Текст книги "Крест Империи (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Это были даже не мысли – смутные ощущения. В те поры почти у каждого были такие ощущения, Элис это знала. Никто особенно их не выражал… просто так уложилось в голове как-то: там, у них – хорошо, у нас – плохо.

Это не имеет значения. Это, конечно, наша Родина, и мы ее любим. Мы помним героические подвиги наших предков. Мы не отрицаем того, что все-таки строй Сканти несправедлив, и что богатство Сканти изначально создано ограблением колоний, а сейчас – косвенным ограблением бедных стран.

Но все-таки неужели нельзя и у нас хоть как-то что-то поменять, чтобы все было не так нудно и серо? Неужели если мы христиане, то нас совсем не интересует земная жизнь? Аскетизм – это хорошо, но ведь нельзя навязывать его людям.

Так что все это Обновление скорее ее радовало. Непонятно – чего так возмущается Йэн? Тогда они с ним дружили. Он пытался ей что-то объяснить иногда, но Элис так мало интересовала политика…

До определенного момента.

У каждого наступал этот определенный момент. Когда Элис была маленькой, все или почти все любили Империю и были ей преданы. Она даже представить не могла, что может быть иначе. Империя незыблема, как гранит. Она не может рухнуть. Именно – как раз потому, что люди ее поддерживают, потому что Империя – это и есть мы, это все люди, мама, соседи, учителя, одноклассники, все, кто встретился на улице, с кем она торжественно шагает в праздничных шествиях. Так и говорили: МЫ отправили очередную экспедицию. МЫ осваиваем Элейил. И даже когда критиковали что-то, то говорили: у НАС, к сожалению, культура обслуживания не на высоте.

И Элис говорила так же. Тогда еще были весенние ночи, когда они с Йэном загуливались до двенадцатых колоколов, и говорили, если речь заходила о политике и о стране, примерно так:

– У НАС бесплатная медицина, и мы считаем это само собой разумеющимся.

– У НАС часто бывают очереди в распределителях.

– НАШИ ракетные войска сдерживают возможный термоядерный удар со стороны Сканти.

Так говорили все. Но у каждого в эти и последующие годы – пусть не у каждого, у половины, у тридцати процентов – наступал какой-то момент перелома, после которого уже невозможно становилось говорить "МЫ".

У Элис он наступил в возрасте 18 лет. Это было зимой. В тягостный холодный зимний день. В каникулы. Ей было нечего делать, и она сидела в публичной библиотеке, перебирая свежие журналы. В последнее время появилось немало интересных материалов. Много стали говорить о незаконных репрессиях – были ведь целые волны таких репрессий, давно правда, еще до рождения мамы Элис, об этом все, в общем-то знали, но да, было дело. О том, что наша судебная система часто преследует совершенно невинных людей. Писали даже статьи на грани крамолы – а можно ли вообще осуждать человека за то, что у него нестандартный (как они говорили) образ мышления? За его веру? Ведь вера – это глубоко личное, интимное дело человека…

Все это тоже как-то мало задевало Элис.

Один из журналов тогда поместил – правда, в сокращенном варианте – знаменитую книгу Рошена, распространявшуюся раньше, как говорили, в самиздате – "Белый материк".

Вот эту книгу Элис и начала читать тем зимним, пасмурным днем. Начала – да так и не смогла оторваться до вечера.

Это было слишком всеобъемлюще. Элис могла посочувствовать рассказу о страданиях какого-нибудь невинно посаженного в тюрьму бедолаги – но только посочувствовать. По Рошену получалось, что вообще на Белом Материке, на Элейиле, существовала огромная система лагерей (именно за счет заключенных в основном Север и осваивался), в которой сидело постоянно несколько миллионов человек. Он приводил почти точные цифры, свободно оперируя миллионами. Он рассказывал, сколько людей в какие годы было расстреляно. Конечно, в последние 20 лет напор ослаб, система выдохлась, сажали уже гораздо меньше, а расстрелы почти совсем прекратились. Но тем не менее…

