Текст книги "Цветы всегда молчат (СИ)"
Автор книги: Яся Белая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
68
Цветы всегда молчат
моём саду.
По её округлившимся глазам он понял: она весьма впечатлена тем, что природа более чем щедро одарила его…
– Ну же… давай… – он наклонился, поцеловал её в губы и, вновь выпрямишь, направил её лицо к своему члену.
Ласкала она не умело, но старательно. Похоже, ей был весьма интересен этот опыт. Ей даже удалось возбудить его. Уже близкий к разрядке, он остановил её, коленом раздвинул ей ноги и резко вошёл. Она закричала и забилась в путах. Ричард отстранился. До этого он ни разу не имел дела с девственницами. Разумеется, он знал, что дефлорация – процесс болезненный. Но не мог представить, что настолько: Венерина Мухоловка побледнела, а по щекам её текли слёзы. Насилие как таковое претило Ричарду. Доминирование, подчинение – да, но только к взаимному удовольствию. А причинять женщине боль, да ещё заставлять её плакать – было выше его сил. Он поспешно освободил её, прижал к себе, чмокнул в макушку. Коснулся легко, шепча исцеляющее заклинание.
– Всё-всё, малышка, не плачь. Ты снова коварная невинная Венерина Мухоловка, – почти нежно сказал он и улыбнулся ей: – Зато теперь можешь казнить меня за дело.
Она успокоилась, – заклинание подействовало, боль прошла – она тоже улыбнулась ему и ответила почти игриво:
– Живи, Садовник. Сегодня я не буду тебя есть…
Расстались они друзьями.
Когда уже пришло время оплывать, она сама вышла проводить их в гавань (потом вся команда и коллеги по экспедиции до конца похода с завистью косились на него: ещё бы, переспать с такой красавицей! Вот вам и тихоня– книжный червь в очочках!)
Мухоловка отвела его в сторону, обняла по-сестрински и, покачав головой, произнесла:
– Мне было видение. Скоро Сорняки полезут из всех щелей… И ещё – ты встретишь свой цветок. Она – Алый Гибискус.
От одного этого цветочного имени у него закружилась голова. Алый Гибискус – воплощённая страсть, абсолютная чувственность, чистое желание.
***
А потом он и впрямь встретил её, свой цветочек. И ему предстояло узнать, почему люди готовы отдать жизнь за одно только право коснуться и что Садовник влюбляется с первого взгляда, единожды и наповал.
О, Джози! Маленькая, нежная, страстная. Она лишала его рассудка, стоило ему только взглянуть на неё, а если он прикасался к ней – то остановиться уже не мог. Она вся – соблазн и сладость. Ею хочется обладать всецело, погружаясь в её восхитительно тугое естество до предела. Пить её стоны. Скользить губами по её нежнейшей коже. Она всегда так щедро принимает его, открываясь полностью, обвивая ногами бёдра, чтобы прижаться ещё плотнее…
Ричард закрыл книгу… Его возбуждение было таким, что перед глазами всё плыло, словно на нём не было очков… И видимо, чтобы наказать его сразу за все грехи, дверь кабинета отворилась и на пороге появилась она. Даже в простой блузке с воротником-стойкой в китайском стиле и темной юбке с высоким широким поясом, чуть растрёпанная, она была невыразимо хороша.
Ричард уже собирался схватить её и заняться с нею любовью прямо здесь, на столе, но Джози
69
Цветы всегда молчат
осадила его надменным кивком в знак приветствия и сказала, недовольно нахмурив бровки:
– Кофе сегодня был на редкость невкусным!
О, девочка моя, что ты делаешь со мной?!
Его ломало. Хотелось стонать и выть.
Он совсем уже забыл, что он – лишь реальность. Его участь – служить и угождать, тогда может, его одарят взглядом, воспоминание о котором он потом, как нищий, вдруг получивший в милостыню золотой, будет потом доставать и тайком любоваться.
Ему потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы ответить ей в обычной манере – спокойно и чуть насмешливо:
– О, ангел мой, надеюсь, вы с презрением выплеснули его?
