Текст книги "Про жизнь и про любовь (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Ты такая хорошая, Ивик, – просто сказал Марк, – такая… красивая.

Ивик вытаращила на него глаза.

– Я?!

– Ты очень красивая, – серьезно продолжал он, – правда. Я даже когда увидел тебя первый раз… ты была вся покалеченная, в крови, а лицо… Я подумал, лицо, как у ангела. Как на иконе. Такое… таких и не бывает лиц. Оно у тебя все такое светлое. И глаза необыкновенные. У тебя такие добрые глаза, внимательные… Умные.

– Ну ты скажешь тоже, – улыбнулась Ивик, – вот нашел красавицу! А я-то думала, что нужно, чтобы завоевать мужское сердце – косметикой я толком не умею пользоваться, одеваться не умею. Оказывается, надо было обмотаться бинтами и хромать… Ну и мужчины нынче пошли!

– А знаешь, красивую женщину ничто не портит. Ну ожог, подумаешь. Наденешь платье, и не видно будет. Вот в этом и разница. Есть те, которые накрасятся, оденутся – и тогда вроде бы ничего выглядят. А есть такие, как ты – кто в любом виде, хоть в военной форме, хоть в бинтах, всегда выглядят красиво. Это настоящая красота.

– Умеешь ты комплименты говорить, – Ивик помотала головой. Ее настроение резко улучшилось.

Какой бы ни был мужчина – но все ж таки, мужчина оценил ее красоту! Да было ли вообще такое хоть раз в ее жизни? Пожалуй ведь, что и нет. А может быть, Марк и прав, может, и другие оценят… Если она сама к себе получше относиться начнет.

Марк попрощался с ней в коридоре, и пока Ивик добиралась до своей койки, она уже почти забыла о нем. В голове билось продолжение недавно законченной повести – "Хроника голубого шара". Ивик решила, что прямо сейчас будет писать. С облегчением села на койку. Убрала булочки, принесенные Марком, в ящик. Поправила на тумбочке букет снежников.

– Ну мать, везет тебе, – заметила Грейн, – как он за тобой ухаживает! Смотреть ведь приятно!

– Не говори, – поддержала Теша, – от родного мужа такого сроду не дождешься!

– Так ведь то муж, – философски вздохнула Грейн, – а не жених.

– Да он и когда женихом был, что-то я такого баловства не припомню. Нет, Ивик, повезло тебе, хорошего мужика отхватила!

– Чего? – растерянно сказала Ивик. Ей стало нехорошо, и она легла на койку поверх одеяла.

Что за чушь они несут? – подумала она. Он же просто так…

А может быть… Ивик что-то засомневалась. Может, и правда? Ведь он каждый день приходит. Каждый день! И столько всего приносит – наверное, все свои талоны на нее переводит…

Да нет, успокоила она себя. Ерунда это. Не может быть. Смешно же – она и здоровая никому не была нужна. А тут – покалеченная. Девчонки боятся перед парнями непричесанными показаться… некоторые в патруль, и то краситься умудряются. А она на что была похожа, когда ее сюда привезли? Не может же мужчина влюбиться в такое! Это был бы полный бред.

Просто – нашел, спас, вот теперь интересуется ее судьбой. Хороший человек. Добрый. Жалеет вон – что одна, что некому поддержать. Прекрасный человек, побольше бы таких!

Незадолго до Пасхи Ивик выписали, и она отправилась в Маир – долечиваться. Правая рука двигалась уже свободно, но ее надо было еще разрабатывать. Странное дело, теперь ей хотелось работать, тренироваться, ходить в патрули. Занятия малоприятные, казалось бы, но сидеть просто так в тренте надоедало. Хотя Ивик писала следующий роман из цикла про Голубой Шар, читала последние сборники поэзии, прозы реалистической, прозы символической (все эти ежегодники избранного, лучшего – «Вихрь», «Час», «Глаза камня», «Ждущие электричества»), позевывая, изучала умные литературоведческие книжки по списку Бена, играла на клори, занималась хозяйством, гуляла по окрестностям, наслаждаясь видами северной весны, ледоходом на реке, ручьями, черной грязью и россыпями снежников… И все равно ей хотелось уже работать – как все. Ивик стала добровольно делать зарядку по утрам, хотя и не могла еще бегать так быстро, как остальные. Днем тренировалась потихоньку. А вечером приезжал Марк.

