Текст книги "Комнатный фонтан"

Автор книги: Йенс Шпаршу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

На кухне я приготовил себе ужин. Есть в одиночестве мне не хотелось, и потому я прихватил свою методичку, прислонил ее к вазе, а чтобы она все время не закрывалась, пристроил к ней с двух сторон по бутылке пива.

Вероятно, я задремал, во всяком случае когда я очнулся оттого, что в коридоре хлопнула входная дверь, и заставил свое затухающее сознание осмыслить увиденное мною на часах, то оказалось, что уже О ч. 17 мин. (среднеевропейского времени), а Юлия, видите ли, только что явилась от так называемой подруги, с которой они, извините, играли в домино!

На следующий день мы встретились со Штрювером перед конторой Кольмея. Мы оба пришли слишком рано. (Я за всю ночь глаз не сомкнул!) До встречи оставалось еще добрых полчаса. Вдруг Штрювер предложил, чтобы не терять времени даром, попробовать к кому-нибудь зайти, тут, где – нибудь поблизости. Он считал, что теперь я должен попробовать свое счастье, а он, Штрювер, дескать, будет держаться в тени.

Я не успел даже слова сказать, как Штрювер уже зарулил в какое-то парадное и нажал на звонок. Затем он отступил и спрятался за моей спиной.

За дверью послышались шаги. Дверь отворилась, и передо мною возникла дама (госпожа Виндиш, это единственное, что я еще смог кое-как осмысленно воспринять). Мой верный спутник, липкий пот, он же враг номер один всякого агента, поспешил заявить о себе: при виде дамы я весь взмок. Я наскоро вытер руки о брюки и тут же, смутившись от неловкости, едва успев представиться, обратился в спешное бегство, избрав в качестве спасительного укрытия жилище незнакомки. Я буквально ввалился в ее квартиру, что в сочетании с вытиранием рук о брюки вряд ли могло считаться удачным началом (а что мне оставалось делать?!). На помощь мне пришло знание местных условий: я прекрасно знал тип этих новостроечных квартир по своей прежней работе в жилконторе. С порога я взял курс на гостиную, оттесняя туда же госпожу Виндиш. Я гнал ее пред собою, как козу. В гостиной я с облегчением вздохнул, добравшись до хорошо знакомой проблемной зоны.

Тут нужно пояснить, что в таких квартирах в гостиную можно было попасть только через кухню, которая представляла собою темный закуток и отделялась от гостиной тонкой перегородкой с «раздаточным окном». Сколько раз меня вызывали раньше по поводу этих самых «раздаточных окон»! Сколько заявок и жалоб поступало ко мне из-за них! Некоторые использовали этот раздаточный прилавок как полку, благо широкая, и ставили туда всякий хлам. Поскольку вытяжкой в кухне пользоваться было практически нельзя без риска запустить к себе в квартиру запахи всей лестницы вкупе с мусоропроводом, то проветрить квартиру можно было только одним-единственным способом: открыть окна в гостиной. Соответственно, вся копоть и жир из кухни оседала равномерно на стенах и потолке этой оригинальной газовой камеры. Море удовольствия! Одни жильцы требовали стереть этот шедевр архитектурной мысли с лица земли, другие, наоборот, хотели забить всё наглухо гипроком. Сколько писем, обходов, заходов, созвонов, перезвонов, и всё только по этому поводу! Я даже завел себе отдельную папку. Как я намучился с этим объектом! Печальные картины прошлого пронеслись перед моим внутренним взором, и я почувствовал себя в родной стихии.

– Дело в том, госпожа Виндиш, – промямлил я тихим голосом, – что вот сюда-то мы и поставим, значит, наш экспонат.

Фрау Виндиш удивилась, но виду не подала и принялась послушно, будто подчиняясь командам с невидимого пульта дистанционного управления, убирать мешающие предметы – матрешки, расписные плошки, ложки. При этом она смотрела на меня большими глазами и только все кивала. Я не был уверен, что до нее дошло то, что я сказал. Я и сам был, впрочем, удивлен: такое длинное предложение уже давно не слетало с моих уст.

