Текст книги "Разбойник"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Через несколько дней поступило распоряжение об их переводе в Измир.

– Теперь-то наконец я понял, почему эфе не спешит, – твердил Кара Али. – Он знает, что нас переводят в Измир, и решил напасть на поезд. Риску поменьше, а чести побольше!

Вокзал был запружен огромной толпой. Всем хотелось посмотреть на ближайшего сподвижника Чакырджалы. Кара Али и двое его товарищей были скованы одной цепью. Идя под конвоем сквозь раздавшуюся толпу, Али искал глазами одного-единственного человека, но так и не увидел его лица. На какое-то мгновение он потупил глаза, задумался, но тут же с высокомерной улыбкой выпрямился.

– Видно, я ошибся, – тихо проговорил он. – Это неподходящее место для нападения. Эфе – человек осторожный, предпочитает действовать без лишнего шума.

Поглощенные своими мыслями, товарищи даже не слышали его. Лица у них были безжизненные, землистого цвета, глаза – оловянно-тусклые, без малейшего проблеска надежды. Руки висели как плети. Они беспомощно жались друг к другу. Глядя на них, Кара Али весь кипел от ярости.

Лязгнули буфера, поезд медленно покатился.

– Что вы повесили носы, – снова завел свое Али. – Сейчас эфе остановит поезд, освободит нас. Держитесь как подобает мужчинам!

Сопровождали их полтора десятка жандармов. Они не сводили глаз с арестантов.

Стоя у окна, Кара Али неотрывно глядел на одемишскую равнину и на дальние горы. Уже смеркалось, а он все не отходил от окна. Увидит какую-нибудь тень, сердце так и запрыгает. А оказывается, что это куст шиповника либо еще какая растительность. Каждый раз – неизменное разочарование.

Стоит поезду замедлить ход, как Али весь напрягается, ждет – сейчас послышится крик: «Ах вы, проклятые черноверцы!» А затем: «Выходи, Кара Али!» Но поезд снова набирает скорость.

Али то садится, то вскакивает, весь в тревожном ожидании, но Чакырджалы не появляется. Тем временем поезд прибывает на станцию Басмане.

– Не падайте духом из-за того, что эфе до сих пор нет, – обращается Али к товарищам. – Он не оставит нас в беде. Реки крови прольет, а нас выручит. Кто знает, что у него на уме. В руках у османцев он нас не оставит.

Оба его товарища сидят мрачные, хмурые, даже не пытаясь скрыть охватившее их отчаяние. Кара Али негодует, но старается их подбодрить:

– Неужто вы не знаете нашего эфе? Куда бы нас ни упрятали, все равно отыщет. Главное – не отчаиваться. Улыбайтесь, шутите!

Слушая Али-эфе, товарищи немного приободрялись, лица их светлели. Но ненадолго.

Прямо с вокзала их отвезли в тюрьму.

Кара Али разгуливал веселый, улыбающийся – словно он на свадьбе или на празднике. Подолгу беседовал со старыми друзьями.

Присутствовать на суде над самым знаменитым нукером Чакырджалы собралось множество измирцев.

Идет допрос:

– Ты ограбил такого-то ага в таком-то месте?

– Я.

– Ты ограбил семнадцать человек в таком-то месте?

– Я.

Кара Али свысока поглядывает на судью, на прокурора, который так и сыплет обвинениями, и знай себе посмеивается.

Всех троих приговорили к смертной казни. Когда оглашали приговор, один из товарищей Али рухнул, потеряв сознание, другой ужасно побледнел, разрыдался. А сам Али знай себе посмеивается.

– За правое дело и умереть не страшно, – сказал он членам суда.

– Ну что вы горюете? – обратился он к своим товарищам. – Чему быть, того не миновать. От судьбы и на птичьих крыльях не улетишь.

Для острастки Кара Али и его товарищей решено было повесить в Одемише. Как-то ночью их снова посадили на поезд. Только Измир остался позади, Кара Али-эфе затянул удалую зейбекскую песню. Не будь в вагоне так тесно и не сиди рядом жандармы, он, пожалуй, пустился бы в пляс, ударяя себя по коленям. Народ только дивился бы, глядя на подобную удаль.

Перрон в Одемише был густо забит людьми, которые пришли отовсюду, даже из самых отдаленных горных селений, чтобы взглянуть на прославленного нукера Чакырджалы. Слух о предстоящей казни облетел весь город.

