Текст книги "Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ"
Автор книги: Яна Розова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Вам спасибо! – Виталий улыбнулся снова, и она невольно ответила на его особое ожидание улыбки.
Они вышли в коридор, Ира стала одеваться, застегиваться, а Виталий просто стоял, опустив руки. Он не подал ей пальто, не попытался поухаживать за ней как за гостьей. В нем вообще не было этой провинциальной галантности, которую так ненавидела Ира. Когда назойливо пытаются убедить женщину в ее неспособности самостоятельно надеть пальто и выйти из транспорта. При этом еще хватают тебя за разные места и обижаются, если женщина не высказывает восторженной благодарности за ненужную помощь.
Всю дорогу домой Ира думала о Виталии. Ей показалось, что несмотря на правильную речь, он выходец из простого класса. У него были застарелые мозоли на руках, он сутулился за столом и громко прихлебывал чай, и одежда на нем сидела мешковато. Скорее всего, парень относится к типу «самородков», людей, которые чувствуют свое предназначение и идут к нему даже через непреодолимое. И еще, он человек с прошлым. Почему он прочитал именно эти строки из Иоанна, про агнца закланного?
А потом снова завертелась карусель дней, состоящих из раннего холодного утра, согреваемого чаем и адреналиновыми новостями по всем каналам. Глядя на квинтэссенцию суеты людской, Ира все удивлялась: чем люди живут?! Почему никто не говорит о душе?! Почему столько внимания деньгам?!
Про нового знакомого уже не вспоминала. Хороший, наверное, человек, но пускать его близко к сердцу нет смысла. Все-таки, как ни крути, а он – молодой мужчина. Это ли ей сейчас надо? Да еще учитывая, как тяжело дается Ире расставание с прошлым, со всей суетой мира! А ведь надо думать о будущем, о послушании, о постриге, иначе останешься сидеть между двумя стульями, чужая среди своих.
В воскресенье в церкви она увидела Виталия, стоящего на входе. Ира уже собиралась домой, поэтому ей неизбежно пришлось бы встретиться с ним. Продвигаясь среди прихожан к проходу, она удивленно отметила про себя невероятную бледность лица Виталия. Ей даже показалось, что он пошатывается и сутулится больше обыкновенного. Когда Ира почти поравнялась с ним, он неожиданно схватился за грудь и быстро пошел на улицу. Люди отшатывались от него и провожали глазами, дивясь на неподобающее поведение.
Ира догнала Виталия уже на улице, за оградой. Он почти выбежал из ворот церкви, прошел немного по улице и вдруг, согнувшись пополам, закашлялся. Приступ кашля был настолько силен, что сотрясал все его тело. Виталий, словно слепой, не разгибаясь, нащупал церковную ограду и опустился возле нее на корточки. Он все сильнее заходился в бурном кашле, задыхался, и Ира слышала, как воздух со свистом втягивался в его легкие. Она бросилась к нему на помощь и остолбенела, увидев, что он прижимает ко рту белый с красным платок.
Боже, да это же туберкулез! Инстинкт подсказал опасение заразиться, и именно эта недостойная христианки мысль заставила Иру склониться над больным.
– Виталий, вам помочь?
Пытаясь сдерживать кашель, он поднял на нее глаза, полные слез, и отрицательно помотал головой.
– Я отвезу вас домой, – решила Ира. – Нет, лучше вызвать скорую!
– Нет, – прохрипел Виталий, – сейчас... пройдет...
– Может, нужно какое-нибудь лекарство?
Он отрицательно помотал головой и, низко опустив голову, снова страшно закашлялся. Но постарался восстановить дыхание. Вдруг резко сплюнул багровым сгустком на запорошенную снегом кромку асфальта. Ира невольно вскрикнула, выхватила свой носовой платок из кармана и бросилась вытирать ему губы, поддерживать его, спасать и помогать. Мотивы своего горячего сострадания она на этот раз осмысливать не стала. Возможно, дело было в его имени. Как бы она хотела помочь, в свое время, другому Виталию...
– Домой... – проговорил больной, принимая заботу Иры. Он вдруг ослабел и все ниже оседал в руках молодой женщины. Она едва удерживала его тело от падения.
