Текст книги "Разбойник"

Автор книги: Яшар Кемаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

«Высочайшим повелением я назначен командующим силами преследования. Его величество падишах придает большое значение поддержанию общественного порядка в стране и приказывает ликвидировать все разбойничьи шайки. Положение требует решительных мер. В связи с этим предоставленное Вам право ношения оружия отменяется. Вы обязаны в кратчайший срок сдать все имеющееся у Вас оружие. На этом условии Вам повторно гарантируются личная безопасность и неприкосновенность.

Командующий силами преследования

бригадный генерал

Саид-паша».

Это письмо ничуть не удивило Чакырджалы. Собрав всех своих нукеров, он прочитал его, а затем решительно заявил:

– Оружия мы не сдадим.

– Не сдадим, – дружно поддержали его все.

– Завтра же уйдем в горы.

– Уйдем.

Эфе сплюнул – будто выстрелил слюной.

– Надо было прикончить эту гадину! Чего бы мне это ни стоило! – И первый раз в жизни заговорил как его мать. – Нельзя доверять османцу. Даже если это твой родной отец… Ну ничего, Кара Саид! Мы еще с тобой поквитаемся!

Его письменный ответ гласил:

«Настоящий мужчина никогда не расстается с оружием. Хочешь – попробуй отобрать его силой.

Чакырджалы Мехмед».

Занимался рассвет. Вот-вот солнце вонзит свои сверкающие иглы в самую вершину Пятипалой горы. А пока над ней вьется небольшое, словно съежившееся от холода, облако и помаргивают звезды.

Чакырджалы ехал молча, понурив голову. В сердце его разгоралась ярость. Почему его не оставляют в покое? Ведь всю свою жизнь он стремился творить добро, помогал беднякам, убивая их бесчестных притеснителей! Почему же его не оставляют в покое? Чего от него хотят?

– Хаджи! Ты, кажется, забыл, что у нас есть один должок.

– Должок? Что-то не припоминаю, эфе. Мы как будто никому ничего не должны.

– Должны, Хаджи, должны.

– Кому же?

– Помнишь, вместе с нами в тюрьме сидел один несчастный, жену которого увел брат? Он все время молчал, был точно не в себе. Перед тем как нас выпустили, он молил отомстить за его поруганную честь. Этот должок мы так и не выплатили.

– Ну что ж, надо рассчитаться.

– Как ты полагаешь: если я разрежу их на мелкие куски, это будет справедливое возмездие?

– Совершенно справедливое, эфе, да укрепит и благословит Аллах твою руку!

– Подумать только… муж в тюрьме… как птица в клетке… а жена ему изменяет… и с кем?.. с деверем!.. Прежде чем поднимемся в горы, мы должны совершить это благое дело… Помнишь, как называется их деревня? Как зовут его жену и брата?

– Помню, все помню, эфе. Такие вещи не забываются.

– Тогда прямо туда, Хаджи!

На заре второго дня они были уже в той деревне. Схватили брата и жену арестанта, который просил отомстить за него.

– Соберите всех сельчан, – велел эфе.

Вскоре все деревенские жители толпились на площади.

– Принесите колоду, – приказал Чакырджалы.

Мужчина и женщина съежились, дрожат. Сельчане во все глаза смотрят на эфе, испуганно ждут, что дальше будет. Но никто ничего не говорит.

– Какого наказания заслуживает человек, который, словно пиявка, присосался к жене сидящего в тюрьме брата? – спрашивает эфе. – Какова воля Аллаха?

Ответом – полное молчание.

– Какого наказания заслуживает жена арестанта, которая изменила ему с деверем?

Снова молчание.

– Когда этот бедняга, что сидит в тюрьме, услышал о таком вероломстве, он чуть было рассудка не лишился. Не ест, не пьет, никому в глаза посмотреть не смеет. Какого же наказания заслуживают эти двое?

Сельчане окаменели, замерли – не дышат.

– Положите этого выродка на колоду и отрубите руки, которыми он обнимал свою невестку.

Нукеры обрубают руки. По самые плечи.

Затем подтаскивают к колоде и женщину. Она стонет, кричит в полу беспамятстве:

– Пощади, эфе, пощади! Навеки твоей рабыней буду!

– Так ли пристало вести себя жене арестанта?! Отрубите ей голову.

