Текст книги "Как это было"
Автор книги: Ян Ларри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
Интересное письмо
На другой день Юся Каменный стоял на берегу озера, внимательно его осматривая и наблюдая за его ровной поверхностью. Внимание Юси привлекал небольшой, зеленый островок с двумя чахлыми березами посередине. Островок был отделен от берега проливчиком, шириною в пять-шесть метров. У берега было неглубоко. С берега можно было видеть дно, покрытое мелкой галькой.
– О чем задумался, детина? – хлопнул Юсю по плечу Рябцев.
– Насчет островка, – сказал Юся, – думаю, хорошо бы кроликов определить туда. Сегодня утром засыпали мы корм кроликам, так ходы заприметили под плетенем, а кое-где и плетень прогрызен слегка… Думаю, улепетнут наши кролики, ежели мы их в загоне держать будем.
– Стало-быть на остров хочешь переправить их?
– А плохо разве?
Предложение Юси сообщили всем. Против этого предложение не раздалось ни одного голоса. Особенно горячо поддержали Юсю ребята, которые уже два дня с беспокойством наблюдали за кроликами, пытающимися удрать из загона.
До полдня приготовляли кроликам новое жилье. На самом высоком месте островка поставили клетки, вокруг клеток понатыкали веток с таким расчетом, чтобы они давали тень. Потом в корзинах перетащили кроликов на островок и выпустили их на волю.
Перед обедом купались. Никешка на потеху ребят делал в воде «свечки», плыл «пароходом», изображал лешего и, весело отряхиваясь, хохотал:
– Жрать нечего, да жить весело! Эх, ходи-крути!
Ели уху и кулеш, после чего курильщики забрались на топчаны и, покуривая цыгарки и трубки, смотрели вверх, на просвечивающееся сквозь решетчатый потолок голубое небо.
– От того казак и гладок, что поел да на бок, – шутил Никешка, потягивая трубочку.
– Пожди, – засмеялся Миша Бондарь, – это завсегда так на новоселье-то. Федоров приедет, посмотрим чего запоешь.
– А что – Федоров? Земли ить не привезет в кармане.
– А кролики? Гуси?
– Э, за ними небольшой уход потребуется… Землицы бы! Землица она бы задала работы…
* * *
Однажды вечером, когда все сидели у костра, переворачивая в горячей золе картошку, на озере уныло запели уключины и под веслами заплескалась вода.
Кто бы это мог в такой час?
Ребята вскочили с мест.
– Наша лодка, – сказал Мишка, всматриваясь в темноту, – вроде бы батька едет.
– Ну, гляди теперь, ребята, в оба! – постращал Никешка. – Отец-то, чать, драть вас едет…
Все с любопытством глядели на батьку Мишки и Кости, который стоя в лодке быстро гнал ее одним веслом к берегу.
– Здравствуйте, – сказал батька, выскакивая из лодки.
– Здравствуй, коли не шутишь! Присаживайся, гостем будешь.
– Шинпанским угостили бы, да ключ от погреба за роялю упал.
Все захохотали.
– Ох, вострый этот Никешка! Мертвого рассмешит!
Батька смеялся до слез. А потом вытер корявым пальцем слезинки с глаз и сказал:
– Кулачье-то наше с ума спятило.
– А что?
– Да разошлись-то вы все… Время – самый посев, а тут такое дело… Беда! Федорову грозятся ребра поломать… Силантий седни жену в соседнюю деревню послал, чтоб значит, батрака нанять, а сам в поле поехал.
– Силантий?
– Ну ж, занятная штука…
– А вы что ж, – осмотрелся по сторонам батька, – и шалаши здесь построили? Не у Федорова разве будете жить?
– Ни… Негде там всем… Это одно, а другое то, что здесь будет все наше обзаведение, да и земля – вот она… Под боком лежит…
– Федоров свою избу под чего-то такое нужное хочет приспособить…
– Сушильню там сделаем…
– Однако, – неодобрительно покачал головой батька, – а вы что ж: лежите, да покуриваете?