Рошен рассматривал явление в разных ракурсах. Историю репрессий в Империи. Особенно много людей было уничтожено около 50 лет назад, когда, собственно, и началась настоящая холодная война со Сканти, противостояние, вылившееся в серию мелких войн по всему миру. В какие-то годы было спокойнее, в какие-то – хуже. В одной главе рассматривалась история войн в Кари – тамошние племена, а в особенности шерги, то и дело пытались воевать против живущих рядом харванов, Империя их жестко подавляла. Рошен рассказывал о массовых посадках и расстрелах шергов-националистов. И две главы у него было посвящено специально преступлениям идеологическим – ересям и борьбе с ними. А также борьбе с магией и оккультизмом. По мнению Рошена, оккультисты были виноваты исключительно в том, что верят во что-то иное, нежели официальная Церковь, и в основном их репрессирование было преступлением со стороны государства.

Элис немного знала об этом, благодаря Йэну, и до сих пор считала, что обычно оккультисты не осуждаются на большие срока, да и на Элейил не отправляются, отбывая наказание прямо в Эдоли. Но Рошен писал о 10 и 20 годах срока у магов и оккультистов – только за их деятельность.

И везде, везде были цифры. 2 миллиона, 5, 15… Он подсчитывал количество заключенных по лагерям и по годам, оперировал огромными числами.

Он рассказывал о том, как происходит следствие в ДИСе. Арест, содержание в тюрьме. Обыски. Во время следствия применяются "спецметоды" – наркотики, лишение сна, психологическая ломка и пытки. Кажется, именно эта глава сломала что-то в душе Элис – а если точнее, сломала доверие, существовавшее до сих пор между ней и Йэном.

Элис всегда была отвратительна сама мысль о насилии. У них дома Йэн всегда был спокойным, как-то даже не думалось, что он может кого-то ударить, например. Неужели на работе он и в самом деле пытает людей?

Отвратительная, невозможная правда – но ведь наверное, это все-таки правда.

Правда, к самому Рошену пытки не применяли. Посадили его за антиимперские воззвания, которые они начали распространять с другом. Срок ему дали 7 лет, из которых он только один год провел на Элейиле. Рошен вообще невнятно и как-то мало рассказал о себе.

После отсидки он сначала написал эту книгу, начал ее распространять, книга стала известной за рубежом. О Рошене заговорили в мире. Наконец власти арестовали его, потому что книга была подобна бомбе замедленного действия, книгу активно пытались изъять, уничтожить – но она все равно распространялась. ДИС не решился вновь посадить Рошена или расстрелять, да и не те уже времена – его просто выслали из страны.

Пожалуй, книга потрясла Элис именно своей обстоятельностью. И до того, и после она читала немало разных свидетельств о несправедливости ДИСа, о жестокости инквизиторов, о лагерях Элейила – голоде, холоде, издевательствах охраны… Но все это могло быть прискорбными, печальными – но единичными и в общем случайными событиями. Все это требовало сочувствия – но еще не пересмотра всех своих взглядов.

Здесь и свидетельств-то было относительно немного. Здесь была именно грандиозная картина того, что НА САМОМ ДЕЛЕ происходит в стране, за этим милым фасадом "всеобщего энтузиазма" и "христианской деятельной любви к ближнему".

В стране не ценилась человеческая жизнь. Страна превращена в концлагерь. По сути, каждый жил в страхе за свою жизнь, страхе сболтнуть что-нибудь не то и навсегда пропасть на Белом Материке, страх подгонял людей, заставляя напряженно работать – но даже плоды своего труда люди не получали, создавая ракеты, самолеты и космические корабли, но не имея часто элементарных житейских благ. Те, кто был недоволен, быстро оказывались в лагере.

Элис до сих пор ничего такого не замечала, ей казалось, что люди вполне-таки счастливы, их все устраивает, никогда не было не то, что разговоров – даже намеков на то, что кто-то чего-то боится.

Но ведь она маленькая, наивная девочка! Конечно, в школе ничего подобного нет. Но она еще не пожила настоящей, взрослой жизнью. Откуда ей знать, как оно на реальной работе, у взрослых?

Да, мама и Йэн ничего такого не говорили. Но они врали ей… врали и скрывали. Это же ясно. Они лицемерны насквозь. Все врут. Кругом одно вранье.

