Текст книги "Сиракузовы против Лапиных"

Автор книги: Яков Длуголенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

5. Я не хочу пилить дерево

Назавтра ко мне подошли Ватников и Матвеев.

– Ты тоже так думаешь, что на вас, Сиракузовых и Лапиных, держится весь город?

Я тоже так думал, но сказал, что так не думаю.

– А-а… – разочарованно протянул Матвеев. – А я думал, что думаешь. Потому что на нас, – он указал на себя и на Ватникова – тоже держится весь город. Мы вчера целый вечер подсчитывали: у него тут семьдесят два родственника, а у меня – сто двенадцать.

– Сколько? – не поверил я, хотя знал, что Матвеевых в городе действительно много.

– Сто двенадцать. Считай, половина мебельной фабрики и часть молокозавода – наши. Молоко пьёшь?

– Пью.

– Наше пьёшь. На стуле сидишь?

– Сижу.

– На нашем сидишь. Да ещё сколько нас по стране раскидано! Батя обещал подсчитать.

– А у нас, – торопливо сказал Ватников, – один дедушка с Витустом Берингом плавал, ей-богу!

– Не Витустом, а Витусом, – поправил я, хотя, признаться, сомневался, что сухопутные Ватниковы вообще когда-нибудь плавали.

– Ну, – сказал Матвеев, – если говорить про Беринга, то мой дядя Саня и не такое видал…

Что видал его дядя Саня, я так в тот день и не услышал: и Ватникова и Матвеева позвали домой.

А я, уязвлённый, что у них столько родственников, остался и стал думать, сколько же у нас родственников; я знал, что много, но вот сколько точно – этого, кажется, никто не знал.

Ферапонт Григорьевич охотно вызвался мне помочь. Он развернул своё генеалогическое дерево и сказал:

– Будем считать на счётах, иначе запутаемся. Значит, так. В Монетке проживают сорок семь Лапиных и Сиракузовых. Это те, кто носит вашу фамилию. Да ещё столько же тех, кто не носит… Я, например, или тётя Роза… Итого девяносто четыре. Ленинградских Сиракузовых тоже считать?

– Конечно, – сказал я, потому что не мог пилить из-за ссоры с Сиракузовыми наше генеалогическое дерево пополам.

Ферапонт Григорьевич отложил на счётах четырёх ленинградских Сиракузовых: неизвестных мне Кешу и Виктора с их родителями.

– Судя по дереву, – сказал Ферапонт Григорьевич, – ещё семеро Сиракузовых живут в Самарканде. Во главе с Абдуллой.

– С кем во главе?

– С Абдуллой. Абдулла – это муж сестры матери твоих Сиракузовых. Охраняет памятники старины. У них пятеро детей. А Михайлу Михайлыча Зарынкина будем считать?

– Как же! – сказал я. – Если Абдуллу считаем, то Михайлу Михайловича тем более. Он муж Брониславы.

– Тогда по линии Михайлы Михайловича мы имеем в Москве двенадцать родственников: лётчика, строителя, врача. Остальные – малолетние.

– А здесь кто? – показывая на две уходившие далеко веточки, спросил я. – Здесь кто живёт?

Потому что одна веточка оканчивалась словом «Новосибирск», а другая – «Бугульма».

– В Новосибирске и Бугульме тоже живут Лапины, – ответил Ферапонт Григорьевич. – Один из Лапиных работает в новосибирском академгородке.

– Академиком? – встрепенулся я.

– Слесарем. Потому что слесари академикам тоже нужны. А другой в Бугульме нефть ищет. Итого там и там мы имеем по три родственника… Воркуту будем считать?

– А кто в Воркуте? – удивился я.

– Мои родственники.

– Конечно, будем! – сказал я.

Ферапонт Григорьевич широко улыбнулся.

– Тогда всё в порядке, – сказал он, – и этих Ватниковых и Матвеевых мы обставим. Потому что мой младший братишка работает шахтёром, а средний – хлеб печёт, пекарем. Про обоих идёт хорошая слава.