Толпа оторопело смотрит на два изуродованных тела.

– Время для намаза, – говорит эфе.

Нукеры поспешно расстилают коврик. Эфе совершает намаз, молится. Закончив обряд, молча встает и уходит.

Когда Саид-паша прочитал письмо Чакырджалы, в глазах у него потемнело от злости. Что он себе позволяет, этот наглец? Надобно его уничтожить, любой ценой уничтожить!

А тут как раз приходит донесение об убийстве двух людей. Во главе всех своих отрядов Саид-паша спешит к месту преступления. Окружает деревню, а Чакырджалы, ясное дело, уже скрылся. Птицей стал, улетел. День за днем разыскивает его паша, никак не может найти. Аскеры Саида-паши щедро раздают тумаки и пинки крестьянам и юрюкам. Некоторых забивают чуть ли не до смерти. Но и они упорно молчат. Так и не удается найти конец нити, которая могла бы привести к Чакырджалы. Все получаемые сведения оказываются ложными.

Саид-паша обыскивает все места, где, по его предположениям, мог бы укрываться разбойник. И не находит ни одного ага, крестьянина, батрака или юрюка, который бы ему не помогал. Все – укрыватели, пособники! Так и не узнать, какие убежища Чакырджалы главные! И хуже всего, что под градом ударов народ решительно встает против правительства. Положение Чакырджалы с каждым днем укрепляется.

Так целая армия, возглавляемая надменным пашой, тщетно гоняется за одним-единственным человеком.

14

И снова эфе в горах! Убежище у него надежное – деревушка, затерянная среди скал. Жители окрестных селений – и стар и млад – готовы отдать за него жизнь. Никогда еще ни от разбойников, ни от правительства, ни от ага не видели они ничего хорошего. А Чакырджалы делает им столько добра – не диво, что его так любят. Во всех этих селениях он может расхаживать спокойно, без каких-либо мер предосторожности. Если жандармы или солдаты и схватят кого-нибудь из тамошних жителей, даже под пытками он не раскроет рта. Сотни людей охаживают палками, бросают в тюрьмы, но никто не выдает местонахождения эфе.

Случилось раз, что один из отрядов, преследовавших Чакырджалы, задержал дряхлого старика.

Спросили его, где разбойник. Он ответил:

– Не знаю.

Тогда его стали пинать. Он не сдержался, выкрикнул:

– Да здесь он, совсем рядом! Попробуйте его поймать!

– Где же он?

– Вон за той скалой!

Отряд поспешил в указанную стариком сторону. За скалой никого не оказалось.

– Ты что же нас обманываешь?

Обвинение во лжи уязвило почтенного человека.

– Пойдем в селение, – предложил он. – Там все, даже малые дети, знают, где он сейчас находится. Пусть они вам покажут дорогу, а там уж вы себя покажете.

Отряд принял этот вызов. Всех жителей – от семи до семидесяти лет – подвергли истязанию.

– Где Чакырджалы?

– Мы о нем и слыхом не слыхали.

– Положите его на землю!

Пинали, пока кровь не пойдет горлом. А в ответ все одно:

– И слыхом не слыхали… И видом не видали…

Целую неделю свирепствовали аскеры Саида-паши, крушили и жгли, но так ничего и не смогли выведать.

А как только отряд вышел из селения, он тут же угодил в устроенную Чакырджалы западню. Ни один не ушел живым.

Два дня просидел взаперти Чакырджалы, все размышлял. Наконец призвал к себе Хаджи:

– Этого Саида-пашу надо хорошенько проучить. Сделать так, чтобы он пожалел, что на свет божий родился.

– Верно, эфе.

– Подбери-ка в этих селениях пятьдесят смелых как черти парней. Из тех, что живали на равнине.

– Хорошо, эфе.

– Хочешь знать, что я придумал?

– Скажи, эфе.

– Почему бы нам не пожить здесь два-три месяца? Место хорошее, надежное, нас тут и вся османская армия не сыщет.

– Не сыщет.

– А если и сыщет, невелика беда. Мы их тут всех положим на месте. И уйдем, целые и невредимые. Впрочем, не всякая армия сможет забраться на эти скалы.

– Верно, эфе.

