Текст книги "Разбойник"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Правда ли это?

– Неправда, – подает голос один из связанных. – Они-то и есть главные зачинщики.

И он выкладывает все: кто что сделал. О каждом в отдельности.

Их бросают в огонь. Расправа продолжается до тех пор, пока в живых не остаются всего трое. Эти стоят как неживые.

– Эфе, – молящим голосом говорит один из них, – обычно перед казнью у приговоренных принято спрашивать их последнее желание. Спроси и ты у меня. А уж я буду тебе благодарен до последнего вздоха.

– Какое же у тебя желание?

– Позволь мне убить этого доносчика, который предает нас всех, одного за другим. А потом, если хочешь, и меня брось в костер.

– Ну что ж, дарую тебе исполнение твоего желания.

Эфе вытаскивает из-за пояса кинжал.

– На, возьми.

Доносчик падает под градом смертоносных ударов. Убийца хватает бездыханное тело и бросается в огонь.

По всей окрестности расползается запах горелого мяса.

Эфе подходит к старику.

– Так вот знай, Чакырджалы – это я. Уж ты на меня не обижайся, если что не так. Отныне я старший брат твоей дочери. Принимаешь ли меня в сыновья?

– Принимаю, сынок.

Впоследствии Чакырджалы выдаст его дочь замуж. Наделит ее богатым приданым. И вместе со всеми будет гулять на ее свадьбе.

Вот такие рассказы о Чакырджалы мы слышали в Дюздже, Сивасе, Эрзруме, Стамбуле. Слухами о нем полнилась вся страна.

* * *

С 1906 по 1910 год я служил в Дюздже. Оттуда, уже в звании капитана, был переведен в Искодра. По пути на место нового назначения заехал в Стамбул. Там я встретился с одним из своих товарищей – офицеров.

– Рюштю, – сказал он, – тебя разыскивает полковник Реджаи-бей. Послали запрос в Дюздже, но оттуда ответили, что ты уже выехал. Как можно быстрее повидай полковника.

Я не замедлил выполнить этот совет. Полковник Реджаи-бей отбирал опытных, отважных солдат для службы в формировавшихся тогда частях жандармерии.

Он приветствовал меня такими словами:

– Я искал тебя на небесах, а ты, оказывается, здесь, на нашей грешной земле. Итак, я зачисляю тебя в жандармерию. Что скажешь? – Не дожидаясь моего согласия, полковник добавил: – Где бы ты хотел служить? – Видя, что я молчу, он повторил: – Ты нам очень нужен. Где бы ты хотел служить?

Мне оставалось только сказать:

– В Дюздже.

Через три дня приказ о моем переводе в Искодра был отменен. Меня назначили начальником жандармского подразделения Дюздже.

Я простился со своими друзьями, которые должны были выехать в Искодра, и еще через три дня возвратился в Дюздже.

* * *

Настойчивость, с которой полковник Реджаи-бей искал меня для зачисления в жандармерию, имела свои причины. В бытность мою в Дюздже я приобрел ценный опыт борьбы с разбойничьими шайками. Многие из них сумел уничтожить. Значительных успехов я достиг, участвуя в подавлении восстания 31 марта. Именно мне удалось задержать мятежников по пути из Стамбула в Анатолию.

Произошло это так. 31 марта взбунтовались отряды личной охраны Абдул-Хамида. По суше и по морю они стали перебираться в Анатолию. Окрестности Дюздже оказались среди первых мест, подвергшихся их нападению.

В те дни я был непосредственно подчинен начальнику гарнизона – Исмаилу Ремзи-бею, моему старому знакомому, человеку энергичному, решительному, истинному патриоту, как и я, стороннику конституционной монархии.

– Дворцовые телохранители движутся прямо на нас, – взволнованно обратился ко мне Ремзи-бей. – Достаточных сил для сопротивления у нас нет. Ты хорошо знаешь эти места, Рюштю-бей, придумай же что-нибудь. Нельзя допустить, чтобы они прорвались в Анатолию.

После долгого размышления я ответил:

– Прежде всего надо раздать оружие всем ополченцам. Образовать из них отряд под командованием кого-нибудь из офицеров. Я же отправлюсь в жандармское отделение Акчакоджа и постараюсь перехватить всех, кто высадится с моря.