Штрювер, который действительно все это время старался держаться от меня подальше, – только вот что-то он как-то побледнел? – посмотрел на часы.

– Кольмей! – произнес он как спасительное заклинание, освобождающее его из плена. Он потоптался еще в квартире, пока я доставал ИОНУ из машины, но потом сразу ушел. С остальным я должен был управиться сам.

Что было дальше?

Демонстрация фонтанирующего кита была произведена уже в его отсутствие.

Позже, когда мы сидели в гостиной друг против друга за чашкой кофе, Гкби (так звали госпожу Виндиш) призналась мне, что с первого момента моего появления ее совершенно покорило то, как я вошел к ней. не церемонясь, по-мужски, как я вел себя, твердо и решительно, – сразу видно: вот человек, который никогда не сворачивает с пути, двигаясь прямо к намеченной цели. Впервые за долгие годы она видит мужчину, который, не тратя лишних слов, просто и ясно может ей объяснить, что делать. Я, дескать, человек, который сразу берет быка за рога, а не ходит сто лет вокруг да около, – она была прямо как под гипнозом!

Если бы я не боялся показаться ей совсем уж странным, я бы с удовольствием попросил ее изложить все это в письменном виде, повторить слово в слово, написать черным по белому, чтобы потом, при случае, как бы невзначай продемонстрировать это живое свидетельство Юлии.

Жизнь бьет фонтаном, а страсти бьют ключом

И вот опять, как уже не раз бывало, Пятница, собака, вторгся в мою жизнь гадким стрелочником, и пошла она совсем в другую сторону.

Движимый стремлением создать особое настроение, я расставил по всей квартире несколько ИОН и подключил их к сети. ИОНЫ весело журчали, а поскольку они работали не совсем синхронно, то все пространство, от гостиной до кухни и ванной комнаты, заполнилось жизнью, все лилось, струилось и плескалось… Мне казалось, что я нахожусь в открытом море!

Возможность свободно расставить фонтаны в квартире появилась у меня после того, как Юлия ушла от меня.

Уже первая партия, 76 моделей, – я предложил Штрюверу использовать мою квартиру для временного складирования товара, – уже эта первая поставка была воспринята ею в штыки. Никто не может заставить ее жить, заявила она, в квартире, которую какой-то «полудурок» (!) превратил в склад. И это при том, что я, удобно пристроив коробки в коридоре, где они стояли у меня аккуратными стопками вдоль стены, проследил за тем, чтобы оставить нам достаточно широкий проход.

Однажды вечером, направляясь в ванную, Юлия запнулась об одну из коробок. Я думаю, это было сделано умышленно.

Но тем не менее я, разумеется, тут же выскочил из своей комнаты отдыха и бросился к ней для оказания первой помощи.

В ответ на это она встала в позу (вцепилась побелевшими пальцами в свой халат, придерживая полы на груди) и тоном оперной дивы (и где она только этому научилась?) с нескрываемой угрозой в голосе (хотя кому ей было угрожать, когда она не могла предъявить никаких видимых следов внешних повреждений) исторгла из себя:

– Боюсь, я скоро тут рехнусь с тобой в одной квартире!

Нашла чего бояться, ничего страшного, слава богу робко подумал я про себя, и в сущности был прав. Ничего страшного не произошло. Уверенный в своей правоте, я молча смотрел на нее: оставленная мною тропа была действительно достаточно широкой!

И тут впервые в жизни мне довелось стать свидетелем того, как человек, без видимой причины, буквально стал «ловить ртом воздух». Именно это и продемонстрировала мне Юлия. Причем делала она это очень выразительно и с чувством, как мне показалось.

Она впилась в меня своими черными горящими глазами и была в этот момент необыкновенно хороша. Потом она заговорила. Правда, это далось ей не легко. С трудом она подыскивала нужные слова.