– Надо будет, мы здесь и целый год проторчим. Саид-паша, помяни мое слово, еще пожалеет, что на свет божий родился.

– Понял, эфе.

– Отныне, Хаджи, все разбойники в горах, все контрабандисты на равнине – наши люди.

– Понял, эфе.

– А теперь принимайся за дело. И помни, что, если хоть один из этих пятидесяти окажется с гнильцой, мы погибли. Оповести всех наших друзей и юрюков. Как только где объявится человек с оружием, пусть шлют донесение Саиду-паше: это, мол, Чакырджалы.

Распоряжение эфе было выполнено за три дня. Отобраны пятьдесят парней, извещены все друзья и помощники в Одемише, Тире и Айдыне.

15

Кара Саид-паша радовался, получая свежие донесения. Его самоуверенность еще более окрепла. На его сторону перешли все деревни – даже те, что всегда поддерживали Чакырджалы. Все усиленно выслеживали разбойника. Чуть где зашелестит ветка, покатится камень, а уж тем более грянет выстрел, Саид-паша тотчас же получает донесение. Ясно, что Чакырджалы не уйти, если против него поднялся весь народ. Не сегодня завтра он будет схвачен и казнен.

Однажды какой-то человек сообщил, что Чакырджалы находится около их селения:

– Сидит в старом окопчике около родника, жарит себе барашка. Завтра он спустится на равнину, чтобы ограбить чей-то дом – чей, я не знаю, но сегодня он там.

За долгую свою разбойничью жизнь Чакырджалы нарыл немало укрытий. На каждом холме у него были окопы, где в случае необходимости он мог продержаться несколько дней.

Кара Саид-паша отправил телеграммы в Измир и Айдын о том, что установлено местопребывание разбойника. Послал туда несколько отрядов. А затем и сам отправился во главе своих аскеров. К его армии присоединились многочисленные добровольцы – разбойники, спустившиеся на равнину, кое-кто из знати.

Завязалась стычка. Окруженный Чакырджалы ожесточенно сопротивлялся, но было ясно, что это сопротивление не может продолжаться долго. С наступлением ночи выстрелы с его стороны прекратились.

– Шайка Чакырджалы уничтожена! – радостно провозгласил Саид-паша, велел тесно сомкнуть окружение и ждать, пока не рассветет.

Его уверенность в одержанной победе была так велика, что он приказал послать телеграммы о ликвидации шайки Чакырджалы. Трупы убитых, говорилось в этой телеграмме, будут доставлены завтра в Одемиш. Повсюду – в Измире, Айдыне, даже в Стамбуле – эта новость произвела впечатление разорвавшейся бомбы.

Едва забрезжил день, Саид-паша самолично отправился осматривать трупы. Перед ним лежали мертвые контрабандисты со своими товарами. Все они, так же как и их лошади, были изрешечены пулями. Саид-паша буквально остолбенел. Позор такой, что хоть сквозь землю провались. Сел он на своего коня и один, без всякой свиты, поехал в Одемиш.

Одемишцы с безграничной скорбью ожидали, когда будут привезены тела Чакырджалы и его сподвижников. Увидев убитых контрабандистов, они долго потешались над незадачливым пашой.

После этого случая Саид-паша словно лишился рассудка. Чуть кто обмолвится о Чакырджалы, он тут же выступает в поход. Окружает указанное ему место, начинается бой. А в конце концов выясняется, что он уничтожил еще одну шайку контрабандистов или разбойников – только не Чакырджалы. Но перед тем он уже успевает разослать во все концы телеграммы о победе. И каждый раз попадает впросак. А донесения продолжают сыпаться. Чакырджалы здесь, Чакырджалы там. Паша просто с ног сбился, а разбойник неуловим. Хоть и подозревает паша, что его водят за нос, но ничего не может поделать – вдруг это и впрямь окажется Чакырджалы?

Людей, приносящих ложные сведения, приказывал бить палками, но число их не убавлялось.

– Нет сил, – жаловались доносчики, – нет сил терпеть притеснения этого Чакырджалы. Что он вытворяет, паша, и сказать невозможно. Сведения наши верные, но он успевает бежать до твоего прихода.

В конце концов бесполезное преследование осточертело паше. Он понял, с каким умным, изворотливым человеком имеет дело. И перестал обращать внимание на все донесения, истинные они или ложные.