Медленно выходя из вагона, Кара Али внимательно осматривал толпу. Скорее всего, Чакырджалы переодет софтой. Стоит, слегка покачиваясь, словно хватил лишку. Но Чакырджалы не было. Сколько возможностей уже упущено! Неужели он не мог остановить в темноте поезд? Или совершить нападение на вокзал? Что бы ему не окликнуть сейчас своего нукера: «Эй, Кара Али! Твое место не в тюрьме, а в горах».

Его большие глаза весело светились. Чуть подрагивали лихие завитки усов. Он приветливо улыбался собравшимся. Увидел жандармов, оцепивших вокзал, – и им улыбнулся. И вдруг в его сердце шевельнулось опасение: что, если эфе так и не подоспеет им на выручку? Но он тут же устыдился этой мысли. Эфе непременно явится. Не может не явиться. Он только выжидает подходящий момент. Уж он выкинет что-нибудь такое – все только глаза выпучат. Эфе просто мастак на всякие штуки.

– Эфе обязательно нас вызволит, – говорил он своим товарищам. – Помните, как он спас Маленького Османа? Даже если вся османская армия окружит Одемиш, он прорвется и уведет нас. Вы же знаете нашего эфе. Улыбайтесь, шутите. Эти османцы поступили с нами подло. Эфе отомстит им за нас.

Кара Али и в одемишской тюрьме не терял надежды. Держал себя не как узник, приговоренный к смертной казни, а как почетный гость падишахского двора. С горделивым видом расхаживал по тюрьме, усы покручивал.

Однажды перед рассветом их вывели из камеры.

– Ну что, намылили уже веревку? – спросил Кара Али жандармов.

Те ничего не ответили.

«Эфе наверняка в пути, – пронеслось в голове у Али. – Налетит, отобьет нас. Занятно будет поглядеть, как побегут жандармы!»

Все время, пока их вели к городской площади, он искал глазами эфе. На каждом углу, под каждым деревом. Но эфе не было. Оборачивался на каждый шорох. Но эфе не было.

Около виселицы Кара Али остановился. Поглядел на толпу, на болтающуюся петлю. Усмехнулся. Если эфе сейчас не появится, будет уже поздно.

Когда Али поднялся на табурет, его спросили, не хочет ли он сказать последнее слово. Ничего не ответив, он смотрел поверх людских голов на далекие горы. Прошло несколько минут, а эфе так и не показался. Усмешка застыла на губах Али.

– Почему же он все-таки опоздал? – тихо, как бы про себя, проговорил Кара Али и сам надел себе петлю на шею.

* * *

Они шли через кукурузное поле. В ночной тиши, словно бумажные, шуршали листья кукурузы. Вдалеке слышался легкий плеск: там, по всей вероятности, была речка. Кругом царил мир и покой. Словно это не здесь еще совсем недавно был ад, словно не здесь свистели пули.

Сгоряча Чакырджалы не почувствовал боли, но она все обострялась и под конец стала просто невыносимой.

– Эфе… – с какой-то необычной робостью произнес Хаджи.

Чакырджалы сразу догадался, что он хочет сказать.

– Ничего, как-нибудь обойдется, – ответил он. – Мало ли что случается в жизни человеческой.

Это была первая полученная им рана.

– Сам дойду, – сказал он. – Мы еще сегодня, до рассвета, должны быть в горах. Если не успеем запутать следы, дело может обернуться плохо. Что-то враги очень уж наседают.

Стиснув зубы, Чакырджалы медленно брел по полю. Наконец он остановился, не в силах продолжать путь.

– Разреши, я возьму тебя на спину, – предложил Хаджи.

Эфе ничего не ответил. Тогда нукер взвалил своего старого друга на спину. Идти было трудно. Ноги подламывались, руки немели. Хаджи боялся упасть в беспамятстве, боялся, как бы эфе не умер, и все же до зари они сумели добраться до гор.

– Слава Аллаху, – тихо сказал эфе, – слава Аллаху, что мы увидели свет нового дня!

Навстречу им вышли юрюки, уже прослышавшие о ранении эфе. Их сердца обливались кровью. Они привели с собой и лекарей. Юноши соорудили носилки, положили на них двойной тюфяк, фланелевое одеяло. Несли их пятнадцать человек. Несли быстро – так что и лошадь не могла бы их обогнать. В первом же юрюкском становье – оно располагалось в сосновом лесу – лекари принялись за работу. Рану намазали бальзамом, приготовленным из великого множества трав. Бальзам был замечательный, известный еще с глубокой древности.

