Текст книги "Родник"

Автор книги: Яков Тайц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Третья глава. Дома

После парка Владик пришёл домой и сразу сел за уроки. Он любит сидеть за столом и решать задачи или аккуратно выписывать красивым почерком упражнения, промокая каждую страницу волосатой промокашкой, которая жадно впитывает чернила, будто очень хочет пить.

На столе у него всегда полный порядок. Слева – стопка учебников, завёрнутых в скользкую, глянцевую бумагу, справа – тетради, посередине – краски, карандаши, чернильница, ручка…

Над столом висят и «Детский календарь», и настоящий, «взрослый», отрывной календарь, и «Расписание уроков», и разрисованный, разукрашенный «Мой режим дня». Там всё расписано: когда подъём, когда зарядка, когда в школу…

Владик решил задачи, потом достал из левой стопки учебник географии и принялся учить:

– «Меридианом называется воображаемая линия…»

В квартире тихо. Только слышно, как на кухне тётя Феня с чувством распевает:

 
Эх, туманы мои, растуманы…
 

Это её любимая песня.

Владик выучил меридианы, потом достал бледно-голубую контурную карту полушарий и принялся её раскрашивать, как Кира Петровна велела: океаны – синим, низменности – зелёным, горы – коричневым…

Ему нравилась эта работа. Слепая карта с каждой минутой словно оживает, и вот уже под рукой тянутся горные хребты, зеленеют поля и голубеет бескрайное море.

Интересно, а почему это реки на карте очень похожи на деревья?

Маленькие речки – это веточки, они соединяются в реки побольше, а те сливаются в одну большую реку, которая течёт к морю. Это как будто ствол.

Только реки растут сверху, а деревья снизу. Сначала корень, потом ствол, потом ветки…

А вон те деревца, в парке, те ещё, ох, не скоро вырастут!

А какая она смелая, та девочка с красными бантами! Не побоялась двух мальчиков. Как она топнула ногой! Молодчина!

Интересно, а зачем ей понадобился старый кинжал? И почему он оказался нарисованным у неё в альбоме?

Надо будет завтра обязательно отнести ей кинжал. А кстати, где он?

Владик бросил карандаш, оставил недокрашенной карту полушарий, подошёл к своей кровати, вытащил из-под неё «ящик сокровищ» и начал в нём рыться.

Рылся-рылся и вдруг закричал на всю квартиру:

– Тётя Феня!

– Что?

Он побежал на кухню. Тётя Феня, в клеёнчатом фартуке и белом платке, стояла у газовой плиты и большой ложкой помешивала в кастрюле.

– Тётя Феня, вы ничего не брали у меня из ящика? – крикнул Владик.

– Из какого ящика? Который под твоей коечкой стоит? – переспросила тётя Феня и, выпятив губы, поднесла ложку ко рту. – Ох, батюшки, пересолила! – Она подошла к крану. – Погоди, сынок, дай сообразить, как дело-то было! Как ты уехал в лагерь, у нас тут ремонт был, верно?

– При чём тут ремонт?

– Сейчас разберёмся!

Тётя Феня добавила воды в кастрюлю и снова отведала горячего супу.

– Ох, батюшки, теперь вроде маловато соли! – Она взяла деревянную солонину и щепотью загребла соль. – Стало быть, значит, был ремонт. Двинула я твою коечку – может, там что лишнее, всякий хлам дома держать тоже не приходится… И вдруг вижу: батюшки, никак оружие! Это что ж такое? Ведь этакая штука… ведь она вещь опасная…

– Да какая же она опасная! Старая, ржавая, тупая! – возмутился Владик. Он засунул руки в карманы и кулаками подтянул кверху брюки: так он делал всегда, когда сердился. – Ну и что же? Вы её выкинули, что ли?

– Ничего я не выкидывала! – Тётя Феня положила ложку на край плиты, подбоченилась и повернулась к Владику: – Ты мне вот что скажи: чего тебе вдруг приспичило?

– Ничего не приспичило, а просто надо.

– Ишь ты, какой активист: «надо»! А для чего надо? Для какой такой шалости?

