Текст книги "Одиссея поневоле
(Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском)"
Автор книги: Яков Свет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
ПУТЕШЕСТВИЕ К ВЕЛИКОМУ ХАНУ И В СТРАНУ СИПАНГО
Где я? В какой стороне? И какой здесь народ обитает?
Остров ли это гористый, или в море входящий
Высокий берег земли матерой, покровенной крутыми горами.
Одиссея
Семеро против одного
Дневник Колумба
Понедельник, 15 октября. Этой ночью лежали в дрейфе, остерегаясь приблизиться к берегу раньше наступления утра, так как неизвестно было, свободно ли море от мелей у берега, и лишь на рассвете пошли под парусами. И так как (новый) остров оказался более чем в 5 лигах (от Сан-Сальвадора), примерно в 7 лигах от него, и волнение меня задерживало, только к полудню я прибыл к нему и обнаружил, что течение идет со стороны острова Сан-Сальвадор, с севера на юг, на протяжении 5 лиг, а другое, которым я следовал, имеет направление с востока на запад и простирается лиг на 10.
Так как с этого острова я увидел к западу еще больший, я пошел к нему на всех парусах и плыл весь день до ночи, но до западной оконечности этого острова дойти не смог. Острову этому я дал имя Санта-Мария-де-Консепьсьон; а почти на закате я высадился близ этого западного мыса, дабы узнать, есть тут золото, ибо люди, которых я захватил на острове Сан-Сальвадор, мне говорили, что именно отсюда привозят очень большие золотые браслеты, носимые на руках и на ногах. Я твердо убежден, что так эти люди говорили нарочно, просто они искали предлог, чтобы сбежать. При всем том не желал я пропустить хоть один из этих островов, а все их ввести во владение, ибо уж раз однажды неким островом мы овладели, то так надлежало поступать и впредь. И, отдав якорь, я оставался здесь до вторника, а утром на рассвете высадился на берег на лодках. Вышел, и жители – а их было много, и все голые, и такого же облика, как обитатели острова Сан-Сальвадор, – пропустили нас в глубь острова и давали нам все, что мы просили.
Поскольку ветер теперь подул с юго-востока, я не хотел задерживаться и возвратился на корабль. Между тем к борту «Ниньи» подошел большой челнок, и один из людей, взятых на острове Сан-Сальвадор, который находился на «Нинье», бросился в море и удрал на этом челноке. А накануне ночью, близко к полуночи, другой (пленник) кинулся в море и ушел на челноке, и догнать его не удалось на лодке, потому что он успел отойти далеко.
(Новый) беглец выбрался на берег, и мои люди высадились вслед за ним, но все островитяне разбежались, как куры…
Ягуа с четырьмя островитянами ночевал на главном каноэ, младший внук Гуакана с двумя своими соплеменниками – на «Нинье».
Проснулись все они, когда уже рассвело, и окаменели от восторга – большие каноэ распустили крылья и плыли в полдневную сторону. Духи ветра несли эти огромные каноэ с необыкновенной быстротой, а бледнолицые, колдуя крыльями и рулем, направляли суда, куда того желали.
Не сразу заметили островитяне, что они не гости, а пленники. И на главном каноэ, и на «Нинье» их окружили люди с большими ножами, и там, и здесь их загнали в темные ямы под деревянным настилом.
Ягуа уже знал, что настил называется палубой, а яма трюмом, но от этого ему легче не было. Он никак не мог понять, чем же провинились Люди Острова, не могли этого взять в толк и его друзья.
Желтоголовый в сопровождении нескольких воинов спустился в трюм, когда на горизонте показались берега соседнего острова. В трюме было очень темно, лица Желтоголового Ягуа не видел, но по тому, как дрожал голос юного вождя, всякий догадался бы, что пришел он с худой вестью.
– Сеньор адмирал, – сказал Желтоголовый, – приказал на время вас задержать. Мы будем вас учить нашему языку, вы будете с нами, а потом сеньор адмирал отправит вас домой. Понимаете? Домой.
Пленники ничего не понимали. Желтоголовый снова и снова объяснил им, какой жребий выпал на их долю, и в конце концов Ягуа кое-что из этих объяснений уловил.
Точно такая же сцена произошла в трюме «Ниньи», но там с пленниками вел беседу не Желтоголовый, а капитан этой каравеллы Висенте Яньес Пинсон.
