Текст книги "Про жизнь и про любовь (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

К тому же, невеликое это счастье – попасть в Верс.

Скеро, Рица и Кор быстренько ободрали с парня одежду. Остальные так и не приближались – наверное, тоже противно было. Но на это Скеро не обращала внимания.

– Ну что, сука? – Скеро подошла близко, глянула в глаза дарайца, – Дождался?

Она хлестко ударила парня по щеке.

… И самое страшное то, что и Скеро Ивик тоже понимала. Она знала, почему Скеро так себя ведет, и как это связывается у нее со всем остальным – например, с церковными проповедями о милосердии. Скеро, с одной стороны, это просто нравилось. Возбуждало, наверное, как-то. Ивик все это было омерзительно, но в глубине души она понимала, что кого-то да, это может возбуждать. С другой стороны, все это было и оправданно – действительно, враг (а что у него глаза ребенка – так Скеро не умеет читать по глазам), действительно, надо уничтожать, ни у кого в этом нет сомнений, они же солдаты, а не воспитательницы марсена. Вся культура гэйнов, весь опыт, как личный, так и накопленный в веках, весь ужас, посеянный доршами в Дейтросе, все убитые и замученные – требовали лишь одного: уничтожить. Как только видишь дорша – так и убивай сразу. Просто потому, что это дорш. Правда, от них требовали все-таки – по Уставу – не трогать нонкомбатантов, но мальчишка к ним не относился. Он был еще опаснее дарайских военных, он был опасен и достоин уничтожения в квадрате. А если уж уничтожать, то почему бы не сделать этого со вкусом и с душой… Просто у Скеро такой темперамент. Не будем ханжами… Все мы люди, имеем право на маленькую слабость.

Ксата протянула руку, в ее ладони возникла черная рукоятка из которой торчало лезвие белого пламени, раскаленное даже на вид. Ивик не выдержала, взглянула в лицо пленного – и покачнулась, ей никогда не случалось видеть такого ужаса в чьих-то глазах. Ни гордости не осталось в них, ни ненависти, если бы он мог, наверное, он бы умолял не трогать его. А может, и не умолял бы… Лоб под светлой короткой челкой покрылся крупными каплями пота.

– А ты что думал, детка, ты в игрушки играешь? А здесь война. Нас убивали твоими игрушками.

Скеро провела огненным лезвием по белому дряблому животу дарайца, погружая вглубь, оставляя вывороченную обугленную плоть. Ивик вздрогнула всем телом, сразу ощутив острую боль в животе, словно это ее резали.

В следующий миг она оказалась возле дарайца и закричала. Лезвие снова взлетело – но Скеро успела его удержать, иначе оно воткнулось бы в Ивик. Зеленоватые яркие глаза полыхнули удивлением и гневом.

– Ты что?!

– Не надо, – попросила Ивик, – не надо. Пожалуйста.

– Что, птичку жалко? – брови Скеро изогнулись, – а ну, в сторону!

– Ивик, отойди в самом деле! – сказала Рица, – что ты лезешь? Боишься руки запачкать, иди отсюда, никто не просит.

Ивик задрожала всем телом. Она не знала, что сказать. Жалко? Глупость, действительно, какая.

– Нет, – сказала она, – не надо. Мы же люди.

– Зато он – не человек!

– Нет, и он человек… не надо, Скеро, пожалуйста!

– Да ты что думаешь, я тут с тобой спорить буду? Квисса, нале-во, два шага вперед, марш!

Ивик не подчинилась. Она молча, с ненавистью смотрела на Скеро.

– Ивик, дома получишь пять хознарядов.

– Есть пять нарядов, – пробормотала она.

– В сторону, кому говорят! Ну!

Скеро сделала незаметное движение, Ивик, конечно, не успела среагировать и, задыхаясь, полетела на землю. Через пару секунд она встала, еще не отдышавшись после удара, и готова была снова защищать дарайца, но внимание Скеро уже было надежно отвлечено от парня. Она с ненавистью смотрела на Ивик. Кор между тем подошел к пленному, создал длинное блестящее лезвие вроде шпаги и вогнал его парню меж ребер. Кровь плеснула темной струей на белую кожу, тело обвисло на веревках.

Кор стал старательно уничтожать столб и все следы происшедшего.

