Текст книги "Любовь и Смерть. Убийство Курта Кобэйна (ЛП)"

Автор книги: Йэн Гальперин

Соавторы: Макс Уоллес
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Макс Уоллес и Йэн Гальперин
Любовь и Смерть
Убийство Курта Кобэйна

Любовь и Смерть

В пятницу, 8 апреля 1994 года в Сиэтле, в комнате над гаражом было обнаружено тело. Для уполномоченных лиц это было очевидное самоубийство. Однако тогда никто не знал о том, что впервые раскрывается только здесь – человек, найденный в тот день мёртвым, Курт Кобэйн, суперзвезда, вокалист «Нирваны», был убит.

В начале апреля 1994 года Кобэйн на несколько дней пропал без вести, или так казалось; в действительности некоторые люди знали, где он находился, и одной из них была Кортни Лав. Ныне ставшая звездой Голливуда и рок-музыки, в начале 1994 года она готовилась к выпуску своего дебютного альбома на ведущей студии звукозаписи со своей группой «Hole», и ей было тогда известно, несмотря на то, что об этом мало кто знал, что Кобэйн собирался разводиться с ней. В книге «Любовь и Смерть» представлен критический портрет Кортни Лав; и также впервые обнародованы магнитофонные записи по этому делу, записанные частным детективом Лав, Томом Грантом, человеком, которому было поручено установить правду о смерти Курта Кобэйна; эта книга знакомит нас со множеством людей, которые рассказывают о различных теориях заговора об убийстве Кобэйна. Кроме того, дедушка Кобэйна публично сделал заявление о том, что его внук был убит. Используя новые судебные доказательства и полицейские отчёты, полученные согласно Закону о Свободе Информации, книга опровергает мифы, долгое время убеждавшие мир в том, что Кобэйн сам лишил себя жизни, и показывает, что с научной точки зрения официальная версия событий неправдоподобна.

На фоне по крайней мере шестидесяти восьми последующих за этим самоубийств, начиная с 1994 года, Макс Уоллес и Йэн Гальперин, отмеченные наградой за журналистские расследования, вели десятилетнюю ожесточённую борьбу за правду, и в книге «Любовь и Смерть» они, наконец, могут представить пугающие и убедительные доказательства того, что каждое из этих самоубийств можно было предотвратить – и при этом они требуют возобновить и должным образом расследовать это дело.

Памяти

Кристен Пфафф

ВВЕДЕНИЕ

Спустя несколько дней после выхода нашей первой книги «Кто убил Курта Кобэйна?» в апреле 1998 года, на нас обрушился поток писем, телефонных звонков и электронных сообщений. В большинстве из них содержался один и тот же вопрос: почему мы не ответили на вопрос, помещённый в заглавие книги.

Отправная точка нашего расследования была сделана в 1994 году, вскоре после смерти Кобэйна, когда Йэн Гальперин был в туре по Западному Побережью со своей группой, «State of Emergency». Один из бывших членов этой группы годом раньше переехал в Сиэтл и общался со множеством людей из окружения Кобэйна, в том числе с одним из тех, кто продавал Курту наркотики, и с его лучшим другом, Диланом Карлсоном.

Когда Йэн приехал в Сиэтл, его старый товарищ по группе познакомил его со многими представителями сиэтльской сцены, включая друзей Курта, каждый из которых высказывал свои сомнения по поводу официальной версии событий. Даже тогда, вскоре после очевидного самоубийства, в Сиэтле было ощущение, что смерть Курта, возможно, не наступила от его собственной руки.

Йэн, который встречался с Куртом в 1990 году, перед концертом «Нирваны» в Монреале, не придавал особого значения этим заявлениям, пока не услышал, что частный детектив, нанятый Кортни Лав, утверждает, что Курт был убит, и что в этом, возможно, замешана Кортни. Вернувшись в Канаду, Йэн нашёл своего старого литературного партнёра, Макса Уоллеса, который тогда руководил «CKCU-FM», старейшей альтернативной радиостанцией Северной Америки, и имел устойчивые связи в альтернативных музыкальных кругах. Десятилетием ранее мы разделили награду журнала «Rolling Stone» в номинации «журналистское расследование». Мы решили начать собственное небольшое расследование об обстоятельствах смерти Кобэйна и выпустили его несколько скептическую трактовку в июньском выпуске журнала «Canadian Disk» в 1995 году. На основании этой статьи нам было поручено снять документальный фильм о теории убийства, и несколько месяцев спустя мы отправились в Сиэтл и Калифорнию для расследования дела.

