Текст книги "Одиночество в глазах (СИ)"

Автор книги: Яна Рейнова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Хенрик бегло прощается с Леей, отблагодарив её за успешное сотрудничество, и мчится за Тарьеем. Плевать, что на нём до сих пор висит черная шёлковая рубашка, усеянная белыми кляксами. Плевать, что Камилла разъярённо кричит ему в спину. Плевать, что Карл провожает его тревожным взглядом. Ему нужно найти Сандвика, пока тот не нафантазировал себе самого худшего. Холм до сих пор не понимает, почему бегает за ним, как собачка. Он за Терезой никогда так не бегал, хотя встречались они не один год. Встречались. А что тогда у него с Тарьеем? Тот в упор не замечает, как Хенрик нежно к нему относится, как заботится о нём, как тянется к нему. Да он боготворит его, чёрт возьми. Почему весь его мир вдруг перевернулся вверх дном? Почему Холм всё реже улыбается, если рядом нет Тарьея? Почему сердце ожесточённо скрипит, когда рядом проходит этот солнечный мальчик? Почему руки трясутся, когда Сандвик смущённо смотрит на него из-под опущенных ресниц? Да потому что влюблён до безумия, уже три недели. С первого дня, когда увидел. Эти поникшие изумрудные глаза, натянутая улыбка, дрожащие ресницы и румяные щеки. Он помнит всё. Он помнит, как его сердце с хрустом растаяло от беспокойного взгляда этого мальчишки.

Тарьей понимает, что поступает, как двенадцатилетняя школьница, постоянно сбегая от Хенрика. Он боится поверить в искренность его ухаживаний, боится свободно посмотреть в его бездонные глаза, боится прислушаться к нему. Сандвик был заложником гложущего одиночества и боли слишком долго и отвык от банальной заботы. Он убегает сломя голову от проблем, замуровывает в себе зарождающиеся чувства, искореняет доверие к людям и к самому себе. Нельзя убежать от самого себя и вывести из сердца любовь, как грязное пятно. За любовь нужно бороться, потому что без неё жизнь утратит всякий смысл. Мама не уставала повторять эту вечную истину Тарьею с детства. Сандвик знал, что родители любят его и со временем простят, но не собирался возвращаться домой так быстро. Он вообще не думал возвращаться, особенно сейчас, когда все его мысли занимает один единственный человек.

Телефон в кармане сердито вибрирует, но Тарьей боится ответить на звонок. Он более чем уверен, что именно Хенрик терроризирует его мобильный. Сандвик не может сейчас ни говорить, ни слушать: острый ком в горле норовит вылиться в рыдания. Тарьей слишком сильно привязался к Холму – помешался на его медовой улыбке и двух плескающихся в его глазах океанах, увлёкся задушевными разговорами с ним, стал зависим от его сообщений с пожеланиями «Доброго утра» и «Спокойной ночи». Сандвику нравились многие парни, с одним из них он даже встречался полгода, но сейчас всё было по-другому. Чувства вспыхнули слишком быстро и накрыли его с головой. Юный фотограф намеревался найти хороших друзей в Осло, но не ожидал встретить… любовь.

– Привет, мам, – Тарьей неохотно принимает звонок, потому что не осталось сил скрываться и отмалчиваться. Он не отвечал на звонки родителей в течение двух недель, а короткие сообщения не устраивали их. Сандвик понимал их беспокойство, но боялся услышать голос мамы. Тарьей знал, что не сдержит слёз, что печальный голос матери распнёт его пополам и принесёт немало боли. Но Глория не заслуживала такого обращения, потому что она по-прежнему оставалась его матерью и он любил её, несмотря ни на что.

– Сынок, я так рада слышать твой голос, – сухой голос Глории дрожит от слёз, которые она пытается сдерживать. Но Тарьей чувствует, сколько боли и сожаления звенит в каждом слове. Ей тяжело говорить, но она не сдаётся: – Почему ты не отвечал на наши с отцом звонки?

– Мне просто нужно было время, как и вам, – надрывно вздыхает Тарьей и устремляет взгляд в окно. На улице сгущаются тучи, а у него под глазами собираются тонкие складки от горечи. Сандвик нервно скользит подошвой кроссовка по кафельному полу и пытается заглушить гулкое сердцебиение. – Я знаю, что вы осуждаете меня, поэтому мне хотелось немного придти в себя, чтобы … не сломаться.