Скеро шагнула к Ивик и молча хлестнула ее по щеке. Ивик заплакала – просто механически.

– Ты гадина. Это же враг!

Ивик выпрямилась неторопливо. Взглянула на Скеро. Теперь она уже ничего не боялась, бояться нечего. Все, что можно испортить – уже испорчено.

– Это враг, Скеро. А Библия учит любить врагов своих. Можешь меня бить, если хочешь.

Этот аргумент подействовал на Скеро убийственно. Она побелела. Но больше бить Ивик не стала.

– Шендак, какая ты чистенькая, какая умная! – злобно сказала Скеро, – тебе не гэйной надо быть, а морали читать. Тебя к Медиане на шаг подпускать нельзя. Вон – иди психологом в Верс работать. Ты своей правильностью так подследственных достанешь, никаких пыток не надо.

Дана вдруг подскочила к Скеро.

– Скеро, не надо, правда, – волнуясь, заговорила она, – мы же все понимаем… и ты права. Все равно его убить надо было… Ты всегда все берешь на себя. Но Ивик тоже… ты пойми…

Ивик содрогнулась от того, что показалось ей предательством. Скеро – права? Дана правда так думает? Да ведь сама она никогда бы… да она просто лизоблюдка, вот и все!

Скеро не слушала Дану. Глаза ее горели ненавистью. Ивик вдруг почувствовала, что взрывается изнутри.

Она стала кричать на Скеро. Это была истерика.

– Я чистенькая? Да нет, Скеро, я такая же, как все. А вот ты сволочь! Ты сволочь и садистка. Это тебя нельзя подпускать… Это из-за таких, как ты, войны бывают! Тебе бы лучше в Дарайе родиться, там бы тебе позволили все, что ты хочешь! А Дейтрос – христианский мир! А ты, ты всегда была сволочью! И шендак, ты весь наш сен развалила! Хуже тебя вообще нет! Ты хочешь, чтобы перед тобой все пресмыкались, все – и они пресмыкаются, да, они уже забыли, что они личности, люди, не хуже тебя – все должны перед тобой унижаться и тебя восхвалять! Ты вообще хоть кого-нибудь кроме себя замечаешь вокруг?

Ивик не могла остановиться. Ей было стыдно, так нельзя себя вести, она истеричка, и вопли делают ее только смешной – но остановиться было немыслимо. Лицо Скеро постепенно приобретало обычное спокойно-насмешливое выражение.

– Ты думаешь, что если ты такая талантливая и яркая, тебе все позволено? И твои подпевалы все всегда оправдывают – подумаешь, у тебя такой темперамент! Так вот нет, не все оправдано! И то, как ты надо мной издевалась на втором курсе – думаешь, я забыла? А я что, дараец, враг – какого шендака ты это со мной делала? И ведь ничего, когда в бою рядом оказались, и я оказалась не такой уж плохой, правда? Вот только извинений я от тебя не услышала. Да и не надо мне извинений, Бог с ним – но хоть бы ты относилась по-человечески! Так ты можешь только тех любить, кто тебя восхваляет и видит в тебе идеал. Нормальных равных отношений ты не признаешь и даже не представляешь! Ты не знаешь, что такое нормальная дружба. Ты уже родилась, видно, шеманой! Считаешь себя лучше всех? Ради Бога. Только без меня, пожалуйста!

– Закончила? – спросила Скеро презрительно, – так вот, лапочка… Ты тут про Библию что-то вякала. Так в Библии сказано – так как ты не холоден, и не горяч, а тепел, то извергну тебя из уст моих. Так вот, это про таких, как ты. Ты тепленькая. Такие, как ты, никому не нужны. Да, наряды остаются в силе…

Она вскочила на "лошадку", скомандовала "за мной" и взмыла в воздух. Рица, Кор и Лоренс – за ней. Ивик осталась стоять, а рядом с ней – Марро и Дана.

– Не расстраивайся, – неуклюже сказал вдруг Марро, – ты права. И правильно сделала. Я тоже должен был ее остановить. Но мы все, как дураки, побоялись возражать, а ты… молодец.

Ивик расширившимися глазами посмотрела на Марро. У нее вдруг потекли по лицу слезы. Она обернулась к Дане. Гнев снова вспыхнул.

