Текст книги "Сгорать от любви (и от стыда) (СИ)"

Автор книги: Яна Шарм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Новогодний переполох в части

Воздух в пожарной части был густым, сладким и по-настоящему праздничным. Он гудел, как растревоженный улей, наполняясь терпким ароматом мандаринов, хвоей от гигантской елки, ванильным духом домашнего печенья и аппетитным дымком от чего-то жарившегося на старой, но верной сковороде-гриль. Вместо привычного стерильного блеска и порядка тут царил уютный, немного грубоватый хаос счастья.

Гигантская, чуть кособокая елка, украшенная самодельными игрушками в виде пожарных машинок, касок и блестящих красных шаров, стояла в углу, упираясь макушкой в потолочную балку. Ее наряжала вся команда, перекрикиваясь и подшучивая друг над другом. А трехлетняя Маша, дочь Сергея и Вики, с важным видом маленького прораба раздавала «самые красивые» шарики – те, что были поближе к низу и ей по силам.

– Папа, папа, смотри! – девочка с огненно-рыжими кудрями, доставшимися ей в наследство от того самого кота Марса, подбежала к Сергею и повисла у него на ноге, как обезьянка. – Я Дед Морозу повесила! Самый блестящий!

Сергей, с легкостью подхватив ее на руки, посмотрел на указанный шедевр. Это была игрушечная каска, обклеенная серебряным дождиком так, что от нее слепило глаза.

– Красота, Машенька! Прямо как у настоящего пожарного Деда Мороза! – он подбросил ее вверх, заставив звонко захихикать. – Только смотри, не запутайся в гирляндах, а то придешь домой вся в огоньках, как новогодняя фея.

Он бросил взгляд на Вику, которая вместе с Игорем и Стасом накрывала на длинный, сколоченный из досок стол. Она была в простом мягком свитере и джинсах, в волосах запуталась одна веточка мишуры, и ее лицо сияло такой спокойной, абсолютной радостью, что у него защемило в груди. Таким он видел ее все чаще – не скованной, не пытающейся соответствовать чьим-то ожиданиям, а просто счастливой. Рядом с ним.

Вика, протягивая тарелку с «Оливье», поймала его взгляд и улыбнулась. В ее глазах вспыхнула та самая искра, что когда-то зажглась на ветке старого дуба. Сейчас это был ровный, теплый свет домашнего очага, который они хранили вместе.

– Что, старший прапорщик, проверяешь боевую готовность кулинарного фронта? – подошел к ним молодой пожарный Стас, тот самый, что не сдержал смеха при их первой встрече. Он был в праздничном колпаке и с половником в руке.

– Так точно, – Сергей хмыкнул, отпуская Машу, которая тут же помчалась «помогать» разливать компот. – Гораздо сложнее, чем на пожаре. Тут и «фугас» из селедки под шубой, и «зажигательная смесь» из салата. Главное – чтобы ничего не подгорело и не взорвалось от переизбытка майонеза.

– Докладываю: кухня держит удар! – отчеканил Стас, смеясь.

Вдруг раздался радостный визг. Маша, пытаясь дотянуться до вазочки с печеньем, зацепилась за гирлянду и чуть не опрокинула на себя огромную миску с мандаринами. Сергей одним молниеносным движением поймал и дочь, и гирлянду, а Стас, как на учениях, подхватил миску, не уронив ни одного оранжевого шарика.

– Ну вот, началось, – с комичным ужасом покачал головой Стас, водружая миску на место. – Маш, ты у нас как живой сигнал тревоги. Всегда в самый разгар затишья поднимаешь боевую готовность!

Все засмеялись. Маша, не понимая шутки, но чувствуя веселую атмосферу, звонко рассмеялась вместе со всеми, обнимая папу за шею.

И вот настал момент тостов. Подняли бокалы – у кого с соком, у кого с морсом, у дежурных – с чаем. Главный, конечно, был за Новый год. Второй – за тех, кто в эту секунду на посту. А третий поднял Сергей. Он встал, и в его руке бокал казался таким же надежным, как и пожарный рукав.

– Хочу сказать спасибо… одной кошке, – он с теплой, лучистой улыбкой посмотрел на Вику. – И одной очень смелой, хоть и не самой грациозной девушке, которая ради этой кошки полезла на дерево в немыслимых розовых трусах с пони.