– Тарьей, мы не держим на тебя зла, – мама говорит сквозь слёзы, и Тарьей не ощущает в её голосе ноток лжи. Глория растеряна, но абсолютно уверена в своих словах. Сандвик недоверчиво хмурится, но продолжает слушать. – Мы с папой любим тебя таким, какой ты есть, что бы не случилось, потому что ты наш единственный сын. Мы хотим, чтобы ты вернулся домой.

– Мам, прости меня, – Тарьей выдавливает из себя каждое слово, чувствуя подкатывающийся к горлу ком. Одинокая слеза катится по щеке, а сердце крошится от боли – он крепче прижимает телефон к уху. Вязкое болото затягивает его, и Сандвик понимает, что виной всему неконтролируемые чувства, пожирающие его сердце. Родители готовы простить его, но Тарьей впервые осознаёт, что не хочет возвращаться домой не из-за обиды. Из-за Хенрика. – Я знаю, что не должен был бросать вас, но я не могу вернуться. Так будет лучше для меня.

Хенрик замечает у выхода Тарьея, который закрывает лицо руками и прислоняется к стене. Телефон выскальзывает из его рук и ударяется об пол, но не разбивается. В этот момент разбивается сердце Сандвика, трещит по швам, разлезается на кусочки, царапая внутренности. Холм приближается тихо и мягко, чтобы не спугнуть своего мальчика. Тот громко шмыгает носом, утирает солёные слёзы и поднимает красные глаза на Хенрика. Сердце Холма скручивается в узел, а пальцы сжимаются в кулаки. Он никогда не видел Тарьея таким разбитым, отчаявшимся, беззащитным. В глазах зреет суровая пустота, а лицо прошито дорожками слёз. Маленький промокший котёнок с одиночеством в глазах, которого хочется согреть и защитить. От кого? От самого себя, потому что Сандвик не понимает, что рушит свою жизнь из-за глупых предрассудков и страхов.

– Иди ко мне, – сладко шепчет Хенрик в ухо Сандвику и притягивает его к себе за руку. Тот недовольно вздыхает, пытаясь спрятать мокрое от слёз лицо под капюшоном толстовки. Хенке плавно проводит ладонями по рукам Тарьея, опуская их, и снимает с его шеи фотоаппарат. Холм обнимает так трепетно, будто боится, что Сандвик рассыплется в его руках на сотни осколков. Тарьей жадно вдыхает его пьянящий аромат духов, утыкаясь носом в шею, и забывает обо всём на свете.

– Ти, я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело, – тёплый голос Хенрика закрадывается Тарьею под рёбра, распыляясь кипучим пламенем. Холм заботливо гладит парнишку по плечу и заглядывает прямо в глаза. Сандвик впервые не смущается и не отводит взгляд, потому сейчас он чувствует себя полностью защищённым – рядом с Хенриком. Хенке касается его подбородка и продолжает: – У тебя есть прошлое, которое на тебя давит. Ты можешь рассказать мне, если захочешь, потому что я никогда не оставлю тебя и не дам в обиду.

– Я знаю, Хенке, и я виноват перед тобой, – вздыхает Тарьей, расплавляясь под прикосновениями Хенрика. Сердце колотится в груди с такой силой, что Сандвик начинает задыхаться. Белые стены волнами расплываются перед глазами, а в горле ужасно пересыхает. Если сейчас он не наберётся смелости, то не скажет этого никогда. – Я виноват, потому что делал вид, что не замечаю твоих чувств. Я просто идиот, потому что… потому что влюбился в тебя и боялся признаться в этом даже самому себе.

