Текст книги "Одиссея поневоле
(Необыкновенные приключения индейца Диего на островах моря-океана и в королевствах Кастильском и Арагонском)"
Автор книги: Яков Свет
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Быстро своим кораблем океана поток перерезав,
Снова по многоисплытому морю пришли мы на остров Эю.
Одиссея
Черный четверг
На пятьдесят девятый день плавания, в пятницу, 22 ноября 1493 года, флотилия адмирала моря-океана подошла к берегам Эспаньолы.
Большая Соленая Вода в этом походе вела себя примерно. Устойчивые пассаты гнали флотилию на запад по тихим и приветливым водам.
А на подступах к Индиям адмиралу посчастливилось открыть цепь больших и малых островов, и населяли эти острова длинноволосые карибы.
Только один белый христианин отдал в пути богу душу. Он погиб в стычке с карибами. Полторы тысячи минус один – ничтожная цена за переход через море-океан. Правда, с индейцами дело обстояло хуже. Их было семеро, когда флотилия вышла из Кадиса; их осталось трое, когда корабли подошли к Эспаньоле. Умерли Алонсо, Пеле и Пако, умер один из карибов. Хоронили их так: мертвые тела засовывали в большие мешки из-под муки, мешки обвязывали веревками, к веревкам подвешивали каменное ядро, а затем бросали эти тюки в море.
Брат Буйль, монах-бенедиктинец и глава маленькой духовной миссии, которую их высочества послали в Индии, провожал покойников в последний путь короткой заупокойной молитвой: ведь эти дикари были дикарями крещеными, и он полагал, что его молитва откроет им врата чистилища.
Итак, теперь у адмирала осталось трое пленников: Диего, Гуакагана и один из карибов.
Флотилия подошла к Эспаньоле в том месте, где в январские дни состоялась встреча с длинноволосыми стрелометателями. Тогда адмиралу не удалось завоевать доверие этих немирных индейцев. И, следуя на запад вдоль берегов полуострова Самана, он решил, что, пожалуй, стоит послать к этим упрямцам их земляка – пленника-кариба: пусть расскажет им, как сильны и добры христиане, пусть склонит их сердца к пришельцам из Кастилии.
Кариб сказал – я пойду. А покидая корабль, он шепнул Диего:
– Бледнолицые слабы разумом: они думают, что я исполню их волю и оскверню ложью уста, как бы не так!
Шлюпка доставила пленника на берег. Флотилия до ночи дрейфовала у негостеприимного полуострова. Но хитроумный посол на корабль не вернулся, и адмирал направился дальше, он стремился как можно скорее попасть в бухту Навидад, где оставил тридцать девять христиан.
Милях в тридцати от бухты адмирал приметил большую реку, которая впадала в море у подошвы высокой горы.
– Клянусь святой троицей, – сказал адмирал, – в жизни я не видел более благодатных мест. Миром дышит этот райский уголок, и грех мы возьмем на душу, если не обследуем эту землицу.
Дон Алонсо де Охеда, Педро Желтоголовый и Диего на лодке отправились к устью волшебной реки. Они высадились, прошли шагов сто и на отлогом песчаном берегу увидели два мертвых тела. То были трупы старца и юноши. У старика горло стягивала веревка кастильской выделки, а ноги и руки были накрепко привязаны к перекладинам длинной крестовины.
Ярко светило солнце, безмятежно чирикали птицы, с тихим плеском набегали на берег речные воды.
Охеда острым ногтем царапнул одну из крестовин:
– Красное дерево, – сказал он, – такому дереву цены нет в Кастилии. А распяли покойника христиане. Клянусь честным крестом, это наша работа.
– Ваша, – отозвался Диего.
Молча вернулись разведчики на корабль. Молча выслушал их донесение адмирал. Он не сомневался: дурным предвестием была эта находка на берегу благодатной земли.
В зловещей тишине корабли в среду, 27 ноября, отдали якорь в бухте Навидад. Ни звука не доносилось с берега. Дремал под вечерним солнцем пустынный пляж, дремали безмолвные леса, никто не отозвался на залпы судовых бомбард, нигде в час, когда землю покрыла черная мгла, не загорались сигнальные огни.
