Текст книги "Ведьма на Иордане"

Автор книги: Яков Шехтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

«Не может быть, мамаша, – говорю, – там же машины носятся одна за другой. То сюда, то туда, не деревенский проселок, а Калининский проспект». – «Нет там никаких машин, сынок. На эту дорогу в темноте никто не сунется. Только черти. Или такие везунчики, как ты».

– Уф, страсти какие! – воскликнула Света.

– Да, страсти, – согласился Чубайс. – Вот с тех самых пор я верю, что в мире нашем что угодно может произойти.

– Первый шаг ты уже сделал, – с усмешкой заключил Дима, поднимая стопку. – Второй сделаешь по направлению к синагоге. А третий приведет тебя прямиком в «пингвиньи» ряды.

– Не-е-е-ет, – замотал головой Чубайс. – От чертей до синагоги дистанция огромного размера.

– А куда те черти подевались белесые? – спросила Света.

– Отстали, наверное. Я же не оборачивался. Ладно, давайте выпьем за все хорошее.

– И за мир во всем мире, – ехидно добавила Люда, подведя итог рассказу мужа.

* * *

Лето на Иордане заканчивалось поздно. До конца октября стояла знойная сухая погода, и лишь в первых числах ноября жар разжимал свои объятия. Над рекой начинал гулять свежий ветер, сезон каяков плавно подходил к концу, и чайки, законные хозяева водных пространств, сверкая крыльями, снова захватывали Иордан.

Пологие берега часто и жадно лизала мелкая волна, поднимаемая ветром. Нехотя, словно просыпаясь, сыпался из низких туч дождик, омывая пожелтевшую за долгое лето листву. Его серая накидка накрывала понурые кустарники вдоль русла, белые стволы эвкалиптов, испачканные птичьим пометом, редкие проплешины пляжей, покрытые пожухлой травой.

Сразу вслед за летом начиналась зима. И если выдавались три-четыре дождливые недели, наполненные моросящим счастьем дождя, молодо и свежо распускалась зелень, и прохладный запах новой жизни витал над водой. Убегающая вниз река занавешивалась прозрачной фиолетовой марью, дышалось легко и бодро, а будущее казалось наполненным добрыми ожиданиями и нескончаемой удачей.

Четыре зимних месяца бизнес Димы бездействовал, то есть не приносил дохода. Сплавляться на каяке по воде в такую погоду никому не хотелось. Дима и Чубайс тяжело и много работали все эти месяцы. В разгар летней страды, когда каждая минута звонкой монетой падала в ящик кассового аппарата, все выходящие из строя каяки складывались в большом сарае на краю станции. Дима не рисковал и при малейшей неисправности или даже подозрении на неисправность снимал каяк с маршрута. Авария или, не дай Бог, человеческие жертвы могли навсегда утопить дело.

Каяков хватало, кибуц закупил их оптом где-то в Америке и завез сразу на много лет вперед. Поэтому летом не тратили дорогое время на ремонт, а сразу уносили неисправный каяк в сарай, и к концу сезона тот заполнялся до крыши. Отправив всех прочих работников в отпуск до следующего лета, Дима вместе Чубайсом вытаскивали каяки из сарая и принимались за ремонт.

В одном протерлась резина, в другом сгнили и лопнули веревки, в третьем прохудился клапан и баллон травил воздух, а то и сам баллон, несмотря на прочность, порвался от ударов о камни.

Работали в охотку, не спеша, выполняя любую починку самым добросовестным образом. Длинные вечера были свободными, Дима со Светой часто уезжали в Тверию, ужинали в ресторанчике, шли в кино или просто сидели на набережной, разглядывая мерцающие огни по ту сторону озера.

Неосторожно брошенные Светой слова – женишок хоть куда – повлияли на Чубайса точно медленно действующий яд. Он давно исподтишка облизывался на пышные формы жены начальника, но вступать с ней в прямое взаимодействие не предполагал. Будь Света кассиршей или подсобницей на подхвате, уж он бы не дал этой роскоши безнаказанно колыхаться в его поле зрения. Но жена начальника – жена начальника, зажать ее в тихом месте могло оказаться себе дороже. Утехи утехами, а заработок тоже чего-то стоит.

