Текст книги "Воронцов. Перезагрузка. Книга 9 (СИ)"

Автор книги: Ян Громов

Соавторы: Ник Тарасов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 19

Прошло две недели с момента, как аппарат Киппа заработал в полную силу. Производство водорода наконец встало на рельсы, Митяй передал с Уваровки полсотни колб и мы начали выполнять накопившиеся заказы. Строганов получил свою первую небольшую партию ламп и уехал на Урал довольный как слон.

В тот день я решил прогуляться по центру города – хотел лично посмотреть, как идёт установка первых экспериментальных фонарей на Центральной улице. Погода выдалась солнечной, тёплой. Захар увязался за мной, но я отправил его обратно – хотелось побыть одному, подумать, насладиться результатами работы.

Центральная улица была оживлённой, как всегда. Купцы торговали с лотков, дети носились между домами. Я шёл не спеша, разглядывая столбы, на которых рабочие под руководством городского инженера устанавливали крепления для наших ламп.

– Егор Андреевич! – окликнул меня инженер, Пётр Фёдорович, небольшого роста мужчина с аккуратной бородкой. – Вот, смотрите! Уже пятый столб оборудовали. К вечеру ещё три поставим.

Я подошёл ближе, осмотрел крепление. Прочное, добротное. Лампа будет висеть на высоте трёх метров, защищённая стеклянным колпаком от дождя и ветра.

– Хорошая работа, Пётр Фёдорович, – похвалил я. – Когда планируете первое включение?

– Завтра вечером, – с гордостью ответил он. – Глеб Иванович хочет устроить торжественную церемонию. Пригласили городскую знать, купечество.

Я кивнул. Дубинин любил пафос. Но в данном случае это было оправдано – первое в России уличное освещение механическими лампами. Событие действительно историческое.

Мы ещё немного поговорили о технических деталях, потом я пошёл дальше. Проходя мимо лавок, заметил купчиху средних лет в дорогом платье, с пышными юбками и кружевным зонтиком. Рядом с ней шла прислуга, толкая детскую коляску.

Я улыбнулся. Значит, производство колясок пошло! Градоначальник не зря взялся за дело.

Но что-то в этой коляске меня насторожило. Я присмотрелся внимательнее, замедляя шаг.

Каркас был кривоватым. Колёса разного размера. Кожа натянута неровно, с морщинами и складками. И главное – при каждом толчке коляска издавала противный скрипучий звук, словно несмазанная телега.

Я нахмурился. Это явно была не работа мастеров градоначальника. Слишком грубо, слишком топорно.

Купчиха остановилась у лавки, рассматривая ткани. Прислуга – молодая девушка лет восемнадцати – оставила коляску у края мостовой и последовала за хозяйкой.

Я подошёл ближе, разглядывая конструкцию. Чем больше смотрел, тем сильнее хмурился. Медный каркас был сделан явно наспех, швы неровные. Колёса держались на осях без креплений – просто воткнуты и зафиксированы согнутыми гвоздями. Никакого войлока, никакой амортизации. Кожаные ремни, на которых должна была висеть люлька, были не натянуты, а просто провисали петлями.

Это была подделка. Грубая, наглая подделка.

Я посмотрел в люльку. Там мирно спал младенец, завёрнутый в дорогое кружевное одеяльце.

И в этот момент коляска дёрнулась.

Я не сразу понял, что произошло. Одно из колёс – то, что было криво прибито – съехало с оси. Коляска накренилась вправо. Люлька начала сползать.

Время замедлилось.

Я видел, как младенец, потревоженный толчком, начинает просыпаться. Как одеяльце сползает. Как вся конструкция, теряя равновесие, заваливается набок.

Мои ноги сами понесли меня вперёд. Два шага, три. Я успел. Схватил люльку обеими руками в тот момент, когда она уже почти опрокидывалась.

Каркас коляски с грохотом рухнул на мостовую. Медная трубка с треском сломалась пополам. Второе колесо отскочило и покатилось по булыжникам.

Младенец заплакал – громко, испуганно. Я прижал люльку к груди, чувствуя, как колотится сердце.

– Что случилось⁈ – купчиха выбежала из лавки, лицо побелело. – Боже мой! Васенька!

Она кинулась ко мне, выхватила люльку из моих рук. Прислуга застыла с открытым ртом, глядя на обломки коляски.