– А ты что? Ну иди, догоняй… свою новую подругу!

– Ивик,– беспомощно сказала Дана, – мне что, разорваться, что ли?

– Ты же считаешь, что она права!

– Да… по-своему. И ты тоже.. по-своему. И она мне не подруга, ты же знаешь… просто… ну правда ее жалко иногда.

– Ее жалко?! – вспыхнула Ивик, – а меня тебе не жалко? А дорша этого не жалко, да? А вот ее жалко? Да она…

– Пойми, Ивик, она только внешне такая… на самом деле она очень в себе не уверена и всего боится…

– Это она-то боится?!

– Да… я чувствую. Она… ты ее сильнее. У тебя такой стержень внутри, а у нее ничего. Вот она и…

– Да ни шендака себе она слабенькая, – пробормотала Ивик. Обида – теперь уже на Дану – жгла ее изнутри. Ничего себе! Да, конечно, это очень по-библейски, правильно. Смотреть, как твою подругу бьют – Ивик не то, что было больно, но нестерпимо обидны эти удары – оскорбляют, и при этом еще жалеть обидчика. Ивик от бессилия махнула рукой.

– Пошли, девчонки,– сказал Марро, – отстанем.

– Конечно, ты права, – решительно сказала Ашен, – она омерзительно поступила! Ладно еще там, в Килне… тоже неправильно, но хоть можно понять, все обозлились. Но в этой ситуации! А ты молодец, что остановила ее. Может, в следующий раз, когда она захочет так сделать, задумается…

Ивик посмотрела на Ашен с признательностью. Ну вот, хоть кто-то на ее стороне. С Даной они в итоге помирились. Но недоверие внутри осталось – как можно надеяться на человека, который… вот так. Который вдруг может оказаться тебе совершенно чужим.

– Это все очень сложно на самом деле, – продолжала Ашен, вдруг опустив глаза, – родители рассказывали… мы говорили о таких вещах. Когда я пошла в квенсен. Они тогда стали со мной говорить иногда. Рассказывать о своем опыте. Знаешь, такое правда бывает. Особенно с квиссанами. Потом когда люди взрослеют, они как-то… меньше уже. Садисты такие, они не выживают долго, так получается. Это все запрещено, и по Уставу, и вообще. Мы не имеем права мучить пленных, вообще. Если уж взяли – передаем в Верс, а сами – нет. Но… бывает такое. И бывает, что мирных доршей… ну просто людей оттуда – убивают. Только так нельзя, конечно. Знаешь, на твоем месте там я бы тоже ее остановила.

Правда, подумала Ивик, остановила бы. Только, скорее всего, без истерик, спокойно, и Скеро бы просто подчинилась Ашен – хоть она формально и начальство. А я… истеричка, слабая дура.

Она бежала под мелким моросящим дождем, по размякшей земле, почти утыкаясь носом в грязно-пятнистую широкую спину Нэша. Слыша смачное «чпок-чпок» по грязи и тяжелое дыхание не в такт. Ботинки так облипли грязью, что ступни казались неподъемными, но она уже почти не замечала этого. Иногда ей казалось, что весь сен – одно гигантское неповоротливое животное, сороконожка, которая еле-еле ползет, выдирая свои многочисленные лапы из грязи, размешивая дорогу, как ложкой мешают кисель. Изгибаясь вместе с дорогой. Ремень автомата передавливал плечо, но она и к этому давно привыкла.

Можно было даже думать о чем-то. Мысли текли не плавно, как всегда, а прерывисто. Раньше, помнила Ивик, в таких случаях она думала лишь о том, когда все это кончится. Теперь уже было не так тяжело, и в результате мысли неслись вперемешку. Это называется конец весны… я точно не сдам ориентирование… как дожди надоели… в Медиане хоть сухо… Скеро опять съязвила сегодня утром на мой счет… сколько же можно, почему не оставить меня в покое… проклятая Скеро… проклятые дорши… куда, интересно, меня направят после выпуска… в какую-нибудь провинциальную часть… и там будет то же самое – такая же Скеро… а вдруг нас вместе… нет, нет, Скеро у нас отличница… чертов дождь… все ведь мокрое, все… трусы даже, кажется, мокрые…будет все точно так же… тренировки, койка в общей спальне… замуж я не выйду никогда… да и что хорошего, если вдуматься… и там ничего хорошего не будет… здесь хоть Ашен с Даной… а если кто-то из них погибнет… странно, вот и жить не хочется, но и умирать-то страшно… а вот когда хочется жить, то умереть вроде не страшно… а что лучше, поехать к маме и жить у нее?.. Нет уж, пусть направят куда-нибудь подальше… мама и в письмах-то успевает столько полезных советов дать, что тошно становится… Господи, почему несчастье такое… почему так плохо все…