Нет, не каждый день, конечно. Примерно раза четыре в неделю. Иногда он не успевал, и тогда звонил ей из Ламари, предупреждал, что сегодня не сможет. Ивик, в общем-то, и не беспокоилась. Марк не мешал, но она и не ждала его. Иногда она предпочла бы его не видеть, но он в общем-то не надоедал. Посидит с ней часок в тренте, в компании остальных девушек – и едет домой на дрезине, которая шла по железке каждый час. Или они гуляли вдвоем по поселку, ходили к реке. С Марком было легко болтать о самых разных вещах – но не о самых важных. О литературе, например, Ивик никогда с ним не говорила – Марку это все было чуждо. Хотя романы самой Ивик ему нравились, он прочитал все, что она дала ему. Вообще-то он читал очень мало, можно сказать – почти ничего не читал. Ивик ощущала, что ему были бы неинтересны привычные для нее рассуждения – об искусстве, о мироустройстве, о Дарайе и Триме, о религии. Иногда запускала пробный шар, рассказав какую-нибудь свою мысль, но Марк лишь вежливо кивал – все это было ему малоинтересно. Чуткая Ивик быстро сворачивала на тему, интересную им обоим. О разных людях. Марк рассказывал о товарищах по бригаде, о своей родне – Ивик пересказывала свою жизнь (старательно обходя страшные и неприятные моменты), говорила о родном сене, об учителях. Болтали и просто так, о том, о сем. С Марком было легко и ненапряжно. Он казался Ивик еще одной подружкой.

Хотя подружка не стала бы так о ней заботиться. Марк по-прежнему привозил ей продукты, очень неплохие – где он доставал их, было непонятно. Да взял на базе – он разводил руками. Видимо, он как-то умел отслеживать, когда на базу только завезут что-нибудь хорошее – Ивик всегда успевала к шапочному разбору, видя на полках только всегдашний хлеб, молоко и какие-нибудь консервы. Марк починил в их комнате безнадежно сломанную дверь и повесил над кроватью Ивик аккуратную полочку. Марк привез им красивую удобную ширму. Марк… В общем-то, Ивик совершенно уже не понимала, почему он так привязался к ней.

На столе дежурного по этажу Ивик сразу углядела письмо от Бена. Едва не подпрыгнула от радости. Получив в руки голубой треугольный конверт, быстро распечатала его, и сразу стала читать, спускаясь по лестнице.

Бен подробно разбирал очередной присланный ею отрывок. Еще он писал, что получил ответ от "серьезных людей", которым посылал "Хронику голубого шара", и по-видимому, Ивик берут в сборник символической прозы этого года. Ивик остановилась, едва сдерживая сердце, от радости готовое выпрыгнуть из груди. Да! Вот это здорово! Ивик прикрыла глаза… Обложка с черной летящей графикой, желтоватая бумага, и там, внутри – ее, ее собственная, с кровью от сердца оторванная вещь, ее слова, ее мысли… Так же не бывает! Этого просто не может быть… я же ерунду пишу! – подумала Ивик. Так никто не пишет больше! "Хроника голубого шара" была повесть о жизни на орбитальной станции будущего. Просто о людях. Таких же, как настоящие – и все же немножечко других. Лучше, добрее, чище. Неужели это все-таки – не ерунда? Неужели – настоящее?

Неужели кто-то оценил то, что у нее сочинилось?

Ивик побежала вниз. У выхода на улицу она наткнулась на Тайро иль Дея, парня из их шехи. Тот растопырил руки, закрывая выход.

– Здорово, Ивик, куда несешься?

– По делам, – сказала она, с разбегу почти ткнувшись носом в куртку Тайро, тот сомкнул руки, заключив ее в шутливые объятия.

– Пусти! – дернулась Ивик. Но Тайро не выпускал ее. Они немного поборолись, наконец Ивик высвободилась.

– Ишь ты какая! Слушай, Ивик, ты сегодня на танцы не собираешься?

– Нет, – удивленно сказала она. Сегодня собирался приехать Марк и позвонил ей, чтобы она встретила его – обычно он так не делал, приходил сам. Странное дело…

– А ты приходи, а? – попросил Тайро. Ивик наконец-то взглянула ему в лицо. Красивый, кстати, парень. Высокий – на голову ее выше, лицо словно точеное, блестящие темные глаза. И выражение очень уж странное.