Однако слова были произнесены, и воображение, подогреваемое гормонами, пустилось в свободный полет. Спустя два дня Чубайсу уже казалось, будто Света начала с ним заигрывать, через неделю он был почти уверен, что его мужские достоинства произвели на нее решающее впечатление, а спустя месяц, убедив себя в том, что дама его заманивает, приступил к ухаживаниям.

На самом-то деле признаки симпатии, выказываемые Светой, не выходили за границы дружеского расположения. Но для фантазии не существует границ, и любая объективная реальность с легкостью перерабатывается ею в желаемый продукт.

Чубайс решил действовать осторожно. Никаких зажимов, никаких резких приставаний.

«Любовь – вот та приманка, на которую ловится женское сердце», – сказал себе Чубайс и принялся изображать влюбленного. Как умел, как понимал это состояние.

Поначалу Света не могла взять в толк, почему балагур Толя вдруг погрустнел и стал бросать на нее томные взгляды. В те редкие моменты, когда ему случалось передавать ей или брать у нее какие-то хозяйственные предметы, он загадочным тоном произносил туманные фразы и словно невзначай норовил коснуться ее руки. А прикоснувшись, вздрагивал, точно ударенный током. Нельзя не отметить, что томность и загадочность проявлялись только в отсутствие Димы, когда тот был рядом, Чубайс вел себя совершенно здравым образом.

В один из дней, вернувшись из Тверии, он преподнес Свете розу. Точеный, хорошо распустившийся цветок темно-вишневого цвета.

– Ты чего? – спросила Света, уже понимавшая, к чему идет дело.

– Ах, – томно вздохнул Чубайс, – подобное притягивает подобное.

Света улыбнулась. Ухаживания Толи она не принимала всерьез, но, как известно, королеве льстит даже внимание конюха.

– Спасибо, – коротко бросила она, унесла цветок в домик и поставила его в бутылку из-под «Гленморанжа».

Света не знала, как вести себя с Чубайсом. Отвечать на его ухаживания она не собиралась, мужские стати Толи ей нравились вполне умеренно. А точнее, не вызывали отталкивания, он был вполне симпатичен и, возможно, чуть больше этого, но не дальше. Заводить с ним роман… нет уж, извините, совершенно ни к чему!

Его влюбленность льстила, Свете не хотелось обижать Чубайса резкой отповедью, тем более что до сих пор он не совершил ничего предосудительного. Ну, вздыхает мужик по бабе, что тут дурного? Нормальное действие мужского инстинкта. Пока руки не распускает, все в порядке!

«Скорее всего, – прикидывала Света, – его влюбленность быстро пройдет. Вряд ли это большое чувство, Толька волочится за мной то ли от скуки, то ли от пресыщенности. И хотя Людка просто красавица, мужикам все равно подавай другую бабу. Кто знает, чем занят мой Димка во время поездок в Тель-Авив? Постоянной любовницы у него нет, это я точно знаю, чувствую, но вполне может ухватывать, идя через мосточек.

Если поползновения не получат поддержки с моей стороны, то скоро сойдут на нет. Говорить Диме пока не стоит, он может психануть и выгнать Чубайса. А пока ведь и не за что, зачем же зря человека заработка лишать?»

И она решила выждать. Ее расчет был точен, Чубайс вряд ли бы осмелился перейти к более радикальным действиям. Но вмешался случай, ничтожная закорючка на беспредельном поле возможностей или слепая сила, безжалостно разрушающая стройные построения разума и рук человеческих. Впрочем, некоторые утверждают, будто никакой случайности в нашем мире не существует, а то, что люди по незнанию величают фортуной, роком, колесом судьбы, фатумом и еще Бог весть какими именами, на самом деле суть проявления четко действующего закона, до сих пор не открытого человечеством. И когда великолепное здание этого закона откроется нашим глазам, станет ясно, что все на свете, даже сколько раз перевернется листок в придорожной пыли под порывами ветра, рассчитано, взвешено, отмерено и учтено.