Одиннадцать месяцев назад на здешнем берегу вырос крепкий форт с высоким частоколом. За одиннадцать месяцев адмирал едва успел износить башмаки, года не прошло с того дня, когда над фортом взвился белый штандарт с алыми литерами Y и F – инициалами королевской четы.
Четверг день легкий, несчастья случаются обычно по понедельникам. Так всегда полагал адмирал, но поистине черным днем оказался этот последний четверг ноября.
Ясный, не очень жаркий четверг.
Дует легкий ветерок, слегка клубится седая пыль. Впрочем, это вовсе не пыль, а зола, и на утоптанной земле среди черных головешек рассеяны оловянные пуговицы, обгоревшие обломки матросских сундуков, оплавленные бронзовые застежки, опаленные обрывки арамбелей – грубых покрывал, которые на кораблях заменяют и одеяла, и скатерти.
В лесу нашли одиннадцать трупов. Полуистлевшие тела в христианских одеждах, тела, чуть присыпанные землей.
– Наша работа, – сказал Охеда. – Свой своему пощады не давал. Вот этого прикончили ударом ножа, этому прокололи шпагой грудь, а вот того, что лежит рядом, подстрелили из аркебуза. Стреляли в упор – глядите, борода черна от пороха.
– Ваша работа, – сказали индейцы, которые, узнав адмирала, осмелились выйти к бледнолицым пришельцам.
И они сообщили, что все тридцать девять христиан погибли. Дурной и нелепой смертью. Как только адмирал покинул Эспаньолу, почти все бледнолицые разбрелись по острову. Они искали золото и попутно захватывали индейских женщин и жгли индейские дома. Из-за добычи и женщин они непрерывно между собой ссорились и в конце концов друг друга изничтожили.
Правда, пять-шесть христиан во главе с доном Диего де Араной остались в крепости. Они вели себя достойно, но головы сложили за чужие грехи.
Вождь соседнего племени великий воин Каонабо, которому бледнолицые изверги доставили много хлопот, в один прекрасный день напал на форт, сжег его и перебил всех его защитников. А великий касик Гуаканагари тщетно пытался спасти этих людей. Каонабо прогнал доброго касика, ранив его в ногу.
Так перевел рассказ индейцев Гуакагана. Только один Диего знал, что не слишком точным был этот перевод. Кое-кого из бледнолицых отправили к Мабуйе в гости воины Гуаканагари, ведь его селение дотла сжег чернобородый выродок Чачу.
Добрые духи земли Кискейя и великий бог христиан Иисусхристос наказали бледнолицых злодеев. В этом Диего был убежден. Но дон Луис, как и за что погиб этот человек с ясной душой и большим сердцем? Сгорел ли он в тот час, когда люди Каонабо подожгли форт, или пал от руки боцмана Чачу? Нет дона Луиса, так пусть дух его обретет великий покой в стране Коаиваи.
Горькую думу думал адмирал на пепелище форта Навидад. Жаль, очень жаль ему было своего свойственника, от которого остались лишь оплавленные пуговицы. Жаль было и прочих покойников, однако сжималось сердце не только от скорби по павшим христианам, но и от каких-то тревожных предчувствий.
Полторы тысячи вооруженных до зубов христиан рвались на берега обетованной земли, как свора псов, учуявших лакомую добычу. До поры до времени они топчутся на палубах, с трудом уговорил их адмирал повременить с высадкой.
Но что будет завтра, когда они сойдут на берег? Он не сомневался, что господь явил ему неизреченную милость, указав путь в Индии. Не в господе боге испытывал сомнение адмирал, а в своих спутниках, и поэтому так горячо и страстно молил он святую троицу, чтобы вразумила она его буйных соратников.
А доблестный рыцарь удачи дон Алонсо де Охеда ворошил острием шпаги золу и пепел, и на его устах гуляла дерзкая улыбка…
Когда волки сыты, овцы не целы
В бухте Навидад адмирал опасался, как бы его рать не разбрелась по всем Индиям, но неминучие беды нагрянули не по этой причине. Изабелла! В ней оказался корень зла. И не Изабелла – королева, а Изабелла – город. Город, который адмирал основал на Эспаньоле.
