Текст книги "Одиночество в глазах (СИ)"

Автор книги: Яна Рейнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Я знаю, – Тарьей не смущается, не краснеет и даже не дрожит. Он просто тянется своими худощавыми руками к Хенрику и обнимает его. Так крепко, сколько есть мощи. Так ласково, насколько позволяет замирающее сердце. Так отчаянно, насколько позволяет здравый рассудок. Сандвик ни капли не сомневался в чувствах Хенке. Он ощущает себя важным, любимым, нужным. Наверное, теперь так будет всегда. Холм чувствует, как Тарьей улыбается.

========== Глава 9. Почти реально ==========

Комментарий к Глава 9. Почти реально

Kodaline – High Hopes

Radiohead – Street Spirit

______________________________________

* – слова писателя Чарльза Буковски

______________________________________

Загляните на огонёк – не пожалеете https://vk.com/rainy_hurt_fanfiction

Ты можешь чувствовать себя по-настоящему счастливым только рядом с человеком, которого любишь. Тебе достаточно его короткого взгляда, сладостных нот его мягкого голоса, блеска его родных глаз, его прожигающих прикосновений, будоражащих кожу, его тёплых объятий, от которых подкашиваются ноги. Когда он рядом, докучные разлады и неурядицы растворяются в море любимых глаз напротив, рассыпаются на маленькие крупицы, как пепел, гаснут в тишине, как звёзды в ночном небе, расплавляются под бархатными пальцами, как раскалённый воск, растекаются в крови кипящей смолой наслаждения. К сожалению, счастье имеет срок давности. Нет, это не залежавшийся на витрине товар, который ещё не нашёл своего покупателя. Нет, это не бесполезная игрушка, которую хранят в память о прошлом. Нет, это не скудный подарок, который вызывает толику возмущения, приперчённую обидой. Счастье – это состояние души, которое всепоглощающим пожаром затапливает сердце. У пламени коварная натура: оно заботливо согревает и в то же время способно нагло обжечь, оставляя мучительные следы, именуемые рубцами боли.

Счастье – кратковременная услада, которая выскальзывает из рук так пронырливо, как змея. Его главная ценность и заключается в том, что только прочувствовав каждой клеточкой его незабываемый миг, разгадав его изгибы и тонкости, попробовав его медово-карамельный вкус, заклеиваешь намертво на задворках сознания воспоминания, которые будешь хранить всю жизнь, как зеницу ока. Обманчивое ощущение, что счастье поселилось в твоей жизни надолго, будет пениться в сердце томительной надеждой. Безграничное счастье почти реально, пока ты веришь в него. Пока ты веришь человеку, который рядом с тобой. Пока ты не позволяешь людям, которых вычеркнул из сердца, заливать твою жизнь черной краской. Пока овраг прошлого не поглотит тебя полностью.

Тарьей вытягивает затёкшую руку из-под тёплого одеяла и неохотно открывает глаза. Он натыкается взглядом на светящееся лицо Хенрика, который водит холодными пальцами по его ладони. Сандвик никогда не понимал, почему у этого парня такие ледяные руки, будто у него по жилам течёт жидкий лед с примесью морозного ветра. Юный фотограф точно знает, что у Хенке большое пламенное сердце, налитое неомрачённой любовью и заботой. Тарьей никогда не встречал таких открытых и добродушных людей, которые с первого взгляда подкупают своей беззаботностью, глубоким пониманием и умением слушать. У которых глаза переливаются искрами доверия, растекающимися золотом по радужке. У которых улыбка не развевается притворной маской на лице, а отражает кружево настоящих эмоций. У которых голос излучает необыкновенную теплоту, каким бы низким и железным он не был. Холм будто читает мысли своего мальчика и улыбается ещё шире, разглядывая задумчивое лицо Тарьея.

– Почему мы заснули в одежде? – Тарьей рывком сдёргивает с себя бежевое одеяло и удивлённо таращит глаза на свою помятую рубашку, выгибающуюся хитроумными складками по краях. Он игнорирует буравящий взгляд Хенрика, но его прикосновения спазмами разбегаются по коже, вызывая жгучую дрожь. Сандвик нервничает, потому что смутно помнит окончание вчерашнего разговора с Хенке.