Но пока мы проводили собственное расследование, теория убийства приобретала собственный непреодолимый импульс. Частный детектив Кортни Лав, Том Грант, предал гласности свою теорию убийства на многочисленных национальных и международных форумах СМИ, включая показ по главной телетрансляционной сети США. Вскоре наш документальный фильм превратился в наспех сделанную книгу, выпущенную в четвёртую годовщину смерти Курта.

Вместо того, чтобы поддержать обвинения Гранта, наша книга исследовала факты с обеих сторон, и в итоге просто позвонили в полицию, чтобы возобновить расследование. Некоторые критики посмеялись над теорией заговора, на которой основывается наша книга, но большинство похвалили нас за её объективность. «New Yorker» выдал нам кредит доверия, когда охарактеризовал эту книгу как «разумное представление взрывоопасного материала». Однако некоторые читатели, казалось, полагали, что мы были излишне разумны.

Среди несметного количества писем, которые мы получили после выхода книги, было несколько писем от судебных специалистов и сотрудников правоохранительных органов, которые говорили, что мы упустили свой шанс; из тех деталей, о которых мы рассказали, ясно видно, что Курт Кобэйн был убит. Но к тому времени дело для нас было закончено. Макс написал ещё две книги на другие темы, работал в качестве приглашённого обозревателя, ведущего постоянную рубрику в «Sunday New York Times», и снял два документальных фильма. Йэн написал три книги, устроился корреспондентом «Court TV», и начал актёрскую карьеру, получив роль друга Говарда Хьюза в фильме Мартина Скорсезе «Авиатор».

Тем временем снова стало широко освещаться в печати ещё одно громкое дело. Спустя месяц после выхода книги «Кто убил Курта Кобэйна?», бывший детектив Полицейского Управления Лос-Анджелеса Марк Фурман выпустил книгу «Убийство в Гринвиче», расследующую убийство в 1975 году пятнадцатилетней Марты Моксли – книгу, которая регулярно всеми правдами и неправдами боролась за первое место с нашей в списке бестселлеров реальных преступлений Ингрэма. Фурман указал на кузена Кеннеди Майкла Скэкела как на предполагаемого убийцу и, когда дело было возобновлено через двадцать семь лет, книге «Убийство в Гринвиче» поверили. 7 июня 2002 года Скэкел был осужден.

Фурман обнаружил самые значимые из новых доказательств спустя два десятилетия после смерти Марты Моксли. Спустя почти десятилетие после смерти Курта Кобэйна мы обнаружили собственные доселе скрытые новые доказательства.

1

Когда мы приехали в Монтесано, штат Вашингтон, чтобы взять интервью у дедушки Курта по отцовской линии, Лиланда Кобэйна, в июне 2003 года, был обычный дождливый день. Говорят, Лиланд и его покойная супруга Айрис были для Курта ближе, чем собственные родители; сообщалось, что незадолго до смерти Курт планировал отправиться на рыбалку со своим дедушкой. Хотя мы общались с ним, когда готовили нашу первую книгу, Лиланд – как и большинство ближайших членов семьи Курта – отказался давать интервью. Теперь, когда после смерти Курта прошло более девяти лет, мы узнали, что Лиланд, наконец, готов поговорить о своём прославленном внуке.

В большинстве биографий о ранних годах Курта рассказывается, что его семья проживала в трейлерном парке, что наводит на мысли о воспитании «белых отбросов». Действительно, тот маленький участок в Монтесано там, где живёт Лиланд, и где время от времени жил Курт на протяжении своей юности, официально обозначен в городском справочнике и, возможно, когда-то был предназначен для этой цели. Но когда мы приехали, то с удивлением обнаружили, что жилые помещения – это вовсе не трейлеры, а довольно маленькие домики из готовых блоков в стиле бунгало с ухоженными лужайками и красивыми деревьями. На многих подъездных дорогах оставлены лодки и тележки для гольфа, наводя на мысль о более богатом сообществе, чем мы ожидали, благодаря снисходительным биографиям и газетным сообщениям.