– Нет, мне пришлось его выпить, поскольку ничего более не было…
– Как же мне теперь искупить свой грех, радость моя? – продолжал он, хотя в душе ревели ревмя и скреблись бесы.
– Хорошо… Я дам вам шанс, – смилостивилась она, – вы можете попробовать с вечерним чаем.
– О, ангел мой, ваше великодушие просто не знает границ.
– И ещё, – она подошла к столу и опёрлась ладошкой на столешницу, другую, сжатую в кулачок, прижала к груди; сейчас она стояла к нему боком, и Ричард любовался её точеным профилем, тенями от длинных ресниц, что трепетали на её нежных щёчках, выбившейся из причёски темной прядкой, что так красиво стекала по шейке к плечу, – так вот… Поскольку вы так холодны со мной,
– О да! сгорая в таком-то адском пламени! – то я решила, что нам нужно разделиться…
Теперь Ричард и впрямь похолодел, словно на него плеснули ледяной водой… Разделиться, значит, расстаться?.. Он вцепился побелевшими пальцами в свой стол, закрыл глаза и замер, с небьющимся сердцем, в ожидании приговора…
– Я уже всё обдумала. Нужно чётко обозначить территорию каждому … И вы должны мне помочь… Вы будете делать стрелочки!
– К-какие с-стрелочки? – пробормотал он, с трудом приходя в себя.
– Ну какой же вы, Ричард! Всё вам нужно объяснять! – немедленно взорвалась она, гневно упирая руки в бока; он был в шаге от того, чтобы упасть на колени и просить прощения, не важно за что. – Стрелочки как на улицах! На которых названия написаны!
Ух! Жить с Джози – это как кататься на санках с очень крутой горки!Он чуть не расхохотался.
С трудом сдерживая смех и желание схватить её и закружить от радости, что разделиться – это всё-таки не расстаться, он сказал:
– Вы имеете в виду указатели?
– А что же ещё! Как вам долго доходит!
Ричард счастливо вздохнул, встал и подошёл к шкафу, где у него лежали большие плотные листы для чертежей. Достав несколько, он развернул их на столе, взял карандаш и линейку, и принялся чертить.
– Да-да, забыла сказать, вы только сделайте, а я сама всё напишу.
– Безусловно, ангел мой, я и не претендовал.
70
Цветы всегда молчат
– Рассказывайте! То-то я вас не знаю! – она уселась за свою печатную машинку и задумалась.
Он вырезал аккуратные указатели и показал ей:
– Готово!
– Ну так несете сюда! Или вы хотите, чтобы я вставала и шла?
– Ни в коем разе, дорогая моя, не стоит себя так утруждать.
Он подошёл и положил стрелочки возле неё.
Она повертела их в руках, оценивая качество работы, одобрительно хмыкнула. Потом жирно наслюнявила карандаш и вывела своим крупным округлым почерком: «Прикрасная багиня» и «Ачкастый зонуда». Ричард вздохнул, аккуратно вынул у неё из пальчиков карандаш и исправил ошибки.
Джози задохнулась от ярости.
– Я так старалась, а вам вечно надо всё испортить!
Он только открыл рот, но она не дала ему сказать:
– Я на вас обижена! Идите, сядьте там у себя и не ходите ко мне сюда больше!
Он поспешил ретироваться, поскольку его прекрасная богиня в гневе бывала опасна и в ход могли пойти тяжёлые предметы. Ричард вновь вернулся за стол и открыл книгу, даже не обратив сначала внимания, что держит её вверх ногами.
Она, всё ещё фыркая, как разгневанный котёнок, вставила в пишущую машинку лист и принялась что-то набирать, громко тарабаня по клавишам.
А он сидел, смотрел на неё и думал, как она ему дорога, всё в ней, каждая мелочь: и поворот головы, и то, как она хмурит бровки, и как, задумавшись, прикладывает пальчик к губам, и та родинка на её плече, и даже её орфографические ошибки.
Тут Джози вытянула лист, гневно смяла его и зашвырнула в стену, затем, закрыла глаза руками и горько зарыдала. Ричард тут же подбежал к ней, наплевав на запрет пересекать территорию, опустился рядом, сжал ручку, осыпав каждый пальчик поцелуями.