Пусть даже, как пишет Рошен, последние 20 лет все-таки мало кого сажают, в стране мир и относительный покой. Но разве можно простить страдания и смерть стольких невинных людей?! Разве можно жить спокойно, наслаждаться жизнью, зная, что это благополучие построено на чьих-то костях?

Она поверила Рошену сразу и безоговорочно. Почему? Она потом задавала себе этот вопрос.

Потому что это было очень ПОХОЖЕ на правду.

Она вышла из библиотеки в холодную зимнюю ночь. Дома серыми одинаковыми громадами нависали над улицей. Жесткий ветер при минус десяти – стоя на остановке монора, Элис промерзла до костей.

Ее ждал блок (тогда она еще жила с мамой, не хотелось переезжать в конвиктус) – стандартный блок, такой же, как тысячи других, похожий на тюремную камеру. С убогонькой простой мебелью. Не слишком удобный и красивый.

Она шла на занятия из корпуса в корпус в толпе таких же курсантов в куртках, накинутых на белую униформу, и толпа двигалась равномерно, сплошным потоком – словно конвоируемая колонна зеков. В кантине толпа рассаживалась за столы и поглощала скудную студенческую – почти тюремную пищу.

Их развлечения были убогими, отдых – скудным, жилища – бедными, еду они, словно рабы, получали в распределителе, а работы было очень много.

По крайней мере, так казалось тогда Элис.

У нее было богатое воображение, и оно легко увлекалось мирами, созданными чужой фантазией и волей. Начитавшись Рошена, надышавшись страшным воздухом его прозы, Элис повсюду и везде видела Тюрьму.

Так она начала ненавидеть Империю.

– Йэн, – спросила она, – у вас в ДИСе применяют пытки?

Он внимательно посмотрел на девушку.

– У нас много чего применяют. Смотря что понимать под этим словом… А почему ты спрашиваешь вдруг?

Элис всегда отводила взгляд, если он пристально смотрел на нее. Да и не только он – вообще кто угодно. Она была слишком мягкой, уступчивой, ей казалось неделикатным долго прямо смотреть на человека. Но Йэн смотрел, и в этот раз она отводить взгляд тоже не стала.

Ей многое хотелось бы сказать, но она просто очень глупо спросила:

– А тебе… не жалко людей?

– Жалко, – сразу ответил он, – мне всех жалко.

Элис растерялась.

– Тогда… почему ты так… там…

– Для того, чтобы наше государство продолжало нормально функционировать, – ответил Йэн, – это необходимо. Я могу объяснить подробнее, если хочешь. По пунктам. Поверь, это необходимо для того, чтобы вы все жили нормально и спокойно. Иначе будет очень плохо. Например, так, как было при биргенах.

– Понятно, – пробормотала Элис и теперь уже отвела взгляд.

Бесполезно разговаривать. Конечно, если спросить, он действительно разложит все по полочкам и объяснит. Но уже нет смысла дальше спрашивать.

Он не понимает простых, основополагающих вещей. Он смотрит на них иначе.

Нельзя отвечать злом на зло, иначе превратишься в подобие собственного врага.

И если победа требует такой цены, если такой ценой надо нас защищать – так не стоим мы того. И лучше мы все сдохнем, чем… Чем так.

– А что касается моих подопечных, Элис, именно моих – то ведь они прежде всего губят души…

Элис подняла глаза снова и взглянула на Йэна, вложив в этот взгляд все презрение и отторжение, на какие была способна.

– Это вы губите души.

И ушла.

Забрала свои вещи, переехала в конвиктус – давно это надо было сделать. С мамой хорошие отношения, Элис любила жить с мамой и жила, закончив вторую ступень и срочную службу. Но теперь – все кончено. Мама выбрала Йэна, а не дочь. То есть, конечно, будем справедливыми, дочь она любит, но раз она собирается и дальше дружить с этим… палачом… Элис это поддерживать не будет.

Да и чем мама лучше? Только тем, что у нее другая профессия? Она поддерживала все это, все, что происходило в стране, поддерживала и одобряла, и мысленно соглашалась с этим.

