Текст книги "Ведьма на Иордане"

Автор книги: Яков Шехтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Вот и прекрасно, – Мирьям тряхнула головой. – Увидимся в десять утра на околице Хрубешува. Договорились?

– Договорились.

– Всего хорошего. И спасибо за чудесную прогулку.

Она повернулась и быстро пошла по улице. Янкл смотрел ей вслед почти с нежностью. С этой девушкой ему было легко и просто.

Он еле дождался встречи. За час до назначенного срока Янкл уже топтался на околице, жадно вглядываясь в каждую женскую фигуру. Мирьям появилась ровно в десять. Он узнал ее издалека. Да и как можно было ее не узнать!

На фоне девушек Хрубешува Мирьям выгодно отличалась и модной, ладно сидящей одеждой, и легкой походкой. Хрубешувские девушки мелко семенили, ведь широкий шаг – признак грубости духа, и шли, стараясь смотреть прямо перед собой. Любопытство вредно для тела и губительно для духа, поэтому благочестивой девушке нечего вертеть головой в разные стороны.

Они поздоровались и рядышком вышли на большак. До польской деревни было минут двадцать ходьбы, вид на околицу открывался сразу за крутогором. Солнце слепило глаза, снег на полянках, чистый, не испачканный сажей из печных труб, переливался тысячами бриллиантиков, обледеневшие ветки деревьев вдоль большака сверкали, точно хрустальные.

Ноги Мирьям скользили по жалобно скрипевшему снегу, следы полозьев после недавней оттепели заплыли льдом, и каблучки ее маленьких сапожек то и дело разъезжались. Янклу приходилось каждые две-три минуты подхватывать девушку под локоть. Он пытался говорить, рассказывать о себе, как условились, но Мирьям история его жизни не очень интересовала. Нет, она делала вид, будто слушает, и даже задавала вопросы, но ее интерес был столь откровенно напускным, а сочувствие фальшивым, что Янкл скомкал рассказ, пропустив все, кроме главных событий. Когда он закончил, Мирьям, почти не таясь, вздохнула с облегчением.

– Это очень, очень интересно, – сказала она, прикасаясь концом желтой лайковой перчатки к его рукаву. – Но у меня голова сейчас занята совсем другим. Я очень, очень волнуюсь. От сегодняшнего посещения деревни зависит так много! Вы не обижаетесь на меня?

Янкл обиделся, но, поглядев на две ямочки на щеках Мирьям и встревоженные, но от этого еще более красивые глаза, отрицательно покачал головой.

Старые изношенные варежки, год назад подаренные Янклу дядей Лейзером, плохо грели, и ему приходилось держать руки в карманах для того, чтобы теплой ладонью время от времени согревать мерзнувшие уши. Мирьям не замечала ничего вокруг. Она снова начала рассуждать о платьях, о своих планах договориться с польской портнихой, о том, какие комиссионные та захочет брать. Уши и пальцы Янкла ее мало интересовали.

В деревне на них никто не обращал внимания. Евреи приходили сюда довольно часто, близко расположенные селения связывали тысячи незримых, но весьма прочных ниточек. Спустя полчаса Мирьям отыскала магазин женской одежды. Магазином гордо называлась небольшая лавчонка, где продавались юбки, салопы, шали, ленты, шляпки, чулки и прочие предметы женского туалета. Все это было в беспорядке навешано на деревянных жердях вдоль стен и навалено на широкие прилавки.

– Портниха из Варшавы? – недоверчиво хмыкнула хозяйка, толстая белокурая полька в синем халате. – А это кто? – она ткнула пальцем в сторону Янкла. – Тоже портной из Варшавы?

– Нет, это мой жених, – спокойно ответила Мирьям. У Янкла потеплело под ложечкой, и сладкая истома потекла в низ живота. Мирьям принялась что-то обсуждать с хозяйкой, но Янкл перестал понимать смысл произносимых слов. Он отошел в угол лавки и принялся с деланным вниманием рассматривать какую-то шляпку.

«Так вот оно как, – думал он, вертя в руках шляпку. – Значит, Мирьям хочет того же, что и я. – Он на секунду оторопел от собственной мысли, но тут же продолжил: – А я хочу стать ее женихом? Да, хочу».