Люди Острова сильны духом, и с младенчества их учат стойко переносить любые невзгоды. Позор мужчине, если он перед лицом врага проявит малодушие, если хоть одним словом, одним движением бровей выдаст свои чувства. Не выдал их и младший внук Гуакана. А ночью он сговорился с одним из своих индейцев, и оба сбежали с корабля, а адмирала этот двойной побег не слишком огорчил.
– Я полагаю, – сказал он, – что на любом из здешних островов мы всегда сможем восполнить нашу потерю. Все же следует удержать тех индейцев, которые находятся на «Санта-Марии». Можно это сделать силой, но лучше будет, если они останутся по своей воле.
Желтоголовый появился в трюме вскоре после полудня. Он сказал:
– Вы свободны.
Пятеро пленников вышли на палубу, и голова у них закружилась от вольной небесной синевы. Большие каноэ шли на полдень, а в полночной стороне исчезали берега незнакомого острова.
Часа три толковал Педро с пленниками. Все то, что требовалось им сказать, можно было изложить за три минуты, но безъязычие стеной разделяло договаривающиеся стороны. Помогала посредникам белая нетканая ткань, которую Желтоголовый называл бумагой. На ней он рисовал острова, пальмы, людей в мешках и людей голых, и, хотя все это тоже было не слишком понятно, Ягуа под конец уяснил, чего же от него и прочих пленников хочет Сеньорадмирал.
И он так изложил своим товарищам по несчастью суть дела:
– Бледнолицые говорят: мы можем уйти хоть сейчас. Те двое – их позавчера увели на другое каноэ – уже ушли. На тот остров, который сейчас уже уплыл на полночь. Нам дадут мешки и кору для ног, бледнолицые называют мешки одеждой, а кору – сапогами, нас будут кормить не черными палками и не сухим мясом, а бататами, маисом и кассовой. Нас будут учить языку бледнолицых. А когда белоглазый вождь найдет остров Сипанго и страну Катай, – Желтоголовый говорит, что до этих земель очень, очень близко, – нас отвезут на Остров Людей. И еще говорит Желтоголовый, что отсюда до Бухты Четырех Ветров на наших каноэ надо идти десять и два дня.
Четверо пленников, выслушав Ягуа, не ответили ему ничего. Молчание – знак согласия. Но с чем согласились эти люди, было непонятно даже для Ягуа.
– Йо, йо, эльос аки эстар (я, они здесь быть), – сказал Ягуа на «чисто кастильском» диалекте.
Люди Острова верны своему слову. Этого бледнолицые не знали, но им нужны были «свободные» пленники, и они не загнали пятерых островитян в темный трюм.
Началась Одиссея поневоле.
Одиссея начинается
Одиссея начиналась… Проплывали, уходя на полночь, в сторону Острова Людей, большие и малые острова, похожие на родную землю, но не родные. Их было много, и везде к кораблям (так назывались большие белокрылые каноэ) выходили островитяне, такие же, как Люди Острова. Такие же! Как бы не так! Это бледнолицым казалось, что все индейцы на одно лицо, что говорят они на одном языке, и ничем, решительно ничем не отличается житель Гуанахани от жителя любого из этих островов. А для Ягуа и четверых его земляков это были чужие люди; конечно, не столь чужие, как бледнолицые, но все равно не встретишь ты тут ни мудрого Гуабину, ни старого Гуакана, не говоря уже о Каоне. Даже подлому Гуаканову внуку, похитителю Каоны Первой, Ягуа обрадовался бы от всей души, но и внуки Гуакана и Гуабина и Каона с каждым днем отодвигались все дальше на полночь.
Духи тьмы съели старую луну, духи света родили новую, дни шли за днями беспокойной чередой. За десять дней миновали пять больших островов, малых же видели такое множество, что и сказать трудно сколько.
Сеньорадмирал не раз высаживался на больших островах и допытывался, есть ли на них золото. И везде он спрашивал, близко ли лежит остров Сипанго.
Ягуа же знал и много раз говорил Сеньорадмиралу и Желтоголовому, что Сипанго лежит дальше на полдень. Правда, даже от великого провидца Гуаяры Ягуа не слышал о земле с таким странным названием. Но Сеньорадмирал твердил, что этот Сипанго очень велик, многолюден и богат, а Гуаяра часто рассказывал об огромном острове, что лежит за меньшими островами, и даже называл его Кульбой, Кубаоной или Кубой.