Хенрик кусает губу и растерянно смотрит себе под ноги. В голове творится полный хаос из бурлящих мыслей. Впервые в жизни он не знает, что сказать или что сделать, когда ему признаются в любви. Потому что Тарьей не похож ни на кого из тех, кто был рядом с Холмом раньше. Солнечный мальчик, у которого в глазах изумрудная гладь с золотыми бисеринками. У которого тёплые руки и дрожащие пальцы. У которого румянец смущения не сходит со щёк. У которого волосы песочными завитушками переливаются на солнце. У которого тоска клубится в сердце туманом, затемняя разум. У которого пьянящий голос и добрый смех. Хенрик даже не догадывается, что за те три недели, которые его мальчик провёл в Осло, он смеялся только один раз – когда Холм проводил его домой после той самой вечеринки. Хенке вдруг осознаёт то, что не должен портить момент нелепыми словами или пронзающим взглядом. Его мальчик только что признался ему в любви, без чужой помощи и давления. Он просто обхватывает лицо Тарьея ладонями и целует так жадно, как никогда никого не целовал. Поцелуй нежный, опьяняющий, сочный. Холм несмело касается языка парнишки и опускается руками к его продрогшей шее. Когда Хенрик ощущает, что Сандвик отвечает ему, оттягивая зубами губу, он не сдерживается и улыбается прямо в губы своему мальчику. Первый поцелуй должен быть именно таким.

========== Глава 8. Откройся мне ==========

Комментарий к Глава 8. Откройся мне

Mike Posner – Looks Like Sex

Nas – The Message

_______________________________________________________

Узнайте больше в моей группе https://vk.com/rainy_hurt_fanfiction

Когда гнетущее прошлое долгое время висит на шее удавкой, ты не решаешься впускать в своё сердце людей. Страх получить новый укол боли следует за тобой по пятам и сковывает руки цепями. Ты обрываешь нити прошлого, которые запутывают тебя в кокон, как паутина, но не можешь вздохнуть спокойно. С воспоминаниями, которые ядовитой змеёй вьются в голове, можно бороться, но не с людьми, которые для тебя важны. Ты зависим от их мнения, от их отношения к тебе, даже если их слова приносят тебе невыносимую боль. Ради близких человек готов жертвовать собой: это его природа.

Человеку, который по уши погряз в трясине прошлого, никогда не удастся выбраться из него самостоятельно. Людям нужны люди. Которые протянут руку помощи. Которые поддержат тёплым словом. Которые согреют душу понимающим взглядом. Которые закроют своим телом от трудностей. Таких людей очень мало, но они есть. Они ходят рядом, с нетерпением ожидая твоего внимания. Они не станут рушить крепость, которой ты отгородился от мира, – они расплавят её своей безграничной любовью. Человек, который понимает тебя с полуслова, заслуживает доверия. Откройся тому, кто верит в тебя и не даёт сдаться.

Хенрик шагает по подиуму спокойной, твёрдой походкой, не обращая внимания на свет, слепящий глаза. Под ногами скользит молочно-белый паркет, а в венах вибрирует музыка. Холм наслаждается одиночеством в холодном зале, отрабатывая идеальную походку, хотя никто его об этом не просил. Камилла Ларсен никогда не придиралась к его выходам на подиум: Хенрик мастерски открывал и закрывал все показы на протяжении года. Репетиция была всего лишь отвлечением. Когда Холм двигается по гладкому подиуму, он полностью расслабляется и отдаётся во власть ритму, который известен ему одному. В груди щемит приятное чувство лёгкости и свободы, ноги ступают по паркету мягко и уверенно, плечи расправлены, а в глазах мерцают вспышки камер. Нет, Хенке – не ловец лёгких денег и славы. Он просто любит свою работу, которая позволяет раствориться в море эйфории.

Музыка начинает надоедать, а ноги пошатываются от усталости. Хенрик продолжает шествовать по подиуму без остановки, полностью теряя счёт времени. Модели и фотографы давным-давно разошлись по домам, сразу после окончания рабочего дня, а Холм был готов просидеть здесь всю ночь, лишь бы не оставаться наедине с навязчивыми мыслями. Он обессилено опускается на край подиума, свесив ноги, и выключает музыку. В животе неприятно урчит, но чувство голода – это последнее, на что сейчас может обращать внимание Хенке. Парень нервно облизывает губу, вспоминая вкус вчерашнего поцелуя, и закрывает глаза. У Тарьея мягкие податливые губы с привкусом крепкого кофе и корицы. Горечь слёз ни капли не испортила их поцелуя. Первый поцелуй. Сладкий, желанный, жгучий. Холм до сих пор не может поверить в то, что Тарьей вчера признался ему в любви. Без принуждения, без чужой помощи, без колебаний. Тарьей Сандвик Му – застенчивый парень с одиночеством в изумрудных глазах – влюбился в него. Он – хрупкий ангел, полный тепла и любви, которого, как маленького ребёнка, боишься ранить взглядом или словом. Хенрик не верил, что Сандвик мог в него влюбиться.