Мысли о совместной жизни с Мирьям: общая постель, утренний чай в его домике, вечерние разговоры у потрескивающей печи… ах, как это будет здорово!

Мирьям разговаривала с хозяйкой магазина очень долго, около часа. Рисовала на листке бумаги фасоны платьев, перебирала штуки материи, копалась в лентах и кружевах. Янкл не прислушивался к разговору, он глядел в окно, и его воображение развертывало перед мысленным взором картины, одну сладостнее другой.

Наконец Мирьям попрощалась с хозяйкой и пошла к выходу из лавки. Янкл двинулся за ней. Спускаясь по обледеневшим ступенькам крыльца, она поскользнулась, и Янкл едва успел подхватить ее, крепко обняв за талию.

– Послушай, – сказала Мирьям, высвобождаясь из его объятий, и от этого «ты» он сам чуть не свалился с крыльца. – В следующий раз ты не успеешь, и я разобью себе голову об эти проклятые ступеньки. – Она сердито топнула ножкой. – Почему, в конце концов, я не могу взять под руку собственного жениха!

– Конечно, можешь. – Янкл галантно согнул калачиком руку и подставил ее Мирьям. Та вдела свою в образовавшееся кольцо и крепко ухватилась за рукав Янкла. Ему показалось, будто из перчатки Мирьям выскочила молния, пронзила его насквозь и ушла в мерзлую землю.

– Что ты дергаешься? – спросила Мирьям. – Если тебе не нравится, я могу убрать руку.

Она попыталась высвободиться, но Янкл молча прижал ее руку к своему боку. Через секунду он почувствовал, что Мирьям смирилась, и ослабил захват.

– Так пошли? – Ямочки на ее щеках показались ему глубже, чем обычно.

– Пошли.

Несколько шагов они прошли в молчании, переживая, осмысливая новую ступень близости. Наконец Янкл решился задать вопрос:

– Ну так как твои переговоры с хозяйкой? Удачно?

– И да и нет, – Мирьям словно ждала этого вопроса и тут же начала во всех подробностях пересказывать разговор, щедро снабжая его своими объяснениями и шутливыми комментариями. – Слушай, – вдруг прервала она себя, – если мы уже тут оказались, давай осмотрим село.

Честно говоря, Янкл не знал, что тут осматривать, но был рад погулять еще немного под руку с Мирьям. Они обошли все село, Мирьям щебетала без остановки, а Янкл внимательно слушал. Она рассказывала про Варшаву, широкие улицы, покрытые булыжной мостовой, высокие красивые дома, изысканно одетых женщин, коляски на проспекте, городской сад, кофейни, где она с подружками просиживала часы за столиком.

– Стоп, стоп, стоп, – прервал ее Янкл. – Как же ты сидела в кофейнях, там же все некошерно?

– А я только пила кофе, – моментально ответила Мирьям. – Признаюсь честно, подружки заказывали пирожные: наполеон, такое слоистое, пышное, со сливочным кремом, или трубочки эклер, облитые шоколадом. – Мирьям сглотнула слюну. – Но я никогда не соблазнялась. Только кофе.

– Ой ли? – недоверчиво спросил Янкл. – Ты так расписываешь эти пирожные, будто съела не один десяток.

– Честное слово!

Он мог бы рассказать ей, что в своей юности провел немало времени со школьными приятелями в кондитерских Данцига и отлично помнил вкус наполеона и эклера, но Мирьям, похоже, совершенно не интересовали его воспоминания.

Как только околица польской деревни оказалась за спиной, Мирьям немедленно выпустила руку Янкла. Когда они подошли к Хрубешуву, уже начало темнеть. Короткий зимний день уползал за кромку леса, съеживаясь на глазах, уступая место фиолетовым сумеркам. В местечко они вошли уже в темноте.

Янкл поднялся вместе с Мирьям на крыльцо ее дома, она повернулась к нему и благодарно прошептала:

– Спасибо за сегодняшний день. Это было так чудесно, так чудесно!

