Текст книги "Комнатный фонтан"

Автор книги: Йенс Шпаршу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Йенс Шпаршу
Комнатный фонтан

Только поверхностные люди знают себя до конца.

Оскар Уайльд

Три года неволи на воле протекли незаметно в собственном доме

Ну наконец-то! Наконец! Мой гороскоп на эту неделю в «Халло, Берлин!» дал мне зеленый свет! Для начала надо покормить этого старого бандита Пятницу, чтобы не путался под ногами и не мешал думать. Я насыпал ему в миску корма, вымыл руки и сел за кухонный стол. Он ел. Я думал. Причем без очков. Потому что текст я уже знал почти наизусть.

Личная жизнь:Ничто не омрачит ваших отношений с любимой. Вас ждет безоблачное счастье и удача будет преследовать вас. Вы проведете незабываемые дни.

Работа:Не все задуманное вами будет развиваться по плану. Возможны неожиданные повороты. Сохраняйте спокойствие и не бойтесь принимать решения!

Общее:Ваш девиз – невозмутимость! Действуйте продуманно, и это принесет положительные результаты. Обстоятельства благоприятствуют вам. Впереди – полоса везения!

Здесь есть над чем поразмышлять!

Как обычно, Юлия (Юля) около 7 ч. 15 мин. покинула нашу совместную квартиру Единственное, что я себе еще позволил, это подойти к окну, помахать на прощанье, посмотреть с замиранием сердца, как она рывком срывает с места машину и не подозревает, что я, укрывшись за шторой, беспомощно кривлюсь от боли, глядя на ее залихвацкий маневр. Всё, теперь за работу!

Запись в Книге учета: «Объект (Ю.) покинул супружескую квартиру около 7 ч. 15 мин. (Цвет помады: лиловый!!!)

Вечер предшествующего дня: Ю. разговаривала по телефону с неким господином Хугельманом или Хугеманом – вероятно, новый начальник (более точные сведения на данный момент отсутствуют); достигнута некая договоренность; в ходе беседы неоднократно использовались следующие выражения: „Здорово", „Ну, потрясающе!"».

Накануне вечером, услышав, как Юлия кричит мне из ванной «Я подойду!», я снял трубку. Благо, я оказался рядом. На мое суровое «Алло!» мужской голос на другом конце провода ответил смущенным молчанием, что, впрочем, не помешало ему уже через секунду, как ни в чем не бывало, попросить к телефону госпожу Лобек.

1Ълос мог бы для приличия сказать: «Могу я поговорить с вашей супругой?», но это ему в голову не пришло. Возможно, у него есть достаточные основания смотреть на Юлию не только как на мою супругу.

Юлия, выпорхнув из-под душа, взяла у меня из рук трубку и прошелестела: «Да, слушаю». По тому, как она это сказала, я понял – она ждала этого звонка.

И вот она стоит, голая, совершенно мокрая, стоит и спокойно так разговаривает с этим Хугельманом или Хугеманом. Я хотел принести ей халат, решив, что раз уж она разговаривает с этим типом, то пусть хотя бы прикроется. Но она только мотнула головой – мол, не мешай, – да еще вдобавок махнула рукой – дескать, отойди. (Рот полуоткрыт – вероятно, чтобы лучше улавливать то, что нашептывает ей прямо в ухо этот самый Хугельман / Хугеман.)

«Я подойду», стучало у меня в голове, «Я подойду».

Нужно успокоиться. Стараясь держать себя в руках, я ретировался к себе в мастерскую, в мою комнату отдыха и досуга, чтобы заняться там любимым делом – выпиливанием лобзиком. Юлия, приклеившаяся к аппарату, вся внимание, казалось, даже не заметила моего отхода.

Зато я заметил, что она с головой ушла в разговор, судя по обрывкам, которые долетали до моей комнаты отдыха и досуга, где я для виду принялся шуровать инструментами – ни о какой серьезной работе, конечно, не могло быть и речи, – напряженно вслушиваясь в то, что говорит Юлия, чтобы затем занести всё в Книгу учета.

Вот, в двух словах, что было накануне. И довольно об этом.