Ивик хотелось плакать, и она заплакала бы, если бы не надо было бежать и не сбивать дыхания. Сколько еще до квенсена? Километров пять… С ума можно сойти. Над головой пронзительно закаркали вороны. Чего это они, смутно подумала Ивик. Гнездовье у них сейчас… кружит воронье… Над тучами правых и неправых кружит воронье, сложилось вдруг. Ивик задохнулась. Строчка зацепилась за строчку. Пошло неожиданно легко. Самое трудное было – сразу же все запоминать.

Над грудами правых и неправых кружит воронье.*

Какие могилы в твоих дубравах, сердце мое?

Рельсы на запад, ползет с востока цветная мгла.

Что там, в отверстии водостока? Зола, зола…

Сделай поправку, зеница ока – кругом вранье.

Кто растравил тебя так жестоко, сердце мое?

Под рельсы лягут – рядами – шпалы, молча, без слов.

Снова рассвет окрасился алым – солнце взошло.

Ожоги плети, штрихи неволи, точки над ё.

Перекати ледяное поле, сердце мое.

Только кровь холодеет в жилах – все ближе лед.

Больше курганов и меньше милых. А ворон ждет.

Ивик сохранила стихотворение в памяти, все время повторяя его по пути. Ей уже не было тяжело. Наоборот – хорошо стало, свободно. Мрачные мысли улетучились куда-то. Ей стало плевать на Скеро, на свою неудачливость, на то, что другие лучше ее, и даже это стихотворение, наверное, не произведет на всех большого впечатления – сейчас, впрочем, оно казалось ей гениальным.

… нет, они не поймут. Это – о самой Ивик. Но все слишком зашифровано. Так получилось помимо ее воли. Никто не поймет, о чем это. А если объяснять, выйдет пошло и некрасиво. Здесь все было – и Рейн, и деревня в Килне со всеми убитыми, и Скеро, и дарайский мальчишка, убитый в Медиане, и снова Скеро, и то, что никто, никто не любит Ивик по-настоящему, разве что Ашен, но у Ашен и без нее много друзей, и что все говорят о дружбе и любви, а на самом деле ничего этого нет, нет, а есть одна жестокость, одна ледяная жестокость к врагам и к друзьям, и одиночество – но кроме всего этого есть и что-то другое, и кто-то другой… сердце мое.

И отчего-то уже не больно. Как будто все это легло в уплотненную ткань стиха, словно сжалось в нейтронную звезду, электроны упали в ядра – и атомы реальности перестали существовать. Остался лишь призрачный бледный свет. Прекрасный. Никто и не поймет никогда, как эта звезда родилась.

Экзамены промелькнули быстро. Оценки ставились по успеваемости в течение года, экзамены оказались скорее формальностью. Был выпускной вечер. Разрешили гражданскую одежду, девочки заранее доставали себе платья – Ивик платье прислала мама, ей кто-то там сшил, легкое, светло-голубое. Мальчишки были кто в чем, большинство просто в парадке. Ивик довольно много выпила, голова у нее кружилась. Она много смеялась. Танцевала с Марро, и с Клайдом, и с Дирзой, и еще с кем-то, кажется, из другого сена. Никто не стоял у стены. Ивик даже стало казаться, что все хорошо, и что они и правда – братья и сестры, не только формально, но и на самом деле, и даже вид веселящейся Скеро настроения не портил, да и Скеро к ней не приставала. Потом гуляли под звездным небом, жгли костер и пели песни. Читали стихи. Гэйны – особые люди. Хет Бен сидел рядом с Ивик и просил ее прочесть то, последнее стихотворение. Но оно было как-то совсем не в тему. Ивик смеялась и отмахивалась. Она сыграла на гитаре и спела «Как-то в пути, темнотою измучен, песенке, песенке был я научен». Потом еще что-то пели. Ашен обняла Ивик за плечи.