– А ты присоединяйся к нам, ложись рядышком, – засмеялся Никешка.
– Шуткует он, – сказал Кузя, – с кроликами возились да обедали сейчас. Вот и отдыхаем!
– Ну, ну!
Батька поглядел на ребят:
– Ева, какие енералы!..
– А тебе что, жалко? – вступился Никешка за ребят, – пущай себе живут на свежем воздухе… Буржуи деньги за это платят, а мы их бесплатно пользуем воздухом.
Все засмеялись.
– Ну, вострый чорт!
– Ох, уж этот Никешка. Язык у него, будто шило, так и колет, так и колет.
Батька ухмыльнулся:
– Весело живете!
– Капиталов нет, сторожить нечего, оттого и веселы! – сказал Юся.
– Ну, ну.
– Это верно! – подхватил Никешка, – у нашего брата такая уже планида. Веселись себе, да поменьше думай.
– Ой ли? – снова усмехнулся батька, – стало быть и за дело взялись ради смеха?
– Слушай ты его! – рассердился Кузя. – он тебе наговорит.
Батька сидел посмеиваясь, а потом приподнялся с земли, вынул из кармана примятое письмо и подал его Мишке.
– Из городу привезли!
Письмо было вскрыто:
– Думали с матерью деньги в нем, а тут каракули-маракули. Соседу хотели дать прочесть, да ить ты сам грамотный. Читай-ка.
Мишка развернул письмо и, спотыкаясь на каждом слове, прочитал:
«Дорогие товарищи, Миша и Костя!
Наш папа жил в вашей деревне летом и рассказывал, как вы живете и как нет вас даже пионерского отряда. Об этом мы узнали недавно, потому что лето мы провели в лагерях, а всю осень и зиму наш папа был в командировке. Очень жалеем, что не могли узнать об этом раньше. Но лучше поздно, чем никогда. Напишите нам, как вы живете и какие есть у вас книжки и есть ли пионерский отряд и комсомольцы. Как работает ваш радиоприемник…»
– О! – вспомнил Мишка, – радио-то сюда перетащить надо…
– Да ты читай, – сказал батька, – посмотри нет ли чего на счет денег. Может деньги обещают прислать…
– За что? – удивился Мишка.
– А так просто. Теперь, говорят, в городе страсть сколько этих чудаков.
Мишка посмотрел на письмо и сказал:
– Нет. Про деньги ничего тут не написано.
– А-а! – разочаровано протянул батька, – ну тогда я пошел. А вы домой не очень торопитесь. На картошке сидим.
Батька ушел. Мишка собрал ребят и прочитал им письмо.
Подумав немного, ребята сообща написали такой ответ:
«Дорогие товарищи, Кир и Владик!
Письмо мы ваше получили и все находимся в добром здоровии, чего и вам желаем. А еще кланяются вам Катька, еще кланяется Пашка, Семка, Коська и я, и еще кланяется Васька и Петька. Пионеров у нас тут нет и комсомольцев нет. Один мордобой по праздникам бывает. И еще сообщаем, что мы очень здорово голодали в эту зиму. Власть нам помогла хлебом, но сейчас уже съели. А мы теперь сделали артель. К Федорову, который с нами разводит кроликов и гусей, собрались батраки и он всем объяснил, как через артель можно дойти до такой жизни, где люди живут в дворцах и все чистые и на обед завсегда щи с мясом, а каша обязательно с маслом, и у всех есть сапоги и штаны. Многие не верили, что может быть такая прекрасная жизнь, и остались у своих кулаков, но шестеро живут теперь артельно. Сейчас мы разводим кроликов и гусей, и ничего нас еще нет, кроме шалаша, а на обед кулеш и рыба. Но вы не думайте худого про нас. Если нет у нас сейчас ничего, так это с того, что мы еще и работать не начали. Насчет книжек хорошо бы такую, где большими буквами описано как ходить за кроликами и за гусями, чтобы давали они больше пользы».