– И вовсе не для шалости, а просто надо для одной… ну, для одного человека.

– Для какого такого человека?

– Для одной… для девочки…

– Для девочки?.. – протянула тётя Феня. – А девочке это уж и вовсе не к лицу. Разве уж хулиганка какая последняя.

Владик вышел из себя:

– Если не знаете, так нечего говорить! А вы лучше скажите, куда дели?

– Никуда я не дела. Куда дела, там и лежит, сказала тётя Феня и снова повернулась к плите.

Долго Владик уламывал неподатливую тётю Феню, пока наконец не дознался, что она во время ремонта сложила всякий хлам в худое ведро и вынесла в сарайчик. Может, кинжал там, а может, и не там, и пускай Владик не мешается, а то скоро папа с мамой придут, а у неё ещё второе не готово!

Но Владик уже не слушал старую ворчунью. Он снял с гвоздя ключ на тесёмке и побежал к сарайчику.

Немало пришлось ему потрудиться в тесном, полутёмном углу. Там были сложены дрова. Упрямая тётя Феня неизвестно для чего заставила их взять с собой, когда переезжали на новую квартиру. Владик перекидал множество тяжёлых сосновых поленьев с тонкой коричневой корой, похожей на луковичную шелуху.

Поленья были колючие – того и гляди, занозишь руку. «И зачем я только связался с этим делом! – думал Владик. – Нет, Петька правильно говорит: не связывайся с девчонками». Вот и сейчас. Он ещё почти не знаком с ней, а уже сколько возни. Бросить бы всё, и дело с концом!

Да, легко сказать – бросить! А как же завтра?.. Ведь она придёт в Детский парк, будет сидеть там на лавочке, сердито посматривая по сторонам своими не то серыми, не то голубыми глазищами. А потом увидит, что Владик не пришёл, и решит: «Владик Ваньков – лгун и обманщик. А ещё честное пионерское дал!»

Нет, это не дело! Бросать никак нельзя!..

Владик с новыми силами принялся за неприятную работу. Наконец дрова были раскиданы. Под ними лежало мятое ведро. В ведре оказались безносый чайник, старый утюг, мясорубка и – на самом дне – старый, ржавый кинжал.

Владик обрадовался, схватил его и хотел было побежать домой, да спохватился, что надо уложить на место дрова, а то и сарайчик не запирался. Пришлось ему снова взяться за тяжёлые поленья. Кряхтя и ругая себя на чём свет стоит, он стал укладывать их.

Потом он запер сарай и побежал домой, насвистывая на бегу в ключик. В ключе была дырочка, и очень хорошо было свистеть.

А дома оказалось, что уже папа пришёл из комбината и мама пришла из поликлиники. Она работает врачом сразу по трём специальностям: уха, горла и носа. При виде Владика мама ужаснулась:

– Боже мой, на кого ты похож? Где же это ты так извозился? Поди скорее умойся, страшилище!

Владик почистился, умылся и подошёл к столу. Папа уже сидел на своём месте. Он легонько постучал пальцами по скатерти:

– Ты что же это, Разгуляй Иванович, опаздываешь? Давайте скорей, а то у меня совещание.

Тётя Феня стала разливать суп.

– Мне супу чуть-чуть, – сказал папа и похлопал себя по груди. – А то я уж действительно чересчур…

Он был очень полный и боялся ещё больше располнеть.

Тётя Феня налила ему на донышке тарелки. Папа начал есть.

– А суп – с пересолом, – поморщился он. – Кто-то не поскупился…

Тётя Феня показала поварёшкой на Владика:

– Вот как хотите, а только пересол из-за него!

– Как так из-за него? – удивился папа. – Разве Владик стал у нас кухарить?

Тётя Феня залилась тоненьким смешком:

– Уж вы скажете, Сергей Сергеевич!.. Ведь как дело вышло. Явился он ко мне на кухню и пристал: давай сюда кинжал, вот вынь да положь. Затормошил меня совсем…

– Зачем тебе кинжал понадобился? – повернулся папа к Владику.