Дима на два дня уехал в Тель-Авив. По делам бизнеса или просто проветриться. Свету радовали его отлучки, в такие дни, предоставленная самой себе, она много читала, сидя в кресле возле Иордана. С реки несло сыростью, Света приносила одеяло, сигареты, чай в термосе и погружалась в придуманный мир.

Чубайс приехал с утра, вытащил каяк из сарая и принялся за ремонт. Поработав минут сорок, он вальяжной походкой приблизился к креслу, в котором устроилась Света, и спросил:

– Чаем не угостишь?

– Вот что, Толя, – твердо сказала Света, ожидавшая такого хода развития событий и приготовившаяся к нему. – Пока Димы нет, не подходи ко мне. Мало ли что могут подумать. А лучше всего подыщи себе на эти два дня занятие в другом месте. Проживут каяки без твоего ремонта.

– Да ты чего, мать? – деланно удивился Чубайс. – Чаю нельзя попросить?

– Сам прекрасно знаешь чего, – ответила Света, плотнее закутываясь в одеяло.

– Ну, как хочешь, – обиженно произнес Чубайс и вернулся к работе.

Света попробовала снова погрузиться в книгу, но не получалось. Разлетались мысли, словно ласточки перед дождем, метались в разные стороны. Может, зря человека обидела. Действительно, всего лишь чаю попросил, а она взяла и приложила мордой об стол. Ну так что теперь делать, не звать же его обратно?! Чувство вины точило ее сердце, чтобы скоро, уже очень скоро вырваться наружу в неожиданном для нее самой проявлении.

Приехав утром на станцию, Чубайс оставил ворота открытыми. Лень было снова вылезать из машины и затворять, все равно на обратном пути придется проделывать эти операции в обратном порядке. На станцию кроме него и Димы неделями никто не заглядывал, поэтому ни о какой опасности он даже не помыслил.

Пока Света пыталась сосредоточиться на книге, раздался рев мотора и на станцию ворвался зеленый джип «сузуки». Лихо подлетев к самой кромке воды, он замер как вкопанный. Из джипа вывалилась теплая компания: три парня хорошо навеселе и две накрашенные девахи, тоже принявшие на грудь. Где и когда они успели набраться с самого утра, осталось целиком на их совести, расследование сего вопроса выходит за рамки нашего повествования.

– Эй, хозяева! – бросил один из парней, нетвердым шагом приблизившись к Чубайсу. – Лодку нельзя взять? Покататься желаем!

Пускать эту компанию на реку означало нажить большие неприятности. Добром бы такая прогулка не кончилась и отвечать пришлось бы тому, кто, видя, в каком состоянии пребывают клиенты, все-таки позволил им сесть в лодку.

– Станция не работает, – миролюбиво ответил Чубайс. – Вода холодная…

– Зато мы горячие, – со смехом оборвал его второй парень, управлявший джипом. Он был трезвее других и настроен куда более решительно. – Давай плавсредство!

– Ничего не выйдет, ребята, – развел руками Чубайс. – Каяки сложены в сарае и заперты до начала сезона.

Девахи картинно взвыли.

– А этот? – водитель пнул носком кроссовки оранжевый бок лежащего перед Чубайсом каяка.

– Этот на ремонте. Вы на нем полдороги не пройдете, потонете на первом же пороге.

– Ладно, – пьяно махнул рукой первый парень. – Не везет нам сегодня, куда ни сунемся, все на фиг закрыто!

– Очень сожалею, – снова развел руками Чубайс. – Весной приезжайте, когда снег на Хермоне тает. Вот когда самое катание!

– Спасибо, утешил, – отозвался водитель. – До весны еще дожить нужно.

Компания забралась в джип, и водитель, желая компенсировать неудачу, помчался по станции, лавируя между эвкалиптами, точно лыжник на слаломе.

– Ненормальные! – закричала Света, вскочив с места. – Сейчас расшибетесь!

Но водитель хорошо владел машиной. Визжа тормозами и завывая мотором, джип пронесся сквозь станцию, вылетел через распахнутые ворота и скрылся. В наступившей тишине разнесся отчаянный собачий визг, моментально перешедший в жалобное скуление.