Долго, очень долго искал он место, где бы могли обрести надежное пристанище полторы тысячи добрых христиан. Владения Гуаканагари ему не внушали доверия. И он отыскал райскую долину милях в семидесяти к востоку от бухты Навидад. Зеленую, широкую и ровную долину, а лежала она у самого моря.
Возблагодарив господа, адмирал обошел это милое местечко; колышками землемеры обозначили будущие улицы и площади, по шнуру отмерили они поселенцам участки для застройки. И вот наскоро сплели из прутьев шалаши, выкопали землянки, притащили из леса бревна.
Окрестные индейцы в недоумении пожимали плечами. Трудно, очень трудно было найти для города худшее место. Трава, буйная, сочная, ядовито-зеленая, росла на гнилом, непросыхающем болоте, гнилая вода текла в здешней речушке.
А в канун рождества зарядили упорные дожди. Жадная трясина засасывала постройки колонистов, землянки заплывали жидкой грязью, грязь эта, зловонная и черная, чавкала под ногами, спасения от нее не было. А в воздухе реяли тучи москитов, их тонкий писк доводил поселенцев до исступления.
С дьявольской быстротой таяли скудные запасы провианта. Иссякло вино, кончилась солонина, доедались жалкие оскребки муки, протухшая соленая рыба, на вес золота ценилось склизкое бурое месиво – остатки искрошившихся и размокших сухарей.
Лихорадка, кровавый понос, жестокие простуды косили колонистов, а лекарств от них не было, ведь это были не кастильские, а местные, изабелльские, недуги, от которых голова шла кругом у лекаря экспедиции доктора Диего Альвареса Чанки.
Грязь, голод, болезни губили город, но эти напасти можно было умалить. Было бы на то желание. Не так уж трудно отвести излишнюю воду в море: стоит прорыть с десяток-другой не слишком глубоких канав. Кастильские хлеба – пшеница, рожь, овес – быстро созревают на соседних, более сухих землях. Дают они урожай сам-сто, а в корабельных трюмах есть запас семян.
Но копать землю, плескаться в грязи, корчевать лес? Как бы не так! Не для этих подлых мужицких работ прибыли в Индии благородные кастильцы. На родине их кормил длинный меч.
Золото! Ради него, ради этого звонкого желтого металла пришли они на Эспаньолу. И, распаляя себя грёзами о золотых россыпях Индий, они гнили в сырых и темных землянках, проклиная адмирала и свою злосчастную судьбу.
– Клянусь честным крестом, я расшевелю этих лежебок, – сказал как-то Охеда адмиралу. – Здешние индейцы твердят, будто в стране Сибао – а до нее отсюда дней пять пути – есть золото. Есть ли оно там или нет, я не знаю.
Но лучше погибнуть в походе, чем околеть в этой вонючей трясине. Я пойду в Сибао и ставлю сто дукатов против медного гроша, что эти висельники вприпрыжку побегут за мной, забыв о своей хвори.
– Возьми свой одр и иди – так сказал Христос расслабленному. Воистину вы, дон Алонсо, уподобитесь сыну божьему, если поднимете с места этих несчастных ленивцев.
– Подниму, сеньор адмирал. Еще как подниму!
И на следующий день Охеда кликнул клич. Выползли из шалашей и землянок недужные и голодные и встали в строй. Ковыляя опухшими ногами, шатаясь от ветра, они двинулись за Охедой на юг, в страну Сибао.
Он был хитер, этот маленький рыцарь. И своим спутникам сказал:
– Наша дорога лежит через большие индейские селения. Придет время, и от них не останется камня на камне. Но сейчас вы слабее шакалов, зубы и когти у вас притупились. Поэтому вот мой наказ: не задирайте красноногих овечек. За бусы и агухеты эти нехристи дадут нам корм, жрите, уплетайте его за обе щеки, набирайтесь сил. И смотрите в оба: запоминайте, где язычники держат золото, где у них закрома и амбары. Придет час, и мы снова придем к ним в гости, и, клянусь честным крестом, тогда они узнают нас получше.