И когда Ферапонт Григорьевич так сказал, я вдруг подумал, что на нас, на мужчинах, держится вся фамилия. Девчонки выходят замуж и сразу меняют фамилию. Как белки перескакивают на другое дерево. А нам фамилия даётся навсегда. И если, допустим, Сиракузовы списали у Тютчева, то и это остаётся за Сиракузовыми навсегда. А если б они совершили что-то хорошее (возможно, они и совершат когда-нибудь что-то хорошее, в чём я сомневаюсь, это хорошее тоже бы осталось за ними навсегда. Как за Фомой Сиракузом. Его давно нет, а все Сиракузовы и Лапины про него помнят.

Я подумал-подумал и сказал о своём выводе Ферапонту Григорьевичу.

– Верно подмечено, – удивлённо сказал он. – Точно. На нас, на мужчинах, держится вся фамилия. Впрочем, на женщинах тоже. Если, к примеру, у тёти Розы моя фамилия, она несёт за это моральную ответственность.

– Верно, – подумал я. – А откуда вы знаете про всех наших родственников?

– С бабушкой Василисой консультировался. Мы с ней большие приятели.

А родственников у нас оказалось двести семнадцать.

И когда мы подсчитали это, то просто ахнули.

6. Окулинина гора

Все ожидали гонку, а Михайла Михайлович даже не показывался.

И тогда мы решили пойти с Верой и выяснить, готова ли, по крайней мере, его приветственная речь.

Естественно, у Михайлы Михайловича мы увидели Сиракузовых, которые сделали вид, что даже нас не заметили.

– А вы что, и здороваться уже перестали? – спросил Михайла Михайлович.

– Да нет, почему же? – ответили Сиракузовы.

– Обязательно буду участвовать, – сказал Михайла Михайлович. – И даже отложил на время книгу. Буду писать речь. Хотя за это время набрёл на одну очень любопытную штуку.

– Какую? – спросила Бронислава.

Она, как всегда, сидела, забравшись с ногами на диван, и смотрела во все глаза на своего Михайлу Михайловича.

– А вы не знаете, почему Окулинина гора называется Окулининой? – спросил Михайла Михайлович.

– Н-нет, – сказали Сиракузовы.

– Нет, – сказала Вера.

– Тогда сейчас расскажу.

– В честь Окулины, – сказала Бронислава.

Но Михайла Михайлович сказал, что это не считается, потому что Бронислава знает, о чём речь.

Так вот, в восемнадцатом веке тоже наступили критические отношения между Сиракузовыми и Лапиными, и эти отношения зашли так далеко, что им оставалось только подраться, и все Сиракузовы и все Лапины (мужчины) собрались для этого на горе. Вероятно, они бы подрались, и неизвестно ещё, кто бы кого победил, но тут Окулина Лапина, самая видная из всех Сиракузовых и Лапиных, которую все любили, закричала им: «Стойте!» – и отрезала свои чудесные косы да ещё пригрозила, что если они не перестанут, то она пострижётся в монастырь. И Лапины с Сиракузовыми тут же закончили драку. Так был восстановлен мир, и так Окулинина гора получила своё название.

– Эту историю я не буду вставлять в свою книгу, – сказал Михайла Михайлович, – хотя сама по себе она очень любопытна.

Я покосился на Веру, а Вера покосилась на Сиракузовых.

Мы не знали ещё тогда, что она собирается сделать.

7. Велогонка (продолжение)

По площади с мегафоном в руке ходил Сиракузов-старший и просил зрителей соблюдать полный порядок: не выбегать на проезжую часть, не выскакивать впереди гонщиков – гонка скоро появится.

Сиракузов был в своей милицейской форме, хотя в обычные дни редко её носил.

– Это потому, – говорили Сиракузовы, – чтоб его не узнали. А то каждый увидит перед собой подполковника и не захочет ничего нарушать.

Кроме Сиракузова на площади находился Коля, главная судейская бригада, которая обогнала на своей машине гонку и теперь гонку поджидала, а также Наташа возле своей «скорой помощи».

Площадь была разрисована белыми квадратами, и на этих квадратах стояло аршинными буквами слово «ФИНИШ».