– Что это такое?! – вскричала Света. Сердце ее оборвалось. Она бросилась к месту, откуда доносился голос умирающей собаки, и ее глазам открылась ужасная картина. Лавируя между стволами, джип наехал на мирно спящего под эвкалиптом Франклина и раздавил его. Кровь, кишки, клочья шерсти разлетелись во все стороны. Когда Света подбежала к своему любимцу, Франклин еще скулил, но глаза его уже стекленели, и спустя несколько секунд душа собаки оставила бренное тело и умчалась в заоблачные выси.

Свете показалось, будто она теряет рассудок. Неожиданная смерть любимого существа сбила ее с ног. Она упала на колени возле изуродованного трупа Франклина.

– Неужели это навсегда? – шептала она, не в силах прикоснуться к залитой кровью и желудочной слизью шерсти. – Навсегда, навсегда, навсегда…

И вдруг, неожиданно для самой себя, Света начала молиться.

– Только об одном Тебя прошу, – горячечно шептала она, не веря, не в силах поверить случившемуся, – верни назад время, на какие-нибудь десять минут, верни его назад. Дай мне еще раз обнять живого Франклина, прижать к себе, укрыть от колес.

Слезы лились из глаз, текли минуты, а Франклин, вернее то, что от него осталось, лежал перед ней безучастный, бездыханный и уже совершенно чужой. Смерть властно и непреклонно провела между ними невидимую, но хорошо ощущаемую границу.

– Пойдем, Света, – Чубайс сначала осторожно прикоснулся к ее плечу, а затем подхватил под руки, поднял с колен и повел к домику. Он обнимал ее за плечи, но она не воспринимала его объятие как прикосновение мужчины, ее мысли и чувства были далеко.

В домике Чубайс усадил за стол безжизненно повисшую Свету и кинулся наружу.

– Сейчас, я сейчас! – крикнул он.

Прошло несколько томительных минут. Света безучастно смотрела в одну точку. Вместе с Франклином в ней умерла какая-то часть ее личности, и покалеченная душа судорожно зализывала место разрыва.

Чубайс возник на пороге, точно чертик из табакерки. В руках он держал бутылку виски.

– Вот, – сказал он, переступая порог. – Помянем собачку. Славный был песик.

Он по-хозяйски достал стаканы, налил Свете до краев, себе плеснул не меньше, однако пить не стал, а лишь пригубил. Света же большими глотками осушила свой стакан.

– Съешь что-нибудь, – Чубайс вытащил из холодильника нарезанный сыр. Света автоматически взяла ломтик, положила в рот.

Чубайс снова налил виски.

– Еще по одной?

Она отрицательно покачала головой. Мир поплыл и закачался, но сосущая боль под сердцем отступила. Она осталась одна, самого близкого существа уже не было рядом. Хотелось кричать, кататься по полу от невыносимой тоски, от каменной тяжести внезапно навалившегося горя, но слез не было, и от этого тяжесть казалась еще непереносимее.

– Я понимаю, как тяжело потерять такого друга, – вкрадчиво произнес Чубайс. – Есть потери, которые невозможно восполнить. Но не нужно так убиваться, пусть Франклин погиб, но жизнь-то не кончилась! Возьми себя в руки, в мире осталось так много прекрасного.

Он сжал руку Светы и стал гладить ее нежно и властно. Потом раскрыл ее ладонь и припал к ней губами.

Свете никто и никогда не целовал руку. Она только видела, как это делают в исторических фильмах, и прикосновение горячих мужских губ к ее открытой ладони оказало на Свету магнетическое воздействие. Было что-то сокровенно-интимное в этом поцелуе, словно Чубайс прикоснулся к самой скрытой части ее существа.

Когда Толя начал лизать внутреннюю поверхность ладони, наконец пошли слезы. Света задрожала от плача, и Чубайс, прижав ее к себе, стал жадно целовать мокрые от слез губы, глаза и щеки.

А дальше произошло нечто странное. Позже, вспоминая ту минуту, Светлана никак не могла понять, что толкнуло ее отдаться Чубайсу, отдаться бурно, страстно, бесстыдно. Отчаяние от несправедливости мира и протест против Того, кто не пожелал услышать ее молитву, – вот что толкнуло ее в призывно распахнутые объятия.