– Что ты здесь делаешь? – в дверном проёме появляется Карл с синей папкой в руках, забитой бумагами. Он подозрительно смотрит на Хенрика, который скользит глазами по полу. Эггесбо замечает, что друг не в духе, и бросать его одного не собирается. Холма что-то тревожит, точнее кто-то. Карлу не трудно догадаться кто.

Хенрик поднимается на ноги и направляется к своему рюкзаку, который висит на спинке кресла в первом ряду. Он упрямо игнорирует изучающий взгляд друга, пересекая океан сокрушающих мыслей. Дышать становится трудно, будто неведомая сила затягивает его на дно. Холм молча считает вздохи, улавливая под рёбрами приглушённое сердцебиение. В пустой квартире от мучительных мыслей ему сбежать не удастся, но сейчас ему хочется сбежать от Карла. Хенке знает, что он так просто его не отпустит.

– Не игнорируй меня, – Карл настегает его возле двери, преграждая путь, и угрожающе скрещивает руки на груди. Эггесбо недовольно хмурится, а Хенрик будто смотрит в пустоту, не моргая. Никаких движений, никаких эмоций. Догадки Карла подтверждаются в одно мгновение – здесь замешан Тарьей. – Что опять случилось?

– С чего ты взял, что у меня что-то случилось? – раздражается Хенрик и окидывает Карла недоумевающим взглядом. Еггесбо знал, что его друг – талантливый актёр, но чтобы настолько. Смятение можно запросто уловить в его затруднённом дыхании, бегающих глазах. Холм пытается быть убедительным, но Карл, наверное, умеет читать по лицам.

– Рабочий день закончился два часа назад, а ты всё ещё здесь – это раз, – грозно сверкает глазами Карл, загибая пальцы. – Ты сидишь здесь совсем один – это два, – Эггесбо замечает, как нервно сглатывает Хенрик. Значит, он на правильном пути. – Ты уходишь от ответа и отводишь глаза – это три.

– Я просто устал, но у меня всё в порядке, – хмыкает Хенрик и поднимает на друга глаза, полные непонимания и горечи. Голубые искры сменяет ледяная тьма, затягивая глаза поволокой страха. Карл понимает, что Холм сражается с чувствами, которые не дают ему покоя, и хочет облегчить терзания лучшего друга. Раньше они всегда обсуждали проблемы друг друга, попутно напиваясь. Им становилось легче, не от алкоголя, конечно. Просто они, как верные друзья, могли вывернуть из сердца обиды и боль на стол, стирая её в пыль. Когда появился Тарьей, Холм изменился, как бы Эггесбо не пытался это отрицать.

– Отрицание проблемы – это четыре, – Карл подходит к другу и хлопает его по плечу, закрывая дверь прямо у него перед носом. Это ясный сигнал того, что Хенрику не удастся увильнуть от серьёзного разговора. Сердце, сжимающееся в груди ноющей болью, подсказывает, что он нуждается в этом разговоре. Эггесбо бывает полным засранцем, когда подтрунивает над ним, но друг он просто идеальный. Его советы никогда не оставались бесполезными.

Карл тащит Хенрика за собой вглубь зала и насильно усаживает в соседнее кресло. Холм с наигранным возмущением вздыхает, но уголки рта дёргаются в несмелой улыбке. Эггесбо толкает его локтём и требовательно заглядывает в глаза. Хенрик делает вид, что собирается с мыслями. Он не знает, с чего начать. Он не понимает причину томительной тревоги. Он не верит, что поцелуй был реальным. То, к чему они с Тарьеем шли три недели, произошло неосознанно и до безумия быстро. Хенрик хотел поцеловать Сандвика и видел, что тот хочет того не меньше. Тогда почему в груди зияет бездна страха, из которой он не находит выхода? Разве так должен чувствовать себя человек после поцелуя с тем, в кого по уши влюблён?

