Текст книги "Цветы всегда молчат (СИ)"
Автор книги: Яся Белая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
62
Цветы всегда молчат
особенно, специалисту по волновой природе вещей в нём, осознавать, как бурлят и смешиваются энергии космоса и организма. Нравилось, прикрыть глаза, потому что даже так мир вокруг – зримый. Нравилось слышать, как поёт катана, рассекая воздух…
Тренировки умиротворяли, приводили в порядок дух и мысли…
***
… Мастера Ордена были удивлены тем, что он не просто принял своего демона, но, словно подружился с ним. В основном Садовники боялись и ненавидели свою демоническую природу. Многих очень угнетало ощущать себя чудовищем. А были и те, в ком демон побеждал человека.
Ричард же, на первом своём испытании сразу же заявил:
– Но ведь во тьме, в самых её глубинах, тоже есть свет!
– Верно, мальчик, – сильно коверкая английский, сказал Накамура-сэнсэй, гостивший в то время у старейшин Ордена, – в чёрном столько же белого, сколько в белом чёрного. – И, положив руку ему на плечо, спросил: – Поедешь со мной?[4]
Ричард кивнул. И Накамура-сэнсэй увёз его на пять лет в Страну Восходящего Солнца. Назад он вернулся мастером меча и аспирантом сразу трёх кафедр Оксфордского университета – филологической, географической и биологической… В университет он поступил ещё в двенадцать лет, когда открыл свой первый остров... Жить в Японии, а учиться в Британии – труда не составляло, потому что первый навык, который прививали в Ордене, – создание пространственных коридоров, позволявших переноситься из одной точки мира в другую едва ли не со скоростью мысли …
Остров же он открыл походя, сверив данные из судовых журналов – сэнсэй их коллекционировал
– нескольких путешественников. Ричард записал свои выкладки и предположения, приложив копии из этих журналов, которые сам тщательно составил, а также точные координаты долготы и широты, запечатал в конверт и отправил на географический факультет Оксфордского университета. Оксфорд был его мечтой с той поры, как он осознал, что такое обучение вообще. Ответ пришёл лишь спустя несколько месяцев – даже через бумагу было видно как заведующий кафедрой брызжил слюной от восторга. В письме сообщалось, что он, Ричард Торндайк, зачислен сразу на второй год обучения географического факультета Оксфордского университета: остров действительно находился в указанном месте и имел вулканическое происхождение. Узнав о зачислении, Ричард радовался, как может радоваться двенадцатилетний мальчишка, у которого исполнилась заветная мечта…
Сила Садовника позволяла видеть скрытую сущность вещей. Например, что весь мир буквально пронизывают волны, колебания. Недаром же вначале было Слово… И если ты слышишь это Слово, ловишь эту волну, то ты начинаешь вдруг понимать всё сущее – и звучание земли, и музыку сфер, и язык цветов… Поэтому Ричард подал ещё документы на филологический и на биологический, куда его также приняли без вступительных испытаний.
Вернувшись в Англию, он вынужден был вновь поселиться у Эрмиджа. Таково было требование Мастеров – следовало учиться смирению, иначе тварь, что жила внутри и время от времени требовала крови, не удержать, сказали ему. К тому же, как бы там ни было, именно из-за этих людей ты живёшь и дышишь, учись быть благодарным за любую мелочь.
В «Маковом плёсе» как обычно было полно народу, и когда он вошёл – все они замерли и притихли. В памяти ещё оставались растерзанные трупы Сесил и Моузера.
Ричард вежливо поздоровался с роднёй и сел по правую руку Эрмиджа, на правах его единственного, хоть и приёмного сына. Но теперь родственники, встретившись с оточенными
63
Цветы всегда молчат
клинками его взгляда и дерзкой улыбкой, начинали всерьёз задумываться, стоит ли с ним связываться. Один только Роджер так ничего и не понял: за эти годы он деградировал совсем, превратившись в жирного слюнтяя, но жажда мести за мать бушевала в нём. И вот, выследив Ричарда в одном из тёмных коридоров, он решил навешать ему, как следует. Но каблук Ричардова ботинка врезался в нос Роджера с такой скоростью, что тот не успел проследить, и силой, что у бедного жирдяя подкосились ноги… А потом Роджера выволокли на улицу и, снова подрубив парой приёмов, долго и со смаком макали лицом в ближайшей луже. После этого Ричарда больше не донимали.