Он принял мое предложение, и мы тотчас же взялись за дело.

Срочно выехав в Акчакоджа, я поставил под ружье всех тамошних ополченцев. Мобилизовал всех лодочников, даже тех, что не были записаны в ополчение. Трубачей – и тех поставил под ружье. Это было необходимо, чтобы дать врагам почувствовать нашу силу. Перед отъездом я послал письмо моему брату Осману, который жил в нашей деревне Кобашлар, теперь Салимли, каза Карасу.

«Срочно собери отряд и иди ко мне, – говорилось в этом письме. – Положение тяжелое. В опасности не только мы сами, но и вся нация».

Мой брат Осман славился по всей округе своей удалью и меткой стрельбой. Впоследствии во всех моих делах, в преследовании разбойников он был главным моим помощником, делил со мной каждый успех. Я еще подробно расскажу об этом в своих воспоминаниях.

Я установил связь со штабом бригады, стоявшей в Эрегли, и послал телеграмму в штаб бригады, которая располагалась в Коджаэли.

Штабам обеих бригад я сообщил о направлении, в котором движутся мятежные силы, предлагая скоординировать наши действия для оказания им надлежащего отпора.

Из обеих бригад пришел одинаковый ответ. Послать мне подкрепление не представляется возможным. Командование рассчитывает, что я смогу удержать побережье. А уж на суше они сделают все возможное, чтобы преградить путь мятежникам.

Таким образом, мне оставалось полагаться лишь на собственные силы. Самое важное – чтобы подоспел Осман. На него вся надежда.

Осман привел с собой сто отборных молодцов. Мы заняли линию обороны между Сакарьей и Акчакоджа.

Отряд за отрядом стали прибывать мятежники. Я послал к ним в качестве парламентеров пожилых людей. Установил контакт с одним из их командиров. Учитывая чрезвычайные обстоятельства, договорился с начальником почты, чтобы им послали такую телеграмму:

«Высадившиеся в Анатолии солдаты демобилизуются. Они могут вернуться в свои родные края, не сдавая оружия».

Телеграмма была подписана корпусным командиром. Кое-кто из солдат, жаждавших демобилизации, не преминул клюнуть на эту приманку.

Воспользовавшись замешательством среди мятежников, мы захватили их в плен, разоружили и отправили на лодках в Эрегли.

Мятежников с каждым днем прибывало все больше. Нам приходилось вылавливать их и отбирать у них оружие. Дело это было очень и очень нелегкое.

Я отправил телеграмму командующему действующей армией – Махмуду Шевкету-паше. Он прислал миноносец «Ташоз». Большинство захваченных нами солдат мы уже переправили на лодках в Эрегли. Остальных посадили на миноносец, который ушел в Стамбул. Само собой разумеется, многим удалось проскользнуть незамеченными. Общее число пленных составляло 1300 человек. Отобранное у них оружие и боеприпасы я отослал в наш батальон, в Дюздже.

* * *

В Дюздже, куда я возвратился начальником жандармерии, мне пришлось столкнуться со множеством трудностей. Город этот в трех шагах от Стамбула, но окрестные горы кишат разбойниками. Все дороги перекрыты ими, ни пройти ни проехать. Никто не признает власти правительства. Разбойники открыто смеются над его бессилием. Их тут не две-три шайки, а целых десять, может, и пятнадцать. Грабят всех подряд, без разбору.

Едва возвратясь, я вынужден был начать их преследование. Однако дело подвигалось плохо. Разбойники буквально проскальзывали сквозь пальцы, никак не ухватишь. А из Стамбула сплошным потоком идут телеграммы с требованием навести порядок. Ясно, что я не сижу сложа руки. Совершено ограбление – спешу на место преступления. Перерезана дорога – бегу туда со своими жандармами. И каждый раз опаздываю. Разбойники продолжают вытворять все, что им заблагорассудится.

Миновало уже больше месяца с тех пор, как меня назначили начальником жандармского подразделения Дюздже, – и ни одного дня отдыха. Все время в преследовании. Но никаких успехов. В самую последнюю минуту разбойники неизменно ускользают. Даже если удается их окружить.

