Текст книги "Цветы всегда молчат (СИ)"
Автор книги: Яся Белая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
32
Цветы всегда молчат
– Поиграть? – дрожащим голоском промолвила Мифэнви.
– Да, в «Садовника».
– Но… но… я … не умею…
– Это просто, – почему-то хохотнула старуха, – нужно просто выбрать цветок. Тебе подойдет незабудка.
– Мейв, – окликнул её Пол, – с кем ты там?
Девушка вздрогнула, словно возвращаясь в реальность. Она обернулась на зов, и увидела удивление в глазах жениха: он словно смотрел на пустоту. И действительно, когда она вновь перевела взгляд на то место, где недавно стояла старуха, то там никого не было. Мифэнви поёжилась, тряхнула головой, чтобы отогнать жуткое видение, и вернулась к жениху.
Пол взял её за руку, и они двинулись следом за Филдингом. Дорогой тот всё оправдывался:
– Милорд будет очень, очень недоволен. Он с утра в своей лаборатории и велел не беспокоить.
Пол даже обиделся:
– Ну не так часто я приезжаю в гости! Тем более – с невестой.
Наконец, они вошли в обширный холл. Кругом царили пыль и запустение, словно здесь вообще никто не жил. Создавалось впечатление, что они оказались внутри склепа, и вот-вот появится его загробный хозяин – бледный и в одеянии тьмы. Человек, возникший в дверном проёме, как раз походил на этот образ: очень высокий, должно быть, на полфута выше Пола, худой, словно после тяжелой болезни, одетый в какую-то невероятную черную хламиду, всклоченный и с горящим взглядом. При виде его Мифэнви вскрикнула и спряталась за спину жениха.
– Очень вежливо! – прокомментировал её действия тёмный незнакомец.
– Колдер, ты мог бы не пугать мою невесту! А то я разозлюсь! – но по лицу было не похоже: напротив, Пол вовсю улыбался и раскрывал объятья. Однако брат его был, видимо, не в духе.
– Так решил жениться, а меня лишь поставить перед фактом! Не мы ли договаривались обсуждать такие вопросы на семейном совете?
– Колдер! – возмутился Пол. – Ты совсем тут, в своём Глоум Хилле, свихнулся. Почему это я должен советоваться с тобой, если я полюбил!
– Я думал, ты взрослый! – холодно, с раздражением проговорил тот. – А ты привёз какую-то свистушку, что боится едва ли не собственной тени! Разве такой должна быть хозяйка Глоум Хилла?!
– Да как ты можешь! – сжал кулаки Пол.
– И кстати, куда ты собрался её селить? Насколько я понимаю, вы ещё не обвенчаны? Значит, ночевать в одной комнате не можете, да и я разврата не потерплю!
Мифэнви готова была разрыдаться: и этому человеку она должна понравиться? Он-то точно взбесил её! За все семнадцать лет своей жизни Мифэнви не была ещё так зла! Мало, что о ней говорили в третьем лице, так ещё и столь оскорбительные вещи.
Она вышла вперёд, сделала книксен и сказала, строго следуя в своих интонациях этикету:
– Милорд, прошу нас простить за столь внезапный визит. Нам бы крайне не хотелось доставлять вам лишние неудобства, поэтому мы немедленно отбудем, тем более что багаж наш ещё внизу. За сим – разрешите откланяться.
33
Цветы всегда молчат
Колдер замер, будто громом поражённый. Несколько минут, он смотрел на неё, стоящую в косой полосе света, словно гадая, как и когда здесь появилось это неземное создание. Потом, ещё более побледнел, буркнул:
– Прошу меня простить, – и ретировался.
Пол взял её за руку и тихо произнёс:
– И впрямь, прости его. Он тут совсем одичал. Обычно он куда более обходительный. Идём, я покажу тебе комнату – займешь мою, там есть ванна и камин. А я переберусь в старую детскую.
И, вложив свою ладошку в ладонь жениха, она ступила в новую жизнь…
***
Графство Нортамберленд, замок Глоум Хилл, 1878 год
С того вечера зарядили дожди. В такое время выбраться из Глоум Хилла не представлялось возможным. И все, кто оказался заложниками непогоды, бродили по замку, словно тени.
