Текст книги "Как это было"
Автор книги: Ян Ларри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
– Ясно – нет! – закричали ребята.
– Чего раздумывать-то?
– Не… Никто не раздумал!
– Это дело, – потер руки Федоров, – а я тут из города еще прихватил кроликов. Белых ангоров.
– Много?
– Семь штук!
Ребята всполошились. Побросав работу, они кинулись было к выходу:
– Где?
– Покажи!
Федоров схватился за скобу двери:
– Стой, стой! Кончим сначала с этими. Что тут еще осталось? Ну-ка, давайте помогу вам.
Работа закипела. Сменив подстилку и засыпав кроликам корму, ребята двинулись к Федорову. По дороге зашли к Тарасову, с которым Федоров приехал со станции. Во дворе стояла подвода, на которой лежали мешки и большая закрытая сверху полотном корзина.
– Эй! – постучал в окно Федоров. – Сергей Николаевич! Барахлишко свое беру!
Во двор вышел бородатый, добродушного вида великан, прищурился на солнце и почесал пятерней живот:
– Эва, армия-то какая. Словно фельмаршал ходишь. Де-ла!
– Армия? – в раздумье сказал Федоров. – Что ж, пожалуй правду говоришь, армия это и есть.
– Каждому теперь по пушке и пали-вали! Воюй! – мигнул глазом Тарасов.
– Ничего! Мы и без пушек раздуем такую войну, аж небу жарко станет.
С этими словами Федоров взвалил мешки на плечи. Ребята подхватили корзину, и вся «канпания» выкатилась за ворота.
Ребята учатся летать
После приезда Федорова ребята появлялись дома только к обеду да к ужину. Остальное время проводили они во дворе Федорова.
Здесь с утра до ночи весело пели пилы, звенели топоры и торопливо шаркали рубанки. Под навесом, вдоль стены, встали ровным рядом большие клетки. Сквозь решетку можно было видеть большеголовых бельгийских великанов и белоснежных ангоров.
Особенно интересны были эти маленькие белые комочки. Ребята первое время с удивлением рассматривали необычайные глаза ангорских кроликов, круглые, бледно-розового цвета.
– Будто не выспались, – шутили ребята, – ишь, глаза-то какие красные.
Интересны были и маленькие ушки с красивыми кисточками на концах. Всем хороши были ангорские кролики, да только смущала ребят незначительная их величина.
– Уж больно маленькие они. Вона бельгийцы-то какие… Бельгийцев бы надо купить еще!
Неодобрительно посматривали на ангорских кроликов и соседи.
– Крохотны больно…
Федоров только посмеивался:
– Мал золотник, да дорог… Тут главное пух кроличий. Первосортный пух, можно сказать.
– А на кой ляд пух-то этот?
– От-на! – разводил руками Федоров, – ну, а к примеру сказать, надо тебе фетровую шляпу сделать или боты дамские. Вот тут-то и подавай только этот пух. Или фуфайку добротную захочешь вязать. Опять-таки без кроличьего пуха, как говорят ни взад ни вперед… Русский фетр почему не в цене? А потому, что заячий пух употребляют. А заячий он жесткий да грубый. Одним словом, плохой дает фетр. Опять же взять заграничный фетр: он весь на кроличьем пухе заквашен… Так-то вот…
Деревня посмеивалась над затеей Федорова.
– Заячий дядя!
– Надумал тоже, зайцев разводить!
Эти разговоры доходили и до «канпаньонов», но «канпаньонам» некогда было слушать деревенски пересуды.
К концу февраля началась во дворе у Федорова самая интересная работа. Ребята тащили из дома гусиные яйца. Федоров смотрел каждое яйцо через трубку, свернутую из листа бумаги, отбирая яйца с зародышами.
– Пустое, – говорил он, откладывая в сторону некоторые яйца, – тащи назад.
«Канпаньон» возмущался:
– Как это пустое?
– А так, – объяснял Федоров, – если ты смотришь яйцо на свет и не видишь в нем махонького пятнышка, – никудышное это яйцо. Пустое! Зародыша нет в нем.