– Приходи, я приглашаю. Идет?

– Подумаю, – вывернулась Ивик. Дальше она пошла неторопливо, обдумывая происшествие. Что это случилось? Мир перевернулся… Ее ни разу никто не приглашал на танцы. Это значило, по обычаю, что Тайро будет танцевать с ней, ухаживать за ней, что ей не придется стоять у стенки – и в принципе, можно было бы и пойти при таких условиях…

Но она обещала, что встретит Марка. Сразу же после врача и пойдет встречать.

Очереди почти не было. Больничка в военной части была своя, работали там спецы. Иль Шет, который занимался Ивик, стал хирургом еще в Лайсе, ему было лет пятьдесят. Он долго ощупывал ее ребра, заставлял сгибать и поднимать руки и ногу, мерил пульс и давление. Потом сказал.

– Одевайтесь.

Ивик стала натягивать майку. Ребра справа все еще побаливали – надо ж было так давить. Но Ивик терпела, делала вид, что боли нет.

– Ну что, работать-то можно мне уже?

Иль Шет вздохнул, сел за стол, стал что-то там отмечать в компьютере.

– Ладно. Начинайте. Но постарайтесь не перенапрягаться. Первое время.

Ивик надела штаны. Правое бедро было перечеркнуто длинным косым шрамом. И что это тогда зацепило ее – она так и не поняла. Верхняя часть тела – все еще хуже. Скоро лето – и ведь даже платье с коротким рукавом не наденешь, плечо сожжено начисто, почти до локтя. Еще маме объяснять, где и когда. Придумывать придется. И бок, и половина груди. Самое страшное во всем этом – то, что жизнь по сути только начинается. Ей еще только 17. Что будет дальше? Половина кожи уже сейчас изуродована. На спине беловатые тонкие рубцы, похоже,останутся на всю жизнь. И вот это теперь. Лучше уж не думать об этом, просто не думать. Ей не повезло. А может, и повезло, это как посмотреть – можно было и там остаться.

Из кабинета она выскочила довольная. Натянула куртку на меху. Берет. Почему-то работать очень хочется. Может, завтра уже или послезавтра – в патруль.

Впрочем, что думать – почему… Просто – чтобы побывать в Медиане. Да, в патруле скучно, надоедает, тяжело. Но потом все равно – снова и снова хочется ощутить это всемогущество. Легко парить над землей, не ощущая тела, нестись сквозь атмосферу со свистом, творить своими руками все, что хочешь, все, что взбредет в голову. После этого жизнь на Тверди кажется нестерпимо тоскливой. Как тяжело – чтобы получить даже самый маленький результат, надо работать и работать мышцами, преодолевать сопротивление материи.

Медиана – как наркотик. Там все слишком легко. Слишком свободно… Вот она, истина. Какая там любовь к Родине! Какая защита Дейтроса или христианства. Какое призвание, чувство долга, патриотизм, месть за погибших, чувство товарищества, профессионализм, честолюбие… Волшебная легкость игры в Медиане – вот то, что удерживает нас прикованными к этой галере. Нигде, ни в каком варианте больше мы не получим такой возможности – только будучи гэйнами. Возвращаться туда снова и снова – за это отдашь все.

Ивик поежилась и прибавила шагу. Неприятно сознавать иногда такие вещи. Но с другой стороны, хорошо, когда есть что-то вот этакое – за что можно отдать все. Ведь не у каждого это есть. Пусть это пустяк, пусть это всего лишь игра – но не каждый положит жизнь на кон ради игры.

Дрезина уже набирала ход. Маленькая темная фигурка спускалась по насыпи. Ивик остановилась. Марк поскользнулся, взмахнул руками, удержался. Ивик улыбнулась. Пошла навстречу. Марк добежал до нее, опять едва не поскользнулся, уцепился за ее рукав.

– Привет, Ивик.

– Привет. Куда пойдем – домой или погуляем?

– Погуляем, – сказал Марк и зачем-то пригладил без того прямые, ровные волосы. Они пошли рядом, не касаясь друг друга – в сторону реки. Ивик подумала, что сегодня Марк и не привез ничего. Он всегда приезжал с гостинцами. Или цветы какие-нибудь привозил. Или вкусненькое.