Несколько часов эфе лежал с закрытыми глазами, отдыхал. Потом позвал Хаджи.

– Знаешь, о чем я сейчас думаю? – Чакырджалы блаженно улыбался, похожий на обрадованного ребенка.

– О чем же?

– Вот говорят, что нельзя верить ни одному сыну человеческому. Ни одному из тех, что пил материнское молоко. А ведь это не так. Людям надо верить. Делай им добро, и они будут тебя боготворить. Так, Хаджи?

Пока нукер раздумывал над ответом, эфе повторил – на этот раз уже утвердительным тоном:

– Так, Хаджи!

Эфе пролежал довольно долго. Юрюкские лекари старались превзойти друг друга в искусстве врачевания. Они собирали травы, составляли бальзамы. И рана понемногу затягивалась.

Все это время эфе часто спрашивал о Кара Али. Ему неизменно отвечали, что тот находится в одемишской тюрьме. Узнай он, что Али перевели в Измир, он тотчас же встал бы с постели.

– Где сейчас Али? Какие новости?

– Али в одемишской тюрьме, мой эфе.

– Вот и хорошо. Как только рана заживет, отправимся в Одемиш, спасем Али. Подло поступили с ним османцы. И все из-за меня.

Как-то прискакал всадник. Отозвал Хаджи в сторонку и шепнул ему:

– Через два дня Кара Али-эфе должны повесить. На главной площади. Наш бей передает тебе свой привет. «Спасайте наших друзей, – говорит. – Я не хочу, чтобы они погибли по моей вине».

Хаджи долго размышлял, сообщить ли эту новость эфе. Если, сохрани Аллах, Чакырджалы станет хуже, им всем не миновать смерти. По и Кара Али надо помочь. Он настоящий друг, йигит. Оставить его в беде равносильно предательству.

Два дня провел Хаджи в нестерпимых муках. Две ночи не смыкал глаз этот закаленный, видавший виды человек. Ничего не говорил. Сидел не шевелясь на одном месте. Несколько раз он был уже готов открыться эфе, но в последний миг удерживался от признания. Затем ему в голову пришла такая мысль: что, если тайком от эфе ворваться в Одемиш и освободить Али? Но ведь это означает грубо нарушить обычай повиновения. Пока Хаджи раздумывал, не спросить ли ему позволения у эфе, пришла черная весть.

– Эйвах, эйвах, – сокрушенно вздохнул Хаджи. – Какой йигит погиб! И по нашей вине!

Едва эфе почувствовал себя лучше, он поднялся с постели и приказал:

– Собирайтесь, поедем в Одемиш – спасать нашего Али.

Никто не проронил ни слова.

– Почему вы все молчите?

Снова – безмолвие.

– Что-нибудь случилось с Али?.. Хаджи!

– Слушаю, мой эфе.

– Али повесили?

Хаджи стоял с понурым видом.

– Как ты мог утаить от меня такое?! Да это же просто подлость! Даже если б я умирал, все равно должен был бы мне сообщить. Какой позор, Хаджи! А ведь Кара Али наверняка ждал, что мы придем ему на выручку. Отныне не видать мне радости на этом свете. Идите за мной.

Эфе вышел из шатра и зашагал прочь. Куда – никто не знал. Весь день шел не оглядываясь. Наступил вечер, пала темнота, а он все шел и шел. Все в таком же неистовом гневе, в таком же исступлении. Нукеры устали, проголодались. Но никто не осмеливался заговорить с эфе. Когда он в таком состоянии, от него можно ожидать чего угодно. Он способен повесить тысячу человек, спалить десять деревень, опустошить целый вилайет. Подобное случалось с ним и прежде, но никогда еще приступ ярости не был так продолжителен.

Они уже достигли скалистой местности, но Чакырджалы продолжал идти как по ровной дороге. Держался прямо, с обычным своим достоинством. Он казался неотъемлемой частью окружающей природы. Чем-то вроде скалы или дерева.

Нукеры громко перешептывались. Но даже если бы они кричали, Чакырджалы все равно ничего не услышал бы.

– Уже с ног валимся, а он все бежит и бежит.

– Надо ему сказать.

– Что толку-то? Он же будто глухой.

