Текст книги "Одиночество в глазах (СИ)"
Автор книги: Яна Рейнова
Жанры:
Слеш
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Я был идиотом и слабаком, потому что отказался от тебя, – Тарьей подавляет слёзы, собирающиеся в глазах, и опускает голову. Впервые за прошедшие полгода в голову ясно ударило осознание того, что его жизнь с Германом могла бы сложиться совсем по-другому. Если бы он не ушёл от него тогда, когда жизнь казалась несусветным кошмаром, ему бы не пришлось бороться в одиночку. Вместе с Германом они бы выстояли.
– С Хенриком ты чувствуешь себя сильным? – Герман бьёт под дых острым вопросом, который взбалтывает сознание Тарьея с невозможной силой. Мысли рассыпаются пылью под ногами, ударяя в нос едким запахом опасности, но Сандвик не может ответить на этот вопрос даже самому себе. Он помнит, сколько для него сделал Герман. Именно Томмераас помог ему поверить в то, что не нужно бояться своих чувств, какими бы сильными и изматывающими они не были. Любовь – это дар, который нужно принимать с благодарностью, а не загонять под землю.
– Откуда ты знаешь его имя? – удивляется Тарьей, поднимая на Германа свои полыхающие зелёные глаза. Кажется, Томмераас ухмыляется, но от пристального взгляда Тарьея не ускользает замешательство в его глазах.
– Неважно. Просто ответь мне на один единственный вопрос: ты любишь его? – Герман не бьёт, а выстреливает в самое сердце свинцовой дробью. Пуля вылетает сквозь толщу тканей, продырявливая грудную клетку. Падает с грохотом на пол, оставляя в сердце дым сожаления. Прошлое не вернуть, и оба парня прекрасно знают, кого любит Тарьей.
– Люблю, – смущённо протягивает Тарьей. – Но это не значит, что я не любил тебя.
– Любил. А я люблю тебя до сих пор, – с надрывом чеканит Герман, пропуская каждое слово через сито хриплых вздохов. Вынуждает себя смотреть прямо в глаза Тарьею, а в душе собирается порох забытой боли. Такую боль не способно излечить время – только человек. А Томмераасу не нужен никто другой. Застыл в тупике и бьётся головой о стену уже который месяц, не находя выхода. Просто не хочет искать. – Я, как наивный дурак, пытался вернуть тебя.
– Не уходи, – Тарьей внезапно хватается горячими пальцами за ладонь Германа, притягивая к себе. Необъяснимая сила не позволяет отпустить. Сандвик так и не научился терять людей, часто забывая об их чувствах. Затягивал в зыбучие пески ложных надежд, не закрывая дверь в прошлое вовремя. Выстраивал вокруг сердца стены страха, заставляя других пробивать их голыми руками. На смену страхам всегда приходит гибельная боль, с которой можно справиться, только исправив ошибки прошлого.
– Что? – Герман хмурит брови в немом удивлении и заворожено смотрит на их с Тарьеем переплетённые пальцы. Так долго Томмераас мечтал об одном случайном прикосновении, а теперь колит и жжёт только больнее. Не остаётся сил сдерживать слёзы, когда душа нараспашку, когда сердце разъедает щемящая тревога. От лица Тарьея его отделяют нагретые сантиметры воздуха, и Герман чувствует, что сорвётся.
– Поцелуй меня, – глаза Тарьея искрят похлеще оголённых проводов, а губы сжимаются в медово-мучительной жажде поцелуя.
Герман сдаётся и в который раз плюёт на собственные чувства. Он знает, что этот поцелуй его убьёт. Но он готов умереть снова, лишь бы в последний раз прикоснуться к родным губам, которые полгода видел только во снах. Целует грубо и требовательно, потому что знает – прощальный поцелуй будет ядовитым и болезненным.
*****
– Ненавижу фуршеты после показов, – Хенрик бросает на кровать пакет с фруктами и попутно стягивает из себя джинсовую куртку, краем глаза наблюдая за Тарьеем. Измученный вид блондина не давал ему покоя всю дорогу до дома. Холм надеялся, что в своей комнате Тарьей отвлечётся от больничного давления и мгновенно расслабиться, но он ошибался. – Журналисты готовы задавить тебя провокационными вопросами.