Янкл хотел пробормотать что-нибудь вежливое, но вместо этого заглянул в широко распахнутые глаза Мирьям, наклонился к ее лицу и…

Да, законы повествования требуют осветить и этот малоприглядный момент в жизни наших героев. Говорить правду, всю правду и ничего кроме правды: вот правило, которым должен руководствоваться уважающий читателей автор. И пусть эта правда не имеет ничего общего с историческими фактами, пусть она вовсе отсутствует в большой истории, которой нет никакого дела до маленьких жителей Хрубешува, но у каждого рассказа существует своя внутренняя истина, придерживаться которой обязан повествователь.

Итак, возможно, следующий эпизод покажется кому-то нескромным, а кому-то даже вопиюще невозможным для бывшего ученика ешивы, но что произошло, то произошло. Наклонившись к лицу Мирьям, Янкл зажмурился и осторожно прикоснулся своими губами к ее губкам. Самым удивительным, невозможным и сладким было то, что Мирьям ответила на его поцелуй.

У Янкла голова пошла кругом. Он еще никогда не целовался с девушкой. Правда, в его жизни уже случалось нечто подобное, но от этого воспоминания он хотел бы избавиться. Слюнявые чмоки данцигской девицы оставили в памяти лишь брезгливую дрожь отвращения.

Губы Мирьям источали едва заметный аромат клубники, ее глаза сияли в темноте, словно две маленькие луны, спустившиеся с неба в Хрубешув, а от рук, обвивших шею Янкла, исходила сладостная истома.

С трудом оторвавшись от ее губ, Янкл отступил на шаг и спросил:

– Э-э-э, – язык не хотел повиноваться. – Я хотел узнать… мы говорили с тобой днем насчет… э-э-э. Ну, когда ты взяла меня под руку…

– Да, – бодро подхватила Мирьям. – Я сказала, что раз уж ты назвался моим женихом, то…

– Вот именно, – перебил ее Янкл. Почему «вот именно», он сам не понимал. По словам Мирьям получалось, будто он сам назвался ее женихом, хотя, насколько он помнил, это она так представила его хозяйке магазина. Нужные фразы никак не приходили на ум. Мирьям терпеливо смотрела на него, поощрительно улыбаясь. Янкл набрал полную грудь воздуха и стал говорить без разбора, не подыскивая правильные и красивые слова, а произнося крутившееся в его голове.

– В общем, я хотел сказать, что если ты не пошутила, если ты относишься ко мне серьезно, если предложение руки в твоих глазах не просто помощь, поддержка против гололеда…

Воздух в груди кончился, и Янкл несколько раз глубоко вздохнул. Он все еще лихорадочно соображал, что сказать дальше, когда Мирьям пришла к нему на помощь:

– Иными словами, сейчас ты делаешь мне предложение? – Она замолчала на секунду, а затем продолжила игривым голоском: – Да, ты прав, ступеньки моего крыльца тоже порядочно обледенели, и мужская рука может…

– Нет! – он испугался, что она опять обратит все в шутку. – Речь идет не о ступеньках.

Он снова замер, не решаясь сказать все до конца.

– Тогда о чем? – подбодрила его Мирьям.

Ему было так просто и легко с этой девушкой. Нужно было только дать ей возможность говорить и подсказывать ему, что и когда делать. Ее поддержка придала Янклу силы, он зажмурился и выпалил:

– Я предлагаю тебе руку не только для гололеда. А вообще… Ну, ты же понимаешь.

– Что понимаю? – снова притворилась Мирьям, и Янкл чуть разозлился от этой нескончаемой игры.

– Я хочу сказать, выходи за меня замуж. Да!

– Я подумаю, – ответила Мирьям. – Я должна все взвесить.

– Как? – удивился Янкл. – Разве…

– Успокойся, – она положила руку ему на плечо. – У тебя большие шансы на успех, милый.

Ее пальцы, затянутые в желтую кожу, скользнули по его щеке, мгновение – и Мирьям скрылась за дверью. Янкл постоял немного на крыльце, вдыхая воздух, еще наполненный слабым ароматом клубники, а затем, чуть пошатываясь от нахлынувшего счастья, побрел домой.

Через день он привел Мирьям к тете Эльке и дяде Лейзеру и представил как свою невесту. Тетя округлившимися от счастья глазами смотрела на блаженное лицо Янкла и что-то шептала, прикрывая губы платочком. Дядя был настроен более конкретно.

– Ворт, помолвку, сделаем у нас в доме – предложил он. – Позовем только родственников. А свадьбу справим летом, после Девятого ава. Столы поставим прямо во дворе, да и с продуктами будет куда проще, правда, Элька?