– Наверное, алкоголь хорошенько на нас подействовал, – вздёргивает бровью Хенрик и скользит пальцами по запястью Тарьея, буквально прожигая тонкую ткань его рубашки. Голос Холма звучит спокойнее, как шум утреннего прибоя, но лёгкая хрипотца вспыхивает искрами, от которых у Сандвика слезится в глазах. Подушечки пальцев умело изучают пульсирующие удары сердца Тарьея, глухой дробью стучащие по венам. Хенрику нравится смущающийся Тарьей, который неловко отводит глаза в сторону и глотает слова. Открывающаяся картина убеждает его в том, что Сандвик не соврал вчера. Да разве его солнечный мальчик может ему врать?

– Я практически не пил, – вздыхает Тарьей и переворачивается на бок, лицом к Хенрику. Плевать, что его парадная рубашка помнётся ещё больше. Плевать, что под одеялом жарко и неудобно лежать. Пока напротив горят два лунных нефрита, струящиеся золотыми нитями любви, он готов провести в кровати Холма бесчисленное количество дней и ночей. Пока морозные пальцы переплетают его собственные, удавка прошлого на шее рвётся с треском. Сандвик не знает, как очиститься от грязи прошлого, пятнами укрывающего его душу, но он знает одно точно: Хенрик – его будущее.

– Тебя просто измотал мой трёп, поэтому ты и отрубился, – шутливо хмурится Хенрик и отворачивается от Тарьея, как обиженный ребёнок. Он понятия не имеет, почему рядом с Сандвиком теряет остатки трезвого рассудка и ведёт себя до невозможности глупо, но ему не хочется загружать себя серьёзными мыслями. Ему хочется больше времени проводить со своим парнем: дурачиться с ним, как малые дети, целовать его изогнутые губы, вдыхать его будоражащий аромат. Холм едва сдерживает смех, чувствуя на спине прожигающий взгляд Тарьея. Парнишку легко свести с ума.

– Не говори ерунды, – Тарьей тянет Хенрика на себя прямо за шиворот белой рубашки и прижимается всем телом, впиваясь тоненькими пальчиками в его мраморную шею. Сандвик нуждается в нежных прикосновениях, как в воздухе, и Хенке с радостью дарит их своему мальчику. Холму дико нравится видеть его восхищённую улыбку и шальной блеск в зелёных глазах. Сердце нервно трётся о грудную клетку, посылая табун мурашек по коже, а с губ срывается сонный шёпот: – Я не заставлял тебя говорить, что ты влюблён в меня. Теперь тебе от меня не отделаться.

– О Боже, мне достался самый вредный парень в мире, – театрально стонет Хенрик, поглаживая пальцами подбородок Тарьея. Сандвик вздрагивает от каждого прикосновения, с наслаждением закрывая глаза, и его дыхание теряется на щеках Хенке. Холм по-хозяйски опускается пальцами к шее Тарьея, полосуя гладкую кожу багровыми отметинами, и добирается к фисташковой рубашке. Нет, он не собирается приставать к Сандвику, как бы сильно ему этого не хотелось. Просто он хочет почувствовать клокочущее сердце в его груди. Просто в ушах звенит от такого соблазнительного вида Тарьея – взлохмаченного, раскрасневшегося, возбуждённого. Время ещё не пришло. Нужно подождать. Они оба это знают.

У Тарьея в кармане телефон ходуном ходит, и лишь одному Хенрику известно, что это уже пятый звонок за утро. Сандвик не решается посмотреть не экран, боится увидеть до дрожи знакомое имя. Снова. Он знает, что родители не оставят его в покое и не позволят жить в одиночку в чужом городе. Они знают, что их сын совершеннолетний и вправе отвечать за свои поступки самостоятельно. Только вот кипучее чувство вины, помутнённое обидой, в сердце родителей – это взрывоопасная смесь. Тарьей, затаив дыхание, терпеливо ждёт взрыва, который обрушится на него и вдребезги разобьёт ту жизнь, которую они вместе с Хенриком пытаются строить. У Холма ладони покалывает от растерянного вида его парня, но он выжигает тревогу из сердца кислотой и мягко целует Тарьея в щёку.