– Как у тебя жизнь? – спросила она. Марк непривычно молчал. Обычно он болтал много, и это нравилось Ивик, сама она говорить не любила, а с Марком не надо было искать темы и вообще вести беседу. Ивик всегда нравились болтливые люди.

– Жизнь… хорошо. У нас сегодня рубероид… – начал он и вдруг снова замолчал. Ивик взглянула на него искоса.

– Что – рубероид?

– Слушай, Ивик. Ты это… выходи за меня замуж?

Они остановились. Ивик уставилась Марку в лицо.

У него были яркие, небольшие, очень темные глаза. Нос маленький и смешной, будто картофелина. Лицо круглое, мягкий подбородок, в общем, очень милое, приятное лицо. Он был выше Ивик, но не намного, всего на полголовы. Уши слегка оттопыренные. Темно-русые волосы, стриженные в кружок.

Какая я все-таки дура, подумала Ивик. Испугалась, что сказала это вслух… кажется, нет. Он не поймет, о чем я. А я ведь и правда не понимала, искренне думала, что все это время он ездит сюда просто так. Ну не дура ли?

– Ты это… извини. Так неожиданно, – сказала она. Просто чтобы выиграть время. Собраться с мыслями. С языка готово было соскочить "нет".

Марк взял ее за руку. Они медленно пошли к реке – уже был слышен плеск и шум волн, недавно освобожденных от льдистой корки. Ивик напряженно думала – но мысли были лишь о том, почему, собственно, "нет".

Потому что есть любовь. Нет, не так – Любовь. Есть любовь сильнее смерти и боли. Может, и банально – в бою меня будет хранить под огнем глаз твоих ласковый свет… И есть просто мир, в котором выходят замуж, заводят детей. Но Ивик-то придется жить как раз под огнем. А Марк – он смешной, он добрый и заботливый, он хороший, но… разве это имеет отношение к Любви?

Так думала Ивик, а рука Марка между тем сжимала ее ладонь, и была эта рука теплой, очень теплой и нежной, и ладони Ивик было невыразимо приятно от одного ее прикосновения.

– Марк, но я же гэйна, – сказала она наконец.

– Ну и что? Что в этом особенного?

– Ты не боишься? Ведь я же буду уходить все время… и потом, ну сам понимаешь, мужчины из других каст редко женятся на гэйнах… сам же говорил, мы сильные. Мы не женственные.

– Почему, ты очень женственная, – искренне удивился Марк, – мне нравится, что ты гэйна. Ты такая талантливая… поешь хорошо, романы пишешь. Это же здорово! А бояться… ну конечно, я за тебя буду бояться. Но ведь если я не буду с тобой, я все равно буду за тебя бояться… всегда. Понимаешь?

Ивик вздохнула.

– Я некрасивая. И у меня шрамы.

– Ты очень красивая. Ты самая красивая девушка, которую я встречал.

Ивик недоверчиво посмотрела на него. Он говорил какую-то явную чушь, но при этом, она ощущала, не врал. Он это говорил искренне.

– Я еще не хозяйственная, – сказала она, – я ничего не умею делать. Готовить даже почти не умею.

– Ну и что?

– Я вообще плохая. Меня обычно, знаешь, как-то никто не любит. Я не очень-то хороший человек. Со мной трудно.

– Ивик, но я же тебя люблю, – ответил Марк. Он это сказал так просто, что у нее слезы навернулись на глаза. Надо было сказать, что она-то не любит его. Но сказать это – просто невозможно. Ивик смотрела в ласковые, полные любви и преданности глаза Марка и понимала, что – невозможно, что слово "нет" его убьет.

Она чуть придвинула лицо, голова закружилась оттого, что он был теперь совсем близко… еще ближе… губы коснулись щеки. Уголка ее губ. Нижней губы, потом верхней. Ивик закрыла глаза… потянулась губами.

…пронзает, пронзает, летит… волшебная легкость. Тепло… не все ли равно… Еще и еще…запах ступенек, нагретых солнцем… в этом мире, где выходят замуж и рожают детей… тепло. Очень тепло. Раскинув руки. А что такое – любовь?.. девочка с длинными ресницами и вопросом в удивленных глазах… он – как щенок… как смешной и верный щенок… ковыляет на толстых лапках… как ласково, как легко… оторваться. А почему бы мне не выйти за него замуж?