Ребята спорили, однако пустые яйца тащили домой.
Федоров смотрел каждое яйцо через трубку.
После тщательного отбора наконец набрали 160 штук гусиных яиц. Для высиживания Федоров купил семь гусынь. Десять штук пришлось взять взаймы у отцов и матерей «канпаньонов».
Гусынь посадили на яйца.
– А теперь примемся за кроликов, – заявил Федоров.
И снова закипела работа. К самцам начали подсаживать самок, но самцов было немного, и эта работа затянулась до начала марта.
В деревне снова начались пересуды.
– Зайцев на гусиные яйца посадили!
– Умора!
– Мудрят ноне больно молодые ребята!
– И чего только мудришь? – посмеивались старики над Федоровым. – Спокон веков отцы наши от земли кормились, а ты от зайца пропитанье желаешь получить? Мудреный что-то больно!
– То-то, что земля! – передразнивал стариков Федоров. – А только смотрю я на вас и не вижу, чтобы от земли вы сыты были… Земля безусловно кормить может, однако земля землей, а культура культурой.
Как-то завернул в деревню уездный агроном. Наслушавшись рассказов и сплетен о «канпаньонах», он зашел к Федорову во двор посмотреть на птичник и на кроликов. Встречен был агроном с распростертыми объятиями. Федоров и ребята водили гостя по двору, показывали гнезда и крольчатник.
– Принялись вот – говорил Федоров, – да только и сами многого не знаем. Посоветуйте, товарищ агроном. Если, что не так делаем, скажите.
– Что ж, – сказал агроном, осмотрев хозяйство «канпаньонов», – дело у вас на правильной дороге. Порода кроликов выбрана удачно. Гуси тоже породистые. Правда, разнобой большой по породе, ну да там подберете.
– А может, что неправильно делаем?
– Гнезда для птицы неважные у вас! Надо бы прикрыть их так, чтобы свет не проникал. Потом уж очень сухо в вашем птичнике. Для водяной птицы это не годится. Ну, а с гнезда снимаете гусынь?
– Нет…. Мы корм под самый нос им подсовываем!
– Это плохо. Яйца должны изредка подвергаться охлаждению. Будете когда корм давать – так гусыню долой. Хорошо было бы давать гусыням купаться изредка.
– Да у нас в деревне тронуть гусыню боятся, когда сидит.
– То-то и плохо, – сказал агроном, – оттого гусыни и высиживают по 7 да по 8 штук… Дело в том, что в яйцах имеются незаметные для простого глаза дырочки, поры по-ученому. Через эти-то поры и дышит воздухом зародыш. Вот поэтому-то гусыню и нужно снимать время от времени с гнезда. А купаться гусыня должна для того, чтобы на яйца попадала влага.
Много еще полезных советов дал агроном, а когда уехал он, работы у «канпаньонов» прибавилось. От гусынь нередко приходилось ребятам реветь. Были гусыни злющие и щипались до синяков. У Мишки и Сеньки весь месяц с рук синяки не сходили. Не легкой была работа и в крольчатнике.
Но крепче всего доставалось Федорову.
Вскакивал он чуть свет. Работал неутомимо, как лошадь в вороте, не глядя на усталость. Рано утром, до восхода солнца, Федоров взрывал лопатой огород. Потом, бросив лопату, бежал на птичник и в крольчатник. В это время прибегали и ребята. Во дворе поднимался шум. Гусыни шипели, ребята покрикивали от щипков. Кролики бились в клетках. В корытах плескалась вода. С ведрами и соломой, с лопатами и метлами ребята бегали по двору, работая не покладая рук. А когда солнце выплывало над деревней, вся «канпания» усаживалась на завалинке и принималась завтракать. Ели принесенный из дома хлеб и холодную картошку. Изредка закусывали все это солеными огурцами или кислой капустой.
– Эх, – вздыхал Федоров, сбрасывая крошки хлеба с колен, – как только разбогатеем, беспременно коров заведем. По утрам молоко будет. Сыр можно опять же делать.