Я в полном отчаянии, не знаю, что делать. На время прекращаю преследование. Надо поразмыслить. Почему мы никак не можем поймать разбойников? Ведь это всего лишь жалкие шайки, зачастую из нескольких человек, а на нашей стороне многочисленные правительственные войска.

Из своего теперь уже двухмесячного опыта я хорошо уяснил себе, что разбойники действуют не в одиночку. За их спиной – простой народ, а нередко беи и ага. Все они показывают нам ложное направление, предупреждают разбойников о нашем приближении, укрывают их от нас. Богачи снабжают их боеприпасами. Значит, прежде всего надо найти их пособников, создать свою разведывательную сеть – такую же, как у разбойников. И плюс ко всему необходимо образовать особый отряд из жандармов и ополченцев. Но на все это требовалось время. Я должен был выработать подробный план действий.

Из разбойников, подвизавшихся тогда в горах около Дюздже, больше всего неприятностей причинял нам Кара Исмаил. Он стоял во главе шайки из пятнадцати человек. Разбойничал уже много лет. Обложил данью все окрестное население. Хозяйничал на всех дорогах. Обирал, грабил. Жандармы ничего не могли с ним поделать, он отбивал все атаки. А бывало, и близко не подпускал. Не берусь даже перечислить, сколько жандармских офицеров пострадали из-за этого разбойника. Иные не получили очередного повышения, кое-кого понизили в чине, а кое-кто просто вылетел со службы.

И это еще не самое плохое. Хуже всего было то, что народ верил в неуязвимость Кара Исмаила, его-де и пуля не возьмет, а уж поймать его – выше сил человеческих.

Итак, я прекращаю преследование. Не подаю никаких признаков жизни – будто и нет меня вовсе. Приходит известие, что Кара Исмаил совершил ограбление, а я ничего не предпринимаю. Словно это меня и не касается.

Разбойник распоясывается все больше и больше. Того и жди, заявится прямо в штаб жандармского подразделения и скажет: «Здравия желаю, капитан. Почему ты меня не разыскиваешь?»

Моя разведывательная сеть действует, и неплохо. Изо дня в день мне доносят, где находится Кара Исмаил, что он делает, с кем разговаривал.

А из главного жандармского управления в Стамбуле одна за другой летят телеграммы с требованием поимки разбойника. Среди жителей Дюздже находятся и такие, что начинают строчить жалобы на мое бездействие. Я, мол, чуть ли не с умыслом оставляю Кара Исмаила на свободе.

Кара Исмаил уверен, что я не посмею принять его вызов. Я же всячески стараюсь утвердить его в этой уверенности, мои люди повсюду распространяют слух, что не только мне, но и никому другому не справиться с таким противником.

Миновал месяц. Лазутчики сообщили мне, что Кара Исмаил совсем обнаглел, ночует лишь у себя дома. Днем беспечно разгуливает по деревне, упражняется в стрельбе по мишеням, потом спокойно отправляется на очередной грабеж. Опытный, бывалый разбойник, долгие годы занимается своим ремеслом, а поверил, будто я отчаялся его поймать, полагает, что я и впрямь его боюсь. Вначале, признаться, я был несколько удивлен. Но, хорошенько поразмыслив, понял, что тут нет ничего странного. Этот горный волк привык полагаться на себя, на свою отвагу. Сколько нападений жандармов он отразил, сколько раз его окружали регулярные воинские части, и всегда ему удавалось ускользать. А у меня в подчинении всего-то пятнадцать человек. Что ему такая горстка?

Тем временем мой брат Осман втайне собирал отряд. Наконец он известил меня, что готов к выступлению.

А тут как раз я получил донесение, что Кара Исмаил дома. Ограбил богача в окрестностях Болу и расположился на отдых.

Я договорился с Османом, что он выведет свой отряд из деревни. И я выйду из касаба – якобы преследовать другого разбойника, который только что совершил ограбление. Направлюсь я в сторону, противоположную той, где лежит деревня Кара Исмаила, а ночью мы соединимся с Османом в условленном месте, в лесной глуши.

