Текст книги "Родник"

Автор книги: Яков Тайц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Двадцать вторая глава. У Владика

«Вот так штука, вот так номер! – растерянно думал «Петушок», шагая с портфелем по школьному двору. – Как же так? Ведь я хотел только кляксу стереть, а тут целая дырка получилась. Что ж теперь будет?»

Он забежал домой, наскоро пообедал и поспешил к Ванькову.

На улице ему казалось, будто все прохожие смотрят на него и думают: «Ага, вот он, Петя Ерошин – дырявые руки! Не только забрызгал журнал чернилами, но и протёр в нём дырку».

Когда он проходил на углу мимо круглой стеклянной будочки милиционера, похожей на стакан в подстаканнике, ему казалось, что милиционер сейчас бросит свои кнопки-рукоятки, вылезет из «стакана», возьмёт Петю за локоть и скажет: «А ну, молодой человек, расскажите, что вы там натворили с журналом?»

Петя быстро шагал, время от времени с горя прокатываясь по длинным, узким полоскам льда, отполированным подошвами многих любителей кататься по тротуару.

За сквозной оградой Зоопарка стояли опушённые инеем деревья. По застывшему пруду, там, где летом плавают белые и чёрные лебеди, шла толстая сторожиха и длинной чёрной метлой разметала снег.

В переулке закутанные до бровей девочки катались с горы на салазках. Огромное малиновое солнце садилось за крыши, застланные снежными одеялами. Одеяла эти были синими, точно их пересинили во время стирки.

На площади красный глаз светофора с укоризной уставился на Петю.

«Нет, видно не везёт мне в жизни, – с горечью думал Петя. – Хотел как лучше, а тут какая-то чепуха получилась. Владька узнает – ещё ругаться будет…»

Он не спеша поднялся на третий этаж, позвонил. Тётя Феня открыла дверь:

– А, друг-корешок явился! Заходи, заходи. Ты что такой красный? Мороз, что ли, уж очень?

– Да нет, тётя Феня. То-есть да, тётя Феня…

– Ладно уж, проходи. Наш там опять мастерит-мусорит. Эх вы, горе-работнички!

Петя прошёл к Владику.

– Что так долго? – встретил его Владик. – Раздевайся, сейчас всё покажу.

Он стоял у стола возле какого-то сооружения из картона и цветной бумаги. В руках у него были длинные ножницы. Рядом лежали ножницы поменьше. Кругом валялись разноцветные обрывки бумаги. Петя подошёл к столу:

– Это что ещё за «картонстрой»?

Он увидел большую коробку без передней стенки, похожую на театральный макет. Петя любовался на такие макеты в театре имени Ленина и в зале Центрального детского театра. Они совсем как настоящая сцена, только очень маленькая. Когда смотришь на неё, всё время кажется, что вот сейчас на эту маленькую сцену выйдут крохотные, с мизинец, человечки и начнут играть.

– Это не «картонстрой», а панорама, – сказал Владик, размахивая ножницами. – Тут, видишь, уголок нашей Пресни. Она такой была когда-то, давным-давно. При царе ещё. Понятно тебе?

– Понятно, – мотнул головой Петя, хотя ему ещё не всё было понятно. – А для кого ты это делаешь? Для школы, да?

– Ничего не для школы.

– А для кого же?

– Для музея! – с важностью заявил Владик.

– Для какого музея? – удивился Петя.

– Для музея Пятого года, вот!

– Ну да… – с недоверием протянул Петя. – Не возьмут они!

– Почему не возьмут? Если хорошо выйдет, ещё как возьмут! Тут главное дело – надо к сроку поспеть, вот что.

– А когда срок?

– Да скоро. А работы тут вон ещё сколько… – Владик махнул рукой. – Ну, как она по-твоему, сойдёт?

– Что там «сойдёт»! Просто здорово! – восхищался Петя, разглядывая панораму. – Совсем как настоящая. Давай я буду помогать.

Он схватил маленькие ножницы и принялся вырезать фигурку казака с узенькой шашечкой в руке, которую Владик ловко нарисовал на картоне и раскрасил.

Некоторое время друзья работали молча, потом Петя не выдержал и сказал:

– Ты тут сидишь, ничего не знаешь…

– А что?