Разумеется, Колдер с презрением отверг предложение Латои. Его передёргивало от мысли, что создание настолько грязное и порочное, прикасалось к нему. Латое разрешалось ходить лишь по периметру комнат, не выходя в центр, дабы не измарать весь дом, как заявил Кодер. Обед ей накрывали в самом конце стола, почти в двух ярдах от хозяев Глоум Хилла. Ужин ей приказано было не давать, так как вечерние часы ей следовало проводить в молитве и покаянии, не отвлекаясь на мирскую суету в виде приёма пищи. Её великолепные платья – всё, что оставалось у неё от былого светского блеска! – Колдер самолично выкинул в пропасть, со словами, что его мутит при виде розового. Одежду пришлось одолжить у Мэрион, и теперь Латоя, что её несказанно бесило, походила на служанку.
Конечно же, Колдер потребовал от неё немедленно убраться из комнаты Мифэнви и поселиться в любой другой, но Латоя взмолилась, мотивировав это тем, что не может переносить холод. Мифэнви вступилась за неё. Колдер счёл подобное поведение предательством.
– Ваша доброта ещё вам боком выйдет! – сказал он, окинув и просительницу и просящую за неё колючим недобрым взглядом.
И Мифэнви очень скоро убедились, насколько он был прав. Дело в том, что в комнате, которую она заняла, ванной не было. И тогда она решила попроситься к Латое, извинившись за причиняемые неудобства. Подойдя к бывшей своей комнате, она с удивлением заметила, что дверь приоткрыта. Мифэнви все равно постучала и, не услышав ответа, сказала:
– Я вхожу.
Латои в комнате не было. Кругом в беспорядке валились всевозможные женские штучки, лежала пыль. Мифэнви стало стыдно за кузину. Захотелось тотчас же спуститься за веником и прибраться здесь. И уже отправившись за принадлежностями для уборки, она вдруг остановилась, услышав стоны, доносившиеся из ванной. Страшно испугавшись, не случилось ли чего, Мифэнви ринулась туда и остолбенела от открывшейся картины – Латоя, раскинувшись в ванной, ласкала себя. И настолько увлеклась, что даже заметила вошедшую. Мифэнви, почувствовав, как к горлу подкатывает комок тошноты, выскочила прочь. Пользоваться одной ванной сразу же расхотелось. Вся пунцовая, она вернулась к себе, прямо в одежде окатила себя холодной водой из кувшина и, опустившись на колени перед распятием, стала истово молиться о заблудшей душе Латои Грэнвилл.
Здесь, в старой детской, камин был давно сломан, и сейчас Мифэнви стучала зубами. Она поспешила переодеться в глухую ночную сорочку, расчесала волосы, и юркнула под одеяло. Но
34
Цветы всегда молчат
одеяло было холодным насквозь, и она тут же озябла. В результате, дрожа, пролежала без сна всю
ночь...
Наутро, перед завтраком, она отозвала Латою в сторону и, краснея, бледнея, сбивчиво, попросила её больше не заниматься столь богомерзкими непотребствами.
– Если Колдер узнает, – тихо, но строго сказала она, – он выставит тебя вон прямо нагишом.
Латоя взвилась.
– Вы тут все либо святоши, либо ханжи! Ещё скажи, ты никогда не делала ничего подобного!
Мифэнви подурнело от одной мысли о чём-то таком, схватившись за стену, чтобы не упасть, она проговорила с почти с отвращением:
– Неужели, потеряв честь, ты утратила ещё и всяческий стыд?
– Стыд?! Стыдом прикрываются те, кто боится дать волю своему естеству, – трусы и слабаки! – гордо вскинула точённый носик Латоя.
– Интересно, – с горьким презрением сказала Мифэнви, – кого ты полагаешь трусами и слабаками: лондонскую знать, что захлопнула перед тобой двери своих домов, или нас с Колдером, пожалевших тебя?
– Не нужна мне ваша жалость! – закричала Латоя, глотая слёзы. – Я ничуть не жалею о том, что сделала. Зато я теперь не умру старой девой, как некоторые!
И тогда Мифэнви первый раз в жизни ударила человека.
– Прости, – испугалась она, увидев, как на нежной щеке Латои загорается красная отметина, – но ты уже перешла всякую грань! Согласись, умереть старой девой в некотором смысле лучше, чем падшей женщиной где-нибудь в дешевой лечебнице!
– И что же, тебе никогда не хотелось мужчину? Ты ведь ещё совсем молодая!
– Свои желания я похоронила в тот день, когда Пол умер.
– Но это же нелепо – жизнь продолжается! Неужто он бы хотел, чтобы ты вот так хоронила себя заживо?
Мифэнви несколько раз глубоко вздохнула, восстанавливая сердечный ритм, сбившийся от таких разговоров.
– У нас с тобой, Латоя, уж не знаю как по-твоему – к счастью или к сожалению – слишком разные взгляды на верность и мораль. И я бы попросила тебя больше не поднимать эту тему.