А по краям площади шпалерами протянулись монеткинцы.

И тут вдалеке появились гонщики.

Их было всего двое, и они жали к финишу, стараясь обогнать друг друга.

– Сиракузовы… Сиракузовы, – сразу зашумели на площади.

А оба наши Сиракузовы гордо выставили вперёд подбородки.

– Товарищи! – громко объявил в микрофон сидящий за столиком судья-информатор. – Появились лидеры десятого этапа! Под первым номером идёт рабочий ленинградской ситценабивной фабрики Борис Севастьянов. Под сорок вторым – московский студент Иван Пирогов! Поприветствуем их!

Все монеткинцы, конечно, захлопали, только не мы с Сиракузовыми.

– Ну, – язвительно сказала Вера, – а где ваши Сиракузовы?

– Сейчас, сейчас придут, – неуверенно ответили Сиракузовы.

– Вы же говорили, что они – первые, – не отставала Вера.

– Сейчас, сейчас придут, – продолжали твердить Сиракузовы.

Вера шепнула мне на ухо:

– Признавайся, подложил гвоздики?

– Ничего я не подкладывал, – сердито сказал я.

И тут показалась основная масса гонщиков. Они вынырнули из-за поворота, и сразу запрудили собой всю улицу, и теперь неслись, не глядя по сторонам, к площади.

Мы тревожно ждали.

– Приближается основная группа! – объявил судья-информатор. – В группе находится лидер многодневной велогонки студент Ленинградского индустриального техникума Константин Сиракузов! Он идёт в жёлтой майке!

Что тут случилось на площади!

Сиракузов-старший, забыв, что в руках у него мегафон, заорал на всю площадь радостно:

– Жми, Кеша!..

Коля заметался по площади и, вероятно, тоже помогая Сиракузовым, мысленно закрутил педалями.

Весь народ зааплодировал, а оба младших Сиракузова закричали:

– Ура!

Я тоже закричал «ура», хотя никаких Сиракузовых в этой пёстрой массе катящихся гонщиков не видел. Видел только спицы и колёса. Они сверкали.

Сиракузовы-младшие подозрительно уставились на меня:

– Не примазывайся к нашим гонщикам! – сказали они и снова закричали «ура».

Я хотел ответить, что они такие же их гонщики, как и мои, и пожалел, что не подложил им всё-таки гвоздики или щётку.

А дальше было всё, как и предполагалось: усталые спортсмены безропотно выслушали Колину речь, с ответным словом выступил один из тренеров, потом велосипеды под охраной Сиракузова-старшего отвезли на автобазу, где дядя Борис вместе с механиками велогонки принялся за их профилактический осмотр, а самих гонщиков на двух автобусах отправили в баню, и мы поняли, что сегодня наших Сиракузовых так и не увидим.

– Мы наметили для вас целый ряд мероприятий, – говорил Коля.

– Сейчас для них главное – баня, а потом спать, спать и спать, – отвечали тренеры и руководители команд. – А уж завтра, если получится, они примут участие в ваших мероприятиях.

– Я, конечно, понимаю, – печально соглашался Коля.

Но, как мы увидели, он всё понимал по-своему.

8. Велогонка (продолжение)

Скоро на площади остались мы да Сиракузовы: Сиракузовы чуть ближе к своему Коле, мы – чуть подальше.

– А теперь ты куда? – спросили Сиракузовы Колю.

– Не знаю, – печально сказал Коля.

Он стоял на площади, но душа его, вероятно, была со спортсменами, в бане.

И тут Сиракузовы решительно сказали:

– Надо идти в баню. Иначе мы не увидим сегодня ни Кешу, ни Виктора… и не познакомимся.

Мы с Верой сразу приблизились, а Коля восхищённо сказал:

– Молодцы! Я тоже думал про баню. Но у нас нет мочалки. Хотя бы для отвода глаз.

– Можно без мочалки, – сказали оба Сиракузова.

Мы с Верой, чтоб обратить на себя внимание, ещё больше приблизились.

– А ей нельзя в мужскую баню, – сразу сказали оба Сиракузова.