И вот на одном из островов, а было это на пятый день пути, бледнолицым сказали, что отсюда недалеко до Кубы и что, должно быть, то Сипанго, которое ищут бледнолицые, и есть Куба.
Во всяком случае здешние островитяне заверили Сеньор-адмирала, что на Сипанго-Кубе есть золото. И они сказали, что золото имеется на другом, не меньшем острове, лежащем на восход, от Кубы, но Сеньорадмирал их не понял, а Ягуа так и не смог растолковать ему эти указания.
Тяжело жить у чужих людей. Они не обижают своих «свободных» пленников, кормят их вволю, дозволяют отлучаться на берег, но, о Мабуйя, до чего же непонятны эти бледнолицые. Непонятны и опасны. Так и кажется, что в каждом из них сидит трижды десять духов, и не поймешь, добрых или злых, но беспокойных до крайности. И не угадаешь, какой из этих духов кружит голову бледнолицего и что он, бледнолицый, вытворит спустя минуту.
Лучше всех Желтоголовый, но и в нем сидят духи тьмы. Недавно один из пленников взял у него очень красивый поясок с блестящими подвесками. Понравился человеку поясок, бывает же такое. Желтоголовый долго искал поясок и в конце концов нашел его, впрочем, пленник и не скрывал, что ему приглянулась эта вещица.
Желтоголовый от ярости стал красным, как его камзол (так называется мешок без рукавов, который прикрывает плечи, грудь и спину бледнолицых), и кулаком ударил пленника в лицо, да так сильно, что выбил ему два передних зуба. И при этом кричал дурным голосом: «Ты вор, ты украл мой пояс, я тебя отучу красть чужие вещи». Вор, красть – странные и непонятные слова. На Острове Людей поля общие, канеи и бохио общие. Конечно, у каждого есть свои вещи – гамаки, птичьи перья, гребни, но невелика беда, если сосед возьмет у тебя головную повязку или гребешок. Возьмет, подержит и отдаст.
Все это Ягуа пытался объяснить Желтоголовому, но где таи! Желтоголовый еще пуще разъярился, злобно кричал: «Вы дикари, темные дикари, и не вам учить нас, христиан, уму-разуму. В нашей стране ворам рубят головы и воров четвертуют и вешают».
Ягуа так и не понял, что такое четвертование и куда и как вешают воров, но отлично уяснил, что бледнолицые все поголовно сбиты с пути истинного коварным Мабуйей, которого эти чужеземцы называют Дьяволом и Сатаной.
И в один прекрасный день Мабуйя-Дьявол-Сатана убил Ягуа. Убил не тело его, а имя. Сеньорадмирал сказал: «Отныне ты будешь не Ягуа – имя это языческое, а Диего. Диего – доброе христианское имя (эти бледнолицые на каждом шагу себя называют христианами, потому что главный их бог – Христос), и так же зовут моего старшего сына».
Бледнолицые убили и имена всех прочих пленников. Теперь им дали клички – Алонсо, Хосе, Франсиско, Санчо, причем у Хосе и Франсиско почему-то было еще по одному имени – Пепе и Пако[11]11
Пепе – уменьшительное от Хосе, Пако – от Франсиско.
[Закрыть].
Плохо, когда убивают твое имя. Ведь на Острове Людей духи-покровители привыкли, что Ягуа есть Ягуа. Найдут ли они своего подопечного, если стал он Диего? Три вечера Ягуа-Диего кормил своего земи (он вырезал его из черного сухаря) крошками кассавы и поил красной водой, которую любят бледнолицые. Как знать, быть может, земи сообщит духам-покровителям, что Диего это и есть Ягуа. А вот у прочих пленников никаких земи не было, и вообще они от перемены имени не страдали. Зато у Пепе вышла большая неприятность совсем по другой части. Ему дали роскошные штаны, зеленые, с косыми белыми полосами, но он сказал: «Не хочу». Желтоголовый долго уговаривал Пепе, но тот стоял на своем. Тогда боцман Чачу выпорол Пепе. Пороли Пепе жестоко, исполосовали ему всю спину, а затем надели на него штаны, и он смирился со своей участью.
Желтоголовый принес Пепе две-три горсти мягких сморщенных зернышек (они называются изюмом), накормил ими бедного пленника и смазал его спину какой-то целебной жидкостью.