Юлия, стало быть, как обычно, покинула квартиру, а я, следуя заведенному порядку, сел на кухне за стол. На повестке дня у меня сегодня было одно важное и существенное дело. Мне нужно было написать свое резюме!

Честно говоря, я уже видеть не мог эту дурацкую газету объявлений. Я открыл ее только ради гороскопа. Звезды никогда не врут! (Они не могут врать по определению, потому что не знают, что такое правда.) Я ни во что такое не верю, но все, что я читал до сих пор в этом гороскопе по поводу Водолеев, более или менее попадало в точку Или нет, скажем так: откровенной лажи там не бывает. Ну, вот разве что пункт 1 (Личная жизнь) вызвал у меня тогда некоторое сомнение, но зато пункты 2 и 3 звучали вполне убедительно, особенно пункт 3 (Общее), в котором и вовсе будто всё один к одному про меня было написано.

На соседней странице, в разделе «Работа», мне попалось на глаза маленькое неприметное объявление. В обычной жизни я бы не обратил на него внимания, а если бы и обратил, то бросил бы его уже на первом предложении, которое звучало так: «Если вам не нужны пять тысяч марок в месяц и возможность заработать еще больше, то не трудитесь читать дальше». Я дочитал объявление до конца. Наверное, потому, что в моей голове твердо засел пункт 2, настойчиво рекомендовавший не бояться принимать решения. Фирма PANTA RHEIn (что в переводе с греческого означает ВСЕ ТЕЧЕТ и одновременно, за счет шкодливого добавления маленького п, указывает на местонахождение фирмы, а именно на то, что искать ее нужно где-то в верховьях Рейна), много лет успешно работающая на рынке товаров широкого потребления, ищет энергичного торгового агента для продвижения фирменного изделия в Берлине и области (Берлин + Бранденбург). Условия: наличие водительского удостоверения (имеется) и готовность сразу включиться в работу. Опыт представительской работы в сфере сбыта / торговли желателен, но, как говорилось в объявлении, не обязателен.

Неплохо. Почему бы и нет?

В последние годы я стал вести совершенно замкнутый образ жизни. Я ни с кем не общаюсь, нигде не вращаюсь, никуда не хожу, – с тех пор как меня уволили, я сижу дома. Вернее, не сижу, а лежу. Я лежу по полдня на диване и смотрю в окно.

С моего места мне кажется, что окно у меня как-то скособочилось. Наверное, потому, что голова у меня лежит не прямо, а криво. Сил же на то, чтобы положить ее прямо, у меня нет. Откуда их взять, если и без того мозги набекрень. Так я и жил со скособоченным окном. Лежу, бывало, и наблюдаю за мухой, которая носится как заведенная по комнате. Присядет на секунду на окно, передохнет и опять давай летать, нарезать крути, а то еще возьмет и зависнет в воздухе. Я представил себе, что было бы, если бы она оставляла за собой черный след. Я как будто воочию увидел эту картину, и мне почудилось, будто вся комната и впрямь опутана черной паутиной. Я принял вертикальное положение. Сижу на диване ссутулившись, с поникшей головой, как последний тюфяк. С трудом поднимаюсь, плетусь к окну, перед глазами черным-черно. Отодвигаю рукою черную паутину в сторону, втягиваю голову в плечи, открываю окно. На улице птичий гомон. Вот они, расселись на деревьях, истребители насекомых, сидят и ждут. Куда им торопиться – чирикают себе и в ус не дуют. После нескольких неудачных попыток мухе все-таки удается вырваться на свободу – на волю! Приятного полета, милая летунья, к сожалению, я не могу тебя проводить, потому что должен оставаться тут.

Даже Юлия – хотя это ровным счетом ни о чем не говорит – даже она говорила мне тогда: «Сколько можно сидеть в одиночестве, тебе нужно быть среди людей!»

Интересно, знакома ли она была уже тогда с этим Хугельманом или Хугеманом? Не знаю. Да и какое это имеет значение! Гораздо большее значение имеет тот факт – мне сказал об этом Мёбиус, с которым я знаком еще с жилконторских времен, – что с первого января опять повысят квартплату. Под угрозой мое последнее пристанище, моя квартира! (Моя «опытная станция по разведению джунглей», как называла ее Юлия, но об этом позже.)