Письмо было прочитано всем и заслужило всеобщее одобрение. Никешка поинтересовался узнать, кто такой папаша этих ребят, а когда Миша сказал, что отец этих ребят – очкастый, Никешка подмигнул смешливо глазом и с дымом выпустил.
Дорогие товарищи, Миша и Костя!
– Ну, и выходит, что над вами очкастики шефство теперь взяли. Мармеладу теперь пришлют. Это уж беспременно… Был я еще когда в царской армии при Керенском, так помню – барыни брали шефство. Письма были. Дескать, дорогой солдатик, посылаем тебе карамельку и желаем успеха… Баловство все это.
– Ребячье шефство это пустое конешно, – сказал Рябцев, – однако работал я в прошлом году вест за двести отсюда, так там мужики устроили машинное товарищество. Устроить-то устроили, да только того нет, сего нет, да и деньжат нехватает. Вот тут-то и пригодилось шефство. Завод один за деревню взялся, и деньгами помощь оказывали и ремонтировать машины приезжали… Ух, пошла деревня вверх.
– Чего ж ты ушел оттуда?
– Местность не понравилась мне. Болото кругом. Тоска смертная. Ну, и ушел. А так ничего было. С комсомольцем одним, который приезжал шеф тоже, значит подружился я в ту пору крепко. А он по механике был спецом. Ты, грит, Рябцов, оставайся. Трактористом будешь. Однако очень места там гиблые. Сердце гниет, как смотришь. Ну, и ушел оттуда.
Чудесное превращение людей в лошадей
Надел Федорова был равен двум с половиной десятинам. Земли как будто и не много, однако запахать такую площадь без лошади было довольно трудно.
Кузя долгое время бродил по наделу, ковырял землю палкой, а когда вернулся в шалаш сказал:
– Да он не трогал ее два года! Попробуй-ка разодрать землицу.
– Зато урожай даст хороший после такого отдыха, – утешал Пронин.
Никешка засмеялся.
– Ты сначала запаши, там и урожай снимай. Урожай-то должон быть хорошим, да вить…
– Да ну тебя! – рассердился Юся Каменный. Толком надо говорить!
– А толк один – пахать надо?
– Пахать не штука, было бы чем!
– А чорт! – выругался Юся, – да что это в самом деле? Будто адиеты стоим, да рассусоливаемся. Чем, чем!? Лопатами перетряхнем – вот чем!
– Напашешь, пожалуй!
– Сколь-нибудь да сделаем!
– Говори, не говори, а от лопаты не уйдешь!
После горячих, но бесплодных споров решено было поднимать землю вручную.
– Ни черта больше не придумаешь! – сказал Юся.
С лопатами в руках двинулись к Федоровскому наделу и молча приступили к работе, взрывая землю и разбивая черенками комья. Проработав час, Юся Каменный бросил лопату в сторону и крепко выругался:
– Чепуха, а не работа!
Тогда все выпрямили спины и оглянулись назад.
За час работы было перепахано вручную несколько метров, а все упарились уже изрядно.
– Братцы, – сказал Юся, – к чорту лопаты. Даешь плуг сюда.
– И трахтор, – засмеялся Никешка.
– Без трактора никак не обойдемся.
Юся Каменный расстегнул ворот рубашки и сказал серьезно:
– Шутить после станем, а сейчас тащите плуг. Я за жеребца. Алешка Рябцов и Мишка Бондарь в пристяжные, Никешка и Кузя на вылете, а Сережка за плугом пойдет.
– Ты что ж, всерьез?
– Какие тут могут быть шутки? Давай, хлопцы, плуг! Нечего стоять!
– Много ли напашем так?
– Попробуем – увидим!
Сережка гармонист засмеялся.
– Ну, которые назначены в жеребцы, айда за плугом!