– Выкладывай, – заявляет Карл, откидываясь на спинку кресла. У него ладони чешутся от нетерпения, а в душе клубится туман подозрений. Хенрик не выглядит глубоко расстроенным, но его определено что-то беспокоит. Эггесбо готов вытягивать из Хенке слова клещами, потому что тот напряжённо молчит уже больше минуты.

– Я поцеловал Тарьея, – выпаливает на одном дыхании Хенрик и обречённо закрывает глаза. Острый ком обжигает горло языками пламени, а сердце с глухим звуком ударяется о грудную клетку. У Холма всё плывет перед глазами, а во рту по необъяснимой причине щекочет привкус корицы. Он кривится от собственных слов, будто только что вынес себе смертный приговор.

– Не слышу радости в голосе, – Карл изумлённо выгибает бровь и пробегает по лицу Хенрика искрометным взглядом. Ни одного намёка на улыбку. Ни одного проблеска восторга в голосе. У Эггесбо в горле першит от желания сказать другу пару ласковых, но он прячет морозное возмущение за натянутой улыбкой. Карл никогда бы не подумал, что любовь может превратить его лучшего друга в безвольного хлюпика, мнительного и потерянного.

Хенрик выходит на подиум, игнорируя недовольное сопение Карла. Ему не хочется слушать бессмысленные тирады, полные презрения и жалости. Не сейчас. Не тогда, когда сбивчивые мысли ураганом растекаются по подкорке сознания. Когда глубокая трясина сомнений поглощает каждый уголок души. Когда лихорадочная дрожь прошибает всё тело от мимолётного воспоминания о поцелуе. Холм двигается спиной к Карлу, но чувствует повисшие в воздухе электрические провода подозрений, которые покалывают в пальцах. Хенке задумчиво шагает по скользкому паркету, распутывая клубок страхов. Он боится, что поцеловал Тарьея? Нет, он боится недосказанности, залёгшей между ними непроглядной тьмой.

– Он признался мне в любви, – вздрагивает Хенрик и резко поворачивается к Карлу лицом. Его губы боязливо сжаты, а ресницы дрожат, как листья на ветру. Спину царапает табун мурашек, а перед глазами всплывает образ Тарьея. Такой родной, нежный, решительный. Холм никогда не видел Тарьея таким уверенным и смелым: он смог выдавить из себя самые важные слова. А Хенке не смог. Он чувствовал острую необходимость выплеснуть тягостные чувства, которые душат железной хваткой, прикоснуться к его бархатной коже, заглянуть в жасминово-зелёные глаза, в которых искрит любовь. Хенрик знал с самого начала, что его чувства взаимны.

– А ты что? – осторожно интересуется Карл. Спина Хенрика серой стеной леденеет перед его глазами, но Эггесбо не спешит идти по горячим следам. Холм взвинчен, будто на грани нервного срыва, и обезоружен дурными мыслями. Он слабо похож на счастливого влюблённого парня, у которого раньше горели глаза при случайном упоминании имени Тарьея. Медные тени под глазами и усталость, бледностью отпечатанная на лице. Любовь замурована под тканью горячего сердца.

– Я ничего не сказал, – Хенрик потупляет взгляд и ёрзает кроссовками по паркету. Его голос надламывается с каждым словом, но Карл смотрит на него с открытым замешательством. Он не верит собственным ушам, потому что ничего глупее в жизни не слышал. Человек, который сходит с ума из-за любви, не может выразить своих чувств. Звучит нелепо и подавляюще.

– Ты хочешь сказать, что Тарьей признался тебе в любви, а ты просто промолчал? – недовольно закатывает глаза Карл, ударяя себя по лбу толстой папкой с документами. Хенрик испуганно останавливается посреди подиума и затуманенными глазами смотрит на друга. Идея с поцелуем вдруг перестаёт казаться ему удачной. – Холм, ты идиот? Ты же любишь его.

– Да, и что теперь делать? – разводит руками Хенрик и спускается с подиума. Он не идёт, а шатается, как корабль во время шторма. Холм нервно водит пальцами по шее, чувствуя пульсирующую дробь сердца. Его опустошённый взгляд доводит до бешенства Эггесбо. Каким же беспомощным делает человека любовь. Это не награда свыше, а опасное оружие, которым можно убить самого себя.