Помню как сейчас: шел сильный дождь.

– Рюштю, – сказал мне Осман, когда мы встретились в лесу, – зачем столько предосторожностей? Среди моих людей ни один не уступит Кара Исмаилу.

Для такого заявления у него были все основания. В его отряд входили девятеро бывших разбойников. Остальные – контрабандисты, промышлявшие перевозкой табака. Все мои сверстники, не сомневаюсь, хорошо представляют себе, что это за люди – тогдашние контрабандисты.

– Предосторожности никогда не лишни, – ответил я, – даже если твой враг – муравей, надо всегда быть начеку…

Уже у самой деревни, где жил Исмаил, меня вдруг осенило:

– Осман, ты со своими людьми войдешь с одной стороны, а я с другой. Думаю, что Кара Исмаил спит сейчас без задних ног, и все же лучше отрезать ему пути для отступления.

Дом разбойника находился на восточном краю деревни. Мы окружили его, и началась перестрелка, которая длилась вплоть до полудня. Убедившись, что никаких шансов на спасение нет, Исмаил сдался вместе со всей своей шайкой. Я отвел их под конвоем в Дюздже.

– Ах, бей, – сказал мне Кара Исмаил по дороге, – обхитрил ты меня. Если бы не этот слух, будто ты избегаешь столкновений со мной…

– Так или этак, я все равно изловил бы тебя.

Вот так, не потеряв ни одного человека, я сумел захватить опасного разбойника, который творил свои черные дела под самым носом у стамбульцев. Главное жандармское управление не скрывало своей радости. Я получил много поздравлений. За шесть месяцев я ликвидировал все разбойничьи банды, действовавшие в тех краях. Это еще более укрепило доверие ко мне правительства. С тех пор окрестности Болу и Дюздже стали самыми безопасными местами во всей нашей стране. А ведь здешние разбойники по своей численности и дерзости уступали разве что приэгейским.

* * *

Наглость Чакырджалы переходила все границы. Тут он сожжет фабрику, там убьет несколько десятков человек. Правительство в полном замешательстве. Против Чакырджалы посылают самых испытанных, самых опытных людей, и все они неизменно терпят поражение. Он играет с ними, как кошка с мышами. В Айдыне создается особый штаб, задача которого – преследовать Чакырджалы. В его распоряжение откомандировывают лучших офицеров и солдат.

Главное жандармское управление прислало и мне такую телеграмму:

«Отберите из подчиненной Вам группы пять жандармов и присоединитесь к айдынскому отряду».

Это распоряжение показалось мне недостаточно обоснованным, и я вынужден был отправить следующий ответ:

«Если мне предлагается принять участие в ликвидации шайки Чакырджалы, то я прошу необходимых, по моему мнению, полномочий. Для уничтожения опасной шайки, вот уже пятнадцать лет бросающей вызов правительственным силам, я должен располагать правом отобрать не жандармов из нашего батальона, а хорошо знакомых мне штатских лиц. Если мое предложение представляется неприемлемым, я готов немедленно выехать один».

Еще я написал письмо моему старому товарищу, депутату от округа Болу, Хабибу-бею – подробно изложил создавшееся положение и попросил его походатайствовать перед правительством.

С этим письмом в руке Хабиб-бей отправился к начальнику главного жандармского управления Расиму-паше, отрекомендовал меня и рассказал о составе отряда Османа. Хабиб-бей и Расим-паша посетили министра внутренних дел Халиля-бея, обсудили мое предложение и в конце концов пришли к общему решению.

Через несколько дней мне принесли расшифрованную в управлении санджака[14]14
  Санджак – административная единица Османской империи, между каза и вилайетом.


[Закрыть] телеграмму. Она гласила следующее:

«Для преследования Чакырджалы жандармскому капитану Рюштю-бею предоставляется право выбора пяти жандармов из батальона и еще сорока пяти человек по его усмотрению, с тем чтобы образовать из них отдельный отряд. Каждому из них назначается жалованье в восемьсот курушей. Формирование и вооружение отряда поручается капитану Рюштю-бею. После трехдневного пребывания в Измире отряд выедет непосредственно к месту назначения.