Лиланд тепло приветствует нас у дверей его немного тесноватого дома с двумя спальнями. Он и Айрис переехали сюда более тридцати лет назад, когда Курт был ещё маленьким, и после смерти Айрис в 1997 году Лиланд продолжает жить здесь один. Отсюда рукой подать до дома, где сам Курт недолго жил со своим отцом после развода его родителей. Когда настали трудные времена, он, тем не менее, искал убежища в доме его бабушки и дедушки. Было бы не совсем верно описывать дом как место поклонения Курту, но с того момента, как мы вошли, его присутствие можно заметить и ощутить повсюду. Первое, что бросается в глаза – золотой диск в рамке, вручённый «Нирване» в 1993 году. Под ним – китчевый густо-чёрный портрет Курта, несколько лет назад подаренный Лиланду одним из фэнов. Стены и книжные полки увешены фотографиями Курта и других внуков, в промежутках между ними – памятные таблички и призы, напоминающие об успехах Лиланда, который был чемпионом по гольфу и дартсу. Большинство связанных с Куртом памятных вещей хранятся в подвале, включая сотни фотографий и писем, посланных Лиланду и Айрис фэнами «Нирваны» со всего мира.

«Я очень горжусь им, – говорит Лиланд, немного всплакнув, поскольку он остановился перед фотографией ангелоподобного трёхлетнего Курта. – Он был хорошим ребёнком. Мне его не хватает». Он ведёт нас на экскурсию по дому, показывая множество экспонатов, связанных с его внуком, и рассказывая о мальчике, который проводил много времени в стенах этого дома. Лиланд энергичен, ему семьдесят девять, у него в ушах слуховые аппараты, чтобы исправить глухоту, приобретенную тогда ещё молодым моряком в сражении в Гуадалканале во время Второй Мировой войны, и затем спустя годы обострившуюся из-за укатывания асфальта. После его увольнения из морской пехоты у него начались серьезные проблемы с алкоголем, который, по его признанию, сделал его «другим человеком». По мнению большинства, его проблемы возникли после того, как его отец, окружной шериф, был убит, когда его ружьё случайно выстрелило. Однако, как сообщают, он стал алкоголиком после того, как его третий сын, весьма отсталый мальчик по имени Майкл, умер в учреждении в возрасте шести лет. Тем не менее, Лиланд вскоре одолел своих демонов-искусителей, стал набожным и полностью завязал с алкоголем. «Я изменился», – вспоминает он. К 1967 году, к тому времени, когда родился Курт, он стал уважаемым гражданином Монтесано, регулярно посещающим церковь и, по мнению большинства, довольно хорошим отцом и дедом, часто ухаживающим за Куртом и его младшей сестрой Ким. Но наиболее тесно Курт общался не с Лиландом, а с Айрис.

«Они были так похожи, – вспоминает Лиланд, указывая на фотографию поразительно красивой брюнетки, сделанной сразу после их свадьбы. – Курт очень любил свою бабушку. Я думаю, что Айрис была для него ближе, чем собственная мать. Склонность к искусству передалась ему от Айрис, это точно».

Лиланд достаёт коробку с детскими рисунками Курта. На одном из них, изображающем Дональда Дака, есть подпись: «Курт Кобэйн, 6 лет»; в столь юном возрасте у него уже проявился художественный талант. «Когда я это увидел, я сказал Курту: «Ты не мог нарисовать это сам, ты рисовал по контуру», и он, рассердившись, ответил мне: «Это действительно я!».