Из скал они вышли к берегу реки. Нукеры хотели было напиться, но эфе уходил так стремительно, что они кинулись за ним, даже не успев утолить жажду.

Ало полыхнуло солнце. По равнине побежали бесконечные длинные тени. Кругом – ни души. Только ровный, как поднос, простор бурой земли, лишь кое-где тронутой зеленью.

Вот уж и день миновал, ночь надвигается, а эфе все летит как на крыльях, не угнаться за ним. Нукеры боятся потерять его из виду. А ведь равнина для них – место очень опасное. Если их тут захватят, никому не уйти. Уж на что нукеры Чакырджалы люди отважные, но и у них екало сердце.

Все это время Хаджи боялся и близко подойти к их предводителю. Знал, что в минуты бешенства он может убить кого угодно: отца, жену, самого себя. Но, прикинув, что и так и этак смерть, Хаджи догнал Чакырджалы и притронулся к его правой руке:

– Погоди, мой эфе.

Чакырджалы замедлил шаг, обернулся. Лицо у него было темное, почти черное. Глаза утонули в глазницах, лоб прорезали морщины.

– Что ты хочешь мне сказать, Хаджи? – спросил он, останавливаясь.

– Ты уж извини, мой эфе. Товарищи не поспевают за тобой. Надо их подождать. Да и отдохнуть малость не мешало бы, еле на ногах держимся. – После того как другие нукеры поравнялись с ними, Хаджи мягко добавил: – Может, все-таки передохнем?

Только тогда наконец Чакырджалы опомнился.

Хаджи почесал живот и уже смелее сказал:

– Есть ужасно хочется. Проголодались мы все.

Сели прямо среди поднимающихся клубов тумана, разложили припасы, открыли баклажки.

Лицо эфе постепенно разглаживалось, пьяная ярость гасла в глазах.

– Хаджи, – простонал он, – что сказал Али перед смертью? Что я его предал?

– Не такой он был человек, – ответил Хаджи. – Настоящий йигит никогда не скажет ничего подобного. Он знал: если бы только могли, мы пришли бы ему на помощь.

Эфе сунул в рот кусок хлеба, но так и не смог его проглотить. Выплюнул.

25

Они пересекли всю равнину Конья и укрылись у эрменекских юрюков. Здесь они не смогли выдержать больше месяца. Эфе плохо знал здешних обитателей, сильно скучал. Такого множества друзей и лазутчиков, как в приэгейских краях, тут не было. Если только правительство проведает, где они, им всем крышка. Слава богу, что юрюки относятся к ним с большим уважением, исполняют каждое желание. Трудно только понять: из любви или из страха. Люди они, во всяком случае, гостеприимные, а на большее не приходится и рассчитывать.

Итак, надо было срочно перебираться в свои горы. Там за них готовы отдать жизнь и стар и млад. Сотни деревень, если понадобится, придут на помощь.

Силы преследования искали его два месяца без передышки. Порядком устали. Главное в таких случаях – сбить первый пыл. А уж там, глядишь, все образуется.

Чакырджалы и его нукеры переоделись юрюками. Оружие спрятали во вьюки, вьюки погрузили на верблюдов, сами сели на коней и отправились в путь. Вместе с ними – проводниками – поехала одна юрюкская семья. За эту услугу Чакырджалы щедро вознаградил их – никогда раньше они не видели столько денег.

За двадцать, – двадцать пять дней они добрались до подножия Бабадага. Приютились в становье одного из юрюкских племен и послали оттуда вести своим верным друзьям. От них Чакырджалы узнал обо всем, происшедшем за время его отсутствия.

Жители горных и равнинных селений, юрюки – все очень обрадовались возвращению Чакырджалы. Тяжело жилось им без заступника. Беи и ага снова подняли голову. Они прекратили строительство мостов и дорог, начатое по приказу Чакырджалы. Все время, что он отсутствовал, народ жил в горе, смятении и страхе. Эфе даже прослезился, думая, что, стало быть, он и впрямь нужен народу. Каких только бесчинств не вытворяли ага и беи! Три дня кряду рассказывали сельчане о перенесенных ими муках.

Какой-то старик поцеловал Чакырджалы руку:

– Никуда больше не уходи, сынок, заклинаю тебя Аллахом! Ага и османцы нас совсем заклевали. То сидели тихие, как воробушки, а тут сразу ястребами стали, на нас накинулись. Не уходи больше, сынок!