– Как же домой? – стала размышлять добрая самаритянка. – До остановки не дойдем... А! Сейчас поймаю такси!
Она пристроила Виталия у ограды, а сама бросилась на проезжую часть. Он зацепился посиневшими пальцами за решетку и вполне устойчиво сохранял равновесие. Через минуту возле Иры затормозили красные «Жигули», она договорилась о маршруте и цене и привела к автомобилю своего подопечного. В машине Виталий почти не кашлял, а только тяжело дышал, откинувшись на спинку сидения.
Ира беспокойно поглядывала на больного, она боялась, что у него, как у Дамы с камелиями, горлом пойдет кровь. Однако ничего такого не происходило.
«Наверное, приступ закончился», – решила она.
Еще она заметила про себя ту особую естественность, с которой Виталий принял ее помощь. Как больное беспомощное животное, вверяющее себя в руки хозяина – с молчаливым пониманием необходимости.
В такси они оба молчали, Виталий только достал уже знакомый Ире бумажник и протянул ей пятьдесят рублей. Когда машина остановилась у подъезда элитного дома у «Лермонтовского», Ира расплатилась, и они вышли.
– Дальше вы сами?... – полуутвердительно спросила она.
– А.... – он помялся, но потом решительно предложил: – Зайдите ко мне, пожалуйста! Мне немного не по себе в одиночестве. Я отвык...
– Ну, хорошо, – вообще-то Ире уже расхотелось заниматься благотворительностью, но он снова посмотрел на нее чуть виновато и с тоской, ожидая отказа. Пожалев его, поругав себя за слабость сердца, она решила, что отведет Виталию час-другой своего времени и маленький уголок в своей душе.
– Идемте, – сказала она. – Я побуду с вами, пока вы не почувствуете себя лучше!
– Спасибо! – он обрадовался как мальчишка, засмеялись его глаза, он поймал лучик ее улыбки и сам улыбнулся в ответ. Тут же, вдохнув холодного воздуха, раскашлялся снова. Ира всплеснула руками и потащила его к подъезду.
В неуютном пристанище Виталия они снова пили чай и говорили на неважные темы. Виталий принял какие-то лекарства, согрелся, задышал ровнее. Ира про себя все гадала: сколько ему лет? Что делал он все прежние годы? Как жил? Чем сейчас занимается? Иногда ловила на себе его вопрошающий взгляд, но он не рассказывал о себе, и она тоже не считала нужным делиться своей жизнью. Хотя, что такого, если спросить, где человек работает?
– А вы работаете, Виталий? – наконец, решилась она задать волнующий вопрос.
– Да, – быстро ответил он. – На заводе. Я по металлу...
– Интересно? Любите свою работу? – в Ире всегда сидел педагог и никогда не молчал долго.
– Интересно? – с недоумением переспросил он. – Работа как работа. Я один совсем остался, мне работать надо, иначе есть нечего будет. А интересно мне другое.
– А я люблю свою работу, – сказала Ира. – Я учитель в школе.
– Почему-то я так и подумал, – улыбнулся он.
Ира немного растерялась:
– Так заметно?
Виталий кивнул и оба рассмеялись. Потом, как туча находит на солнце, – повисло пустое молчание. Хозяин квартиры, насупившись, опустил глаза, Ира тоже ощутила неловкость: может, пора уходить? Но оказалось, другое. Виталий помолчал немного, бессмысленно болтая ложечкой в чашке с чаем, и стал говорить совсем иным, тоном:
– Вы, наверно, думаете: чего он ко мне пристал? Да?
Ира изобразила на лице вежливое «что вы, что вы!» и отрицательно помотала головой.
– Но не можете же вы просто общаться с человеком, не зная, кто он и что он? Ведь не можете!
Ира снова промолчала, только пожав плечами.
– Мне показалось, извините, что я вот так прямо рублю, но мне и впрямь показалось, что мы с вами имеем нечто общее за душой! Мне редко когда люди нравятся. Я мало хороших видел, но вот вас сразу понял. Вы – добрый человек, вы в Бога верите и еще есть в вас нечто такое, что я в людях ценю. Это, как бы выразить? Нестяжательство, отрешенность... – он развел руками, будто у него закончились определения ее совершенств. – Вы прямо в мою душу смотрите. И видите там не наносное, не чужое, а то, что я от всех прячу.