Когда наслаждение мутной волной прокатилось через ее тело, оставив за собой грязную лену стыда, она, уже понимая, что происходит, столкнула с себя тяжело дышащего Чубайса, поднялась с пола, брезгливо передернула плечами и полураздетой, в едва прикрывающей бедра футболке, выскочила из домика. Подойдя к Иордану, Света забралась по колено в ледяную, быстро несущуюся мимо воду и тщательно умылась, стирая с лица слюну Чубайса. Холод и злость разогнали хмель, мерзость от совершившегося тошнотворным комком застряла в груди.

Чубайс лениво поднялся с пола и двинулся вслед за любовницей. Ему было хорошо. Он подозревал, что за тихой сдержанностью манер Светы может прятаться бес, но такого урагана даже представить себе не мог. Хороша бестия! Приведя в порядок одежду, он уселся на скамейке возле крыльца и с наслаждением закурил.

Не глядя в его сторону, Света прошла мимо и скрылась в домике. Повернув голову, Чубайс охватил взглядом ее белые полные ноги, жадно отметил черную полоску криво натянутых трусиков и сглотнул. Случившееся казалось ему дивным сном.

«Вот же повезло Диме, – подумал Чубайс. – Такую бабу отхватил. А ведь по виду ни за что не скажешь!»

Света переоделась и вышла из домика. Чубайс вскочил со скамейки, подошел к ней и уверенно положил руку на плечо. Она сбросила ее брезгливым движением.

– Вот что, Толя, – сказала она дрожащим от ярости голосом. – Я не знаю, как это получилось, но больше пальцем ко мне не смей прикоснуться.

– Светушка, милая, – Чубайс попытался обнять ее за плечи, но та с силой оттолкнула его в сторону. Горе перешло в гнев, а с гневом ей было легче управиться, у него был адрес, и она знала, как нужно поступать.

– Отойди, сволочь рыжая! Ты подло воспользовался моей минутой слабости. Запомни, если посмеешь еще раз ко мне приблизиться или хоть слово об этом кому скажешь, пулей вылетишь с работы. Понял, гад?! А сейчас убирайся отсюда, и чтоб до приезда Димы глаза мои тебя не видели.

Света плюнула Чубайсу в лицо, затем отвесила ему звонкую пощечину, вошла в домик и заперла дверь.

Чубайс молча повернулся и пошел к своей машине. Он весь кипел. Давно его так не оскорбляли! Бывали в его жизни драки, и прежде случалось получать затрещины и расплачиваться той же монетой, но такого презрения от только что стонавшей под ним женщины и таких белых от ярости глаз он еще не встречал.

– Ах ты, сука! – шипел он сквозь сжатые от злости зубы. – Ах ты подлая, похотливая тварь! Это я отсюда пулей вылечу? Ну, это мы еще посмотрим, кто из нас двоих пуля и кто лучше умеет летать!

В его разгоряченном ненавистью мозгу тут же возник план мщения. План до того простой и ясный, что, садясь в машину, Чубайс даже засмеялся. Захлопнув дверь, он завел мотор, достал из бардачка пачку салфеток и, брезгливо передернувшись, вытер с лица плевок. Странно, всего несколько минут назад, катаясь со Светланой по полу, он с жадностью слизывал с ее губ эту самую слюну, сейчас же она вызывала в нем дрожь омерзения. Чубайс еще раз быстро прикинул в уме все пункты плана мщения и, внезапно успокоившись, снова рассмеялся.

* * *

Зло мир принимает просто. Оно как бы встроено в него изначально и потому понятно. Куда легче согласиться с мрачной перспективой, чем поверить в то, что тучи сами собой рассеются. Созидание сложнее деструкции, поэтому желающему разрушать судьба любезно предоставляет множество рычагов.

Каждую весну Дима обновлял договор с кибуцем. Процедура эта носила чисто условный характер, высокие договаривающиеся стороны вполне устраивали друг друга. Арендная плата за первые четыре года полностью покрыла понесенные кибуцем расходы, и начиная с пятого каяки приносили чистый червонный доход.