Со всех сторон посыпались просьбы. Такой-то ага притесняет меня, помоги. Такой-то ага не отдает то, что мне причитается по справедливости, помоги. Эта дорога стала совсем непроезжей и непрохожей. Этот мост смыло селем. Речь шла о мосте через реку Акчай на дороге между Боздоганом и Назилли. По нему ходили жители двух каза.

– Ну хорошо, обрушился мост. А вы не пробовали починить его сами?

– Дело это дорогое. А мы ведь не ага и не беи, в карманах ветер гуляет.

– Но там живет Осман-бей. Человек он богатый. Вы обращались к нему за помощью?

– Обращались.

– А он что?

– Говорит, мое дело стороннее, мне-то что?

– Передайте ему мой селям. Пусть он построит новый мост взамен старого.

Сельчане отправились к Осману-бею, уверенные, что теперь-то все будет в порядке. Осман-бей был у себя дома, в Арпазе, сидел со своим братом. Когда сельчане передали ему слова Чакырджалы, он не проронил ни «да», ни «нет». Но его брат осыпал эфе проклятиями. Ему вторил телохранитель, который тоже был в комнате. Когда сельчане рассказали обо всем этом Чакырджалы, тот только молвил:

– Идите. Мост будет отстроен заново.

И стал готовиться к нападению на дом Османа-бея.

Этот Осман-бей был из старой аристократии. Человек очень богатый, уважаемый, любимый местными властями. Чтобы обезопасить себя от разбойничьих набегов, его предки возвели прочную крепостную башню рядом со своими домами. Эта башня выдержала уже много нападений. Возможность укрыться в ее стенах и придавала отваги Осману-бею и его брату. Замкнулся со своими людьми в башне – что там эфе, целая армия не возьмет ее приступом!

Чакырджалы послал туда своих соглядатаев, но никаких вестей от них не поступало, и в конце концов его терпение лопнуло.

– Приготовьтесь, – велел он своим нукерам, – мы отправляемся в Арпаз.

В полдень они уже были на месте. Но Осман-бей, его брат и телохранители успели бежать в касаба.

Так ни с чем и вернулись. Однако Чакырджалы решил поквитаться с Османом-беем. Во что бы то ни стало!

Какое-то время эфе жил в своей деревне. Силы преследования сбились с ног, обыскивая каждый камень в горах, а он себе спокойно почивал дома, на груди жены. Но кто бы мог предположить такое! Даже самому шайтану это не пришло бы в голову!

Передышка, впрочем, длилась не так уж долго. Дела не ждали. Прежде всего надо было раздобыть денег. Ограбив нескольких богачей, Чакырджалы пополнил свою казну.

Эфе, как известно, был человек памятливый, ничего не забывал.

– Хаджи, – сказал он однажды, – пришел черед Османа-бея. С него причитается три тысячи золотых на постройку моста через Акчай.

Они были как раз недалеко от Арпаза. Прежде чем зайти в город, эфе расставил часовых на всех дорогах. Затем вместе с Хаджи Мустафой поспешил к дому Османа-бея. День был базарный. Вышедшая на стук женщина объявила, что Осман-бей в кофейне. И только тогда поняла, что разговаривает с зейбеками. Она замычала что-то нечленораздельное, пытаясь запутать следы, но было уже поздно: стрела вылетела из лука.

Через несколько минут Чакырджалы вихрем ворвался в кофейню. Последовал зычный приказ:

– Не шевелиться!

Ослушников не нашлось.

Хаджи Мустафа подошел к телохранителю Османа-бея, отобрал у него оружие, связал ему руки и ноги.

– Как насчет моста через Акчай, Осман-бей?

– На это и у правительства не хватит средств, а уж у меня и подавно. Да если бы только мог, я бы с превеликим удовольствием…

– Сельчане тебя просили. Я просил. А ты и ухом не повел. Собирайся, пойдешь с нами.

Гоня перед собой Османа-бея, они обошли весь арпазский базар. Пусть видят люди, что даже самая крепкая башня не спасет от Чакырджалы. Пусть знают это и османцы. Эфе не страшны никакие преграды.

