даже будет рад. И горд тобой. Наш хозяин ценит верность превыше всего, будь это верность богу, закону, долгу или человеку.

– Но потом-то мне придется предать…!

– Нет. Если обряд провести в последний день… Это будет… Это будет всего лишь один шаг против движения солнца. Тот шаг, на который любой смертный имеет право.

И тогда… Тогда мои родители объявят о помолвке перед самым испытанием. У тебя будет время подумать, и… И если чему-то еще суждено измениться, ты не будешь всю жизнь жалеть о том, что потеряешь эту возможность.

– Спасибо тебе, – право же, он нравился ей все больше и больше. И в какой-то миг Мати стало даже жаль, что она никогда не сможет его полюбить.

Мати уже хотела сказать, объяснить, почему, но остановилась, вспомнив: что она могла сказать? Что влюблена в бога? И нарваться на смех? Ну уж нет! Только не это! Хотя… Хотя вряд ли Киш станет над ней смеяться. А если так… Может, ей все-таки сказать…?

Мати сомневалась, как ей быть. И потому была даже рада, когда он спросил:

– Мати, ты… Ты мечтаешь о ком-то другом? Я… Наверно, я вмешиваюсь не в свое дело, но…Но мне важно это знать… Просто… Чтобы понимать, как вести себя.

Потому что если у меня есть более удачливый соперник, пусть и в караване, с которым, мы, может, никогда больше не встретимся…

– Он…

– Кто он? Ты говорила, что не любишь того, за кого тебя отдает отец…

– Я не сказала этого… Просто то… то, что… о чем мечтал мой отец, это невозможно. Киш… Ты… Ты искренен со мной. И я должна быть искренна. Нет ни одного человека, которого я любила бы так сильно, что была бы готова разделить с ним жизнь!

– Но… – в его глазах было непонимание.

– Но Шамаш… Он…

– Конечно, – Киш улыбнулся ей, и, как показалось Мати – с явным облегчением. – Я все понимаю. Господина Шамаша нельзя не любить. Ведь Он – бог солнца, повелитель всего самого светлого и прекрасного… Мати, но я вовсе не хочу отнимать у тебя эту любовь! Я… Все, чего я хочу – чтобы рядом с ней нашлось место и для меня.

Это ведь не сложно. Если, конечно, ты не собираешься становиться жрицей, посвящая свою жизнь служению…

– В караване это невозможно, ты же знаешь. Да и в городе тоже. Ведь лишь в том городе, где есть хранительница, найдется место и для жрицы. А Хранительниц не было уже целую вечность. И, потом, я… Я должна быть искренна с самой собой. Я слишком хорошо знаю, как бывает больно, когда знаешь, что мечта никогда не исполнится, чтобы не мечтать о невозможном.

– И, все-таки, ты еще на что-то надеешься…

– Да на что тут можно надеяться? – вздохнув, она махнула рукой.

Мати выглядела такой несчастной, подавленной, что Кишу захотелось хоть как-то поддержать ее, подбодрить.

– Надежда всегда нужна. Как и мечта. Главное, чтобы они не мешали жить… Мати, мы можем вообще не говорить об этом до самой помолвки. Я только хотел спросить: что ты имела в виду, спрашивая, уйду ли я из каравана вслед за собой? Просто…

Если так, нам уже нужно начинать собираться. По-тихому, чтобы никто не заметил, не узнал. Взрослые ведь не поймут такой поступок… – вообще-то, он и сам не особенно понимал.

– Мне нужно вернуться в свой караван.

– Мати! – он болезненно поморщился. – Ты же сама говорила, что должна быть искренна с собой и не мечтать о невозможном!

– При чем здесь мечта? – ее лицо словно покрылось ледяной маской, сквозь которую не было видно ни тени эмоций. – Я не хочу возвращаться. После того, что случится, это будет даже тяжелее, чем знать, что никогда не вернешься назад.