С шутками и смехом притащили плуг. Шестеро впряглись, седьмой, Сережка-гармонист, пошел за плугом. Веревки врезались в плечи. Лемехи, скользнув по дерновине, вошли в землю, отвернув жирные пласты. Пройдя десяток метров, «лошади» заворчали.
– Вот-дак пахарь! – сказал Кузя. – Да рази так пашут?
И тут же Сережку превратили в лошадь, а Кузя встал за пахаря. Но протащив плуг метров сто, Никешка остановился:
– Эх, Кузя, Кузя… Хорошо, брат, что лошади говорить не умеют. А уж когда б они хоть слово могли сказать, ни один хозяин не взял бы тебя пахать… Ну кто же так пашет? Дай-ка сюда!..
Никешка встал на место Кузи.
Так сменяя один другого, они работали до полден. За это время вспахали хотя и немного, но все же больше, чем можно было бы взрыть лопатами.
Тем временем ребята ловили рыбу, кормили гусей и кроликов, Катя варила уху и кулеш.
После обеда работа пошла быстрее, да и работать стало легче. Почти все теперь приноровились к своим лошадиным обязанностям и тащили плуг, как сказал Никешка, не хуже силантьевского жеребца. Глядя на больших, ребята вытащили борону, и с хохотом и шутками потащили ее по пахоте, посадив самого легкого изо всех Костю на борону, вместо груза.
В поле оставались до темноты. Темная нива, окутанная янтарно-желтым светом заходящего солнца, дышала крепким земляным духом, от которого кружилась голова. С озера поднимался туман и были слышны всплески крупной рыбы. Далеко где-то кричали дергачи. Юся, кинув постромки наземь, гаркнул:
– Кончай… Ай-да в стойло!
Так сменяя один другого работали до полдня.
Шутка Юси успеха не имела. Все устали до такой степени, что у многих дрожали ноги и каждый стремился скорее добраться до места и растянуться на топчане.
– А полдесятины, пожалуй, вспахали, – подумал вслух Никешка, шагая по вспаханному полю.
– Ну-да! – фыркнул Сережка, – уж больно ты размашисто пашешь, брат.
Но этот спор никого не интересовал.
– Завтра увидим, – сказал Юся.
Спускаясь с холма, коммунщики увидели костер около шалаша и в багровых отсветах огня лошадь, впряженную в повозку. У костра сидело двое.
– Похоже, будто Федоров приехал…
– А лошадь чья?
Тут Рябцов не выдержал и гаркнул во всю мощь легких:
– Эй, у костра!
– Эге-ей! – прокатился в ответ голос Федорова, – торопись к ужину, пока мы сами не съели.
У костра сидели Федоров и Тарасов, покуривая городские тоненькие папироски, в стороне стояла лошадь Тарасова с возом разных корзин и мешков.
– Ну, здорово! – вскочил Федоров и начал пожимать всем руки. – Как тут? Ничего? Событий никаких? Ну, ну, садитесь. Ужинать будем. А шалаш тут у вас что надо…
В костер полетели смолистые лапы. Фонтан золотых искр метнулся вверх. На траву бросили два мешка, а на мешки Федоров начал кидать разные свертки и пакеты.
– Мамка с городу вернулась, гостинцев привезла! – захохотал Никешка.
Коммунщики рассмеялись.
– Ну ж, вострый какой, чорт! Ничего-то уж он не пропустит!
Посмеиваясь и подшучивая, приступили к ужину. Ели колбасу, консервы, холодец с хреном и пили настоящий чай с крепкими, словно камень, баранками. Пригласили к ужину и Тарасова, но он отказался.
– Благодарствую… Недавно закусывал по дороге.
После ужина коммунщики, несмотря на усталость, не пошли спать, а усевшись в кружок повели беседу.
– Выкладывай, Федоров!
– А может Тарасова отпустим спервоначалу, – предложил Федоров. – Второй раз подвозит меня! все за спасибо! Неудобно держать-то…
– Сочтемся, – махнул рукой Тарасов, – а торопиться мне некуда. Совещайтесь, я покурю пока.