– Ваша коляска развалилась, – выдохнул я, приходя в себя. – Ребёнок чуть не выпал на камни.

Купчиха прижимала к себе рыдающего младенца, её руки тряслись:

– Господи… Господи… Васенька, тише, тише…

Она посмотрела на обломки, потом на меня. В её глазах был ужас:

– Эта коляска… Мне её только вчера привезли! Я заказывала у мастера на Кузнечной улице! Он клялся, что делает по чертежам самого Егора Воронцова!

Я присел на корточки, поднял отвалившееся колесо. Войлок был тонким, дырявым. Ось – кривой, с зазубринами. Крепление – просто согнутый гвоздь, который и держать-то ничего не мог.

– Где этот мастер? – спросил я, поднимаясь.

Купчиха указала дрожащей рукой:

– На Кузнечной… Третий дом от угла… Вывеска «Мастерская Семёна Курочкина».

Я кивнул. Имя запомнил.

– Барыня, вам повезло, что я оказался рядом, – сказал я. – Но это не моя работа. Это подделка. Опасная подделка.

Она всхлипнула:

– Я заплатила… Пять рублей… Он говорил, что это настоящая коляска Воронцова…

Пять рублей. За смертельно опасный хлам.

В этот момент к нам подошёл городовой – молодой парень с румяным лицом, в форменном кафтане.

– Что здесь происходит? – спросил он, оглядывая обломки.

– Происходит преступление, – твёрдо сказал я. – Продажа опасного товара, подделка под официальное изобретение. Младенец чуть не пострадал.

Городовой нахмурился:

– А вы кто такой, коли заявления делаете?

– Егор Андреевич Воронцов, – представился я. – Автор этого изобретения. И имею полное право заявить, что это, – я пнул обломок каркаса, – не имеет ко мне никакого отношения.

Глаза городового расширились:

– Воронцов? Тот самый? Который лампы без огня делает?

– Он самый, – подтвердил я. – А теперь веди меня к этому Курочкину. На Кузнечную улицу.

Городовой замялся:

– Ну… мне бы разрешение от начальства…

– Разрешение получишь от градоначальника, – оборвал я его. – Прямо сейчас идём к нему. И эту барыню с младенцем берём. Пусть Глеб Иванович сам посмотрит, что творится в его городе.

Купчиха, всё ещё качая плачущего Васеньку, кивнула:

– Я согласна. Пойдёмте. Я хочу, чтобы этот негодяй ответил!

* * *

Через полчаса мы были в кабинете градоначальника. Глеб Иванович Дубинин сидел за массивным столом, разбирая какие-то бумаги. Увидев нас – меня, купчиху с младенцем, городового с обломками коляски – он поднял брови:

– Егор Андреевич? Что случилось?

Я положил на его стол сломанное колесо и кусок каркаса:

– Вот что случилось, Глеб Иванович. Контрафакт. Опасный, некачественный, едва не покалечивший ребёнка.

Дубинин поднялся, взял колесо в руки, осмотрел. Лицо его стало каменным:

– Объясните подробнее.

Я рассказал всё – как увидел коляску, как она развалилась, как я успел поймать люльку. Купчиха добавила про мастера Курочкина, про пять рублей, про обещания «настоящей коляски Воронцова».

Градоначальник слушал молча. Когда я закончил, он медленно опустил обломок на стол и повернулся к городовому:

– Сколько таких «мастеров» в городе?

Городовой замялся:

– Ну… я слышал, что несколько… Кузнечная, Гончарная, ещё где-то на окраине…

– Несколько, – повторил Дубинин, и в его голосе прозвучала сталь. – То есть, пока я организовываю официальное производство, пока обучаю мастеров, пока забочусь о качестве – по городу ползут кустари, которые клепают смертельно опасный хлам и продают его под моим носом?

Он ударил кулаком по столу так, что чернильница подпрыгнула:

– Это не просто мошенничество! Это покушение на жизнь! Сегодня младенец чуть не пострадал! А завтра? Сколько ещё детей пострадает от этих… этих подделок⁈

Купчиха всхлипнула, прижимая к себе Васеньку. Младенец, успокоившись, посапывал у неё на руках.

Дубинин повернулся ко мне:

– Егор Андреевич, я прошу прощения. Это моя вина. Я должен был предвидеть, что появятся мошенники. Должен был поставить контроль.