– Лобек, – выговорила она наконец, – Лобек, хочу тебе сказать в последний раз, – предприняла она еще одну попытку разогнаться. При этом она произнесла эти слова, впрочем как и все последующие, очень медленно и с расстановкой, отчеканивая каждый отдельный кусочек предложения, как надсмотрщик на галерах, отбивающий ритм молотком. – Лобек, – сказала она, стало быть, еще раз, – находясь в обществе с тобой, любой разумный человек, любая женщина может только… (паузы между отдельными словами становились все более продолжительными)… С тобою можно просто свихнуться!

(Дойдя до «свихнуться», она и в самом деле, то ли для того чтобы особо подчеркнуть общий смысл высказывания, то ли для придания большей наглядности, довольно неестественно выпучила глаза, а затем скосила их к носу, что выглядело хотя и необычно, но все же несколько искусственно.)

Я ничего на это не ответил. Девочка моя, подумал я про себя с нескрываемой нежностью и искренним снисхождением, а мне каково? Я-то ведь двадцать четыре часа в сутки нахожусь в собственном обществе! И так изо дня в день, сколько уже лет подряд. Правда, слава богу, с перерывами на сон, разной продолжительности, но далее сон, бывает, не спасает, поскольку никогда не знаешь, на что еще нарвешься… Один доктор Редлов, выступающий на первых ролях в моих ночных кошмарах, чего стоит! Как выпрыгнет, как выскочит прямо из стены со своею бандой…

Я хотел сказать что-нибудь такое утешительно-примирительное…

– Тебе обязательно нужно, чгобы последнее слово оставалось за тобой? – перебила меня Юлия.

– Нет, – великодушно сказал я, довольный, что мне удалось, как я полагал тогда, отделаться малой кровью.

Все последующие дни, однако, Юлия демонстрировала мне ледяную отчужденность. Когда мы вскоре после этого эпизода, воскресным утром, вместе (вернее, одновременно) принялись за уборку, мои коробки снова оказались для Юлии непреодолимым препятствием. Когда я, исключительно от хорошего настроения, дал ей добрый совет не биться над этими коробками впустую и не пытаться пропылесосить пол под ними, поскольку, сказал я, здравый смысл подсказывает, что пыль под них забиться в принципе не может, она отмела все мои рекомендации в сторону, назвав их циничными. Я решил как следует разобраться в этом вопросе и ушел к себе в комнату отдыха, где я сел за стол.

Долго думал я.

И надумал. Я должен написать Юлии письмо, чтобы внести, наконец, ясность в наши отношения. Много раз подступался я к этому делу: напишу несколько строк быстрым пером и тут же отвергну. Много бумаги извел я. Множество вариантов лежало передо мной на столе. И всё только начало.

Я вспомнил, как мы познакомились… Скорый поезд Лейпциг – Берлин… Кроссворд в «Вохенпост»… Река в Сибири, из трех букв… Вам подсказать?.. В памяти всплывали какие-то дурацкие мелочи. Наш первый отпуск, в палатке, под дождем, в Баабе на Балтийском море… Питались одними консервами, кровяная колбаса в банках и горчица в тюбиках. Ночь, проведенная на пляже, под тентом. Купание на заре… Вокруг вода, одна вода…

Воспоминание о воде заставило меня наконец вернуться к тому, с чего я начал, а именно к тому, что корабль нашей семейной жизни, кажется, сел на мель. Я ведь не собираюсь писать роман, а просто хочу выяснить, 1) как Юлия ко мне вообще относится и 2) готова ли она впредь проявлять сознательность в отношении моей профессиональной деятельности.

Не знаю, может быть, я все-таки выбрал неправильный тон или сформулировал всё слишком резко… Во всяком случае, когда я полтора часа спустя после того, как положил свою записку на кухонный стол, снова вернулся в кухню (чтобы, якобы, сварить себе кофе, на самом же деле в основном для того, чтобы посмотреть, дошло ли до Юлии мое скромное послание), я увидел, что Юлия на обратной стороне моего письма написала большими буквами «С удовольствием» (с тремя восклицательными знаками), далее шел, немного помельче, номер телефона, по которому я могу с ней связаться, – но только исключительно (подчеркнуто дважды) «в случае крайней необходимости».