Ему исполнилось шестнадцать, когда в дверь постучали и принесли письмо. Оно оказалось на имя Ричарда Торндайка и являло собой приглашение к одному из лучших стряпчих Лондона. Эрмидж хотел, было, отправиться с ним на правах опекуна, но Ричард пригвоздил его к месту холодным взглядом и сказал, что с этого момента он сам ответственен за свою жизнь. Адвокат, мистер Гинбош, вручил пухлый пакет, в котором сообщалось, что отныне, по достижению шестнадцати лет, он, Ричард Торндайк, становится владельцем солидного состояния – сумма стояла просто астрономическая! – и нового дома в Хэмпстеде. А также из конверта выпала записка. Совсем коротенькая, но заставившая его дрожать: «Прости за всё. Твой отец».
У Ричарда перехватило дыхание. Он, к вящему ужасу юриста, рухнул на колени и, вцепившись в волосы, горестно вопросил мироздание: «Почему?» Плакать за эти шестнадцать лет его отучили.
Найти следы отца, узнать его имя, не удалось, даже прибегнув к помощи Мастеров Ордена. Но в новый дом он переехал с удовольствием – жить у Эрмиджа ему было невыносимо физически: очень трудно передвигаться, когда стараешься не касаться стен, предметов, людей, словно всё пространство вокруг поражено страшным недугом.
Дом действительно был совсем новый: Ричард даже встретил маляров, уносивших стремянки и ведра из-под краски. Он тут же отозвал в сторону бригадира и сказал, что хотел бы внести некоторые изменения в проект. Тот, шокированный дерзостью мальчишки, возмутился: мол, как можно что-то говорить, даже не посмотрев. На что Ричард ответил, что более чем уверен, что ванных в доме не достаточно и запихнул рабочему в карман пачку банкнот. Тот, отродясь не видевший таких денег, сообщил, что готов приступить к перестройке немедленно.
Теперь Ричард мог полностью отдаться тому, что так любил, – науке, и работе над силой Садовника.
В девятнадцать он написал свою первую книгу, в двадцать – стал действительным членом-корреспондентом Королевской академии наук.
Тогда же отправился в свою первую экспедицию. Это стало серьёзным испытанием, так ради него никто не стал бы устраивать баню на привале, а его чистоплотность за те годы, что он жил в доме со всеми удобствами, превратилась почти в патологию. Да и признаться своим коллегам по экспедиции в такой проблеме, как страдания от невозможности помыться, было мучительно стыдно.
***
Ричард закончил тренировку. Вернул мечи на место, снова выкупался, поскольку даже малейший запах пота ассоциировался у него с грязью, чисто выбрился, причесался и, одевшись в простой, светлый и очень элегантный домашний костюм спустился на кухню…
… – Будете делать кофе, сэр? – поинтересовалась Лэтти, вот уже пять лет бывшая у него поварихой.
– Да, – поздоровавшись, весело отозвался он. – А как там наши коричные булочки?
64
Цветы всегда молчат
– Уже готовы, сэр.
– Отлично. Давай их сюда.
– Пудрой посыпать.
– Разумеется, но так, чтоб я этого не видел, – и он отвернулся к плите готовить кофе.
– Ох, балуете вы её! – покачала головой Лэтти.
– Да, и получаю от этого колоссальное удовольствие.
– А я вам, сэр, вот так скажу – были бы вы с ней построже, может, она бы не так капризничала. А то иной раз – уж простите, слышала! – она вам такое как скажет, что я не знаю, как вы терпите.
– Я не терплю, – покачал головой Ричард, – я люблю. Это большая разница. И давай больше не возвращаться к этой теме.
– Как скажите, сэр. Я-то как лучше хотела.