Элис бы не согласилась, не смирилась. Почему Рошен не попался ей раньше? Он распространялся в самиздате ведь. Впрочем, и она родилась слишком поздно.

Вот если бы он попался ей раньше, она бы жизнь положила на то, чтобы распространять эту книгу… или еще как-то бороться против Империи. И пусть бы ее тоже схватили и отправили на Элейил. Неужели из-за какого-то там "спокойствия" и "мирной жизни" можно мириться с ЭТИМ? Неужели надо так дрожать за собственную шкуру? Гм… про Йэна не скажешь, что он боится за себя, но Йэн – это другое совсем, это враг и палач. А вот мама… действительно непонятно.

Мама, видимо, боялась за детей. Ведь она и Элис родила в 20 лет, еще ничего в мире не понимая. Да, и это еще – ведь они могли просто не знать многого!

Но как, как? Ну ладно, Элис просто еще ребенок, в школе много ли узнаешь о жизни? Но уже работая, уже будучи в курсе… кроме того, мама дружила с Йэном. Нет, не могла она ничего не знать.

Элис ушла из дома и долго почти не общалась с мамой. До самой истории с Маркусом.

Она перестала воспринимать Империю как свою страну. Эдоли, конечно – все равно Родина. Куда от нее денешься… Но Империя – это нечто чужеродное, навязанное, это государство. Надо различать Родину и государство.

Невольно она стала активнее сравнивать Империю и Сканти.

В Сканти все гораздо честнее. Там не надо врать. Там свобода. Демократические выборы президента – народу никого сверху не навязывают. Там экономическая естественная система, а не госплан. Свободное предпринимательство. Свобода слова и совести.

Поэтому они и живут на порядок лучше нас. Ведь научно-технический уровень примерно одинаков! В освоении дальнего Космоса мы далеко впереди, впереди и в некоторых других вещах – и в ближнем Космосе, и в гравитехнологиях. Но вот живут они лучше гораздо, даже не сравнить! Там у каждого есть автомобиль и циллос, каждый может поехать в отпуск на теплые острова. Там изобилие. Притом без всякой гравиэнергии! Только за счет другого социального устройства.

И никого не сажают в тюрьму только за другую веру.

У нас все во благо государства, люди – винтики государственной машины, разменные фишки, у них – все ради человека и его счастья.

Нам надо еще расти и расти до такого подлинно свободного общества.

А раз так, стала думать Элис, то не все ли равно, где жить? Даже лучше – там, там уже достигли того, к чему Эдоли еще тянуться и тянуться.

Патриотизм? Любовь к Родине? Нет уж, спасибо, этого мы наслушались в детстве. Нормальное естественное государство – оно функционирует хорошо тогда, когда каждый человек в нем – каждый – не кладет живот на алтарь чего-нибудь там (патриотизма, Родины, Христа, еще каких-нибудь возвышенных соображений), а заботится о своей выгоде. Так что лучшее, что мы можем сделать для Родины – это заботиться о себе.

Скучно, конечно, и тоскливо, не так красиво и романтично, как это было у нас раньше – но иначе нельзя.

Впрочем, Элис уехала в Сканти не из этих соображений. Эти соображения только сняли барьер в мозгу – а как же Родина и патриотизм? А никак.

Уехала она потому, что ситуация была очень уж аховая. Какая там "тюрьма народов"… все-таки в тюрьме хоть кормят. А в последние два года все стало хуже некуда – курсантам перестали давать деньги, чтобы хоть как-то прожить, пришлось работать. В дополнение к учебе, без того невыносимо тяжелой, еще и работать по ночам в больнице, но и там не всегда выдавали зарплату. Макс пытался продавать видеоны, но и у него что-то не очень все получалось, пару раз все деньги отбирали новоявленные, почти уже легальные бандиты, новое словечко появилось – рэкет. И главное, даже и в будущем не было перспектив улучшить положение. Молодые врачи получали очень мало, да и зарплату им тоже задерживали. Да, появились частные дорогие клиники, но Элис знала, что вряд ли сможет туда устроиться на работу – туда и берут в основном по блату. А у нее нет знакомых и родственников таких.