– Просто пригласи Тарьея на ужин и поговорите нормально, – Карл кладёт ладонь на плечо Хенрику и мягко улыбается. Лёд в сердце Холма медленно тает, растекаясь шумными потоками по телу, а гримаса боли ускользает с бледного лица. Парень благодарно смотрит на Эггесбо, пожимая ему руку, и тянется в карман джинсовой куртки за телефоном. Карл расплывается в добродушно-хитрой улыбке, наблюдая за Хенриком, который с нетерпением набирает номер Тарьея. Любовь превращает взрослых самодостаточных людей в капризных детей, которые сами не понимают, чего хотят.

*****

– Не знал, что ты куришь, – Хенрик исподлобья смотрит на Тарьея, подгибая под себя ноги. Его солнечный мальчик сидит прямо перед ним на подоконнике и выпускает в полуоткрытое окно волну едкого дыма. Холм ненавидит сигареты и запах никотина, но Тарьеем, который курит, он готов любоваться вечно. То, как его тонкие губы обхватывают сигарету. То, как он искусно выпускает кольцами дым. То, как он сжимает в руках тлеющий окурок. Хенрик упоенно закусывает губу и отводит взгляд в сторону, встретившись с двумя застывшими изумрудами.

Холм не ожидал, что Тарьей согласится прийти к нему на ужин. Заявиться на ночь глядя к малознакомому парню домой – это не в его стиле. Но он превзошёл все ожидания Хенке – не просто согласился, а ещё и пришёл с бутылочкой вина. Сандвик отказался в этот вечер от серой толстовки и рваных джинсов, которые являются основой его повседневного гардероба. Хенрик прикусил себе язык, когда увидел на пороге квартиры такого нарядного Тарьея – фисташковая рубашка, черные обтягивающие брюки и идеально уложенные пшеничные волосы. Хоть Холм и привык видеть своего «друга» помятым, несобранным, с выбивающимися из-под красной бейсболки кудряшками, но таким элегантным он нравился ему ещё больше. Ужин обещал быть запоминающимся и атмосферным, но в какой-то момент что-то пошло не так. Изысканно-любезная улыбка на лице Сандвика растворилась в воздухе, как только парни сели за стол. Хенрик так долго провозился над запечённой рыбой, что грешным делом начал корить себя за плачевные навыки кулинара. Кислое лицо юного фотографа начало пугать Холма. Он пытался рассеять напряжение с помощью алкоголя, но блондин слишком мало пил. Когда Сандвик выудил из кармана пачку сигарет, Хенрик и вовсе потерял надежду.

– Вредная привычка, но я курю, только когда нервничаю, – смущённо отвечает Тарьей и делает очередную затяжку. Облако дыма застилает глаза Хенрика, но Сандвик чувствует, как его прожигают сапфировые омуты. Он жалит его сосредоточенным взглядом весь вечер, будто требует важного разговора, а единственное, на что сейчас способен Тарьей, – это молча курить и отгонять трусливые мысли. Они оба нуждаются в разговоре, потому что после вчерашнего поцелуя осталось слишком много слов, стеклянной крошкой засевших в голове.

– Почему ты нервничаешь сейчас? – незамысловатый вопрос ударяет в лицо Тарьею ударом молнии, но он лишь издаёт нервный смешок. Хенрик читает его, как открытую книгу, и даже если Сандвик попытается соврать, его вычислят за считанные секунды. В зелёных глазах написано гораздо больше, чем может представить Тарьей. Холм видит его замешательство и пытается быть вежливым: – Ужин не понравился?

– Нет, понравился, – выдыхает Тарьей и тушит окурок о подоконник. Сердце пропускает удар, потому что взгляд Хенрика медленно крошится, как лёд, рассыпается ошмётками страха и недоверия. Ладони потеют, покрываясь солёными капельками волнения, но Сандвик не хочет уходить от ответа. Холм дорог ему больше, чем кто-либо в этом городе, и он заслуживает знать всё до последней мелочи. – Я нервничаю, потому что ты… близко.