Охеда и его орда добрались до Сибао, нашли там немного золота и вернулись обратно. Вернулись гладкие и сытые, и, о чудо из чудес, ни малейшего зла они не причинили жителям тех мест, через которые шла дорога в Сибао.
Диего исстрадался в злосчастной Изабелле. Правда, лихорадка не терзала его: индейцам она была не страшна, но ему опротивели спесивые и наглые бездельники, с которыми судьба свела его в этом мерзком месте. Больше года он жил среди бледнолицых, но поди-ка узнай, на что способны эти страшные люди. Ничего дурного, к примеру, он не замечал за доном Берналем де Писой, живой тенью адмирала. Дон Берналь был отменно учтив, он не скупился на поклоны Сеньорадмиралу, и невдомек было Диего, что главный счетовод флотилии – это шпион всесильного архидиакона.
И вдруг открылось, что этот аккуратный, вежливый, сладкоголосый человечек оказался душой гнусного заговора. Он и его сообщники решили захватить стоящие в гавани корабли и бежать в Кастилию. Бежать с последними запасами провианта, бежать, лишив колонистов всех средств сообщения с родиной. И чтобы обезопасить себя в будущем и снять с себя вину за предательство, дон Берналь заготовил донос на адмирала.
Донос, который он намерен был по возвращении в Испанию вручить их высочествам.
На Острове Людей никого не лишали жизни за тяжкие проступки. Но Диего охотно задушил бы своими руками этого выродка. А между тем адмирал помиловал предателя.
Негодяя посадили на корабль и отправили в Кастилию. Акулу бросили в море. Попробуй пойми адмиральскую душу да и души прочих христиан – сплошные потемки.
На Острове Людей Диего ни к одному своему соплеменнику не испытывал ненависти. Слов нет – младшего Гуакана он не любил, не за что было любить этого пройдоху, но зла похитителю своей Каоны он не желал. Иное дело бледнолицые. Разумеется, Диего отдал бы свое сердце за таких славных людей, как дон Андрес, Родриго или Обмани-Смерть. Кстати говоря, припомнив уроки великого знахаря Гуаяры, он поставил на ноги дона Обмани-Смерть, исцелил его здесь, в Изабелле, от лихорадки. Но знатного кавалера дона Педро Маргарита Диего ненавидел и презирал. Кавалер называл индейцев грязными ублюдками. Кавалер на всех перекрестках орал, что, будь его воля, он перевешал бы всех здешних язычников; кавалер обучал своих собак охоте на индейцев. Собак Канарской породы, натасканных на ловлю беглых рабов. По пути в Индии он за большие деньги купил трех таких псов на Канарских островах.
Но дона Алонсо де Охеду Диего боялся. Боялся, как грома небесного, боялся, как самого Мабуйю. А ведь дон Алонсо был весьма любезен, он не оскорблял и не высмеивал Диего, он подолгу его расспрашивал о нравах и обычаях Острова Людей. И все же белозубая улыбка этого человека приводила Диего в содрогание, а его голос (говорил он с хрипотцой, тихо, но очень внятно) замораживал в жилах кровь.
А время шло. Миновала сырая зима, наступил сухой и теплый март, и злые духи, ворча и огрызаясь, ослабили свою хватку. Но стало еще голоднее, адмирал повел свое двуногое стадо на подножный корм в страну Сибао. Это был мирный поход, и индейцы везде встречали христиан как родных братьев. В Сибао адмирал заложил крепость и оставил в ней небольшой отряд. Командиром же его назначил дона Педро Маргарита. Диего – а он сопровождал адмирала и вел переговоры с разными вождями – ничего хорошего от этого арагонского петуха не ждал. Его лишь радовало, что отныне одним исчадием Мабуйи будет меньше в Изабелле. Адмирал возвратился в свою мокрую ставку в хорошем настроении.
– Теперь, – говорил он, – дела у нас пойдут. Индейцы нас любят, и они помогут сеньору Маргариту раздобыть в стране Сибао золото.
Прошла неделя, и от сеньора Маргарита прискакал в Изабеллу гонец с не очень приятными вестями: комендант крепости рассорился с окрестными индейцами.