Бледнолицые – их исподтишка подстрекал боцман Чачу – смеялись над Желтоголовым, пока за него не заступился Сеньорадмирал.
Диковинный человек был этот великий вождь бледнолицых. И не в первую и даже не в пятую луну слегка приоткрылся он Ягуа… Чем-то напоминал он мудрого Гуабину. Но не лицом, не статью, не повадкой. Странные у него были глаза. Белый огонь сиял в них, огонь холодный и страстный. И почему-то было жаль его, великого вождя бледнолицых. Усталые морщинки сбегались к уголкам его глаз, он горбился, ходил в камзоле, испятнанном жиром и красной водой, его голова серебрилась, хоть летами он был и не стар.
Прекрасная Куба
Когда на Кубе восходит солнце, на берегах Желтого моря оно уже клонится к закату. Половина земной окружности – такова дистанция между этой жемчужиной Антильских морей и страной, где во времена Марко Поло царствовал Великий хан Хубилай. И непохожа была Куба ни на Катай – северные земли империи Великого хана, ни на Сипанго – Японию, ни на Индию.
Только очертаниями своими этот бесконечно длинный и узкий остров был сходен с Явой, Кубой Малайского архипелага. Но горы, леса, люди – все было разным на этих бесконечно отдаленных друг от друга островах.
Впрочем, о Яве Сеньорадмирал, дон Христофор Колумб, не думал и не вспоминал. Очень уж смутно о ней писали даже те европейцы, которым довелось побывать на островах Дальней Азии…
28 октября перед великой экспедицией открылись берега Кубы. Берега с высокими пальмами.
Пальмам гости из-за моря не опасны. Но люди, чьи дома стояли в прохладной тени этих пальм, отлично знали: бойся пришельцев из страны Восхода. Длинноволосые наводили на них страх. Белокрылые вызывали удивление и ужас.
Пальмы были здесь совсем не такие, как на Острове Людей, но кубинцы приносили своим богам те же жертвы, что и соплеменники Гуаяры. И язык на Кубе был такой же, как на родной земле Диего.
Сеньорадмирал теперь шагу не мог ступить без него. И без четверых прочих пленников. Пять языков лучше одного, когда надо объяснить Сеньорадмиралу, сколько гор и рек на Кубе.
К несчастью, не только Сеньорадмирал, но даже Желтоголовый не всегда понимал простые слова. Уши бледнолицых раскрыты лишь для вестей о золоте, и все, что ты им ни говорил бы, они толкуют на свой лад.
Диего никогда не утверждал, что на Кубе много золота. Может быть, это говорил Пепе? Или Пако? Или Алонсо? Или Санчо? Да нет же, ничего подобного им и в голову не приходило, но почему-то Сеньорадмирал решил, что здесь золота, как песка на Острове Людей…
Обшарили бледнолицые всю бухту, золота не нашли. Теперь Сеньорадмирал намерен идти в сторону захода вдоль полночного берега Кубы, и он почему-то уверен, что там найдет золото.
У Пепе Сеньорадмирал спросил: приходил ли сюда касик касиков Великий хан ловить жемчуг. Пепе знает: лучше сказать «да», чем «нет», – зачем огорчать бледнолицых. И он ответил: «Да, приходил». А потом спросил у Диего: «Ты не знаешь, что это за Великий хан и где он живет?» Нет, Диего этого не знает. Зато Сеньорадмирал нынче доподлинно, якобы со слов очевидцев, проведал, что Великий хан недавно посылал в здешнюю бухту Сан-Сальвадор большие корабли и что люди хана ловили в этих водах жемчуг. Так у бледнолицых рождается истина.
Да, непонятные они люди. И есть среди них подлинные исчадия Мабуйи. Их все боятся, и для пленников они опаснее акул. Хуже всех Чачу-боцман. Он распоряжается всеми матросами, приказывает ставить и убирать крылья-паруса, он ведает всеми веревками и крючьями, но к числу касиков не принадлежит. Желтоголовый говорит, что Чачу родом из полночного кастильского края, край этот называется Страной Басков, там строят самые лучшие большие каноэ, и эти баски вспоены Большой Соленой Водой, и моряки хоть куда. Чачу тоже хороший моряк, но он свиреп и жесток. Этот Чачу ловит пленников и дает им разные поручения. Хорошо ли, плохо ли выполнен его приказ, все равно он затем вымещает на них свою злобу. Вчера Диего попался ему на корме, и Чачу сказал: «Вылей эту воду за борт». Диего вылил, ни одна капля не попала на палубу, но Чачу дал ему пощечину и больно хлестнул по спине плетью. Пепе Чачу вывихнул руку. У Санчо он выбил три зуба. И всякий раз он обзывает пленников собаками и говорит непонятные слова: «Раб, скотина, мразь, ублюдок».
