Текст книги "Знай, что я люблю тебя (СИ)"
Автор книги: Яна Мелевич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Глава 25 – В пропасти твоих воспоминаний
На центральное хабаровское кладбище можно было доехать на первом маршруте троллейбуса. День выдался мрачный, хмурое небо грозилось вот-вот сдобрить головы нерадивых прохожих неприятной моросью, а прохладный ветер пробирался под легкие куртки и ветровки, пробирая до самых костей. Пока ехали молча, Раиса долго не могла найти слова, чтобы сказать хоть что-то. Любая фраза, какие-нибудь поддерживающие предложения, способные вытянуть Ярослава из задумчивости, с которой он смотрел в окно, глядя на проносящийся мимо транспорт и дома, что они проезжали.
Ничего. В голове пустота, на душе тоска, а в руках букет из роз в количестве равном 24 штукам.
Время для посещения не самое лучшее: после обеда. Ближе к вечеру, они могли попросту не сразу найти могилу Марселя Суздальского, получив информацию от ритуальной службы при городском морге. Как, когда Ярослав успел обсудить с ними этот вопрос – девушка не знала. Да и не очень хотелось, учитывая все обстоятельства. Наверняка задавались вопросом о беспечности единственного сына мужчины, не пожелавшего похоронить его с достоинством и предоставив это на поруки государства.
– Говорят, у вас куча творческих людей похоронено, – подала голос, стараясь не думать о том, как все пройдет дальше.
– Погибшие в Чечне, разбившиеся на самолетах, умершие при исполнении, расстрелянный по приказу НКВД Задверняк. Куча всего, – отозвался Ярик, не отрываясь взгляда от улиц за окном, пожимая плечами. Немного сжала пальцы, слыша тихое шуршание крафт-бумаги, вздыхая едва слышно.
– Думаешь она придет? – вновь задала вопрос. Внимательно глядя на красивый профиль, пока он не повернулся. Горько усмехаясь.
– Придет. Потому что нам всем есть что ему сказать.
Первой их встретила белая небольшая часовня, располагающаяся у самых ворот кладбища. Дальше план-схема, показывающая разделение огромной территории на сектора: кладбище хабаровчан, мусульманский сектор, небольшой участок, выделенный под японские захоронения. У самой часовни в серой куртке, прижимая к груди несколько гвоздик стояла Инга. Ее взгляд, устремленный на крест в куполе был рассеян и немного печален. Она перекрестилась, поправляя на голове коричневый платок, обернувшись в тот момент, когда они почти подошли. Словно почувствовала, слабо улыбнувшись Ярику. Но не делая попыток подойти.
– Здравствуй, Ярослав, – тихий голос, от которого сердце сжалось у Раи, при виде этой несчастной женщины. Будто с того момента. Как они виделись в последний раз она стала еще печальнее и старше на десяток лет, теряя последние силы, практически прекратив цепляться за собственную жизнь.
– Здравствуй… – начал Тасманов, но запнулся. Так и не сказав заветного слова «мама» в ответ получив устремленный на асфальт взгляд.
– Пойдемте? – выдохнула Раиса, облизнув пересохшие губы, бросив взгляд на небо с которого упала мокрая капля прямо на щеку. – Кажется, начинается дождь.
– Да, верно, – спохватилась Инга, засуетившись, едва не выронив гвоздики, судорожно пытаясь удержать их и большой коричневый баул, являющийся по недоразумению сумкой. – Я на всякий случай взяла тряпочку. От грязи там протереть, печенье… – она запнулась, поймав на себе похожий на ее собственный взгляд голубых глаз, прошептав:
– Прости.
Тасманов ничего не ответил, молча шагнув к воротам, забирая у Раисы букет и протянул руку матери, заметив мелькнувшее на лице удивление.
– Сумка, – произнес четко. – Она тяжелая, давай понесу.
Передала почти не раздумывая, позволяя идти первым, здороваясь с похмельным сторожем у сторожки, мутным взглядом, окинувшим троицу, остановившего маслянной взгляд на ногах Кошкиной.