– Я не хочу лезть вам в душу, – это прозвучало резковато, но, если честно, Ира так и хотела.
– Ну вот... – расстроился Виталий. – Что-то не то сказал! Всегда со мной так – понравился человек, и я к нему стазу тянусь, а надо бы понимать, что каждый своим живет. Простите меня!
Вид у него был разочарованный и совсем немного, но все-таки обиженный. Однако Ира успела взять себя в руки. Даже не сомневаясь в искренности Виталия и сочувствуя его болезни – а она уже была уверена в правильности своего первоначального диагноза. – Ира знала о себе одно: ей нужен покой! Открытый и привлекательный молодой мужчина в качестве друга еще опаснее, нежели в качестве поклонника. Это постоянное метание души между плотским и духовным, подогреваемое цитатами из Библии и разговорами наедине о личном, не поможет Ире на ее трудном пути к полному очищению. Это стало бы для нее, даже учитывая ее каменное спокойствие и холодную рассудочность, неким подобием очищения огнем, медленным и малоэффективным, но болезненным аутодафе.
– Не надо извиняться, – тепло ответила она. – Я не имею привычки быстро сходиться с людьми. Мне это трудно. Так что извините меня.
– Мне бы только не хотелось, – ответил он, смущенно улыбнувшись, – чтобы вы плохо обо мне подумали... Ну, будто я пытаюсь, понимаете, к вам... пристать...
Последнее слово он произнес, совсем потерявшись. Ира даже подумала, что ему идет стеснительность. Виталий покраснел, ссутулился, отвел взгляд и стал совсем как ребенок.
– А раз никто никого не обидел, – подвела черту Ира, – то мне пора идти домой! Кстати, как вы себя чувствуете?
Она встала.
– Нормально, – он тоже поднялся со своего места. – Я провожу вас?
– Нет, сидите дома. Лучше бы вам не выходить сегодня.
Они попрощались в темном коридоре и Ира вышла на улицу. Весна брала свое: воздух, напитанный ароматом влажной согретой земли, был теплым и вкусным. От него кружилась голова. Солнце наполняло собой все вокруг и, почему-то, мир вокруг казался больше, просторнее, чем раньше.
«Как все в природе просто! – думалось Ире. – Вот, пережили зиму, и Слава Богу! Теперь будем гнать и раскрывать почки, выводить птенчиков, рожать котят и щенят. Лишь бы была еда, вода и не было заморозков и злых людей!».
Она приехала домой, переоделась в домашнее и достала свои книги. Надо бы поработать, пока светло. Полистав знакомые страницы. Посидев над ними минут сорок, подперев щеку рукой, Ира поняла, что никакая работа на ум не идет. Хотелось поговорить, посмеяться, поделиться с кем-нибудь своей нехитрой историей.
Ира подвинула к себе телефон и набрала номер Светы. Трубку снял ее муж, Иван Фирсов. Ира всегда считала его противным и заносчивым козлом, поэтому скороговоркой представилась и попросила Свету к телефону. Ваня, предсказуемо следуя поведенческому стереотипу хама, молча положил трубку рядом с аппаратом и пошел звать жену.
– Алло? – услышала Ира хрипловатый знакомый голос.
– Света, это Ира Китаева. Привет.
– Привет! – Света, кажется, обрадовалась звонку старинной подруги. – Ирка! Ты куда пропала?
«Наверное, все друзья в мире говорят так друг другу, – усмехнулась Ирка. – Они говорят так, чтобы скрыть свое отчуждение.»
– А ты, – вступила в игру она, – ты куда пропала?
– Один – один! – засмеялась Светка. При звуке ее смеха прошлое быстрой красочной змейкой промелькнуло перед глазами Иры и снова юркнуло в самый дальний уголок сердца, только расплылись знакомые предметы вокруг, и соленая капелька собралась на щеке.
– Как ты? – спросила Ира. – Как Маришка?
– Маришка звонит мне раз в неделю, – голос Светы потускнел. – Говорит, что скучает, хочет скорее приехать домой. Но каникулы будут только летом. Сейчас, на маленьких каникулах, их повезут во Францию, в Диснейленд. А, в общем, все нормально. Как ты?