– А мне надо! – отозвался Владик. – Просто для одной девочки.

– Для девочки? – вмешалась мама. – А ей зачем, интересно?

– А я не знаю. Вот отнесу ей и узнаю.

– Ладно! – сказал папа. – Только помни, Владик: никаких с ним фокусов, слышишь?

– Слышу, папа!

– Вот и отлично. А теперь ты мне скажи, Разгуляй Иванович, зарядку ты делаешь по утрам?

Странный вопрос! Владик даже чуть-чуть обиделся. Он как приехал из лагеря, ни разу зарядки не пропускал.

– Конечно, делаю! – гордо сказал он. – Видишь, какие у меня мускулы стали. – Он согнул руку в локте и придвинулся к папе: – Пощупай!

Папа потрогал Владикову руку:

– Силён! Возьми меня к себе в компанию. А то мне врачи давно советуют… – И папа снова похлопал себя по широкой груди.

– Давай, папа! – засмеялся Владик. – В компании даже веселей.

– Вот и отлично. Завтра же и начнём.

– Ладно, папа, я тебя разбужу, – сказал Владик и принялся уплетать за обе щёки. После возни с дровами аппетит у него разыгрался не на шутку.

Четвёртая глава. Зарядка

Тру-ту-ту… – поют горны. Владик вскакивает и в одних трусиках бежит на линейку. Вместе с ним наперегонки, сверкая голыми коленками, бегут и другие ребята. Кругом – широкое зелёное приволье. Неподалёку течёт Москва-река, её вода шелковисто переливается и блестит под лучами утреннего большого, румяного солнца.

Все выстраиваются вокруг белой смолистой мачты. Бьют барабаны. Красный флаг медленно поднимается вдоль мачты к высокому прозрачному небу. Ветер с реки сразу же подхватывает его и принимается полоскать в голубой вышине. Лагерный день начался.

…Владик открывает глаза. В комнате темно. Чуть синеют окна. В репродукторе звучит горн «пионерской горьки», и Владик догадался: это из-за горна ему привиделось, будто он в лагере.

Владик сладко потянулся. Подниматься не хотелось. Но он закалял свою волю. Он сосчитал «раз-два-три», вскочил, сбросил одеяло, подтянул на ходиках гирьку в виде еловой шишки и подбежал к папиной двери:

– Папа!

За дверью раздалось негромкое равномерное похрапыванье: фрр, фрррр…

– Папа! – Владик тихонько постучался. – Пора!

Папа не отвечал. Владик снова постучался. Не сразу раздался папин сонный голос:

– Ммм… Кто там?

– Папа, вставай! Уже время!

– Что случилось? – спросил папа сквозь сон.

– Как «что случилось»? – растерялся Владик. – Ты же сам вчера просил… Уже «пионерская зорька»!

– Ммм… Какая Зорька? Кто это Зорька?

Владик не мог понять, шутит папа или на самом деле забыл.

– Ты же сам вчера сказал: «В компанию! На зарядку!»

– А… – протянул папа, – верно-верно! Так бы сразу и сказал. Встаю!

Владик обрадовался и побежал открывать форточку. В комнату потекла холодная струйка воздуха. Потом Владик включил настольную лампу. Окна сразу потемнели. За книжным шкафом заворочалась тётя Феня. Однако, как долго папа одевается! Владик снова подошел к папиной двери:

– Папа, ты скоро?

Он прислушался. За дверью опять раздавалось равномерное густое: фрр, фррр…

Владик обиделся:

– Нет, папа, ты скажи серьёзно: будешь или нет?

Храпенье прекратилось, и послышался папин голос:

– Экий ты, брат, настойчивый… недаром тебя тётя Феня активистом называет. Ладно, иду…

Стало слышно, как он там, за дверью, поднимается. Наконец папа вышел к Владику – в тапочках, в полосатой пижаме. Он отчаянно зевал и потягивался. Владик взял его за руку:

– Вот, становись сюда… Скорей! А то сейчас начнётся.