Я покачал головой:

– Вы не виноваты, Глеб Иванович. Мы оба не подумали о том, что кто-то будет копировать внешний вид, не понимая сути конструкции.

– Но это нужно пресечь, – твёрдо сказал он. – Немедленно.

Он позвал секретаря:

– Иван Петрович! Собирайте городовых. Десять человек. Прямо сейчас. И езжайте со мной.

Секретарь кивнул, выбежал. Дубинин взял шляпу, трость:

– Егор Андреевич, пойдёмте со мной. Вы, как автор изобретения, должны присутствовать. А вы, сударыня, – он обратился к купчихе, – можете идти домой. Деньги вам вернут. Я лично прослежу.

Купчиха благодарно кивнула, всё ещё всхлипывая.

Мы вышли из здания управы. Во дворе уже собирались городовые – десять крепких мужчин в форменных кафтанах.

– За мной! – скомандовал Дубинин, садясь в карету. – На Кузнечную улицу!

* * *

Мастерская Семёна Курочкина располагалась в полуподвальном помещении – низкий потолок, закопчённые стены, запах металла и кожи. Над входом висела грубо намалёванная вывеска: «Детские коляски. Дёшево».

Дубинин распахнул дверь ногой. Мы вошли – я, градоначальник, десяток городовых.

Внутри было тесно и грязно. У верстака стоял мужик лет сорока, тощий, с всклокоченными волосами и грязным фартуком. Он что-то сваривал, не обращая внимания на вошедших.

– Семён Курочкин? – громко спросил Дубинин.

Мужик обернулся, увидел градоначальника, побледнел:

– Я… да… это я, ваше благородие…

– Вы делаете детские коляски? – продолжал Дубинин ледяным тоном.

– Делаю, ваше благородие, делаю! – засуетился Курочкин, вытирая руки о фартук. – По чертежам самого Воронцова! Качественные, надёжные!

– Качественные? – Дубинин швырнул на верстак обломки коляски. – Вот ваше качество! Эта коляска развалилась сегодня на улице! Ребёнок чуть не погиб!

Курочкин уставился на обломки, его кадык дёрнулся:

– Это… это не моя… я так не делаю…

– Врёшь! – рявкнул городовой, тот самый, что привёл нас к градоначальнику. – Барыня сказала – купила вчера у тебя! Пять рублей заплатила!

Я подошёл к верстаку, на котором лежали заготовки. Медные трубки – кривые, с заусенцами. Кожаные полосы – тонкие, потрёпанные. Колёса – разного размера, кое-как набитые войлоком.

– Покажите мне чертежи, – потребовал я.

Курочкин замялся:

– Ну… чертежей как таких нет… Я по памяти делаю… Видел коляску на улице, запомнил…

– По памяти, – повторил я. – То есть, вы скопировали внешний вид, не понимая, как работает конструкция?

Он молчал, глядя в пол.

Я взял одно из колёс, показал ему:

– Вы знаете, зачем войлок на колёсах?

Молчание.

– Для амортизации! – объяснил я, повышая голос. – Чтобы смягчить удары! Чтобы ребёнок не трясся на каждой кочке! А вы наклеили тонкую тряпку, которая стёрлась за день!

Я швырнул колесо обратно на верстак:

– И ось! Посмотрите на эту ось! Она кривая! Колесо держалось на одном согнутом гвозде! Конечно, оно отвалилось!

Курочкин съёжился:

– Я… я старался сэкономить… Заказчики хотят дёшево…

– Дёшево⁈ – взорвался Дубинин. – Вы чуть не убили ребёнка ради экономии! Вы понимаете, что могло случиться⁈

Он повернулся к городовым:

– Конфисковать всё! Все заготовки, все инструменты, все готовые коляски! И опечатать мастерскую!

Городовые принялись за работу. Курочкин попытался протестовать:

– Но… но это моё! Я честно работал!

– Честно? – Дубинин посмотрел на него с презрением. – Вы продавали смертельно опасный хлам под видом качественного товара! Это не честность, это преступление!

Он посмотрел на секретаря:

– Пиши!

Тот достал из папки лист бумаги и поднял голову, готовый записывать.

– Постановление градоначальника города Тулы. С сегодняшнего дня запрещается производство и продажа детских колясок без официального разрешения городской управы. Нарушители подлежат штрафу в размере пятидесяти рублей и конфискации товара.