– Боже, ты просто невероятный, – горячая улыбка касается уголков губ Хенрика, и он накрывает подрагивающие пальцы Тарьея своей ладонью. Его мальчик застенчиво опускает глаза, и Холм окончательно теряет контроль над своим дыханием. Дышать становится так трудно, будто он бежит стометровку, а не просто держит своего парня за руку. Своего парня? Да, Сандвик закрепился в его сердце в таком статусе ещё вчера. На языке неугомонно крутилось трогательное слово «Мой». Блондин жаждал назвать Тарьея так хоть один раз, распробовать сладостный вкус этого слова на губах, почувствовать тепло, исходящее от него лучами солнца.

– Нет, я обычный, – робко твердит Тарьей. Он забывает абсолютно все слова, и голос предательски дрожит, потому что его руку сжимает тёплая ладонь. Сандвик знает, что у Хенрика такое же пламенное сердце. – К тому же, ты многого обо мне не знаешь.

– Я не хочу, чтобы ты возвращался в прошлое, – Хенрик говорит решительно, и Сандвик даже моргнуть не может. Низкий голос с пьянящей хрипотцой забирается под кожу, как крупицы мороза. Тарьей слышит своё грохочущее сердце, но смотрит только на Холма. Он готов тонуть в этих леденящих глазах всю оставшуюся жизнь, лишь бы искры счастья в них не угасали. – Сейчас ты здесь, со мной.

– Да, но я хочу, чтобы ты знал, – голос Тарьея не дрожит, не клокочет, не трещит. Он говорит спокойно и откровенно, и Холм не оставляет этот факт без внимания. Хенрик безошибочно угадывает, когда ему врут. Волшебная способность актёра? Может быть. Сейчас ему так уютно рядом с Сандвиком, который смотрит так нежно и хватко, будто боится утерять нужный момент. Ему так хочется рассказать о прошлом, о том, что его тревожит. Тарьей знает, что Хенрик всё поймёт и никогда не осудит. – Ты ведь слышал вчера мой разговор с мамой?

– Немного, – кивает Хенрик и бросает на Тарьея короткий взгляд. Льдинки обиды не видны в жасминово-зелёных глазах – лишь гладкое понимание и доверие. Холм не испытывает острой потребности погружаться в прошлое его мальчика. Ему просто нужен Сандвик, который будет держать его за руку и улыбаться. Если в прошлом Тарьей был измучен и разбит, то нужно выжигать его последствия, стирать все ниточки, связывающие с ним. Хенрик намерен сделать Сандвика счастливым, а для этого скелеты прошлого не нужны.

– Она просила меня возвращаться домой, – морщится Тарьей, опираясь на оконный откос. Он растерянно вертит в руках пачку сигарет, но закурить не решается. Нельзя слепо подчиняться слабостям, которые зажимают сердце в тиски. Хенрик осторожно поглаживает пальцы Тарьея и заглядывает в глаза. Сандвик не боится напряжённого взгляда, скользящему по его лицу, потому что понимает всё без слов. Химическая связь парней сильнее, чем может показаться на первый взгляд. Безумное желание быть рядом, граничащее с зависимостью. А можно зависеть от человека? Можно не дышать без него?

– А ты? – Хенрик побеждает страх и спрашивает таким тихим голосом, что у Тарьея мурашки рассыпаются по коже. Сандвик осознал, что не может вернуться домой, что не может приехать к родителям. Он не может бросить Хенрика ни при каких обстоятельствах. Плевать, что они знакомы три недели. Плевать, что их жизнь кишит дерьмом прошлого. Главное, что они понимают друг друга.

У Тарьея холодок пробегает по спине от тревожного взгляда Хенрика. Холм снимает маску с фальшивой улыбкой, обнажая настоящие эмоции. Он боится потерять Сандвика, как ночное небо боится лишиться звёздных хитросплетений, заполняющих его гладь. Он боится, что Тарьей оставит его. Испарится, как клубящийся в воздухе пар. Исчезнет, как солнце за линией горизонта. Растворится, как кристаллики сахара в чае. Хенрик не думал, что станет узником таких сильных чувств. Немая влюблённость перерастает в нечто иное. Только почему так быстро, чёрт возьми?