Все уже знали, кто куда назначен. Ивик не слишком ошиблась – ее отправили служить в новый, только строящийся поселок у Северной магистрали. Ее одну из всего сена. Других раскидали – кого куда. Дану отправили служить в часть у Лоры, крупного города. Возможно, потому, что в Лоре была самая крупная филармония Дейтроса, а Дана все же гениальная скрипачка. Да, такие вещи при распределении учитывались тоже.

Скеро оставалась в квенсене.

Кураторы говорили, что ей светит серьезная академическая карьера. Скеро хорошо ориентировалась в Медиане, и при этом имела блестящие оценки по всем предметам. Пока ей дадут младший сен (Ивик с ужасом думала о бедных ребятишках – но впрочем, может быть, им понравится? К Скеро ведь все по-разному относятся, одни терпеть не могут, а другие, наоборот, обожают). И она будет углубленно изучать теорию Медианы и разные другие предметы, а затем, возможно, займется научной работой.

И еще необычным было распределение Ашен. Ее забирали к себе родители. Она будет адаптирована к условиям Тримы, и станет работать там. Кем – простой гэйной, в охране или же станет, как ее мать, фантом-оператором – это будет видно впоследствии.

Все остальные отправлялись служить в разные боевые части, кто в звании ксата, кто – рядового гэйна. Заниматься тем, для чего их, собственно говоря, готовили – защищать Дейтрос.

Часть пятая.

Близкие люди.

Спелый хлеб закачается,

Жизнь – она не кончается,

Жизнь, она продолжается каждый раз.

Будут плыть в небе радуги,

Будет мир, будут праздники,

И шагнут внуки-правнуки

Дальше нас.

(Р.Рождественский)

Ивик дали отпуск уже после Нового Года.

Праздники она встретила в части. Да была и не против. Домой хочется летом, когда тепло, все цветет, а что такое зима в Шим-Варте? Слякоть и серость. Ее тянуло пройтись по родным улицам, посмотреть, как оно там теперь. Встретиться с родителями хотелось, но не так уж и сильно.

А в Маире было неплохо. Спальня на четырех девушек-гэйн. Удобное, теплое здание тренты, горячая вода, бесперебойно работающее отопление. Девчонки рассказывали, что ей повезло, а они-то начали здесь служить – в палатках еще жили. Это строители молодцы, быстро работают. Только четыре года назад заложили поселок, а посмотри уже, как вырос…

Да, в городке гэйнов все было устроено удобно, несколько новеньких корпусов – жилье, штаб, гаражи для техники. Рядом располагались части гэйн-велар – пехота, танкисты, артиллеристы. Вот только между корпусами ничего не было, кроме сплошного пустыря, теперь покрытого снегом. Время от времени Ивик попадала в наряд, и разгребала этот снег огромной лопатой, расчищала дорожки.

Вертолет до Кавея летел послезавтра. Ивик решила не мучиться с поездом. Два часа – и ты в Кавее, а там нормальный аэродром, пассажирские рейсы теперь прямо до Шим-Варта. В крайнем случае, до Вейга. Зачем трястись трое суток в вагоне?

Тем более, приятно вот так побыть здесь, когда делать-то ничего не надо. Нагрузка в части, конечно, куда меньше, чем была в квенсене. Учить гораздо меньше – два раза в неделю занятия по повышению квалификации, и все. Тренировки, правда, довольно серьезные. Патрули гораздо чаще. Но всегда ощущаешь внутреннее напряжение, всегда что-то надо делать. Если выпадали свободные часы, Ивик читала книжки, в поселке была отличная библиотека, или же писала. Она начала большой роман о межзвездных полетах. Ее стала очень интересовать эта тема – космос, звезды, передвижение в Пространстве, минуя Медиану.

А вот теперь можно только читать и писать, и больше ничего не делать. Ну постирать, конечно, подежурить по спальне. А так – красота. Целых два дня. Понятно, что если вдруг тревога, Ивик тоже придется идти, но пока тревоги нет, можно жить спокойно.