Нельзя сказать, что я не предпринимал попыток снова включиться в жизнь, – еще как предпринимал! При этом меня не то чтобы очень тянуло выбираться наружу. Просто за это время (а точнее, после более чем трех лет вынужденного домохозяйства) жизнь в четырех стенах собственной квартиры превратилась для меня в ежедневные упражнения на выживание. С тех пор как я регулярно провожу дни дома, я заметил: в этих новостройках чувствуешь себя как в казармах.

Потом мне представилось – оттого, вероятно, что мы куковали тут вместе с Пятницей, – будто квартира похожа на зверя.

Вот открывается дверь, это пасть, и ты проваливаешься в темноту. Длинный коридор – это пищевод, который заглатывает тебя. Окна – тусклые глаза, редко выпускающие взгляд наружу. Водопроводные трубы – вены, фановая труба – толстая кишка, сердито бурчащая и булькающая. Под тонким слоем штукатурки – рыхлое мясо, бетонная стена, внутри которой вся нервная система – электрические провода.

Ну а мою комнату отдыха и досуга, если развивать дальше этот образ, можно сравнить с мозговым центром нашей квартиры. Это средоточие всех умственных процессов. И действительно, стоило мне уйти из мастерской и немножко прилечь, у меня возникало чувство, будто я лежу, а окружающее пространство меня медленно переваривает…

А ведь я прекрасно помню, как мы радовались, когда наконец получили эту квартиру в новостройках! После того как мы столько лет промучились в старом доме, который правильнее было бы назвать сумасшедшим домом, где-то на задворках Пренцлауер Берг.

Да, этот старый дом… Снаружи он был вроде и ничего, обычная развалюха, жить можно. Над аркой даже сохранились элементы декора, со следами от пуль времен войны. Пщця на фасад, можно было подумать, что в сорок пятом бои за Берлин сосредоточились в основном вокруг нашего дома. Но все-таки две комнаты, кухня и даже (немыслимая роскошь!) ванная, вытянутая длинной кишкой и жутко холодная. Окна у нас выходили на север. И если на улице светило солнце, мы узнавали об этом из новостей или замечали по скользящим теням голубей на стене дома напротив. (На это мы обратили внимание, конечно, не сразу.) Но зато не угловая квартира, в середине дома. Значит, зимой будет тепло. И действительно было тепло. И шумно. Весной. Осенью. Летом. И зимой.

Никогда не забуду первого вечера. Мы решили тогда, что вот, мол, положим ковры, и все будет в порядке – уйдут голоса и музыка… Должны уйти. А как иначе. Ведь эта квартира была дана нам, как это называлось на чиновничьем языке, «в пожизненное пользование».

Соседка слева, днем неприметная кассирша в универсаме, оказалась при ближайшем рассмотрении ночной фанаткой Петера Маффайя, величайшей его почитательницей всех времен и народов и – всего нашего дома. Особое удовольствие доставляло лежать среди ночи в постели, подложив для удобства руки под голову, и слушать, как за стеной тебе кто-то рассказывает в микрофон историю своей жизни: «Меня зовут Марина, и все думают, что я всего-навсего кассирша… Но вы ничего не знаете… Ничегошеньки…» и т. д. (Однажды в пять часов утра к нам позвонил в дверь какой-то тип, вылитый Петер Маффай, но не настоящий, и спросил: «Марина дома?»)

Справа под нами жил булочник со своею женой. У них апогей акустической жизни приходился приблизительно на половину второго ночи – в это время, видимо, жена еще не успевала лечь спать, а муж еще не успевал уйти на работу. От них неслись такие хрюкающе-квакающие рулады (и чем они там только занимались?), что я на всю жизнь запомнил эти концерты.