Сандвик практически не моргает и не шевелится – сидит на кровати, уткнувшись мутным взглядом в белую стену. Он вошёл в свою комнату раньше Хенрика, но так и не удосужился снять с себя куртку и ботинки. Будто связан по рукам и ногам ржавыми цепями. Будто горло выжигают густые языки пламени. Будто перед глазами залегла свинцовая тьма, въедающаяся под кожу вместе с частичками колючего воздуха. В голове клубится живое тёплое воспоминание о поцелуе с Германом. Прошло несколько часов, а Сандвик до сих пор не может выбраться из коматозного состояния. Чувствует себя последним подлецом и предателем, но на губах до сих пор ярко ощущается солёный привкус поцелуя, разбавленный капельками цитруса. Слёзы Германа и его собственные слёзы. Тарьей снова всё разрушил. Снова собственными руками вырыл глубокую яму, в которую тащит за собой ещё и ни в чём не повинного Хенрика. Сандвику суждено остаться одиноким до конца своих дней – наказание за причинённые страдания близким людям.
– Эй, Ти, что с тобой? – Хенрик обеспокоенно касается плеча Тарьея, но ответного взгляда не получает. Сандвик будто смотрит сквозь него и пугливо дёргается от каждого касания, как ошпаренный. Холм настороженно вслушивается в каждый его вздох: – Выглядишь неважно.
– Я просто немного устал, – содрогается Тарьей и боязливо прячет глаза.
– Ты молчал всю дорогу, пока мы ехали домой из больницы, – Хенрик напряжён и взволнован, но усиленно пытается говорить как можно спокойнее. Холм заботливо гладит Тарьея по голове, скользя глазами по его измятому лицу. Свинцовая тоска, размазанная под глазами, и стиснутые в тонкую линию губы. Хенке хочется верить, что виной всему проклятое сотрясение и вскоре Тарьей придёт в себя. – Что случилось, пока меня не было?
– Я должен рассказать тебе кое-что, – через силу цедит Тарьей, стягивая с себя массивные ботинки. Голова тяжелая, словно каменная глыба, а сердце отсчитывает удар за ударом, как маятник часов. Сандвику хочется провалиться сквозь пол, чтобы не чувствовать нахмуренного взгляда Хенке. Чтобы оттянуть разговор, который превратит его недавно наладившуюся жизнь в руины.
– Какие-то осложнения после сотрясения? – Хенрик обхватывает ладонями холодное лицо Тарьея и внимательно всматривается в его глаза. – Не пугай меня, Тарьей.
– Нет, нет, всё в порядке, – отрицательно мотает головой Тарьей и опускает глаза в пол. – Просто я виделся кое с кем в больнице.
– С кем? – Хенрик кривит губы и удивлённо поглядывает на подрагивающие пальцы Тарьея.
– С Германом, – на одном дыхании выстреливает Тарьей, крепко зажмуриваясь. Одним махом всё внутри обрывается и снежной лавиной катится в низ, на самое дно, откуда выбраться будет не так просто.
– Твой бывший? – голос Хенрика выгибается дугой, разлетаясь на сотни стеклянных ошмётков. Каждый осколок впивается в горло Тарьею, выпуская вязкую кровь тёмными дорожками. – Он приходил к тебе?
– Да, – кивает Тарьей и пускает стрелу бегающего взгляда прямо между ребер Хенрику.
– Что он от тебя хотел? – Хенрик подрывается на ноги, нависая над Тарьеем с грозным видом.
– Мы просто поговорили, – боязливый шепот Тарьея напоминает Хенрику вой безжалостного ветра – такой же душераздирающий и убийственно-холодный. Холм пытается слушать, но не может заставить себя поверить. Хочется упасть на колени и разрыдаться во всё горло от той ядовитой безысходности, которой подвергает его Сандвик. До ушей едва доносятся приглушённые слова: – Я рассказал ему о тебе.
– Это всё? – Хенрик недоверчиво взводит брови и с вызовом скрещивает руки на груди. Ему нужны ответы, потому что в беззащитных глазах Тарьея лишь плетётся паутина из тревоги и страха. Он ходит по лезвию ножа, закапывая Хенрика в могилу пресных сомнений. Дурное предчувствие.