– А нас очкастый колбасой угощал, – хвастался Костя, – вот скусно-то. Все отдать за колбасу можно.
– Ничего, ребята. Не все сразу. Машинку закрутили – все будет. Свиней разведем, так своя колбаса будет. Эх, из мужиков пристал бы кто! Скорее развернулись бы.
На 30-й день гусята начали вылупляться. Ребята притащили во двор заготовленные ивовые корзинки. Устелили корзины тряпьем и с этими корзинами подсели к гусыням.
– Как запищит – хватай, – распоряжался Федоров, красный от волнения.
Не прошло и часу, как в корзинах уже попискивали золотистые живые комочки.
Не обращая внимания на щипки, ребята осторожно приподнимали гусынь, вытаскивали вылупившихся гусят и заботливо прикрывали их тряпьем.
Только к полночи кончилась работа. Вывод оказался удачным. Из 160 яиц болтунов было лишь 18 штук, да трех гусят «угробил» Сенька, попробовавший выколупнуть самых последних пальцем.
– 139 штук! – засмеялся Федоров, разгибая спину.
Такого вывода даже кулаки деревенские не имели. Даже у богатея Ульянова никогда больше 60 штук молодняка не было в гусином стаде. А уж Ульянов-то считался первейшим гусеводом на селе.
Ребята осторожно приподнимали гусынь.
Ребята просто ошалели от радости. И дома только и говорили о своей победе на гусином фронте. Но на так отнеслись к этому событию крестьяне.
– Чьи гуси-то будут теперь? – спрашивали отцы да мамки.
– Чьи? Ясно – наши!
– Вот – на! Федоров кормил, а вам отдаст? Дурак что ли?
– Он кормил, а работали?
– Велика работа ваша? Ну, а в крайности – по гусаку даст и квиты!
Смущенные этими разговорами, ребята на другой день рассказали обо всем этом Федорову.
– Слушайте вы их, – с досадой нахмурился Федоров, – они пожалуй и не то набрешут. Кто гусей-то развел? Не я и не вы, а все вместе. Стало быть и гуси у нас общие. И заботы о гусях общие. И барыш от этого дела общий.
И снова завертелись «канпаньоны» в работе. Не успели насмотреться на гусят, как новую работу задали кролики.
С кроликами работа оказалась посложнее. Во время окота надо было потчевать крольчих солью, следить за чистотой воды, смотреть за тем, чтобы крольчихи не разбрасывали детенышей по клетке, а складывали их в гнезда.
В этот день Федоров носился точно сумасшедший.
– Главное, ребята, соль старайтесь придвигать, как начнут котиться! Не то пожрут крольчихи детенышей. Вода чтобы была чистой!
Он летал по двору словно ветер. Надо было присмотреть и за кормлением гусят, и тут боялся опоздать Федоров. Сеньку отрядили следить за кроликами. Все остальные принялись рубить круто сваренные яйца и молодую крапиву, приготовляя для гусят завтрак.
Гусиный завтрак скоро был готов. «Канпаньоны» притащили корзины с гусятами, но не успели приступить к угощению, как под навес прибежал взволнованный Сенька.
– Родят!
Федоров даже подпрыгнул на месте. Схватив Мишку за рукав, он бросился в крольчатник.
– Без меня кормите! От гусят не отходить никому!
Вбежав в крольчатник, Федоров заметался около клеток покрикивая:
– Мишка, Сенька, глядите в оба! Соль подоставляйте! Воды не забудьте!
Мишка дрожал как в лихорадке. Присев на корточки перед клетками и стараясь держаться так, чтобы крольчихи не видели его, он наблюдал за рождением молодых крольчат.
Они появлялись по одному. Это были крохотные комочки, обернутые в пленку. Крольчиха старательно облизывала новорожденных, снимая языком пленки. Потом мордочкой толкала крольченка в гнездо, и тот сейчас же начинал ее сосать. В это время крольчихе подсовывали под нос соль и воду. Кончив помет, крольчихи разрывали пуховую поверхность гнезда и осторожно прикрывали крольчат брюшком.