Он промолчал, поглощённый приготовлением завтрака. Кофе, наконец, закипел, и он налил его в чашечку, добавив туда сливок и насыпав сахару, положил на блюдце парочку ароматных булочек, красиво расставил всё это на подносе и пошёл в холл, где его уже ждал посыльный с тремя красными розами. Расплатившись, Ричард уложил цветы между чашками и пошёл наверх. Чтобы отворить и затворить дверь почти бесшумно и ничего при этом не уронить, пришлось постараться. Но он справился успешно и, поставив поднос на туалетный столик, опустился на колени возле неё…
Джози спала, откинувшись на спину… Длинные, ниспадавшие почти до ягодиц волосы, рассыпались по постели и укрывали свою хозяйку, подобно шёлковому одеялу, переливаясь золотом и перламутром. На пухленьких вишнёвых губках играла улыбка. Бретелька сорочки сползла с хрупкого плечика, являя взору темную родинку и приоткрывая соблазнительные полукружья её совершенных грудей. Её белая кожа – нежнее атласа, а под ней – голубоватые прожилки. Крошечные, самой прелестной формы, ступни выглядывали из-под небрежно накинутой простыни.
Каждый раз, когда Ричард видел свою жену, особенно вот так вот спокойно спящей, его охватывало чувство ирреальности происходящего. Что может маленькая прекрасная фейри делать рядом с таким, как он?
Подушечками пальцев он осторожно коснулся плеча, скользнул выше, к шейке, где под тонкой кожей билась жилка пульса. Демон внутри него довольно заурчал. Раз в год Садовникам разрешалось угощать тварей, что жили в них, Нектаром своего Цветка. Ричард считал это жутким и аморальным. Но сейчас, чувствуя не просто биение крови, но и сам её вкус – упоительно-сладостный – он едва боролся с искушением. Потом всё-таки наклонился и едва ощутимо коснулся губами заветного местечка… Её кожа благоухала розами…
Ему нравилось обуздывать демона в себе. Она его, только его. И он никому не отдаст её. А уж тем более тёмному себе.
Хотя один раз уже отдал…
И что сломалось во мне…
Эти, случайно подслушанные слова её исповеди, заставляли его люто ненавидеть себя. Как он мог?! Как он посмел сломать цветок?! Что он наделал?
Да, кончено, она в ту ночь перешла все границы. Она била по самому больному. Но ведь она была лишь испуганной маленькой девочкой, которой только что рассказали, что происходит в спальне
65
Цветы всегда молчат
между мужчиной и женщиной. А он был неприятен ей. А он? Что сделал он? Отомстил ей за то, что с ним сделали другие? Выплеснул на неё годами копившиеся боль, отчаяние злость. Но ей-то, ей, бывшей его светом и смыслом, – за что?
Хорошо, хоть не обратился…
Он столько лет мечтал о семье. О своей настоящей семье. Он всегда представлял, что в его семье отношения будут строиться на нежности, доверии, взаимопонимании. И вместо этого причинил страдания той, которою хотел уберечь от всех бед на земле. Имеет ли он теперь право клясться в любви и не грош ли цена его клятвам? Почему не проявил чуткость? Не увидел, как ей страшно?
– О, Джози, любимая моя, цветочек мой, ангел мой! – шептал он, задыхаясь от нестерпимой боли.
– Всё будет именно так, как ты сказала: палачи обязательно придут за мной, и я отдамся в их руки! Я ведь похитил драгоценный цветок из райского сада и измучил его! Я не имею права жить!
Он встал, пошатываясь, вышел из её спальни и там уже сполз по двери. Пришлось расслабить шейный платок, потому что воздуху не хватало. Разумеется, она отказалась теперь от его нежности. Всё должно быть в своё время – первый постулат ухода за цветами. Теперь поздно что-то менять, он – реальность: болезненная, неприятная. Ему никогда не стать мечтой. Поэтому он и запретил себе касаться её. Для него это была худшая пытка на земле. Но это нужно, чтобы смириться. Чтобы запретить себе надеяться. Он должен жить, радуясь каждой минуте, что они ещё вместе…
Ричард несколько раз судорожно вздохнул и подумал, что если бы пару лет назад кто-то сказал ему, что он будет вот так вот корчиться у порога своей супружеской спальни, он бы рассмеялся глупцу в лицо…
Он встал, оправил одежду и пошёл в кабинет. Завтра его ждали в университете с лекцией, а он ещё и не приступал к подготовке. Кабинет граничил с библиотекой, где Ричарад, набрав приличную стопку книг, вернулся к себе за стол и принялся за работу. Тема, занимавшая его, касалась причин сравнения женщин с цветами в религиозных и философских практиках разных стран…