– Я сделал глупость, – голос Тарьея простуженный и виноватый, а пальцы лихорадочно сжимаются в кулаки. В голове воронка запутанных мыслей, которые напрочь отказываются складываться в предложения. Сандвик дышит слишком тяжело, а в горле скручивается ком жалящих слов, которые не хватает сил выдавить из себя. Тарьей однажды поклялся себе, что не станет строить отношения на вранье. Он не хочет поступать с Хенриком так, как поступил с Германом.
– Какую? – Хенрик выплёвывает новый вопрос, оседающий пеплом на тоненькой плёнке сознания.
– Мы поцеловались, – отзывается Тарьей, сглатывая кислое чувство вины.
– Блять, Тарьей, ты что, издеваешься надо мной? – Хенрик взрывается. Воспламеняется за какую-то долю секунды, как спичка. Нежную гладь голубых глаз заполняет кровавое море злости, растекающейся по лицу желваками. Холм не верит собственным ушам и расхаживает по комнате, нервно потирая виски. Голова раскалывается пополам вспышками могучего грома – Тарьей подложил ему свинью. Тарьей предал его после двух недель отношений. Тарьей ударил по самому больному: он ничем не лучше Терезы.
– Я не хотел этого, – Тарьей бросается к Хенрику, падая перед ним чуть ли ни на колени. Слёзы бегут ручьём, а голова кружится, как заведённый волчок. Он должен сделать всё возможное и невозможное, чтобы Холм простил его. Сандвик не выдержит ещё одной потери. Новый выстрел в сердце может стать для него последним.
– Враньё! – кричит Хенрик, отпихивая от себя Тарьея. Он даже не смотрит на него, продолжая метаться по комнате, как угорелый. Растерянно размахивает руками, а в груди разгорается удушливый пожар. Холм медленно распадается на куски, как разрушенный пазл. Засыхает в немом горе, жадно глотая последние остатки воздуха. Хенрику кажется, что он умирает. – Если бы ты не хотел этого, ты бы не пускал в свой рот кого попало.
Хенрик смахивает со щеки слёзы, нацепляя на плечи свою джинсовую куртку, и направляется выходу. Он больше не хочет оставаться здесь, в комнате Тарьея, где каждый уголок пропитан его запахом. В последний момент замирает у двери и поворачивается к Сандвику, который неподвижно сидит на полу, обхватив голову руками. До Холма доносятся его сдавленные всхлипы и клокочущее дыхание, и он, скрипя зубами, возвращается к нему. Не может уйти без объяснений. Не может бросить своего мальчика одного. Маленького разбитого мальчика с одиночеством в глазах, который стал для него светлой надеждой, спасательным кругом, смыслом жизни. Нельзя одним глупым поступком перечеркнуть то, к чему они так долго шли. Они прошли немало испытаний, но завоевали право на любовь. Настоящую любовь – жертвенную, кипучую, необоримую. Тарьей оступился, провалился с треском, но даже ноющая злость Хенрика не может омрачить его чувств к нему. Он часто разочаровывался в людях, но так и не научился отпускать. Сандвика не сможет отпустить никогда. А сможет ли простить?
– Почему ты с нами так поступаешь? – Хенрик опускается на пол рядом с Тарьеем и берёт его за руку. Прикосновения отгоревшие, равнодушные. У Сандвика мороз идёт по коже, а в глазах леденеют слёзы. Смотрит на Холма и не верит, что смог его обидеть. Его – такого родного и любимого. Того, кто вытянул из самого дна. Того, кто вернул веру в безмерное счастье. Того, кто вдохнул в него жизнь. Жестокий вопрос Хенрика застаёт врасплох: – Ты всё ещё его любишь, да?
– Я запутался, Хенке, – Тарьей не скрывает слёз и обессилено трясёт руку Хенрика, ища в глазах проблески понимания. Холод и разочарование. Сандвику кажется, что Хенрик смотрит на него с отвращением. Заслужил. Предавать близких способен только гнилой и бессердечный ублюдок, у которого в душе пепелище засохшей боли и обид. Тарьей вымаливает сквозь слёзы и тянется к родным рукам: – Не уходи, я не хочу тебя потерять.