Идти по заснеженной улице Маира, вдоль одинаковых длинных стен бараков, по вытоптанной меж сугробов дорожке. Как хорошо! Ивик невольно улыбалась. Она только что сменила библиотечные книги. Парочку надо будет взять с собой, хотя в Шим-Варте, конечно, найдется, что почитать. Снег поскрипывал под толстыми подошвами зимних ботинок. Вдали раздавался собачий лай, из труб валил дым, ряды сосулек под крышами блестели и переливались в солнечных зимних лучах. И небо было зимним – высоким, бледным и чистым. И дети. В квенсене Ивик отвыкла от этого, а здесь, как и в Шим-Варте, было очень много детей. Только здесь, на севере, им веселее зимой – Ивик миновала огромную залитую снежную горку, на которую карабкались целые гроздья малышей, скатывались с визгом на попах, на дощечках, на самодельных салазках. Дальше, на замерзшем пруду стайка ребят постарше гоняла на коньках. Взрослых не было видно – сейчас все на работе. А вот ребята все дома, потому что – каникулы, все тоорсены и вирсены сейчас распущены. Сколько еще каникулы продлятся? – дня три, прикинула Ивик.

Она постояла перед строящимся двухэтажным зданием – здесь будет продуктовая База, клуб, кажется, и кинотеатр. Может, и библиотека сюда переедет. Интересно наблюдать за строителями… И ведь еще неделю назад второй этаж и не начинали, а теперь – вот он стоит, сверкает новенькими панелями. Стройка напоминала поле боя – кто-то отрывисто кричал команды, бегали туда-сюда строители с носилками, быстро двигалась стрела крана. Только здесь все останутся живы, подумала Ивик. И слава Богу.

– Тетенька, а покажи пистолет?

Она обернулась. Двое пацанов лет десяти смотрели на нее блестящими глазами. Ивик усмехнулась. Рука легла на кобуру.

– Не положено, – сказала она. Мальчишки разочарованно переглянулись.

– А у вас какое звание?

– Гэйна, – сказала она. Никакого звания – рядовой, и все. Просто гэйн, так принято говорить. Ей хотелось чем-нибудь порадовать пацанов. Сунула руку в карман – там обнаружились залежавшиеся с завтрака несколько кусков сахара.

Не очень-то военный подарок, но… Ивик достала сахар, протянула ребятам по куску.

– Спасибо, хесса, – солидно сказал тот, что повыше.

– Вольно, – фыркнула она, – можете идти, квиссаны.

Мальчишки порскнули прочь. Ивик посмотрела им вслед, улыбаясь. А что… года через два – кто знает?

Военная часть располагалась на вершине холма (постоянные пронизывающие ветры, ледяной холод зимой). Ивик поднималась по дороге, раскатанной рубчатыми следами грузовиков, временами оглядываясь назад – отсюда было видно, как еще мал поселок. Видна вдали линия железной дороги и станция, и две цепочки зданий – главная улица Маира, и несколько тупичков, и стройки, стройки – краны, высокие заборы, отвалы, неутомимое копошение строителей. Поселок-младенец, подумала Ивик. Сердце сжимается, до чего маленький. И беззащитный (вот только Килн не надо вспоминать, хорошо? Здесь так не будет. Не будет, наверное. Во всяком случае, вспоминать не надо). Но ведь все это построено всего за 4 года. А что здесь будет через 20 лет, через 50? Может быть, большой город, как Шари-Пал. Академии, школы, высотные дома вместо бараков. И ведь я это увижу, подумала Ивик. Если не убьют раньше – увижу еще. Даже если всю жизнь прожить здесь, в Маире, и никуда не уезжать – можно увидеть так много нового. И будущее, о котором я пишу – оно хоть немного приблизится.

Может быть, тогда и люди станут другими… как в моем романе, подумала Ивик. Добрее, терпимее друг к другу. Нет, понятно, что они не будут идеальными, но все-таки!

С непосредственным начальством Ивик повезло. Командир их шехи, шехина Валла иль Гай была опытная добродушная гэйна лет пятидесяти. Большой карьеры она не сделала, зато, в отличие от других гэйн, родила кучу детей – их у нее было восемь. К Ивик она относилась очень снисходительно, по-домашнему. Командир отделения, ксат Вир иль Керен, носил прозвище Вирик – желтогрудая птичка такая, которая в родных краях Ивик жила зимой, а здесь – летом. Вообще-то на вирика он был никак не похож, скорее уж, на быка, но нрав у ксата был простой и веселый.