***
… Вторым и, пожалуй, даже более важным навыком, которому в обязательном порядке обучали Садовников, был секс. Ведь именно в интимной близости раскрывается глубинная суть женского естества, именно так наиболее полно понимается природа женщины, именно так она расцветает, превращаясь из бутона в прекрасный цветок. Поэтому сексуальному образованию неофитов в Ордене уделялись особое внимание. И если с теорией и философией секса у него всё было отлично, то вот с практикой возникли определенные трудности. Дело в том, что собственный слишком ранний и слишком отвратительный опыт, заставлял его бояться подобного рода прикосновений, а не желать их. И тогда он решил для себя, что процесс вполне можно изучать с чисто технической стороны. И такой подход сработал. Ричард подошёл к получению нового опыта со свойственным
ему педантизмом: записывал и анализировал получаемые данные, суммировал их, делал определённые выводы… и искренне не понимал, почему люди готовы совершать невообразимые поступки ради одного лишь соития. Ну да, отмечал он, данное действие не лишено некоторой доли приятности, но чтобы терять из-за этого голову – увольте! Человек отлично контролирует свою физиологические потребности, эту – в том числе, решил для себя Ричард. Подчинять свою волю и разум какой-то вспышке, химической реакции в мозгу, казалось ему верхом глупости. Он всякий раз удивлялся, когда слышал или читал о необоримой роковой страсти, и понимание сути происходящего оставалось для него загадкой. В его объятиях побывали разные женщины – и изысканные японские гейши, и необузданные дочери южных морей, представительницы разных рас, наций, сословий, но ни одна из них не заставила его сердце трепетать, а рассудок – мутиться.
66
Цветы всегда молчат
К тому же для него падение в бездну сладострастия было невозможно ещё и по причине того, что он был слишком чистоплотным и слишком эстетом, поэтому беспорядочные жадные половые связи виделись ему чересчур грязными и отвратительными. Он не разу не позволил ни одной женщине втянуть себя во флирт, попытаться завоевать его. Он всегда и с достаточной степенью холодности, а то и цинизма, ясно давал понять, что женщин он выбирает сам, тех и тогда, когда ему это нужно. Сердец не разбивал, потому что никогда не давал ложных надежд…
Правда, однажды случилось нечто, что заставило его несколько, но не существенно, изменить свой взгляд на кое-какие моменты. То была его третья экспедиция в южные широты: он тогда изучал муссоны и теплые течения, что брали своё начало в этих краях. Остановились на одном из островов. Совсем крохотный, он даже не значился на основной массе карт. Остров населяло племя, поклонявшееся женскому божеству. По вере туземцев, богиня, раз в несколько спускалась на землю, чтобы воплотиться в смертную женщину. Воплощённая богиня была окружена всяческим почётом и уважением, и малейший её каприз немедленно исполнялся. В этот раз, едва увидев прибывших на остров, она тут же заявила, что желает дракона с четырьмя глазами. Участники экспедиции даже сначала не поняли, о ком идёт речь. А когда, наконец, сообразили – стали подкалывать. И едва ли не силой затолкали его в шатёр богини.
Она, как и полагается небожительнице, была очень привлекательна. Хрупкая, невысокого роста, не такая, конечно, как его крошка Джози, в которой всего-то пять футов ростику, но рядом с ним казавшаяся весьма миниатюрной, большеглазая. Её кожа отливала бронзой, а волосы были темнее воронова крыла.
Она подошла к нему, позвякивая множеством браслетов, положила руку на живот, обогнула вокруг него, при этом он следил за ней взглядом: ему было крайне любопытно то, что она делает.
Наконец, она отступила и вернулась к себе на ложе из пальмовых ветвей и каких-то цветов. И не глядя на него, но принимая при этом соблазнительную позу, проговорила (любой Садовник может понимать Цветок, на каком бы языке тот не говорил, а то, что перед ним был Цветок, Ричард уже понял):
– Я ведь угадала: ты – Дракон? – она потянулась, как сытая кошка.
– Нет, я пока лишь рядовой Садовник. Мне ещё очень далеко до настоящего Мастера-Дракона.
– Жаль, но крылья твои всё равно прекрасны, – она похлопала ладошкой: мол, иди сюда. Он подошёл, сел с ней рядом. От неё дурманяще пахло. Она потянулась и тронула крылья, которые не мог видеть простой человек. – Просто прекрасны…
– А ты у нас значит … – он уже, было, протянул руку, чтобы коснуться чистого абриса её лица, но тут же одёрнул руку, считав её силу: – … Венерина Мухоловка!