Папа послушно стал на плетённый из серого фетра коврик:

– Владик, слушай, а что, если умыться сначала? Только чуть-чуть сполоснуть лицо, чтобы сон прогнать?

– Что ты, папа, разве не знаешь! – испугался Владик. – Водные процедуры потом… Тише! Сейчас начнётся…

И верно, в ту же минуту в репродукторе кто-то весёлым голосом, точно за окнами сиял майский полдень, а не хмурился осенний рассвет, сказал:

– С добрым утром, товарищи! Начинаем урок утренней гимнастики.

Заиграла весёлая музыка. Папа и Владик зашагали по комнате. В комнате было тесно (она была перегорожена книжным шкафом), поэтому сначала папа и Владик натыкались друг на друга, но потом они приспособились, и дело пошло на лад. Казалось, что диктор находится вместе с ними в комнате, потому что он говорил:

– Выше колени, выше… вот так! Вот теперь правильно!..

Владик то и дело прыскал со смеху, глядя, как высокий, толстый папа с важностью топает, нагибается, приседает…

Потом он увидел, что папа очень серьёзно проделывает все упражнения. Тогда Владик перестал смеяться и тоже старательно приседал, дышал, нагибался и разгибался.

Им было вдвоём неудобно на маленьком коврике, и Владик шопотом, чтобы не заглушить диктора, сказал:

– Папа, а завтра ты себе отдельный коврик подбери!

– Ладно, не жадничай! – сказал папа. – Работай!

Скоро наступила самая любимая Владикова часть зарядки – прыжки. Они с папой запрыгали под музыку: гоп-гоп-гоп…

– Ноги врозь, ноги вместе! Ноги врозь, ноги вместе! – приговаривал диктор. – Выше, выше… так, так…

Владик, подскакивая как на пружине, оглянулся на папу. Папин тёмный, чуть подёрнутый сединой чуб подпрыгивал над высоким, покрывшимся испариной лбом. Лицо у папы покраснело, он тяжело дышал.

– Папа, ты устал, отдохни! – крикнул Владик.

– Ничего я не устал… сам ты устал… Работай! – отозвался папа.

Он прыгал так усердно, что в книжном шкафу что-то звякало – не то стекло, не то ключик.

– Ноги врозь, ноги вместе! – всё чаще и чаще командовал невидимый диктор. – Раз, два, раз, раз…

Наконец он подал команду:

– Ша-гом… Дышите… глубже… так…

Папа с Владиком пошли друг за другом, широко разводя руками, и, приподнимаясь на цыпочки, дышали так глубоко, что, казалось, они сейчас втянут в себя весь воздух, который струился с улицы через открытую форточку.

Диктор долго водил их взад-вперёд по комнате, заставляя делать то глубокий – «ещё, ещё глубже» – вдох, то продолжительный выдох. Но вот он велел им ещё раз хорошенько вдохнуть и выдохнуть и сказал:

– А теперь переходите к водным процедурам. Всего хорошего, товарищи!

– До свиданья! – вежливо ответил Владик, повернувшись к репродуктору. Потом он повернулся к папе: – Вот теперь, папа, пошли умываться.

Они долго плескались у толстых никелированных кранов.

– Славно, ничего не скажешь! Благодатное дело! – повторял папа, растираясь толстым мохнатым полотенцем. – Замечательно! Ты меня каждое утро буди. Слышишь, Владька?

– Ну да, тебя не разбудишь!

– Ничего, разбудишь. Мы и зимой будем это делать.

При слове «зимой» Владику сразу представился лёд, каток, и он сказал:

– Знаешь что, папа? Я давно хотел тебя попросить: купи мне коньки!

– У тебя же есть, по-моему, – сказал папа, вытирая уши.

– Ну, те не считаются! – Владик махнул бахромчатым полотенцем. – «Снегурочки» – это девчачьи коньки… Только смеяться будут.

Ему вспомнилось, как в прошлом году он катался на «снегурочках» и мальчики смеялись над ним.

– А какие ж ты хочешь? – спросил папа.