– Ты сам во всём виноват, – Хенрик резко одумывается и поднимается на ноги, бросая короткий взгляд на Тарьея. Глотает докучные слёзы и бредёт, как серая тень, к двери. Закрывает глаза на сбитое дыхание и грохочущее в груди сердце, заявляя на пороге с решительным видом: – Я не собираюсь это терпеть.
========== Глава 12. Заставлять любить – это грех ==========
Комментарий к Глава 12. Заставлять любить – это грех
Боже, мне всё ещё не верится, что прошло целых семь месяцев с момента публикации последней главы. Мне пиздец как стыдно, правда, прямо до крика. Не хочется вываливать на вас груз всех моих проблем, из-за которых написание главы откладывалось в дальний ящик. Всё, слава Богу, позади, и я снова вся в трудах и в творчестве. Тринадцатую главу (она будет последней) ожидайте на следующей неделе. Спасибо всем, кто дождался, я вас люблю❤
_____________________________________________________
Как всегда, музыка для главы:
Горький – Рви
Гансэлло – Хорошо
_____________________________________________________
Спойлеры к 13 главе у меня в группе https://vk.com/rainy_hurt_fanfiction
Близкие уходят, хлопнув дверью прямо у нас перед носом, не оттого, что мы допустили чудовищную ошибку. Нет, они готовы разделить наши провалы и унижения, чтобы уберечь нас от страданий и глубокого одиночества. Они бросают нас тогда, когда мы причиняем жгучую боль, с которой невыносимо справиться. Нагло плюём в душу. Раздираем сердце на мелкие лоскутки. Подло вытираем о них ноги. Смешиваем с грязью их слова и желания. Даже самые близкие люди не станут терпеть предательство, потому что сердце может не выдержать и разорваться. Человек выживет, но его душа выгорит, засохнет, рассыплется угольно-черным пеплом. Превратится в твёрдый гранит, который не сдвинешь, не раздавишь, не пробьёшь. Каменная глыба без чувств.
Человек, которого мы предали и разочаровали, заново учится доверять и любить. Опасаясь обжечься или оступиться. Пытаясь не потерять равновесие и снова не свалиться в пропасть. Потому что это безответственно, противозаконно, смертельно опасно. Незажившие раны колют жёстче, больнее, сокрушительнее. Заставлять сломленного человека любить – это страшный грех. Грех, расплата за который сравнима с потерей самого себя, с потерей смысла жизни. Те, кто любят по-настоящему преданно, самоотверженно и чутко, возвращаются к нам без разрешения, без объяснений, без претензий. Потому что другого пути нет, потому что от любви не уйдёшь, потому что жизнь расставляет всё на свои места.
Утро непривычно ясное и безветренное, будто силы природы принуждают Тарьея опомниться и остаться. Он прячет голову от солнца под любимой красной бейсболкой и вяло запихивает в багажник своего старенького автомобиля сумку. Сандвик чувствует себя точно так же, как два месяца назад, когда приехал в Осло без денег, без вещей и без надежд. Выпоротый жизнью беглец, который пытался убежать от проблем, но бежал от самого себя. Проблемы настигли его, сваливаясь на плечи бетонным плитой, стирая спину каменным градом. Он упрямо карабкался, почти достигнув берега, но собственная глупость утопила его. Казалось бы, берег так близко, на расстоянии вытянутой руки, но Тарьею уже не выбраться. Без Хенрика невозможно.
Тарьей никогда не признается в этом, но он до сих пор ждёт его звонка. Он, как помешанный, не выпускал телефон из рук две недели, вздрагивая от каждого звонка. Но Хенрик так и не позвонил. Ни звонка, ни сообщения, ни единой строчки. Только натянутое колючей проволокой молчание, отравляющее душу и сознание. Сандвик пытался звонить, писать, но его открыто игнорировали. Обеспокоенные Марлон и Лиза тоже пытались связаться с Хенриком, потому что никак не могли привести в чувства Тарьея. Он отказывался есть и пить, закрываясь в комнате на ключ, и не хотел никого видеть. Карл переживал больше всех, потому что Хенрик перестал появляться на работе. Два человека, которые полюбили друг друга так безумно и отчаянно, в одно мгновение утратили смысл жизни. Глухая депрессия затянула Сандвика в свои лапы, но, к огромному удивлению остальных, он самостоятельно нашёл из неё выход.