– Я ... Живу потихоньку, работаю... В школе всегда суета, сама понимаешь. На прошлой неделе была на кладбище у Виталия, – она запнулась при этом имени. – Потом к маме поехала, потом к папе. И к дяде зашла.
– Понятно. – Ире стало ясно, что погост не самая приятная тема для разговора, – Сейчас, иду! – сказала Света в сторону.
– Ты не можешь говорить? – Ире стало неудобно.
– Да, нет, могу, все в порядке, – быстро ответила Света, но Ира уже знала, что разговор окончен. Она попрощалась и хлопнула трубкой по рычагу старенького аппарата.
Разговаривать и делиться событиями своей жизни расхотелось. День прошел за бездельем, тщательно замаскированным под ежесекундную занятость. А вечером Ира снова подумала о Виталии. О своем новом знакомом Виталии. Как он там? Ведь он болен! А вдруг ему хуже? А вдруг болезнь зашла слишком далеко? Хватает ли ему денег на лекарства и нормально ли он питается? Похоже, у него совсем нет родственников и друзей. Или Ира придумала это все только оттого, что ей совсем не о ком заботиться, кроме как о мертвых – об их памяти, об их могилах?! Зачем себе лгать? Так и есть. В ее возрасте женщина должна быть женой и матерью или заботиться о родителях, или иметь много друзей и активную, интересную жизнь. Ничего такого в жизни Иры не было. Конечно, будь на месте Виталия, с его стройной фигурой, иконописным лицом и милой улыбкой, какая-нибудь старушенция, Ира бросилась бы помогать не рассуждая. Ну, и какая она после этого христианка? Не помочь человеку только потому, что он молодой мужчина, – прямо дискриминация получается по половому признаку и сплошное ханжество! Надо быть выше этого.
Ира глянула на часы: было половина седьмого.
«Удобно ли леди посещать холостого джентльмена в его квартире в столь поздний час?!» – подумала она, иронично усмехнувшись, и стала собираться.
Виталий распахнул дверь сразу после ее звонка, будто ждал в прихожей. Увидев Иру, широко открыл глаза и спросил:
– Вы что-то забыли?
– Я беспокоюсь за вас, – ответила Ира решительно. Она уже полностью перестроилась на миссионерский лад. Теперь ни к месту были робость и смущение.
– Ой, – сказал он смущенно. – Да я ничего уже... Это утром... А сейчас...
– Вы впустите меня? – поинтересовалась Ира.
– Ну... Да... – Виталий посторонился, и она вошла.
В коридоре, как всегда, было темно, а в комнате горела лампочка под потолком. Вид жилища был крайне неуютный. К тому же, Ира разглядела комья пыли в углах, песок на линолеуме и пыль на дверцах шкафов. Раньше она не обращала на это внимания, но сейчас, когда взялась активно заботиться о Виталии, видела все.
– У вас есть холодильник?
– Да, на кухне, – показал хозяин рукой в сторону коридора.
Ира прошла на кухню. Там царил тот же лаконичный до убогости стиль убранства: стол у окна, сто лет не мытая двухконфорочная плита, оббитая эмалированная мойка, два шкафчика – напольный и навесной – оба в каких-то жирных пятнах. Все это на фоне крашенных голубой краской плинтусов. Ира открыла холодильник. Из него пахнуло затхлым. Внутри лежал засохший кусок вареной колбасы, несколько пакетиков с неустановленным содержимым продуктового происхождения и несколько банок с покупными маринадами. Осмотрев печальное зрелище, Ира закрыла дверцу холодильника и выгрузила на стол из принесенной с собой сумки пакет молока, десяток яиц, баночку сметаны и кое-что другое, из чего планировала соорудить постный борщ.
– Что это? – спросил Виталий. – Зачем? Я не голодаю! И к тому же пост сейчас! Я не буду это есть! – он был немного возмущен ее самоуправством, но Ира была готова к подобной реакции.
– Вы больны, вам надо нормально питаться! У вас ведь туберкулез? Да?