– «Советский спорт», вот какие. Прямые, – показал Владик, – без загибов. И чтобы навсегда были приклёпаны к ботинкам, а не то что каждый раз крути, верти…

– Ладно, – сказал папа, надевая пижаму. – Закончишь первое полугодие на «отлично» – куплю. Будет тебе подарок к Новому году!

– Ну, папа… – махнул Владик рукой, – что ты… К Новому году это уже ползимы пройдёт. Нет, папа, давай так: ты мне коньки купи сейчас, вот! А я тебе даю честное пионерское слово, что буду учиться как следует.

– Это что же, авансом, значит? – спросил папа.

– Авансом, ага! – улыбаясь, повторил Владик непонятное слово.

– Ну что ж, брат, ладно. Авансом так авансом. По рукам!

Папа протянул Владику руку. Владик стиснул обеими руками его большую, ещё влажную после умыванья ладонь и сказал:

– По рукам, папа! Только помни: «советский спорт» и с ботинками!

– Ладно. А ты помни: не ниже четвёрки. Так и запротоколируем. Пошли.

И оба Ванькова вышли из ванной. Одному пора было собираться на работу, а другому – в школу.

Пятая глава. На уроке географии

Хорошо идти в школу, когда у тебя всё в порядке: ты всё выучил, решил, переписал… Тогда тебе нечего бояться учителей, ты смело входишь в класс – пожалуйста, вызывайте сколько угодно, по любому предмету!

Но совсем другое дело, когда уроки не приготовлены. Тогда ты плетёшься в школу с неохотой, на душе тяжело. Какой-то червячок внутри так и точит тебя. В классе сидишь и дрожишь: а вдруг вызовут! Эх, если бы не вызвали!.. Ой, сейчас вызовут!..

Сегодня Владик шагал в школу с некоторым беспокойством. Он так и не успел вчера докрасить карту полушарий и не начертил градусной сети.

То и дело он поправлял на плече ремень от полевой сумки, в которой лежали книги. Сегодня сумка была особенно тяжёлой: Владик запихал в неё старый кинжал для девочки, которую они с Петей вчера встретили в парке.

«Ничего, – подбадривал он себя на ходу, – может, я ещё успею докрасить карту и начертить градусную сеть до звонка, в классе!»

Он прибавил шагу. Школа видна была издалека. Она стояла на высоком месте и светила во все стороны своими большими квадратными окнами, точно огромный маяк.

Они с Владиком были ровесники. Он родился в тридцать восьмом году, и школа тоже родилась в тридцать восьмом году.

В том году товарищ Сталин указал, что надо построить много-много школ, потому что было их маловато, а учиться надо всем ребятам Советского Союза – всем-всем, сколько ни есть!

И вот тогда, словно по волшебству, во всех городах выросли большие новые корпуса. Это были красивые здания с просторными классами и широкими коридорами, чтобы было где побегать ребятам на переменке.

Школа на Красной Пресне тоже была такой. Директор, Егор Николаевич, следил, чтобы изнутри она тоже была красивой.

Во всех классах были цветы, портреты вождей и писателей. В коридорах висели картины. На лестнице зеленели пальмы. На втором этаже стоял большой шестигранный аквариум; на переменах ребята прижимали носы к толстому стеклу, за которым в зеленоватом полумраке вились золотые рыбки.

В биологическом кабинете на полках возвышались чучела зверей и птиц. В углу белел чистенький скелет и скалил зубы на ребят. Его никто не боялся: все знали, что это кости и больше ничего.

В химическом кабинете блестели колбы и реторты.

В библиотеке было полно книг. Владик любил сюда ходить. Он чуть ли не каждый день менял книги.

На самом верху был большой спортивный зал – любимое место Пети Ерошина.

Словом, школа была большая и красивая. В такой школе только учиться да учиться!

Владик толкнул тяжёлую дверь, вытер ноги о твёрдый стальной коврик, сдал пальто Кузьминичне, и побежал в класс. Там он сел на своё место рядом с Петей, достал цветные карандаши и только наладился было красить, как раздался звонок и в класс вошла Кира Петровна.