Ивик оторвалась. Она не думала, что это может быть – вот так. Она с удивлением смотрела в лицо Марка. Говорить сейчас о любви, о том, что она чувствует или не чувствует, какая-то там пошлая, давящая, окончательная честность – было бы некрасиво. В этом мире были только он и она. И это неважно, кем был он. И кем – она. Они были.

Ивик поняла, что запуталась окончательно. Но ни о каких чувствах сейчас говорить было нельзя. И она спросила.

– Когда у нас будет помолвка?

Это было непривычно – чувствовать себя красивой. Первый раз в жизни. Платье для Ивик шила Хетти, уже давно перебравшаяся в семейную тренту. Хетти была не просто хорошей портнихой, она была гэйной. Она все делала талантливо. Платье было из белого шелка, гипюра, атласа (а ткань достала и прислала мама Ивик). Оно сверкало, текло и менялось, словно в Медиане скроенное. Оно колыхалось складками до пола и причудливо изгибалось. В волосах Ивик – она специально отрастила за лето волосы до плеч – сверкали стразами лепестки белых цветов.

Ивик чувствовала себя неловко. Она никогда не была такой красивой. Из зеркала на нее смотрела совсем чужая девушка с сияющими огромными карими глазами. Темные локоны, правильное, милое личико. Маленькие трогательные ладошки. Принцесса. Сказочная фея. У Ивик пересохло во рту. Она не знала, куда деть руки, как двигаться. Как вести себя. Она вышла в холл, наполненный людьми, чувствуя себя Бог знает как. На пол уронили что-то тяжелое, звук был похож на выстрел, руки Ивик непроизвольно дернулись к поясу, за шлингом и пистолетом, а ноги напряглись, в полной готовности отпрыгнуть в сторону и упасть. Она прикусила губу, подумав, что так нельзя. Марк, немного смешной в своей темно-синей свадебной мантии, смотрел на нее восхищенно и все говорил, говорил что-то. Ивик почти ничего не слышала.

Но потом ей стало легче. Она забыла, как выглядит и во что одета. Наверное, она вела себя не совсем как принцесса, но это уже было неважно. Платье, конечно, мешало двигаться, было неудобным, но что поделаешь – можно уж потерпеть, на собственной-то свадьбе.

Ивик думала, что венчаться будет тяжело. Как это ни странно, она думала об этом всю ночь – она почти не спала. И даже плакала. Помолвка четыре месяца назад была совсем не такой, там все было весело и просто. Выпили с ребятами из шехи и из бригады Марка. Пели песни, веселились. Танцевали.

А теперь она чувствовала себя точно так же, как перед принесением обета гэйны. Окончательный выбор. Конец, и ничего нельзя уже переиграть. Делая этот выбор, отрезаешь все остальные возможности. Навсегда. Больше у нее никогда в жизни не будет другого мужчины. Она решила свою судьбу.

Ее судьба – Марк, смешной, круглолицый, с оттопыренными ушами. Никакой не гэйн и вообще не героическая личность. Нет, он очень хороший. Ивик не сомневалась в своем выборе. Она вовсе не хотела повернуть назад. Кроме прочего, с Марком было очень приятно целоваться. Хотелось делать это практически все время. И хотелось уже продолжения, было интересно, а как оно дальше, Ивик подозревала, что еще лучше. Еще Марк был очень добрый, хозяйственный, постоянно дарил ей что-нибудь и делал для нее что-нибудь полезное. И вообще Марк очень ее любил. И его любовь нисколько не становилась слабее. Он постоянно говорил Ивик, какая она красивая, хорошая, умная, как он с ней счастлив. Ивик даже казалось, что это чересчур, что он, наверное, лицемерит – но нет, неискренность она бы почувствовала. Временами ее начинала мучить совесть оттого, что она вовсе не любит Марка так же сильно, как он ее. Несколько раз она пыталась заговорить с ним об этом. Но прямо сказать "я не люблю тебя" – было бы, во-первых, жестоко, а во-вторых, это было неправдой. Ивик любила Марка. Наверное, не так, как об этом пишут в книгах и поют в песнях. Ей просто было очень приятно его видеть, она скучала по нему. Она восхищалась им как личностью – его умением работать руками, фантастической, невозможной добротой и умением любить. Но во всем этом как-то недоставало романтики.