Они вышли из Арпаза. Немного погодя с окрестного холма послышался выстрел. Это был убит Хаджи Исмаил, телохранитель Османа-бея. Вечером его труп принесли в ближайшую деревню…

«ЧАКЫРДЖАЛЫ БЫЛ УБИТ НАМИ»

Воспоминания полковника Рюштю Кобашты

В 1899 году я окончил военную академию. Служил в войсковых соединениях в разных местах нашей родины. В 1906 году в чине старшего лейтенанта прибыл в Дюздже. Страна в то время была наводнена разбойничьими шайками. Ни на одной дороге, ни на одной тропе нельзя было чувствовать себя в безопасности. Разбойники вешали и резали кого им вздумается. Во многих районах даже не чувствовалось правительственной власти – хозяйничали разбойники. Вершили по своему усмотрению суд, выслушивали жалобы.

Больше всего досаждала правительству шайка Чакырджалы, которая безраздельно властвовала в приэгейских краях. Слава этого разбойника гремела по всей стране. Его имя было как дестан на устах у всех. Даже в самых дальних уголках рассказывали о его разбойничьих подвигах, и все сердца трепетали от страха.

* * *

Тех, кто участвовал в преследовании Чакырджалы, ждали всякого рода неожиданности.

Допустим, из Измира выезжает отряд в сорок человек. Все люди испытанные, отважные. Вооружены до зубов. И уверены, что уж от них-то Чакырджалы не уйдет.

Они прибывают в Одемиш, с тем чтобы после короткого привала начать преследование. Лазутчики Чакырджалы доносят ему об их прибытии. Отряд, весь целиком, располагается в большой кофейне. Аскеры потягивают кофеек из чашечек, курят наргиле. Такие высокомерные, чванные – просто не подступись. И у всех на коленях – винтовки. Так и сыплются ругательства и угрозы:

– Какой он эфе, этот Чакырджалы! Просто мелкий воришка!

– Поймаем – шкуру сдерем.

– Сделаем чучело и повесим на площади.

– Только одни жандармы его и боятся.

– А мы не жандармы.

– Он от нас и под землей не спрячется.

– Все равно поймаем.

– Завтра же утром.

Весело идет время в подобных разговорах. Дверь открывается. Входит смуглый, среднего роста, крепко сколоченный зейбек. Вежливо раскланивается – и вдруг кричит:

– Не шевелиться! Я – Чакырджалы!

Хозяин кофейни, сидящий возле плиты, поднимает ружье. Оказывается, это вовсе и не хозяин кофейни, а один из нукеров Чакырджалы, подмену сделали еще накануне.

– Ну что, мои паши? Я слышал, вы пришли за Чакырджалы. – С револьвером в руке эфе бродит среди столиков, приговаривая: – Я и есть Чакырджалы. Добро пожаловать, мои паши. Кожа моя пока еще на мне. Сдирайте ее да делайте чучело. Площадь рядом. Вешайте же меня, за чем дело стало?

Все сидят молча, не двигаясь. Лица – изжелта-бледные. Кой у кого даже дрожат руки.

– Что же вы притихли, черноверцы проклятые?! А ну-ка попробуйте пошевелиться! Скажите мне спасибо. Вам даже до гор не пришлось добираться, чтобы встретиться со мной. Вот я здесь, перед вами. Виданное ли это дело, чтобы разбойник сам приходил к своим преследователям?! Хватайте же меня! За мою голову вы получите хорошую награду. – Эфе посмеивается, веселится вовсю. – Могу ли я допустить, чтобы такие смелые, благородные господа утруждали себя, гоняясь за мной?! Ни за что на свете! Вы ведь все люди очень нужные правительству. Надежда самого падишаха. – И вдруг взрывается: – Ах вы, бабье трусливое! А ну-ка выбирайте себе смерть. Может быть, вы хотите, чтобы я снял с вас кожу и набил ее соломой? Да только где взять столько соломы? Как бы крестьянская скотина без корма не осталась! – Эфе подходит к двери. – Что же вы все помалкиваете, не говорите, какую смерть выбрали? Ну ладно, я решу за вас.

На его зов входит мальчик.

– Сынок, – обращается к нему эфе, – я поручаю тебе наказать этих господ. Делай с ними что хочешь.

В руках у паренька ножницы и сумка. Он обходит по очереди всех сидящих, срезает у каждого кисточку с фески и прячет ее в сумку. Все только испуганно хлопают глазами. Собрав сорок кисточек, мальчуган скрывается за дверью.

– Если я вам еще нужен, можете продолжать преследование, – роняет напоследок эфе и уходит.