Бродит со своими аскерами по деревням, велит наказывать палками всех, кто ни попадется на глаза: он убежден, что все тамошние жители – пособники и укрыватели Чакырджалы.

Даже заклятые враги Чакырджалы и начальники сил преследования перестали сообщать паше о местопребывании разбойника. А если кто и осмелится сунуться к нему: там, мол, Чакырджалы, – то, будь даже эти сведения достоверны, паша приказывает подвергнуть доносчика наказанию палками и предает суду как «нукера Чакырджалы». Тюрьма переполнена такими «нукерами». Их тут на целый батальон хватило бы. Так, во всяком случае, полагали все видные придворные вельможи.

16

Чакырджалы был в превосходнейшем расположении духа. Целыми днями упражнялся в стрельбе, развлекался.

– Видишь, – весело сказал он Хаджи, – как мы дурачим этого Саида-пашу. Он теперь головы от стыда поднять не может.

– Ты забываешь о долге благодарности, эфе, – ответил ему нукер. – За добро положено платить добром.

– Ты прав, Хаджи. Руки у нас сейчас развязаны, мы можем спуститься на равнину. Даже если кто и предаст нас, Саид-паша все равно не поверит. Мы можем даже войти в расположение его войск. Знаешь, с чего мы начнем?

– С чего, мой эфе?

– Ограбим несколько богатых домов в этих горных селениях и спустимся на равнину. Пусть паша поднимется в горы. Хочет не хочет, мы его заставим подняться. Пусть его заманивают две наши вспомогательные шайки. А сами мы спустимся на равнину. Я не я, если паша не взбесится окончательно. Собирайтесь.

Они шли крутыми каменистыми тропами. Нередко приходилось перебираться через глубокие расщелины. Местами, чтобы не упасть, надо было цепляться за скалы. К тому времени Хаджи Мустафа был уже человек пожилой. Силы у него быстро иссякали.

– Не могу больше, эфе, – взмолился он. – Нельзя ли выбрать дорогу полегче?

– Нельзя, Хаджи, – ответил эфе. – Даже если твой враг – мураш, берегись его как слона. Верная это поговорка.

– Да ведь мы же хорошо знаем, что кругом никого нет.

– Все равно нельзя, Хаджи. Пусть даже нам донесут, что Саид-паша разгромлен вместе со всем своим войском. Пусть даже мы увидим это собственными глазами.

Хаджи не стал больше жаловаться, потащился дальше. Но про себя он на чем свет стоит клял и скалы, и свое разбойничье занятие. Измучились и остальные, включая самого Чакырджалы. Но он, стиснув зубы, продолжал путь, и нукерам оставалось только следовать за ним.

Незадолго до того, как они оказались на равнине, шайка Кара Али похитила сына одного деревенского старосты. Это похищение, как всегда, приписали Чакырджалы. Саид-паша направил туда один из своих отрядов. Назавтра был совершен налет на другую деревню, далеко от этого места. Саид-паша послал своих аскеров и туда. Затем поступило известие об убийстве одного ага со всеми его домочадцами. Срочно выступил и третий отряд.

Чакырджалы спустился на равнину смертельно измученный. Дней десять прогостил в Тире у одного из своих богатых друзей. Там он высмотрел очень богатого человека, владельца нескольких поместий. И однажды нагрянул в его дом:

– Не шевелиться! Буду стрелять без предупреждения!

Дом переполнен гостями. Не обращая на них ни малейшего внимания, эфе заявляет:

– Я Чакырджалы.

– Добро пожаловать, эфе, – выдавливает хозяин.

– Выкладывай все деньги.

Денег оказывается немало – четыре тысячи золотых. Хаджи сгребает все это в сумку, и они покидают дом. Чакырджалы со своими людьми укрывается в доме друга, тем временем жандармы и аскеры перекрывают все дороги, ждут: когда же покажется Чакырджалы.

Услышав об этом, Саид-паша принял все меры, чтобы схватить разбойника на равнине.

А он – через три дня – проскальзывает мимо всех засад и, попутно грабя дома богачей, поднимается обратно в горы. Часть награбленных денег он отдает парням, которые водили пашу за нос, часть – крестьянам.