И как быть с жильем – жить у мамы после окончания школы? Ведь своего теперь никто не даст. Можно лишь купить жилье, можно – тем, у кого есть деньги.

И вдобавок ко всему она забеременела.

Все описанное – в общем, пустяки, ей самой много не надо, как-нибудь проживет. Хотя у нее тогда была еще собака – но собаку Элис устроила в питомник Легиона и ходила просто навещать. Иначе не прокормить. А там Мору неплохо кормят, и там она работает, что для риггона-овчарки все-таки необходимо.

Но что делать с ребенком? Об отсрочке от учебы и речи быть не может – это карту сохраняли в таких случаях, а денег ей никто платить не будет. Как учиться, работать и растить малыша? И как растить его вообще без денег?

Предложение Макса пришлось как раз кстати.

К тому же Макс категорически настаивал на отъезде. Только там мы сможем реализовать себя. Я смогу обеспечить тебя и ребенка.

Можно было упереться и сказать – нет, ни за что, это моя Родина, и я ее не оставлю.

Но насколько Элис интуитивно понимала Макса, он вряд ли разделил бы ее пламенный патриотизм. И она бы осталась на Родине не только без средств, но еще и без мужа.

К тому же – если честно – она просто его любила, и ей вообще никогда не приходило в голову с ним спорить. Он знает лучше. Он прав.

Да и ведь действительно прав…

Все знакомые Элис эмигранты примерно так и уехали. У некоторых все было страшнее – вот Тата с семьей просто бежала от войны. Из Кари. Из города Шин. Там, в Шине не осталось ни одного харвана. Тех, кто не успел бежать, шерги резали прямо в квартирах, вытаскивали на улицу и жгли живьем, облив горючкой. Кое-кого – девушек, детей – забирали в рабство. Немногих. В основном люди погибли сразу.

Конечно, это тоже – вина Империи. Шерги просто мстили харванам за десятилетия имперского угнетения.

Построенные в Шине школы, больницы, библиотеки, бассейны зияли черными выжженными ранами окон. Шерги вернулись в горы, к естественному для них племенному образу жизни, человеческим жертвам на языческих алтарях, шатрам, лихим разбойничьим набегам на соседей (только уже не с копьями, а с современными электромагнитными винтовками).

Те, кто уже слишком проникся имперскими ценностями – врачи, учителя, инженеры и актеры-шерги – были вынуждены покинуть родные места, а в Эдоли они отныне считались людьми второго сорта. Пришельцами.

Несложно было понять Тату, у которой появилась возможность уехать в Сканти. Как же тут не уехать? Кому они нужны в Эдоли – теперь ведь никто не даст им жилья и карты обеспечения. Да и работы нет – безработица уже началась.

Но несложно было понять и Фидес, деревни перешли просто на натуральное хозяйство. Что сами вырастили на своем огороде – то и съели. Однако Империя избаловала деревенских, они ведь уже привыкли и к хорошему видеону дома, и к приличной одежде, и к постоянным поездкам в город. Как-то не хотелось возвращаться на 100 лет назад, к неурожаям и голоду, к болезням, нищете, простой примитивной жизни.

Кто-то уехал, а те, кто не смог, начали пить. Пить и голодать. Пить и воровать все, что только можно.

Что ж, они сами виноваты – каждый человек – хозяин своей судьбы. Почему это им кто-то должен подносить приличную жизнь на блюдечке?

Работа, дом, спокойная сытая жизнь – это вовсе не само собой разумеющиеся вещи, как мы привыкли считать в Империи. За все эти вещи человек обязан бороться, выцарапывать их у жизни, идти хоть по трупам, добиваться…

А если не хочешь – иди на дно.

– Уважаемые дамы и господа! Наш лайнер совершил посадку в аэропорту Анграды. Температура за бортом…

Элис отстегнула ремень у себя и у Маркуса. Мальчик, весь зеленый, вяло завозился. Полет он перенес неплохо, спал, рисовал, играл в припасенные карты с мамой – но на посадке его стошнило.