Вера чуть не заплакала от обиды.

– Ничего, – утешил её Коля, – если мы вытащим их из бани, то себе возьмём Виктора, а вам отдадим Кешу…

И, отправив расстроенную Веру домой, мы пошли в баню.

– Спортсмены моются, – увидев нас, сказал банщик дядя Саша.

Но тут появился Коля, протянул билеты и сказал, что мы не просто в баню, а на совещание; мол, между приезжими и нами состоится сейчас совещание по спортивным вопросам.

Банщик ещё больше изумился, но впустил.

Мы зашли и разделись.

– А это зачем? – увидев в руках Сиракузовых блокнот и авторучку, спросил Коля.

– Для автографов, – пояснили Сиракузовы.

– Оставьте, – сердито сказал Коля.

Нехотя Сиракузовы сунули свои блокнот и авторучку под одежду и бросились нас догонять.

Только теперь, когда мы вошли в мыльню, нам стало ясно, какая это нелёгкая задача – найти здесь Кешу и Виктора: в мыльне мылось сто тридцать человек, клочьями висел пар, и опознать среди всех этих людей незнакомых нам Кешу и Виктора было невозможно.

– Значит, так, – вглядываясь, сказал Коля. – Вы, – он имел в виду Сиракузовых, – пойдёте в тот зал. А ты будешь опрашивать тех, кто моется здесь. Встречаемся в парилке.

И, договорившись, мы начали действовать.

Я подошёл к первому велогонщику с шайкой.

– Здравствуйте, – сказал я ему.

– Здравствуй, – ответил он.

– Поздравляю с прибытием в наш город.

– А? – переспросил он и посмотрел на меня на этот раз, как на сумасшедшего.

– Я ищу Сиракузовых, Кешу и Виктора. Это мои братья, но я их, к сожалению, никогда не видел. Вы не знаете, где они?

– Эй! – закричал он. – Тут спрашивают Сиракузовых: Кешу и Виктора. Никто их не видел?

– В парилке они, – ответили сразу несколько голосов, и я поспешил в парилку.

Разглядеть что-либо в парилке было невозможно, потому что несколько велогонщиков только что поддали пару, но зато я услышал голоса обоих Сиракузовых, Коли и, вероятно, Кеши и Виктора. Пятый голос принадлежал, наверно, их тренеру. Голоса доносились откуда-то сверху, очевидно, с самого полка.

Голос Коли. Эх… ох… фрр… бррр… Отпустили бы вы их, товарищ тренер.

Бас тренера. Не положено… брр… фрр… Вон, они сами молчат… между лопаток поддайте, между лопаток.

Голос Кеши или Виктора. А что говорить тут, Сан Саныч, хотелось бы, конечно… фрр… бррр… полегче, Сан Саныч, полегче… с родственниками встретиться…

Голоса разомлевших Сиракузовых. Отпустите их, дяденька.

– Эй! – крикнул я.

– Лезь сюда! – ответили мне Сиракузовы.

Было ясно: они уже обобрали всю яблоню, то есть поговорили с Кешей и Виктором, и теперь допускали меня.

Я полез по полку и увидел на самом верху Колю, обоих наших Сиракузовых и ещё двух незнакомых востроносеньких.

Кеша и Виктор, догадался я.

Пятый человек сидел в шайке ко мне спиной.

– А это кто? – увидев меня в тумане, спросили Кеша и Виктор. – Тоже родственник?

– Тоже, – сказал Коля. – Знакомьтесь.

– Алёша, – сказал я.

– Виктор, – сказал один.

– Кеша, – представился другой.

– Просто и не знаю, что делать, – заметил тренер и вылез из шайки. – С одной стороны, режим, а с другой, – родственники.

– Отпустите их, дяденька, – опять начали Сиракузовы.

– Ладно, – решительно махнул веником тренер, – шут с вами. Но чтобы в двадцать два часа были в гостинице. Я проверю.

«Ого, – подумал я, – как у них строго».

9. Велогонка (продолжение)

Дома, вероятно, были уверены, что я приду не один, а с Кешей.