Помет кончился удачно. Мишка выскочил во двор и ошалело заорал:
– Го-тово!
– Сколько штук? – повскакали ребята.
– Не орите! – вышел из крольчатника Федоров, – дайте передохнуть крольчихам.
– А сколько штук? – шопотом спросил Костя.
– Завтра узнаем!
На другой день выяснилось, что четыре бельгийских «великанши» дали приплод 46 крольчат. Особенно постаралась одна крольчиха, которая окотилась 14 крольчатами. Две самки принесли по 12 штук, и одна – б штук.
Приплод белых ангорских был значительно больше. Семь крольчих принесли 75 крольчат.
– Уй-юй-юй! – заюйкал Лешка, – цельное стадо! Сколько ж это 75 да 46? Стало быть 70 да 40…
– Сто десять! – подсказал Сенька.
– И пять да шесть – одиннадцать.
– Сто двадцать один, – опять подсказал Сенька.
– Да старых 14.
Сто тридцать пять! – хором грянули «канпаньоны».
Теперь ребята уже дневали и ночевали у Федорова. На их глазах через пять дней крольчата начали покрываться легким пушком, а на десятый день они уже начали смотреть. Одновременно подростали и гусята.
И вот появилась тяжелая забота. Надо было серьезно подумать о корме для всей этой ватаги малышей. Крольчихи, обремененные большим потомством, начали удирать от своих прожорливых потомков, в крольчатнике началась борьба за жизнь. Более сильные оттесняли от сосцов слабых, и в гнездах стали появляться маленькие трупы. За первые пять дней пришлось выбросить 8 безвременно скончавшихся крольчат. А еще через день было подобрано сразу 35 трупиков.
– Чего ж они, – чуть не плакали ребята, – дохнут и дохнут…
– Молоко нужно! – вздыхал Федоров, – хлеб нужен!
В тот же день Федоров обегал полдеревни. Но всюду встретил отказ.
– Выдумщик какой! Придумает тоже: зайцев молоком кормить. Да мы, брат, не хуже зайцев молоко-то умеем пить.
– Маленькие ж они, – убеждал Федоров, – передохнуть могут.
– Ну и пущай себе дохнут на здоровье!
Утром пришлось выбросить еще 19 трупиков. Катя со слезами на глазах смотрела на мертвых малышей и, не выдержав картины похорон, разревелась и убежала. А через час она вернулась обратно, притащив прикрытую передником крынку молока.
– Стащила, – шмыгнула носом Катя.
Федоров почесал затылок и неопределенно крякнул:
– Вообще-то воровать не годится… Однако и крольчат жалко… М-да!
С этого дня крольчата начали получать ежедневно разбавленное водой молоко и черствый хлеб. Федоров кряхтел, делал вид, что он не замечает ничего, но однажды не выдержав, сказал:
– Вы того… считайте, ребята, сколько крынок берете… Все-таки отдать надо после.
Смертность среди крольчат прекратилась. Ребята не могли нарадоваться на молодых и юрких кроликов, которые выскакивали теперь из клеток и забавно прыгали в крольчатнике.
– Ишь, скачут! – радовались ребята.
Присел на корточки перед клетками.
Казалось тучи миновали, но радость ребят была непродолжительной. Подрастающие гусята требовали по 5–6 раз в день пшенной и овсяной каши, а мешки Федорова быстро худели. И скоро пришел день, когда корму осталось на несколько кормежек. Снова пошел Федоров по деревне. Но все его просьбы отлетали, точно горох от стенки.
– Отдам же, – уверял Федоров, – к осени обратно получите! Честное слово, отдам!
– Адам, брат, сто лет жил! Знаем мы это.
Толкнулся Федоров к председателю.
– Выручай, брат! Видишь, дело какое завертываем с ребятами! Дай на ноги встать!
Кардыбин теребил ус и соглашался:
– Дело у вас подходячее… Это безусловно, однако ничем не помогу… Землю твою как безлошадному могу помочь сработать, а с кормом и не проси лучше.