К этому времени в горах почти не осталось мелких шаек. Уцелевшие прячутся кто где может. Лишь несколько разбойников продолжают свое дело, не боясь Чакырджалы, среди них Камалы Зейбек.

– Этого паршивого пса надо прикончить, – сказал Чакырджалы Хаджи Мустафе. – Пусть наши лазутчики не спускают с него глаз.

Через неделю Чакырджалы получает необходимые ему сведения о Камалы и пускается в путь. Камалы беззаботно развлекается, и эфе удается покончить с ним одним выстрелом. Уничтожена и вся его банда.

Только после этого Чакырджалы признался Хаджи:

– Мы все очень устали. Надо отдохнуть в каком-нибудь надежном месте.

Они перебираются через горы, выходят к городу Мугла и, ограбив там одного богача, пробиваются через засады в Анатолию.

В тамошних горах они отдыхают полтора месяца. Затем возвращаются в свои излюбленные места – горы Мадран, Пятипалая, Бабадаг, Карынджалы.

17

– Эфе, – однажды сказал Чакырджалы один юрюкский ага. – А знаешь, что говорит этот Саид-паша повсюду, где только бывает? Чакырджалы-де от меня удирает. Не осмеливается встретиться со мной лицом к лицу, как подобает мужчине. Пусть хоть раз примет бой, а уж там Аллах сам решит, за кем будет победа. И все его люди то же самое твердят. Видно, хотят обесславить тебя перед народом.

Пришлось Чакырджалы поразмыслить. Что же все-таки на уме у паши: то ли он старается бросить пятно на его имя, то ли нарочно подначивает? А может, одновременно обе цели преследует?

– Хаджи!

– Слушаю, мой эфе.

– Мы должны дать хороший урок этому Саиду-паше.

– Как же это сделать, мой эфе?

– Надо выполнить его желание: встретиться с ним лицом к лицу.

– Что угодно, мой эфе, только не это. Ведь у него солдат что мурашей в муравейнике. Все враз погибнем.

– А если мы не примем его вызова, погибнет наше доброе имя. Конечно, риск большой, девяносто на сто, что нам не удастся уйти, но другого выхода у нас нет.

– Даже если риск не так велик, как ты говоришь, все равно я не хочу ввязываться в это дело.

– Хаджи!

Хаджи опустил голову.

– Возьми себя в руки! – прокричал эфе. – И помни свое место, или…

Нукер никогда еще не видел эфе в таком бешенстве, но все же раздраженно пробурчал:

– Поступай как знаешь. Мало, что ли, у тебя нукеров, кроме меня?

– Что это за разговор, Хаджи?!

Дело угрожало кончиться убийством. Эфе – в бешенстве, Хаджи продолжает артачиться, вот-вот прогремит выстрел. Внезапно Хаджи сел на камень и положил ружье себе на колени.

– Что это за разговор?!

В горах не принято противоречить эфе. А тут ему бросает вызов лучший друг. Чакырджалы бормотал под нос: «Что это за разговор?!» – но вид у него становился все решительнее. С каменным лицом приблизился он к сидящему Хаджи, и тот понял, что, если не уступит, ему грозит немедленная смерть.

– Извини, пожалуйста, – сказал Хаджи, поднимаясь. – Это просто ребячество. Не такая уж и большая армия у этого Кара Саида-паши.

И он положил свое ружье к ногам Чакырджалы. Эфе поднял его и снова вручил нукеру:

– Прости, пожалуйста, и ты. Но ты же знаешь наши разбойничьи обычаи. Даже если это твой родной брат…

Хаджи только усмехнулся.

Бурный нрав у реки Кёшк. Словно безумная мчится она по скалистому ущелью. Стены у него крутые, почти отвесные. Про такие места говорят, что туда ни змее не подползти, ни птице не залететь.

Однажды поутру подошли к этой реке Чакырджалы и его люди. Там, на самом берегу, лицом к реке, стоял дом одного из их друзей. Вода точно взрывалась, набегая на каменные островки. Ее рев и гул оглашали всю окрестность.

Вошли в дом, стали совещаться:

– Кто бы ни донес Саиду-паше, он все равно не поверит.

– Что же делать?

– Надо как-то показать, что мы здесь.

– И послать сразу нескольких человек с донесением.