Соседка справа, пожилая дама, туговатая на ухо (вот кому можно позавидовать!), включалась в звуковое шоу только в первой половине дня, да и то ненадолго, успевая, впрочем, за это время прогнать все программы – от АРД до ЦДФ. Кульминацией недели можно было считать вечер пятницы, когда общая картина дополнялась шумовыми эффектами, производимыми Фредци, который жил под нами слева. Удовлетворив духовные потребности пятничными телешедеврами, он вспоминал о том, что тело тоже требует пищи, и зычно вопрошал:

– Кто сожрал мой паштет, ублюдки?!

После чего начиналась охота за похитителем паштета, разворачивавшаяся на всем пространстве его квартиры. Затем следовали затяжные переговоры через дверь, по которой преследователь время от времени тарабанил ногами. О чем они там переговаривались, было, к сожалению, почти не слышно. Можно было только разобрать:

– Ой, напугал! Сейчас умру! Ха-ха!

Иногда намечалось короткое перемирие:

– Считаю до трех! Не откроешь – убью!

Звон разбитых бутылок, шум-гам, пока наконец, часа в два-три ночи, не раздавался вопль отчаяния, обращенный к небесам или, точнее, к потолку:

– Ну, погоди! Сейчас Лобек начнет нам стучать!

Мой выход! Сигнал, что я могу, не вставая с постели, подать признак угасающей жизни и запустить в невидимого неприятеля тапкой. И тут же подтверждение, что удар пришелся по цели:

– Видишь, уже стучит! Проснулась птичка!

Взрыв хохота, война окончена, народ ликует.

Как часто я тогда, пытаясь заснуть, думал о том, что хорошо было бы изобрести машину, которая могла бы в нужный момент наносить ответные шумовые удары, так, чтобы звуковые волны схлестывались бы где-то на полдороге и в результате гасили друг друга, создавая тем самым абсолютную тишину..

Но это было давным-давно. И я успел уже всё забыть. Я вспомнил об этом только тогда, когда оказался вынужденным с утра до вечера торчать дома и читать время от времени поступающие уведомления о повышении квартплаты. Вот тогда-то я и попытался представить себе, что будет, если нам придется возвращаться в нашу халупу к Фредди и компании. От одной этой мысли я стал просыпаться ночью в холодном поту и мне начинали лезть в голову сплошные кошмары. В какой-то момент я не выдержал и сказал: всё, хватит. Теперь, забираясь под одеяло, я даю себе команду: закрой глаза, ничего не бойся и спи! Прорвемся!

Все мои попытки вырваться из замкнутого круга и как-то снова найти место под вражеским солнцем до сих пор не увенчались успехом. Единственное достижение на этом поприще: я постепенно становился все более молчаливым. Да и о чем мне рассказывать? Днем, когда Юлия уходила на работу, я обзванивал по газетам разные фирмы. Довольно скоро у меня возникло ощущение, что меня даже не слушают, – спросят, сколько мне лет, и привет.

И вот я сижу, прижав трубку к уху, и рассказываю шуршащей пустоте, что я такой, что я сякой, и вообще, а пустота уже давно отключилась… Дошло до того, что я, атеист с многолетним стажем, начинал шептать, заговаривая телефон: «Господи, услышь меня! Тебе звоню я…»

(Нельзя не отметить в этой связи ту отрицательную роль, которую играл во всей этой истории мерзавец Пятница! Я, разумеется, всегда запирал его куда-нибудь подальше, когда мне нужно было позвонить, но его настырный скулеж был слышен даже сквозь закрытую кухонную дверь. Пятница, ты коварный предатель!)

Я и раньше-то считался «спокойным гражданином», а теперь и вовсе превратился в заядлого молчуна, что объяснялось, видимо, специфической реакцией моего организма на провалы на телефонном фронте.

Даже Юлия обратила на это внимание. С тобой, говорила она, теперь совершенно не о чем разговаривать. С таким же успехом можно с аквариумными рыбками пообщаться. Оставим преувеличения на ее совести.