– Ангел мой, что стряслось? Вы только скажите, я покончу с собой немедленно, ибо если я причина ваших слёз, то не имею право жить!
– О, нет, Ричард, не вы, – она вздохнула уже спокойнее и посмотрела на него: – он!
– Тогда я с большим удовольствием убью его, кем бы он не был!
– Ну нет же! Ну что же вы! Вы никак не убьёте его – это мой герой. Из романа.
– И что же натворил этот мерзавец, что заставил так страдать своего автора?
– Понимаете, героиня его так любит, так любит, а он её совсем не замечает! А ей так плохо! Она так несчастна! – в глазах Джози снова заблестели слёзы. Одна прозрачная струйка побежала к подбородку.
Ричард достал из кармана платок и бережно вытер её. Потом взял личико в ладони и нежно поцеловал глаза, млея от ощущения бархатных, влажных ресниц под губами.
– Что же это за герой такой, что заставляет героиню так страдать? Гоните его прочь. Или передайте, что скоро появится главный злодей и уж тогда он ему задаст!
71
Цветы всегда молчат
Джози коснулась тоненькими пальчиками его волос, заставив Ричарда затрепетать, потом обняла за шею, положила голову на плечо и несколько раз глубоко вздохнула. Он нежно обнимал её и чуть покачивал, баюкая. Наконец, успокоилась, отстранилась и размяла пальчики:
– Приступим! – провозгласила она, вставляя в машинку новый лист, и глаза её маниакально заблестели.
Ричард встал, поднял скомканную бумагу, спровадил её в ведро и, пробормотав:
– Мне уже страшно за героя, – вернулся, наконец, к чтению.
***
После обеда они поехали в Музыкальный салон.
Джози не очень любила слушать музыку, но сегодня там собирался едва ли не весь свет. К тому же он недавно подарил ей рубиновое колье, в котором она ещё нигде не была и теперь, в карете, нетерпеливо крутилась, не в силах дождаться, когда прибудут на место и все увидят её.
Он сидел рядом и сжимал её ладошку, затянутую сейчас в темно-вишнёвую длинную шелковую перчатку и шептал, что, увидев, все ослепнут, потому что её красота затмевает солнце.
В салоне действительно был аншлаг: все возбужденно обсуждали новую звезду, итальянского тенора Умбертинно Сальерти, который вот-вот должен был выйти на сцену. Ну и конечно пялились на них: то, что он так дерзко, у всех на виду, обнимал её за талию, было почти вульгарно. Он это знал и злился, потому что не хотел, чтобы хоть одна грязная сплетня или косой взгляд касались её, но иначе не мог. У него теперь было нечто чудесное, только его, и он не хотел делиться этим ни с кем. Хорошо, хоть Джози сейчас никуда не рвалась, а послушно держалась рядом, потому что удерживать её прежде было мучительно…
Наконец, все расселись, и занавес пал. И появился он. Он был очень юн и невероятно хорош собой, хотя и не очень высок и несколько одутловат. Да и пел божественно. Ричард, будучи гурманом в искусстве, не мог не оценить. Но наслаждаться мешал взгляд, которым Джози смотрела на исполнителя – полный восторга и обожания. Взгляд, которым она никогда не смотрела на него. Ричард горько вздохнул.
Джози ахнула и прошептала:
– Ричарад! Ричард! Как он прекрасен! Я никогда не видела таких красивых! Кажется, я влюблена!
Иногда это бывало больнее, чем он мог выдержать. Пришлось впиться судорожно сведенными пальцами в подлокотник кресла. Наконец, удалось вздохнуть, а то с ножом в сердце, что так легко всадила она, дышать было сложно. И он, чуть наклонившись к её уху, сказал:
– А я бы отдал жизнь за один такой взгляд!
Она хмыкнула:
– Какой же вы корыстный! И взяточник, к тому же! Неужто бы без взгляда не отдали?
– С наслаждением, – тихо и грустно заверил он.