Она хищно и самодовольно улыбнулась.
– Ублажи меня! – протянула она, томно выгибаясь. – И если ты мне не понравишься, я велю тебя казнить.
– Вот как! А если понравлюсь? – поинтересовался он, потянувшись к ней. Он провел пальцами от плоского животика до плеча и спустился обратно, пройдясь по низкому поясу её легкомысленной юбочки из тростника. Она прикрыла глаза и застонала.
– Если понравишься – тоже, – сказала она, мурлыча от его ласк, становившихся всё более чувственными.
Ричард почувствовал себя мушкой, вокруг которой захлопывается зубастый ротик хищного цветка.
– Это почему же? – он обнял её, заставив прогнуться, и стал исследовать языком кожу у неё за
67
Цветы всегда молчат
ушком и покусывать само ушко.
– Потому, – простонала она, цепляясь за его плечи и откидывая шейку, на которую он перебрался с жаркими поцелуями, – ни один мужчина на земле не должен касаться Живой Богини.
– Мне вот всегда было интересно, – сказал он, сдергивая с неё лифчик, сделанный из каких-то камешков и листьев, – как специалисту по символике цветов, – он задел её упругие коричневые сосочки и начал с ними играть, не переставая при этом целовать её шею и плечи; она извивалась и терлась об него, как кошка, – почему твой цветок обозначает гармонию?
– Подумай сам… – он избавил её от юбочки и стал целовать живот, постепенно опуская все ниже, касаясь кожи, не только губами, но и языком, от чего, он это явно чувствовал, по её телу бежали электрические искоры. Он придерживал её за округлые, идеальной формы, ягодицы, и ей пришлось откинуться, чтобы представить ему ещё больший доступ. Она запустила пальцы в его густые черные волосы и покручивала пряди… – Разве может быть что-то гармоничнее? Цветок, который считается более низшим в цепи эволюции, пожирает существ, которые, по общепринятому мнению, находятся выше по иерархической лестнице… – она прикусила губку, коротко ойкнув, когда он коснулся губами волос на её лобке…
Ричард отстранился. Она была уже полностью обнажена и явно вся горела, в то время как он ещё не снял с себя ни одного предмета одежды и совсем не хотел её…
– Выслушивать лекцию об эволюционной иерархии от островной дикарки – занятно, – он ввел в
неё палец, она вскрикнула и попыталась увернуться от этой ласки…
– Я – не дикарка, я – богиня. Забыл? – недовольно проговорила она. – И я ведь невинна – ты должен быть со мной нежен …
– Это ещё почему? – заявил он, добавляя второй палец и ускоряя поступательные движения. – Ты же сама захотела мужчину. А я не позволяю женщинам повелевать мной. Я прихожу к ним, когда хочу и беру их, когда мне нужно… Я тебя не хочу и ты мне не нужна… Поэтому я должен наказать тебя…
Она извивалась и стонала уже вовсю. Он убрал руку, вымыл её в стоявшем чане, где плавали лепестки цветов, и который, как стало известно потом, предназначался для омовения прекрасного личика богини, и огляделся…
В центре шатра щерилась и покачивалась чёрная маска, подвешенная на длинную верёвку, закрепленная за перекрёстное основание шатра. Ричард материализовал клинок, срезал этот амулет, чем вызвал недовольный возглас богини…
– Замолчи! – потребовал он. В его глазах полыхало синее пламя. Она замолчала и замерла, буквально пригвожденная к месту этим огненным взглядом…
Он оторвал маску, отбросил её в сторону, взялся за жгут обеими руками и, дернув, проверил на крепость. Верёвка из пальмового волокна оказалась довольно прочной…
Он подошёл к Венериной Мухоловке, поднял ей руки над головой и, смотав запястья, привязал к балке основания.
– Что ты делаешь? – возмутилась она. – Смертный не должен так непочтительно обращаться с богиней…
– Я не простой смертный… А ты… Когда некоторые цветы хотят занять в саду больше места, чем полагается, садовник должен вмешаться, – проговорил он, продолжая связывать её. Теперь верёвка опутывала не только её руки, но и стягивала груди. Коричневые соски откровенно торчали. Ричард расстегнул ширинку и сказал: – А теперь ты ублажи меня и докажи, что тебе есть место в