Она прищурилась в ожидании ответа, как стрелок, присматривающийся, попал ли он в цель. Виталий испуганно посмотрел на нее, понял, что разоблачен, и опустил голову.
– Чего вы стесняетесь? – спросила Ира. – Я заразиться не боюсь.
– Я другого стесняюсь, – сказал он.
– Чего это? – ее бесцеремонный тон немного коробил его, но Ира не обращала на это никакого внимания.
– Сядьте хотя бы, – попросил Виталий. – Мы стоим, вроде сесть нельзя...
Ира села на табуретку у стола. Виталий опустился напротив.
– Ну? – торопила она.
– Как вас зовут? – неожиданно спросил он.
– А я не говорила? – Ира удивилась сама себе: – Вот чудо! Забыла представиться! Ира меня зовут.
– Ирина... Чудесное имя! Решительное и мягкое, как вы. Правда, все хотите знать?
– Конечно!
– Я в тюрьме сидел, – он произнес это немного вызывающе. – Испугались? Да, я – уголовник, самый настоящий. Там я заразился туберкулезом, и там начал читать Библию.
Ира сидела будто громом пораженная. За свои тридцать два она ни разу не видела живого уголовника. Просто всегда жила среди себе подобных добропорядочных людей и даже не задумывалась, что бывают и другие. То есть, она понимала, что где-то, кто-то ворует, убивает, насилует и совершает теракты, но все эти дела происходили для нее на другой планете. Теперь перед ней сидел такой инопланетянин. Интрига заключалась в том, что Ира уже взялась заботиться о нем и он был ей небезразличен.
– Вы теперь уйдете? – Виталий глядел насупленно в сторону, ожидая кары за свое признание.
– Да я, вроде как, не могу теперь... – Ира еще сомневалась в правильности своего решения, но какая-то внутренняя сила уже мешала ей оставить его одного. – Пожалуй, все равно буду теперь за вас переживать. Вне зависимости от вашего прошлого.
– Если хотите, я все расскажу... – с надеждой произнес он.
– Что же, – согласилась она, вздыхая, – рассказывайте! А я пока борщ начну варить.
Она уже пришла в себя. Может, это испытание такое? Надо выдержать, не сдаться. Ну не за изнасилование же он сидел, в конце концов!
– Я, Ира, в тюрьму за кражу попал. Да, я был вором, квартирным вором. Это стыдное прошлое, мне и вспоминать-то тошно. Моя мамка была совсем простая тетка – полы в школе мыла, выпивала по вечерам, папаш мне каждый день новых водила. Мы, урки, никогда не виноваты, – он хмыкнул. – Вы, Ира, нам не верьте! Слезу вышибать горазды! Вот и я всегда говорю, что у меня другого пути не было. Пацаны, у кого папки нормальные были и мамаши не выпивали, со мной не водились – интересы у них другие! Секции, там, разные. Футбол, легкая атлетика, чего там еще, не помню. А мне футбол этот по барабану был. Я с другими такими же, из двора, за забором стройки курил, девкам вслед свистел. И все мои интересы! Ну, анекдоты пошлые, ну, портвейн лет с четырнадцати! Потом картишки на бабки. А мне всегда везло в карты. Я выигрывал. Некоторые думали, что я мухлюю, только я не мухлевал. С одним кентом мы подрались за это. Я ему нос сломал, а его мамаша меня в колонию упекла. Но там недолго я был. Всего десять месяцев, а зато друганами обзавелся – закачаешься! Из колонии вышел – уже во дворе себя паханом ставил! Кру-утой был! – Виталий улыбнулся своим воспоминаниям и продолжил: – Эти-то друганы и научили меня, как от мамаши не зависеть и рубли не клянчить. Сначала на стреме стоял, а уже потом – стали меня внутрь пускать. Только на девятой краже взяли.
– Гордитесь ловкостью? – полюбопытствовала ехидно Ира.
– Горжусь в жизни только одним, – серьезно ответил Виталий. – Тем, что ума хватило завязать!
– И как же это случилось? – Ира спрашивала вполне сочувственно, но с долей отчуждения. Нечто подобное она и предполагала, среда, из которой Виталий вышел, была ей отчасти знакома – и в ее классах учились такие ребята. Для Иры это был чужой мир, мир за стеклом, вызывающий, честно говоря, брезгливость. Но показать это собеседнику она не могла – из деликатности, из сострадания. Просто потому, что человек ей доверился.