– А я не хочу. Они с отцом извинились, и я простил их, – Хенрик вслушивается в приглушённый голос Тарьея и снова начинает дышать. Тяжесть в груди сменяется пылающим теплом. В уголках души зарождается надежда, что Сандвик не уедет из-за него. Изумрудные глаза напротив не врут. – Но возвращаться всё равно не собираюсь.

– Они тебя чем-то обидели? – беспокоится Хенрик и вопросительно поднимает брови. Железный ком сдавливает горло, потому что он видит, как меняется в лице Тарьей. Не самая приятная тема для него. Холм видел его безутешные слёзы вчера, чувствовал его боль, пытался защитить. В такие тяжёлые моменты не нужны слова – только тёплые объятия. Только в крепких руках дорогого человека можно почувствовать себя в безопасности и отпустить мысли, отравляющие душу. Ты обязательно откроешься человеку, любовь которого прочувствуешь каждой клеточкой кожи.

– Понимаешь, у моих родителей слегка старомодные взгляды на… на жизнь, – сдавленно вздыхая, начинает Тарьей. В зелёных глазах темнеет боль, но пальцы Хенрика, накрывающие его ладонь, не дают сломаться. Они не дают провалиться в пропасть, с которой с трудом выбирался долго время. Сандвик выдавливает каждое слово, но не чувствует прежнего давления прошлого. Дышать гораздо легче, когда рядом Хенрик. – Они не могли смириться с тем, что… что я гей. Я собрал вещи и уехал.

– Ты ведь знал, что родители тебя всё равно примут и поддержат, пускай не сразу, – вкрадчиво протягивает Хенрик, будто теряясь в зыбучих песках своих мыслей. Он смотрит на Тарьея слишком настороженно, слишком растерянно, но выдавливает из себя злосчастный вопрос, который не даёт ему покоя: – Может, дело в другом, и ты сбежал из Бергена из-за парня?

– Вообще-то нет, мой бывший живёт здесь, в Осло, – на одном дыхании выпаливает Тарьей, пытаясь поймать взгляд Хенрика. Холм буравит глазами пол в поисках нужных слов, но чувствует лишь бурлящую кровь в жилах. Ревность здесь не к месту, но почему-то Хенке остро ощущает угрозу.

Хенрик слезает с подоконника, отряхиваясь от слов, которые запутывают его невидимой паутиной. Тарьей по-прежнему опирается спиной на откос и смотрит в окно. За стеклом виднеются огни ночного Осло. Густо-черный шёлк неба прожигают золотистые звёзды, сплетая хороводы вокруг луны. Сияющий диск привлекает внимание Сандвика и уводит от мучительной тишины. Холм подозрительно долго молчит, переваривает факты, которые не рассчитывал услышать. Под оковами грудной клетки качается усталое сердце, отбивая привычный ритм.

– После таких подробностей я просто обязан сказать то, что не сказал вчера, – резко выпаливает Хенрик и поворачивает лицо Тарьея к себе. Сандвик вздрагивает от обжигающего прикосновения, но переводит взгляд на Хенке. Сердце пластается под тонкой тканью рубашки, вырываясь наружу, но Тарьей лишь жадно ловит в глазах Холма надежду. Он боится только одного – свинцового выстрела жалости в душу. Тарьей хочет, чтобы его любили за то, какой он есть – без притворства и сочувствия.

– Хенрик, ты не должен… – шепчет Тарьей и опускает руку на плечо Хенрика. Его глаза удивительно ярко блестят, а сухой голос разбавляется протяжным вздохом. Он держится молодцом, запечатывая в горле ком душащих слёз, и пристально смотрит в глаза Холму. Сандвику не нужны красноречивые признания, потому что он не слепой. У Хенрика всё на лице написано.

– Нет, я хочу этого. Я хочу, чтобы ты не сомневался во мне и знал правду, – отрицательно качает головой Хенрик и сжимает в своих руках холодные ладони Тарьея. Воздуха катастрофически не хватает, а сердце ломится сквозь рёбра, как заключенный через решётку. Перед глазами расплывается лицо Сандвика, а в голове звенит симфония путаных мыслей. Хочется сказать слишком много, но главное он точно не забудет. – Я влюблён в тебя, Ти, с первого дня, когда увидел.