– За землю благодарствую, – вздыхал Федоров.
– Ну, вот! Это я сделаю. А насчет корму взял бы, да объединил свое дело в артель. И денег бы получил авансом, и корму может дали бы.
– Думал уж. Да только какие ж артельщики у нас. С сосками еще ходят, а в городе, сам знаешь, на лета обращают внимание. Не посмотрят, что ребята сознательнее взрослых. Напиши-ка, что одному члену артели 8 лет, а другому 11. На-смех поднимут. А разве наша вина, что бородачи наши дурни.
– Ну, хоть не дурни, – вступился Кандыбин, – а темный народ. А то еще так скажу: и не темный даже, а тугодумный. Раскачиваются долго.
– А ты бы взял, да и показал пример, – усмехнулся Федоров.
– Я? – опешил Кандыбин и, подумав немного, ответил не спеша:
– Раздувай кадило! За мной дело не встанет!
– То-то что раздувай! – осерчал Федоров вот помоги раздуть-то! Погреться у огня не хитрая штука, а ты разожги его! Дал бы хоть пуда три пшена, чем тары-бары разводить.
Кандыбин потеребил обкуренный ус и посмотрел по сторонам.
– Вот что, Федоров… Дам я тебе на мешок пшена денег, но с условием: никому чтобы об этом ни слова и чтобы к маю отдать… Сможешь отдать – бери. На слово поверю. Не сможешь – воздержись, лучше…
– Что ж, – сказал Федоров, – видно придется побатрачить в посев… Из казенных даешь?
– Не твое дело!.. Если отдашь, – бери! А спрашивать не спрашивай.
– Беру, – сказал Федоров, – не знаю еще как, но отдам. Себя продам, а деньги верну. Не подведу.
Гусята получили отпуск у смерти.
– Может и дотянем до выпасу, – неуверенно говорил Федоров.
Но «канпаньоны» не хуже его понимали, что до выпасу корма не хватит. А что всего обиднее, так это была полная беспомощность всех помочь делу.
Загрустили ребята. Ходили по птичнику с опущенными носами, напрасно ломая голову над задачей с кормом. А тут еще новость прокатилась по деревне. Филька, сын кулака Силантия, начал разводить тулузских гусей. Говорили, что сам Силантий привез сыну из города два десятка гусынь и полтыщи яиц от самых чистокровных тулузок.
– Вона, как умные-то делают! – пилила мамка Мишку и Костю. – Умные-то к себе в дом стараются. А вы из дома тащите.
Терпел, терпел Мишка и разозлился.
– Ты больно умная… А чем кормить-то стала бы? Понимаешь ты много!
За эти слова Мишке здорово влетело. Мамка постаралась шлепками по мишкиному затылку доказать, что она все-таки разбирается в этом деле, но как ни лупила она Мишку, тот остался при своем мнении.
Всхлипывая от обиды, он заснул, твердо убежденный в своей правоте. А во сне видел возы с кормом и таскал на своих плечах огромные мешки. Из одного мешка вдруг вытянулась рука и ткнула Мишку в бок. Мишка проснулся.
– Проснись-ка, – шептал Костя, толкая Мишку в бок.
– Чего тебе?
– Тише! Спят все! Чего тебе?
– Я про гусят хочу сказать… Помнишь, очкастый говорил про корни явера. Вот надумал я набрать его и послать в город, а на деньги корму можно купить.
– Верно, – приподнялся на локтях Мишка, – и время как раз подходящее, чтобы собирать.
До полночи шептались ребята и затихли только после того, как проснувшаяся мамка пообещала «накрутить хвосты полуночникам».
* * *
Федоров встретил предложение ребят выкрутиться из положения с помощью корней явера недоверчиво.
– Выйдет ли толк из этого? Время потеряем, а вдруг зря?
– Дык… Ей-бо не зря! – убеждал Мишка. – Любая аптека возьмет.