– Правда, правда, – закивала тетя. – А твои родители приедут? – спросила она Мирьям.

– На свадьбу мама приедет, – уверенно произнесла она. – А на помолвку не выберется.

– Ну ничего, – успокоил дядя Лейзер. – У нас родственников хватит на две семьи.

Помолвка получилась веселой. Народу набилось – не протолкнуться, и все родственники. Позвали клезмеров: скрипача и флейтиста, и в жарком воздухе радостно и томно переливалась музыка.

Из дома вынесли все, оставив только столы и лавки. Женщины сидели за столом в одной комнате, мужчины в другой. Янкл взял в руку гартл, молитвенный пояс, и, когда Мирьям показалась в дверях женской комнаты, прочитал вслух обещание взять ее замуж и в знак подтверждения высоко поднял руку с зажатым в кулаке гартлом.

Закончив трапезу, принялись танцевать. Мужчины – в своей комнате, женщины – в своей. Мужчины, положив руку на плечо стоящего впереди товарища и шепотом повторяя слова псалма, на которые была сочинена песня, медленно ходили по кругу, притоптывая и чуть подпрыгивая.

У женщин было веселее. Из-за полуприкрытой двери доносилось задорное топанье каблучков. Похоже, там отплясывали во всю мочь. Проходя мимо двери, Янкл чуть толкнул ее и в образовавшуюся щель увидел, как Мирьям кружилась с тетей Элькой.

– Затанцую, затанцую, затанцую! – радостно выкрикивала Мирьям. Судя по лицу тети Эльки, ей приходилось туго. Мирьям вихрем носилась вокруг, не давая ей ни секунды отдохновения. И в эту секунду Янкл вдруг понял, что женится на молодой, полной запала и энергии пороховой бочке.

«Нет, нет, – он отбросил в сторону это предположение. – Помолвка, радость – как не поплясать, как не порадоваться. Энергии у Мирьям действительно хоть отбавляй, но все-таки не настолько. До пороховой бочки ей далеко».

Но с каждым днем, прошедшим после помолвки, Янкл сначала с удивлением, а потом со страхом убеждался в точности своего предположения. Мирьям заполняла все пространство жизни, полностью, до последнего сантиметра. Не было вопроса, по которому бы она – теперь уже с полным правом и основанием – не высказывала свое мнение. И не просто высказывала, а требовала полного согласия с ее точкой зрения.

На третий день после помолвки она пришла к Янклу рано утром. Он только вернулся из синагоги и готовил завтрак. Стук в дверь, резкий и требовательный, удивил Янкла. Так к нему никто не стучал.

Открыв дверь, он с удивлением увидел на пороге Мирьям.

– Доброе утро, милый, – пропела она, проходя в комнату.

Проходя – нежно сказано, Мирьям пронеслась мимо, словно скаковая лошадь последние метры перед финальной ленточкой.

– Ты что это тут делаешь? – деловито спросила она, разглядывая стол, на котором Янкл разложил еду.

– Да вот, завтрак готовлю, – ответил он. – Хочешь присоединиться?

– Нет, – решительно отказалась Мирьям. – Я уже завтракала. Да и времени совсем мало. Убери все со стола и раздевайся.

– Что? – не понял Янкл.

– Раздевайся, раздевайся, – невозмутимо продолжила Мирьям. – Не совсем, конечно, – она погрозила ему пальцем и улыбнулась. – Ты что себе подумал, шалунишка? Снимай только верхнюю одежду, я буду делать замеры.

– Какие замеры, для чего?

– Хватит тебе ходить обтрепанным и занюханным. Сейчас я сооружу тебе сюртук.

– Зачем мне сюртук? – удивился Янкл. – В сюртуке ходят солидные, уважаемые люди.

– И ты сейчас солидный, уважаемый человек. Почти женатый. Изволь соответствовать.

Она быстро сняла мерку, разложила на столе кусок принесенной с собой ткани, ловко раскроила и принялась шить. Иголка посверкивала в ее пальцах, словно маленькая ручная молния. Мирьям работала без остановки, не обращая на Янкла никакого внимания. Он поглядел, поглядел да и отправился в другую комнатку, где оборудовал мастерскую, и взялся за рубанок. Под ложечкой сосало от голода, но чего не сделаешь ради любимой девушки!