Градоначальник поставил подпись, секретарь шлепнул печатью:

– Иван Петрович! – продолжил он. – Размножьте это постановление. Развесьте по всему городу. Чтобы каждый кустарь знал!

Секретарь взял бумагу, кивнул.

Дубинин повернулся к Курочкину:

– А вам – штраф пятьдесят рублей. Плюс компенсация пострадавшей – пять рублей. Итого пятьдесят пять. Будете платить?

Курочкин побелел:

– У меня таких денег нет, ваше благородие…

– Тогда работать будете, – холодно сказал Дубинин. – На городских работах. Пока не отработаете. А мастерскую закрываю.

Он развернулся и вышел. Я последовал за ним.

* * *

На улице Дубинин остановился, тяжело дыша. Лицо его было красным, руки сжаты в кулаки:

– Сколько ещё таких, Егор Андреевич? Сколько этих… пиратов?

– Городовой говорил – несколько, – напомнил я.

– Тогда едем дальше, – решительно сказал он. – Гончарная улица, окраина. Проверим всех. Сегодня же.

Мы объехали ещё три мастерских. В одной делали коляски из гнутых досок, скреплённых верёвками. В другой – делали каркас из ржавого железа. В третьей вообще использовали толстую лозу.

Везде – одна и та же картина. Кустари копировали внешний вид, не понимая принципов. Экономили на материалах, упрощали конструкцию. Результат – опасный хлам, который продавался под видом «коляски Воронцова».

Ко всем Дубинин применил те же меры – конфискация, штрафы, закрытие мастерских.

К вечеру мы вернулись в управу. Градоначальник был измотан, но доволен:

– Всё. Пресекли. Теперь никто не посмеет делать подделки.

Я сел в кресло. День выдался тяжёлым.

– Глеб Иванович, – сказал я, – постановление это хорошо. Но нужно идти дальше.

Он посмотрел на меня:

– В каком смысле?

– Нужно создать официальный бренд, – объяснил я. – Клеймо качества. Чтобы люди знали – если на коляске стоит печать «Управа Тульская», значит, она безопасна. Проверена. Сделана по правильным чертежам.

Дубинин задумался:

– Бренд… Клеймо качества… Разумно. А как это сделать?

Я достал бумагу, начал набрасывать схему:

– Первое – строгий контроль производства. Только мастера, прошедшие обучение, могут делать коляски. Второе – проверка каждого изделия перед продажей. Инспектор от управы осматривает, испытывает. Если всё в порядке – ставит клеймо. Третье – ответственность. Если коляска с клеймом сломалась – управа компенсирует ущерб и наказывает мастера.

Дубинин слушал внимательно:

– То есть, мы гарантируем качество своей репутацией?

– Именно, – подтвердил я. – Люди будут знать – если куплено у управы, значит, безопасно. А если без клейма – на свой страх и риск.

– А если кто-то подделает клеймо? – спросил он.

– Сделаем его сложным, – ответил я. – Не просто печать, а комбинация. Например, герб города плюс номер изделия плюс дата выпуска. Подделать сложно, проверить легко.

Дубинин кивнул:

– Хорошо. Завтра же организую. Иван Петрович разработает дизайн клейма, наймём инспекторов, составим инструкции для мастеров.

Он посмотрел на меня с благодарностью:

– Егор Андреевич, спасибо. Если бы не вы, этот хаос продолжался бы. Дети страдали бы.

Я пожал плечами:

– Я просто вовремя заметил. А вы действовали.

Мы пожали друг другу руки.

* * *

Вечером я вернулся домой усталый, но удовлетворённый. Машка встретила меня с Сашкой на руках:

– Выглядишь измотанным. Что случилось?

Я рассказал ей о том, как прошел день – о коляске-подделке, о рейде с градоначальником, о новых правилах.

Она слушала, обнимая Сашку:

– Господи… Значит, могли пострадать дети?

– Могли, – кивнул я. – Но мы успели. Теперь будет контроль.

Сашка зевнул, потянулся. Я взял его на руки, качал, глядя в его сонное личико.

– Знаешь, Машенька, – сказал я тихо, – сегодня я понял одну вещь. Недостаточно просто изобрести. Нужно ещё защитить. Защитить людей от тех, кто хочет нажиться на чужих идеях, не думая о последствиях.