Министр внутренних дел

Халиль

28 июля 1911 года».

За этой телеграммой последовала другая:

«Командиру жандармского подразделения Дюздже капитану

Рюштю-бею

Уважаемый эфенди,

сегодня в девять часов утра получена особой важности шифрованная телеграмма от министерства внутренних дел. Поскольку в жандармском отделении не имеется шифровальщиков, прилагаем расшифрованный текст. С получением этой телеграммы Вам предлагается немедленно выехать в Измир. Все сведения о Ваших передвижениях следует сообщать нам.

Заместитель мутасаррыфа[15]15
  Мутасаррыф – начальник.


[Закрыть] округа Болу

Рамазан Хаккы

29 июля 1911 года,

3 часа».

Мы с братом Османом начали готовиться к выезду. Чакырджалы – не Кара Исмаил. Под влиянием многочисленных слышанных рассказов знаменитый разбойник рисовался нам этаким легендарным героем, сказочным дэвом. Знали мы о нем еще со времен военного училища. Слава его облетела не только нашу страну, но и весь мир. Рассказывали, как он громил целые армии, с легкостью прорывал самое, казалось бы, надежное окружение. Абдул-Хамид даже запретил упоминать о Чакырджалы при своем дворе.

Должен, однако, сказать, что лично я не чувствовал ни малейшего страха перед разбойником. Напротив, горячо стремился помериться с ним силами. Дело хоть и трудное, зато почетное.

Большие надежды я возлагал на своего брата Османа. Он был поразительно метким стрелком, из тех, о ком говорят: «попадает в лезвие ножа». Всю жизнь охотился в горах. Необычайно ловкий, подвижный, энергичный и смекалистый. Парень хоть куда. Несмотря на свою молодость, он уже успел побывать в контрабандистах, разбойниках и даже послужил таможенным досмотрщиком.

Любой из набранных им сорока пяти человек ни в чем не уступал нукерам Чакырджалы. Мы все доверяли друг другу. Наряду с нами двоими в создании отряда активное участие принял Хаджидук Кямиль, человек очень смелый, сильный и выносливый. Лет сорока пяти – пятидесяти, он был самым старшим в отряде. Он уже участвовал во многих стычках, был ранен и прихрамывал на одну ногу. Нынешняя молодежь, верно, не слыхала, что существовала такая организация – «Режи». Функции у нее были те же самые, что у Монопольного управления. Хаджидук служил там старшим досмотрщиком. В контрабандисты, как известно, идут люди отважные. Но таможенники, вполне понятно, должны превосходить их отвагой. А теперь представьте себе, какие требования предъявлялись к старшим досмотрщикам. В своем округе Хаджидук уничтожил всех контрабандистов.

Вошел в наш отряд и Мехмед-бей из Кузлука. Приобретение очень ценное. Жил он тогда в Манисе, а его братья – в Адапазары. Он как раз приехал навестить их, когда мы обратились к нему с предложением войти в наш отряд. Дело это было для него не новое – всякий раз, оказываясь в приэгейских краях, он принимал участие в преследовании Чакырджалы.

Там же, в Манисе, жил и его телохранитель Хасан-бей. Было ему тридцать – тридцать пять лет от роду. Мы все радовались, что среди нас будет человек, который знает тамошние места по кустику, по камушку. Впоследствии выяснилось, что и Мехмед-бей не уступает ему в этом отношении.

Хочется отметить и таких людей в нашем отряде, как Гявур Али, Анзавур Ахмед, Ильяс Пехливан, Коджа Мехмед, Джафер Шамиль.

Гявур Али был в свое время контрабандистом. Ни один таможенник не мог с ним тягаться. Имя его гремело от Болу до Анкары, от Анкары до Сиваса. Многих таможенников отправил он на тот свет, а в конце концов сам стал досмотрщиком. Прозвище Гявур (Неверный) он получил из-за своей беспощадности. Анзавур Ахмед – тоже человек небезызвестный. К сожалению, между ними вышли нелады, и в Салихли он покинул отряд. Двадцать лет проразбойничал в горах около Дюздже Ильяс Пехливан. Было ему уже за сорок.