Фактическая сторона дела заключалась действительно в том, что я свел весь словесный репертуар к двум словам – «да» и «нет». Этого мне вполне хватало, чтобы сообщить самое важное. В телефонном разговоре я вводил дополнительно «алло». В более сложных случаях, каковые, впрочем, бывали довольно редко, я использовал такие слова, как «возможно», «вероятно», «не исключено». Иногда под давлением обстоятельств я выжимал из себя «посмотрим». Но это только в виде исключения, в какой-то чрезвычайной ситуации.

В конторе по трудоустройству я с самого начала считался случаем тяжелым и труднопроходимым. (Когда я в приступе разговорчивости поведал об этом Юлии, она почему-то страшно разволновалась и сказала, что с этим нужно что-то делать, нельзя, мол, чтобы на тебе ставили крест; я же относился к этому гораздо спокойнее и до разговора с ней рассматривал это, скорее, как знак того, что я представляю собою нечто особенное. Ради нее, и только ради нее, я ведь согласился пойти на эти курсы Красного Креста и Полумесяца, входившие в программу всеобщей переквалификации.)

При этом, справедливости ради, отмечу, что мне моя молчаливость нисколько не мешала. Скорее наоборот. Потому что я и в самом деле тогда частенько не знал, что мне говорить. (Как, впрочем, и сейчас.) Пусть другие себе болтают. Я оставался совершенно спокойным. Прежде, бывало, я испытывал неловкость, если разговор тормозился и наступало молчание. Потом я стал наслаждаться этим. Я сидел, кивал и молчал.

Юлию это нервировало. Ей казалось, что я так, молча, все время за ней наблюдаю.

Запись от 13 апреля: «Необоснованные обвинения. Юлия, пребывая в крайнем возбуждении (что ее совершенно не извиняет), заявила, что я, дескать, шпионю за ней и – далее буквально – „записываю в Книгу учета (!!!) каждый ее шаг". Общий смысл дальнейшего высказывания: я, дескать, от безделья совсем сбрендил, и, если бы хоть кто-нибудь наконец взял меня на работу, они бы все тут вздохнули. И она, и пес, и даже наши цветы».

Туг, к сожалению, требуется некоторый комментарий. Я не хочу подробно останавливаться на том, что именно я, своими собственными руками, смастерил для цветочных горшков специальные подоконники. Скажу только одно: с тех пор как я сижу дома, только я и занимаюсь зелеными насаждениями в нашей квартире.

Конечно, нашим растениям пришлось радикально перестроиться, когда они вдруг стали ежедневно получать воду, причем доведенную, как положено, до комнатной температуры. Я объяснял это так: за эти годы они привыкли к беспорядочному образу жизни, у них просто не было другого выхода, – иначе как ты выживешь, если на тебя то выливают целую тонну ледяной воды, то держат на сухом пайке, – так было, во всяком случае, когда мы оба работали. То, что они, по утверждению Юлии, и так прекрасно росли, ровным счетом ни о чем не говорит.

Учитывая эти обстоятельства, нет ничего странного в том, что они не сразу привыкли к регулярным поступлениям воды и даже отторгали необходимую им влагу, что выражалось в образовании небольших луж на подоконнике и скоплении жидкости в блюдцах под горшками. Шить они и не думали, как предрекала Юлия. Им нужно было время, чтобы приучиться к порядку и перестроиться.

Как ни странно, когда я вернулся к обычной жизни после недельного курса в Красном Кресте и Полумесяце, наши цветы имели вполне сносный вид. Юлия молчала. Наверное, считала, что воспрявшие растения говорят сами за себя.

Согласен, в целом они выглядели неплохо. Вполне прилично.

Но если смотреть правде в глаза, то налицо, конечно, был рецидив. Привычка к беспорядочной жизни снова дала себя знать… Неудивительно, что они так бурно отреагировали на отсутствие контроля со стороны.

Еще один больной вопрос – Хассо, наш верный четвероногий рыцарь.

Надо было только видеть, как Юлия обнимала его, когда возвращалась домой с работы! Она прижимала его к сердцу, как спасительница, которой удалось вырвать несчастное животное из рук жестокого мучителя, как будто для бедного пса было настоящей пыткой провести целый день в заточении наедине со мной. В такой ситуации мне ничего не оставалось, как удаляться в свою комнату отдыха и досуга.