Она кивнула:

– Ты прав. И ты это сделал.

Я посмотрел на сына. Он спал, посапывая носиком. Беззащитный, доверчивый.

– Для него, – прошептал я. – Для него и для всех детей. Чтобы они росли в безопасности.

Глава 20

Заводской гул – это музыка, к которой привыкаешь быстро, но в которой фальшивые ноты слышны сразу. Я стоял посреди токарного цеха и слушал. Стучали приводные ремни, шипел сжатый воздух в трубах, визжали резцы, вгрызаясь в металл. Но меня раздражал другой звук – постоянная беготня.

Мальчишки-подмастерья, «заводные», как их тут прозвали, бегали от станка к станку с Т-образными ключами.

– Третий ряд, пятая лампа! Тухнет! – орал мастер цеха.

Паренёк срывался с места, тащил стремянку, лез наверх, крутил ворот, заводя пружину нашей «Лампы тип Б». Это занимало время. Это отвлекало. И, честно говоря, это выглядело глупо.

Мы построили передовой цех с пневматическим приводом от водяной турбины и парового двигателя. У нас станки крутятся силой сжатого воздуха. А освещение мы обеспечиваем пружинами, которые нужно крутить вручную, как часы на Спасской башне.

Я подошёл к крайнему токарному станку, где Фёдор обтачивал заготовку для казенника. Воздух с шипением поступал в цилиндр пневмодвигателя, поршень толкал шатун, маховик крутился, передавая вращение на шпиндель. Мощь. Неутомимая, ровная мощь.

Я поднял голову. Над станком висела лампа. Пружина в ней раскручивалась, молоточки били по кристаллам, давая свет.

«Зачем нам пружина, если у нас есть воздух?» – мысль была настолько простой, что я едва не хлопнул себя по лбу.

В этот момент в цех зашел Григорий.

– Григорий! У меня идея! Гениальная идея! Помнишь, мы с Савелием делали пневмодвигатели для станков? Для токарных, для сверлильных?

– Помню, – кивнул он. – Работают отлично.

– А давай применим их для ламп! – предложил я. – Смотри, – я указал пальцем на вращающийся вал пневмодвигателя станка, а потом на лампу над ним. – Мы тратим время и силы людей на то, чтобы заводить пружины. А у нас под носом крутится вал с дикой силой.

Григорий прищурился, прослеживая направление моего пальца, и его глаза расширились:

– Вы хотите запитать механизм лампы от станка?

– Именно! – я схватил кусок мела и прямо на станине станка начал чертить. – Пружинный блок выбрасываем к чертям. Его будем применять там, где нужна автономность. Оставляем только барабан с кулачками и пьезоэлемент.

– Савелий Кузьмич! – крикнул я, перекрывая шум цеха. – Живо ко мне!

Савелий подошёл, вытирая руки ветошью. Он выглядел как медведь, измазанный в масле. Я пересказал ему свою мысль. Тот, задумавшись и что-то осмыслив, выдал:

– Но вал станка крутится бешено, – задумчиво сказал Савелий, скептически глядя на маховик. – Если мы напрямую подключим барабан лампы, он будет молотить так, что кристаллы в пыль сотрутся за минуту. Там же удары нужны ритмичные, а не пулемётная очередь.

– Верно, – кивнул я. – Поэтому нам нужен редуктор. Понижающая передача. Система шкивов.

Я быстро набросал схему. От основного вала пневмодвигателя делаем отвод – гибкий вал или ременную передачу наверх, к лампе. Вал делает сто оборотов, барабан лампы – один.

– Свет будет гореть только тогда, когда работает станок, – заметил Григорий.

– А зачем станку свет, когда он стоит? – парировал я. – Рабочий пришёл, открыл вентиль подачи воздуха – станок заработал, лампа зажглась. Закрыл вентиль – темнота и тишина. Экономия ресурса кристаллов, экономия газа, никаких «заводных» мальчишек.

Глаза Григория загорелись тем самым инженерным азартом, который я так ценил:

– А ведь верно… И механизм станет проще. Пружины калить не надо, стопоры не нужны. Просто вращение.

– Савелий, – я повернулся к кузнецу. – Сможешь сделать переходник? Шкив на вал двигателя и угловую передачу наверх?

Кузнец почесал бороду, оставляя на ней масляный след:

– Да чего ж не сделать. Червяка выточим, шестерню подгоним. Только надо рассчитать, чтоб не переборщить с оборотами.