– Ик… пара часов до закрытия. Поторопитесь, я вас там искать не буду. Ворота закрою и усе, – буркнул, скрывая обратно в небольшом деревянном здании, захлопнув за собой дверь. На территории их первым делом встретили могилы поэтов Виктора Еращенко и Петра Комарова, писателя Всеволода Иванова, художника Даниила Шофмана и композитора Юрия Владимирова. Братские могилы, поросшие маленькими молодыми деревцами с увековеченными навек именами тех, кто отправился в мир иной. Тропинки и дорожки, ведущие к выточенным из камня лицам многих творческих людей, поселившихся в зарослях молодых березок да колючих кустов, едва начинающих распускать молодые зеленые листья. Здесь даже воздух был иным, сама атмосфера покоя, редкие едва слышимые голоса бродящих людей, приехавших помянуть родственников, друзей и близких.
Они двигались вглубь мимо семейного захоронения директора Дальневосточного художественного музея с его супругой через многочисленные могилы, ухоженные и не очень. Как, к примеру, завалившийся памятник писателя Владимира Русскова, повредившего ограду рядом с небольшим каменным крестом с едва стершейся надписью: «Чинарева Тамара Владимировна. 1949-1997».
– Кажется, сюда, – отозвался Ярик. Впервые подав голос за эти тридцать минут, что они плутали по многочисленным дорожкам да тропам, забредая все дальше в царство некоторого запустения и уныния. Он ориентировался на нарисованную на листке карту, ища нужное место. Они бы еще долго бродили, если бы вдруг основная дорога ведущая по сектору не уперлась в стену спецкомбината, а, узкая тропинка вывела к другим захоронениям, расположенным вдоль кирпичной стены. Здесь, под небольшим железным памятником без каких-либо украшенный, уже изрядно покрывшимся местами коррозией, встретил свое последнее пристанище Суздальский Марсель Георгиевич. Судя по годам, он умер довольно рано – всего лишь 47 лет. Ни слов о памяти, ни цветов, ни ограды. Только пожухлая прошлогодняя трава, сорняки и просевшая немного неухоженная могила.
Раиса озадаченно наклонила голову, оглядывая, пытаясь среди покосившихся оград да парочки похожих памятников отыскать хоть какое-нибудь место, дабы присесть, однако Ярослав уже опустился на корточки. Стянув перчатку и коснувшись оплетающих памятник сорняков, принялся выдирать их, пока обе женщины стояли рядом. Они молчали, он тоже, а атмосфера вокруг становилась все более гнетущей вместе с портящейся погодой.
– Я пройдусь немного, ладно? – решилась Раиса, зябко поежившись, посмотрев на смотрящего на памятник Ярослава.
– Недалеко, – отозвался, подняв на нее взгляд и девушка, кивнув, шагнула в сторону, оглянувшись лишь тогда, когда оказалась достаточно далеко, чтобы видеть, но не слышать. Иногда такие разговоры касались лишь двоих, как сейчас. Потом они обязательно поговорит, но в данной момент Тасманов должен был сделать это без нее.
– Наверное, стоило бы поменять памятник, – первым нарушил тишину Ярик, отряхнув руки от земли с травой, продолжая смотреть на выбитое имя с немного стершейся краской. – Ограду сделать, могилу поднять. Проседает.
Продолжал говорить, не ощущая ничего, словно обсуждал список покупок на день. Ни ненависти, ни боли, ни страданий. Слышал где-то на задворках злобный голос отца, но с полным равнодушием воспринимал. Будто в какой-то момент захлопнул двери перед ним, продолжая видеть, но не слышать. Даже не сразу ощутил осторожно легшую ему на плечо хрупкую ладонь, а затем тихий едва слышимый всхлип.
– Я очень виновата перед тобой, – она говорила с трудом, а он замолчал, слушая ровное биение своего сердца, непроизвольно вновь потянувшись к траве.
Возможно и виновата, однако ничего не изменится теперь. И с этим им придется как-то жить.
Инга глубоко вздохнула, словно пытаясь усмирить рвущуюся наружу истерику, садясь рядом на землю. Хотел возразить, но она лишь мутным взором посмотрела вперед, устраиваясь на холодной земле, не обращая внимания ни на неприятную морось, ни на грязь, которая уже налипла на ее куртку.
– Знаешь, твоя бабушка, моя мама, была из тех, кто всегда терпел, – начала тихо, сплетая в замок пальцы с короткими, но совершенно неухоженными ногтями. Бросил взгляд на материнские руки, покрасневшие от холода без перчаток и невольно опустился рядом, прислушиваясь к каждому ее слову.