Вечером они ограбили богача в соседней деревне и послали нескольких гонцов с такой вестью: «Шайка Чакырджалы совершила набег и отступает к реке Кёшк».

На другой день к дому, где они ночевали, подскакал всадник. Лошадь была вся в мыле, сам он задыхался от волнения.

– Я должен видеть эфе! – закричал он. Его ввели в дом.

– Эфе, мой эфе, Саид-паша, – затараторил он, – Саид-паша приближается сюда со всей своей армией. Солдат столько, что земли под ними не видно. Всех, кто им встречается, они бьют до полусмерти!

Чакырджалы с веселой усмешкой кивнул: дескать, все понял. Зато Хаджи Мустафа не на шутку испугался. Ведь на них надвигается целая армия во главе с молодым, энергичным османским пашой, особенно опасным из-за его раненой гордости. А их всего-то жалкая горсточка. Помышлять о сопротивлении – безумство. Единственное спасение – бежать. Сейчас же, немедленно. Если они останутся здесь, в этом доме, их просто изрешетят пулями. Несколько раз Хаджи подходил к эфе, намереваясь воззвать к его здравому смыслу, но тот посмеивался с таким ехидным видом, что Хаджи не осмелился ничего сказать.

Прибежал еще дозорный, последний:

– Аскеры скоро вступят в деревню.

Хаджи беспокойно вышагивал по комнате, по-прежнему не решаясь раскрыть рот. Знал, чем ему это грозит. Если на лице главаря играет этакая вот усмешечка, значит, он задумал что-то неслыханное и готов идти до конца – тут уж ему не перечь!

«Стало быть, пришло время помирать, – сказал себе Хаджи. – Ну что ж, такова, видно, воля судьбы».

К вечеру началась перестрелка. Даже Чакырджалы не ожидал увидеть такое огромное войско. Предполагал, что их будет много, но не столько же! На какой-то миг он пришел в замешательство, но тут же собрался с духом. Разумеется, Хаджи был прав. Но теперь бежать уже поздно. Все кругом оцеплено солдатами. Их столько, что, кажется, игле негде упасть.

Пули сыпались градом, громко молотили по стенам дома. Чакырджалы и его люди отстреливались, не давая аскерам продвинуться ни на шаг. Никогда еще в мире, вероятно, не было схватки с подобным превосходством одной стороны.

Саид-паша был доволен. Наконец-то он держит Чакырджалы в своих руках. Стоит ему стиснуть их – и этому проклятому разбойнику конец. Уверенный в своей победе, он отправил в Измир и Стамбул телеграммы: Чакырджалы окружен, ему не уйти.

Прорвать кольцо было невозможно. Солдаты располагались рядами, так что фактически это было не одно кольцо, а несколько. И Саид-паша строго следил, чтобы нигде не было разрывов. Никаких сомнений не оставалось – король этих гор обречен!

Некрасивое мрачное лицо Хаджи Мустафы все темнело, становясь еще более непривлекательным. При свете керосиновой лампы оно походило на посиневшее лицо покойника. Но, как и все, он продолжал непрерывно стрелять. Они вели такой интенсивный огонь, что казалось, будто в доме засел целый батальон.

Саид-паша знал, что больше одного дня разбойникам не продержаться. Знал это и Чакырджалы. А там им останется только сдаться либо покончить с собой. Саид-паша с волнением ожидал приближения развязки. Хаджи Мустафа все еще надеялся, что их предводитель найдет какой-нибудь спасительный выход. В критические минуты Чакырджалы обычно не говорил ни слова. Но сейчас он посмеивался, шутил. Похоже было, что он уже смирился со смертью. Даже играл с ней.

Было уже за полночь, когда эфе внезапно подошел к Хаджи. От насмешливой улыбки не осталось и следа – лицо серьезное, напряженное, как будто вытесанное из камня.

– Позови хозяина.

Снизу послышался голос:

– Я здесь, мой эфе.

– Найдется ли у тебя десяток мешков?

– Как не найтись, мой эфе.

– Хаджи! Пошли двоих нукеров собирать камни.

– Слушаюсь, мой эфе.

Темное, уже, казалось, отмеченное смертью лицо Хаджи посветлело. Где-то вдалеке забрезжил слабый огонек надежды.