– Не в том дело, что не нужен явер в городе. Приготовить сумеем ли, – вот вопрос.
– Никакой тут хитрости нет! – поддержал брата Костя. – Мы еще не то с очкастым делали.
После недолгих, но горячих споров большинством голосов решено было попытать счастья с явером.
И в тот же день начался сбор и сушка корней. «Канпаньоны» работали, не покладая рук. Взвалив все гусиное и кроличье хозяйство на плечи Федорова и девчонок, остальные «канпаньоны», не жалея своих сил, собирали корни явера, а вечером все вместе резали и сушили корни в ведрах.
– Все ведра испортили! – покачивал головой Федоров.
– Не беда. Другие купим!
В несколько дней было набито корнями аира четыре больших мешка. А дня через два аир отправили в город с Кандыбиным, который отправился по делам в земотдел.
Возвращения Кандыбина ожидали с нетерпением, но скоро другие события заслонили собою все. Однажды к Федорову зашел Прокофий. Встречен он был неприязненно, но это не помешало ему обстоятельно осмотреть все хозяйство «канпаньонов». Он щурил глаза, заглядывал во все уголки, расспрашивал обо всем и не переставая похваливал:
– Толково… Толково устроено… По-хозяйски работаете…
Федоров сначала молчал, но потом не выдержал и завел беседу:
– Поддержки ни от кого нет. Вот беда.
– Это верно, – соглашался Прокофий, – без поддержки действительно трудно.
– Народу бы нам побольше в это дело.
– Правильно, – поддерживал Прокофий.
– То-то, что правильно. А возьми хоть тебя…
– Ну, ну, пошел! – поспешил перевести разговор на другую тему Прокофий, – ты мне лучше вот что скажи, не уступишь ли кроликов… штук пяток… Больно уж занятная тварь… За плату конечно… Бесплатно мне не надо… Я, брат, уплачу…
– Нет, – наотрез отказал Федоров, – осыпешь золотом – и тогда не получишь!
– От-на! Чего ж так?
– А так вот… Никакого нам расчета нет кулацкие хозяйства крепить…
Прокофий пожал плечами:
– Чудак-человек… Да стоит мне поехать в город – сотню их привезу…
– Ну и привози. А у нас не получишь!
Прокофий ушел усмехаясь, а на прощание даже руку протянул и добродушно сказал:
– Экая ты горячка!
И хотя не подал Прокофий виду, что обидел его отказ Федорова, но по глазам было видно: рассчитается Прокофий, когда придет время.
А время это пришло скоро.
Дня через три после отъезда Кандыбина на деревенском сходе обсуждался вопрос о помощи безлошадным. Секретарь сельсовета Пронин выступил в текущих делах и сказал:
– Есть у нас, товарищи, пять безлошадных. Кто – сами знаете. Так вот… каждый год мы помогаем безлошадным вспахивать землю. Надо будет помочь и теперь…
– Кого пятого-то считаешь? – спросил кто-то.
– Пятый – демобилизованный красноармеец Федоров!
– Ладно! Вспашем!
– Поможем, конечно! Какие могут быть разговоры!
Секретарь наклонился над бумагой:
– Стало быть единогласно?
– Извиняюсь, – вышел к столу Прокофий, – я тут хотел бы только одно слово… Дело такое, товарищи… Я про Федорова хочу сказать… Конешно он демобилизованный. Помочь надо. Однако, я вот тоже демобилизованный, а миру на шею не сел. Сам управился… Мне, товарищи, лошади не жалко, но только и Федорову совесть надо знать… Хочет запахать, пущай платит. Вона у него какое теперь хозяйство.
Сход загудел. Кулачье начало подзузживать за спинами:
– Орет, что всех умнее, так чего ж дураки на него будут работать?
– Пусть гусей продает и платит. На даровщинку-то каждый бы с удовольствием.
– Нанять может. Чего там!
Федоров растолкал плечами сход и красный от гнева выскочил вперед:
– Мое, что ли это? Не я хозяин гусям. Ребячьё хозяйство. Общее.