На столе уже стоял чайник и тушёная картошка, а также сыр, кекс и колбаса.

– Как-то просто неловко, – говорил мне Кеша, когда мы подходили к дому, – с одной стороны, я вроде как родственник, а с другой – никого не знаю…

– Да ты сейчас познакомишься! – сказал я.

И открыл дверь.

Наши, сидевшие за столом, тут же обернулись и уставились на Кешу.

– Кеша! – объявил я.

Кеша стеснительно улыбнулся.

– Ты меня помнишь? – спросила тётя Роза.

– Нет, – приглядываясь, виновато сказал Кеша.

Дядя Борис дёрнул себя за бороду и радостно захохотал.

– Ты здорово вырос, – спокойно продолжала тётя Роза и представила остальных: – Твои дальние родственницы, мои племянницы. Слева Вера, справа Наташа, а это – дядя Борис.

– Привет, – сказал Кеше дядя Борис и положил себе картошки, объяснив, что в связи с ремонтом велосипедов торопится.

– Что же мы стоим? – спросила тётя Роза.

И усадила Кешу рядом с собой и Наташей.

– Мама и папа, – сказал Кеша, – гм… тоже передают вам приветы.

– Спасибо, – откликнулся дядя Борис.

– Вы из бани? – с интересом спросила Вера.

– Из бани, – сказал Кеша.

– Жарко? – снова спросила Вера.

– В Вологде было жарче, – ответил Кеша.

Он покосился на Наташу, которая сидела прямо, словно проглотив аршин.

– Вера, – строго сказала тётя Роза, – дай поговорить старшим.

Кеша открыл было рот, но тут снова влез дядя Борис:

– Что же ты, чёртов сын, ничего не пишешь, – спросил он, – а?

Кеша смутился.

– А какая там стояла погода? – глядя на пирог, спросила вдруг Наташа.

– Где? – радостно спросил Кеша.

– В Вологде.

– Да градусов пятнадцать.

– А там что, баня тоже с парилкой?

– Тоже, – Кеша совсем оживился, – но там ещё есть бассейн. Знаете, пройдёшь за день сто с лишним километров, взмокнешь, устанешь – очень хорошо попасть в бассейн.

– Кеша, – сказала тётя Роза, – ешь. Вот сыр, вот масло. Дай, я положу тебе картошки. Мама всё работает на Химкомбинате?

– Ага, – с набитым ртом сказал Кеша.

– А папа?

– Тоже, – сказал Кеша.

– Самые сильные бани – в Финляндии, – сказал дядя Борис. – Наши ездили, знают. Там после каждого мытья пива дают.

– Да ну? – удивился Кеша.

– Точно, – сказал дядя Борис.

Мы с тётей Розой возмущённо посмотрели друг на друга: ну просто слова не давал вставить дядя Борис!

– А зачем вы участвуете в велогонке? – спросила Наташа.

– Так ведь отдых, – удивился Кеша. – А потом, может, на велогонку мира попаду.

– А на Олимпийские? – спросила Вера.

– Нет, – сказал Кеша.

Стало ясно, что Сиракузовы и здесь наврали.

– Лучший отдых – это ходить пешком, – сказала Наташа.

– Пешком тоже хорошо, – согласился Кеша.

– Или на автобусе.

– На автобусе тоже можно, – сказал Кеша. – Теперь я вас тоже вспомнил, – сказал он тёте Розе. – Вы приезжали к нам давно, с мужем. У него ещё имя такое трудное.

– Ферапонт Григорьевич, – подсказала тётя Роза.

– А где он? – спросил Кеша.

– Здесь, – успокоил дядя Борис. – Погулять вышел.

И почесал свою бороду.

– А на каком курсе вы учитесь? – спросила Наташа.

– На четвёртом, – сказал Кеша. – А вы?

– Она ещё не учится, – сообщила Вера. – Она только нынче поступила.

– Куда? – вежливо спросил Кеша.

– В медицинское училище, – важно ответила Наташа.

Тут тётя Роза вспомнила, что у Кеши на колене должна быть травма, и сказала, что Наташа сейчас залечит.