– Эти мешки надо набить камнями вперемешку с тряпьем, – сказал Чакырджалы. – Они должны упасть в воду с таким плеском, как будто это человеческие тела.

Когда работа была закончена, эфе приказал:

– А теперь, прежде чем бросать мешки, откройте огонь в сторону реки. Пусть думают, что это огневое прикрытие.

Саид-паша и его офицеры чрезвычайно удивились.

– Этот человек спятил, – говорили они между собой, – стреляет не в наших солдат, а в воду.

Но когда из окна вылетел мешок, похожий на человеческое тело, они сразу попались на удочку. Внимание всей армии приковалось к реке. В каждый мешок, который вылетел из окна, сыпались сотни пуль. Аскеры подошли ближе к реке. Их боевые порядки смешались.

Воспользовавшись короткой суматохой, Чакырджалы и его нукеры вышли из задней двери дома и поднялись по крутому, почти отвесному склону горы. Они прихватили с собой и хозяина, боясь, что на его голову обрушится весь гнев Саида-паши. А солдаты продолжали палить в мешки.

Едва рассвело, паша кинулся к обрывистому берегу. Смотрит вниз, а там лишь несколько мешков на мелководье валяются. Остальные утонули там, где поглубже. Чуть не рехнулся Саид-паша от ярости. В который уже раз надувал его Чакырджалы. И как дерзко!

А Чакырджалы укрылся на Бабадаге, чтобы немного передохнуть.

Оправившись от усталости, он велел подать ему письменный прибор и бумагу и написал следующее послание:

«Его превосходительству, прославленному герою битвы при реке Калкан Кара Саиду-паше.

Прими мое глубочайшее почтение.

Говорят, что человек падает лишь один раз, но ты, паша, пал уже сто раз.

Дошло до меня, будто ты распространяешь обо мне неподобающие слухи. Пристало ли это такому вельможе, как ты?

Ты хотел, чтобы мы встретились в открытом бою. Вот и встретились – уж не помню, в который раз. Нужда будет, и еще свидимся. Об этом тебе и беспокоиться не стоит, паша. Сейчас я нахожусь на Бабадаге. Жду тебя. Только на сей раз никаких фокусов с мешками не будет.

Есть у меня к тебе, паша, одна просьбишка: не убивай вместо меня всяких там контрабандистов и мелких разбойников. Очень уж мне их жаль.

Еще раз прими мои заверения в уважении и любви.

Чакырджалы Мехмед-эфе».

Паша прочитал это письмо с возрастающим гневом. Но что делать, не знал. Попробовал расспросить посланца, но это был бедный пастух, который ничего не мог ответить на его вопросы.

18

В этой главе я вынужден вернуться к прошлому – к пятому или шестому году разбойничества Чакырджалы. Я уже упоминал, что на этот путь Мехмеда толкнули обстоятельства, которые продолжали действовать вплоть до самой его смерти.

В те времена знатные господа сами искали таких вот смелых, предприимчивых бедных молодых людей. И уж если их выбор падет на кого-нибудь, нечего и думать отвертеться. Любой ценой втянут в какое-нибудь убийство или сделают разбойником. На то у них свой расчет. Знатный господин без разбойников – все равно что солдат без оружия.

К разбойничеству Чакырджалы понуждали многие ага и беи. Такие, как Халиль-ага, Кямиль-ага и другие. Среди тех, кто его укрывал и поддерживал, был и Тевфик-бей, человек очень богатый, который владел и земельными угодьями, и постоялыми дворами, и банями в Алашехире. Нрав у него был гордый, высокомерный, вполне соответствовавший его знатному происхождению.

Всякий раз, когда с ним затевали какие-нибудь земельные споры, он тут же начинал грозить: «Пошлю за Чакырджалы». И если противная сторона упорствовала, он и впрямь звал разбойника. Приходил Чакырджалы и расправлялся с его врагами. Весь Алашехир знал, что за спиной Тевфика-бея стоит Чакырджалы. И Тевфик-бей в свой черед был правой рукой Чакырджалы. Всячески помогал ему. Давал деньги. Сообщал обо всем, что его могло интересовать. Словом, выполнял любую просьбу.