И нет дружбы у бледнолицых. Держатся вместе те, кто родом из одних мест. Да и то земляк с земляком ничего делить не будет. Правда, попадаются и хорошие бледнолицые, например краснобородый матрос с очень странным именем – Обмани-Смерть. И его товарищи – их трое – с оглядкой на Чачу-боцмана угощают Диего изюмом и дают ему всевозможные советы.
А Чачу к ним придирается на каждом шагу и называет висельниками, и от этого они выходят из себя, а почему – Диего понять не мог.
Ведь он не знал, что Обмани-Смерть (истинное его имя было Бартоломе де Торрес) судьи андалузского города Палоса приговорили к смерти: он в сильном подпитии убил своего собутыльника. Убил за то, что тот тяжко его оскорбил. Это был несправедливый приговор, по крайней мере так считали трое друзей преступника. И они помогли своему товарищу бежать из тюрьмы. Увы, их схватили у стен тюрьмы стражники. По кастильским законам петля полагалась всякому, кто содействовал бегству преступника, осужденного на смерть.
Но случилось «чудо»: королева разрешила адмиралу отобрать для экспедиции опытных моряков из числа смертников, сидящих в палосской тюрьме. А на корабле Бартоломе де Торресу дали кличку Обмани-Смерть, и он явно ею гордился.
Многого не знал Диего, хотя кое о чем и догадывался. Действительно, не было мира на кораблях адмиральской флотилии. Шла ожесточенная борьба между сторонниками адмирала и приверженцами Мартина Алонсо Пинсона. Пинсоновские «волчата» готовы были растерзать всех «чужаков», а генуэзец-адмирал вызывал у них особую ненависть.
К счастью, младший брат Мартина Алонсо Пинсона Висенте Яньес держался в стороне от «волчат». «Волчата» злились за это на «отступника», злились потому, что «Нинья», которой командовал Висенте Яньес, не поддерживала сторонников его старшего брата.
И богу хвала, за адмирала горой стоял кормчий «Санта-Марии» Пералонсо Ниньо. Родом он был не из Палоса, а из соседнего городка Могера, и поэтому все могерцы – а их во флотилии было десятка полтора – враждовали с «волчатами».
Особняком стояла клика боцмана Чачу. К ней принадлежали моряки-северяне. Чачу ненавистны были и сторонники адмирала, и пинсоновские «волчата», и он ловко мутил воду, стравливая соперников.
Что и говорить, хитер был Мабуйя, и обильные семена раздора посеял он на кораблях адмиральской флотилии.
По календарю уже самый конец октября, по левому борту – берега Кубы. И вот близ устья довольно большой реки показалось селение с круглыми канеями. Селение не маленькое. И в этих канеях жили такие же приветливые люди, как на острове Гуанахани. И у них были немые собаки-алки, маски, фигурки с женскими головами, сети, гамаки, корзины из пальмовых листьев.
Двадцать лет пробыл венецианец Марко Поло в стране Великого хана, исходил он ее вдоль и поперек, а таких селений и таких людей и таких собак не встречал.
И кроме того, не было тут ни великолепных храмов, ни многолюдных городов, ни громадных кораблей. Что ж, страна Великого хана необъятна, быть может, есть в ней уголки, куда не проникал даже неутомимый венецианец. Адмирал решил задержаться в этих местах на несколько дней и проведать пути к столице Великого хана. Команды предвкушали радости долгой стоянки, Диего же знал: ему здесь покоя не будет,
Миссия к Великому хану
Дневник Колумба
Четверг, 1 ноября… Ни у одного индейца адмирал не видел золота, но он говорит, что заметил человека, у которого к носу был подвешен кусок обработанного серебра, и что он счел это признаком наличия серебра в этой стране. Знаками ему объяснили, что не пройдет и трех дней, как придут из глубины страны много купцов, чтобы скупить кое-что из того, что привезли христиане, и они сообщат новости о короле той земли, а король этот, если судить по тем знакам, с помощью которых здешние люди объяснялись, живет в четырех днях пути отсюда, и они разослали по всей земле гонцов, дабы сообщить об адмирале.