Значительную часть отряда составляли такие молодые, двадцати – двадцати пяти лет, люди, как Джафер Шамиль и Коджа Мехмед. Среди остальных преобладали бывшие контрабандисты и разбойники, получившие помилование. Многие доводились мне родственниками.

Когда мы все собрались в Дюздже, я рассказал им, кто такой Чакырджалы, какое трудное, рискованное дело мы затеваем. Уцелеть у нас не так уж много шансов, самое большее пятьдесят из ста, а возможно, и вовсе никаких – все голову сложим.

– Так что, если есть среди вас такие, что боятся смерти, пусть возвращаются домой, – сказал я в заключение.

Но ни один из сорока пяти не пожелал воспользоваться предоставленной им возможностью.

– Мы знаем, кто такой Чакырджалы, – был единодушный ответ. – Пасть от его рук – и то дело почетное.

Отвага в те времена была в высокой цене.

Командовать отрядом я поручил совместно Хаджидуку Кямилю, Мехмеду-бею и Осману.

– Отправляйтесь через Афьон в Измир и ждите меня там, – сказал я им. – А я поеду в Стамбул. Встретимся в Салихли.

Депутат от Болу, Хабиб-бей, проживал в Канлыджа. Прямо с вокзала, не теряя времени, я направился к нему. На мое счастье, он оказался дома. По воинскому званию майор артиллерии, Хабиб-бей был одним из видных иттихадистов[16]16
  Иттихадисты – члены буржуазной националистической партии «Единение и прогресс» (младотурки), основанной в 1889 г.


[Закрыть]. Именно он возвестил о низложении Абдул-Хамида новому султану.

Хабиб-бей встретил меня словами:

– Откровенно сказать, я тебя не ждал. Предполагал, что ты столкнешься в Измире с большими затруднениями… Что тебя привело ко мне?

– Разумеется, важное дело. Просто так я не оставил бы свой отряд, – ответил я. – Позволю себе заметить, что моя честь требует, чтобы я успешно выполнил возложенное на меня задание. Да и не в моем характере пасовать перед трудностями. Я уже вам писал, что хлопочу о чрезвычайных полномочиях.

– Каких же именно?

– Сейчас объясню. Хочу предварительно подчеркнуть, что успех моего дела на все сто процентов зависит от того, будут ли мне предоставлены эти полномочия. Итак, в чем они состоят.

Первое. До полной ликвидации Чакырджалы и его банды я буду полностью освобожден от подчинения чьим-либо приказам.

Второе. О положении дел я буду информировать лишь измирского вали.

Третье. На всем протяжении измирской железной дороги мне и моему отряду по первому же требованию будет предоставляться необходимое количество мест для проезда.

Четвертое. Все воинские и жандармские части, находящиеся в настоящее время в Измирском вилайете с целью преследования Чакырджалы, расформировываются, и эта задача возлагается исключительно на меня.

Пятое. Верховное командование отряжает в полное мое распоряжение моего ближайшего родственника жандармского капитана Шюкрю-бея, которому я могу полностью доверять.

Слушая меня, Хабиб-бей делал какие-то пометки в своем блокноте.

– Ну что ж, – сказал он, когда я кончил, – поехали к Талату-паше.

Мы застали пашу в его канцелярии.

Представив меня, Хабиб-бей добавил:

– Мой паша, я уже упоминал вам о Рюштю-бее. Он отправляется в Измир для преследования Чакырджалы и просит широких полномочий.

Паша выразил сначала свою глубокую озабоченность всей этой затянувшейся, по его мнению, историей с Чакырджалы. Сказал, что крайне удручен непостижимым для него бессилием правительственных сил перед этим разбойником. Затем обратился ко мне:

– Рюштю-бей, я слышал о вас много лестного. Знаю, что вы уже отличились в борьбе с разбойниками. Скажите мне, каких полномочий вы испрашиваете?

Тут Хабиб-бей вытащил свой блокнот и зачитал все им записанное по пунктам.

Паша вдруг расчувствовался. Обнял меня. Поцеловал в лоб.