– Ну, что ж, – сказал Федоров, – коли так сиди… Я тут коротко… В двух словах… Начнем, значится, с мелочей, а там перейду на главное. Прежде всего приятная для ребят новость. Заходил я к заведующему аптечным складом. Толковал, конечно. Хороший такой человек. Сам хотя и в очках, но оказывается коммунист. Как узнал я про это, так все ему и рассказал по порядку. Короче говоря, прислал он книжку, как собирать лекарственные травы и какие, и вместо аванса сушилку такую со всеми приборами. Хотел было я сказать, нельзя ли, дескать, деньгами, да уж больно человек хороший. Сует мне сушильню, а сам говорит, не уставая. Бумажка, которую получили на той неделе – правильная бумажка и можно по ней начать заготовку. Ну, был я, безусловно, в земотделе. Про артель никакого разговора. Когда захочешь, тогда и приезжай оформляться. А вот насчет аванса – потруднее дело будет. Там надо заявленье писать, то да се. Глядишь, пока получишь – дня три потеряешь, дни-то сейчас вона какие горячие. Спервоначально хотел было я остаться. Думаю, говорят три дня, а может и в два управлюсь получить, но тут меня надоумил один человек плюнуть на кредиты.
– Богатый, что ли?
– Да не богатый, а такой, вроде бы и не дурак… С деньгами, говорит, хорошо, когда берешь, а отдавать их – ох, как не хочется, с долг, грит, пара пустяков забраться, а вылезать почнешь, калоши теряются. Сам он из коммуны одной. Ну, вот, и говорит мне: ты, грит, на контракцию поднажми. Договора, грит, заключай. В контракции, грит, больше силы, чем в авансах, а главное – процентов выплачивать не надо.
– Это безусловно! Процент хотя и небольшой, однако рублями в крестьянстве не очень-то можно кидаться.
– Это хорошо, что от аванса отказался.
– Я так и сам подумал, – кивнул головой Федоров. – Ну, а с контракцией интересное дело получается… Как пошел я по этим самым ходить, аж голова закружилась… Все-то городу нужно, все-то ему давай, сколько дать можешь. Все забрать обещают. Да еще один к другому посылают: иди, грят, вот такому-то может тоже полезен будешь… Ну, и дела! Один грит нельзя ли пудов сто сушеных белых грибов? Другой спрашивает для дубления кожи ивовой коры. Третий чуть ли не сует деньги в руку: дай, грит, этих кож в каком угодном количестве… Прямо голова кружится… Гляжу – не город это, а пасть такая, открыта широко и зубами щелкает: дай, дай да подай… Рисково живет теперь народ. Все, что ни есть на рынке – под метелку очищает.
– С чего бы это?
– С чего? А с того самого, чего у нас не хватает.
– Н-да! – вставил в разговор свое словечко Тарасов, – зарабатывать стали в городе оглушительно. По 200 да по 300 целковых некоторые выгоняют.
Федоров подбросил в огонь сухие сучья и сказал:
– Одна беда, контрактовать нам нечего. Требуют вагонами, а то, что мы имеем – в мешках унести можно… Эх, чорт побери, всей бы деревней начать делами ворочать…
– А ты так ничего и не сделал?
– Ну, вот, сушилку дали на аптечном складе. Плодовощсоюз дал семян кормовой свеклы, моркови да турнепса… В больнице договор подписал, чтобы кроликов поставлять. Как первую партию в 50 штук привезем – получаем за 50 и за 200 штук вперед… Ну, а теперь скажу, чего я закупил. Привез я еще 20 штук кроликов да 26 породистых гусей, два мешка овса и вот закуску на ужин. Тут и все деньги.
– Овец бы парочку следовало закупить – вздохнул Рябцов.
– Парочка – пустое дело… Уж ежели разводить, так большими партиями закупать надо, – запыхтел Тарасов.