«Эти люди, – говорит адмирал, – такого же вида и обычая, как прежде открытые, и не привержены ни к одной из сект, мне известных, а те люди, которых я вожу с собой, не знают никаких молитв, хотя сейчас они повторяют слова „Salve“ и „Ave Maria“, подняв к небу руки, как им было показано, и осеняют себя крестным знамением. У них у всех один язык, и все они дружны между собой, и я думаю, что все эти земли – острова и что они в войне с Великим ханом, которого они называют Кавила, и с провинцией Бафан, и все они наги, как и прочие». Так говорит адмирал…
«И несомненно, – утверждает адмирал, – что эта земля – материк, и я нахожусь между Зайто (Зайтоном) и Кинсаем лиг за сто от того и другого, может быть чуть побольше или чуть поменьше, и это крепко подтверждается видом моря, которое стало иным, чем когда-либо прежде, и тем, что, заходя дальше на северо-запад, я почувствовал, что стало холодней».
Зайтон, Кинсай – города Цюаньчжоу и Ханчжоу – главные порты империи Великого хана, обстоятельно описанные Марко Поло. Не сто, а тридцать пять раз по сто лиг от берегов Кубы до этих китайских городов. И чтобы дойти до них западным путем, надо обогнуть южноамериканский материк и пересечь по диагонали Тихий океан!
А еще адмирал дознался, что в глубине страны много золота в области Кубанакан. Кубанакан на языке местных жителей – Средняя Куба. Но звучит это странное слово почти как Хубилай-хан. Земля Великого хана не за горами, она где-то рядом, может быть в четырех – шести днях пути, и путь этот ведет в глубь страны. Все теперь обстоит очень просто. Надо отправить посольство к Великому хану. Пойдут туда, разумеется, и Диего, и кто-либо из здешних жителей, ведь по дороге к его величеству Великому хану придется объясняться с его подданными, говорящими на индейском языке.
Однако при дворе Великого хана говорят на языках Азии, там не могут не знать языка Библии и Корана. И адмирал назначает главой посольства сеньора Луиса де Торреса, крещеного еврея, который знает еврейский и арабский языки. Торрес – голова и язык посольства. А правая рука этой миссии – моряк Родриго де Херес. Херес бывал в Гвинее, он знает, как угодить языческим властителям.
Во времена Марко Поло с Великим ханом переписывались римские папы. Послания составлялись на латыни. Этот опыт использован. У адмирала есть верительная грамота. Она написана на языке Вергилия, адресована всемогущему повелителю Востока Великому хану и скреплена подписями королевы Изабеллы и короля Фердинанда.
Не забыты и подарки Великому хану. Отобрана сотня-другая стеклянных шариков и десятка три колокольчиков для его подданных. На всю миссию адмирал положил шесть дней, начиная с пятницы, 2 ноября.
Итак, к Великому хану отправляются Луис де Торрес, Родриго де Херес, Диего, один местный индеец pi пять носильщиков – жителей селения, близ которого стоят корабли.
Незадолго до полудня 2 ноября посольство уходит на юг, в глубь страны.
Взглянем на карту: корабли стоят в бухте Хибара. В нее впадает река Какоюгин, а выше ее истоков, на широком лесистом плато, в четырех-пяти днях пешего пути от бухты расположен городок Ольгин. В 1492 году там находилось небольшое индейское селение – то самое, где, по мнению адмирала, обретался Великий хан.
Ничто так не распаляет тоску, как земля, похожая на твою родину и в то же время с ней несходная. Куба лишь прикидывается матерью, а на самом деле она мачеха. Равнодушная мачеха. Она говорит на твоем языке, но не о тебе и не о твоих братьях и сестрах. Она ничего не знает и знать не хочет о старом Гуакане, Каоне и великом провидце Гуаяре.
Все тут и такое и не такое, как на Острове Людей. Теплое море и берега с тихими бухтами, но берега тонут в трясине, питающей непролазные чащобы. Чащобы с путаницей воздушных корней, уходящих в вязкую зловонную тину. Мангры – так называются эти заросли, эти гнилые леса над гнилыми водами, рай для москитов.
Земли тут такие же благодатные, как на Острове Людей, но там места ровные, а здесь к небу вздымаются огромные горы. На Гуанахани к морю стекают небольшие ручейки, на Кубе в Большую Соленую Воду вливаются широкие реки.