Я взял записку со стола, перевернул ее и прочитал еще раз свой текст: «Если я тебя не устраиваю, возьми себе в мужья плюшевого зайца!»

Моей первой мыслью, после того как я снова обрел способность здраво мыслить, было позвонить Хугельману и потребовать немедленной выдачи моей супруги. Но сегодня воскресенье, и Хугельмана в конторе нет. (Могу себе представить, где он сейчас…)

К тому же выяснилось, что это не хугельмановский номер. Его номер я в свое время нашел, скорее случайно, в Юлиной записной книжке, когда обыскивал Юлину сумку – этот маленький, черный «бермудский треугольник»! – в поисках моего ключа от подвала, каковой, естественно, невозможно было найти в этом хаосе. (Тем более что он, как я выяснил впоследствии, находился, как ему и положено, в заднем кармане моих спортивных брюк.)

Тогда я взял нашу домашнюю телефонную книгу и пошел по именам. К счастью, мне не пришлось долго искать. Довольно быстро я обнаружил искомый сомнительный номер телефона рядом с именем Конни, с пометкой «дом.».

Неужели она уже давно готовилась к побегу и все эти преферансы были только прикрытием?

Неужели Конни заодно с Юлией и Хугельманом? Неужели они одна шайка-лейка? Неразлучная троица! Какими групповыми играми они там занимаются? Мне стало дурно. Я вдруг явственно услышал, как Юлия спрашивает Конни, с которой она часами болтала вечерами по телефону:

– А как у нас с партнером на завтра? Втроем все-таки лучше…

Только теперь мне открылся во всей ужасающей глубине потаенный смысл этого вопроса.

Без сил я опустился на пол, прямо тут же, в коридоре. Пятница робко подсел ко мне, и я крепко обнял его. Никого-то у нас больше нет на всем белом свете! Одни, одни-одинешеньки… Я чувствовал исходящее от него тепло… И тут холодная, трезвая мысль пронзила меня: еще не все потеряно! У меня ведь есть он, заложник!

Если я посажу Пятницу на голодный паек и буду время от времени звонить Конни с Юлией, чтобы они послушали в трубку, как он жалобно скулит, то Юлия не сможет остаться равнодушной, это должно ее заставить…

Пятница, словно прочитав мои мысли, занервничал и стал вырываться из моих объятий. Я устыдился – как может порядочный человек думать о таком! Я быстро вытер слезы – и начал обустраивать всю квартиру по-новому, сообразуясь со своими служебными надобностями. Иными словами, я (как это было описано выше) занялся расстановкой и подключением комнатных фонтанов. Началась «постюлианская» эра.

Поначалу Пятница не проявлял особого интереса к моим манипуляциям. Довольно равнодушно он следил за расстановкой. Но когда у него на глазах количество фонтанных точек все увеличивалось и увеличивалось – захватив собою и центр! – он почувствовал опасность. Шерсть у него на спине встала дыбом. (Кто посмел занять его территорию?!) Он отступил в кухню, забрался под стол и, положив голову на лапы, растерянно стал наблюдать оттуда за происходящим.

При виде первого всплывающего кита, который к тому же плевался водой, Пятница попытался его облаять и, убедившись, что кит, помешкав, все же ушел под воду, повторил, вдохновленный первой победой, свой концерт. Но это гармоничное взаимодействие условных рефлексов было всего лишь временным явлением. По мере того как я распаковывал фонтаны, заливал их водой и расставлял по квартире, не забывая их тут же подключать, гармония расстраивалась. Пятнице ничего не оставалось, как ограничиться глухим беспомощным рычанием на массовое неритмичное всплывание и погружение распространившихся по всей жилплощади китов.

На каком-то этапе я заглянул в гостиную – там, возле обеденного стола, расположился у меня один красавец ИОНА. Вхожу и вижу, что Пятница сидит как порядочный перед фонтаном и наблюдает с открытой пастью и более или менее безмолвным интересом за водным шоу.