Плохо садились – с заходом на второй круг, с резкими падениями. И погода не очень – пасмурно, сильный ветер. Анграда все-таки у моря, здесь постоянно ветры.

Элис сцепила зубы – они почему-то стучали. Дрожь. Она волновалась.

Уже почти пять лет она не была дома. Пять лет. Кажется, прошла целая вечность.

Ей хотелось съездить, но никогда не хватало денег. Это вранье, что в Сканти – даже в благополучной Сканти – любой может съездить, куда пожелает. Далеко не любой.

– Идем, – Элис взяла сына за руку. Выбрались в узкий проход. На трапе свежий холодный ветер сразу хлестнул в лицо, перехватило дыхание. Элис чуть отвернулась.

Отвыкла. Здесь все не так. И запах – совсем другой.

Ступеньки трапа задрожали под ногами. Элис спрыгнула на асфальт.

Что-то дрогнуло в ней. В тот миг, когда ноги коснулись земли, это что-то – незаметно для нее самой зревшее внутри, вдруг лопнуло и прорвалось слезами.

Эдолийская земля.

Эдолийский асфальт.

Ей вдруг захотелось, как в храме – на колени. И поцеловать этот асфальт. Но это, разумеется, было бы дико и глупо.

Она просто плакала. Держа за руку Тигренка, двигаясь в толпе к автобусу, она тихо плакала, незаметно вытирала слезы. Ей было стыдно.

– Мам, ты чего плачешь? Ты ударилась? – деловито спросил Тигренок.

– Нет.

Она высморкалась. Это какая-то сентиментальность. Это ненормально. Что это с ней?

Ведь даже мыслей никаких не было – что Родина, что родная земля, что вот сейчас увижу.. ничего подобного. Она озабоченно думала о каких-то пустяках. Выходит, это – на уровне подсознания уже?

Они прошли вместе со всеми в стеклянный корпус аэровокзала и встали в очередь на проверку документов и в таможню. Мама уже махала Элис из-за прозрачной стены. Элис улыбнулась сквозь слезы и помахала в ответ.

Как давно она не видела маму.

О встрече с Йэном Элис давно уже думала.

Она знала за собой такую особенность – легко прощать. На Макса, к примеру, давно уже не злилась, хотя поначалу удар – предательство – был невероятно сильным. Но уже через неделю она была бы готова принять его обратно с распростертыми объятиями (правда, он не пришел). Да и вообще обиды она переживала тяжело, рыдала, страдала, не спала – но вот какой-то ненависти, жажды мести никогда не испытывала и толком не знала, что это такое.

Она даже и сама себе часто говорила, что так нельзя все-таки. Что это уже прекраснодушие какое-то. Но так уж получалось у нее в жизни.

Но с Йэном – ситуация другая. Он никогда ничем Элис не обидел. Ничего лично ей не сделал. Тут все гораздо хуже. Да, пусть она тоже в чем-то была неправа. Может быть, тогда она страдала некоторым максимализмом. Может быть, этот либерально-демократический строй и не так уж прекрасен, как ей казалось, а Империя не так уж ужасна. Но ведь суть не в этом!

Ни при каком строе, ни из каких соображений нельзя убивать, мучить людей, тем более – невинных. Этого Йэн не понимает. Нельзя переходить какую-то грань, которую он давно уже, видно, перешел – и при этом остаться человеком.

Но с другой стороны, что уж прошлое ворошить. Йэн умирает. Не ругаться же с ним теперь. Раз уж решила прилететь. Не из-за него, конечно – из-за мамы, маме очень плохо будет… ее некому поддержать.

Элис для себя решила, что общаться с Йэном будет холодно-вежливо. Отстраненно. Чужой человек. Она его терпит лишь потому, что его любит мама. Это мамина слабость. Но для Элис это чужой, посторонний человек, с которым ее ничто не связывает. Он это почувствует. И пусть.

Элис вошла в давно знакомый блок (снова чуть слезы не навернулись), повесила спарвейк в гардероб. Мама возилась с Тигренком, раздевала его. Элис вошла в гостиную.