– Вот и займитесь. Прямо сейчас. Возьмите этот станок, – я хлопнул по станине, – как экспериментальный. Снимите с лампы пружинный блок. Сделайте привод от воздуха. К вечеру хочу видеть результат.

* * *

Работа закипела. Я оставил мастеров колдовать над «паразитным приводом» и направился в соседний пролёт, где разворачивалось наше главное детище – производство нарезных стволов.

Здесь пахло иначе – не горелым маслом, а острой металлической стружкой и эмульсией.

Новые станки для глубокого сверления, созданные по моим чертежам, работали. Это было чудо для 1808 года.

Я подошёл к мастеру Антону Волкову. Он стоял у станка, наблюдая, как длинное спиральное сверло медленно, но неотвратимо уходит в стальную болванку. Сверло было особенным – с каналами для подачи масла под давлением прямо к режущей кромке. Стружка вымывалась, металл не перегревался.

– Как идёт, Антон? – спросил я.

Он вздрогнул, обернулся, расплылся в улыбке:

– Егор Андреевич! Как по маслу, прости Господи. Строгановский металл – сказка. Однородный, без каверн. Сверло не уводит.

Он остановил станок, вытянул сверло, продул канал. Взял калибр – длинный стальной цилиндр – и осторожно ввёл его в ствол. Калибр прошёл плотно, ровно, без затыков.

– Идеально, – констатировал Антон. – Десять стволов за смену. Раньше три дня на один уходило, чтобы так вылизать.

– Нарезы?

– На соседнем участке. Там брат Иван колдует.

Я прошёл к нарезным станкам. Здесь мы использовали копиры – специальные шаблоны, которые заставляли резец внутри ствола делать строго определённый поворот. Четыре широких нареза. Шаг пологий.

Я взял готовый ствол. Тяжёлый, хищный, ещё тёплый. Заглянул в канал. На свету нарезы играли идеальной геометрией. Это уже не мушкет. Это винтовка. Штуцер. Оружие, которое бьёт на триста-четыреста шагов прицельно.

– Сколько готовых? – спросил я Ивана.

– Полсотни лежат, ждут замков, – ответил он. – А с замками, Егор Андреевич, затык.

Я нахмурился:

– Что такое?

– Кристаллов не хватает, – развёл руками Иван. – Пьезоэлементы. Ювелиры в городе не успевают шлифовать. Мы стволы сверлим быстрее, чем они камешки трут.

Это была проблема. Узкое горлышко. Кварц нужно не просто найти, его нужно правильно отшлифовать, сориентировать по осям, чтобы при ударе он давал максимальный разряд. Тульские мастера старались, но их было мало, и работали они по старинке.

– Будет вам кварц, – твёрдо сказал я, хотя сам не был уверен, когда именно. – Делайте стволы в запас. Смазывать густо, в ящики – и на склад. Замки поставим, как только придёт сырьё.

* * *

Вернувшись в токарный цех к вечеру, я застал странную картину. Вокруг экспериментального станка собралась толпа. Рабочие, подмастерья, даже писарь цеховой прибежал.

В центре стояли Савелий и Григорий. Вид у них был победительный.

Над станком висела лампа. Но теперь она выглядела иначе – легче, тоньше. Сбоку от неё спускался тонкий стальной вал в кожухе, который через систему ремней соединялся с валом пневмодвигателя.

– Ну что, принимайте работу, – ухмыльнулся Савелий. – Григорий, давай воздух!

Григорий повернул вентиль.

Пшшшш!

Пневмодвигатель дёрнулся и начал набирать обороты. Маховик раскрутился. Станок ожил.

И одновременно с этим ожила лампа.

Вращение пошло по валу наверх. Редуктор, тихо жужжа, понизил обороты. Барабан внутри лампы начал вращаться.

Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк.

Молоточки ударили по кристаллам.

Вспышка!

Лампа залила станок ровным, ярким светом.

Маховик станка крутился быстро, сливаясь в размытый круг. А лампа работала в своём ритме – чётком, размеренном. Частота ударов была идеально синхронизирована с работой станка. Чем быстрее крутился шпиндель (когда Григорий добавил воздуха), тем чаще били молоточки, и свет становился только ярче, почти не мерцая.

– Останови, – скомандовал я.