Я не мог удержаться от улыбки.

Надо ему, пожалуй, объяснить, к чему я тут понаставил эти фонтаны, что это, мол, для того, чтобы глубже понять воздействие этих агрегатов на человека, главным образом на его душу. Я подхожу к Пятнице, кладу ему, так сказать, руку на плечо… Он же, продолжая неотрывно смотреть на фонтан, ответил на это сдержанным рычанием.

Наверное – и тут я возвращаюсь к тому самому дню, который стал поворотным в моей судьбе, – наверное, я не очень ответственно исполнял свои обязанности в отношении бедного пса в этот период нашей совместной жизни, оказавшейся наполненной бурными событиями. Но вовсе не потому, как может кто-нибудь подумать, что я, поддавшись подсознательному импульсу, решил посадить его на полуголодный режим, чтобы от одного его изможденного вида человеческое сердце содрогалось от жалости к этому замученному существу, при помощи которого я надеялся заманить Юлию обратно домой. Нет, я забросил несчастного пса потому, что был занят двадцать четыре часа в сутки! Днем я со Штрювером мотался по городу, а придя, так сказать, домой, тут же садился за составление маршрута на следующий день. (Это входило в мои обязанности, поскольку я лучше знал местные условия и считалось, что мне, как «аборигену», по выражению Штрювера, это будет проще.) Моя задача состояла в том, чтобы совместить оговоренные заранее визиты со спонтанными в избранных жилых массивах с учетом специфики предлагаемого товара. Выборочные посещения без предварительной подготовки шли у нас по разделу «полевого маркетинга».

И вот однажды вечером я склонился над картой города, пытаясь забить дыру между клиентом в Далеме, назначенным на утро, ближе к обеду, и клиентом в районе Вайсензее, которого мы собирались навестить для проведения «установочной беседы» ближе к вечеру, и только обвел карандашом квадрат Хоеншёнхаузен, которым мы могли заняться в перерыве, как до меня донесся какой-то запах. В квартире чем-то пахло. Чем – не знаю, но знаю, что несло изрядно.

То, что Пятница откровенно не подавал никаких признаков жизни, выглядело крайне подозрительно. Когда он молчит, самое страшное уже позади.

Я пошел на запах, и ноги привели меня в гостиную.

Пятница смотрел телевизор. Это нормально, я ему разрешаю. После дневных новостей я, как правило, не выключаю телевизора. Пятница тогда занят, лежит, кемарит перед экраном, а то и по-настоящему заснет. (Я, разумеется, следил за тем, что показывают; «В мире животных» я ему одному смотреть, конечно, не давал.) Но сегодня вечером показывали какую-то американскую семейную драму, ничего особенного, и Пятница лежал, не проявляя никакого интереса.

Мне было достаточно одного взгляда, чтобы в считанные секунды схватить общую картину. Еще один взгляд – и я обнаружил источник запаха: фонтан у обеденного стола. Кит только что достиг верхней точки подъема, но вместо того, чтобы выпустить теперь, как положено, струю, исторг из себя небольшое облако дыма. Дальше он должен был бы начать двигаться в обратную сторону, но с погружением в морскую пучину ничего не вышло, и выйти не могло, потому что он сел на мель. Поддон весь обмелел, он был попросту пуст! (Что категорически запрещалось инструкцией, поскольку вода в поддоне служила еще и для охлаждения.) Агрегат перегрелся. Пахло жареным. Паленой резиной.

Я выдернул шнур из розетки и открыл окно.

Когда фонтан немного охладился, я осторожно налил в него воды, чтобы проверить, где он протекает. Сначала все зашипело, задымилось, потом все стихло и вода никуда не ушла, она застряла ровно на той отметке, где ей полагалось быть. Ага. Значит, течи нет.