Каждый раз, когда Владик смотрел на Киру Петровну, ему казалось странным: как это она, такая молоденькая, может работать учительницей! Да ведь её никто и бояться не станет. На вид ей можно было дать лет двадцать, не больше. Она, правда, была высокая, но очень тоненькая. Лицо её то и дело заливалось густым румянцем, и, видно, поэтому у неё была привычка прикладывать руки с тонкими, длинными пальцами то к одной, то к другой щеке.

Одета она была в темносиний костюм и белую, как снег, шёлковую кофточку с овальной брошкой-камеей у воротничка. А на отвороте жакета краснел маленький значок ВЛКСМ.

Чуть поскрипывая новыми туфлями, она прошла к столу, положила свою чёрную лакированную сумочку, опустила на неё классный журнал – и урок начался.

Сперва она спрашивала заданное. Владик с беспокойством следил за учительницей: вызовет или не вызовет? Время от времени он просовывал руку под крышку парты и нащупывал там сумку и завёрнутый в газету кинжал.

– Что там у тебя? – спрашивал Петя Ерошин. – Дай откусить.

– Ничего нет, не трогай! – отвечал Владик.

Но Петя всё норовил забраться к приятелю в сумку. Владик отталкивал его локтем. Они шипели друг на друга:

– Жалко тебе, да?

– Пусти, говорят! Не трогай!

Кира Петровна услыхала шипенье и строго посмотрела на Владика с Петей:

– Ваньков и Ерошин, вы что там возитесь?

– Да мы ничего… мы не возимся, Кира Петровна!

– То-то… Сидите тихо! – Она заглянула в журнал и громко сказала: – Сейчас нам о параллелях расскажет Митя Журавлёв.

Тихий, молчаливый Митя встал и начал, не торопясь, чуть покачиваясь, рассказывать про параллели и про широты.

– Так! Отлично, Митя, садись! Пятёрку ты заслужил честно.

Кира Петровна вписала в журнал отметку и сказала:

– А теперь нам о меридианах продолжит… – она чуть помедлила, – Петя Ерошин.

Петя нехотя поднялся и стал одёргивать на себе гимнастёрку под ремнём. Кира Петровна прошла вглубь класса, к задней стене, и, заложив руки за спину, прислонилась к ней. Здесь её любимое место. Отсюда ей хорошо видны все парты.

– Мы тебя слушаем, Ерошин.

Ребята обернулись к учительнице. Петя солидно откашлялся и начал:

– Значит, так… меридианы… это, значит, такая… ну, в общем, линия… такая воображающая линия…

Ребята засмеялись.

– Воображаемая, чудак! – подсказал Владик.

– Ну да, – подхватил Петя, – воображаемая… ну и это… соединяемая… – Он сбился и замолчал.

– Что ж ты притих, Петя? – сказала Кира Петровна, возвращаясь к столу. – На переменках ты самый весёлый, самый шумный, а сейчас тебя не узнать. Тихоня, да и только! – Она оглядела класс: – Ну-ка, кто поправит Петю?

Сразу поднялось три десятка рук. Одни мальчики упирали локти в парту, другие высоко поднимали руку и нетерпеливо шевелили пальцами, некоторые подпирали правый локоть левой рукой…

Владик руки не поднимал. Кира Петровна заметила это:

– А ты, Ваньков, о чём задумался? Знаешь, я люблю вызывать именно того, кто руки не поднимает. Ну-ка, поправь своего соседа!

Владик встал и отчеканил:

– Меридианом называется воображаемая линия, окружающая земной шар и проходящая через оба полюса.

– Через оба полюса… Так… хорошо… Теперь покажи нам, как ты раскрасил карту. У тебя, как у будущего художника, это, наверное, хорошо получилось.

– Карту?.. – замялся Владик. – Карта вот, – он показал на свёрнутую в трубочку бумагу, – только я её, Кира Петровна, немножко не доделал.

– Как так – не доделал? Домашние задания, Ваньков, надо обязательно выполнять, иначе и в школу нечего ходить. Ну, а градусную сеть ты начертил?

– Нет, я, Кира Петровна, просто не успел… потому что… – начал было Владик, но тут за его спиной раздался шелест.