Соседки Ивик были единственными незамужними девушками шехи. И то восемнадцатилетняя Хетта собиралась замуж весной, была помолвлена. Арике был двадцать один год, два года назад у нее погиб жених, и она до сих пор еще не могла прийти в себя. Эсси, старшей, уже исполнилось 22. У нее было звание ксаты, она командовала вторым отделением. И в спальне вела себя как старшая, впрочем, не особенно много распоряжалась. Эсси тоже была не замужем, по дейтрийским меркам даже перестарком. Но этот факт ее особенно не волновал.

Да и большинство мужчин в шехе были женаты – на своих или на поселковых девчонках. Большинство жили в семейной тренте, по соседству.

Поэтому и военный городок не так уж отличался от поселка внизу, разве что дорожки были шире и лучше вычищены, не было совсем строительного мусора, проходы везде обеспечены, сугробы сметены в сторону – словом, благоустроенный вид. Но так же в сугробах возились ребятишки, катались со снежных горок, строили крепости, пуляли снежками. За самыми маленькими приглядывали старшие братья и сестры, изредка – молодые мамы. Как Ивик – лет семнадцати, или восемнадцати, или чуть старше.

Ивик до сих пор чувствовала себя сродни скорее этим ребятишкам, чем товарищам по службе. Квенсен закончился стремительно, а ведь совсем недавно она точно так же носилась, играя то в прятки, то в войнушку. Интересно, повзрослеет она когда-нибудь или нет? Ведь пора бы уже. Ивик толкнула дверь тренты, вошла в холл, дежурная лениво подняла голову, махнула рукой.

Дома Хетта озабоченно тарахтела швейной машинкой. Ивик бросила книги на кровать (Эсси будет ругаться, но до ее прихода Ивик еще успеет убрать… Эсси была помешана на порядке). Села за круглый стол напротив Хетты.

– Как ты думаешь, оборки сделать? У меня обрезков куча, – спросила Хетта. Из-под ее рук на пол лилась темно-голубая плотная ткань, Хетта шила новые шторы. Ивик пожала плечами.

– Не знаю. По-моему, без разницы.

– Какая ты, – упрекнула ее Хетта, – я же для нас стараюсь. Для всех!

– А я в этом ничего не понимаю, – Ивик достала тетрадку и письма от Даны и хета Бена. Ей и старые, желтоватые шторы казались вполне нормальными. Хотя, наверное, голубые будут красивее. Ивик ощутила легкую зависть к Хетте, способной потратить так много времени и сил на такую мелочь, как шторы, и ведь действительно – для всех так лучше. Бывают же люди такие… это вот она ни на что не годится, уродка безрукая.

– Сделаю оборки, – решила Хетта. Снова застучала машинка. Ивик пробежала глазами письмо от Даны. У той все было хорошо. 14-я неделя беременности – перевели на работу в хозчасти. Работа физически не тяжелая, на полдня, вести учет белья в прачечной. Правда, она уже потеряла два пододеяльника, и теперь не знает, что делать, надо Дэйма дожидаться, может, он что придумает… На Рождество она работала как вол – каждый день концерты в филармонии, теперь тоже сплошные репетиции, с ума можно сойти. Дэйм обещал в марте появиться в отпуск. Дана очень надеется, что он сможет присутствовать при рождении малыша!

Ивик отложила письмо. Сначала хет Бен. Почему-то он попросил ее писать, и высылать ему, как и раньше, написанные куски текста. Ивик любила письма от Бена, хотя они и были редкими. Бен тщательно и придирчиво разбирал ее тексты. Но это не отбивало желания писать – наоборот, хотелось сделать лучше. Потому что он в нее верил.