Юлия считала, что раз уж я сижу дома, то мог бы погулять как следует с собакой и сделать с ним лишний круг. Я был с этим категорически не согласен. Во-первых (этого я не говорил), собака привыкнет, во-вторых (этого я тоже не говорил), привыкнув, она обречет меня на вечное сидение дома, потому что как он будет жить, когда я снова начну работать? Юлия, видимо, исходила из того, что я никогда не начну работать.

Кстати, о собаке. Юлия не знала, что я, тайком от нее, дал ему другое имя!

Я позвал его к себе в мастерскую, в мою комнату отдыха и досуга. К этому месту, после одного неприятного эпизода, о котором я сейчас не могу распространяться, он относится с большим пиететом. Здесь, в этом помещении, я был для него не просто хозяином, я был его властелином! Хассо пришел, сел на пороге и воззрился на меня. Он смотрел на меня преданным собачьим взглядом. Я отложил в сторону лобзик и сказал ровным, спокойным голосом:

– Я буду звать тебя Пятницей, понял, Хассо?

Потом я повторил еще раз, чтобы он как следует запомнил:

– Ты – Пятница! Прием окончен!

Он высунул язык и запыхтел, но больше ничем не выказал своего отношения.

Молчание – знак согласия. После чего он удалился.

Обычно мы старались не путаться друг у друга под ногами. Во всяком случае, он всегда норовил уйти подальше, с глаз долой, когда я попадался у него на пути. И правильно делал.

Но стоило раздасться звонку в дверь или Юлия приходила домой, как он пулей мчался в коридор. «Ну, здравствуй, мой хороший! Хоть ты меня встречаешь!» – слышал я Юлин голос. Интересно, чего она хотела? Чтобы я, виляя хвостом, несся как угорелый к дверям? Запрыгивал на нее и облизывал руки? Или обнюхивал сумки? Этого, что ли, ей нужно? Я сидел в своей комнате отдыха и досуга и не двигался с места. Может быть, я как раз в этот момент очень занят, может быть, у меня какое – нибудь важное дело, что-нибудь срочное. Ведь бывает же такое.

Как, например, в тот день, когда я писал свое резюме для PANTA RHEIn. В целом оно уже было готово, осталось только кое-что пригладить, одну-две формулировки, и всё. Просто я никак не мог решить для себя, насколько подробно я должен осветить свой трудовой путь. Из моей старой биографии, кроме обычных сведений, которые я все время забываю (начало учебы в школе и проч.), мне брать особо нечего, особенно после того, как я вычеркнул весь пассаж, начинавшийся с фразы «Со школьной скамьи являюсь убежденным представителем социалистического строя»; правда, потом я спохватился и подумал, что, может быть, там было что-то стоящее. В итоге я вернулся к вычеркнутому тексту и ужал его до одной короткой, но емкой фразы: «Имею многолетний опыт представительской деятельности».

Прежде чем переписать всё начисто, я решил ненадолго прилечь, чтобы обдумать весь текст в комплексе. Наверное, я заснул, потому что на пороге вдруг возникла Юлия со словами: «Неужели ты опять целый день отрабатывал стабильную боковую позицию в положении лежа?» (Явный намек на пройденный мною курс по оказанию первой помощи в обществе Красного Креста и Полумесяца.)

Я ничего на это не сказал, внутренне сосредоточившись на том, что было написано у меня в гороскопе, пункт 3: «Ваш девиз – невозмутимость!»

Что делать? Или не делать? Ответы, ответы, кругом одни ответы

Когда приблизительно через месяц я вынул из ящика письмо от PANTA RHEIn, я внутренне весь сжался. Честно говоря. я твердо надеялся на то, что никогда ничего не получу от этой конторы, ну разве что отказ. И вот, на тебе, пожалуйста! Приглашение, и не куда-нибудь, а в Бад-Зюльц, в Верхний Шварцвальд, на ежегодный слет торговых агентов, цель которого – «общение с коллегами в непринужденной обстановке» и привлечение «свежих сил», каковым предоставляется «превосходная возможность влиться в нашу большую дружную семью, дабы способствовать дальнейшему процветанию и благополучию нашего общего дома PANTA RHEIn». Далее следовала собственноручная подпись директора: Алоис Болдингер.