Громкий смех, аплодисменты и одобрительные возгласы прокатились по залу. Вика покраснела, но не от стыда, а от переполнявших ее чувств, и спрятала лицо в ладонях.

– Я до сих пор не понимаю, что в тебе больше – отваги или безрассудства, – продолжал Сергей, и его голос стал тише, серьезнее, наполненным нежностью. – Но именно это твое «безрассудство» подарило мне все. Тебя. Нашу Машку. Вот эту вот… нашу сумасшедшую, шумную, самую лучшую на свете семью. – Он обвел рукой шумную, гостеприимную часть, своих братьев, их общий дом.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь потрескиванием гирлянд, прозвучал ее голос, тихий, но четкий:

– Я тогда не кошку спасала, Сереж.

Все взгляды обратились к Вике. Она подняла на него глаза, сияющие слезами.

– Я себя спасала. От… от скучной, правильной, выставочной жизни. От тишины, в которой слышно, как тикают часы. И, кажется, – голос ее дрогнул, – у меня получилось.

В ее глазах стояли слезы. Слезы абсолютного, выстраданного, настоящего счастья.

– Ура! – крикнула Маша, подхватив настроение и поднимая свою кружку с соком.

– Ура-а-а! – дружным, громовым раскатом подхватили пожарные, и звон бокалов смешался со смехом и новогодними песнями.

Позже, когда Маша, уставшая от впечатлений, уснула, укутанная в пожарную куртку на диване, а гости стали расходиться, Вика и Сергей остались одни у огромной елки. Они сидели на полу, прислонившись спиной к дивану, в ногах у которого посапывала дочь, и смотрели на огоньки гирлянд, отражавшиеся в блестящих шарах. Воздух все еще был пропитан запахом хвои и мандаринов.

– Помнишь, как ты тогда сказал, что можешь показать мне настоящий огонь? – спросила Вика, положив голову ему на плечо и закрыв глаза. Она вдыхала его знакомый запах – дым, мужскую кожу и теперь еще и еловую хвою.

Сергей обнял ее крепче, его большая ладонь согревала ее плечо.

– И ведь показал, – прошептал он, целуя ее в макушку. – Только это оказался не тот огонь, что разрушает. А тот, что согревает. Тот, вокруг которого собирается семья.

Они сидели так в тишине, нарушаемой лишь мерным дыханием спящей дочери и тихим потрескиванием гирлянд. За окном, оранжево освещенные уличными фонарями, начинали кружиться первые, пушистые снежинки, обещая белое, чистое, новое будущее.

И Вика поняла, что это и есть ее настоящая жизнь. Не идеальная, прилизанная картинка из глянца, а живая, шумная, порой неудобная, но бесконечно родная и теплая. Где пахнет не дорогим парфюмом и деньгами, а елкой, мандаринами, дымом и детским кремом – тем самым дымом, что однажды спас ее от вечной, бесснежной зимы одиночества.

Испытание на прочность

Идиллия их общего мира, пахнущего хлебом и яблочным пирогом, длилась почти год. Дом, который они называли своей крепостью, действительно был ею: прочные стены, горящий в камине огонь и смех Машки, заполнявший собой каждую щель. Но любая крепость проверяется осадой.

Испытание пришло оттуда, откуда его всегда ждал Сергей – с работы. Не огонь, не риск, а тихая, бюрократическая гроза. Проверка из вышестоящего управления, выявившая какие-то незначительные, надуманные нарушения в отчетности за прошлый квартал. И вся вина легла на плечи Сергея как старшего смены. Ему грозило не увольнение, но понижение, перевод в другую, далекую часть. Удар ниже пояса, который он, человек действия, не знал, как парировать.

Он пришел домой не таким, как обычно. Не уставшим, но выхолощенным, потухшим. Он не подбросил на пороге визжащую от восторга Машку, не искал взглядом Вику, чтобы обнять ее с порога. Он просто снял ботинки и прошел в гостиную, тяжело опустившись на диван.

Вика сразу поняла. Она доставила с кухни чашку горячего чая, поставила перед ним и села рядом, не говоря ни слова. Она знала этого мужчину – он должен был сначала сам переварить горечь, прежде чем делиться ей.