В Изабелле слухи распространялись с быстротой молнии, и спустя полчаса после прибытия гонца Охеда ворвался в адмиральский домик, по пояс ушедший в черную грязь.
– Не смею советовать вашей милости, но полагаю, что если бы вы послали в Сибао меня, то вскорости тамошние жители стали бы кроткими, как овечки.
– Сколько вам потребуется людей?
– Нашим бездельникам и ленивцам не повредит прогулка в Сибао. Чем больше их уйдет со мной, тем легче, ваша милость, будет вам. Мне понадобится сотни четыре длинных мечей, а управлюсь я недельки за полторы.
– Я надеюсь, дон Алонсо, что вы воздержитесь от напрасного кровопролития.
– Воздержусь, ваша милость, клянусь честным крестом, воздержусь! По мере возможности, разумеется. – На дочерна загорелом в недавнем походе лице Охеды блеснула улыбка. Дерзко оскалив сахарно-белые зубы, он добавил: – Коли овцы целы, волки не сыты. А наши волки не прочь забраться в здешние овчарни. Для этого, ваша милость, они и пошли с вами за море-океан…
Затем, покинув адмиральскую резиденцию, Охеда разыскал Диего.
– Ты, – сказал он племяннику Гуабины, – хвалился, что стал в Кастилии лихим наездником. Так вот, дам я тебе доброго конька, и завтра поедешь со мной в Сибао. Толмачом. Что с тобой? Ты, я вижу, недоволен? Клянусь честным крестом, это будет веселая прогулка. И компания у нас с тобой окажется отменной.
Прекрасны берега Эспаньолы, но еще прекраснее ее привольные долины, которые отгородились от моря цепью зеленых гор. Едва заметная тропа сперва пробивается через непролазные чащобы, затем медленно поднимается по крутому склону в прохладное густолесье. Исчезают гуанабаны, мамеи и разные пальмы, исчезают могучие сейбы с их длинными моховыми бородами, тропа вьется под сенью столетних дубов и вязов, а затем вступает в косматый сосновый бор.
Огромные сосны провожают ее до самого перевала, до голого скалистого гребня. За перевалом тропа спускается в земной рай.
От края до края тянется широкая равнина с кудрявыми перелесками, золотыми пятнами возделанных полей, голубыми жилами рек.
Бесчисленные ручейки сбегают с гор в изумрудную долину, ветерок колышет волнистую траву, сочную и пахучую, далеко на горизонте курятся сизые дымки – там в белой кипени садов и рощ прячутся людные селения.
Полсотни конников в колонне по два рысят по узкой дороге, за конниками шагают пехотинцы в желтых и красных куртках. У всех на головах железные шлемы, у всех высокие сапоги, но шпоры только у конников, и только у них длинные пики и копья. Зато у тех, кто идет в пешем строю, оружие дальнего боя – арбалеты и аркебузы. А в арьергарде дюжие молодцы несут тяжелые ломбарды.
Охеда со своим неизменным помощником – одноглазым кавалером доном Хоакином ехал во главе отряда и ни на минуту не отпускал от себя Диего. Переправились через широкую реку. Вступили в небольшое селение. Въехали на пыльную площадь – здешний батей.
Касик этого селения и его приближенные вышли навстречу и преподнесли вождю бледнолицых щедрые дары. Вождь молча их принял. А затем сказал Диего:
– Спроси касика, почему он обидел наших людей. Несколько дней назад его люди раздели трех христиан и завладели их одеждой. Я хочу знать, где эти тряпки.
Касик с изумлением выслушал Диего и развел руками:
– Не пойму, о какой одежде и каких христианах говорит великий вождь бледнолицых. Мы не видели никаких христиан.
Диего перевел Охеде слова касика. Маленький рыцарь, перегнувшись через седло, шепнул своему помощнику – тощему кавалеру с черной повязкой на глазу:
– Меня ничуть не удивляет такой ответ. Никаких христиан никто не раздевал, но ведь подобное в конце концов могло случиться если не здесь, то где-нибудь в другом месте. А коли так, то у нас есть повод для справедливого возмездия. Прекрасный повод. Мы ведь не разбойники и мечи без повода не обнажаем.