Когда я заполнял фонтан водой, ко мне присоединился Пятница, любопытная морда. Он стоял, уткнувшись в меня своим влажным носом. Не успел я порадоваться тому, что он так близко принимает к сердцу мои беды, как до меня дошло, что я же сегодня не налил ему воды, – надо будет сейчас же пойти налить, пока не забыл, хотя по нему не скажешь, что он умирает от жажды… И тут я понял. Тяжелое подозрение зашевелилось у меня в душе. Подозрение целиком и полностью падало на Пятницу. Ну разумеется, а как иначе? А как иначе могла исчезнуть вся вода из фонтана, если ее не вылакала эта коварная псина? У меня не было прямых доказательств, но все улики были налицо.

Подозреваемый тем временем снова развалился перед телевизором. Я подошел и без долгих объяснений выключил его. Пятница поднялся, совершенно беззлобно, и потрусил усталой трусцой в коридор. На пороге он повернулся и бросил, как всегда по окончании телевечера, прощальный взгляд, мол, доброй ночи.

Привет горячий!

Тем временем я установил, что кит, вероятно под действием высоких температур, отделился от штырька, который поднимал и опускал его. Я только слегка тронул его рукой – и вот он уже оказался у меня весь на ладони. Хорошенький итог вечера, проведенного дома: поломанный ИОНА и я – в полной растерянности.

Для начала я, не видя, какие дальнейшие шаги возможны в этой ситуации с моей стороны, отправился на кухню. Достал себе из холодильника банку пива, лежавшую у меня в ящике для овощей. Медленно прихлебывая пиво, я попытался составить план возможных мероприятий.

Первым делом я предпринял необходимые меры предосторожности и отключил все фонтаны. Затем перенес жалкие остатки поврежденного агрегата в комнату отдыха и досуга, в единственное надежное место во всей квартире.

Водрузив ИОНУ на верстак, я подверг его тщательному осмотру с целью установления масштаба повреждений. Кита уже было не спасти. Насадка внизу отвалилась, голова – под действием горячего пара – частично оплавилась. По общепринятой классификации, с которой я познакомился на занятиях Красного Креста и Полумесяца, это повреждение могло быть отнесено к ожоту второй степени, не меньше. Поддон и механический штырь не пострадали. (Мне только пришлось немножко укоротить перочинным ножичком резиновую трубку для подачи воды, проходящую внутри металлического штыря, поскольку она немного обгорела.)

И вот сижу я в своей мастерской, смотрю на фонтан и не знаю, что делать.

Нельзя сказать, что выход из строя одной-единственной модели резко снизит наш товарооборот, – обороту товара, насколько я мог судить, в ближайшее время ничто не грозило, если учесть, что мы несколько погорячились и заказали дополнительную поставку, вследствие чего общее количество товаров на временном складе составило 417 единиц хранения. Но как ни крути, рано или поздно, при подведении баланса выяснится, что одной модели не хватает.

Идея заказать дополнительную партию возникла после одного случая, о котором у меня, несмотря на то что именно с ним связаны мои первые успехи на новом поприще, остались тягостные воспоминания. У меня с самого начала было нехорошее предчувствие. И только когда уже открылась дверь, я понял, правда слишком поздно, к кому мы попали. На пороге стоял Вернер Яновский, бывший начальник РЭУ, впоследствии – исполкомовский работник, ныне – добровольный пенсионер. (В прежней жизни мы несколько раз сталкивались с ним по поводу каких-то жалоб на недоделки, каких-то экспертиз, комиссий, что-то в таком духе.) Эх, дал я маху со своими списками! Прошляпил!

Я все боялся, что он меня узнает. Но, к счастью, Штрювер целиком взял дело в свои руки и полностью отвлек внимание клиента на себя. Яновский принял нас так, словно мы пришли к нему на служебное совещание. Особенно же меня удивило то, что он – лицо, насколько мне известно, совершенно беспартийное и, более того, всегда активно выступавшее за индивидуальную трудовую деятельность как главный стимул улучшения благосостояния работников эксплуатационных служб, – провел с нами нечто вроде политзанятия для партработников системы добровольного партобразования. Он вытащил из шкафа-стенки несколько папок, которые, казалось, были приготовлены у него там на такой случай, как будто он всю свою жизнь только и ждал этого самого дня и этого самого момента.