– Знаешь, – как-то сказала Ивик, – я ведь не могу дать тебе так много, как ты мне.

– Почему? – искренне удивился Марк, – ты мне наоборот так много даешь… ты такая хорошая, такая милая. Ты самая лучшая.

Ивик с тоской подумала, что даже не может ответить ему тем же. Она не знала, самый ли он лучший. Наверное, нет. Он, конечно, очень хороший, но…

– Ты мне всегда говоришь так много хороших вещей, а я… Ты такой ласковый, а я совсем не умею этого, ты же видишь.

Марк не понимал, в чем проблема. Тем более, что Ивик тоже часто восхищалась вслух теми его качествами, которые ей действительно нравились. Вообще ей часто было как-то неловко, казалось, что она использует чувства Марка, поэтому она старалась изо всех сил проявлять к нему нежность и любовь. А уж его любое такое проявление делало бесконечно счастливым.

В последнюю ночь Ивик долго размышляла над этим. С одной стороны, наверное, если нет полной готовности любить одного только этого человека всю жизнь – может быть, и не стоит выходить замуж? Может быть, это просто нечестно по отношению к нему?

Но что делать? Отказать? Или надо было отказать раньше? В том-то и дело, что это уже не то, что нечестно – это жестоко. Это так жестоко, что Ивик просто не могла так поступить.

Она даже плакала. Тихо растворялось во тьме сказочное видение из детства, мечта о ком-то прекрасном, кто встанет рядом – и жизнь превратится в сказку, кончится одиночество. Но бывает ли так? Ивик не знала, реальные знакомые ей семьи не напоминали эту мечту. Но ведь все девочки мечтают о сказочном принце. Теперь больше принца не будет. Она сама отказалась от мечты. Ей было грустно и тяжело, совсем не так, как должно быть накануне собственной свадьбы.

Но в церкви ей уже не было тяжело. Ей было радостно и легко. Она почти не слышала всего, что говорил священник, и только когда понадобилось – громко и уверенно сказала "да". Потом она опустилась на колени и склонила голову. Отныне и навеки она отдала себя Марку. Он надел ей венец на голову, и даже это прикосновение его рук было приятно. Он помог ей подняться. Потом сам встал перед ней на колени, и она увидела склоненную его темную макушку, и ей захотелось его в эту макушку поцеловать. И он принадлежал теперь ей, до конца – как дитя или как раб, так же, как она ему. Ивик надела венец Марку. Обряд был закончен.

Ивик улыбалась почти беспрерывно. Было ли это счастье? Наверное. Наступил покой. Она ни в чем больше не сомневалась. Только сейчас она вдруг поняла, что Марку это, в общем, все равно – все эти ее бредни про прекрасных принцев и все эти тонкие ощущения. Он этого просто не понимает. Он счастлив, что она рядом. Вот и хорошо – она и собирается быть рядом и быть ему верной до конца. И никаких других намерений у нее нет и не будет никогда – уж настолько-то Ивик в себе уверена.

Разговор с мамой состоялся за несколько дней до свадьбы. Мама приехала почти на две недели, специально взяла отпуск. Разговор был тяжелый, неприятный. Поначалу мама как будто спокойно восприняла ее намерение выйти замуж. Ивик вообще-то надеялась даже обрадовать этим маму – ведь та сильно переживала, что Ивик «никогда не устроится в жизни». Но теперь оказалась недовольна.

– Ивик, – сказала она, – Если хочешь, я добьюсь твоего перевода в другую часть… вообще ты живешь в этой дыре, на Севере, а ведь у тебя здоровье слабое…

Ивик вздохнула. Про здоровье (черта с два – слабое!) и перевод на юг мама заговаривала уже не первый раз.

– Мам, почему слабое-то? Я ведь не болею совсем.

– Ну как же? А зимой? Ты ведь даже в больнице лежала! У тебя было воспаление легких!

Ивик прикусила язык. Вот так всегда – начнешь врать, потом запутаешься. И так уже большого труда стоило отвертеться от того, чтобы раздеваться при маме. Ивик опасалась, что если мама увидит следы ранения, она решит немедленно принимать меры, спасать дочь, писать во все инстанции и так далее.