– Да как? Подумал я: вот откинусь, выйду, что дальше-то? Опять за старое? Потом – опять в тюрьму? Я видел там таких, они по десять ходок сделали. Старые хрычи, кому нужны? Кто их ждет на воле? А мать уже померла к тому времени и хату свою пропила. Мне вообще идти было некуда! Эта вот квартира мне от деда досталась. От деда жены.
– Ты женат? – постаравшись скрыть свои всплеснувшиеся чувства, Ира низко наклонилась над разделочной доской.
– Был женат... Она умерла.
– Господи! – Ира подняла голову. – Прости мое любопытство!
– Ничего, – он смотрел в окно, в темноту двора. – Я женился сдуру, рано, сразу после колонии. Семью мне хотелось! А жена моя, царство ей небесное, шалава была полная.
Ира покосилась на рассказчика, не веря своим ушам: ее шокировало откровенность Виталия. Но он уже не обращал внимания на свою слушательницу. Вспоминал, не глядя на нее, не ожидая одобрения или порицания, продолжая говорить о своем:
– Она умерла, когда ребенка рожала. Не моего. И ребенок умер. Так что, когда я в тюрьму попал, у меня была жена, а когда вышел – уже не было. А чуть позже дед ее помер и так уж вышло, что, кроме меня, наследников не нашлось. Вот.
– А почему Библию читать стал?
– Душа запросила, – сказал он просто. – К нам туда священник ходил. Мы слушали его, ржали над ним. Он такой был благостный, кругленький весь. Шуточки наши терпел беспрекословно. Его и за рясу в темных углах хватали, и мочой полили раз... Извините, – опомнился он. – Я забыл, что с вами говорю. Вроде как сам с собой! Да... А потом как-то мы с ним разговорились. Я вроде подкалывать его стал, смеялся все. А он тоже смеется, но и свое говорит... Я потом кентам сказал: кто тронет его – пасть порву!
Ира невольно рассмеялась, Виталий ее поддержал.
– Так ты там был... Как это? Папаном? – спросила она.
– Кем? – переспросил он и снова захохотал. – Папаном? Ой, не могу! Паханом! Пахан – это называется!
– Да какая разница! – смеялась Ира. – Суть-то не меняется!
– Ой, насмешила! – отдувался Виталий, блестя глазами и вытирая воображаемый пот со лба, а успокоившись продолжил: – Нет, не был я паханом, конечно. Просто народ в тюрьме такой: если нет сопротивления – задолбят до смерти, а если хоть немного силу показать – отстают постепенно. Там еще верующие были, и мы все вместе стали встречаться с отцом Михаилом и провожать его к выходу.
– Борщ готов! – объявила Ира. – Мой руки и садись есть.
– Так быстро? – удивился Виталий. – Я думал, готовить – это долго!
– Ну, борщ-то постный! Лишь бы картошка сварилась. Бульон не готовится, поэтому быстро. А туберкулез ты лечишь?
Вопрос был, как и все вопросы сегодня, бестактным. Виталий явно не хотел говорить о своем здоровье. Однако, Ира настаивала и он вынужден был ответить и на это:
– Я не лечусь... – сказал он мрачно. – Не хочу и все! Самоубийство – грех, но жить вот так, как я живу – тоже мочи нет.
– Виталий, что ты городишь? – Ира не заметила, что перешла на «ты». – С прошлым ты завязал, Бога в душу принял, живой, молодой, все впереди! Зачем юродствовать? Все будет хорошо! Чего тебе не хватает? Шику воровского?
– Да нет, глупости это все... – он хлебал борщ, сосредоточенно глядя в тарелку. – Все так, как ты говоришь. Только... Я один совсем! Прости, что напрямую говорю, вроде как жалости прошу, только это правда! – в его голосе зазвучала горечь: – Теперь я на жизнь по-другому смотрю, все мне кажется иным. Вот, когда про жену узнал, думал: хорошо, что сама сдохла, а то бы убил! Но сейчас бы простил ее и даже рад ребенку был бы. Знаешь, как пусто все вокруг! Вот у тебя, небось, семья, ты и не знаешь!