– Да какая это травма! – покраснел Кеша. – Я уже в бане был. Пустяки. Третьего дня попал в завал и проехался немного по асфальту.

– Вы лежали, а по вам ехали? – растревожилась Вера.

– Нет, – сказал Кеша. – Я лежал, а на меня падали.

– Крепкие парни, – сказал дядя Борис и одобрительно потрепал Кешу.

Тут Наташа вымыла руки и сухо попросила Кешу задрать штанину: она посмотрит, пустяковая у него травма или нет и стоило ли ему ходить в баню, а теперь разгуливать без повязки.

– Противостолбнячную сыворотку делали? – строго спросила Наташа.

– Делали, – поспешно сказал Кеша.

Он завернул штанину, и мы увидели большую-пребольшую ссадину, которая начиналась у колена и доходила почти до середины ноги.

Тётя Роза и Вера испуганно зажмурились, а дядя Борис сочувственно зацокал.

– Просто безобразие, – возмущённо сказала Наташа. – Кто вам разрешил ходить в баню? Теперь травму придётся ещё раз обрабатывать. Сейчас же вместе со мной отправитесь в травматологический пункт.

– Ладно, – вздохнул Кеша и смущённо добавил: – Что это мы с вами: вы мне лечите колено, а мы с вами на «вы».

10. Велогонка (окончание)

На следующий день, как и задумывали в штабе, гонщики приняли участие в мероприятиях.

Прежде всего они отправились в столовую и съели все шницеля, которые приготовила им Бронислава. Вероятно, шницеля были вкусные, потому что в Книге почётных гостей осталась такая запись:

«На всём протяжении велогонки мы ели шницеля. Мы ели их в Новгороде, Калинине и ещё в десяти городах Союза. Но таких мы ещё не ели! Спасибо, дорогой повар!»

Сначала Бронислава застеснялась, но потом сняла копию и повесила её над своей кроватью.

Затем гонщики отправились в парикмахерскую и тётка Галина их побрила и подстригла.

– Ну, – сказали Кеша и Виктор, разглядывая себя в зеркале, – мы теперь всегда будем ездить к вам стричься.

– Давайте, – сказала тётка Галина.

И тут к гостинице подали два автобуса – в один села тётя Роза, а в другой Ферапонт Григорьевич, и велогонщиков повезли осматривать наши достопримечательности.

Велогонщики потом говорили, что лучше вёл экскурсию мужчина в морской фуражке, то есть Ферапонт Григорьевич, потому что тётка Роза придерживалась исторических фактов, а Ферапонт Григорьевич, когда видел, что убедительных фактов на всё не хватает, прибавлял кое-что от себя – домысливал, как говорил он.

И многие велогонщики потом жалели, что не пересели к нему в автобус.

А после обеда Коля атаковал тренеров вопросами, как ему лучше развивать физкультурное движение в нашем городе и как ему поступить в институт физкультуры, – это вместо того, чтобы катать велогонщиков на лодке.

Они сами катались.

Кеша Сиракузов катался на лодке с Наташей, что мне особенно не понравилось. И я сказал об этом Вере:

– Много они о себе думают, эти Сиракузовы. Не успели приехать, как уже на лодке катают.

– Но это же хорошо! – сказала Вера.

– Просто завидуешь, что тебя не катают. На самом деле это плохо. Пусть Сиракузовы катают своих Сиракузовых, а уж мы без них справимся.

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ

1. Цесарки

Едва на следующий день мы проводили Сиракузовых и Кеша обещал писать нам, Лапиным, а Виктор – Сиракузовым, и едва последний гонщик исчез с площади, а зрители успели разойтись, как с противоположной стороны послышалось вдруг тарахтенье бензиновых моторчиков, и мы даже подумали, что это кто-то отстал. На всякий случай Сиракузов-старший велел не расходиться оркестру, но тут велосипедисты приблизились, и мы увидели, что это папа и мама.

– Оркестр, туш! – сказал Сиракузов-старший.

Оркестр, составленный из милицейских работников, грянул туш, а Сиракузов-старший, приложив руку к фуражке, направился к маме и папе.