Два дня назад Тарьей впервые за две недели вышел из комнаты и даже принял душ. Не обмолвившись с соседями и словом, взял свой рюкзак и куда-то ушёл. Никто не стал его расспрашивать и останавливать, потому что в этом не было никакого смысла. Марлон знал, что Сандвик не настолько глупый, чтобы покончить жизнь самоубийством. Да, он подавлен, разбит, измучен, но не больной на всю голову. В тот день Карл и Марлон были вынуждены пойти на работу, а Лиза осталась в доме одна – ждать. Время тянулось выжженной резиной, и Тарьей вернулся домой только под вечер. С ожившим взглядом, но без хороших новостей. Во-первых, он почему-то состриг свои пшеничные кудряшки. Во-вторых, он решил вернуться домой, в Берген.
Внезапный отъезд Сандвика стал ударом для друзей, но Лизу его решение огорчило больше всех, укололо в самое сердце. Потому что за два месяца они стали буквально неразлучными друзьями, которые рассказывают друг другу всё – вплоть до того, какого цвета трусы подарить своему парню. Тарьей не поддался на уговоры подруги, и ей не оставалось ничего другого, кроме как смириться. Но она не смирилась. Царапала Сандвика своими красными глазами и всхлипывала без остановки, как обиженный ребёнок. Тарьей грустил молчаливо, но не проронил ни единой слезинки. Последний раз он плакал, когда ушёл Хенрик. Потому что увидел в его глазах то, чего там раньше никогда не было, – лютое презрение, граничащее с отвращением. Тогда Тарьей почувствовал себя огромным куском дерьма и возненавидел себя по-настоящему.
Сандвик понимает, что больше не может здесь оставаться. Дыра в груди достигла космических размеров, и он будто повис на грани жизни и смерти. Он даже в глаза своим друзьям не может посмотреть, потому что пиздец как стыдно. Хочется с корнем вырвать из головы докучные воспоминания, но их не стереть даже ластиком времени. Это память о чувствах, которые вернули его к жизни, чтобы в итоге сгубить в пух и прах. Нужно немедленно уезжать с этого города, чтобы не сгореть заживо в кипящем одиночестве. Нет, он больше не тот хрупкий мальчик с одиночеством в глазах, который познакомился с Хенке два месяца назад. Он – покинутый парень с разбитым сердцем, который хотел начать жизнь сначала, но развалил всё своими руками, разгромил, как кирпичный дом. Осло не принял его, опустил на колени, втоптал в грязь, грубо ударил прошлым прямо в сердце, и не видать ему здесь спасения.
– Тебе обязательно нужно ехать прямо сейчас? – Лиза не отрывает ледяной ладони от плеча Тарьея и с надеждой заглядывает в его глаза. Там не видно ни крупинки солнца, которое так щедро сегодня сияет. Там северный холод и боль, залитая ледяной обидой. – Ты мог бы поработать до конца месяца, чтобы получить расчёт.
– Прости, Лиза, но я не хочу иметь ничего общего с этим городом, – Тарьей бросает на девушку тусклый взгляд и подходит ко второй дорожной сумке. Он устал чувствовать себя виноватым, видеть заплаканные глаза Лизы и слушать перешёптывания Карла и Марлона за спиной. Ему не нужна их непрошенная жалость, от которой хочется плакать навзрыд и удавиться. Он такой жалкий, такой слабый, такой беспомощный. Нужно бежать скорее, куда глаза глядят.
– Тарьей, может, не стоит так торопиться? – Тейге не сдаётся, давит своим дрожащим голосом, сотрясает сердце, но Сандвика трудно остановить. Все сумки благополучно сложены в багажник, и до отъезда остаются считанные минуты. – Родители ведь ещё не знают, что ты возвращаешься навсегда.
Тарьей тяжело вздыхает и опускается на капот рядом с Лизой, обнимая её за плечи. Она выглядит взволнованной, и кривая улыбка, мерцающая на губах, не утаит грусти во взгляде. Сандвик знает её до мозга костей, знает, что она не плачет на людях, знает, что она никогда не признается, если ей больно. Точно так же Тарьей никогда не признается, что не хочет уезжать. Но бродить по улицам, боясь случайно столкнуться с Хенриком, – это наказание высшей степени. Он не сможет спокойно жить в Осло, в городе, где родилась и умерла его любовь. Родители простили Тарьея, и у него снова будет крыша над головой. Бояться и прятаться больше не надо. Остаётся жить с жалящим чувством вины и ждать, пока боль пройдёт. А если этого никогда не произойдёт, что тогда?