– Да больно мне надо! Но знай: меня бесят такие правильные, как ты! Именно из-за вас нормальные люди, дав волю своим чувствам, подвергаются остракизму.
– И на нормальность тоже разные, – тихо сказала Мифэнви. – И я всё-таки надеюсь, что ты перестанешь делать то, о чём мы говорили, пока я здесь хозяйка.
Латоя лишь фыркнула и ушла. Поднимаясь в комнату, она, всё ещё злая и раздосадованная, развлекалась тем, что мысленно пыталась уложить в одну постель Колдера и Мифэнви. Но, к сожалению, ей так и не удалось представить их не застёгнутыми на все пуговицы. Пуритане чёртовы. А единственное, о чём сожалеет она, так это о том, что теперь вряд ли сможет потягаться с ненавистной зазнайкой Джозефин Эддингтон. Конечно же, её свадьба прогремела на весь Лондон! Ещё бы, венчание в соборе Святого Павла, тысячи розовых бутонов, которыми усыпали путь влюблённым, и муж, выносящий на руках свою юную супругу. Свет ещё неделю гудел об этом.
35
Цветы всегда молчат
Но пусть Джозефин не думает, что победила её, шанс отыграться есть всегда. И Латоя, выпятив довольно таки внушительную грудь, гордо прошествовала к себе.
***
Дин-дон, дин-дон...
Дождь затих, и Мифэнви вышла на балкон, чтобы немного остыть после разговора с кузиной.
И вот этот колокольчик. Неужели, кто-то гонит козу?
Дин-дон, дин-дон...
Ближе и ближе… С клубами тумана, наползающего на замок.
Дин-дон, дин-дон...
– Здравствуй, девочка…
Старушка, нищенка, та самая, что была в день её приезда в Глоум Хилл.
– Не передумала ещё играть со мной, Незабудка?.. Давай… «Я садовником родился»…
Тьма накрыла Мифэнви. Холодная липкая тьма…
Цветы здесь умирают, я проверял…
И упрямо – перед тем, как сознанию померкнуть совсем: я не хочу умирать…
… А в это время в замковые ворота вовсю колотил Аарон Спарроу…
Лондон, Хэмпстед, 1878 год
Пишущая машинка привела Джози в неописуемый восторг. Подумать только: ткнул кнопочку – и на тебе! литера на бумаге! Появление каждого знака Джози сопровождала ликующим криком, очень напоминающим тот, которым первооткрыватели сопровождают появление долгожданного острова на океанической глади.
– Ах, Ричард! Спасибо! Спасибо! – вскричала она после первой серии экспериментов, бросаясь ему на шею.
– Не стоит благодарности, ангел мой! – ответил он, прижимая её к себе и счастливо улыбаясь.
Встав на цыпочки, притянув его за шею и чмокнув в щёку, Джози вновь вернулась к машинке.
Поскольку Джози теперь занималась интеллектуальной деятельностью, по её же компетентному мнению, то Ричарду пришлось делить с нею свой кабинет. И, будучи патологическим чистюлей, мириться с летающими всюду мятыми бумажками, означавшими муки творчества у его прелестной жены. Работать в таких условиях, конечно же, было невозможно, но отказать себе в удовольствии видеть Джози за пишущей машинкой он не мог.
И вот, решив полюбопытствовать, как продвигается её история, Ричард подошёл к столу Джози, что стоял теперь напротив его собственного. Она была так увлечена, что даже не отреагировала на приближение мужа, хотя ещё в самом начале сказала, чтобы он не смел отвлекать её от работы, потому что она может потерять мысль и что тогда?
Взяв со стола один из листов, он понял, что имеет честь наблюдать обложку будущего шедевра. По
36
Цветы всегда молчат
краю страницы шли непонятные волны и кружочки с точечками, должно быть, являвшие собой цветочки и рюшечки, а посредине округлым полудетским подчерком было старательно выведено: «Локан страсти».
Ричарда передернуло.
Положив руку на хрупкое плечико жены и чуть наклонившись вперёд, он поднес лист к её лицу и сказал:
– Любовь моя, боюсь вас огорчить, но слово «локон» следует писать через «о».
Изящные бровки Джози нахмурились, огромные серые глаза метали молнии, должные испепелить наглеца.
– Много вы понимаете – через «о»! – взорвалась она.
– Смею вас заверить … – начал было он, но Джози перебила его гневным:
– Будете мне тут рассказывать! Я читала ваши книги!
– Вы читали мои книги?! – опешил Ричард. – Всё, я посылаю за Вардисом, потому что всерьёз опасаюсь за ваше психическое здоровье!