***
По дороге домой они сидели, взявшись за руки, но молчали, погружённый каждый в свои мысли.
Наконец Ричард, которого молчание угнетало, заставляя думать чёрти что и даже ревновать, сказал:
– Ну что, берём его героем в вашу историю?
72
Цветы всегда молчат
– Нет же, – к удивлению Ричарда ответила она.
– Почему?
– Ну … как бы это сказать… он не совсем герой…
– Поясните?
– Ну все эти страдания, о которых он пел, они не его. Они тех, чьи стихи и музыка. Не думаю, что сам бы он стал спасать героиню. Или делать что-то для неё… А потом … я представила, – вы уж простите, но так было! – что мы с ним… ну … – она закрыла лицо руками, и он понял, что она горит от стыда: – будто мы с ним занялись любовью… – выговорила она наконец, пряча лицо у него на груди.
Ричард стиснул зубы. В нём кипела такая ярость, что он испугался того, что мог бы сказать. Но сказала она.
Безуспешно попытавшись поймать его взгляд здесь в тёмном пространстве кареты, она схватила его за руки и воскликнула:
– Не думайте ничего такого! Даже не смейте! Там, на месте его, у меня всегда были вы. Ваши руки, ваши губы. А его я так представить и …
Он не дал ей договорить, впившись поцелуем в её губы. И потому, что она чуть не расплакалась, понял, что она ждала этого не меньше, чем он.
Дальше было уже плевать на всё. Нужно было срочно её раздеть и коснуться её тела, иначе он бы сошел с ума.
– Мы… что.. будем здесь?.. В карете?..
– Угу, прямо здесь, – прошептал он, стягивая с неё накидку, и жадно целуя открывшиеся шейку, плечи…
– Мы же никогда…
– Зато теперь…
– Ах, как хорошо! – вздохнула она, пылко отвечая на его ласки. От её прикосновений он терял остатки здравого смысла. – Я боялась… – сквозь всхлипы проговорила она… – так боялась, что вы меня бросили…
– Даже… не надейтесь, Джози, – он задрал ей юбку до самых бедер и оторвал застежку на её панталончиках вместе с клочком ткани, – я ваша – реальность. Так просто от меня не отделаетесь…
Он ворвался в неё резко, до боли, заставив вскрикнуть и глуша этот вскрик яростным поцелуем. Она вцепилась в его плечи и обвила ногами его торс, чтобы он мог ещё глубже проникнуть в неё. Они захлёбывались в поцелуях. Джози хныкала, а он двигался в ней быстро, сильно, в рваном сумасшедшем ритме, заставляя всё её хрупкое тело сотрясаться от каждого его толчка. Её стоны становились всё сладостнее, она выгибалась в его объятьях, ерошила его волосы. И отчаяние, что клокотало в нем, глохло, уступая место страсти…
Он живёт рядом с совершенством. Имеет возможность касаться, ласкать, любить. И теперь у него была она – его девушка из снов, его сбывшаяся мечта. В праве ли он желать большего?
_______________________________
[1] Детва – личинка пчелы.
73
Цветы всегда молчат
«Кои» по-японски «страсть»
«Ренаи» по-японски «романтика»
[4]В этот период Япония уже стала открытой страной, и начала вести дела со странами Запада, в частности, с Англией. Поэтому встретить японца в Англии того периода было вполне возможно. А уж в Ордене Садовников – тем паче
Графство Нортамберленд, замок Глоум Хилл, 1878 год
Мифэнви не сопротивлялась, она просто замерла и застыла, и он даже испугался, не лишалась ли она чувств от его натиска. Она не останавливала его, останавливаться пришлось самому.
Колдер отлетел к своему рабочему столу, упёрся руками в столешницу и, склонившись вперед, надломлено расхохотался. Перед глазами рушился с таким тщанием возведенный мир. И женщина, единственная, что искренне любила его, пусть и только как друга, уносилась от него в темном вихре отчаяния, рассыпаясь миллионами золотистых искр.