– Поздравляю вас с возвращением на родную землю, – сказал он.

– Что тут у вас происходит? – удивлённо спросил папа, слезая с велосипеда и разглядывая торжественного Сиракузова, меня, Веру и обоих Сиракузовых-младших, которые помогали Коле сматывать флажки, наконец, оркестр и толпу, которая, привлечённая музыкой, повернула было обратно, и аршинные буквы «ФИНИШ», которые началом своим упирались в ноги Сиракузова, а концом – в колёса папиного велосипеда.

– Встречаем! – сказал Сиракузов-старший.

– С оркестром? – недоверчиво спросила мама.

– А с чем же ещё? – удивился Сиракузов-старший.

Но тут папа увидел транспарант «Привет участникам многодневной велогонки», и всё ему стало понятно.

– Хотя мы тоже на велосипедах, – сказал он, – но встречают не нас. Вероятно, тех знаменитых Кешу и Виктора, о которых мы читали в газете.

– Их мы уже встретили и проводили, – махнул рукой Сиракузов-старший, – теперь встречаем вас.

Но тут к маме с двух сторон кинулись Вера и Наташа, и Сиракузову пришлось отступить на второй план.

– Ух, как вы загорели! – удивлялись Вера и Наташа.

И это было всё, что они смогли сообщить своим родителям.

Вечером мы разбирали вещи и подарки, которые они привезли. Собственно, разбирали мы с отцом, потому что Вера, тётка Роза и Наташа, получив в подарок шляпы, заперлись с мамой в другой комнате, и часа полтора оттуда доносилось одно сплошное оханье.

– Ну, раскудахтались, – сказал я и вытащил из рюкзака увесистый холщовый мешочек.

– Здесь четыре килограмма отборных крымских камней, – сказал отец. – На себе вёз. Поделишься с Сиракузовыми.

Он ещё не знал, что тут у нас происходит, но всё же худшую половину я отложил, решив про себя: а вдруг мы ещё помиримся.

Сиракузовым-старшим и Михайле Михайловичу с Брониславой, а также тётке Галине и дяде Борису тоже были шляпы. Они лежали войлочной горкой на полу.

– А Ферапонту Григорьевичу? – сказал я, ожидая, когда же отец спросит про наше семейное кресало.

– Тоже шляпа. Не мог же я каждому покупать отдельные подарки? – сказал отец. – Я купил сразу десять на одну среднюю сиракузово-лапинскую голову.

– Между прочим, Ферапонт Григорьевич – муж тёти Розы, – сказал я, ожидая, как отец на это сообщение отреагирует.

Он отреагировал:

– А! Значит-таки, они снова решили жить вместе? Ну, что ж, я так и думал.

– Не знаю, решили они жить вместе или не решили – тётя Роза мне про это не говорила.

– А я уж думал, она совсем того, если обсуждает с тобой такие вещи.

– Чего – того? – удивился я.

– Тётка Роза.

Рюкзак был опорожнен, и тут я вспомнил, что не хватает ещё одной вещи, о которой писали родители. А я-то надеялся, что она станет нашей семейной гордостью, вернее, гордостью зоопарка бабушки Василисы.

– А где цесарки? – спросил я.

Отец печально взглянул на пустой рюкзак.

– Улетели? – испугался я. – Потеряли?

– Хуже, – сказал отец. – Думаю, что их похитили. Во время нашей последней остановки. А может быть, и раньше. Во всяком случае, когда мы подъезжали к городу, их уже не было.

– А где же вы делали последнюю остановку? – спросил я.

– В Столбиках, – сказал отец. – Пили чай в пристанционном буфете.

– Нужно идти к Сиракузову, – сказал я. – Однажды он говорил, что отвечает за всё, что происходит в городе и за городом. Столбики как раз за городом. Вот пусть теперь и отвечает. Шляпы заодно отдадим.

– Куда пойдём? Домой? – спросил отец.

– Нет, – решительно сказал я, – прямо в милицию.

Мы уходили, а во второй комнате всё ещё слышалось аханье.