В прошлый раз Дима взял с собой Чубайса. По дороге надо было набрать товаров для открытия сезона, и Дима, любивший совмещать несколько дел, решил после короткой процедуры подписания заехать в Тверию и закупиться по полной. Всю дорогу Чубайс расспрашивал о кибуце, о его секретаре, с которым Дима вел дела, об условиях договора. Ничего не подозревавший Дима болтал без умолку. Он считал Чубайса почти компаньоном, да и скрывать было нечего, все дела бизнеса просматривались как на ладони.

Чубайс сам не понимал, для чего ему эти сведения, но по привычке подбирать любую плохо лежащую вещь расспрашивал обо всех подробностях. И вот пробил час. Дима давно забыл про тот разговор, а Чубайс, озаренный молнией злодейства, принялся за дело.

Выехав со станции, он покатил прямехонько в кибуц. Отыскать секретаря оказалось совсем непросто, поля кибуца были разбросаны по всей долине Хула, и точно указать, где сейчас находится его джип, никто толком не мог. Через два часа слегка опешивший от чубайсовского предложения секретарь, осанистый, умеренно полный мужчина средних лет с коричневой от загара треугольной плешью, с сомнением покачал головой.

– То, что вы говорите, звучит весьма заманчиво, но я сам не могу принять такое решение. Погодите два дня, я вынесу ваш вопрос на расширенное правление совета кибуца.

– Об одном вас попрошу, – деловым тоном ответил Чубайс. – Я и нынешний арендатор работаем вместе. Если ему станет известно о наших переговорах, то сами понимаете…

– Конечно, конечно, – заверил его секретарь. – Не волнуйтесь, все останется между нами.

Секретаря связывали с Волковым пять лет общения. Он помнил, как тот пришел к нему с идеей и как эта идея трудами и заботами Димы превратилось в живое, веселое дело. Но то, что предлагал Чубайс, выглядело весьма и весьма соблазнительно, хоть и не совсем, э-э-э, чистоплотно.

Чубайс просто и прямо предложил передать ему право на ведение бизнеса каяков и за это платить за аренду ровно в два раза больше. В холодном мире торговли не существует ни родственных связей, ни дружеских отношений. В конечном итоге все упирается в цифры. И поскольку особого злодейства в передаче подряда более выгодному заказчику правление не усмотрело, было решено договор с Волковым не продлевать. Впрочем, в качестве особого расположения и учитывая прошлые заслуги, секретарю позволялось предложить Диме те же условия, которые поступили от конкурента, и, если тот согласится, оставить дело в его руках.

Явившись, как обычно, продлевать договор, Дима сразу почувствовал неладное. Обычно приветливый и улыбчивый секретарь смотрел в сторону и разговаривал отстраненно и сухо. Вместо быстрого улаживания формальностей он передал Волкову выписку из постановления совета кибуца. Тот прочитал и опешил.

– Но вы же хотите забрать весь мой доход! – воскликнул Дима. – Неужели правление предполагает, что я стану работать бесплатно?

– Правление располагает предложением от другого заинтересованного лица, – холодно произнес секретарь.

– И это лицо согласно платить в два раза больше?

– Да.

– Но такого просто не может быть! Я знаю каждую веревку на каяках и говорю вам, что не только мне, но и рабочим почти ничего не останется. Тот, кто вам такое предложил, попросту ничего не понимает в деле.

– Уверяю, – заверил секретарь, – конкурент разбирается в каяках и веревках ничуть не хуже вашего.

– Значит, он попросту хочет выжить меня! По-другому это нельзя объяснить!

– Вполне вероятно, – сухо произнес секретарь, – что вы, господин Волков, хорошо умеете чинить каяки и организовывать обслуживание клиентов. Однако сии весьма достойные уважения качества вовсе не означают умение ладить с бухгалтерией. Этот бизнес может принести кибуцу большую пользу. Пять лет дело было в полном вашем распоряжении, и вы достигли неплохих результатов. Но теперь мы хотим дать возможность проявить себя другому подрядчику.

– Но это же мое дело! – вскричал Дима. – Я его придумал, я организовал. Не будь меня… – Он махнул рукой. – Э, что там говорить, вы дождались, пока я поставлю бизнес на крепкие рельсы, вернули затраты, а теперь решили передать дело своему человеку!