После того, как Курт навсегда уехал из родного города в 1987 году, он общался с бабушкой и дедушкой только от случая к случаю. Лиланд достаёт рождественскую открытку, полученную после отъезда Курта:

«Дорогие бабушка и дедушка: я давно вас не видел, очень по вас скучаю. Нет мне прощения за то, что я не приезжаю…. Мы только что выпустили сингл, и его уже раскупили. Я так счастлив, как никогда в жизни. Было бы здорово, если бы и вы дали о себе знать. С Рождеством!

С любовью, Курт»

Лиланд не читал нашу первую книгу, и мы уже должны были рассказать ему, о чём будет новая. После экскурсии по дому и целого часа выслушивания историй из жизни Курта и его семьи, пока мы сидели за обеденным столом, мы, наконец, уже приготовились поднимать интересующий нас вопрос, но самым трудным было начать этот разговор. Несколько лет назад два брата Лиланда покончили с собой, подкрепляя самые распространённые из всех клише об участи самого Курта – что он так или иначе унаследовал «ген самоубийства». Вполне понятно, какая это деликатная тема, и когда речь заходит о семейных трагедиях, голос Лиланда становится сдавленным. Наконец мы спрашиваем его, как они с Айрис себя чувствовали, узнав, что их собственный внук покончил с собой.

Он ответил совсем не так, как мы ожидали. «Курт не совершал самоубийства, – сухо заявляет он. – Он был убит. Я уверен в этом».

* * *

Через несколько дней и недель после смерти Курта Кобэйна в 1994 году, в его родной город Абердин, штат Вашингтон, нагрянуло множество журналистов и биографов в поисках разгадки самоубийства самого известного выходца из этого города, того самого, который Курт постоянно высмеивал в своей музыке, интервью и дневниках. В Абердине чувство безнадёжности было настолько явным, что многие уезжали, не удивляясь тому, что Курта постигла такая судьба, при таких обстоятельствах она, возможно, была даже неизбежна. Число самоубийств в Абердине вдвое превосходит общее количество самоубийств по стране, и уровень безработицы неустойчив с тех пор, как несколько лет назад лесозаготовительная промышленность приблизилась к краху. Наркотики и другие признаки безысходности приводили к глубокой депрессии.

«Как будто город был в ответе за гибель Кобэйна – это вполне понятно, – написал Микэл Гилмор, который посетил Абердин спустя неделю после смерти Курта. – Когда вы сталкиваетесь с трагической гибелью в результате самоубийства, трудно удержаться от того, чтобы не воскрешать в памяти события жизни погибшего в поисках тех ключевых эпизодов, которые привели бы его к такому ужасному концу. Если исследовать дальнейшую жизнь Курта Кобэйна, вы неизбежно придёте к тому, что вернётесь назад в Абердин – на родину, от которой он бежал».

Теперь мы приехали в Абердин спустя девять лет в поисках новых разгадок.

Через три часа после нашего интервью с Лиландом, проехав несколько миль по шоссе, мы натыкаемся на неожиданно ценный источник сведений о Кобэйне: это две женщины лет двадцати, мальчик семнадцати лет с тонкими длинными волосами, и малыш. Они слоняются у автобусной остановки, когда мы останавливаемся, чтобы спросить дорогу, и мы поспешно заводим разговор о самом известном сыне Абердина.

Они слишком молоды, чтобы знать Курта, но мы спрашиваем их, слышали ли они когда-нибудь его музыку. «Да тут больше никто не слушает такую дрянь», – отвечает мальчик, очень похожий на юного Курта, только без характерных сияющих голубых глаза. Он говорит, что сейчас в Абердине рулит хип-хоп и «смертельный металл». Они делают нам предложение, от которого мы не можем отказаться: «Хотите посмотреть на его дом?», и затем продолжают поездку, втиснувшись в нашу машину. Ребёнок, зажатый между своей матерью и скейтбордом, радостно ёрзает в ожидании приключения. «А потом, если хотите, мы познакомим вас с одним из старых друзей Курта», – говорит Отам1, двадцатитрёхлетняя мать. Она сказала, что дома у неё ещё двое детей, а затем отваживается спросить: «А вы – из службы по борьбе с наркотиками?».