Как все знакомо… все та же мебель. Ничего здесь не изменилось. И видеон на той же стене висит… И Распятие. Диван… И тут она увидела Йэна.

Она даже не сразу поняла, что это он – ну лежит на диване какой-то посторонний человек. Старик. Она ведь его очень давно не видела. Последний раз – еще до гибели Маркуса, и то мельком.

Элис просто логически поняла, что Йэн ведь должен быть здесь, и кто же еще может здесь лежать, если не он, и значит, это он и есть. Видимо… А в следующую секунду узнала – глаза. Серые, живые, цепкие. Не изменились.

По лицу Элис снова покатились слезы, непроизвольно – да что за черт, что за слезоточивая машинка сегодня у нее внутри, и она подошла к Йэну. Наклонилась, встала на колени. Обняла. Длинные и неудобно острые, очень костлявые руки сомкнулись вокруг ее плеч. Он обнял ее в ответ. Шепнул.

– Элис.

Она ничего даже сказать не могла. Ткнулась носом ему в грудь и всхлипывала. Голоса мамы и Тигренка доносились глухо сзади, потом стихли – мама увела Тигренка в спальню.

Не хотела мешать.

– Элис, не плачь, детка.

Она оторвалась. Села, глядя ему в лицо. Вытерла ладонью свои мокрые щеки.

Все было правильно. Неизвестно почему, но все было правильно. Он очень постарел почему-то, выглядел стариком, ему же пятьдесят всего. Глубокий старик. Морщины, еще вот и шрам какой-то добавился на скуле. И руки, она теперь только заметила, руки сильно покалечены, пальцев не хватает.

Жесткие решения и мысли еще раз пронеслись в голове, Элис смахнула их, как пыль смахивают мокрой тряпкой. Плевать. Это ведь Йэн. Это он ее учил задачки решать по математике. И взял как-то с парашютом прыгать. Это Йэн – из той жизни, прежней, счастливой. Когда все было иначе.

– Йэн, – сказала она тихо, – я приехала к тебе. Я здесь.

Он вовсе не выглядел несчастным или сломленным там каким-нибудь. Мама с Элис собирали на стол, а Йэн играл с Тигренком в «Космический бой», разложив игровое поле на краю дивана. Тигренок уже начал называть его «деда» – как-то непроизвольно. Пришли Агнес, Басиль и старшая их дочь, Вильда. На два года моложе Элис. В детстве они были подругами, встречались только редко – Вильда училась в другой школе, просто некогда. Встречались лишь тогда, когда родители собирались вместе. Но уж тогда очень здорово вместе играли. У них даже собственная страна была, «Аларис». Сочиняли про эту страну, писали друг другу роман с продолжением – через Сеть. Потом как-то это заглохло, они разошлись. После окончания школы даже и не встречались ни разу, и не слышали друг о друге.

Элис с любопытством поглядывала на Вильду – девушка была похожа на свою мать, белокожая, довольно крупная, с влажными большими оленьими глазами. Одета опрятно, но не ярко.

– Ты как? – спросила Элис, – замуж вышла?

– Не-а, – Вильда покачала головой, – ну… закончила Высшую школу, сейчас фармаколог, работаю в одной фирме… в общем, неплохо. Лекарства закупаем скантийские.

– Скантийские?

– Ага. Собственное эдолийское фармпроизводство, – Вильда покачала головой, – в общем, почти уже на нуле. Хотя еще делают кое-что… А ты?

Элис вздохнула. Стыдно, конечно…

– Я уборщицей работаю. У нас там… очень сложно как-то иначе устроиться. С ребенком и вообще…

– Ничего, еще все будет хорошо, – пообещала Вильда. Элис усмехнулась.

– Идем, поможем хоть на стол накрыть, а то наши бабушки…

Крис скорее напоминала девочку, чем бабушку. Только если приглядеться к лицу, уже видны морщинки, а так… ну что ей – сорок с небольшим. Рядом с Йэном, положив руку ему на плечо, она смотрелась, как дочь. А Элис – как внучка.