– А то…

И Петя чистосердечно рассказал Владику, как он решил было его выручить, хотел приделать закорючку, но раздумал, а тут, как нарочно, большущая клякса сорвалась и села прямо на единицу. Стал он её стирать и протёр во-от какую дырку…

Владик вскипел:

– Ты что, спятил, что ли? Зачем ты это сделал? Ведь теперь подумают на меня. Эх ты, шляпа с полями!

– Чего ты ругаешься! Я же для тебя как лучше хотел. Что же, я нарочно эту кляксу посадил?

– Сам ты клякса! – ворчал Владик.

Тут в коридоре раздался несмелый звонок. Владик прислушался. За стеной тётя Феня открывала кому-то дверь.

– Погоди, Петух, я сейчас.

Владик положил ножницы, вышел в коридор и удивился. У входной двери стояли два закадычных приятеля – Митя Журавлёв и Толя Яхонтов – и шапками сбивали друг с дружки снег.

– Какой снежище повалил, сыплет и сыплет! – говорил Митя, хлопая шапкой по широкой Толикой спине. – Мы, Владька, к тебе по делу.

Владик насторожился. Он не знал о том, что было в пионерской. Владик не знал, что как только до Антона дошли слухи о единице в пятом «Б», он срочно собрал в пионерской комнате совет отряда и сказал:

«Итак, пионеры, в вашем отряде случилась беда. «Чепе», как говорится в армии».

«Чрезвычайное происшествие!» – объяснил Толя Яхонтов.

«Вот именно. Давайте посоветуемся, как мы, пионеры, должны отнестись к такому случаю. Должны ли мы вмешаться или мы решим, что наше дело сторона?»

«Конечно, должны вмешаться!» – сказал Митя.

«Ясное дело!» – подхватил Толя.

«Правильно! – подтвердил Антон. – Потому что это касается не только одного Ваньков а, но и всех нас».

Антон стал подробно объяснять, почему случай с единицей касается не только Ванькова, и закончил:

«Надо пойти к Ванькову поговорить. Давайте думать, кого мы выберем».

Совет отряда заседал недолго. После короткого разговора выбрали двоих: Митю Журавлёва и Толю Яхонтова. Вот почему они сейчас стояли перед Владиком в полутёмном коридоре. А Владик подозрительно посматривал на них. Ему представилось, что ребята каким-то чудом уже узнали про кляксу. Он прислонился к стене и спросил:

– По какому делу?

– От совета отряда, – сказал Митя, засовывая шапку в карман.

– А что случилось?

– Что ж, так и будем стоять в коридоре? – вмешался Толя и почесал варежкой свой круглый, румяный с холода нос. – Пойдём в комнату куда-нибудь.

Владику не хотелось приглашать Митю с Толей к себе. У него там на столе панорама, а он давно решил, что ребята увидят панораму только в музее. Он сказал:

– У меня там сейчас… в общем, нельзя… Пойдёмте сюда, к папе.

Он провёл гостей в папину комнату. Ребята озирались по сторонам, не решаясь сесть. Громко тикали стенные часы. На письменном столе белел большой перекидной календарь.

– Владька, вот какое дело… – начал Толя, переминаясь с ноги на ногу. – Слушай, а папа твой не будет сердиться, что мы здесь?

– Ничего, – сказал Владик, – он свой.

– Ладно, тогда слушай! – торжественно начал Толька. – Мы к тебе пришли насчёт твоего кола.

– Ну?

– В чём дело, Владька, что случилось? – Толя сбился с торжественного тона. – Может, тебе надо помочь? Мы тогда выделим кого-нибудь. Вот Митя с тобой может заниматься, или я, или Игорёк. Выбирай кого хочешь. А то так нельзя. Ведь кол этот не только тебя касается, а всего класса.

Владику было приятно, что товарищи хотят ему помочь. И всё же ему было обидно, что его, первого ученика, кто-то собирается выручать. Он спросил:

– А при чём тут «всего класса»?

– Как «при чём»? – вмешался Митя. – Так тоже нельзя рассуждать. Ты в нашем классе учишься или где?

– Я в школе учусь, – сказал Владик.

– В том-то и сила! – подхватил Толя. – Ты вроде часть всей школы, понятно? И твой кол как бы даже всей школы касается, вот!

– Глупости! – невесело засмеялся Владик. – Школа – часть Москвы. Значит, выходит по-вашему, это всей Москвы касается, да?