– Ответь, а я пока сделаю нам кофе, – шепчет Хенрик, пристально всматриваясь в потухшие глаза напротив, и неторопливо встаёт с кровати. Он не оглядывается, когда вялой походкой направляется на кухню. Он понимает, что его сочувствующий взгляд лишь добьёт Тарьея, поэтому выходит из спальни молча, прикрывая за собой дверь. Жасминово-зелёные глаза упираются в спину Хенрика, но тот не останавливается. Сандвику нужна тишина. Ему нужен откровенный разговор. Ему нужно избавиться от назойливых сомнений, отравляющих душу. Ему нужна уверенность в завтрашнем дне с ним, с Холмом.

Тарьей с досадой смотрит вслед удаляющемуся Хенрику и тянется рукой в карман за разрывающимся гаджетом. С опаской вздыхает, отсчитывая удары сердца за решеткой грудной клетки, и выуживает вибрирующий телефон из брюк. Сандвик отвечает, резким движением руки проводя по экрану, и даже не смотрит на имя того, кто потревожил его в восемь часов утра. Он до последнего был уверен, что виновница испорченного настроения – его мать. Наши догадки, особенно разбавленные страхом, редко оправдываются.

– Слава Богу, Тарьей, ты ответил, – тараторит взволнованный голос Лизы в телефоне, а Тарьей лишь удивлённо приподнимает брови и встаёт с кровати. Он облегчённо выдыхает и подходит к окну, рассматривая разбегающихся по улице прохожих. Как назло, Сандвик задевает ногой торшер, и тот с грохотом падает на пол, вызывая недоумевающий возглас Лизы. Девушка настолько встревожена, что эмоционально реагирует не то что на голос Сандвика, а и на каждый посторонний звук. На внезапный шум в спальне прибегает озадаченный Хенрик и останавливается в дверном проёме.

– Прости, Лиза, – виновато протягивает Тарьей, подмигивая Хенрику. Тот с ненавязчивой улыбкой наблюдает за каждым движением Сандвика, засунув руки в карманы джинсов. Тарьей сглатывает солёный ком, когда его взгляд сосредотачивается на руках Холма. Длинные худощавые пальцы блондина вгоняют его в краску, пускают волну ледяного пота по спине, и Садвик нервно пошатывается на ногах. Хенке бесстыдно ухмыляется, обнажая свои белые зубы, и шаркает тапочками по полу. Сандвик продолжает, стиснув зубы: – Я не хотел вас волновать.

– Почему ты не берёшь трубку? – возмущается Лиза, и её вздрагивающий голос плетью ударяет Тарьею по горлу. Он совершенно теряет счёт времени рядом с Хенриком, забывает не только о друзьях и родителях – он сам исчезает, расплавляется, тонет. Сандвик понятия не имеет, хорошо это или плохо. Но он чувствует себя необыкновенно счастливым рядом с Хенриком, и этого более чем достаточно, чтобы перестать терзать себя дурными мыслями. Сквозь дымку тлеющего в голове образа Холма доносится голос Лизы: – Ты не ночевал дома – мы волнуемся.

– Лиза, не переживайте, – Тарьей не выдерживает головокружительного напряжения и твёрдо шагает к Хенрику. Тот ничего не говорит, даже не улыбается – только играет бровями. Сандвик оставляет на пухлых коралловых губах невесомый поцелуй, и мгновенно его талию обвивает кольцо жилистых рук. Острая молния ударяет в сердце копьём, а ноги совершенно перестают слушаться. Благо, руки Хенрика крепко его удерживают. Тарьей растерянно моргает, пытаясь не выронить телефон, всё ещё крепко прижатый к его уху. – Я был с Хенриком.

– Тогда мне не зачем волноваться, – тихо произносит Лиза, и Тарьей слышит приглушённый вздох, но за ним скользит слабая улыбка облегчения. Хенрик водит ладонью по спине Сандвика, приводя его дыхание в норму, но тот абсолютно не справляется с бурлящим вулканом эмоций. Кровь леденеет от взгляда двух сапфиров в крошеве инея напротив, а дрожь пузырьками пробивается на задубелой коже. Тарьей замерзает от мучительной близости, которая режет по сердцу стальным лезвием ножа. Лиза напоследок добавляет: – Приходите вместе на ужин часам к семи.