– И вообще, – продолжила мама, – ты живешь здесь в этой дыре, света белого не видишь. Ну что тут у вас хорошего? Одна улица и база. Нельзя же так жить! Одни только патрули и общага.

– Почему нельзя, люди ведь живут, – рассеянно сказала Ивик.

– Ты не такая, как все. Ты слабая. И ты ведь, Ивик, была когда-то умной девочкой, наукой интересовалась… а сейчас что?

Ивик промолчала. Она была совершенно довольна своей жизнью, но как объяснить это маме?

– И насчет этого венчания, – продолжала та, – может быть, ты передумаешь? Ведь еще можно отказаться.

– Почему? – поразилась Ивик.

– Разве ты не видишь, что он тебе не подходит? Какой-то строитель… Ивик, вам же поговорить будет не о чем!

– Ну мы же находим, о чем поговорить.

– Ивик, ты совершенно не знаешь жизни! Ты не представляешь, что такое – жить с таким человеком. Послушай меня! Он простой строитель, он, наверное, в жизни ни одной книжки не прочитал. Рано или поздно он сопьется. Будет тебя бить… Мужики, они еще и не любят умных женщин, тех, кто их превосходит. Ты умная, тонкая, образованная. Ты талантливая, пишешь. Гэйна. Рано или поздно у него возникнет комплекс неполноценности. Все мужики хотят быть главой семьи, хотят быть выше женщины, а он будет прекрасно понимать, что до тебя ему расти и расти. Поэтому он начнет тебя ненавидеть…

Ивик сначала улыбнулась от предположения, что какой-нибудь мужчина, например, Марк, в состоянии ее побить… ага, только это для него чревато серьезными травмами. Но потом она улыбаться перестала. Ей захотелось завизжать. Впасть в истерику.

– Ладно, мам, – сказала она, – я понимаю, ты любишь меня и не хочешь, чтобы я вообще любила кого-то, кроме тебя… чтобы у меня была своя собственная жизнь, семья. Тебе это обидно…

Мама всплеснула руками.

– Да как ты можешь такое говорить! Конечно, я хочу, чтобы у тебя была семья! Я желаю тебе только добра! Но я хочу, чтобы у тебя была нормальная семья. Нормальная, а не с этим…

Итак, маме не понравился Марк. Это было ясно. Тем не менее, на свадьбе она этого не показывала, мило разговаривала со всеми, улыбалась матери Марка. Словом, с мамой все было нормально. Ивик просто перестала о ней думать.

Свадьба была большая, настоящая, такая же, как у Даны и у других знакомых Ивик. Свадьбы в Дейтросе праздновали всегда с большим знанием дела. Почти вся трента гуляла на свадьбе, все холостые парни и незамужние девушки воинской части, вся бригада Марка здесь, в Маире – он уже месяц как переселился сюда, и почти вся его прежняя бригада, и еще куча друзей. И вся шеха Ивик. Все родственники Марка – его одиннадцать сестер и братьев, Ивик их до сих пор еще не запомнила всех по именам и в лицо, хотя всю родню они уже успели посетить, его родители, тети-дяди и еще какая-то родня. И родители Ивик, Ричи и родня с ее стороны, кроме Аны – Ана так и не поддерживала отношений с семьей, только прислала Ивик письмо и подарок. Ивик даже не знала, сколько гостей – сотня, две…

И приехала Ашен – с Тримы, и Дана приехала со своей маленькой дочкой в сумке-перевязке на животе.

После церковной церемонии Ивик и Марк выпили по бокалу вина, обнявшись, и все гости последовали их примеру, а также перекусили со столов,стоящих полукругом. Столы ломились, но это была только так, разминка перед пиром. Новобрачные первыми прошли по кругу в парном танце. Для Ивик это было мучением – она танцевать толком не умела, Марк тоже не был мастером в этом деле. К тому же, на них смотрело столько народу, а оба они не были людьми компанейскими. Но кое-как они прошли по кругу, а потом стали танцевать уже все. Танцы мешались с "языческой свадьбой", в Дейтросе до сих пор сохранились обряды дохристианских времен, конечно, теперь без всякой религиозной нагрузки, просто игры. Ивик всегда очень нравилась игра, когда жених с завязанными глазами выбирал невесту из ряда девушек, ощупывая протянутые ему руки. Чаще всего жениху это удавалось лишь с пятого-шестого захода, смотря по числу девушек. Ивик поставили в ряд из двух десятков молоденьких, хохочущих девчонок. Марк дошел до нее, взял ее кисть, погладил нежно. Ивик слегка сжала его руку, желая подсказать – хотя это было бесполезно, многие девчонки хитрили так же, стараясь запутать жениха. И вдруг Марк дернул ее за руку и притянул к себе, чем вызвал общий вопль восторга. Он отыскал ее, даже не дойдя до конца ряда, да еще так уверенно принял в объятия, словно у него и тени сомнения не было.