– А что ты думаешь! А может, и касается! – чуть ли не крикнул Митя.

Это Владика озадачило:

– Ерундистика! Ничего подобного!

– Нет, не ерундистика! Это нам Антон всё разъяснил. – Толя положил руку Владику на плечо: – Ладно, Владька, брось. Мы тебе по-хорошему говорим: выучи ты эти несчастные мифы, подземные воды, реши задачки… А ну её, единицу, ладно?

Владик повёл плечом:

– А что я, сам не понимаю, что ли? Чудаки!

– Кто чудак, там видно будет! – сказал Толя, напяливая на голову шапку с пушистыми длинными, до пояса, ушами. – Кого тебе выделить?

– Никого!

– Почему?

– Сам справлюсь.

– Сам так сам. Тебе видней! – Толя повернулся к Мите: – Пошли?

– Поехали!

Митя с Толей вышли, дверь за ними захлопнулась. Озабоченный Владик вернулся к Пете:

– Слыхал? Толя с Митей приходили. Всё насчёт моего кола беспокоятся. Ерундистику разводят, будто мой кол всей Москвы касается. Чудаки! – Владик усмехнулся. – Давай работать, а то уже поздно.

Владик и. Петя снова принялись за панораму. И хотя Петя ушёл от Владика поздно вечером, всё же макет был ещё далеко не готов. Владик сильно устал. Он отложил в сторонку ножницы, перенёс макет на окно, поужинал, разделся и лёг.

Ему не спалось. Была лунная ночь. Голубыми искорками поблёскивали морозные узоры на стекле. Лунный свет лежал на подоконнике косячком. Косячок этот постепенно приближался к панораме. Вот голубые лучи заглянули в неё и причудливо осветили стены картонного домика и маленькие окошечки, которые Владик старательно вырезал ножницами.

Глаза у Владика слипались, но он пристально смотрел на окошечки. Вдруг на них появились решётки. Картонный домик начал расти, пухнуть, и вот он стал совсем большой. Нарисованная дверь превратилась в ржавые железные ворота, у ворот стоял часовой с овальной кокардой на бескозырке. На плече он держал длинную, толстую единицу.

Владик подбежал и стал дёргать единицу к себе:

«Отдайте! Мол! Я её выкину!»

Солдат взял единицу наперевес, и она превратилась в винтовку со штыком.

«А ну, проваливай отсюда, пока цел! Не видишь – здесь тюрьма!»

Владик испугался и опрометью побежал вдоль улицы. Улица становилась всё уже, всё теснее. Она была замощена булыжником. С обеих сторон тянулись низенькие деревянные домишки. На домишках пестрели старинные вывески с «ятями» и «твёрдыми знаками». У дверей стояли толстые люди с золотыми цепочками на больших животах. Это – купцы. Владик подбежал к ним:

«Вы не знаете, где моя школа?»

Купцы, держась за животы, оглушительно захохотали.

Владик кинулся прочь. Он стал искать свою школу. Но школы нигде не было.

Владик заметался. Он стал искать Детский парк. Но и парка нигде не было.

Он бросился искать Дворец культуры имени Павлика Морозова. Но никакого дворца и в помине нет.

Тогда он стал искать свой дом. Но и дома нигде нет. Вместо него лепятся друг к дружке убогие лачуги. В одной из них сидит Тата Винокур.

Владик обрадовался и подбежал к ней:

«Тата, Тата, а где же наш дом?»

Но Тата не отвечает. Она молча ведёт Владика к высоким воротам с вывеской: «Ткацкая фабрика Прохорова».

Владик очутился в тёмном, тесном подвале. В груде тряпья копошатся дети. Они сортируют грязные лоскутки. Шерстяные они кладут в одну сторону, льняные – в другую, бумажные – в третью.

Среди них сидит и Петя Ерошин. Он ухватил Владика за шею и пригнул его к тряпкам. Владик стал вырываться:

«Пусти, Петух! Пусти!»

Он кое-как оттолкнул Петю, но повалился на груду тряпья, стал в ней барахтаться, задыхаться, стал из последних сил расшвыривать грязные лоскуты. И вдруг открыл глаза…

С минуту он лежал неподвижно, опоминаясь. Потом он приподнялся на локте и оглянулся. Ох, как хорошо! Он у себя дома, в своей комнате… За шкафом, как всегда, мирно сопит тётя Феня. А на подоконнике, освещённая луной, стоит панорама с маленькими домиками и баррикадой, над которой развевается крохотный красный флажок.