Пока мы мчимся по улицам этого зловещего города мимо одних лишь церквей и баров, невольно вспомнилось описание Дэйла Кровера, абердинского друга Курта, который однажды сказал: «Здесь нечего делать, только курить траву и поклоняться Сатане». «Это правда?» – спрашиваем мы наших импровизированных гидов. «Ещё как, – говорит парень. – Ах, да, и ещё можно кататься на скейтборде. Это тут всегда есть».

Наша машина, набитая битком, подъезжает к маленькому, безупречно отделанному дому 101 на Ист-1-стрит в городском квартале, который здесь носит название «квартиры». Семья Курта переехала сюда вскоре после его рождения из дома, который они снимали в находящемся по соседству Хоквиэме. Его отец, Дон, работал механикам на местной автозаправочной станции «Шеврон», чтобы содержать семью, в то время как его мать, Венди, заботилась о Курте, родившимся 20 февраля 1967 года, и его сестре Ким, которая родилась три года спустя. Венди экономила и откладывала часть заработка Дона, чтобы купить дом – символ респектабельности, объявляющий о достижении уровня среднего класса, и решительном шаге вперёд от её собственного происхождения из рабочего класса. Она решила, что её дети обязательно чего-нибудь добьются и им, в конце концов, удастся избежать тупика, который представлял собой Абердин для большинства детей, которые выросли здесь.

И все же отец Дона Лиланд никогда не одобрял Венди или то, что он называл её «карьеризмом».

«Я думаю, она считала себя лучше нашей семьи, – вспоминает он. – Она всегда критиковала Дона, потому что он себя недооценивал. Она хотела, чтобы он зарабатывал больше, и всегда была недовольна».

В Абердине не чествуют его статус колыбели музыкального движения под названием грандж. В самом деле, первое, что замечаешь, когда едешь по городу в поисках признаков того, что здесь росла суперзвезда – то, что их нет вообще, даже в музее, посвященном сохранению местной истории. В музее есть много свидетельств того, что Абердин одно время гордился своими борделями, которых было более пятидесяти, и они обслуживали лесорубов и моряков, пока их не закрыли на волне нравственности в 1950-х годах. Но местные жители как будто бы боятся заявить о том, что Кобэйн – один из них.

Мы спрашиваем смотрителя музея Дэна Сирса, правда ли, что в Абердинском Музее Истории нет ни единого упоминания о Кобэйне из-за града насмешек, которыми Курт наградил город – город, население которого он когда-то описал как «крайне фанатичных, жлобствующих, жующих порошок, охотящихся на оленей, убивающих гомиков лесорубов».

«Ничего подобного, – отвечает Сирс. – Это из-за того, что мой предшественник сказал, что не хочет, чтобы сюда всё время ходили толпы длинноволосых хиппи». Он замечает, что мы сегодня уже третьи, кто спрашивает о Кобэйне. Всего несколько минут назад он отвечал на вопрос сорокалетнего мужчины и его сына, которые проехали тысячу миль, чтобы посетить родной город Курта.

Сирс действительно рекомендует одно связанное с Куртом место в Абердине, который мы, возможно, захотели бы посетить, но даже это уважение, кажется, рассматривалось со своего рода обиженным замешательством. Несколькими годами ранее местная водительница грузовика Рэнди Хаббард, ставшая скульптором, создала 600-футовую бетонную статую Кобэйна в натуральную величину в гараже магазина глушителей своего мужа. «Я думаю, что во всех нас есть частица Курта Кобэйна, – объясняет Хаббард, которая была знакома с Куртом, когда их семьи жили в Абердине в квартале друг от друга. – Когда мы познакомились, он был таким маленьким. По словам Курта, жители Абердина не любили изменений или культуры. Я хотела поместить что-нибудь на въезде в город, чтобы показать миру, что некоторые из нас любили Курта».

Сперва абердинский муниципалитет одобрил её предложение установить памятник в парке у восточного въезда в город. Но потом от местных жителей начали поступать гневные письма и звонки, и члены городского муниципалитета быстро пошли на попятный. Местный президент торговой палаты подвел итог общему настроению: «Многие заслуживают почёта. [Но] есть разница между тем, кто известен, и тем, кто имеет дурную репутацию».