К середине дня Мирьям пригласила Янкла на примерку. Сюртук сидел как влитой, но немного жал под мышками. Выслушав жалобу Янкла, Мирьям легонько стукнула его между лопаток.

– Это потому, что ты сгорбленный. Ну-ка, распрямись.

Янкл выпрямился, и давление под мышками ослабло.

– Вот так и ходи, – довольным тоном произнесла Мирьям. – Прямой и стройный. А то от работы у тебя плечи вниз клонятся. Мой муж должен быть самым красивым на свете.

Она забрала у Янкла сюртук и за час закончила работу.

– Носи на здоровье, милый!

Янкл снова натянул обновку. Красиво, ничего не скажешь. Правда, стоять в нем нужно, распрямив плечи, но Мирьям права: он действительно начал горбиться, и, если одежда поможет ему держаться прямо, нужно только поблагодарить невесту за старание и заботу.

Вечером Мирьям потащила Янкла к тете Эльке похвастаться обновкой.

– Ну и дела! – ахнула тетя Элька. – За один день пошила! У тебя же золотые руки!

Мирьям скромно молчала, только глазами посверкивала. Тетя Элька усадила их ужинать. Пока женщины вели быстрый разговор непонятно о чем, Янкл вдруг ощутил неудобство. Держаться все время прямо было тяжело, уставала спина, а когда он опускал плечи, сюртук начинал резать и давить под мышками. Ему приходилось каждые несколько минут то распрямляться, чтобы избавиться от рези, то наклоняться, давая отдых уставшим мышцам. От такой гимнастики у него пропал аппетит и совершенно испортилось настроение.

– Что же ты ничего не ешь? – удивлялась тетя Элька. – Ты ведь так любишь мой кугл.

Янкл отмалчивался, а при первой возможности пожаловался на головную боль и засобирался домой.

– Нельзя ли как-то переделать сюртук? – попросил он Мирьям, как только они остались одни. – Мне в нем никакого покоя нет. То сгибаюсь, то разгибаюсь. Сплошное мучение.

– Это с непривычки, – ласково ответила Мирьям. – Поначалу все тяжело. Во второй раз будет гораздо легче, а на пятый ты и думать забудешь про мучения. Будешь ходить прямой, как тростинка.

Янкл ничего не ответил, а придя домой, повесил сюртук в самый дальний угол с намерением больше никогда его не надевать. Но не тут-то было. Мирьям при каждой встрече спрашивала, почему он не носит обнову, и уговаривала его надеть сюртук. Он отказывался, шипел, ругался, но в конце концов выполнял ее требование и надевал ненавистное орудие пытки.

Мирьям ошиблась: легче не стало ни на пятый, ни на десятый раз. Их совместные прогулки превратились для него в мучение, через час после встречи он уже мечтал о том, как вернется в свой дом и скинет с плеч долой эту ношу. Но Мирьям ничего не замечала и продолжала без конца обсуждать, сколько она будет зарабатывать шитьем, сколько станет выручать Янкл, как и на что они станут тратить эти деньги, какие занавески она повесит в прихожей, а какие в спальне. Равнодушие невесты к его страданиям начало все больше и больше злить Янкла.

В одну из суббот Мирьям попросила его на следующий день дать ей похозяйничать в доме несколько часов.

– Тебя ждет сюрприз, милый, – игриво отвечала она на расспросы Янкла. Отказать ей было невозможно, и следующим утром, оставив Мирьям одну, он отправился на рынок закупать деревянные чурбаки, необходимые для изготовления табуреток. Вернувшись, он замер на пороге и долго не решался войти в комнату.

Его дом совершенно преобразился. Все предметы стояли на других местах, окна украшали занавески с оборками, на стенах висели олеографии с изображениями Варшавы, стол покрывала кружевная скатерть, на которой красовались стеклянный графин и два стакана. Это был не его дом, а жилище кого-то другого, человека с совершенно иным, не очень приятным ему вкусом.

Мирьям с горделивым видом стояла посреди чисто вымытой комнаты.

– Зайди в мастерскую, – сказала она, открывая дверь.