Владик закрылся с головой и снова заснул – теперь уже спокойно, без снов.

Проснулся он поздно. В комнате было полно света – яркого зимнего солнца. Владик потянулся. Сегодня воскресенье, значит можно всласть погулять, побегать на коньках, сходить в кино.

И вдруг он вспомнил про макет и про единицу. Нет, кататься на коньках нельзя – работы много.

Вот почему он после завтрака никуда не пошёл, достал из сумки географию, подпёр голову кулаками и принялся учить:

«Подземные воды просачиваются и доходят до водоупорного пласта. Там, где водоупорный пласт выходит на поверхность, подземная вода выходит наружу. Образуется источник, или родник…»

До обеда он усердно занимался географией, историей, арифметикой.

А вечером он не выдержал и поехал на каток. Там он встретил Тату Винокур. Они взялись за руки и стали вместе бегать на коньках по ледяным аллеям. Владик рассказал ей про панораму. И там, на катке, в «ландышевой» аллее, Тата сказала:

– Владик, панораму принеси обязательно завтра, потому что послезавтра уже годовщина.

Двадцать третья глава. «Семь бед – один ответ!»

Наступило завтра, то-есть понедельник. Кира Петровна в своё обычное время вышла к троллейбусу. На улице, несмотря на ранний час, было много народу. Все спешили: кто на завод, кто в учреждение, кто в школу… У каждого из нас своё дело, своя работа. Но все мы трудимся ради одного – ради Родины.

Кира Петровна ехала на работу в хорошем настроении. Вчера вечером она была в большом, светлом зале, украшенном колоннами и люстрами. Там собрались женщины из разных стран. Кире Петровне дали билет в райкоме комсомола. Сидеть ей пришлось где-то на самом верху.

Сверху ей хорошо был виден просторный зал, где собрались француженки, испанки, польки, негритянки… Все на разных языках говорили об одном:

– Мы хотим, чтобы наши дети мирно учились. Мы хотим, чтобы наши мужья мирно работали. Мы не хотим войны. Великий Сталин борется за мир, и мы идём за Сталиным!

Во всех речах было слышно: Сталин! Комрейд Сталин! Геноссе Сталин! Товарищ Сталин!..

Потом все запели песню мира, каждый на своём языке, но мелодия была одна. Кира Петровна смотрела с балкона на круглый зал, и ей казалось, будто она видит весь земной шар и слышит голоса всех народов земли:

 
Мы за прочный мир,
Мы за светлый мир,
Мы за мир на всей земле…
 

Песня звучала с такой силой, что хрустальные подвески огромной люстры, которая висела неподалёку от Киры Петровны, заметно дрожали и переливались то красными, то синими, то жёлтыми лучами.

…И сейчас, когда Кира Петровна подходила к зданию школы, в ушах у неё ещё звучала эта песня, а перед глазами словно ещё покачивались гранёные хрустальные подвески.

В учительской её встретил Антон.

Старший вожатый теперь был занят новым делом: он готовился к новогоднему сбору дружины. Трудно было понять, как это Антон успевает справляться со всеми своими делами: и в отрядах бывать, и к сборам готовиться, и на лекции ходить (он учился в вечернем Институте связи), и зачёты сдавать. Немудрено, что он всегда спешил, вечно торопился куда-то…

– Кира Петровна! – ещё издали громко позвал он, доставая карандаш и раскрывая свою синюю папку. – Кира Петровна, давайте окончательно определим, с чем же выступят на ёлке ваши пятиклашки.

– Что за выражение? – засмеялась Кира Петровна. – Это не пятиклашки, а богатыри. У меня тридцать три богатыря.

– Богатыри? Скажите пожалуйста! – удивился Антон. – А с чем же они выступят, ваши богатыри?

– Да с чем угодно. Лёня Горшков может сыграть на скрипке. Кисляков представит сценку. Ерошин – акробатический этюд… У каждого свой талант. Что угодно для души…

– Минуточку!

Антон стал записывать: «Горшков – скрипка. Кисляков – сценка». Но тут раздался звонок. Кира Петровна заторопилась:

– Пора в класс. Потом…

Она подошла к этажерке за журналом. Но на верхней полке, там, где он обычно лежит, его не было. Кира Петровна нагнулась ко второй полке, но и там классного журнала пятого «Б» не оказалось.