На Штрювера это произвело неизгладимое впечатление, это было видно. До конца он, к сожалению, досидеть не смог, ему пришлось уйти.

Но я остался и был в известном смысле вознагражден за свое внимание и потраченное время подписанием договора на покушу целых трех моделей сразу! И в этом была не столько заслуга ИОНЫ – о своей роли я при этом вообще молчу, не хочу преувеличивать, – дело было совсем в другом. У меня сложилось такое впечатление, что Яновский просто соскучился по привычному действу – нацепить с важным видом очки на нос и («Ну, давайте, что у вас там») подмахнуть бумагу, превращавшуюся тем самым тут же в документ, со всеми вытекающими последствиями.

Ушел я от него тогда в некотором смятении. Когда я потом встретился со Штрювером и предъявил ему контракты, меня распирала купеческая гордость. Первый раз в жизни я гордился сделанным делом.

«Все течет…»Увечного ИОНУ я, разумеется, выключать не стал. Здесь, в комнате отдыха и досуга, куда отныне Пятнице был вход заказан, бедному ИОНЕ уже ничто не грозило. Прежде чем перейти к принятию решений по поводу того, что делать дальше, я позволил себе немного расслабиться и отдаться тишине…

Теперь, когда Юлия ушла от меня, я прекрасно ладил с ней. Никакие мелочи быта не омрачали наших отношений. В них появилось что-то совершенно новое после того, как они перешли исключительно в духовную плоскость. Я привык вести с Юлией неспешные беззвучные беседы. Я рассказал ей, например, о том, что Пятница, паршивец, снова тут нашкодничал, что постепенно он становится объектом повышенного риска. Ведь мог спалить нам всю квартиру!

Я не скрыл от нее и того, что несколько дней назад я беспощадно вымарал одну запись в моей Книге учета, которую я сделал в тот момент, когда напряженность в наших отношениях достигла своего апогея. Тогда мне эта мысль казалась откровением: «В браке, представляющем собою союз двух людей, есть что-то противоестественное». (Добавлю, что я вымарал эту запись, вероятно, главным образом потому, что она показалась мне слишком уж в духе Конни.) Что не мешало мне, впрочем, листая свой журнал наблюдений, все время останавливаться на этом месте и даже смотреть страницу на просвет, пытаясь разобрать отдельные буквы, как будто я хотел убедиться, что они пока никуда не делись.

Но это всё мелочи. Главное же заключалось в том, что мое сидение ни к чему хорошему не привело.

Перед мной по-прежнему стоял раскуроченный фонтан. Мне стало уже невмоготу смотреть на него сложа руки, и я поднялся. надел свой синий рабочий халат, достал инструменты и принялся за работу. Если не знаешь, что делать, займись чем-нибудь.

Впоследствии мне часто будут задавать вопрос о том, как мне пришла в голову эта идея и не повлияла ли на меня знаменитая строчка «Из руин восстала снова…». [2]2
  Строчка из национального гимна ГДР.


[Закрыть]Не знаю. Не могу точно сказать.

У домашнего умельца работают руки! Голова, оставаясь на своем высоком посту, только молча наблюдает за свершающимся действом. Форма стремится к самовыражению. Первый шаг, сделанный в определенном направлении, неизбежно влечет за собой и другие. Ты попадаешь с неизбежностью в круговорот, который захватывает все твое существо.

Так, мне пришлось, к примеру, укоротив резиновую трубку, укоротить и телевизионную башню, которая у меня теперь заменила кита и составляла центр композиции. Прежде чем посадить ее на клей, чтобы она к тому же не пропускала воду, мне пришлось подпилить ей ногу, под самой сферой, где был ресторан и смотровая площадка. Из-за этого она стала какая-то вся несклепистая, превратившись в кургузую конструкцию неведомого назначения, что, в свою очередь, навело меня на мысль создать вокруг нее вулканический ландшафт.

Ну и так далее. Я бегло остановился на всех этих деталях только для того, чтобы показать, что в творческом процессе бывают и случайности.