Касика схватили, одноглазый дон Хоакин надел на него цепи. Схватили его приближенных, – цепи нашлись и для них. Все это было проделано в мгновение ока. Индейцы – а их немало столпилось на батее – обратились в бегство. Но нашелся смельчак, который попытался разъяснить великому вождю, что, по всей– видимости, произошло какое-то печальное недоразумение. Диего передал его слова Охеде.
– Ах вот как, этот наглый ублюдок пытается замести следы. Взять его!
Индейца взяли и подвели к Охеде. Охеда взмахнул мечом и отрубил ему левое ухо. Снова взмахнул и отрубил правое. Выхватил у соседнего конника пику и наколол на нее уши.
– Забить мерзавца в колодки. Коннице остаться на месте, пехоте рассыпаться по селению. Очистить хижины, затем их поджечь.
Через час отряд Охеды с богатой добычей и закованными в цепи пленниками вышел в путь. Клубился над селением черный дым, ветер нес в лицо горячий пепел.
Диего, понурив голову, ехал позади Охеды. Ела глаза горькая мгла, и из глаз текли слезы. Поход продолжался, христианское войско не спеша двигалось на юг.
В Изабелле разгрузили трофеи. Адмирал приказал: съестные припасы, взятые в походе, раздать колонистам. Пленников помиловать.
Волки насытились. Это были цветочки, говорил Охеда в кругу своих боевых соратников. Ягодки еще впереди. А сушеные уши он привязал к поясу. Пару сушеных ушей из земли Сибао.
К земле Начала и Конца
Имя свое Диего получил не случайно. Так назвал его адмирал в дни первого своего знакомства с обитателями новооткрытых земель, а много месяцев спустя, уже в Барселоне, оно освящено было торжественным крещением.
Адмирал, однако, случайностей не признавал. Во всем он усматривал волю святой троицы, везде видел указующий перст провидения. В Кастилии осталось у него два сына: первенец – четырнадцатилетний Диего, сын законный, и младший отпрыск – пятилетний Фернандо, мать которого в браке с адмиралом не состояла.
Диего рос сиротой, его мать умерла восемь лет назад, и судьба мальчика постоянно беспокоила адмирала. Беспокоила и в ту пору, когда «Санта-Мария» плавала у берегов Гуанахани и когда на ее борту оказались первые пленники. Ягуа стал тезкой его старшего сына. В этом адмирал усматривал мистический смысл. Никаких обязательств подобное совпадение имен на адмирала не налагало, да и настолько одолевали его всевозможные заботы, что иногда он забывал о родных своих сыновьях. И тем не менее адмирал все же считал себя в известном долгу перед святой троицей. Он редко расставался с Диего, порой беседовал с ним и не давал его в обиду.
И кроме того, Изабелла была ничтожным островком в необъятном индейском море. Индейцы окружали адмиральскую резиденцию со всех сторон, индейцы внушали адмиралу смутные тревоги – их намерений и замыслов он понять не мог, языка их он не знал.
– Где Диего? Пошлите за Диего! Ради бога, найдите его немедленно! – поминутно требовал адмирал, и Диего отыскивали, Диего приводили к адмиралу, Диего объяснялся с послами всевозможных касиков, Диего советовал, Диего разъяснял, Диего помогал. Диего, и только он, мог истолковать слова и поступки окрестных индейцев.
И Диего предостерегал:
– Мы очень-очень терпеливы, – не раз говорил он адмиралу. – И добрые, и зла мы не помним, но если нам будут резать уши и жечь наши бохио и уводить наших жен, то не хватит у нас терпения. Зачем так делать, зачем нас обижать?
Слух у адмирала был отличный. Но он прекрасно знал, что его людям нужно золото и что им не в пример легче отобрать его у индейцев, чем собственными руками добыть в россыпях. И им проще было отнять у беззащитных язычников бататы, кассаву и маис, чем самим сеять и жать кастильскую пшеницу или кастильский ячмень.
И имеющий уши не слышал. Диего говорил, а адмирал перебирал янтарные четки, лицо его было также бесстрастно, как у беломраморных святых в кастильских кафедральных соборах.