– Что за наваждение! Надо идти в класс, а тут – стой ищи!

Кира Петровна стала торопливо перебирать книги и папки на всех полках. Наконец она обнаружила журнал в самом низу, там, где он раньше никогда не лежал.

Странно! Кому это взбрело в голову засунуть журнал бог знает куда?..

Она сердито подхватила журнал и побежала в класс. Ребята уже давно были на месте и с некоторым недоумением смотрели на учительницу, которая никогда ещё ни на минуточку не опаздывала.

Все встали.

– Здравствуйте, мальчики! Извините… Я никак не могла найти журнал. Садитесь!

Все сели. Кира Петровна тоже села за свой стол, положила перед собой сумочку, часы, указку, красный карандаш и стала перелистывать журнал. Она искала страницу с надписью «география».

Она любила первые, самые ранние уроки. Ребята ещё не устали, не переговариваются, не шалят, а внимательно слушают.

Да и сама ты ещё не устала, ещё не успела огорчиться из-за плохого ответа или дерзкого слова.

И вообще приятно сидеть за учительским столом, смотреть на класс, где сидят «тридцать три богатыря», и знать, что за одной стеной в это же время Анна Арсентьевна занимается с шестым классом, за другой – Игнатий Игнатьевич с седьмым, наверху Тамара Степановна – с пятым, ещё выше Абросим Кузьмич – с восьмым, а внизу, в пионерской комнате, Антон готовится к отрядному сбору.

Приятно было знать, что одновременно с тобой во всех школах Москвы и всего Советского Союза армия учителей учит много миллионов ребят, которые в эту минуту тоже либо сидят за партами, либо выходят к доске и отвечают урок.

Вот о чём думала Кира Петровна, перелистывая классный журнал.

Вдруг она заметила на странице большую, безобразную кляксу. Это ещё откуда? Она бросила взгляд на соседний лист и увидела, что он протёрт насквозь.

Встревоженная, Кира Петровна посмотрела на ребят и снова пригнулась к журналу. Она стала внимательно разглядывать протёртое место. Похоже, что тут стояла единица и что кто-то её не очень умело пытался стереть.

Кира Петровна в волнении провела пальцем вдоль графы. Палец привёл её к фамилии «Ваньков».

«Ваньков? – удивилась Кира Петровна. – Это невозможно! Во-первых, не может быть, чтобы хороший ученик Ваньков получил единицу. Видно, он уж действительно чем-то довёл Тамару Степановну до крайности. И во-вторых, не станет же Ваньков стирать отметку!»

Что делать?

Кира Петровна взволновалась не на шутку. Такого случая в школе ещё не было.

С минуту она помедлила, пристально разглядывая дыру в странице классного журнала. Потом решительно подняла журнал, повернула его протёртой страницей так, чтобы всему классу было видно, и спросила:

– Мальчики, вам видно?

– Нет, не видно!.. Не видать!.. Видно!.. – зашумели ребята.

– Вот, смотрите. Кто-то осмелился… изуродовал классный журнал. А ведь это государственный документ!

Поднялся шум. Ребята, откидывая крышки нарт, стали, приподнимаясь, разглядывать испорченную страницу.

– Ух ты!..

– Вот это да!..

– Дырка!

– Ну, уж это чистое хулиганство. За такие дела по головке не гладят.

Кира Петровна с тревогой оглядывала класс:

– Кто знает, чьих рук это дело?

Она ждала. Но никто не встал, никто не поднял руки. Да это и немудрено! Об испорченной странице могли рассказать только двое – Владик Ваньков и Петя Ерошин. Но их обоих сейчас в классе не было.

Не потому, что они проспали, нет! Они встали вовремя. Мама разбудила Владика, как всегда, в восьмом часу:

– Вставай, сынок! В школу пора.

Она теперь каждое утро вставала спозаранок, будила Владика, готовила ему завтрак, следила за тем, чтобы он получше поел, потеплее оделся, ничего не забыл.

Тётя Феня ей сколько раз говорила:

«Нина Васильевна, зачем вам ни свет ни заря подыматься! Я сама всё сделаю, провожу Владика в лучшем виде».

И Владик говорил маме:

«Мама, спи ты, ведь тебе в поликлинику надо гораздо позже, я сам всё – и поем и соберусь, не беспокойся. Что я, маленький, что ли!»