– Всегда говорила: терпи дочь, без мужика в доме худо, – вздохнула Инга, качая головой. – Отец бил нас регулярно, я в конце концов так устала от этой жизни, что из дома ушла жить к твоему отцу в семнадцать лет едва окончив школу. Молодая была. Влюбленная. Мне Марсель казался чем-то вроде романтичного принца из русской сказки, спавшего царевну из лап чудовища. Да только от одного чудовища к другому в реальной жизни попадают такие дуры, как твоя мать, Ярик, – она замолчала на некоторое время, пока Тасманов не потянулся к сумке, доставая оттуда стаканчики, термос и даже контейнер с бутербродами да кусочками яблочного пирога, удивленно приподняв брови.
– Я не забыла, Ярик, – она слабо улыбнулась, заметив выражение его лица, оглянувшись в сторону Раисы, стоящей чуть дальше.
– Я научился его готовить, но у меня все равно он разваливается, – пробурчал, крикнув своей девушке:
– Рысенок, хватит мерзнуть, иди сюда!
Она говорила, что он родился в Сочельник, потому что судьба хотя бы раз должна была преподнести ей чудо. И долго плакала, боясь отпустить маленькое тельце, прижимая к себе, пока грозная медсестра не приказала с силой отбирая новорожденного Ярослава.
– Ему нравилось бить меня в живот и по лицу, – рассеянно проговорила, заставив Раю сжать с силой пластиковый стаканчик. Впервые в жизни девушка ощутила дикую ненависть к человеку, которого даже никогда не знала, сидя там, в объятиях Ярослава, согревая от тепла его рук и слушая каждое слово. От таких историй волосы дыбом встают, стоит их услышать по телевизору или прочесть в интернете, но никогда не думаешь, что с ними можно столкнуться в реальности, глядя в глаза жертве, с дрожью в голосе рассказывающей о многолетних издевательствах.
– Я убегала – он находил. Притаскивал домой, избивал и называл порочной. Считал все беды из-за моей красоты. Здесь, – коснулась пальцем брови, показывая маленький белый шрам в том месте, где неровно срастались волоски. Подушечками провела по носу с заметной горбинкой. – Сломанный нос, выбитая челюсть, – пальцы легли на щеку, затем выше, стягивая платок, приподнимая светлые волосы, скрывающие шрам от виска до уха.
– «Слишком красива, чтобы жить счастливо», – процитировала его слова, повернувшись к Ярику и услышав в ответ:
– «Больно смазлив, чтобы являться мальчишкой», – усмехнулся Тасманов. Рая хмурилась, кусая губу, сжимая пальцы Ярослава, стараясь дышать ровно. Не поддаваться внутренним эмоциям, кипящим будто в котле под крышкой, грозясь вот-вот выплеснуться наружу.
– Почему не пошли в милицию? – спросила, затем сама же мысленно ударила себя за глупость. Кто бы в то время стал разбираться таким? А уж в грянувшие девяностые подавно. И солеными дорожками, текущими непроизвольно из глаз, Инга подтвердила ее мысли.
– Я забеременела и забыла, что такое белый свет. Дома, в заперта, но он хотя бы не поднимал руку. Считай счастливые годы, где-то в глубине надеялась, что может он осознал все, – прошептала, пряча лицо в ладонях.
Никому не было дела, у всех свои заботы. «Моя хата с краю» – кто захочет вмешиваться в чужую семью. Ведь «она сама виновата» – рассуждал каждый. Знакомые и родня с ее стороны твердили терпеть, ведь времена тяжелые. С его – молчать, ведь он содержит их с маленьким ребенком, тяжело трудясь на двух работах. Да и вообще, может не ребенок Марселя, больно красив, не похож, из маленького недоношенного младенца превращался в настоящего красавца, вызывая сомнения в генетическом родстве у всех, особенно, у матери Марселя.
– Что-то мало на сына моего похож, – твердила Антонина Николаевна, поджимая губы.