Григорий перекрыл вентиль.

Станок замедлился. Удары молоточков стали реже: щёлк… щёлк… щёлк… И тишина. Свет погас.

Толпа выдохнула.

– Гениально, – прошептал кто-то из рабочих. – Само светит, пока работаешь.

Я подошёл к конструкции, осмотрел редуктор. Грубовато конечно. Зато ременная передача выглядела просто и надежно.

– Савелий, – я пожал его огромную лапу. – Ты понимаешь, что вы сделали? Вы только что освободили десяток людей от бессмысленной работы.

– Да оно и самому приятнее, – смутился кузнец. – Не надо думать, кончится завод или нет. Пока воздух есть – светло.

– Значит так, – я повернулся к Григорию. – Снимаем чертежи с этого переходника. Запускаем в серию. Оборудовать каждый станок в цеху. Начинаем с токарных, потом сверлильные. Над каждым рабочим местом – своя персональная лампа с приводом от станка.

– А газ? – спросил Григорий. – Водорода хватит?

– Аппараты Киппа справляются, – ответил я. – Митяй прислал ещё два комплекта стекла, Ричард их уже собрал. Газа у нас теперь – хоть дирижабли надувай. Главное – герметичность системы.

Это была победа. Маленькая, техническая, но победа. Завод становился единым организмом, где одна система питала другую.

Фёдор поднял вопрос:

– А если подключить десяток таких ламп к одной магистрали? Все будут гореть одновременно?

– Именно, – подтвердил я. – Одна пневматическая линия – десятки ламп. Можно осветить весь цех.

Савелий Кузьмич задумчиво почесал бороду:

– А сколько воздуха жрёт? Не перегрузим ли систему?

Хороший вопрос. Я прикинул в уме – пневмодвигатель небольшой, потребление воздуха минимальное. Если магистраль рассчитана на десяток станков, она потянет и пару десятков ламп без проблем. Тем более, у нас как резерв мощности стоял паровой двигатель, который в случае необходимости запускался и дополнительно нагнетал сжатый воздух в систему.

– Не перегрузим, – уверенно сказал я. – Лампы же работают в параллеле со станком. Там дополнительного расхода то и нет.

Мастера переглянулись, успокоенные.

– Ладно, – Григорий хлопнул в ладоши. – Значит, работаем над внедрением. Савелий Кузьмич, продолжай переходники делать. Фёдор, помогай с установкой. Семён – крепление для колб делай. Я пока чертежи обновлю, учту последние изменения.

Работа возобновилась. Я постоял, наблюдая. Потом вышел во двор.

* * *

На выходе из цеха меня перехватил Захар.

– Егор Андреевич! Там Иван Дмитриевич приехал. И не один. С охраной, с казённой каретой. В контору прошёл, вас ждёт.

Сердце екнуло. Иван Дмитриевич просто так с конвоем не ездит. Либо большие проблемы, либо большие новости.

Я поспешил в контору завода.

Иван Дмитриевич сидел за столом, но, увидев меня, встал. Вид у него был торжественный. На столе перед ним стоял небольшой, окованный железом ящик с двуглавым орлом на крышке.

– Егор Андреевич, – он слегка поклонился. – Радуйте меня. Слышал, у вас тут свет без огня теперь и без рук работает?

– Слухи летят быстрее света, – усмехнулся я. – Да, внедрили работу на пневмоприводе. Но вы, полагаю, не ради этого приехали?

Он положил руку на ящик.

– Помните, вы жаловались на нехватку пьезоэлементов? Что тульские ювелиры не справляются с обработкой кварца для ваших новых ружейных замков?

– Помню. Это наша главная беда сейчас. Стволы лежат мёртвым грузом.

Иван Дмитриевич достал из кармана ключ, вставил в замок ящика, повернул. Откинул крышку.

Внутри, на чёрном бархате, рядами лежали они. Кристаллы.

Не мутные осколки, а идеально ограненные призмы. Прозрачные, как слеза, одинаковые, как солдаты на параде. Их были сотни.

– Санкт-Петербург, Императорская гранильная фабрика, – произнёс Иван Дмитриевич весомо. – По личному распоряжению Её Величества. Здесь тысяча штук. Высший сорт. Ориентация осей проверена придворными физиками.

Я подошёл, взял один кристалл. Он был совершенен. Грани острые, геометрия безупречная. Такой кристалл при ударе даст искру, способную поджечь даже сырой порох.