Он обернулся, Мифэнви сидела на одном из стеллажей, куда он её усадил, чтобы удобнее было целовать. Она перехватила одной рукой строгий воротник своего темного вдовьего платья. Другая её рука, сжатая в кулак, прижималась к груди. Глаза Мифэнви были закрыты, а щёки пылали. Неровная полоса света, падая сверху, золотила волосы, будто подчёркивая, насколько ей здесь не место – цветочной фее в логове злого колдуна.
Колдер горестно усмехнулся. Мифэнви, наконец, открыла глаза и, не глядя на него, тихо сказала:
– Простите меня.
Лавина сорвалась.
– Вы издеваетесь?! – заорал Колдер, стиснув кулаки. – За что мне прощать вас? Это я должен в ногах валяться!
Она упрямо тряхнула головой и произнесла, все тем же чуть слышным, похожим на шелест листвы, голосом:
– Вы страдаете, Колдер. И я – причина ваших страданий. А я меньше всего на свете хотела бы, что вы страдали…
– Ах, вот оно как! – вкрадчиво протянул он, недобро щурясь. – Добренькая вы наша! Святая! Ну что ж, тогда утешьте меня снова! Бросьте мне цветок ещё раз, ваше высочество, – с этим словами он картинно расшаркался.
И тут она, к его ужасу и удивлению, покраснев до корней волос, дрожащими пальцами стала расстегивать пуговицы лифа.
– Что вы делаете? – зло поинтересовался Колдер.
– Собираюсь утешить вас, – запинаясь, пролепетала она. – Но сегодня у меня нет другого цветка, кроме меня самой.
Колдер подошел к ней, взял в ладони её личико, уткнулся лбом в лоб. Почувствовал: его Незабудка тоже вся пылает.
– Что же мы творим, Мифэнви? – проговорил он, вздымая горячим дыханьем завитки волос вокруг её лба. – Простите меня.
– И вы меня, – отозвалась она, хватаясь за ворот его сюртука. – Честно – простите. Особенно, за тот случай. С цветком. Мне так стыдно.
74
Цветы всегда молчат
Он осторожно обнял её.
– Давайте забудем, что здесь произошло.
– А вы сможете? – тихо спросила она.
– Я мечтал об этом три года. Вряд ли у меня получится забыть.
– Тогда давайте по-другому, – сказала она и, подавшись чуть вперед, коснулась его губ своими.
Колдер тут же ответил, перехватывая инициативу и углубляя поцелуй. Его руки скользили по её спине.
Мифэнви затрепетала от новых яркий ощущений, чувствуя, как корсаж становится тесным и тянет внизу живота. Она боялась даже пошевелиться.
В этот раз Колдер был почти нежен. Со стоном оторвавшись от губ, он прошёлся поцелуями по её подбородку, спустил дорожку на шейку. И отстранился, застегнув ей пуговицы платья.
– Благодарю вас, моя принцесса, – сказал он, и взгляд его посветлел. – Вы сегодня невероятно щедры. Но, боюсь, я не могу взять – это слишком дорогой подарок для меня.
Он протянул ей руку и помог слезть со стеллажа.
– У вас, наверное, масса вопросов, – проговорил он уже совсем спокойно. Мифэнви кивнула.
– Давайте по порядку, а то у меня сегодня итак – голова кругом, – чуть грустно улыбнулся Колдер.
– Вы сказали, что человеку лишь раз достаточно взглянуть на незабудку, чтобы оказаться привороженным? – начала она. – Но ведь и другие мужчины, кроме вас и Пола, видели меня. Почему же на них не подействовало?
– Такова сила незабудки, – он оперся об стол и сложил руки на груди. Глаза его возбуждённо блестели. – Яркую розу, роскошную лилию – видно сразу. А вот нежная незабудка, – он улыбнулся, Мифэнви покраснела, – заметна не каждому. Кто-то увидит и сочтёт её невзрачной, кто-то – и вовсе пройдёт мимо, но обязательно будет тот, кто остановится, завороженный…
– Скажите, Колдер, – голос её дрогнул, – а с этим… с завороженностью… можно что сделать? Ну бывают же отвороты?