Тарьей засовывает телефон в задний карман брюк и обхватывает ладонями лицо Хенрика. Наслаждается бархатом молочной кожи, блуждая пальчиками по порозовевшим щекам. Жадно всматривается в родные глаза: зимнее небо с прожилками солнечных лучей. Глаза напротив смеются, сияют, дразнят, но Сандвик не поддаётся. Он будет держаться до последнего, пока хватит сил и терпения, потому что нельзя торопиться. Нельзя прыгать в омут с головой, не думая о последствиях. Нельзя рушить старательно выстроенную по кирпичику крепость – крепость их юной любви. Однажды он ужасно оступился, чего не может простить себе до сих пор. Тарьей сломал жизнь парню, который был его первой любовью. Теперь он не хочет жалеть о том, что осталось в сумраках прошлого. Сокрушающие чувства – в прошлом. Сжигающее пламя обид – в прошлом. Герман – в прошлом. Тарьей хочет быть с Хенриком.

– Сегодня ужинаем у меня, – смело заявляет Тарьей, выбивая своим ясным голосом почву из-под ног Хенрика. Тот изумлённо хлопает глазами, собирая расползающиеся мысли в пучок. Горячие ладони Сандвика опускаются на плечи блондина, и он расплывается в довольной улыбке. Ещё вчера он не мог поверить в то, что Тарьей Сандвик Му, его застенчивый и всполошенный ангел, позволит ему быть рядом, подпустит его так непозволительно близко, откроет перед ним настежь своё сердце. Хенрик никогда не верил в любовь с первого взгляда, считал её выдумкой сказочников и безнадежных романтиков, но сам невольно попался на крючок. Счастье было почти реально.

*****

Марлон разливает горячий чай, напевая себе под нос неизвестную песню, а Тарьей уже несколько минут возится с коробкой торта, пытаясь её снять. Лангеланд украдкой наблюдает за метаниями друга и с трудом сдерживает смех. Тарьей постоянно летает в облаках и не может на чём-то сосредоточиться больше минуты – не перестаёт думать о Хенрике. Сложно не думать, когда он находится за стенкой в компании твоих друзей. Нет, его изводит не бессильная ревность или злость. Такие чувства терзали его, словно ржавая проволока, когда он встречался с Германом. Тарьею хотелось расквасить себе лицо каждый раз, когда он сравнивал Германа и Хенке. Холм был его полной противоположностью. Честный, внимательный, открытый, надёжный. В таких влюбляются с первого взгляда, с первого вздоха, с первого слова. Он завораживает искрящимся чувством юмора и трескуче-сухим голосом, который пеплом оседает в лёгких. В его глазах плескаются морские волны, переливающиеся на солнце. Но Германа он тоже полюбил за что-то или несмотря ни на что. Воспоминания серым туманом обволакивали разум.

– Тебя сегодня не узнать, – улыбается Марлон, вдыхая пряный аромат чая. Тарьей мечется у него за спиной и учащённо дышит, но Лангеланду не нужно смотреть на него, чтобы разгадать истинный ход его мыслей. Сандвик тянется невидимыми нитями к Хенрику, снося на своём пути толстые стены. Марлон никогда не видел Тарьея таким беззаботным и счастливым – просто светится изнутри. – Куда ты дел старого Тарьея и кто ты такой?

– Я просто… счастлив, – Тарьей смущённо опускает голову, скрывая за взъерошенными песочными кудряшками густой румянец. Сердце стучит свинцовой дробью, зашивая под кожу росчерк молочно-белого лица Хенрика. У него ладони потеют, а перед глазами кружатся разноцветные кольца. Холм сидит в соседней комнате, хохочет звонко и оглушительно, выслушивая очередную нелепую шутку Карла, широко улыбается Лизе, которая наверняка не сводит с него глаз. Необъяснимые ощущения червячком вьются в груди, прокусывая сердце до крови. Влюблённость перерастает в зависимость, фатальную одержимость. Сандвику становится страшно.