– Мы благодарны вам за деловую инициативу, – ответил секретарь. – Однако не нужно утрировать! Без начального капитала, внесенного кибуцем, и, самое главное, исключительного права пользования водным ресурсом, протекающим по нашей земле, ваша идея так бы и осталась пустой фантазией. Вы хорошо зарабатывали последние годы. – Он полистал бумаги в папке и уточнил: – Последние пять лет. Возможно, даже чересчур хорошо. А сейчас требуется перевести дело на более эффективные рельсы. Речь, в частности, идет и о том, что арендатору придется попросту меньше зарабатывать.

– Не меньше! – в отчаянии вскричал Волков. – Не меньше, а вообще не зарабатывать!

– Я не могу изменить решение совета кибуца, – закончил разговор секретарь. – Или вы принимаете условия, или передаете дело другому арендатору. Учтите, – добавил он более мягким тоном, – по правилам, для того чтобы получить подряд, требуется представить предложение лучшее, чем у конкурента. Но, учитывая ваши прошлые заслуги, мы согласны, чтобы оно было по крайней мере таким же.

– Таким же! – вспылил Дима. – Да найдите идиота, который захочет пахать по двенадцать часов в день за сумму, равную пособию по безработице!

– Такой идиот у нас уже есть, – секретарь встал, давая понять, что разговор закончен.

Возвращаясь домой, Волков то и дело бил руками о баранку и орал дурным голосом. Его мир, ставший привычным и прочным, мир, в котором он чувствовал себя так уютно, развалился за пять минут. Дима никак не мог поверить, что это происходит именно с ним. Ведь он приложил столько усилий, дабы обеспечить себе и Светке надежное будущее. Не ленился, думал только о бизнесе, внедрил столько маленьких, но эффективных улучшений, с работниками вел себя щедро и ровно. И вот, когда пришла пора чуть-чуть расправить плечи и немного насладиться плодами многолетнего труда, – трах-бац, на тебе! За что, почему? Чем он прогневил судьбу, в чем провинился?!

Сам того не подозревая, Дима Волков бросал в мировое пространство извечные вопросы, над которыми человечество ломает голову не один десяток веков.

В тот вечер было выпито много виски и произнесено немало обидных слов в адрес кибуца и анонимного конкурента. Свету тоже потрясла перспектива бросить обжитое место и перебираться неведомо куда. Она намеревалась прожить на станции много лет, купила семена цветов и луковицы тюльпанов, завезла жирную землю, собираясь украсить полянку перед домиком большой клумбой. Теперь и станции, и клумбе, и всем планам и намерениям Светы пришел конец. Принимать новые условия не имело смысла. Нужно было паковать вещи и уезжать, ведь старая аренда заканчивалась уже через неделю.

До открытия сезона оставалось меньше месяца. В принципе все было готово: каяки приведены в полный порядок, работники явятся в назначенный день, и каждый из них знает свои обязанности. Однако новому человеку будет весьма трудно увязать концы с концами. Собирая вещи, Дима думал про это с немалой долей мстительности. Он не собирался ничем помогать конкуренту. Пусть сам ломает голову, где лежит клей для резины и в каком гараже лучше всего обслуживать мини-бус, возвращающий туристов к месту высадки, не говоря уже о тысяче прочих мелочей, каждая из которых могла сильно застопорить отлаженный механизм бизнеса.

Не раз и не два он с трудом удерживался от того, чтобы обзвонить всех работников и уволить к чертовой матери всех подряд, до одного, прямо сейчас! Пусть новый хозяин сам подбирает себе команду. Дима даже брал сотовый телефон, но, прикоснувшись пальцами к гладким прохладным кнопочкам, останавливался. Его мир рухнул и рассыпался, он сам остался без работы, но почему такой же удар должны получить и другие люди?! Если новый хозяин захочет уволить старых работников и набрать новых, пусть делает это сам. И пусть горькая весть исходит из его уст.

Однако, к вящему удивлению Димы, соперник не спешил принимать дела. Он вообще не появлялся на станции, и мысль о злосчастном разговоре с секретарем начала представляться наваждением, дурным сном. Но вещи были уложены, снята квартира в Тверии, начаты поиски работы.