Янкл с замирающим сердцем вошел и замер от ужаса. Все было переставлено, переложено, перекручено. Порядок, создаваемый им в течение полутора лет, был полностью разрушен. Возможно, со стороны мастерская теперь выглядела более чистой и прибранной, но отыскать в ней что-либо стало невозможно. Раньше он точно знал, где лежит каждый инструмент, теперь же ему надо было долго отыскивать рубанок, молоток или ножовку.

– Зачем… – начал Янкл, но тут же осекся. Мирьям ведь старалась из лучших побуждений, значит, он не имел права ее ругать. Ну, ничего, когда она отправится восвояси, он все расставит по своим местам.

– Только не вздумай снова разбрасывать инструменты, – раздался сзади голос его невесты. – Я буду проверять тебя каждый день и приучу, – тут она рассмеялась, – да, приучу работать аккуратно. Сначала тебе это будет казаться странным и неудобным. Поначалу все тяжело. Через неделю ты станешь думать, будто так всегда и было.

Черт ее дери! Когда Мирьям наконец распрощалась и вышла за дверь, он схватил со стола стакан и с остервенением швырнул в угол. Стакан разлетелся на мелкие кусочки, и Янкл долго собирал их по всей комнате, ругая себя за несдержанность. В тот день он впервые подумал, что ошибся. Сначала он отгонял от себя эту мысль, но она возвращалась и возвращалась, каждая встреча с невестой подливала масла в огонь постепенно разгоравшейся неприязни. Но куда деться! Помолвка состоялась, весь Хрубешув считает их женихом и невестой, и, увы, теперь уже ничего нельзя изменить.

В один из дней у Янкла затупился фигурный рубанок. Тонкая, деликатная вещь для доводки реечек и планок, для снятия последней завершающей стружки. В Хрубешуве ножи затачивали два мастера, но Янкл до сих пор не пользовался услугами ни одного из них. Испортить лезвие рубанка можно было за одно мгновение, и он решил посоветоваться с дядей Лейзером, к кому из заточников обратиться.

Дядя Лейзер долго рассматривал принесенное лезвие, потом снова завернул его в тряпицу и посоветовал:

– Иди к Хаиму. Он, конечно, зануда и копуша, но не испортит.

Янкл поблагодарил и вышел из дома. Спустившись с крыльца, он машинально сунул руку в карман – проверить, на месте ли лезвие, и вдруг сообразил, что забыл его на столе. Быстро взбежав по ступенькам, он вошел в сени. Через неплотно прикрытую дверь доносились голоса.

– Бедный мальчик, – причитала тетя Эль-ка. – Она его сожрет, проглотит вместе с шапкой и сапогами.

– Ну уж, прямо так и проглотит. Ты ведь меня не проглотила.

– Нашел с кем сравнивать! Разве я была такая! Она ведь рта ему не дает раскрыть. А сама не замолкает ни на минуту. Мне с ней тяжело, а уж Янклу и подавно. Ты знаешь, сколько она мне советов успела надавать? И как варить, и как детей воспитывать, и как хозяйство вести. По любому поводу у нее есть свое мнение. И какое мнение! Попробуй только возрази. Бедный мальчик, бедный, бедный мальчик!

– Ну и что ты предлагаешь, Элька? Сломать помолвку?

– Как можно! Так поступают люди с улицы, но не порядочные евреи.

– По-твоему, порядочно страдать всю жизнь, лишь бы люди плохого не подумали?

– Люди о Янкле лучше думать не будут. Он для них все равно чужой, данцигский. Так еще одна странность, все равно родниться с ним никто не хочет. Я весь Хрубешув обегала, самых завалящих невест упрашивала – и никто не согласился даже встретиться.

Янкл стоял в сенях ни жив ни мертв, до боли стиснув кулаки.

– Я другого боюсь, – продолжила тетя Элька. – Говорят, у тех, кто ломает помолвку, потом детей не бывает. Как бы наш Янкл не оказался или забитым мужем, или бездетным.

– Он никогда не решится отменить свадьбу, – в голосе дяди Лейзера звучало откровенное сожаление. – Да и мало кто на его месте решился бы так поступить. Для этого требуется недюжинный характер, а наш Янкл человек мягкий, безвольный. Посмотри, как она ноги об него вытирает, еще до свадьбы. А когда дети родятся, ого-го-го…

Янкл приоткрыл входную дверь и хлопнул ею. Голоса смолкли. Он вошел в комнату, извинился, забрал лезвие и отправился к заточнику Хаиму. Дорога заняла несколько часов. Янкл ходил и ходил по улицам, не замечая удивленных взоров прохожих.