– Вы выглядите счастливыми, – голос расслабленный и уверенный, а в серых глазах Марлона серебрится теплота. Взгляд Тарьея тянется в гостиную, но это ни капли не смущает Лангеланда. Он, как никто другой, наслышан о всепоглощающей любви, бороздящей на дне сердца, которая кружит голову и распыляет разум на крупицы пыли. Марлон давно встречался с Лизой и любил её по-настоящему. Со временем ураган чувств вылился в тёплое спокойное море, но любовь не угасла – она только окрепла со временем. Лангеланд загадочно улыбается собственным мыслям: – Хенрик меняет тебя.

– Да, он влияет на меня каким-то волшебным образом, – мечтательно закрывает глаза Тарьей, впечатываясь ладонями в шершавую столешницу. На краснощёком лице переливается улыбка, а в глазах блещет шальной огонь. Сердце барахтается под рёбрами, отбивая весёлый ритм, а на коже морозными лепестками оседает дрожь. Снова в мыслях выплывает до боли родной силуэт, который теплится языками пламени по венам. Вкрадчивый шёпот продырявливает натянутую тишину: – И мне нравится это.

– Я рад за вас, правда, – Марлон хлопает друга по плечу и провожает его светлым взглядом, выставляя на поднос чашки с ароматным чаем. Он с нехитрой радостью улыбается вместе с Тарьеем, и ему становится легче дышать. Поддержка друзей – это подарок свыше, который Сандвик не рассчитывал получить достаточно долго. Ему приятна забота его новых соседей, потому что в ней нет ни следа жалости. – Сейчас пришлю Хенрика тебе помочь, а то ты уже измаялся без него.

Марлон исчезает за дверью кухни, унося на подносе пять чашек горячего чая. Дымчатая дорожка пара кольцами взвевается в воздухе, оставляя сладкий аромат. Тарьей разрезает кремовый торт, смахивая со щеки всклокоченные волосы, и окидывает бумажным взглядом опустевшую кухню. Из соседней комнаты доносятся заливные возгласы и звон чашек, разбавленный искорками смеха. Сандвик мысленно рисует сливочные черты лица Хенрика, который искусно касается своими румяными губами фарфора. Текучая вода его глаз ослепляет, а солнечные зайчики паутинками расползаются вокруг. Духмяные нотки лаванды, мёда, табака, кипариса и сандала крутящейся лентой пробиваются сквозь дверную щель. До дрожи знакомый аромат Хенрика стынет на дне колотящегося сердца Тарьея. Он никогда не сталкивался с такими сильными чувствами, и сокрушающий вихрь в груди затягивал всё глубже. Разве настоящая любовь настолько безумная и неудержимая? У Сандвика невольно дёргается рука, когда раздаётся гремящий звонок телефона. Это точно были родители – другие варианты Тарьею на ум не приходили.

– Привет, Ти, – Тарьей удивлённо таращит глаза на неизвестный номер на экране, и через секунду слышит подозрительно знакомый голос. Дерзкий. Холодный. Приглушённый. Цепи сомнений обвязывают голову, и Сандвик недовольно хмурится.

– Кто это? – спрашивает Тарьей, непонимающе встряхивая головой. Он даже не замечает, как на кухню тихо проскальзывает Хенрик с красноречивой улыбкой на губах. Мазки счастья с его бледноватого лица резко смывает вязкая вода подозрений. Холм прислушивается к разговору Тарьея, скрываясь у него за спиной, как тень, но оповещать о своём присутствии не торопится. Напряжённый голос Сандвика его не на шутку тревожит.

– Как быстро ты меня забыл, – мужской голос в телефоне трещит в огне обиды, а Тарьей усиленно пытается вспомнить. Он знает этот голос – каждое слово вызывает мороз по коже, будто его окатили ледяной водой. Сандвик сводит брови на переносице в немом вопросе, выдерживая паузу, но собеседник явно не собирается открывать своё имя. А может, Тарьей подсознательно просто не хочет вспоминать? Страх клубится в горле, а пальцы, удерживающие телефон, медленно немеют.

– Герман? – Тарьей выстреливает на одном дыхании, и Хенрик испуганно вздрагивает у него за спиной. Разговор накаляется, и сердце Холма зажимает ржавый капкан недоверия. Хенке помнит, как Сандвик вчера упоминал о своём бывшем, который живёт в Осло. Но ведь таких совпадений не бывает. Обжигающий водопад мыслей Хенрика нарушает разъярённый тон Тарьея: – Откуда у тебя мой номер?