Сегодня памятник запрятан среди автомобильных деталей и засаленных тряпок. Это и к лучшему; Курт бы этого никогда не одобрил. Он не хотел иметь никакого отношения к Абердину или его жителям, что ясно дал понять его товарищ по группе Крист Новоселич, когда он публично угрожал разбить статую на части, если её когда-нибудь торжественно откроют. «Если кто-нибудь воздвигнет Курту памятник, я его сброшу», – сказал Новоселич в 1994 году. – Он бы этого не хотел. Это – не то, чем собирался стать Курт». (Несколько лет спустя Хаббард создала первую скульптуру – памятник пожарному – которую установили в Граунд Зиро – эпицентре взрыва 11 сентября).

Но если город был не в состоянии гордиться своим самым известным сыном, кажется, что каждый здесь как-то связан с Кобэйном и очень хочет поговорить об этом, что мы обнаружили, когда портье нашей гостиницы сказала нам, что ходила вместе с Куртом в детский сад».

«Он был тихим парнем, – вспоминает Бобби Фаулер. – Дети имели обыкновение дразнить его, потому что он был из бедной семьи. У него не было тех вещей, которые были у других детей. Он боролся со своей мамой – это было общеизвестно. Она плохо с ним обращалась. У семьи Курта было не так много денег». Это не совсем согласовывается с описанием Курта, которое приводит его официальный биограф, Майкл Азеррад, в 1993 году. «Я был чрезвычайно счастливым ребенком, – вспоминал он. – Я постоянно вопил и пел. Я не знал, когда угомониться. Меня в итоге били дети, потому что когда я хотел играть, я становился таким возбуждённым. Я очень серьёзно воспринимал игру. Я был просто очень счастлив».

С раннего возраста у Курта был воображаемый друг по имени Бодда, с которым он познакомил свою семью, и для которого он потом выделил специальное место за столом. Когда пятилетний Курт был задержан абердинской полицией как главный подозреваемый в истязаниях соседской кошки, вина была возложена на Бодду. Но если не считать краткого периода пребывания на риталине для контроля его гиперактивности – состояния, которое должно было постепенно естественным образом сходить на нет, когда его родители ограничили употребление им сахара – по мнению большинства Курт был типичным маленьким мальчиком.

Говорят, что ключ к объяснению того, что привело его счастливое детство к внезапному крушению, можно найти на стене в его доме на Ист-1-стрит – куда наши новые друзья отвезли нас, где мы сделали первую остановку в нашем Кобэйн-туре по Абердину. Здесь юный Курт будто бы нацарапал на стене своей спальни: «Мама плохая, папа плохой, вот почему я несчастный такой» после того, как отношения его родителей начали портиться, и он слышал, как они почти постоянно дрались. История, впоследствии много раз рассказанная его матерью, возможно, недостоверна, но её постоянно повторяют летописцы, пытающиеся объяснить его путь к самоубийству, каждый из которых прослеживает его путь по наклонной с развода его родителей в 1975 году, когда Курту было восемь лет. Это первое из длинной вереницы клише, которые монотонно повторяются, почти как мантра, теми, кто ищет подходящие ответы на вопрос, что же привело его к такому концу.

«Конечно, развод его родителей подействовал на Курта, – говорит его дедушка. – На какого ребёнка не повлияет то, что его родители расходятся? Но я думаю, что иначе немного позже не произошло бы настоящего удара, в котором, как я предполагаю, был виноват этот развод».

Как почти все те, с кем мы говорили в Абердине, Лиланд нарисовал неприятную картину отношений Курта со своей матерью. «Она действительно была к нему равнодушна, пока он не стал известным. Она не хотела иметь с ним дела. Возможно, она не могла справиться с ним или что-то в этом роде, хотя с ним не возникало особых проблем».