На ватных ногах я кое-как доплелся до лифта.

Придя домой, я прошел в гостиную, задернул шторы, поставил свою любимую пластинку, Девятую симфонию, а сам лег на диван. Пластинка вертелась. Все вертелось. Все вертелось вокруг меня. Я закрыл глаза и обозрел себя изнутри. Все последние недели, месяцы, годы (включая бездарно прожитые) пронеслись передо мною. Они пронеслись и растворились бесследно во мраке прошлого, уступившего место занимающейся заре светлого будущего. На заключительном хоре я поднялся, встал перед шкафом-стенкой и с воодушевлением принялся дирижировать, доведя симфонию до конца.

Потом, вопреки обыкновению, я набрал номер Юлиной конторы, но, услышав ее голос, почему-то подумал, а вдруг она не одна, и представил себе, что рядом с ней сейчас торчит этот Хугельман, от чего мне расхотелось с ней разговаривать, и я быстро повесил трубку. (Вечером она опять мне скажет: «Сегодня мне на работу звонил какой-то придурок и повесил трубку».)

На следующий день я отправился в центр. Я решил, что на предстоящую важную встречу мне не стоит все-таки являться в своих вытянутых на коленках джинсах или обычной домашней одежде (после Великого Объединения в моем шкафу развелось несметное количество каких-то кофт веселенького поросячьего цвета, ядовито-зеленых спортивных штанов и прочих радостей сезонных распродаж, которые расползлись по всем полкам и размножались с угрожающей скоростью).

Напротив Юлиной работы находился бутик «Авангард». Я подумал, что лучше всего мне будет внедриться в этот салон, чтобы совместить приятное (покупку брюк) с полезным (дальнейшее расследование обстоятельств дела «Юлия – Хугельман»).

Немногочисленные покупательницы блуждали по бесконечному залу. Молча и сосредоточенно они изучали со знанием дела вывешенные платья и блузки. Бодрящая музыка. Зеркала. В одном из них – я, как заблудившаяся макака, шарахающаяся из стороны в сторону. Прямо комната смеха.

Наконец я обнаружил то, что искал. Металлическую вертушку с мужскими брюками. Идеальная точка, чтобы вести наблюдение за зданием, в котором расположена Юлина работа, и прилегающей местностью без риска быть обнаруженным. Отсюда мне хорошо будет видно, когда Юлия, предположительно около пяти, выйдет на улицу. В случае чего можно спрятаться. Я решил попробовать, как это у меня получится, и поднырнул под вертушку.

– Вам помочь? – обратилась ко мне продавщица, глядя на меня сверху вниз.

Я тут же выпрямился и от растерянности ничего не сказал, а только помотал головой.

– Вам, наверное, нужны брюки на резиночке или на тесемочках, да? – не отступалась она, твердо решив мне помочь.

– Нет, – еле слышно выдохнул я. – Тесемочки мне не нужны. – И добавил совсем уже шепотом: – Мне нужна правда.

Продавщица понимающе кивнула и снова предложила мне помощь. Она окинула меня оценивающим взглядом и посоветовала обратить внимание на недорогие модели на соседней брючной карусели. Я вцепился в свою вертушку мертвой хваткой и попытался отделаться от настырной продавщицы шуткой: кто, мол, работает, тому и брюки по колено. После чего я, не глядя, цапнул первые попавшиеся штаны и начал их прикладывать к себе.

– Такие вещи надо все-таки мерить, – сказала доброхотная продавщица и призвала на помощь свою коллегу, поскольку ей нужно было куда-то отойти по делу. – Фрау Шрёдер, можно вас на минутку, тут покупатель интересуется недорогими брюками.