Остров Людей мал – от края до края ты пройдешь его за день, а Куба – земля без начала и конца, не хватит жизни, чтобы обойти ее леса и горы.
И в пути, и на роздыхе Диего беседует со своими земи. Пращур бледнолицых Адам породил свою Еву из собственного ребра. Диего сотворил земи из темного сухаря, тронутого плесенью. Сухарь – пища пришельцев, и это плохо. Нет веры в этого нового земи. Возможно, боги бледнолицых сильнее духов Острова Людей. Во всяком случае сильнее этого земи, у которого крысы отгрызли полголовы.
Сам Сеньорадмирал научил Диего читать молитвы. Их две, называются они «Сальве» и «Аве Мария». Обе обращены к главной богине бледнолицых. Той, у которой на голове желтый круг, матери небесного касика Иисусахриста. Заклинания эти непонятны. Они произносятся на священном языке бледнолицых, на этом языке они говорят со своими богами. Как узнать, как убедиться, помогают ли эти боги тем, у кого кожа небелая. Сомнения терзают Диего на пути к столице Великого хана.
Гуарон, человек из прибрежного селения, который вместе с Диего идет к Великому хану, касику касиков Катая и Кубы, ровесник Гуабины. Он неразговорчив и с одинаковым недоверием относится и к бледнолицым послам, и к Диего. Для него все эти люди, бронзовая у них кожа или белая, – чужаки, беспокойные пришельцы, которые сами толком не понимают, что им нужно на кубинской земле.
Дон Луис – человек добросовестный и исполнительный. Ему приказано расспрашивать о Великом хане всех встречных. И он это делает в каждом селении. Увы, индейцы пожимают Плечами и разводят руками. Они почему-то не понимают бледнолицых.
Гуарон шел куда следует. Дон Луис полагал, что вот-вот покажутся стены Ханбалыка, столицы Великого хана. Хан-балыком в век Марко Поло назывался Пекин. Но Гуарон привел высокое посольство не в Пекин, а в небольшое селение. Было в нем с полсотни хижин, крытых пальмовыми листьями.
Неизвестно, как встретили бы послов Кастилии и Арагона при дворе истинного Великого хана. Быть может, с почетом, а быть может… – ведь хан способен был на любые фокусы. Но здешний великий хан, он же один из касиков земли Кубанакан, принял иноземцев как небесных посланцев.
Когда послы вошли в селение, «градоправители» подхватили их под руки и ввели в самый просторный дом, резиденцию «хана». От околицы селения до этого дома от силы шагов двести, но по крайней мере полчаса пробивалась туда высокая миссия. Подданные «хана» толпились на дороге, они падали перед пришельцами на колени, целовали им руки и ноги.
Девушки, прекрасные, как наяды, легкими перстами ощупывали «посланцев небес» и дарили им свои поцелуи.
А «хан» устроил послам такой прием, о котором они не могли и мечтать. Он усадил их на священные скамейки-духо, он угостил их торжественными речами и великолепными яствами. Ответную речь держал дон Луис, и говорил он по-арабски. Касик не понял ни звука, а Гуарон молчал. И переговоры закончились.
Дальше идти нет смысла. Сатана (а возможно, и Мабуйя) накрыл шапкой-невидимкой великие города Великого хана.
Гуарону сказали: «Веди обратно». Гуарон повел.
Дон Луис был разочарован. Но обратный путь был не в пример легче. Этикет можно было не соблюдать.
Родриго, вспоминая, как целовали его локти, колени и сапоги, крутил свои бурые усы и утешал дона Луиса:
– Не огорчайтесь, мой друг. Как бы то ни было, а встретили нас на славу. Понимают эти краснокожие, что такое хорошее обращение. Куда там до них гвинейским царькам!
В хвосте процессии брели носильщики и трое индейцев из столицы Кубанакана: тамошний старейшина, его сын и друг сына. Очень славные были эти люди, и Диего с ними отвел душу. И предупредил: «Будьте осторожны. Поговорите с вождем бледнолицых и сразу же отправляйтесь домой. Сдается мне, что он хочет захватить людей из Кубанакана и увезти с собой».
Смутно было у Диего на сердце. Он понимал: главу посольства постигла неудача. Но меру этой неудачи осознать не мог. Для него Великий хан и стобашенный Ханбалык были пустыми звуками.