– Ты меня бросил без объяснений, так ещё и номер телефона сменил, – Герман обижен и зол, но Тарьей не хочет обращать на это внимание. Он знает, что чертовски виноват перед ним. Он знает, что поступил, как последний подлец. Но он не хочет нырять в прошлое и ворошить грязное бельё. Не сейчас, когда его жизнь едва начала налаживаться. – Это выглядит по-свински, не находишь?

– Ты не ответил на вопрос, – Тарьей встревожен неожиданным звонком «старого знакомого», и лихорадочная дрожь в голове выдаёт его с потрохами. Хенрик сглатывает кислый ком в горле, но продолжает терпеливо слушать, комкая в сердце жалящую ревность. У Сандвика пальцы горят от въедающихся в кожу деревянных колючек, а в горле пересыхает от металлического голоса на другом конце провода. Нестерпимый страх ослепляет Тарьея, и он даже не улавливает в воздухе аромата Хенрика.

– Неразумно оставлять дома записную книжку, в которой хранится мой номер, и уезжать, – Герман смело язвит, будто пытается уколоть Тарьея как можно больнее. В груди жжёт неистовое чувство вины, но блондин глотает через силу каждое слово. Он подозревает, что стоит на кухне не один. По спине хлещет бурный ветер тревоги. Голос в телефоне каменеет с каждой секундой: – Взволнованные родители себе места не находят.

– Чего ты хочешь? – рычит сквозь зубы Тарьей, до хруста сжимая пальцы в кулак. Хенрик осторожно подходит ближе и кладёт руку на плечо своему мальчику. Сандвик чувствует, как злость внутри утихает, а рокочущие мысли разносятся, как тяжёлые тучи на небе. Холм утыкается носом в шею любимого, щекоча мягкими пшеничными волосами, и Тарьей облегчённо закрывает глаза. Пока Хенрик рядом, он не чувствует давления прошлого. Он не чувствует угрозы.

– Твоя мама хотела убедиться, что ты в порядке, – растерянно протягивает Герман. Он ищет оправдание, хочет растянуть время разговора, и Тарьей отчётливо это понимает. Только вот ему не нужно углубление в туманное прошлое, которое неплохо помяло ему бока. На сердце осталось слишком много свежих ран, а в голове по-прежнему раскатами грома проносятся ненавистные воспоминания. Герман был первым человеком, которого Сандвик впустил в своё сердце. Он помог ему поверить в себя. Помог принять себя настоящего без зазрения совести. Помог поверить в силу истинной любви. Но любовь подобна туману: с наступлением утра он исчезает быстро, так и чувства сгорают. Любовь – это просто туман, который рассеивается с первым лучом реальности*.

– Убедился? – вздыхает Тарьей и неторопливо поворачивается лицом к Хенрику. Медное беспокойство залегло у Холма в глазах, но он скрывает его под смазанной улыбкой. Сандвик оставляет на его губах сочный поцелуй, злостно сжимая пальцами телефон. Он подозревает, почему Герман не торопится заканчивать разговор, но отбрасывает от себя назойливые мысли. Миллиметры густого воздуха разделяют его и Хенрика, и ему меньше всего на свете хочется сейчас думать о бывшем парне. Выплёвывает ядовитый вопрос, как приговор: – Это всё?

– Нет, я хочу поговорить, – вымаливает, как милостыню, Герман, но Тарьей в ответ лишь закатывает глаза, встречаясь с недоумевающим взглядом голубых глаз напротив. Ладони потеют, и проклятый телефон может выскользнуть на пол в любую секунду. Коварный демон царапает Сандвику сердце и не позволяет положить трубку. Тарьей опускается рукой на талию Холма, приклеиваясь пальцами к белоснежной ткани рубашки, но в глаза не смотрит. Обезоружен и растерян до ледяного пота.