– Ошибаешься, – тихо произнесла Ира. – Глубоко ошибаешься! Никого у меня нет. Совсем никого. Мама с папой умерли давно, а потом погиб и мой жених. С тех пор я одна. Я знаю, как пусто все вокруг, но Бог может заполнить эту пустоту. И как только я почувствую, что это произошло, я приму постриг.
Последнее, то, что она еще никому, кроме отца Сергия не доверяла, Ира произнесла почти шепотом. Но для них двоих слова прозвучали, будто бы гром небесный. Виталий, перестав жевать, смотрел на Иру. Она читала в этом взгляде восхищение и нечто, вроде зависти.
– Ладно, поздно уже, пойду я, – Ира поднялась со своего места.
– Спасибо Вам и за борщ и за разговор, – Виталий не удерживал ее.
Он предложил было проводить гостью, но она отказалась, снова сославшись на состояние его здоровья. На прощание Виталий сказал:
– В следующее воскресенье встретимся в церкви, да?
– Да, – подтвердила она. – У тебя телефон есть?
– Нет.
– Ладно, запиши мой номер, вдруг что-нибудь понадобится!
Он записал. Ира вышла на улицу. Ну что же это такое пахнет вечерами весенними? Еще ничего не цветет, еще только снег сошел, а воздух, будто молодое вино! Каждый год удивляешься и не находишь ответа на этот простой вопрос. Ира глубоко вдохнула, смутно радуясь чему-то приятному, что поселилось в душе и слабо, почти незаметно, грело ее.
На неделе Виталий не позвонил, но Ира и не ждала. Она действительно дала свой номер только на крайний случай. Если бы он все-таки позвонил и стал болтать о ерунде, она была бы неприятно удивлена.
В воскресенье утром снова похолодало, и выпал снег. Несмотря на его пушистую трогательную белизну, он никого не радовал, а вызывал досаду и нетерпеливый вопрос: когда же будет настоящее, стабильное тепло? Действительно, через неделю, в следующий понедельник, уже первое мая, пора бы зиме и честь знать!
В церковь Ира прибежала замерзшая, румяная, что было ей не свойственно, и даже немного оживленная. Виталий уже был там. Они сдержанно поздоровались и всю службу молча стояли рядом. Он снова был бледен и глаза его были больные, но не кашлял, стоял очень тихо, дышал ровно. Прислушиваясь краем уха к его дыханию, Ира усилием воли заставляла себя не отвлекаться от службы. После причастия, а это в православном каноне мероприятие не быстрое, усталые, они вышли на воздух.
– Хотите позавтракать? – спросил Виталий и глаза его потеплели.
– Да, – согласилась Ира, не жеманничая.
К его дому они пошли пешком. Говорили, говорили, говорили... Их общение постепенно переходило на новый уровень, когда многое не нуждается в разъяснении, когда улавливаешь знакомые уже интонации в речи собеседника и по ним определяешь гораздо больше, чем по произнесенным словам. Ловишь взгляд и уже думаешь о чем-то другом. Возникают подводные камни и холодные и теплые течения в разговоре, есть свои водовороты, где не можешь остановиться и произносишь то, чего не планировал.
– Ира, а у тебя много друзей? – спросил Виталий.
– Было много, – ей не хотелось говорить о грустном сейчас. – Теперь почти не поддерживаем отношений. Ну, позвоним друг другу когда-никогда, вот и все. А что?
– Нет, ничего. Только попросить хотел...
– Что?
– Не говори им обо мне, ладно? – его взгляд был очень серьезен. – Прошу тебя! Я неловко чувствую себя, если знаю, что обо мне говорят. У меня такое прошлое, что самому с собой общаться противно.
– Странная просьба, – удивилась Ира. – Ну, что же, не скажу никому...
– Спасибо.
Беседа перешла на другое, снова нашлись общие темы и поводы для споров.
С этого последнего воскресенья жизнь Иры круто переменилась. Теперь с ней был Виталий. За короткое время он сумел проникнуть в ее жизнь настолько глубоко, что без него уже не мыслился ни один ее шаг. Она была нужна ему, он говорил об этом с подкупающей искренностью.