– Бывают и можно, – он усиленно изучал пол у своих начищенных до зеркального блеска чёрных ботинок. – Почти любой приворот можно снять, и почти каждое заклинание аннулировать. И я бы смог это сделать… если бы захотел…
– Но вы…
– Но я не хочу. Мне так светлее… А иначе – потеряюсь во тьме.
Они оба замолчали, погрузившись в свои мысли. Мифэнви рассматривала систему перегонных кубов, в которых по-прежнему что-то булькало и парило.
– Что мне делать с этим? С цветком внутри меня? – спросила она наконец.
– Мифэнви, Цветок может только цвести и благоухать.
– А как же Сорняки?
– Оставьте их Садовникам и Смотрителям, это наша забота.
– Несмотря на то, что всё это более чем щекотливая тема, к тому, попахивающая ересью, было бы
75
Цветы всегда молчат
неплохо почитать что-нибудь об Ордене.
Он подошёл к шкафу и вытащил два свитка.
– Начните с азов. Это очень интересно. Язык цветов, например.
Она кивнула, сложила свитки в карман своего передника и направилась к выходу. Он вежливо открыл перед ней дверь и пропустил вперёд. Дверь так и осталась приоткрытой…
В душе его сейчас царил благодатный покой, недаром же незабудка дарит нежность и умиротворение. Он уж было собрался приняться за работу, едва ли не напевая от той тихой радости, которой полнилась ныне его душа, когда до слуха донеслись звуки спора. В коридоре разговаривали на повышенных тонах, и голос этот он бы узнал из тысячи.
***
Латоя держала под руку пухловатого растерянного мужчину и с вызовом смотрела на кузину.
Смерив Мифэнви взглядом, она сказала:
– Я так рада, что ты жива, дорогая Мейв. А то Колдер прямо взбесился, когда ты сознание потеряла, – Латоя подмигнула ей. – И знаешь, что я тебе скажу, милая кузина, тебе следовало бы почаще падать в его объятия…
Мифэнви побледнела. Как Латоя могла говорить такие гадости да ещё при чужом человеке! Почему она сейчас она жалась так к нему? Неужели у этой девицы совсем отсутствуют всяческие совесть и стыд? Но сейчас Мифэнви злилась даже больше за то, что Латоя треплет имя Колдера. То, что произошло между ними в лаборатории, безусловно, взволновало её. Она всегда знала, что значит для него несколько больше, чем просто вдова любимого брата, и сегодня, увидев тот цветок, убедилась в его чувствах воочию. Но, несмотря на то, что его поцелуи были вовсе недружескими, это не поколебало её уверенности в порядочности деверя.
Поэтому сейчас, поздоровавшись с этим господином и сделав книксен, она сказала с достоинством истинной принцессы:
– Латоя, покуда я в этом замке хозяйка, я бы попросила тебя быть вежливой, когда ты говоришь об его обитателях…
– Я-то, глупец, думал – баста! Занавес! Ан нет – представление только начинается. И – о, эврика! – у нас лучшие кресла! – раздалось сзади.
Колдер стоял, привалившись к арке прохода и сложив руки на груди.
– О чём это вы? – едва ли не испуганно проговорила его невестка.
– Понимаете ли, Мифэнви, загвоздка в том, – со своей обычной обманчивой ласковостью начал Колдер, – что некоторое время назад я вот этими руками, самолично, вышвырнул нашу с вами дражайшую кузину к чертям собачьим! Но не тут-то было! – потом перевёл пылающий ненавистью взгляд на самодовольно ухмыляющуюся Латою: – Ты же у нас Повилика? Так ведь?
Она не ответила. Влез Аарон.
– Милорд, миледи! Я бы просил вас быть поаккуратнее с моей невестой, – гордо вскинув голову, проговорил он.
– Ну во-первых, господин-не-знаю-как-вас-там, таких как она, нужно вырывать с корнем и вышвыривать подальше…– Аарон дернуля, Колдер же смерил его гневным взглядом, заставив передумать, победно ухмыльнулся и продолжил: – Во-вторых, я всегда прошу не являться в мой замок без предупреждения. Но всё равно все едут, как будто элементарные нормы этикета в этой