– Мое – твое, и твое – твое. Чистая коммуния! – зашипели кулаки.
– Товарищи, – закричал Федоров, – можете не пахать мне! Но только обидно, почему от кулачья это идет. На каком основании кулаки здесь? Кто дал им право командовать?
– Прокофий не кулак! Права голоса не лишен.
– А почему не лишен, ежели у него батрак?
– Не твое дело!
– Убрать его!
– Нет, врееешь! – закипел Федоров. – Требую, чтобы кулаков убрали сначала. Вона их в угол-то сколь набилось.
– Да мы ж не голосуем! – закричал кулак Силантьев из угла. – Ай, слушать даже нельзя?
– Не голосуешь, так подвываешь там!
Кулаки пошептавшись двинулись к выходу, но дело было ими сделано. Сход решительно отказался помочь Федорову запахать землю.
– Это ж верно! Может и уплатить. Очки-то чего тут втирать!
Домой Федоров вернулся взбешенным. Он кричал, топал ногами, разорвал на себе рубашку.
– Ну, подождите… Ну ж, я – вам… Война? Война? Ну ж я вам! Федорова земля в бурьянах зачичиреет? Ладно! Мы еще посмотрим! Мишка, Сенька! Ребята! Ну, что присмирели?
«Канпаньоны» никогда еще не видели Федорова таким сердитым. Они испуганно жались друг к другу, боясь пошевельнуться, боясь даже дышать, Федоров неожиданно подскочил к ним и охватил их руками:
– Ну, други? Поборемся? Повоюем?
– Ясно! – пробормотал перепуганный Сенька.
Федоров внимательно поглядел на ребят и вытер рукавом пот на лбу:
– Напугал я вас? Ну и дурень! А вы того… Вы, ребята, не бойтесь! Карахтер у меня такой уж гибельный…
Он подошел к кадке и, зачерпнув воды, залпом выпил целый ковш. Потом, подсев к ребятам, повел серьезный разговор. Весь вечер толковали «канпаньоны», а когда беседа была окончена, Федоров сказал:
– Значится план подходящий?
– Ясно!
– Плант хороший!
– Живет значит?.. Только, ребята, уговор: до поры до времени ни гу-гу. Никому чтобы ни полслова… А завтра побываете где надо и шепнете насчет собранья. Зачем собранье – не говорите. Не знаем, мол. Федоров мол скажет.
Ребята разошлись по домам. Но в эту ночь все они спали плохо. План Федорова вертелся в голове, разгоняя сон, заставляя ворочаться с боку на бок.
– Что-то будет? Что-то будет?
День начался невесело. Утром ребят ожидала во дворе Федорова крупная неприятность. Федоров ходил по двору мрачный и даже не поздоровался с ребятами. Он молча мотнул головой в сторону завалинки. Ребята глянули туда и ахнули. У завалинки окровавленной кучей лежали гусята и крольчата.
Всех крольчат передушила.
– Чего это? – остолбенели «канпаньоны».
– Собаку кто-то впустил, – мрачно сказал Федоров.
– Кто впустил?
– Кто впустил, – того уже нет! Не поймал!
– Ну, это уже бесприменно Филька сделал, – захныкал Мишка.
– Может и он.
– Он это, я знаю!
У многих «канпаньонов» на глазах навернулись слезы. Как ведь хлопотали, как старались, – и вот все летит кувырком!
– Всех крольчат передушила! – заревел Костя.
Федоров нахмурился:
– Ладно уж. Реветь нечего. Все равно слезами горю не поможешь… Ну, чего нюни распустили?
– Пе-ре-ду-шено-то сколько… Все-е-ех передушила!
– Всех – не всех, а 27 гусят да 16 крольчат и крольчиху одну… А только хлюпать нечего… Птица, когда летать учится, так и то раз двадцать упадет, а нам и вовсе не грешно. Потому крылья наши расти только начали… Ладно, хлопцы, вытирай носы, да примемся-ка за уборку… А потом шпарьте, как вчера договаривались: сход собирать будете.