«Хорошо, хорошо, не буду вставать!» – каждый раз обещала мама.

Но вот наступает утро, смотришь – а она всё-таки встала и бродит в халате из кухни в комнату, помогая Владику собираться в школу.

Нет, видно все мамы так уж устроены, что их дети всю жизнь кажутся им маленькими…

Владик, одеваясь, думал о панораме. Тата вчера сказала, что завтра уже годовщина пятого года. Значит, надо панораму во что бы то ни стало отнести сегодня. Правда, она уже почти что готова. Осталось только приклеить фигурки дружинников и казаков и сделать проводку, потому что без проводки панорама никакого вида иметь не будет. Вся красота в освещении, в лампочках. Но если пойти в школу, ничего этого сделать не успеешь.

– Ты что задумался? – сказала мама. – Опоздаешь!

– Я не задумался.

– Нет, я вижу, ты чем-то озабочен. В школе у тебя всё в порядке?

Владику не хотелось говорить маме про единицу.

– Нет, ничего, – вздохнул он. – Всё в порядке.

Он помолчал.

– Мама, – сказал он потом, – дай мне что-нибудь большое. Ну, что-нибудь вроде скатерти.

– Зачем тебе вдруг скатерть понадобилась? – поразилась мама.

– Да вот… надо завернуть. – Владик показал на панораму.

Мама посмотрела на картонный ящик:

– Неужели ты эту махину в школу потащишь?

– Да надо… – уклончиво отозвался Владик.

Мама дала ему старую, заплатанную бязевую простынку. Владик завернул в неё панораму, завязал углы, и получился большой узел с длинными белыми «ушами». Потом Владик полез к себе под кровать, достал из своего «ящика сокровищ» три электрических патрона, три лампочки, шнур, вилку и всё уложил туда же, в узел. Потом он оделся, повесил через плечо сумку с книгами, взял не тяжёлый, но громоздкий узел и вышел на улицу.

На улице было ещё темно. Ещё светились всю ночь не сомкнувшие своих жёлтых глаз фонари. На сугробах между зданиями ещё лежала темносиняя, чернильная мгла. Но дворники в белых фартуках уже яростно скребли тротуары. Из-под стальных скребков то и дело выскакивали малюсенькие жёлтенькие искорки.

Мальчики и девочки, с сумками и портфелями, спешили в школу. Странно бывает видеть в предутренней морозной темноте малышей, шагающих в школу. Им бы ещё понежиться, поспать, а они – нет, шагают себе сквозь тьму, деловито помахивая сумками и поскрипывая валенками.

Счастливого пути маленьким закутанным пешеходам, которые по утрам заполняют наши улицы и спешат в школу набираться ума-разума!

Владик шёл, прижимаясь к стенам. Ему не хотелось встречаться со знакомыми ребятами, потому что шёл он по-настоящему не в школу, а к Пете Ерошину.

Он знал, что Петиной мамы уже нет дома – она очень рано уходит в комбинат. Единым духом поднялся он по ещё освещённой с ночи лестнице. Петя – в пальто, в шапке – открыл ему дверь.

– Владик, ты что прибежал? – удивился он. – А в школу?

– Петух, знаешь чего? – торопливо заговорил Владик. – Давай не пойдём сегодня… пропустим один денёчек.

– Почему?

– Да вот… – Владик показал на узел. – Надо закончить, проводку сделать… Потом там разговоры, наверное, начнутся насчёт журнала…

Петя стал задумчиво теребить свой нос. Он не прочь был пропустить школу. Правда, уроки он приготовил, стихи выучил, но в школе, ясное дело, начнётся разговор про журнал. Конечно, за прогул тоже снизят дисциплину, но что же теперь делать! Семь бед – один ответ!

Он начал расстёгивать пальто:

– Ладно, есть такое дело, остаёмся.

Приятели разделись, размотали узел, и Владик стал показывать:

– Видишь, здесь надо фигурки… вот… а здесь проводку…

– А лампочки?

– Вот тут лампочки, шнур, всё…

Петя с охотой взялся за дело. Он по электричеству мастер. Наладить пробку, патрон – всё это он вам сделает не хуже заправского монтёра.