Юся Каменный рассказал Федорову о переезде кроликов на островок, а потом, перебивая друг друга, все начали рассказывать о том, как весь день они пахали.
– А как выходит? – заинтересовался Федоров, – ничего? Похоже?
– Запашка глубокая, только тяжело больно. Ладно, завтра одним больше будет. Я-то ведь ведь сильный. На плечах не хуже когда-то бычков таскал…
Кончив затянувшуюся беседу, коммунщики начали разгружать воз. Клетки с гусями и кроликами вычистили тут же, положили свежую подстилку, засыпали корму и налили чистой воды.
– Ладно, живет до завтра.
Тарасов, наблюдая с любопытством за работой, чесал затылок, а вскочив на подводу, крикнул:
– По-хозяйски относитесь к добру… Однако завтра приду смотреть, как пахать будете…
И уехал.
Ничего в волнах не видно
Утром Федоров переписал всех на бумагу: больших – на одном листе, малых – на другом.
Получился такой список:
1. Федоров Иван
2. Мих. Бондарь
3. Кузя Игнатьев
4. Ник. Бубнов
5. Сережа гармонист Лепкин
6. Юся Каменный
7. Алексей Рябцов
1. Санька
2. Мишка
3. Катя
4. Костя
5. Семка
6. Васька
7. Пашка
8. Петька
– Всего у нас стало-быть пятнадцать душ, – сказал Федор. – Хватит!
– Не в том дело, что мало. Надо, чтобы толк был от этого, А не то суетня одна получится… Порядок давайте установим… я думаю, мы сделаем так: Ваську, Семку и Петьку нарядим удить рыбу. Остальные ребята пускай собирают травы. Катя будет у нас за хозяйку.
Катя покраснела и закрыла лицо руками:
– Дык…
– Чего еще?
– Я ж не умею…
– Врет, врет! – закричали ребята. – вчера и кулеш и уху варила.
– Ну, коли так, назначаем Катю временной поварихой, а там посмотрим… Остальные пахать.
– Это – да! – сказал Никешка, – дело теперь колесом пойдет.
– А корм-то кто задаст зверью?
– Эка – голова! – ударил себя по лбу Федоров, – про главное-то и позабыл. Пожалуй Кате придется взять на себя и это дело… Или вот что: удить рыбу хватит и двоих, а третий поможет Кате покормить птицу и кроликов. Гусей привезенных пока не выпускайте. Дайте им побольше корму на сегодня. Кроликов перетащите на островок. Ну, кажется все… Пошли!
Солнце выкатилось из-за леса, словно пылающее тележное колесо. По озеру заклубились редеющие туманы. Над полями медленно потянулись черные стаи воронья.
На пашне слышалось только кряхтенье. Кузя тащил постромки, открыв широко рот и тяжело дыша. Юся Каменный шел, опустив голову вниз и волосы свешивались ему на глаза, Федоров шагал, голову вверх. Крупные капли пота стекали со лба на нос.
Пахать было трудно. Земля уже два года лежала необработанной: была она ссохшаяся и твердая; комья ломались, как камни; лемехи при толчках вылетали из земли. Никешка, словно приросший к плугу, пахал усердно, забыв про все на свете. Работа была тяжелой особенно потому, что плуг тащило шесть человек, которые тянули его неравномерно, то ослабляя постромки, то дергая так, что Никешка чуть было с ног не валился. Но твердой и опытной рукой он вел плуг и резал землю, откладывая широкие, прямые полосы..
В полдень на пашню прибежала Катя. Она принесла кулеш и уху и, поставив все это в тень, сказала несмело:
– Идите полдновать, дяиньки!
– Конча-а а-ай! – закричал Федоров.
Никешка выдернул плуг и, повалив его на бок, расстегнул мокрый ворот рубахи:
– Вот дочку нажить довелось… Ну, спасибо тебе, красавица, спасибо… Подсаживаясь к котелкам, Кузя посмотрел на девочку и спросил:
– Чья ж это будет?