Владик не выдержал, обернулся и увидел, что его друг-приятель Петя Ерошин забрался всё-таки к нему в сумку, вытащил свёрток, развернул газету и, прячась за партой, преспокойнейшим образом рассматривает старый кинжал.

Владик нагнулся, выхватил кинжал и сдавленным голосом прошипел:

– Зачем взял?

– Ваньков, что с тобой? – удивилась Кира Петровна. – Ведь ты урок отвечаешь!

Ей за партой не видно было, из-за чего не поладили Владик с Петей. Она подошла к ним, заглянула, заметила кинжал в руках у Владика и сердито сказала:

– Это ещё что такое? Разве можно такие вещи приносить в класс!

Она протянула руку и взялась за конец ржавого кинжала:

– Дай-ка.

Но Владик недолго думая – а верней, совсем не думая – стиснул рукоятку кинжальчика и потянул его к себе.

Кира Петровна покраснела:

– Ваньков, немедленно отдай! Слышишь! Ты отлично знаешь, что посторонние предметы на урок приносить нельзя.

– Кира Петровна, – взмолился Владик, – это не посторонние… это я просто так… не отнимайте…

Кира Петровна не знала, как ей быть. В классе тридцать три человека. Они следят за каждым её движением, за каждым словом. Если она сейчас уступит, они подумают, что она слишком мягкая, бесхарактерная… Нет, уступать нельзя! Пускай знают, что она строгая. Кроме того, оружие вообще нельзя оставлять в руках у мальчика.

Рассудив всё это, Кира Петровна сильней потянула кинжал к себе и твёрдо сказала:

– Ваньков, сию минуту отдай!

Владик всё ещё упрямился. Уж очень не хотелось ему сейчас расставаться с кинжалом. Но тут Толя Яхонтов обернулся и коротко сказал:

– Владька, отдай!

Толя, как председатель совета отряда, строго следил за порядком в классе.

Митя Журавлёв тоже вмешался:

– Ваньков, не срывай урока!

Ребята зашумели. Владик понял, что класс против него, и разжал пальцы.

– Давно бы так!

Кира Петровна прошла к столу, открыла свою лакированную сумочку, сердито ткнула туда кинжальчик, щёлкнула замком, потом взяла ручку и вывела в классном журнале против фамилии «Ваньков» небольшую лиловую тройку.

Неугомонный Петя привстал, подсмотрел отметку, пригнулся к Владику и пропел ему на ухо:

– Тройка не двойка, осёл не козёл!

Разобиженный Владик огрызнулся:

– Сам осёл! Иди ты, я с тобой не разговариваю!

Петя очень удивился: Владик никогда ему ещё так не отвечал.

– Подумаешь, какой… – отозвался он. – Я с тобой тогда тоже не разговариваю.

Они отвернулись один от другого. Урок продолжался своим чередом. Но, к удовольствию Киры Петровны, третья парта справа больше не мешала ей вести урок. Ваньков и Ерошин больше не перешёптывались, не шипели по-кошачьи друг на друга. Они сидели, глядя в разные стороны.

Они поссорились по-настоящему и после школы пошли не вместе, как обычно, а врозь.

Петя пошёл к себе, а Владик направился к Детскому парку. Моросил скучный-прескучный осенний дождик. В тусклом зеркале мостовой, точно в реке, отражались огни светофоров, дома, люди…

Владик поднял воротник, подошёл к ограде парка и прижался лицом к мокрым чугунным пикам.

За оградой, на скамейке неподалёку от памятника Павлику Морозову, сидела девочка в сером пальтишке с беличьей опушкой. Мохнатые шарики на её шапочке набухли от дождя. Ока сидела нахохлившись и поглядывала по сторонам.

Владик хотел было подойти к ней, сказать, что кинжала у него нет, что учительница отняла, но ему было неловко.

Он нахлобучил кепку на глаза и крикнул:

– Тата Винокур, не жди его, он не придёт!

И сразу же бросился бежать прочь от парка. Дождь усиливался, погода была скверная, и на душе было невесело.