«Самых завалящих невест упрашивала», – звучал в его ушах голос тети. «Посмотри, как она ноги об него вытирает», – наплывал голос дяди. «Я тебя приучу работать аккуратно, – голос Мирьям перекрывал голоса родственников. – Поначалу все тяжело, ничего, привыкнешь».

Последняя капля упала в субботу. После третьей трапезы, на которую их пригласили к приятельнице Мирьям, она пошла проводить его в синагогу. До вечерней молитвы оставалось еще минут двадцать, и Мирьям плотно заполнила это время рассуждениями о своих планах. Почти перед самой синагогой она вдруг сообщила Янклу, что жить они будут не в Хрубешуве, а в польской деревне.

– Как, – поразился Янкл, – а как же кошерная еда?

– Сколько ее там нужно на двоих, – возразила Мирьям.

– А молитва? Ведь в деревне нет синагоги!

– Ну, сколько там идти до Хрубешува. Пятнадцать минут. Встанешь пораньше и пойдешь. Даже полезно.

– Но я же не могу бегать три раза в день в Хрубешув и обратно!

– Во-первых, прекрасно можешь. А во-вторых, ты вовсе не обязан три раза в день бегать на миньян. Хватит с них утренней молитвы. А дневную и вечернюю помолишься сам, дома.

– А суббота? Нельзя переходить из одного населенного места в другое. Это нарушение!^[15]

– Суббота… – Мирьям ненадолго задумалась. – Субботу будем проводить у тети Эльки или у моей подруги. Даже приятно: поговорить, пообщаться. Не все дома сидеть.

– Уф-ф-ф, – Янкл тяжело вздохнул. – Мирьям, но что мы станем делать, когда родятся дети? С кем они будут играть в этом селе? С поляками? А суббота? Кто тебя пригласит в гости с плачущим младенцем?

– Боже мой! – Мирьям подняла глаза к небу. – Ну почему ты такой упрямый! Зачем думать о будущих проблемах? Нужно жить сегодня и заниматься тем, чем нужно заниматься сегодня. Если для успехов дела необходимо пожить годик-другой в селе – так поживем. Твой домик продадим, купим себе избу побольше. А когда родятся дети, вернемся обратно в Хрубешув. Или в Варшаву. Или в Данциг. Где лучше устроимся. Разве это важно, в каком месте жить?

Янкл ничего не ответил. Махнув рукой, он молча устремился в синагогу. Возможно, Мирьям права. Возможно, так и нужно жить. Но не ему. И не с ней. Решено.

Вернувшись домой после окончания субботы, он сел за стол, достал бумагу, перо, чернильницу и долго сочинял письмо Мирьям. Ему хотелось написать кратко, выразительно, жестко, но не обижая. Чтобы смысл его поступка стал ей понятен. Он не может, он не думал, он ошибся… Они слишком разные люди… Лучше остановить это сейчас, в самом начале. Если он нанес ущерб ее доброму имени, то готов… Все, что она скажет… Но он не может… Они слишком разные люди…

Янкл переписал письмо начисто уже за полночь, тщательно заклеил конверт, медленно вывел на нем имя Мирьям и вышел на улицу.

Холодная зимняя ночь обнимала Хрубешув. Высоко и ясно светил серебряный месяц. Крупные звезды одиноко и безразлично мерцали над темными крышами спящего местечка.

Янкл тихонько поднялся на крыльцо Мирьям, сунул конверт в дверную щель и, осторожно ступая по ступенькам, спустился вниз. В доме все спали, Янкл постоял минуту, словно прощаясь, затем решительно повернулся и быстрым шагом пошел по улице.

Следующие три дня он не выходил из дома. Вообще и никуда. Питался сухим хлебом, луковицами с солью, пил чай. Работы хватало, и Янкл строгал, пилил и клеил, стараясь перешибить работой тоску, снедавшую его сердце.