Ивик всегда считала, что пишет плохо. Есть и правда талантливые гэйны, которые вносят вклад в культуру Дейтроса и прочее бла-бла. Вот Дана, может, что-нибудь внесет. Скеро – наверняка, она пишет безупречно и талантливо. Марро – блестящий поэт, его уже теперь печатают в Шари-Пале, скоро выйдет сборник. Но большинство гэйн, как и она сама, ничего выдающегося не создают. Ну просто сочиняют или творят что-нибудь для себя. Например, картины Кейты иль Дор известны, а в чем художественный талант ее мужа, Эльгеро, кажется, он музыкант – Ивик этого даже и не знала.

Вот и она такая. С этим надо смириться. Не писать гэйна все равно не сможет – это самая большая радость в жизни, без этого и жизнь покажется совсем уж тоскливой. Но ничего выдающегося Ивик явно не напишет. Не хватает таланта. Ну не всем же быть талантливыми!

Видно же, что других охотно читают, передают их вещи из рук в руки, о них говорят, обсуждают. А ее? Нет, она и писать может только для двух-трех друзей.

Но вот хет Бен почему-то был уверен в ней, и хотя не писал ничего прямо о ее будущем, о ее, так сказать, месте в литературе, но просто требовал – чтобы это было хорошо. Просил присылать дальше. Обсуждал с ней мысли, которые она излагала. А ведь он не со всеми так. Нет, не со всеми… И он – литератор, вкусу которого можно доверять. Значит, что-то в ней есть? Значит – оно того стоит?

Ивик открыла письмо Бена, стала перечитывать.

"… наверное, помните одного из триманских русских поэтов прошлого столетия, Бориса Пастернака. И стихотворение это:

Быть знаменитым некрасиво,

Не это поднимает ввысь.

Не надо заводить архива,

Над рукописями трястись.

Цель творчества – самоотдача,

А не шумиха, не успех.

Позорно, ничего не знача,

Быть притчей на устах у всех…

И вы, наверное, не знаете этого, Ивенна, но в старом Дейтросе еще было такое течение – они называли себя Летящими Листьями. По нынешним временам они кончили бы в Версе, думаю. Тогда мы могли себе позволить вольности. Тогда не все таланты становились гэйнами, предоставлялась возможность выбора, и до поступления в квенсен, и после его окончания. Были деятели искусства, которые не воевали. Было вот это объединение – Летящие Листья, их кредо – полная свобода поэта, художника или музыканта, свободное самоопределение. Правда, они не собирались отказываться от распределительной системы, но работа – они считали совершенно достаточным трудиться во имя искусства. И наверное, они правы были в чем-то, хотя по опыту я скажу вам – единицы из творческих людей одарены и одержимы, и трудолюбивы настолько, что готовы творить неустанно. Остальных безделье, отсутствие долга перед обществом, лишь развращает. Лень, благополучие, покой для таланта опаснее, чем дарайские пули, губят его вернее и чаще. Летящие Листья требовали создания армии по типу дарайской, отказа от участия гэйнов в боевых действиях. Обоснование – как можно губить таланты, они намного ценнее всех других людей. По сути, Ивенна – это теория элиты. Но гэйны – не элита. Они лишь одна из четырех каст. Вы создаете образ будущего, придумываете корабли и рассказываете о далеких звездах. Аслен потом построят эти корабли и полетят в Космос. Медар обучали и вас, и аслен. Хойта непрерывно молятся за то, чтобы наш общий труд удался. Какая из этих каст важнее? Что предпочтительнее? Ничто. Но мы, люди творческие, знаем, что такое священный огонь, мы знаем, чего стоит создавать эти образы – и возникает большое искушение счесть элитой именно себя.

Впрочем, от этого искушения не свободны и остальные касты. И аслен могут свысока смотреть на других, не способных ничего сделать руками, и недооценивать значение творящих и молящихся. И медар – по учительской привычке видеть мир с кафедры. О хойта я уже и не говорю.

Летящие Листья не оставили никаких значимых произведений. Они не раз говорили, что музыкант должен круглые сутки репетировать – но не осталось записей их исполнителей, и они не дали ни одного известного композитора. Ни одного писателя и поэта, некоторые из них известны литературоведам как "типичные представители" – но и только…"

Ивик зачиталась. Над рукописями, может, и не надо трястись, но вот письма иль Видана она складывала в отдельную папочку. Он писал длинно и интересно. А ведь, казалось бы, у него столько учеников, он так занят… Но ведь и я его ученица, подумала Ивик. Так и осталось.