То же самое было и с названием. Когда я позже, глубокой ночью (Пятница, мерзавец, смотрел уже, наверное, десятый сон), провел первый испытательный запуск, то сразу понял: я назову ее АТЛАНТИДОЙ.

Тогда я думал, что этим дело все и кончится, что это будет единственный, уникальный экземпляр, который я планировал протащить на хвосте у ИОНЫ, контрабандно предлагая его за полцены (разницу мне пришлось бы внести из своего кармана). Вот почему я задвинул подальше в шкаф всю коробку, откуда я извлек телевизионную башню. В коробке у меня хранились сувенирные шариковые ручки, общим количеством 250 штук, в форме берлинской телебашни, каковые мне удалось спасти, передислоцировав их к себе еще в те времена, когда я работал в жилконторе. (Эти ручки предназначались для того, чтобы дарить их как «скромный знак признательности» на добрую память гражданам, которые особо отличились в благоустройстве столицы нашей родины.)

С этими-то ручками и связано мое открытие: опытным путем мне удалось установить, что если их развинтить и вынуть всю начинку, то можно запросто использовать корпус как насадку для ИОНЫ, поскольку в него идеально влезала резиновая трубочка!

На первом образце я, правда, кое-как соскреб золотую надпись «Берлин – столица нашей республики», но уже потом, когда АТЛАНТИДА пошла у меня в серийное производство, я решил оставить все как есть.

A. I. D. А. или В тисках мелкооптовой торговли

Каждое утро я выходил из квартиры, как две капли похожий на себя вчерашнего, позавчерашнего и позапозавчерашнего: костюм, кожаный дипломат, каменное лицо, крепкий шаг (кремень!).

Чтобы быть в такой форме, мне приходилось, конечно, изрядно себя накачивать перед зеркалом в ванной. Я смотрел глубоким проникновенным взглядом себе в глаза, и не просто глубоким, а очень глубоким, ведь главное – зрительный контакт. И прежде чем окунуться с головой в голубоватую брызжущую стихию и отдаться на волю бесконечных вопросов, которые, словно хищные акулы, притаились на самом дне моего мутного, особенно с утра, потока сознания (Что будет с нами, Хинрих? Куда нас несет?), делал раз двадцать подряд в бешеном темпе уже ставшее привычным «бля-бла-блё-блю-блу-бли» – гимнастику для расслабления мышц лица, полезную тем, кто встает ни свет ни заря, от чего я сразу же чувствовал себя как огурчик, готовый к труду и обороне. За завтраком я ставил себе для поднятия боевого духа Верди, и не что-нибудь – «Аиду»!

Штрювер договорился со мной, что временно я буду работать на выезде один, он же сосредоточится на дальнейшей «концептуальной» разработке дела. Причина, видимо, была в том, что наш ИОНА продавался не очень-то бойко, скорее так, ни шатко ни валко, хотя сам Штрювер, демонстрируя, как всегда, превосходное владение предметом, заявил, что машина, мол, раскрутилась, маховик запущен и все теперь пойдет само по себе, так что, дескать, нечего нам изображать из себя великих колонизаторов, когда народ уже и так охвачен. (Мой комментарий в Книге учета: «Ха-ха!»)

Последняя гениальная идея Штрювера, которой он отдался всей душой, заключалась в том, чтобы использовать в рекламных целях почтовые ящики, которые по воскресеньям преступно пусты. При этом не бросать наши письма куда ни попадя, а действовать целенаправленно и выборочно, используя при этом эффект неожиданности: по воскресеньям почты никто не ждет, значит, у нас отличная стартовая позиция, никакой конкуренции! Именно поэтому Штрювер засел теперь у себя в номере гостиницы и целыми днями сочинял различные варианты, которые он печатал на своем ноутбуке, чтобы затем прочитать мне их вечером, когда я приходил к нему для подведения итогов. Почему-то в его текстах все время находились какие-то места, которые еще нужно было бы поправить. Подозреваю, главным образом потому, что он не торопился возвращаться к нашим экспедиционным работам.