Так вот, однажды – это было, как я уже говорил, на пятом или шестом году разбойничества Чакырджалы – Тевфик-бей призвал эфе к себе. Просьба его ничем не отличалась от всех предыдущих:

– Эфе, у меня с племянником идет земельная тяжба. И конца ей не видно. Убей его! А уж я тебя отблагодарю как следует. Хочешь, подарю большой участок земли?

Эфе опустил глаза. Долго молчал. Потом медленно приблизился к Тевфику-бею и залепил ему увесистую пощечину. Тот повалился на пол, недоумевая, что это нашло на разбойника.

– Хаджи! Прикончи этого ублюдка!.. Нашел себе прислужника!..

Мустафа взял Чакырджалы за руку, отвел в сторону:

– Ну что ты на него взъелся? Это же наш человек.

У эфе было твердое правило: за мелкие провинности своих друзей он не убивал, только за измену, потому и простил Тевфика-бея.

Вот тогда-то Чакырджалы и сделался истинным Чакырджалы. К знатным господам повернулся спиной. Не только перестал быть их орудием, но и сам принялся использовать их в своих интересах. Не задумываясь грабил их, резал и вешал. Раздавал беднякам отнятые у них земли. Из отобранных у них денег давал девушкам приданое, покупал лекарства больным. С тех пор он стал достойным сыном Ахмеда-эфе, заклятым врагом всех притеснителей народа. Тогда-то и определилось его место. Вместе с простыми людьми – против падишахского правительства и знати. Тогда-то он и сделал свой окончательный выбор. И в одиночку начал борьбу против могущественной империи. До конца жизни он верил в простых людей. И никогда не видел от них ни подлости, ни предательства – только помощь и поддержку, нередко с риском для жизни.

Немало боев пришлось выдержать Чакырджалы. Порой он оказывался в крайне трудном положении, попадал в окружение. А в окружавших его отрядах были не только жандармы, получавшие месячное жалованье, но и аскеры. Этих он по возможности щадил. Жандармов косил как траву, а этих старался не трогать. Кроме тех случаев, когда на карту была поставлена его жизнь. Аскеры, разумеется, знали об этом и по мере своих сил стремились оберегать Чакырджалы.

19

Одним из разбойников, враждовавших с Чакырджалы, был Исмаил-эфе. Тевфик-бей добился для него помилования, и он спустился на равнину. С тех пор как Чакырджалы дал пощечину Тевфику-бею, тот подружился с Исмаилом, и этот разбойник убивал всех, кто имел несчастье навлечь на себя гнев его покровителя.

Ну так вот, Тевфик-бей. Сейчас ты у меня получишь по заслугам! Эфе спускается с гор. Подай-ка мне руку, Алашехир!

Чакырджалы подъезжает прямо к дому Тевфика-бея. Хозяина нет. Оказывается, у него вышли какие-то нелады с Саидом-пашой, и паша надавал ему пинков, после чего он скрылся. Только это и спасло его от неминуемой гибели.

А тут как раз Чакырджалы доносят, что Исмаил-эфе дома. Деревня, где жил Исмаил, в пяти часах ходьбы от Алашехира. Чакырджалы добирается туда за три часа.

Эта необыкновенная быстрота передвижения поражала тогда всех. И в самом деле, люди Чакырджалы чрезвычайно легки на ногу. Сегодня они на Бабадаге, а завтра, глядишь, уже на Бергамской равнине. Впрочем, объяснялось это довольно просто. Одни из них долгие годы занимались контрабандой, другие разбойничали, третьи пастушили. Необходимость – лучший учитель. Вот и выучились быстрому хождению. Недаром юрюки всегда говорили о шайке Чакырджалы, что она «быстрее ветра». А ведь ходить-то приходилось все больше по горам, среди скал. Но даже когда они спускались на равнину, Чакырджалы заставлял всех упорно тренироваться в ходьбе и стрельбе.

Дом Исмаила-эфе окружен. Прозвучали первые выстрелы. Исмаил, хоть и в одиночку, сражается отважно. Он из тех, что умирают, но не сдаются. Проходит час, другой, третий, а подойти к дому по-прежнему невозможно. Восемь часов продолжалась схватка. В конце концов Чакырджалы понял, что оружием тут ничего не сделаешь, и послал одного из своих нукеров поджечь дом. Эфе не снимал пальца со спускового крючка, но дом сгорел, а Исмаил так и не появился.