– Пусть они думают, что я еду на их годовщину свадьбы, – Тарьей устало прикрывает глаза, пытаясь забыться, хотя бы на секунду. Не получается, потому что Хенрик везде – в его мыслях, под реберной клеткой, в каждом прохожем. Это уже не дежавю и не паранойя. Это лихорадка, бред сумасшедшего, белая горячка, смертельно опасный вирус. – Я не хочу больше здесь оставаться.
– Хенрик знает, что ты уезжаешь? – Тейге знает ответ на этот вопрос, но больше на ум ничего не приходит. В голове кипит разбухшая каша, буквы не складываются в слова, а слова – в предложения. Девушка боится ненароком зацепить Сандвика, надавить на больное, будто он рассыплется от острого слова, как хрустальная статуя.
– Нет, с того момента, как я уволился, мы не разговаривали, – деревянный голос Тарьея с треском ломается, надрывается, дрожит, и в глазах мерцает плёнка невыплаканных слёз. Будто спускается вниз по лестнице, в прошлое, шаг за шагом, где вязкое болото незабытой любви и боли, от которой разрывается голова. Он выталкивает блеклую улыбку и отводит взгляд в сторону. – Он не хочет меня видеть, поэтому я уеду домой.
– Разве вы ни разу не пересекались на работе? – Тейге прикусывает язык на последнем слове. Она понимает, что её несёт не в ту степь, поздно понимает, потому что слов назад не забрать. Зачем она роется в чужом горе, ковыряется в засохшем сердце, оплетённом ржавыми прутьями вины? Тарьей смотрит опустошённо и тоскливо, будто прямо сейчас разрыдается у Лизы на плече. Где найти силы, чтобы вынести всё это? Где найти силы, чтобы выжить?
– Нет, Камилла сказала, что он взял отпуск за свой счёт, – Сандвик прикусывает губу едва не до крови и отходит от машины на безопасное расстояние. Смаргивает слёзы, нервно растирая лицо руками – Лиза не должна ничего увидеть. Он обещал себе выдержать и уехать без долгих проводов. Но Тейге, похоже, не готова так просто его отпустить. И она – не единственная, с кем ещё предстоит попрощаться. В этот раз по-настоящему, навсегда.
– Что здесь делает Герман? – визгливый голос Лизы одним махом вырывает Тарьея из раздумий.
Герман нетвёрдым шагом идёт прямо к черному Роверу Тарьея, спрятав руки в карманы кожаной куртки. Своему стилю Томмераас не изменяет, но выглядит он всё равно по-другому. Тарьею кажется, что они не виделись как минимум полгода, а не две недели, и он растерянно хлопает ресницами, потупив глаза вниз. Может, это лишь странное совпадение, но Томмераас тоже состриг волосы. Теперь он выглядит взрослее что ли. Парень понятия не имеет, о чём будет говорить с Германом, но впервые осознаёт, что это нужно им обоим. В прошлом они натворили немало ошибок, и в этот раз Сандвик не имеет права уехать без объяснений. Он не наступит на одни и те же грабли дважды. Пришло время расплаты.
– Я должен поговорить с ним перед отъездом, – Тарьей берёт Лизу за руки и целует куда-то в висок. Девушка с немым подозрением косится в сторону Германа, но Сандвика отпускает. Тарьей рассказал ей об отношениях с ним буквально сразу после ухода Хенрика, и они прорыдали тогда всю ночь. Никто даже думал, что всё может запутаться настолько, а заключёнными в этой мокрой паутине жизни станут три абсолютно разных человека. Которые одинаково сильно хотели любви и потеряли её в одночасье.
– Помнишь, чем в прошлый раз закончились ваши разговоры? – Тейге напоминает не со зла, предупреждает по-дружески. Потому что она в силу тонкой девичьей натуры по сей день верит, что Хенрик вернётся к Тарьею, и Тарьей снова поселится в их доме. Лиза снова глотает слёзы и по-дурацки улыбается.