В ту же секунду я почувствовал на себе презрительные взгляды деловых клиенток. Мне захотелось снова спрятаться под вешалку… В конце концов мы с фрау Шрёдер, которая, будучи несколько старше, чем ее предшественница, отнеслась ко мне с материнской лаской, решили остановиться на модели цвета свежей ежевики. По ходу дела я не забывал поглядывать на улицу, чтобы, не дай бог, не упустить Юлию. И вот уже когда я расплатился и с пакетом в руках принялся для виду – на самом деле только чтобы потянуть время – ощупывать галстуки, из Юл иной конторы повалил народ. Не делая резких движений, я стал продвигаться к выходу.

И тут я увидел Юлию. Она как чуяла и вышла одна. Будто знала, что я тут ее поджидаю. Я выкатился из магазина прямо ей под ноги. Она удивилась и, казалось, обрадовалась. (Может быть, этот ее Хутельман, подозреваемый в том, что он и есть ее новый начальник, просто уехал в командировку?) Юлия тут же вытащила мои брюки из экологически чистого пакета фирмы «Авангард».

– Класс! Шикарно! – сказала она и добавила, не в силах удержаться от того, чтобы не подпустить мне шпильку, что все-таки пристрастие к треникам не так опасно сказывается на умственных способностях, как она предполагала.

Я крепко держался за ручки пакета и молчал.

Потом мы поехали домой. Юлия попросила меня сесть за руль, она, мол, устала, целый день сплошные заседания. Я ехал и посматривал в зеркальце на свой авангард ный пакет, лежавший сзади. Его вид действовал на меня успокаивающе. Мне казалось, что удачная покупка брюк означает и удачное завершение всего мероприятия.

Дома я специально положил письмо от PANTA RHEIn на самое видное место, на тумбочку в коридоре, где у нас валялись всякие рекламные проспекты, поверх которых теперь, как бы между прочим, лежало приглашение на слет.

– Можно? – спросила Юлия и, не дожидаясь ответа, принялась читать. – Слушай, а ты мне ничего не говорил! Это же здорово! Ну, потрясающе!

Вот опять, опять эти хугельмановские словечки! Я равнодушно кивнул, как будто меня все это теперь не волнует. Вечером я записал в Книгу учета: «Ответственно заявляю, я больше не могу мириться с общей линией Юлиного поведения. И вообще – что за манера выражаться?!»

Накануне отъезда я снял со шкафа свой черный дипломат. Я уже давно им не пользовался, и потому его нужно было сначала обтереть. Утром я положил туда пакет с бутербродами, две банки пива и журнал с кроссвордами «Отдохни». Юлия довезла меня до вокзала у зоопарка.

До Фрайбурга все шло благополучно.

Там мне нужно было пересесть на пригородный поезд. Это ветхозаветное средство передвижения имело свое название: «Адская долина». Шварцвальд я знал только по сериалу Теперь убедился воочию – все так и есть.

Проехали местечко под названием Райские Кущи. На следующей мне выходить. Едва ступив на землю, я понял, что здесь, в этом райском уголке, вылизанном до потери сознания, довольно трудно незаметно утилизовать мой окурок, и у меня возникло чувство, что и мне здесь будет нелегко найти свое место. Со всех сторон меня обступили горы. Отсюда так просто не сбежишь. Поезд бесшумно тронулся и уехал. Кажется, я бесповоротно прибыл.

Первым делом я посмотрел в расписании, когда отсюда отходят поезда. Последний отправлялся в половине одиннадцатого.

Теперь мне нужно было найти свой пансион. В письме было написано «приблизительно в десяти минутах ходьбы от вокзала». (Впоследствии я установил, что в Бад – Зюльце все находится более или менее в десяти минутах ходьбы от вокзала.) Мне же понадобилось на это в два раза больше, потому что по дороге я угодил в зеленую зону отдыха и заплутал во всех этих бесчисленных дорожках и тропинках, пока наконец не выбрался на кольцевой маршрут с выходом на смотровую площадку.

Тем временем спустились с гор туристы. Твердая поступь, твердые взгляды. В лучах заходящего солнца они шагали вперед, к своим гостиницам и пансионам. На центральной площади у фонтана забурлила жизнь. В двух шагах от желтой церкви, подсвеченной скрытыми прожекторами, я обнаружил свой «Фёренталер хоф».