Друзья вырезают фигурки, раскрашивают, приклеивают. Они советуются, как лучше разместить лампочки. Конечно, их надо поместить незаметно, замаскировать за картонной стеной и бумажным раскрашенным небом…

А в школе в это время встревоженная Кира Петровна всё ещё пыталась дознаться: кто же посмел изуродовать классный журнал?

Конечно, в этот день ей ничего узнать не удалось. После уроков она показала журнал Анне Арсентьевне и Егору Николаевичу.

Директор пригласил её к себе, усадил за стол, надел очки и долго разглядывал пострадавшую страницу.

– Да… – сказал он. – Такого случая даже я не припоминаю.

Он снял очки и кулаком, как маленький, стал тереть свои добрые усталые глаза:

– Кто же всё-таки из ваших богатырей способен на этакое?

– Не знаю, – тихо сказала Кира Петровна.

Директор пригнулся к столу:

– А чья; вы говорите, единичка-то?

– Как раз хорошего ученика, Егор Николаевич: Ванькова Владика.

– У нас с вами, кажется, уже не первый раз идёт разговор о Ванькове, – сказал директор. – А за что же, собственно, он получил такую суровую оценку?

– По истории. У Тамары Степановны.

– А… – протянул директор, откидываясь к спинке стула. – Да, она строга. И горяча, горяча… – Он чуть-чуть усмехнулся. – Поспокойнее бы ей надо быть. Это всегда полезней для дела. – Егор Николаевич помолчал. – Ну, и как вы считаете: Ваньков этот ваш, способен он на такую проделку?

Кира Петровна выпрямилась:

– Нет, Егор Николаевич. Ни за что, вот ручаюсь вам, именно Ваньков никогда этого не сделает.

– Так, так… Почему же вы, собственно, уверены?

– Трудно сказать, Егор Николаевич. Я вижу мальчика, вижу его глаза, улыбку, его повадки… мысли его как будто чувствую. Нет-нет, никоим образом! – горячо говорила Кира Петровна, легонько пристукивая после каждого своего слова тяжёлым, каменным прессом по столу.

– Охотно соглашаюсь. – Егор Николаевич, как обычно, пощипал свой подбородок. – Кто же тогда, если, по-вашему, Ваньков отпадает?

Кира Петровна отчётливо представила себе весь свой класс. Слеза за первой партой сидят Толя Яхонтов и Юра Белкин – два спокойных, выдержанных ученика.

В среднем ряду – рассудительный Митя Журавлёв и горячий, вспыльчивый Игорёк-кипяток. Они, конечно, не станут хозяйничать в классном журнале.

Справа, у стены, – Костя Кисляков и Витя Новиков. Эти хоть и шалуны, но на такой поступок не способны.

За ними у окна – Лёня Горшков и Сева Болотин, оба тихие, покладистые мальчики.

Позади них – Владик Ваньков и Петя Ерошин. Кира Петровна представила себе сосредоточенное лицо Владика, добродушно-румяные щёки Ерошина… Ну, эти тоже плохого не сделают.

Сколько она ни прикидывала, всё выходило, что портить журнал некому было.

– Нет, Егор Николаевич, из наших никто не способен на такое дело, – решительно сказала она.

– Тем лучше! – Егор Николаевич поднялся. – А всё-таки я бы вам посоветовал потолковать с Ваньковым. Ведь это такой возраст, знаете…

– Хорошо, я к нему зайду, – поднялась и Кира Петровна.

– Отлично! – сказал директор. – Кстати, завтра на педсовете поставим вопрос о поездке в Краснодон. Но учтите: вашего Ванькова, видимо, теперь взять уж не удастся.

Кира Петровна вздохнула:

– Жалко мне его, Егор Николаевич. Он будет очень тяжело переживать…

Егор Николаевич отнял у Киры Петровны пресс-папье и поставил на место:

– Вот что! Пригласите его на педсовет – с мамой, конечно, или с папой. Поговорим! – Он протянул ей руку: – А вы не расстраивайтесь. Вон у вас и глаза красные. Мы, педагоги, должны, знаете, всегда держать себя в руках. Вот и всё. И журнал не забудьте.

Директор протянул Кире Петровне журнал. Она вышла из кабинета.

«Итак, что же? – думала она, шагая по коридору. – Значит, надо зайти поговорить с Ваньковым. И сегодня же, не откладывая». А разговор, наверное, будет нелёгким, это она предчувствовала.