Ярослав рассмеялся, вспоминая редкие встречи с единственной бабушкой, оставшейся к тому времени в живых, когда он подрос. Кажется, Антонина всегда его ненавидела, правда не очень понятно за что. Впрочем, вряд ли эта сухопарая худая злобная женщина вообще любила хоть кого-то, кроме себя. Даже собственного сына вычеркнула из жизни после того, как он пристрастился к крепким спиртным напиткам.
– Марселя раздражало все. Любая мелочь выводила из себя. Не вытерла пыль? Удар. Не вовремя подошла? Удар. Слишком долго подала чай? Удар, – повторяла из раза в раз одно слово, невольно вздрагивая. Пальцы стали красными, а она не чувствовала. Лишь стоило большой мужской ладони лечь на ледяные руки, вздрогнула, вдруг осознавая, что это не ее бесконечный кошмар. А реальность, где чудовища больше нет. Оно ушло. Умерло, исчезнув под грудой земли и больше никогда никому не сделает больно.
– Хочу знать одно, – вдруг спросил Ярик, крепко стискивая ее руку в своей, но не до боли, лишь согревая, смотря прямо в лицо женщине. – Почему?
Она сглотнула, на секунду отведя взгляд, а затем вновь посмотрела на него, произнеся слова, от которых кровь в жилах Раисы буквально застыла:
– Потому что я боялась, что убью тебя.
Глава 26 – Когда погасли огни
Люди самоуверенно утверждают: депрессия возникает от безделья. Вроде как, просто стоит побольше работать да поменьше ерундой маяться. Тогда времени на самокопание не будет. А еще говорят: не бывает послеродовой депрессии. Бабушкины сказки. Глупости. Не может женщин возненавидеть своего ребёнка до такой степени, что хочет его убить.
Сломленные люди, как поломанные игрушки – не нужны никому.
Ежегодная статистика спорила до хрипа в голосе психологов и психиатров. Женщины выпрыгивали с младенцами из окна. Выбрасывали их в мусорку, убивала, пряча труп. Гибли сами и тащили за собой детей в преисподнюю, где для них по велению Библии был установлен самый жаркий котел. Ведь никто не думал, сколько отведено на каждого человека испытаний, пока не сработает спусковой крючок, запускающий режим самоуничтожения.
От этого не застрахован никто, однако все предпочитали закрывать глаза. Общество твердило, что такие люди слабы. Не надо было жалеть, не стоило помогать. Каждый считал себя сильнее, с презрением оглядываясь на жертву, готовый ткнуть в нее пальцем, плюнуть, не считая нужным хотя бы понять.
Узнать, услышать, задвинуть подальше все мысли о том, что с ним такого точно случится не могло.
Ярослав знал об этом состоянии не понаслышке. И слушая собственную мать, видел себя в ее лице, осознавая глубину несчастья этой женщины. Так никогда и не узнавшей, что можно быть счастливой.
– С каждым днем все чаще слышала голос в голове, будто твой отец в сотый раз повторял, что ты источник проблем, – шептала, раскачиваясь из стороны в стороны, сдавленно выдыхая, будучи на грани истерики. – Очнулась стоя над твоей кроватью с подушкой в руках, среди ночи. Не помня, как вышла, зачем и почему. Что пыталась сделать, лишь голоса говорили: давай, закончи. А после прекрати свое жалкое существование! Ты не достойна жизни, это ты во всем виновата!
Сорвалась на крик, сотрясаясь рыданиями. Ярослав ощутил, как сжалось все внутри, выкручивая наружу спрятанные в темных шкафах эмоции. Осторожно отпустил Раису, почувствовав ее толчок и поддавшись порыву обняв Ингу, крепко прижимая к себе. Позволяя заливать горючими горькими слезами свою куртку, укачивая словно ребенка.
Это оказалось очень болезненно – видеть и слышать правду. Настолько, что дышалось с трудом, а глаза обжигал ледяной ветер, срываясь сверкающие капли, затаившиеся под мелким дождем. Коснулся светлой макушки губами, прикрывая глаза, тихо шепча в ответ:
– Ты никогда ни в чем не была виновата. Никогда.
И сам в это верил, отпуская обиду, позволяя ей раствориться в воздухе, наполненном запахом влажной земли. Там на кладбище под усилившимся дождем на влажной земле между ними тремя осталось много сказанного. О том, как Инга пыталась лечиться, судорожно пытаясь вернуть сознание, как думала, что, оставляя сына с отцом, который до ее ухода никогда не поднимал на Ярослава руку, делает лучше. Выбирает меньшее зло из возможных. Глупая вера, что именно она была источником проблем не дала увидеть всю картину.