– Этого не будет, – чеканит Тарьей, проглатывая колючую вину, и молниеносно бросает трубку. Лишь бы не слышать прерывистых вздохов на другом конце провода. Лишь бы не чувствовать обиды в ломающемся голосе. Лишь бы не вспоминать о будоражащих чувствах. Хенрик крепко прижимает Сандвика к своей груди и водит ладонью по спине. Тарьей дрожит, стиснув зубы, и закрывает глаза. Первая любовь не забывается.

========== Глава 10. Переплетено ==========

Комментарий к Глава 10. Переплетено

Incubus – Love Hurts (Acoustic)

Twenty One Pilots – Heathens

Жду вас здесь за спойлерами к новым главам https://vk.com/rainy_hurt_fanfiction

Когда ты прощаешься с прошлой жизнью, ты никогда не закрываешь дверь до конца. Остаётся крошечная щель, через которую просачивается едкий дым прошлого. Сизый туман сдавливает горло железными прутьями, пока ты полностью не оборвёшь нити, которыми намертво привязан к проблемам. Пока ты не перестанешь искать утешение в окружающих, забывая о людях, которые остались за толстой стеной прошлого. Пока ты не найдёшь пути к решению проблем, которые бетонным грузом висят на плечах. Пока ты не поборешь внутренних демонов страха, съедающих плоть. Пока ты не позволишь мучительному чувству вины всплыть наружу из глубин сердца.

Прошлое переплетено с будущим ржавыми цепями, которые можно оборвать, разрушая границы воспоминаний и чувств, или обкрутить вокруг собственной шеи. Не все люди, которых мы теряем в водовороте прошлого, неважно осознанно или нет, готовы смириться с утратой и отпустить нас. Для кого-то мы были обузой и позором, а для кого-то – надеждой и опорой. Человек, который умеет любить по-настоящему, не позволит себе подлость ранить того, кто в нём нуждается. Не опускайтесь до уровня бессердечных подонков, которые ради своего счастья вытирают ноги о близких и убегают от самого себя, чтобы начать жизнь сначала. С чистого листа не начать, если вместо жирной точки в конце оставляешь грязное пятно.

– Зачем ты это делаешь? – Томас взбалтывает пиво в бутылке и делает небольшой глоток, переводя на Германа заинтересованный взгляд. В его медном голосе запеклось сострадание, которое хлещет Томмерааса электрическими проводами по лицу. Хэйс сверлит глазами своего друга, но тот уклоняется, топя свои утомительные мысли в стакане виски. Кажется, это уже третий стакан за последние десять минут. Герману плевать, потому что в голове пустыня с зыбучими песками, где зарыт его здравый рассудок. Потому что он снова возвращается в прошлое ради того, кто забыл о нём, как о старом чемодане на вокзале.

– Что «это»? – Герман с наигранным непониманием хмурится, скользя глазами по полупустой бутылке виски. Он опустошает стакан за стаканом, теряя счёт времени, не обращая внимания на негодующее выражение лица Томаса. Хэйт обошёлся сегодня пивом, но серый вид Томмерааса, искажающийся ещё больше под призмой алкоголя, его откровенно раздражал. Томас пожалел, что согласился встретиться с другом в такую рань. Напиваться с восьми часов утра – это слишком даже для Германа. Надежды, что Томмераас вернулся к прежней беззаботной жизни, с треском рассыпались прямо на глазах.

– Зачем ты лезешь в его жизнь? – Томас сердится и сверкает желчью в глазах, опуская взгляд на пальцы Германа. Хэйс закатывает глаза, проглатывая острый ком злости. Томмераас замечает в коньячных глазах напротив кроваво-красные искры и резко убирает левую руку под стол. Избитые костяшки не ускользнули от режущего взгляда друга: он знает, что Герман тренируется до полусмерти – зализывает душевные раны уколами физической боли. Томас кривится и качает головой: – Я думал, ты смирился.

– Полгода я пытался понять, почему Тарьей меня бросил, – Герман злостно отпихивает от себя пустой стакан и морщится от тёрпкого вкуса виски на губах. Они с Томасом выпивают в этом баре каждую пятницу и делятся последними новостями. Сегодня Герман не выдержал – выбежал из дома, как угорелый, когда на часах и шести утра ещё не было. Он знал, что Томас откроет ему дверь в любое время дня и ночи. Томмераас завидует своему другу: тот учится в актёрской академии, встречается с девушкой, снимается в короткометражках – в общем, живёт полной жизнью. А Герман засыхает, как цветок без влаги, больше полугода. Точнее, он сохнет – по одному парню, который вытер об него ноги.