– Да, читала! – она топнула ножкой, выведенная из себя тем, что он не возликовал от её заявления. – И скажу вам – вы совершенно невнятно изъясняетесь по-английски, используете какие-то странные слова, а некоторые ещё и иностранные!
– О, Джози, я непременно учту ваши замечания в своих следующих трактатах и, более того, обращусь на кафедру филологии Королевской академии наук, дабы они внесли основательные правки в теорию стилей.
– Уж будьте добры! – уже более милостиво снизошла она, хотя и не поняла до конца, о чём, собственно, шла речь. – А то я прочла целых полстраницы…
– Полстраницы научного текста! – ошарашено произнёс он. – О, моя милая, я точно посылаю за Вардисом!
Гнев вернулся. Она вскочила, упёрла руки в бока и заявила:
– Да, я прочла целых полстраницы, но так и не поняла, кто такие эти муссоны!
Ричард отпрянул, подняв руки в побежденном примирительном жесте:
– Хорошо! Просто запомните на будущее, ангел мой, книги без картинок – не для вас!
– Я сама решаю, что мне читать! – взвилась она, потому что напоминание о книге с картинками вызвало в её памяти ненужное видение. А Ричард не прикасался к ней с той ночи, как она отказалась от его нежности. Он вообще перебрался спать на диван в одну из гостиных. Это добавляло ей поводов для ярости: ещё никто никогда сам! по доброй воле! не бросал Джозефин Эддингтон!
Разговор на эту тему она откладывала до тех времен, пока чаша гнева в её душе не переполнится окончательно! Вот тогда-то она выскажет ему всё, и ему придется поползать за ней в пыли, чтобы вымолить право вернуться на супружеское ложе!
– Не беспокойтесь вы так, ангел мой, – сказал он, смиряясь со своим поражением в этом споре, – это крайне вредно для вашей несравненной красоты.
И неизвестно какой бы оборот принял этот разговор, если бы не слуга, который вежливо постучал в дверь и передал письмо.
37
Цветы всегда молчат
– Моя тётушка, графиня Брандуэн, приглашает нас на обед, и я бы на вашем месте поторопился, потому что уже без четверти два, – сказал он, аккуратно складывая письмо.
– Объясните мне, Ричард, – проговорила Джози, обиженная тем, что придётся навещать эту высокомерную Брандуэн, – как вы можете называть тётушками и дядюшками совершенно чужих вам людей?! Вы же сирота, которого взяли в семью из милости!
Он не ответил, отворачиваясь к ней спиной и прикрывая глаза. Лишь через пару мгновений звенящего молчания бросил через плечо, сдавленно и устало:
– Идите, Джози. Графиня не любит, когда опаздывают.
И она ушла, рассержено фыркнув напоследок.
***
Особняк графини Брандуэн находился в получасе езды от особняка Торндайков в Хэмпстеде.
Платье для дневного визита, что которое выбрала Джози Клодин, было из жемчужно-серебристой альпаги и выгодно подчеркивало её темные волосы и фарфоровую белизну кожи.
В экипаже они с Ричардом сидели по разные стороны и молчали. Он не обнимал её, не осыпал поцелуями, как делал это обычно, когда они оказывались вдвоем в тесном пространстве кареты. Да что там, он даже не смотрел на неё, уставившись в окно и подперев лицо ладонью. Джози страшно, невероятно злилась!
Лишь возле особняка графини, выйдя первым, Ричард подхватил её за талию и опустил на землю. Побежал по её лицу каким-то странным, словно испуганном взглядом, взял за руку – похоже, ей никогда не отучить его от этой дурной привычки! – и всё также молча повёл в дом.
Встретил их барон Шефордт, кузен графини.
– Ах, Джозефин! – возопил он, расцеловывая её в щёчки, из-за чего стоявший рядом Ричард напрягся и сжал кулаки. – Вы всё хорошеете и хорошеете, хотя, казалось бы, куда ещё!
– Нет предела совершенству, дядюшка Хендрик, – холодно проронил Ричард, притягивая Джози к себе.
– Ох, Ричард, мальчик мой, что ты! Разве можно быть совершеннее совершенного! – сказал Шефордт и тут же вновь переключился на Джози: – Вашего мужа, дитя моё, надо казнить за то, что он прячет от людских глаз такую красоту!