– Я хочу попрощаться, – Тарьей говорит чистую правду, и Лиза его не осуждает. Чувства часто ломают, причиняют боль, но отказываться от них добровольно нельзя. Пока ты помнишь о любви, ты способен любить. Сандвик помнит обо всём и, наверное, не забудет уже никогда, но прошлое счастье нужно уметь вовремя отпускать. – Вряд ли я когда-нибудь вернусь в Осло.
– Ты меня до слёз доводишь такими заявлениями, – Лиза крепко обнимает Сандвика, оставляя дорожки слёз на его джинсовой куртке, и боится его отпустить. Она слышит его всполошенное сердцебиение, раскатывающееся по венам красной нитью, и обессилено закрывает глаза. Кажется, они потеряли Тарьея навсегда.
*
Герман слишком близко не подступает и останавливается на полпути, дожидаясь Сандвика. Издалека рассматривает его и супит брови: Тарьей чудовищно бледный и совсем не весёлый, будто весь высох и почернел от тоски. Совсем недавно Томмераас выглядел ничуть не лучше, после расставания.
– Привет, – Тарьей смотрит на Германа осторожно, пронзительно, но тот даже глазом не моргнёт. Глаза холодные и задумчивые, но губы изогнуты в знакомой нахальной улыбке. Томмераас никогда не обнажает свои чувства, прячется за фальшивой ухмылкой, как за маской, но Тарьей изучил его давным-давно, от корки до корки. Не обманет, не обведёт вокруг пальца, не напустит пыль в глаза, потому что его боль смешана с кровью и дико струится по венам.
– Ти, обойдёмся без объятий, – Герман обрывает попытку Сандвика обняться так резко, что Тарьея будто током прошибает. Воспоминания накатывают в голове ледяной волной, и ему снова становится стыдно. Он заслужил разве что град пинков или того хуже свинец в грудь, а сам цинично рассчитывает на объятия и добрые слова. Этого не будет. Не человек он, а зверь – злой, жестокий и кровожадный. Выпил без остатка, выжал досуха стольких людей, что просто не достоин того, чтобы спокойно ходить по земле.
– Спасибо, что согласился снова встретиться, – Тарьей выдавливает смазанную улыбку, усаживаясь за руль, и украдкой поглядывает на Томмерааса.
– Мне всё равно бы пришлось вызывать такси, – Герман отвечает сухо, отрешенно и боится посмотреть на Тарьея. Но настроение Сандвика его беспокоит, и у него не получается спрятать вибрирующую на ладонях тревогу. Столько времени утекло, столько страданий запеклось в его сердце, а он до сих пор упрямо держится за Тарьея, пытаясь помочь, уберечь, спасти. – Я же говорил тебе, что ухожу в армию: отъезд сегодня.
– Значит, мы снова разъезжаемся в разные концы Норвегии, – Тарьей заводит мотор и заторможенно смотрит по сторонам. Их пути с Германом разойдутся навсегда. Сандвик навсегда покинет этот дом, эту улицу, этот город, и болезненные воспоминания останутся позади. А любовь тоже останется обрывочным воспоминанием, пятном на сердце?
– А почему ты едешь один, без Хенрика? – Герман протягивает тихо, осторожно и наблюдает за реакцией Тарьея. – Или родители ещё про вас ничего не знают?
– Похоже, мы расстались, – Тарьей бросает резко, глухо, как по живому отрезает. А ощущения и вправду такие, будто сердце с мясом выдирают. Кровь хлещет внутри фонтаном, и Сандик захлёбывается, задыхается, тонет. В голове набатом стучит: «Мы с Хенриком расстались», и он с трудом удерживает руль.
– Прости, я не знал, – Герман виновато пожимает плечами и переводит взгляд в окно. За стеклом мелькают пожелтевшие деревья, многоэтажки, а в мыслях Томмерааса галопом проносятся воспоминания, будто кто-то за ниточки прошлого дёргает. Пазл в голове складывается без усилий. Тарьей сейчас напоминает Германа из прошлого, такого же мрачного, разочарованного и безнадежно влюблённого. – Если это из-за меня, то я обязательно с ним поговорю и всё ему объясню.
– Ты не виноват, – Тарьей отрицательно качает головой и поворачивает в сторону автовокзала. – Просто нельзя начинать отношения с вранья.