– Вы жили в разных городах, – скрещивает пальцы Томас, откидывая голову вверх. Он говорит тихо и уверенно, но Германа ему не переубедить. Тот мучился несколько месяцев, выискивая настоящую причину ухода Тарьея. С каждой мыслью о кудрявом блондине внутренности скручивались в узел, отдавая болезненными спазмами. Томмераас ломал голову, перебирая сотни оправданий, но становилось только хуже. Глухие звуки голоса Хэйса едва доносились до затуманенного сознания Германа: – Это логично, что он не выдержал отношений на расстоянии.

– Ти не такой, – рычит сквозь зубы Герман и бросает на Томаса убийственный взгляд. Хэйс вытаскивает его за шиворот из гибельной пропасти, на краю которой тот висит уже полгода. Томмераас слепо верит в то, что время можно отмотать назад и вернуть всё на круги своя. Но Тарьей не давал о себе знать, пока Герман сам не позвонил. Звонок, который выдернул сердце, сжимая его в кровавый сгусток, и окунул с головой в грязь. Нельзя быть таким жалким, но чувства сильнее разума: – Должна быть другая причина.

– Не цепляйся за прошлое, – возмущается Томас и залпом выпивает всё содержимое бутылки. Он недовольно вздыхает и смотрит исподлобья на Германа. Складывается впечатление, что Томмераас его не слушает. Хэйс видит только вздрагивающие ресницы и дёргающийся кадык. Снова стеклянные глаза. Снова мраморная горечь на лице. Томас твердит почти приказным тоном: – Он забыл тебя, и ты его забудь.

Герман откидывается на спинку кресла и насовывает на глаза черные очки. Он не помнит, когда последний раз нормально спал. Свинцовые круги под глазами и расплывчатая бледность – его вечные спутники по жизни. Томмераас пытался ходить на свидания, общаться с другими парнями, но они сами рано или поздно обрывали контакт. Никому не нужен замкнутый парень с хронической депрессией, умело скрытой под толстым слоем дерзости и сарказма. Только безупречные манеры не позволяли Герману рассмеяться потенциальному ухажёру в лицо и в первый же день послать его куда подальше. Он неделями бродил по городу, как псих, разыскивая в толпе знакомый силуэт. Жасминово-зелёные светящиеся глаза. Непослушные песочные кудряшки. Багряно-красная бейсболка. Тарьей был слишком далеко от него – в Бергене.

Сколько раз Томмераас просыпался в холодном поту по ночам, когда Тарьей прокрадывался в его серые сны, раскрашивая их хитроумными узорами воспоминаний. Все усилия и внутренняя борьба оказались бесполезной тратой времени. Недавно Герман узнал, что Сандвик живёт в Осло почти целый месяц, но так и не удосужился выйти на связь. Позвонить. Написать. Объясниться. Если бы знал, что Тарьей не любил его, Томмераас не цеплялся бы за него сердцем, как щупальцами, не строил бы воздушные замки надежд, не расчленял бы себя любовью, намертво залёгшей внутри. Он бы позволил себе быть счастливым, с кем-то другим. Но он не собирался сдаваться. Лиза совершенно случайно проболталась о новом соседе по имени Тарьей. Номер Сандвика тоже случайно перекочевал в телефон Германа, пока девушка была в душе после тренировки. Впервые в жизни Томмераас был благодарен судьбе за то, что он занимается танцами, за то, что он общается с Тейде, за то, что танцует с ней в одном коллективе.

– Я просто хочу поговорить с ним и разобраться, – тянет через силу Герман и накидывает на голову капюшон черной толстовки. Хочется завернуться в рулон холодного безразличия, чтобы прогнать из головы зудящие мысли. Чтобы выжечь из сердца любовь, которую топчут ногами, как тлеющий окурок. Чтобы отгородиться от жалости Томаса, который может просверлить своими застывшими глазами дыру. Сердце бьётся утруднено, но Герман пытается сосредоточиться на застойной тишине.