Глотая слезы Инга слушала о самом большом зле, которое когда-то повстречала, надеясь убежать из Ада. Ежедневные побои, бесконечные любовницы, мачехи, одна из которых проявляла совсем нематеринские чувства. Первая учительница, а с ней ненависть к себе самому. К отражению в зеркале, к тому, кому каждая из них шептала: «я люблю тебя». Одна фраза из трех слов, разрушившая до основания личность человека, разучившегося любить до одной единственной встречи.
Они распрощались с Марселем поздно вечером. На улице становилось совсем темно, вдалеке зажигались огни, а Инга с Раисой двинулись к выходу, оставив Ярослава у могилы, давая ему время. То, о котором он попросил лично.
Наклонившись, поправил разложенные на могиле букеты, выдохнув:
– В каком бы ты сейчас не был месте, отец, хочу, чтобы ты знал: я прощаю тебя. За все. За каждый удар, слово, боль, что причинил. Забирай это и уходи из моей жизни. В ней для тебя больше нет места.
Оставил позади человека, всю жизнь сопровождавшего даже после смерти. Больше не было голоса, не слышался презрительный смех. Осталась одинокая могила, постепенно уходящая в землю, скрываясь с людских глаз.
За воротами их уже ждало такси и недовольный сторож. Пришлось подкинуть денег, дабы не ворчал, скользнув в теплый салон к двум прижавшимся друг к другу женщинам. Обернулся назад, посмотрев на лица, затем к водителю, уточнившему адрес:
– На Карла-Маркса 83?
Квартира его матери, а в ее глазах надежда.
– Да, – коротко ответил, заметив легкую улыбку на губах Раисы. Для нее весь день, как один сплошной поход в зазеркалье. Мир, где нет любящего отца с матерью да целой бригады полицейских, готовых встать на защиту девичьей чести. Подполковник Кошкин никогда не посмел бы словом или делом оскорбить своих жену с дочерью. Это Ярослав понял давно и сразу. В тот момент, когда увидел в первый раз в квартире Раисы, когда на новогодних праздниках сидел напротив. Слушая ехидные шуточки про «выхухоля белобрысого обыкновенного», а после вымаливал на коленях второй шанс на собственное счастье.
Эта семья была другой. Рая была другая. И любовь ее тоже была совсем не той, которую он видел и чувствовал раньше.
– У меня немного не прибрано, – смущенно произнесла Инга, стоило им войти в уютную двухкомнатную квартиру. Несмотря на такую несовременную, невесть откуда взявшуюся одежду, дома у нее по-домашнему тепло. Стены украшены картинами, демонстрирующими прекрасную природу края, кое-где сувениры, сделанные своими руками. На стареньком раскладном диване в гостиной – плед, сшитый собственноручно из лоскутков теплой ткань в удивительную вещь. Шторы, подушки, накидки – все украшало самую обычную мебель, стены и шкафы. Рая с осторожностью прошла внутрь, повесив влажную куртку на крючок, разглядывая коллекцию живописи на стене вдоль всего коридора.
– Так вот откуда этот талант, – улыбнулась невольно, покосившись в сторону Ярослава, вставшего рядом и сунувшего руки в карманы.
– У меня так не получается, я больше по фотографии, – рассеяно ответил, слыша, как гремит его мать чашками на кухне, ставя чайник, дабы они могли согреться после того, как изрядно промерзли на кладбище.
– Но ты на нее очень похож. Во всем, – затаив дыхание произнесла, ощущая горечь на языке. – От характера до внешности.
– Ну, я ведь ее сын, верно? – улыбнулся хитро, подмигнув в ответ, скользнув рукой по талии, разворачивая к себе лицом девушку, замечая грусть в синих глазах и с удивлением провел костяшками пальцев по бархатистой коже щеки. – Ты чего?
– Все думаю, – тихо ответила, немного помолчав, затем поднимая на него взгляд, наполненный виной. – Не будь я такой упрямой дурой, не расстались бы мы тогда? Если бы знала правду о том, что значит фраза: «я люблю тебя» для тебя лично, никогда не просила произнести ее.