На третий день, когда ноги уже по щиколотку утопали в стружке, а по мастерской стало трудно передвигаться, он растопил печь и стал ведром подтаскивать стружку к ее огненному зеву. В печи загудело, пламя жадно и быстро принялось пожирать золотистые, пахнущие смолой деревянные завитушки.

В дверь постучали. Янкл несколько минут колебался: открыть или не открыть. Скорее всего, это Мирьям, и разговор предстоит нелегкий. Он ждал ее все эти три дня. С самого утра до позднего вечера. А она, скорее всего, ждала его. Но вот он и пересидел упрямицу. Хоть раз настоял на своем. Показал, что он не мягкий, безвольный, и у него есть характер, пусть не сильный, но есть.

За дверями стоял дядя Лейзер.

– Ты куда пропал? – спросил он, проходя в дом. – То каждый день по два раза приходил, а то вдруг исчез надолго.

– Да я… – Янкл потупился. Врать не хотелось, говорить правду тоже.

– Что у тебя произошло с Мирьям? – спросил дядя, присаживаясь к столу.

– Откуда вы знаете?

– Откуда? Она позавчера приходила прощаться. Вся заплаканная, целовала Эльку, просила прощения, если обидела чем. Сидела у нас на кухне и рыдала, словно хасид на Девятое ава.

– Она уехала?

– Да, уехала. Вернулась в Варшаву. Разве ты не знаешь?

– Нет. Я три дня из дому не выхожу.

– Понятно.

В сердце Янкла словно повернулся рычаг. Он представил себе заплаканное личико Мирьям, ее прекрасные черные глаза, ямочки на щеках, и она вдруг перестала ему казаться настырной и властной. Но только на мгновение. В следующую секунду он вспомнил сюртук, новый порядок в его домике, переезд в польское село, и рычаг сразу вернулся на прежнее место.

– Так что у тебя с ней произошло? – продолжил расспросы дядя Лейзер. И Янкл рассказал ему все, во всех подробностях и деталях. Только о поцелуе вечером на крыльце не стал упоминать.

– Ты настоящий сын своего отца, – сказал дядя, барабаня пальцами по столу. – Он тоже казался всем тихим и безвольным, пока в одно прекрасное утро не объявил, что уезжает в Данциг. И никто, понимаешь, никто не смог его остановить.

– Вы считаете, – осторожно выговорил Янкл, – что я был не прав?

– Нет, – сразу отозвался дядя. – Все было сделано правильно. Она тебе не пара. Но учти, – он поднялся из-за стола. – Отношение к тебе в местечке, скорее всего, переменится. В Хрубешуве не принято отменять свадьбу после помолвки. Так что не обращай внимания на косые взгляды и будь готов к тому, что кое-кто перестанет с тобой здороваться.

– А со мной и так почти никто не здоровается, – ответил Янкл.

Дядя пошел к выходу. У самой двери он задержался на мгновение.

– Одного не могу понять, – сказал он задумчивым тоном. – Элька разговаривала с хозяйкой домика, половину которого снимала Мирьям. И та сказала, будто вещи она начала укладывать неделю назад. Ты понимаешь, что происходит?

– Нет, – честно признался Янкл. – Совершенно не понимаю.

– И мы тоже не понимаем.

Дядя Лейзер ошибся. Янкл практически не заметил перемену отношения к себе со стороны хрубешувцев. В синагоге он почти ни с кем не разговаривал, только обменивался приветствиями. На вечернем уроке не было времени для пустой болтовни. Многие ученики, уставшие от долгого рабочего дня, засыпали, едва успев открыть книгу. После окончания урока все сразу расходились, спешили к семьям. А заказчиков, приходивших к нему за новыми табуретками или столами, больше всего интересовала скидка, которую они могут получить при покупке, поэтому они были предельно вежливы и улыбчивы.

Честно говоря, Янклу стало глубоко безразличным, что о нем думают жители местечка. Он жил свою жизнь так, как считал нужным и правильным, и не собирался спрашивать ни у кого разрешения или согласия. Почти перестав выходить из дома, он все свое время тратил на работу. Увы, при таком темпе Янкл быстро расправился со старыми заказами, давно ожидавшими своей очереди. Новые поступали довольно редко, и, чтобы отвлечь себя от грустных мыслей, он решил изготовить старинный комод, напоминающий замок с двумя башнями.