– А бабки Степаниды! – ответил за Катю Федоров.
– Богомолки, что ли?
– Во-во! Сама-то старая сумашедчая… Крестик себе сделала из прутиков… Целыми днями в бане торчит. На манер святой отшельницы. А девчонку посылала «в кусочки».
Федоров посмотрел на Катю и засмеялся:
– Бабка-то твоя поди уже окачурилась без тебя?.. Кто теперь кусочки собирает ей?
Катя отвернулась.
– Ну ее…
– У нас стало-быть лучше?
Отдохнув немного после обеда, коммунщики снова впряглись в плуг и снова, хрипя и обливаясь потом, потянулись с постромками на шее по пахоте.
После полден приехал Тарасов. На телеге у него лежал плуг, но лемехи были чисты. Видать Тарасов только, только собрался на пашню.
Увидев Тарасова, Никешка закричал дурашливо:
– Тпру… Стой, вороны-удалые!.. Закуривай!..
Глубокая тишина висела над землей. Раскаленный воздух слепил глаза и дышал таким зноем, что все вокруг казалось белым, дрожащим пламенем. Где-то в вышине, недоступной глазу, звенели жаворонки. Небо висело раскаленное и чистое, лишь кое-где в ослепительно-синих просторах плыли редкие облака, словно клочья белого пара.
А на земле пошаливал сухой и горячий ветер, катился по пашне, поднимая сухую пыль, взвивался вверх и поверху летел к лесу, ероша зеленые кроны деревьев.
– Ух, сушит как! – сказал Тарасов, слезай с телеги.
Федоров вытер рукавом проступивший на лбу пот и спросил:
– А ты что же? Не запахал еще разве?
– Свое запахал, – почесал переносицу Тарасов, ну, и это…
Коммунщики насторожились.
– Одним словом вам приехал помочь, – выпалил Иван Андреевич, – да только вы не говорите в деревне..
– Дорогуша! – полез Никешка с распростертыми объятиями, – дозволь к бороде твоей приложиться.
Коммунщики весело переглянулись, а Федоров, улыбаясь во весь рот, подошел к Тарасову и положил ему руку на плечо:
– А что, Иван Андреич, – сказал Федоров, – человек ты одинокий, вроде бы, как и мы… Чего бы тебе не присоединиться к нам? Тоже ведь живешь не ахти как. День голодный – два дня так. Ну, вот и давай бедовать вместе.
– Это верно, – сказал Тарасов, – на миру и смерть красна. Только…
– Ну?
– Я уж лучше так подмогу вам, – а там в случае чего, мало ли что может бывать, вы мне подможете…
Уговаривать Тарасова не стали. Время не такое было, чтобы тратить его на разговоры. Нужно было торопиться перепахать землю и начать строить жилье на зиму.
– Ну, спасибо и на этом, – сказал Федоров.
Помощь Тарасова подоспела во-время. На другой день крольчихи метали второй помет, и для крольчат пришлось устраивать новые вальеры с гнездами.
На пашню уехали Юся, Бондарь, Рябцов и Сережка. К рассвету прибыл и Тарасов. Он начал пахать целину, а коммунщики приступили к перепашке всего запаханного за эти дни.
Одним словом вам приехал помочь.
Федоров и Никешка в это время возились с крольчихами. Кузя мастерил клетки. А когда крольчихи закончили помет, Никешка и Федоров отгородили кусок островка плетнем и за плетень пересадили всех самцов.
– Вчерашних-то привез которых – тоже будто вот, вот!.. Никешка поймал одну крольчиху за уши и погладил корявыми пальцами ее вздутый животик.
– Чую, шевелятся под пальцем!
– Да они теперь – смотри только, – озабоченно произнес Федоров: – сегодня и то уж одна шерсть начала выдирать из шкуры…
– А это что же, окот? – поинтересовался Никешка.