– Могут перевести, – наконец произнес он, глядя в стену, где висела их с Машкой фотография с пожарной машины. Голос его был глухим, безжизненным. – В часть на другом конце города. На понижении.

Вика почувствовала, как у нее похолодело внутри. Другой конец города означало бы, что они будут видеться урывками. Что он будет пропадать в дороге по четыре часа в день. Что их общий мир, который они с таким трудом выстроили, даст трещину.

– За что? – тихо спросила она, положив руку ему на колено.

И он выложил ей все. Сухие, несправедливые формулировки, отчеты, которые он не вел «в надлежащей форме», чью-то перестраховку, из-за которой он теперь становился козлом отпущения. Он говорил, а его кулаки непроизвольно сжимались.

– Я тушил самые адские пожары, вытаскивал людей из ада, а меня теперь… под ковер? За бумажки? – в его голосе впервые зазвенела ярость, горькая и беспомощная.

Вика слушала, и ее собственный страх постепенно сменялся холодной решимостью. Она видела не просто обиженного мужчину. Она видела солдата, раненного в спину своим же командованием. И она знала, что сейчас его главный тыл – это она.

– Нет, – сказала она твердо.

Сергей поднял на нее уставшие глаза.

– Что «нет»?

– Нет, мы этого не допустим.

Он горько усмехнулся.

– И что ты предложишь, Искра? Пойти и подраться с начальством? Это не дерево, на которое можно залезть.

– Нет, – она взяла его лицо в свои ладони, заставляя его смотреть на себя. – Это бюрократическая война. А на ней нужны другие методы. У тебя есть я. И у нас есть правда.

И она начала действовать. Не скандалить, а работать. Она, с ее умением структурировать информацию и докапываться до сути, провела весь вечер и следующее утро за компьютером. Она нашла старые, правильно заполненные отчеты, отыскала в законодательстве пункты, которые трактовались неоднозначно, составила четкое, обоснованное письмо-апелляцию. Она не была юристом, но она была женой, сражавшейся за своего мужа и их общее счастье.

Сергей смотрел на нее, и в его глазах медленно возвращалась жизнь. Он видел, как ее пальцы быстро стучат по клавиатуре, как она хмурит брови, перечитывая какой-то сложный абзац. Он видел в ней не ту безрассудную девчонку с дерева, а сильную, умную женщину, его партнера, его союзницу.

– Ты знаешь, – тихо сказал он, подходя и обнимая ее сзади, пока она работала. – Раньше я думал, что главное в мужчине – это сила. Уметь вынести из огня, проломить дверь, поднять тяжесть. А сейчас я понял, что моя самая большая сила – это ты.

Вика обернулась и улыбнулась ему, усталая, но с тем самым огоньком в глазах.

– Мы команда, Сергей. Ты тушишь пожары, а я… я тушишь бюрократические возгорания. Разделение труда.

На следующий день он пошел на разбор с ее документами в руках. Он чувствовал себя не оправдывающимся подчиненным, а вооруженным до зубов бойцом. Он говорил спокойно, уверенно, оперируя фактами, которые ему предоставила жена. И это сработало. Гроза миновала, перевод отменили, отделались строгим выговором, который через полгода обещали снять.

Вечером они сидели на кухне. Маша спала. В доме пахло спагетти, которые Вика наконец-то смогла спокойно приготовить. Сергей держал ее руку в своей, проводя большим пальцем по ее костяшкам.

– Знаешь, о чем я думал, когда вышел от начальства? – спросил он.

– О том, что я гениальная? – пошутила она.

– О том, что наш огонь… он не только про тепло и уют. Он про то, что мы можем вместе пройти через что угодно. Через настоящий огонь, через бумажную волокиту, через что угодно. Сегодня я был в твоей стихии. И чувствовал себя… защищенным.

Вика прижалась к его плечу.

– Мы просто не дали нашему миру дать трещину. Мы его укрепили. Еще одним слоем.

Он наклонился и поцеловал ее. Это был не страстный поцелуй первой брачной ночи, а что-то более глубокое и важное. Поцелуй благодарности, уважения и безграничного доверия. Они прошли проверку не на страсть, а на прочность. И выстояли. Их главный огонь не просто горел ровно – он закалился в этой небольшой, но такой важной буре, став еще надежнее и неукротимее.