Опустила снова голову, ощущая разъедающее чувство вины, поражающее органы. Оно бежало по венам, лишний раз, заставляя, страдать от яда, отравляющего мысли. Она сама все разрушила своей инициативой, пыталась сделать как лучше, но вышло шиворот-навыворот. Ведь Ярослав никогда не просил лезть в его жизнь, копаться в грязном белье. Надо было лишь любить, а не пытаться изменить человека. Жаль осознала она это слишком поздно.
– У тебя, Рысенок, удивительная способность, – услышала голос на ушко, почувствовав, как он разворачивает ее спиной к себе, прижимая к груди и обнимая крепко.
– Какая? – затаила дыхание, чувствуя сколь сильно бьется собственное сердце, готовое выпрыгнуть из груди. Тихий смех Тасманова заставил вздрогнуть, разгоняя начинающую подступать болезненные воспоминания, заставляя еще больше удивляться его реакции.
– Ты настолько честная, что даже врать не умеешь. И до отчаяния справедливая, порой настолько, что винишь себя там, где виноватой априори быть не можешь, – хмыкнул, прижимаясь губами к ее уху, зарываясь носом в мягких темных волосах.
– Я люблю тебя, – прошептал, вызывая сотню мурашек по коже, цепляя словами каждую клетку внутри, проникая глубже, навсегда оставаясь с ней единым целым без возможности исчезнуть. – И в нашей истории был лишь один идиот и всю свою жизнь он будет заглаживать свою вину перед тобой. Всегда, до последнего вздоха.
Она резко развернулась, обхватывая шею мужчины руками, притягивая к себе, впиваясь поцелуем в его губы. На этот раз лишь ее инициатива, а он просто следовал за ней, скользя ладонями по спине, прижимая крепче, обхватив ладонями лицо и забываясь. Никакие сталкеры, отец, бывшие женщины Ярослава – никто во всем мире не смог бы разлучить их. Это они мысленно пообещали друг другу, сократив пространство вокруг себя лишь до того пяточка на линолеуме, на котором стояли вдвоем.
– Кстати, ты так и не сказал правду. Откуда фамилия Тасманов? Ясно же, что она у тебя не от бабушек, – задала вопрос Раиса чуть позже, помешивая сахар в чае и переглядываясь с озадаченной Ингой, сидя рядом с ней за столом на небольшой кухне.
– Ну-у-у… – потянул Ярик, опуская взгляд на яблочный пирог, ковыряясь вилкой в тарелке. – Понимаешь… я в детстве очень любил один мультик… – она вскинула брови, обхватив кружку руками, пока Тасманов морщил нос, ёрзая на столе.
– Мультик? – переспросила Рая, услышав вдруг хохот Инги, вытирающей слезы с уголков глаз.
– Тасманский дьявол по имени Таз* из мультика, – затряслась женщина, – вот откуда эта фамилия!
– Ну так, зато как в тему, верно? – мурлыкнул Ярослав, сунув в рот ложку, пожимая плечами.
Справочная информация*:
Тасманский дьявол (англ. Tasmanian Devil), или сокращённо Таз (англ. Taz) – персонаж мультфильмов Warner Bros. из команды Looney Tunes. Впервые на экранах появился в 1954 году, но спустя 10 лет исчез из показа. Новая волна популярности оживила его в начале 1990-х годов, когда стартовало его собственное анимационное шоу, в котором были освещены его семья (родители, брат, сестра) и работа. Там же зрителям было рассказано о его увлечениях (например, собирать пробки).
С 1954 по 1989 годы Тасманского дьявола озвучивал Мел Бланк. Персонаж выделяется своими постоянными визгами, рычанием и сумбурной, неразборчивой речью. Также ему свойственны большой аппетит и всеядность, из-за которых и разворачиваются основные его приключения.
Краткое описание:
Самого дикого подростка к югу от Экватора зовут Таз. И он – тасманский дьявол! А это значит, что он готов съесть все, до чего дотянется, и тусоваться столько, насколько хватит сил. Он собирает крышечки от бутылок и журналы комиксов, дружит с собакой динго, шакалом, любознательными крокодилами и птичкой киви, которая еще более тупая, чем он сам.