– Тысяча… – выдохнул я. – Это же…

– Это первая партия, – перебил Иван Дмитриевич. – Императрица была весьма… впечатлена вашим подарком. Той лампой, что мы отправили в Петербург. Она изволила сказать, что если русский ум способен создать такое, то государство обязано дать этому уму всё необходимое.

Он посмотрел мне в глаза, и я увидел в его взгляде не привычный холод спецслужбиста, а что-то похожее на уважение.

– Теперь поставки будут регулярными. Раз в месяц фельдъегерская служба будет доставлять вам обработанные кристаллы. Столько, сколько нужно. Для ламп, для ружей, для всего, что вы ещё придумаете.

Я аккуратно положил кристалл обратно в ячейку.

– Это меняет всё, – сказал я твёрдо. – Теперь мы можем запускать массовое производство пьезо-замков. Не штучно, а сериями.

– Именно этого от вас и ждут, – кивнул Иван Дмитриевич. – Военное министерство жаждет получить первую партию ваших штуцеров с пьезо-поджигом к осени. Теперь у вас нет оправдания в виде нехватки деталей.

– Оправданий не будет, – заверил я. – Стволы уже готовы. Замки ждут только кристаллов. Завтра же начнём сборку.

Иван Дмитриевич закрыл ящик, передал мне ключ.

– И ещё, Егор Андреевич. Там, в ящике, под вторым дном… есть пакет. Лично для вас. Патент на пьезоэлектрический замок, утверждённый Сенатом. И вексель на сумму, которая покроет ваши расходы на расширение производства.

Я взял тяжёлый ящик. В нём было будущее русской армии. И, похоже, моё будущее тоже.

– Спасибо, Иван Дмитриевич. Передайте… передайте наверх, что Тула не подведёт.

Он чуть заметно улыбнулся уголками губ:

– Они знают, Егор Андреевич. Они знают. Иначе бы этот ящик здесь не стоял.

Когда он ушёл, я ещё долго сидел в кабинете, открыв ящик, глядя на ряды кристаллов. Тысяча искр. Тысяча маленьких молний, запертых в камне.

Я вызвал Григория.

– Гриша, – сказал я, когда он вошёл. – Зови Ивана и Антона. И всех слесарей, кто на сборке замков.

– Что, опять аврал? – спросил он, косясь на ящик.

– Нет, Гриша. Не аврал. – Я открыл крышку, и свет от окна заиграл на тысячи кристаллов. – Теперь это называется работа. Большая, настоящая работа. Мы начинаем вооружать армию.

Григорий присвистнул, глядя на сокровище:

– Ну, теперь держись, французы…

– И французы, и турки, и кто угодно, – добавил я. – Завтра с утра эти кристаллы должны быть в замках. А замки – на стволах.

* * *

Следующие дни пролетели в бешеном темпе. Мы с Григорием разработали план массового внедрения пневматических ламп в цехах завода. Начали с токарного – установили лампы над каждым станком.

К концу недели мы переделали освещение над первым токарным станком. Поставили пневматическую лампу, подключили к магистрали, повесили колбу, отрегулировали высоту.

Иван – коренастый мужик лет сорока с седой бородой – стоял рядом, с любопытством разглядывая новшество:

– И это вместо лучины будет?

– Вместо лучины, – подтвердил я. – Открывай кран.

Он открыл. Механизм ожил, колба вспыхнула. Яркий свет залил рабочую зону станка – деталь, резец, суппорт. Всё видно как на ладони.

Иван присвистнул:

– Ну дела… Светло-то как! Будто солнце над станком повесили!

– Попробуй поработать, – предложил я. – Проточи что-нибудь. Скажешь, удобно ли.

Он кивнул, взял заготовку, закрепил в патроне. Запустил станок. Резец пошёл по металлу, стружка закудрявилась. Иван работал сосредоточенно, время от времени наклоняясь ближе к детали.

Минут через десять он остановил станок, снял деталь, осмотрел:

– Чисто вышло. Очень чисто. Обычно при лучине приходится вглядываться, глаза напрягать. А тут – всё видно. Каждую риску, каждую неровность.

Он повернулся ко мне:

– Егор Андреевич, это большое дело. С таким светом можно и ночью работать, и зимой, когда рано темнеет. И глаза не устают.