Едва светает, весь отряд до последнего человека с первым же поездом возвращается в Измир.

Кямиль-паша, тогдашний измирский вали, в удивлении. Столько надежд возлагали на этот отряд, а он возвратился – и так скоро.

– Что случилось? – спрашивает.

Все словно в рот воды набрали.

– Что случилось? Почему вы вернулись? – любопытствует паша.

– Не смогли его найти, – следует краткий ответ.

Через несколько дней вали получает подарок – кисточки, срезанные с фесок.

* * *

Помилованный самим падишахом, Чакырджалы спустился на равнину. Не он один – все знаменитые разбойники приэгейских краев по нескольку раз получали прощение. За пятнадцать лет своего разбойничества Чакырджалы неоднократно сходил на равнину. И правительство вынуждено было принимать все его условия. Оружия он не сдавал, нукеры оставались при нем, в деревню, где он жил, не имели права заходить ни жандармы, ни аскеры, ни правительственные чиновники. И ко всему еще ему присвоили звание кырсердара.

Итак, Чакырджалы на равнине. Однажды в Одемиш заезжает Кямиль-паша, хочет поговорить с тамошним людом. Туда же вместе со своими нукерами является и эфе. Он выражает желание повидаться с пашой. Тому вовсе не улыбается мысль о встрече с разбойником, но оттолкнуть Чакырджалы он не решается: чего доброго, опять примется за старое. Сущее наказание Аллахово этот Чакырджалы.

Кямиль-паша останавливается в доме одного из знатнейших одемишских господ. В этом же доме, окруженном большим фруктовым садом, гостит и Чакырджалы. Утром после завтрака паша встречается с эфе.

– Рад вас видеть, мой паша.

– Я слышал, будто другого такого стрелка, как ты, в этих краях нет.

Мехмед-эфе ухмыляется:

– Преувеличение, мой паша.

– Говорят даже, будто другого такого стрелка, как ты, нет во всем мире.

– Преувеличение, мой паша. Кой-чему я, конечно, научился, пока бродил по горам, но…

– Я бы хотел видеть, как ты стреляешь, эфе.

– К вашим услугам, мой паша.

Чакырджалы просит сына хозяина:

– Возьми в руки чистое полотенце и встань вон под той грушей.

– Если можно, не из ружья.

Эфе достает из-за пояса револьвер.

– Как вам угодно, мой паша. Могу стрелять из любого оружия.

Юноша растягивает полотенце под тремя спелыми грушами, висящими на одной ветке.

– Эта груша твоя, мой паша, – говорит эфе и стреляет. Груша падает на полотенце. – Эта груша для молодого человека. – Падает второй плод. – А эта моя, мой паша. – Падает третий плод.

Юноша потрясен подобной меткостью. Не может скрыть свое изумление и Кямиль-паша. Все трое с удовольствием съедают сочные груши.

– Это можно считать охотничьим трофеем, мой паша.

– Пожалуй, эфе.

«Так, значит, все, что рассказывают о Чакырджалы, – сущая правда», – думает паша.

– Эфе!

– К вашим услугам, мой паша.

– Я слышал, будто ты попадаешь на лету в мелкие медные монеты, которые подбрасывают деревенские ребятишки.

– Дело нехитрое, мой паша.

Чакырджалы дает сыну хозяина метелик[13]13
  Метелик – старинная монета в десять пара (1/40 куруша).


[Закрыть].

– А ну-ка подбрось!

Монета взлетает ввысь, и в тот же миг ее настигает пуля. Метелик быстро-быстро вертится. Искусная стрельба, ничего не скажешь.

– Да сопутствует тебе удача, – говорит Кямиль-паша.

– Спасибо на добром слове, – отвечает Чакырджалы.

* * *

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Чакырджалы снова поднялся в горы. Однажды на Пятипалой горе он видит одинокий юрюкский шатер. Накануне Чакырджалы и трое сопровождающих его нукеров участвовали в кровавой схватке. Они вконец измучены, голодны. В шатре тихо. Обычно в юрюкских становьях множество овец, коз, собак. Но тут ни одного живого существа.

– Эй, хозяин! – кричит один из нукеров.

Никто не отзывается.

– Эй, хозяин! К тебе пожаловали гости. А гости – посланцы самого Аллаха.

Нукер заглядывает в шатер и тут же возвращается.

– Мой эфе, – докладывает он, – внутри только старик и старуха. Забились в угол, о чем-то шепчутся и горько плачут.