Будь это кто-то другой, Джози не преминула бы поддакнуть, чтобы подколоть Ричарда, но присутствие здесь Хендрика Шефордта, означало, что где поблизости находятся его обожаемые внучки – Молли и Долли, а Джози на дух не выносила этих клуш. Они напоминали ей восторженных болонок, которые только и могли, что умиляться по поводу своих отпрысков и обмениваться рецептами бисквитов. Разве могут быть люди столь безмозглыми, спрашивала себя Джози? И старалась всегда держаться от них подальше, дабы самой не подхватить этот вирус.
Но вообще они с Ричардом почти никуда не выезжали. Он с трудом переносил балы, банкеты, всю ту светскую шелуху, которая составляет предел мечтаний некоторых. К тому же, ложь и лицемерие, пышным цветом благоухавшие в престижных салонах, вызывали у него острую реакцию отторжения. А если приглашения всё-таки было не избежать, Ричард держался отстранённо и не отпускал Джози от себя. «Вы моя жена, и я не намерен делить вас ни с кем даже на время танца», – неоднократно заявлял он. И Джози, хотя и не без возмущений, подчинилась этой его прихоти. Такое властное и бескомпромиссное утверждение его прав будоражило её, ибо напоминало путы, которыми он связывал её в постели. Посещать же мероприятия подобного плана
38
Цветы всегда молчат
одной, будучи замужней женщиной, являлось верхом неприличия. Поэтому ей оставалось лишь навещать родителей, сестриц да нескольких замужних подруг. Но по большей части она предпочитала оставаться дома и развлекать Ричарда, разумеется, когда он тоже был дома, своей хандрой. Как правило, это приводилось к определенным весьма пикантным последствиям.
Появилась графиня Брандуэн. Она подошла и одной рукой сжала руку Ричарда, другой – ладошку Джози. Графиня была высокой, величественной, со следами ослепительной красоты, женщиной, предпочитавшей платья ранневикторианской эпохи.
– Дети мои! Как же хорошо, что вы заглянули! – восторженно проговорила она, увлекая обоих за стол.
Джози она посадила по правую руку от себя, откровенно хвастаясь ею.
– Моя милая, – громким шепотом проговорила графиня, – когда уже вы порадуете нас своим интересным положением?
Джози зарделась, сделавшись ещё прекраснее, и бросила испепеляющий взгляд на Ричарда: мол, вот с него и спрашивайте. Они сидели друг напротив друга: в доме тётушки гостей мужского и женского пола всегда сажали по разные стороны стола.
Но поскольку Джози не ответила на вопрос тетушки, то к разговору тут же подключились Молли и Долли, и наперебой стали нахваливать своих малышей. Джози вздохнула и призвала на помощь весь свой опыт светского общения.
Обед так и проходил за необязывающей беседой о милых семейных пустячках.
Подали сладкое. Возле Ричарда оказалась тарелка с печеньями, обильно осыпанными сахарной пудрой. При виде этого лакомства он чуть заметно вздрогнул. Джози всегда удивляло, что её муж настолько не любит сладкое, даже кофе и чай всегда пьёт такими, что, по её мнению, их и в рот-то взять нельзя.
И ещё одно, что она замечала всякий раз, когда они навещали кого-нибудь из его названных родственников. В большинстве своём то были милые и даже добрые люди. Правда, любили излишне поболтать и, порой, казались назойливыми. Но Ричард держался с роднёй не просто холодно-вежливо, он будто отгораживался от них незримой стеной. Старался занимать такое положение, чтобы ненароком не соприкоснуться ни с кем из них даже рукавами одежды, словно все они были поражены заразной болезнью. Замыкался в себе, и отвечал, если обращались к нему, просто и односложно. Ещё в самом начале их совместной жизни Джози, поражённая тем, что Ричард, дома не упускавший возможности коснуться её, в гостях у своих начинал шарахаться и старательно избегать хоть малейшего притрагивания, спросила его, в чем дело. Он ответил, что у него есть причины недолюбливать родню и на том закрыл тему навсегда. И Джози в этом вопросе проявила удивлявшее её саму понимание – больше не лезла и не докапывалась.
После обеда все отправились на прогулку в сад. Сад у графини Брандуэн был просто верхом совершенства. За ним ухаживали лучшие садовники и озеленители королевства. Удивительным образом в этом саду приживались даже те цветы и кустарники, которым и вовсе не свойственно жить в этих широтах. Растения в саду были подобраны таким образом, что его хозяева в любое время года могли любоваться ярким цветением.
Графиня взяла Джози под руку и сказала:
– Идёмте, дитя моё, мне нужно с вами поговорить.
Джози всегда с подозрением относилась к подобным разговорам. Она вообще предпочитала не говорить по душам с людьми, которые были ей хоть чем-то неприятны.