– Вот умница. Еще ни один командир сил преследования не видел надобности в подобных полномочиях. А ведь они превосходно продуманы и вполне уместны. Располагая ими, вы можете считать себя на полдороге к успеху. Заранее вас поздравляю.

Видно было, что паша сильно взволнован.

– Поразительный человек этот Чакырджалы, – то и дело повторял он. – Чрезвычайно любопытный человек.

Он пригласил нас всех к себе домой и там, за обедом, продолжал говорить о Чакырджалы:

– Даже Кара Саид-паша не мог с ним справиться. А ведь вы все знаете, какой это одаренный военачальник.

Разумеется, мы все знали. Этот прославленный смелый воин был последней ставкой правительства – оно вызвало его из Салоник вместе с целой дивизией и подчинило ему все измирские отряды. Целый год преследовал Кара Саид-паша изворотливого разбойника, но так и не смог его поймать. В конце концов он вынужден был отказаться от преследования, что нанесло немалый урон его воинской чести.

Вспоминая о неудачах Кара Саида-паши именитый хозяин несколько раз вставлял:

– Такой человек – и тот потерпел поражение. Трудное дело вы затеяли, Рюштю-бей, невероятно трудное!

Едва мы оставили дом паши, Хабиб-бей обратился ко мне с такими словами:

– Имей в виду, Рюштю, что паша будет очень расстроен, если ты не оправдаешь его доверия.

– Я уже хорошо все обдумал, Хабиб-бей, – отвечал я. – Если это и в самом деле случится, я выйду в отставку и буду преследовать Чакырджалы с пятерыми своими товарищами. Либо сам стану разбойником. Одно из двух: или Чакырджалы уничтожит всех нас, или мы – его. Но преследования я не прекращу. Скорее умру.

– Это твое окончательное решение? – спросил Хабиб-бей, как-то странно переменившись в лице.

– Окончательное и бесповоротное.

– Иншаллах, до таких крайностей дело не дойдет, – заметил депутат и вдруг рассмеялся – Жандармский офицер становится разбойником. То-то будет сенсация!

В тот же день, захватив с собой Шюкрю-бея, я выехал в Измир. В Салихли я встретился со своими товарищами, и в Измир мы направились уже все вместе.

Измирским вали в ту пору был Назым-паша – тот самый, что возглавлял министерство жандармерии при Абдул-Хамиде. Бесконечные неудачи в преследовании Чакырджалы уже навлекли на него немилость падишаха, которая грозила перейти в полную опалу.

– Сколько бед претерпел я из-за этого Чакырджалы, еще будучи министром жандармерии, – пожаловался он мне, когда я нанес ему визит. – Падишах просто не желал меня видеть. Главным образом из-за этого мне пришлось оставить пост министра. Стал вали – и опять та же история. Этот Чакырджалы – сущая чума… Но не для правительства, а для меня одного. Можно подумать, что Аллах сотворил его нарочно, чтобы досаждать мне. Поймать его – дело абсолютно безнадежное. Если это не сам шайтан, то, во всяком случае, его родной брат. Уж поверьте мне, Рюштю-бей, я хорошо знаю, о чем говорю. Представьте себе, что такой опытный военачальник, как Махмуд Мухтар-паша, окружает его в районе Чёпдере с отрядом в пятьсот человек, а этот шайтан без труда прорывает кольцо и уходит. Да еще умудряется причинить нам большие потери. Так что вы – наша последняя надежда. Полагаю, вы имеете достаточно ясное представление о том, с кем будете иметь дело.

– Я отдаю себе в этом полный отчет, – ответил я. – Я знаю Чакырджалы. Знаю его, как и все, то есть недостаточно. Поэтому я начну с тщательного изучения всего, что касается разбойника. Сразу же приступать к преследованию, по-моему, просто опрометчиво. Эту ошибку совершали все мои предшественники. Я не пойду по их пятам. Потрачу целый год, но выясню все необходимое: где он обычно укрывается, какую одежду носит, о чем разговаривает с людьми – словом, все-все, до мельчайших подробностей. Я намерен довести начатое дело до конца, даже если это будет стоить мне жизни. Мысль о том, что целая нация чувствует свое бессилие перед одним разбойником, для меня нестерпима.