Когда Дон, наконец, уехал из дома вскоре после того, как Курту исполнилось девять лет, Венди пригласила к себе жить своего нового приятеля, человека, которого Курт позже опишет как «мерзкого, громадного избивателя жены». Осознав себя в роли отца, приятель матери зачастую устраивал Курту порку за малейшую провинность. Отказ его матери от опеки над ним стал причиной ухода мальчика в свой собственный маленький мир. Венди позже признавала, что этот человек был «чокнутым – параноидальным шизофреником». По предложению своего нового приятеля она вскоре позволила Курту уйти жить к своему отцу, который снимал маленький домик неподалёку от Лиланда и Айрис в Монтесано.

Хотя Лиланд сурово отзывается о том, как его невестка обращалась с Куртом, он не жалеет обвинений и для собственного сына. Сначала, вспоминает он, Курт был крайне счастлив, живя с Доном. «Они обычно ходили на рыбалку, и всё время проводили вместе. Они делали всё то, чем обычно занимаются отец и сын. Курту было хорошо. Не думаю, что я – единственный, кто заметил, что он был в восторге от того, что ушёл от матери. И я думаю, что Курт никогда в жизни не был так счастлив, как тогда».

Вскоре это изменилось, когда Дон встретил женщину с двумя детьми и женился на ней. Новая мачеха Курта делала всё, что могла, чтобы заслужить его любовь. Но проблема была не в ней.

«Я сразу же заметил одну вещь после того, как Донни женился на этой женщине – он относился к Курту иначе, чем к её детям, – говорит Лиланд. – Они могли делать всё, что угодно, но их не наказывали, но если Курт делал что-то не так, ему по полной попадало от отца. Донни никогда не хотел разводиться с Венди, и я думаю, что он боялся, что его новая тоже бросит его, и поэтому он лез из кожи вон, чтобы угодить ей. У неё были сын и дочь, и если на столе лежало яблоко, один из её детей мог взять яблоко, откусить от него кусок и положить его обратно на стол, но если бы это сделал Курт, Донни отвесил бы ему затрещину или что-то в этом роде. Я говорил Донни: «Ты потеряешь своего мальчика». Я сказал: «Чёрт возьми, ты должен обращаться с ним так же, как и с её детьми», но он возразил: «Что за бред – я не обращаюсь с ним по-другому». Я знаю, что Курт обижался на это, и я думаю, именно тогда действительно появилось множество проблем».

Когда Курт был юным, дети в Абердине и Монтесано обычно делились на три категории – качки, рокеры и «неудачники». Курт находился где-то посередине между двумя последними. Сейчас, объясняют наши молодые компаньоны, всё так же есть три отдельные группы, только квалификации теперь другие: ты или «скричер» (тот, кто курит траву), или «твикер» (тот, кто употребляет кокаин), или «джанки» (тот, кто употребляет героин или крэк).

Мы понимаем, что Донни Коллиер – несомненно, «скричер», когда первое, о чём он спрашивает нас, это есть ли у нас «хорошая канадская травка». Наши новые друзья привезли нас на встречу с Коллиером в его маленький домик в Северном Абердине, потому что он предположительно был «очень близким другом Курта». Вскоре становится ясно, что Курт был другом не столько Коллиера, сколько его дяди Дэйла Кровера, члена местной группы «Melvins», впоследствии ударника «Нирваны».

Любовь к поп-музыке развилась у Курта в раннем возрасте, когда он слушал свои любимые группы «Beatles», «The Mamas and The Papas» и «Monkees» на старом стереомагнитофоне своей тёте Мэри. Несмотря на это или из-за того, что он постоянно стучал на барабане, ни один из его родственников никогда не думал, что юный Курт будет иметь такую тягу к музыке. Все просто предполагали, что он будет художником после того, как один из его рисунков поместили в школьной газете, когда ему было шесть лет. Но поскольку он всё больше и больше отдалялся от новой семьи своего отца, музыка, а не живопись, стала его спасением. Дон серьёзно увлекался рок-н-роллом и вступил в Музыкальный Клуб Коламбия-Хаус («Стань обладателем двенадцати пластинок всего за цент».). Когда начали приходить пластинки, Курт обнаружил, что существует более тяжелый саунд, чем жвачный поп, который он всегда любил. Это вскоре привело его в новый круг друзей – группу хэви-металлистов гораздо старше него и курящих траву, которые собирались, чтобы послушать и обменяться пластинками таких групп, как «Kiss», «Aerosmith» и «Black Sabbath». «После того, как они вызвали у меня интерес к этой музыке, – позднее вспоминал Курт, – я начал превращаться в этакого маленького стоунера».