– Жаль, доченька, что сегодня будний день, поэтому никто толком не смог прийти… Марта звонила, хотела тоже тебя повидать. И Мирс. Но ничего, позже ты их увидишь…

Элис выложила на стол скантийские необычные лакомства – шоколадки, кофе, печенье. Подарила Басилю небольшую бутылочку коньяка, остальным – по шоколадке.

– Ты ведь тоже любишь сладкое, Йэн? – она разломила большую шоколадку.

– Давай! Попробуем… надо же, а я и не ел такого.

– Что ж тут удивительного? – фыркнула Агнес, – и никто не ел.

– Так я вроде как был в Сканти… почти два года, – объяснил Йэн, – но мне там не понравилось.

– Мне тоже не очень-то нравится, – вырвалось у Элис.

– А я тоже хочу шоколад! – заявил Тигренок. Крис схватила его на руки.

– Иди к бабушке! Конечно, ты получишь шоколад. А еще пирожки, знаешь, какие я вкусные пеку? Вот попробуй.

Элис улыбалась – Тигренок, похоже, отлично освоился. Сразу начал доверять бабушке. Чувствовал себя как дома.

– Ну давайте, – Агнес дернула за рукав мужа, – Басиль, ну-ка давай, молитву!

Басиль смущенно прочитал молитву. Все начали есть. Йэна усадили, подложив под спину несколько подушек, и он тоже ел пирожки и суп с лапшой, ловко и совершенно без затруднений орудуя искалеченной правой рукой. Элис только подумала, что в старые времена, в детстве на стол все-таки ставили гораздо больше всего…

Это было так, как будто она никуда не уезжала. Как будто этих пяти лет просто не было. Она не жила. Эти годы канули куда-то в небытие, и вот теперь она заново начинала жить.

А ведь действительно, подумала Элис, только здесь – ощущение, что ты вообще живешь. А там, в эмиграции – как будто пережидаешь что-то, отсиживаешься, как будто всегда на чемоданах, временно. Запершись от людей, от настоящей жизни.

– У нас теперь тоже все есть, – говорила Вильда. Они шли по улице, которая на самом-то деле почти не изменилась, только больше стало рекламных плакатов, да появилось несколько новых зданий, втиснутых в узкие промежутки между старыми.

– Вот хочешь, зайдем в магазин?

Да, в магазине все было практически так же, как и в каком-нибудь небольшом супермаркете Сканти. Например, "Векере". Ряд тележек. Турникет. Полки, заваленные снедью. И чего она так нервничала 5 лет назад, увидев обыкновенный супермаркет – вот же, полно еды и здесь…

Элис захотелось купить что-нибудь вкусненькое для Йэна. Надо что-нибудь богатое калием. Бананы. Сухофрукты. Раньше в Эдоли почти никогда не бывало бананов – все же северный материк. Элис выбрала целую гроздь, спелых, но еще не побитых коричневой ржавью. Взяла еще лимонада, Йэну нужно много пить. Кажется, такой он любит. Тигренку ирисок. Чего еще дома не хватает? Да много чего. Но на себе все не потащишь, надо хоть рюкзак взять. Она купила молока, творога, хлеба.

Мама сказала, что молоко давно не покупает. А зачем – каши можно варить и на воде. Молоко – это баловство одно. Ну иногда, раз в неделю, можно себе позволить.

– Мама, но почему ты не говоришь, – Элис была поражена, – уж сколько-то денег я могла бы тебе посылать…

– А, перестань, у тебя самой проблемы…

– Но не такие! Я не экономлю на молоке.

И теперь ведь ей еще кормить Йэна. Ему никто ничего не платит. Два месяца назад его выпустили из тюрьмы – сразу в больницу, и в больницу, мама писала, приходилось носить свою еду. Правда, не только она носила – еще сестра Йэна, которая тоже сейчас в Анграде, все остальные далеко. Практически сейчас можно выжить, только если у тебя есть родня. Все держатся друг за друга…

То есть не все – есть и богатые люди, конечно. Кто-то же закупается в этом магазине.

Расплатились, вышли из магазина. Элис подумала, что надо было на обратном пути зайти все-таки. Теперь вот тащи это все на себе…

– Тетенька!

Элис обернулась.

– Тетенька, дай десять кринов!