Паша был явно доволен моей решимостью.

– Стало быть, у вас есть время, Рюштю-бей, – сказал он, – в таком случае задержитесь здесь на несколько дней. Я сам вам кое-что порасскажу об этом разбойнике.

– Ваша воля – для меня закон, я остаюсь, – согласился я. – Разрешите вас поблагодарить за такое внимание ко мне.

Я провел с пашой три дня. Он рассказывал мне о Чакырджалы. О том, как он довел Кара Саида-пашу до полного отчаяния, и о многих других, почти невероятных вещах; о тактических хитростях, к которым прибегал разбойник. Я понимал, что мне предстоит узнать еще много нового. У каждого человека есть свое слабое, уязвимое место – в этом убедил меня долголетний опыт преследования других разбойников. Ни один сын человеческий не являет собой полного совершенства. Но найти слабое место у Чакырджалы с его непреклонной волей – задача отнюдь не из легких. Надо прежде всего изучить его жизнь начиная с детства, быть в курсе всех его дел и поступков. Составить себе полное о нем представление – это основа основ.

По прошествии трех дней я отправился в Одемиш. В течение трех месяцев я ни разу не преследовал Чакырджалы. Тот так и старается раззадорить меня: одного за другим подсылает своих людей. Дескать, я здесь, раз ты командующий силами преследования, ты должен меня преследовать. А я и ухом не веду. Он вешает, режет людей в ближайших деревнях, а я делаю вид, будто это меня не касается. Стараюсь завоевать расположение простого люда и знати. Можно подумать, что я не начальник отряда – всего лишь любопытный человек, заинтересованный личностью Чакырджалы. Никто не придает особого значения моему любопытству. Это и понятно – ведь всех разбирает то же самое чувство. Я и Шюкрю-бей записываем рассказы о самых незначительных стычках, в которых принимал участие разбойник, о его проворстве и хитрости, о его щедрости, о его настроении, характере и привычках, даже о здоровье. По вечерам я прочитываю все эти записи и тщательно их обдумываю. В рассказчиках нет недостатка: тут и бывшие нукеры Чакырджалы, спустившиеся на равнину, и крестьяне, и его родственники, и учителя – ходжи, и богатые друзья, и офицеры, потратившие долгие годы на его преследование, и разбойники из числа его врагов.

За три месяца мы досконально изучили жизнь Чакырджалы. Лишь после этого решили наконец выступить.

К тому времени мы уже знали все места, где он обычно укрывается, все его тактические приемы и уловки.

Эти три месяца Чакырджалы жил в свое удовольствие, нередко даже ночевал дома и делал все, что ему заблагорассудится. Мы знали о нем все, а он полагал, что мы в полном неведении. Этого, собственно, я и добивался.

Нас, безусловно, интересовал и внешний облик разбойника – как он выглядит, как одевается. Осман потратил уйму времени, прежде чем ему удалось выяснить, чем отличается его одежда от одежды нукеров. Оказалось, что он носил не короткие зейбекские штаны, а длинные, сужающиеся книзу шаровары румелийского покроя. Вместо расшитого зейбекского чепкена[17]17
  Чепкен – короткий кафтан с длинными разрезными рукавами.


[Закрыть] он носил простой черный бархатный жилет. И голову повязывал простым черным платком. Помнится, я еще тогда удивлялся, да и до сих пор продолжаю удивляться, почему Чакырджалы с его умом и дальновидностью поддался искушению носить одежду, которая резко выделяла его среди членов шайки. Неужели он не понимал таящейся в этом опасности?

Собрав все необходимые мне сведения, я еще яснее осознал, какое трудное дело затеял. Среди многого другого я понял и то, что Чакырджалы всю жизнь занимался разбойничеством не по своей воле. Если бы он согласился спуститься на равнину, я мог бы ходатайствовать за него перед падишахским двором, перед Талатом-пашой. С бумагами в руках я неоспоримо доказал бы, что Чакырджалы вступил на разбойничий путь лишь под давлением обстоятельств. Талат-паша с уважением относился к простому народу и, вполне возможно, внял бы моим доводам.