К тому времени, как он получил на четырнадцатилетие свою первую гитару от своего дяди Чака, Курт уже решил, что будет рок-звездой. Когда он начал брать уроки игры на гитаре, он хотел играть только «Led Zeppelin», вспоминает Уоррен Мэйсон, гитарист из группы брата Венди Чака, который помнит «маленького белокурого мальчика, наблюдающего, как мы играем». Мэйсон по-прежнему публикует по всему Абердину объявления, приглашающие местных жителей обучаться у «человека, который учил играть на гитаре Курта Кобэйна».

Чак заплатил Мэйсону 125 долларов за старый «Gibson Explorer» и подарил его Курту. «На первом уроке я спросил Курта, может ли он что-нибудь сыграть, и он согласился, – вспоминает Мэйсон. – Он играл «Louie, Louie» на одной струне. Впоследствии Курт признал, что многие из его песен базировалось на «Louie, Louie», где была одна и та же последовательность из четырёх-пяти аккордов. Когда я спросил его, чему он хочет научиться, он сказал, что хочет разучить «Stairway To Heaven». Его любимой группой в то время была «ELO»». Спустя годы Курт пришёл в ярость, прочитав в «Rolling Stone» интервью с Мэйсоном, изобличающее Курта в том, что с ранних лет он любил «Led Zeppelin» и другие мэйнстрим-группы. «Его также взбесило то, что я сказал, что он был хорошим ребёнком», – вспоминает Мэйсон. Хотя такие группы, как «The Sex Pistols» и «Ramones» уже задавали тон музыкальной революции, которая однажды изменит его жизнь, панк-рок всё ещё не проник на абердинскую сцену.

К пятнадцати годам, будучи не в силах жить с женой Дона и своими сводными братом и сестрой, Курт курсировал взад-вперёд между домами своих родителей. Но терпение его матери истощилось – его поведение становилось всё более и более бунтарским, особенно после того, как Курт был арестован за то, что написал спреем «Гомосексуализм – это круто» на стене местного банка – поступок, больше отражающий его склонность к тому, чтобы позлить местных жителей, чем его сексуальную ориентацию. Венди отправляла его к многочисленным родственникам, включая его бабушку и дедушку, которые по воскресеньям брали его с собой в церковь. Он не особенно читал проповеди, вспоминает Лиланд, но он любил музыку, и какое-то время Курт даже пел в хоре, где он мог отточить свои вскоре проявившиеся отличные вокальные способности.

А потом в возрасте шестнадцати лет Курт Кобэйн открыл для себя панк благодаря другу по имени Мэтт Лакин, с которым Курт познакомился в самом непривлекательном месте. Они играли в одной команде Малой лиги бейсбола, куда Курт попал для того, чтобы угодить своему отцу (или, как он впоследствии утверждал, чтобы никто не обвинял его в том, что он – качок). Мэтт был басистом местной группы, в насмешку названной в честь умственно отсталого служащего «Трифтвей» по имени Мелвин, который любил лазать по крышам. За год до этого Курт учился в том же художественном классе средней школы, что и лидер «Melvins» Базз Осборн, когда те ещё были группой, исполняющей кавер-версии песен Джими Хендрикса / «The Who». Но на тот момент группа была нацелена на злой, мятежный панковский саунд – музыку, как раз подходящую для того, чтобы послать подальше всех тех, к кому они питали ненависть – местных жлобов, качков, стоунеров и, больше всего, своих родителей. Лакин и Осборн стали одалживать Курту свои драгоценные потаённые запасы кассет с панком и новой волной, наряду с самым дорогим – книгой с фотографиями «Sex Pistols». Вскоре он примкнул к другим «клинг-онс» – прозвище местных «неудачников», собиравшихся вокруг «The Melvins» – в абердинском месте для репетиций, где группа играла музыку, которая изменит мир Курта.