– Первый признак… Как начала шерсть дергать из себя, смотришь, и гнездо появляется, тут уж наблюдай только… не зевай…
– И плодовитые ж они, дьяволы!
– Коровы бы так несли, – усмехнулся Федоров. Шути не шути, а четыре помета в год дает крольчиха… Это с толком пометы, а некоторые по 8 да по 10 пометов берут. Только мельчают кролики от этого… Гнаться нам за таким приплодом – не расчет.
– Это верно, – сказал Никешка, – и четырех за глаза… Вона, их какая гибель… Промежду прочим, антересно знать, сколько может принести крольчиха самое большее?
– Некоторые семнадцать штук приносят… Да сейчас вот эта, – показал Федоров пальцем на крольчиху с опушенным ухом, – пятнадцать штук подарила. Вона она какая… Еще бы два и полный рекорд… То то ребята обрадуются.
В то время как происходил этот разговор, ребята обливались потом в избе Федорова. Сухой жар смешивался с крепким полынным запахом и душистым сладковатым дыханием цветов. Ребята дышали этим густым, целительным воздухом и, несмотря на утомительную работу, чувствовали себя прекрасно. Легкий аромат ландыша и терпкий дух сонной одури слегка кружили голову, но на такие пустяки никто даже внимания не обращал.
Сняв рубахи, ребята суетились по избе Федорова, перевертывая в сушильне листья и корни, посматривая за термометром, увязывая в пучки подсушенную траву и цветы.
Под потолком, на протянутых во всех направлениях веревках, висели пучки лекарственных трав. Полати, столы, печки и лавки были завалены лекарственными корнями. За эти дни ребята выполнили почти весь заказ склада. Оставалось собрать липовый цвет, который еще не появился на липах, а там уж можно было отправлять заказ в город.
К вечеру, замкнув избу, ребята побежали к озеру сообщить о конце работы. А тут их ждала другая приятная новость.
– Пока вы с корнями возились, кролики приплодом вас пожаловали.
– Молодые?
– Молодым рано еще! Старые постарались!
– Так они ж недавно котились!
– Эва, – засмеялся Федоров, – да ить четыре помета дают кролики.
– В год? – разинули рты ребята.
– Ясно в год!.. Одним словом поздравляю с прибавлением семейства… Ну-ка, угадайте сколько?
– Сто! – закричал Пашка.
– Сто двадцать!
– Двести!
– Ну, ну, уж и двести…
– А сколько?
– Сто шесть штук… Однако все такие крепкие, любо дорого смотреть.
Другую приятную новость принес с пашни Каменный.
– Кончена запашка! Завтра сеять можно.
– Уже?
– Здорово!
– А ведь завтра и вправду сеять можно! – посмотрел Никешка на бледножелтый закат. – Утречком засеем, к вечеру глядишь, смочит… в самый раз сеять!
Решено было засеять гектар картофеля, гектар кормовой свеклы и гектар моркови.
– А хлеб?
– Хлеб?.. Хлеб, братцы, тю-тю… И зерна нет, да и расчета мало хлебом сейчас заниматься… Хлеб покупать придется… А главное – время упустили.
Федоров, загнул палец и с расстановкой сказал:
– И было бы зерно, так смыслу нет засевать его. В большом хозяйстве безусловно есть расчет, с нас что? Какая это земля? Огород, а не надел… А тут прямой смысл: картофеля соберем с десятины по меньшей мере полтысячи пудов, да моркови тысячу пудов с гаком, а кормовой свеклы тысячи три-четыре пудов непременно уродится. С таким кормом впору и скот разводить и птицу откармливать.
В это время вернулся из деревни Сережка-гармонист, который ходил в деревню менять муку на печеный хлеб. Он положил каравай хлеба на траву и сказал:
– Загодя считать нечего… Ты в своем огороде что садил?
– Капусту… А что?
– Да ничего… Свиней кто-то пустил в огород… Все как есть сожрали… Так что, брат, ничего в волнах не видно… Осенью барыши подсчитаем.