– Как ты умудрился? – прошептала Ивик, обнимая его.

– А по запаху, – объяснил Марк, – от тебя так чудесно пахнет!

Ивик лишь головой покачала. Ее изумляла эта способность Марка почти по-собачьи чуять запахи, его тонкое осязание и чувствительность.

После танцев и игр начался пир, потом были еще какие-то развлечения, Ивик уже почти ничего не соображала, усталость начала одолевать ее. . Зал полон народу, а лица тают и расплываются. Вроде, почти и не выпила ничего, подумала Ивик, а ведь совсем пьяная. Арика и Тайро играют на клори. Новая песня Арики.

А утром кончилось лето. Глазам светло.* Осеннее небо – ветер и синь в окно. Осенние фразы – легкие, как вино, Осенние мысли – терпкие, как печаль: О чем не мечталось летом – к чему теперь?

Ивик садится рядом. И Марк кладет ей руку на плечо. Ивик поворачивает лицо и улыбается ему. Ломкий, звонкий голос Арики.

А сердце мое легко, как летящий лист, А руки мои – как сердце твое – пусты, А небо мое атлантам не давит плеч, А купол его – хрустален и невесом, А слезы мои – в сухую листву росой, А радость твоя – как иней на стеблях трав… Ивик всегда так нравились ее песни. И эту песню надо будет выучить. Все затихли, все слушают. Это немножко грустно, но так и хорошо. Ивик не хотелось безудержного веселья.

Осенние дни мои! Акварельный сон, Не солнце, а бледных раковин перламутр, И сердце – моллюск, и жемчуг его – печаль. Прохладное море недвижно у берегов, Прохладное небо баюкает облака, Что грезят о снеге, и тихо плывут во сне. Нестрашно звенят обрывки былых цепей: О чем не мечталось летом – к чему теперь?

Вдруг клори оказывается в руках Ивик. Марк чуть отодвигается, чтобы ей было удобно. Все ждут, все смотрят на нее. Она должна теперь спеть. Ивик всегда была позади, на втором плане,она очень не любит, когда смотрят на нее – но теперь надо что-то спеть… И ничего не идет в голову. Болтаются какие-то обрывки. Ивик встала. Бросила клори на лавку.

– Пойдемте танцевать!

Танцевали парами, потом все вместе, «большим каскадом». Потом снова парами – медленный танец, трехтактный, быстрый, снова медленный. Ивик покачивалась в объятиях Марка. Он что-то шептал ей на ухо. Потом снова танцевали в общем кругу, ходили цепочкой, выписывая замысловатые фигуры. Ивик подняли на руки, и сверху она бросала в толпу белые цветы из своей диадемы – кто поймает, тому повезет в следующий раз. Ашен тоже поймала цветочек, Ивик это заметила и улыбнулась. Может быть, Ашен оживет. Может быть, у нее все-таки будет еще счастье. Потом танцевали снова…

На улице стемнело, когда Ивик выбралась из круга. Звезды, похожие на светлую пыль, заполнили небосвод. Две луны были почти полными, а голубой Исгар – тонким полумесяцем. На улице было холодно по-осеннему, но Ивик слишком разгорячилась, ей хотелось прохлады. Она устала. Слишком много народу, слишком долго все это продолжается. Конечно, людям хочется повеселиться, свадьба – редкий праздник, по-настоящему счастливый. Но сейчас Ивик уже хотелось побыть одной. Или чтобы уже все разошлись, и они остались вдвоем с Марком – об этом Ивик думала с волнением и радостью. Но вряд ли гости разойдутся так рано…