В понедельник вечером они ужинали вместе, снова у Виталия, во вторник – Виталий взял отгул, а у Иры был всего один урок с утра, и они поехали на кладбище. Виталий показал неухоженные могилы матери, жены и ее ребенка. Ира решила про себя, что как только потеплеет, она наведет здесь порядок. После кладбища они заехали в церковь, поставили свечи, отстояли службу и снова ужинали у Виталия. В среду Ира задержалась на работе, у нее было классное собрание. Вечером Виталий позвонил и спросил, все ли у нее в порядке. Они поговорили пару минут, а когда Ира легла спать, ей было так хорошо и легко на душе, что она уснула с улыбкой на губах. В четверг вдруг резко потеплело, подул редкий для Гродина южный ветер и разогнал облака. Ира увидела Виталия на остановке, оказывается, он ждал ее, чтобы пригласить погулять. Вечер был чудесный, и она, не скрывая радости, согласилась пройтись.
Разговор снова зашел о работе. Виталий рассказал, что устает после смены страшно. Он не привык к физическому труду, да еще такому тяжелому, как на станкостроительном заводе. Сначала он работал водителем, но у него не оказалось прав какой-то нужной категории и он перешел в сборочный цех. Поработал с полгода и понял, что лучше перейти в литейный – платят больше. Для этого надо было учиться. Он пошел учеником к литейщикам и одновременно поступил заочно в училище. Сейчас Виталий учиться закончил и работал помощником мастера.
– Тяжело все-таки! – жаловался он с досадой. – Думаю, я не способен к такой напряженке.
– А к чему ты способен? – Ира уже была готова прочитать лекцию на тему: «Терпенье и труд все перетрут!» – Везде работать надо, чтобы чего-нибудь добиться!
– Если бы я смог в свое время поступить в институт, – мечтательно, совсем без обиды ответил Виталий, – я бы поступил на гуманитарный факультет. Ну, вот где ты училась?
– На историческом.
– Вот! И я бы там учился! Я люблю историю. Романы исторические люблю, фильмы про все такое, древнее. Про рыцарей и турниры. А ты больше всего какое время любишь?
Ира, напротив, терпеть не могла «исторические фильмы «про все такое». Ей претило упрощенное, осовремененное понимание событий, ее раздражали дуры-принцессы и голливудские отмытые рыцари. Она не любила сказки, а к истории относилась, как к науке. Тем не менее, интерес Виталия ей был приятен. Поразмыслив, она ответила:
– Больше всего я восхищаюсь Новым временем. Но ты прав – средние века необыкновенно интересное время!
– Да? – он был похож на ее учеников, такой же галчонок с открытым клювом, в который она положит червячка знания. – А чего там тебе интересно?
– Да вот хоть религия. Мне интересно было в свое время, почему у нас в России церковь не превратилась в такого же спрута, как в Европе. Понимаешь, Папа Римский же все под себя греб и никто не мог ему воспрепятствовать. То есть, отдельной личности, в роли Папы – могли, а вот всему институту папства – нет!
– И как, выяснила, почему?
– Мне кажется, да. Я в институте диплом на эту тему писала. Много чего прочитала по теме. Думаю, я поняла.
– А что ты читала?
Ире так нравился этот разговор, что она не замечала, как Виталий суровел взглядом с каждой минутой.
– Я читала всякие исследования ученых, монографии, обращалась к источникам. Буллы папские, письма тех времен, «Молот ведьм»...
– Да? – с нажимом спросил он.
– Это, как бы сказать, учебник для инквизиторов...
– Смотри, – неожиданно Виталий отвлекся и указал на небо. – Луна такая яркая! Неужели завтра похолодает опять?
Они заговорили о другом. Неожиданно, как всегда бывает при интересном разговоре, Ира поняла, что они уже пришли к «Лермонтовскому». Виталий, не спрашивая ее, открыл дверь, и они вошли в знакомую прихожую. Ира уже привыкла к особому холостяцкому запаху этой квартиры, он ей даже нравился теперь. Она спросила о продаже квартиры, а Виталий сказал, что вернул задаток и паспорт покупателю. Раздумал продавать.