– Приведи сюда старика, – велит эфе.

Нукер выводит старика.

– Что с тобой? Какое у тебя горе?

– И не спрашивай!

– Да объясни же толком, что случилось.

Но старик только бормочет:

– И не спрашивай!

Мехмед-эфе теряет терпение:

– Да объясни же ты наконец, что случилось.

– И не спрашивай! И не спрашивай!

Чакырджалы подходит ближе, дружески похлопывает старика по спине.

– Может быть, ты недоволен нашим приходом? Хочешь нас спровадить? Так ли принимают гостей?

Эти слова задевают старика за живое.

– Лучше не спрашивай, эфе. За два часа до твоего прихода к нам в дом ворвался этот нечестивец Чакырджалы. Обобрал нас до нитки, увел стадо. Это бы еще полбеды. В конце концов, на то он и разбойник, чтобы грабить. Но зачем же покушаться на нашу честь? Виданное ли это дело? Этот проклятый черноверец, этот бесчестный Чакырджалы-эфе, увел мою дочь. Хочет ею потешиться. Разве это не против разбойничьих обычаев? Но что я мог поделать – ведь сам Чакырджалы…

Из глаз Чакырджалы сыплются молнии.

– Как выглядел этот разбойник?

– Здоровенный детина. Просто великан. Чтоб он сдох, проклятый! Иншаллах, найдется и на него пуля!

– Он был один?

– Нет, с ним целая шайка.

– Куда они пошли?

Старик показывает.

Чакырджалы отходит в сторону. Солнце уже зашло, вечер.

– Хаджи Мустафа!

– Слушаюсь, мой эфе.

– Они, верно, где-нибудь поблизости?

– Должно быть, так.

– Кто бы мог быть этот Чакырджалы?

– Какой-нибудь грабитель.

– Это наш враг, Хаджи Мустафа. Самый лютый. Нет у нас хуже врага, чем он. Даже жандармов можно простить, но только не его. Правильно я говорю?

– Правильно, мой эфе.

– Если мы не изловим этого подлеца, конец нашей доброй славе.

Хаджи Мустафа замечает огонь костра на одном из ближайших холмов:

– Наверно, они там.

– Пошли, Хаджи.

Чакырджалы со своими людьми приближается к костру. Около него девятеро мужчин. Тут же и похищенные овцы. Мужчины сгрудились вокруг девушки, участь ее ясна.

– Не шевелиться! Бросайте оружие! – гремит голос Чакырджалы.

Те бросают ружья.

За ружьями, по приказу Чакырджалы, следуют револьверы и кинжалы.

– Хаджи! Собери оружие!

Нукеры Чакырджалы связывают всех девятерых.

Девушка кидается на грудь эфе:

– Будь моим братом!

– А теперь пошли к шатру, – говорит Чакырджалы. – Старики, верно, все глаза проплакали.

– Будь моим братом, эфе, моим старшим братом, – снова благодарит девушка. – Ты меня спас. Спас мою честь. Спасибо тебе, мой эфе.

Чакырджалы ведет ее к шатру.

Старик и старуха безмерно счастливы. Они по очереди целуют руки эфе.

– Разведите большой костер чуть ниже шатра, – приказывает Чакырджалы нукерам. – Величиной с молотильный ток. Они хорошенько повеселились. Теперь наш черед. Так, что ли, Хаджи Мустафа?

– Так, мой эфе.

И вот огромный костер уже ярко пылает.

– Делай свое дело, Хаджи.

Хаджи успел понять, в каком беспредельном гневе их главарь.

Он отвязывает двоих пленников, затем снова прикручивает каждого к отдельному вырванному с корнями деревцу.

– Прости нас, эфе. Виноваты мы. Прости нас.

– Это ты, ублюдок, Чакырджалы?

– Нет.

– А кто же?

– Не знаю.

Чакырджалы спрашивает у старика:

– Кто из них Чакырджалы?

– Вот этот, мой эфе.

Перед Чакырджалы громадный, как гора, парень.

– В костер его, Хаджи.

Двое нукеров швыряют самозванца в огонь. Разносятся отчаянные вопли.

Чакырджалы неподвижен как истукан.

– Хаджи, веди еще двоих.

Хаджи приводит.

– Пощади нас, эфе. Мы не сделали ничего плохого. Этот человек заставил нас силой.