Сунувшись в несколько мест, Дима осознал, что стал известным человеком. За пять лет на каяках перекатались все кому не лень, и многие запомнили его лицо. Да, работы для него оказалось сколько угодно, нужно было лишь не продешевить и впрячься в новую лямку на хороших условиях. Однако самое выгодное предложение из всех им полученных едва достигало четверти того, что он зарабатывал на Иордане. Тем не менее жизнь снова начала приобретать вкус и смысл.

Наступил день отъезда. Конкурент так и не появился, и Дима решил запереть станцию на все замки и отбыть. Связку с ключами он планировал забросить секретарю кибуца, а дальше пусть новый арендатор сам разбирается, какой ключ подходит к какому замку.

Когда вещи были уложены в машину и он отправился запирать двери, на станцию вкатил автомобиль Чубайса.

«Попрощаться приехал», – с теплотой подумал Дима и приветственно помахал вылезающему из машины Чубайсу. Тот не ответил, скользнул по Волкову невидящим взглядом и быстро пошел к домику. Несколько дней назад Дима говорил с Чубайсом по телефону и объяснил, что происходит. Тот ничего не спросил, просто выслушал и попрощался. Диму это удивило, он все-таки ожидал какого-то сочувствия, нескольких фраз типа «вот же гад», «ну и сволочи». Но не дождался.

Войдя в домик, Чубайс по-хозяйски уселся на стул и вытянул ноги.

– Ты чего расселся? – удивленно спросила Света, запихивая в сумку чашки и тарелки, оставшиеся после завтрака. – Мы уезжаем, Дима сейчас запрет домик.

– Давай, давай, голубушка, – презрительно бросил Чубайс, – пулей лети отсюда. И чтоб глаза мои тебя больше не видели.

– Что-что? – Света распрямилась, и в ее глазах блеснуло осознание.

– То, что слышишь. А домик нечего запирать. Оставь ключи на столе, забирай свои манатки и вали из моего бизнеса.

– Так это ты? – она охнула и прикрыла рот рукой. – Ты и есть тот самый негодяй…

– Оценки держи при себе, я в них не нуждаюсь. И вали – пулей, пулей.

Света вышла из домика и сделала знак мужу.

– Не запирай, арендатор уже там.

– Что-о-о?

– Да-да, именно так!

Дима вытащил из кармана связку ключей и с силой бросил в недоделанную клумбу. Связка глубоко вонзилась в жирную землю. Стоявший в дверях домика Чубайс лишь усмехнулся. Он был на вершине блаженства. Ему рассказывали, будто нет на свете ничего слаще мести, и вот теперь представилась возможность лично убедиться в справедливости этого утверждения. Ему было так хорошо, что он даже жалел своих жертв и готов был простить Свете обиду и унижение.

Чубайс с вновь нахлынувшим аппетитом оглядел роскошные формы усаживающейся в машину женщины, но та, словно почувствовав его ощупывающий взгляд, подняла голову и посмотрела на него с такой ненавистью, что жалость сразу улетучилась.

«А и поделом тебе, сука!» – подумал Чубайс и плюнул на пол. Плюнул и сразу спохватился – ведь домик теперь принадлежал ему, и к вечеру он собирался перевезти сюда Люду с дочкой. Чубайс открыл кухонный шкафчик, отыскал пачку забытых салфеток, вытащил одну и тщательно затер плевок.

Дима и Света уселись в машину, взревел мотор, и станция поплыла назад, а вместе с ней и часть их жизни. Не самая худшая часть.

* * *

Прошла неделя. Чубайс перевез семью на станцию и потихоньку осваивал новое жилое пространство. До открытия сезона оставалось чуть больше двадцати дней, а дел никаких не было. Мстительным планам Димы не суждено было сбыться, новый арендатор не хуже его самого знал, на какой полке лежит клей и в каком гараже лучше всего обслуживать мини-бус. Как говорил Наполеон, чтобы победить, нужна внезапность, а значит – скрытность. И это наставление великого полководца Чубайс, сам того не подозревая, выполнил с величайшим тщанием. Удар получился таким, что Волков несколько дней не мог прийти в себя.