Тарьей понимает, что собственноручно превратил свою в жизнь в ад. У него нет больше права винить своих родителей, Германа и Хенрика. Они – жертвы обстоятельств, заложники своих чувства, а Сандвик – злодей. По крайней мере, он так себя чувствует. Бессердечный ублюдок, который пустил под откос жизни самых близких людей, лишь бы найти мнимый покой. Ему никогда не обрести покоя, потому что совесть – та ещё змея. Тарьей заезжает на вокзал и думает только об одном – как найти нужные слова, чтобы проститься. Чтобы отпустить черный дым обид и освободить душу. Им с Германом нужно двигаться дальше, друг без друга.
– Убегать от проблем – это не выход, – Герман читает всё без слов, по глазам Тарьея, и ему не нужно ничего объяснять. – Ты не сможешь спрятаться от своих чувств в Бергене. Я так понимаю, ты рассказал Хенрику о нашем поцелуе, поэтому обвинять во лжи тебя нельзя. Его реакция вполне предсказуема: он взбесился и резко исчез. Дай ему немного времени, чтобы отойти и собраться с мыслями. Я уверен, что этот парень любит тебя. Вы разберётесь во всём и снова будете вместе.
– Почему ты так уверен в этом? – Тарьей переводит на Томмерааса оцепенелый взгляд. У него дыхание вдребезги раскалывается, кусочками рваных вздохов, а сердце с треском проваливается куда-то в пятки. Теперь нужно собрать себя по частицам и дослушать до конца. Ему впервые не пытаются втемяшить то, что его разрушает изнутри и режет больнее ножа, а советуют, честно и добродушно. Разве Сандвик заслужил на это?
– Потому что я слишком хорошо тебя знаю, – Герман впервые встречается с родными зелёными глазами и берёт Тарьея за руку, мягко улыбаясь. Прикосновение больше не кажется таким интимным и востребованным, как тогда, во времена их отношений, но действует всё так же безотказно. Сандвик успокаивается сразу, почти не дышит и смотрит внимательно.
– Прости за тот поцелуй – я не хотел сделать тебе больно, – Тарьей руку не отпускает, и Герман улавливает его пульс сквозь тонкую бледную кожу. – Это была минутная слабость.
– Нет, – Герман сжимает ладонь сильнее и не разрывает зрительного контакта. Правду нужно говорить только в глаза, потому что иначе она не имеет и малейшего смысла. Закапывать под рёбра боль и грустно улыбаться – это прошлое. Сейчас нужно говорить, говорить без остановки, пока не отпустит. Пока обоим не станет легче.
– Что нет? – Тарьей не совсем понимает.
– Я хотел этого, и ты тоже, – Сандвик безмолвно соглашается с каждым словом Германа и слушает жадно, будто ему клянутся в вечной любви. Нет, всё по-другому. Это называется «отпускать прошлое», без взаимных обид и хронической боли. – Мне нужен был этот поцелуй, чтобы понять, наконец, что я готов тебя отпустить. А тебе он нужен был, чтобы понять, чувствуешь ли ты ко мне что-нибудь.
– Всё равно это было неправильно по отношению к тебе, – у Тарьея ладони потеют от жарких прикосновений Германа, а перед глазами всё расплывается, как в тумане. – Прости меня, Герман. Я так и не стал для тебя идеальным парнем.
– Ты был лучшим парнем, потому что рядом с тобой я чувствовал, что любим и люблю, – Томмераас заявляет решительно и серьёзно, а потом просто проводит пальцем по тыльной стороне ладони Тарьея и целует. Так быстро, что Сандвик даже моргнуть не успевает. – Я хочу, чтобы ты снова был счастлив.
Тарьей поражённо распахивает глаза и всматривается в лицо Германа. Они громко смеются, обмениваясь кроткими взглядами. А потом Томмераас просто выходит из машины и машет Тарьею рукой на прощание. Кажется, они смогли остаться друзьями. Сандвик знает, что никогда не забудет Германа, а Герман просто не сможет, ему не хватит сил. Их пути разойдутся навсегда, чтобы дать дорогу счастью, которое так сложно удержать, но потерять ещё сложнее. Тарьей верит, что ещё не потерял своё.