Так или иначе, но Диего был нужен адмиралу, обойтись без Диего он не мог. Особенно рассчитывал адмирал на Диего в дни новой морской страды, которая началась сразу после того, как головорезы сеньора Охеды возвратились из Сибао.
Адмирал готовил экспедицию в страну Великого хана. Теперь он мог на время покинуть свою мокрую резиденцию. Охеда, очистив индейские закрома, досыта накормил всю христианскую колонию. Апрельское солнце подсушило болота и трясины, демон лихорадки угомонился и оставил колонистов в покое.
Полтора года назад поиски Великого хана не увенчались успехом. Дон Луис тогда не отыскал этого неуловимого властителя, но адмирал не сомневался, что дорога в Катай была открыта в ноябрьские дни 1492 года. Он был убежден, что Куба – это неотъемлемая часть империи Великого хана. И к берегам Кубы он задумал повести свои корабли.
За неделю проконопатили, просмолили и заново оснастили три каравеллы. В день святого Фиделия-мученика, 24 апреля 1494 года, адмирал вывел эту флотилию из гавани Изабеллы и взял курс на запад.
Разумеется, он захватил с собой Диего. Диего, к сожалению, не знал языка, на котором говорят в Катае, но зато он мог объясняться с соседями Великого хана, у которых он побывал с доном Луисом. А коли так, то ему легко было проведать путь в города Катая.
Дон Луис спал вечным сном в том краю, где травой забвения зарастали руины форта Навидад. Но жив был Родриго, а он вместе с Диего и доном Луисом ходил на поиски Великого хана, и, естественно, адмирал прихватил его с собой, отправляясь в страну Катай.
Вспомнили и про Гуакагану. Всю зиму он томился в Изабелле, томился и страдал, потому что бледнолицые дьяволы как зеницу ока берегли жалкие остатки кастильских вин и гнали его прочь, когда он страстно молил дать ему хоть глоток, хоть каплю пьяной воды.
– Пожалуй, надо отпустить его домой, – сказал адмирал в канун отплытия. – Ведь мы по пути зайдем к королю Гуаканагари.
И Гуакагану взяли на корабль. Родриго обещал подарить ему на прощание маленький бочонок вина, и Гуакагана сразу же вознесся на седьмое небо.
И вот зловредная, сырая, грязная, голодная, ненавистная Изабелла скрылась за высоким носом, белокрылый корабль рассекает зеленую гладь, за ним тянется пенистый след, ветер надувает паруса, и грудь дышит вольным, чистым соленым воздухом.
Диего в восторге, Диего весел и рад, хотя корабли идут не на север, к Островам Людей, а на запад, в какой-то Катай. И не подозревал он, что о нем и об этом плавании любопытнейшие подробности мир узнает через триста шестьдесят два года, когда в Гранаде выйдет в свет «История Католических королей» дона Андреса Бернальдеса, его покровителя и друга. Не суждено было Диего повидать после этого путешествия дона Андреса, но зато не раз приходилось дону Андресу встречаться с адмиралом, и со слов адмирала записал он осенью 1496 года историю поисков Великого хана в кубинских водах…[25]25
Свыше трех столетий несколько копий рукописи «Истории Католических королей» странствовали по разным кастильским архивам. Современники дона Андреса и их внуки и правнуки не удосужились издать этот труд, на свет он появился только в 1856 году. Кубинское плавание адмирала описано было также Бартоломе Лас-Касасом в его «Истории Индий». Но и этот труд вышел из-под печатного станка спустя 309 лет после смерти автора – в 1875 году.
[Закрыть]
Остались позади владения Гуаканагари, уплыла в сторону солнечного восхода прекрасная Эспаньола, и три корабля подошли к скалистому мысу – самой восточной оконечности Кубы. Мысом Альфы и Омеги, мысом Начала и Конца, назвал ее адмирал.
– Это предел Востока, это край Азии, – сказал он гордо. – Здесь начинается страна Катай, империя Великого хана. В девяносто втором году мы видели ее северные берега, теперь от этого мыса мы пойдем вдоль южного берега, и да поможет нам святая троица отыскать гавани Катая – Зайтон и Кинсай, в которых некогда побывал Марко Поло.
Странно, очень странно. Этот южный берег тянется параллельно северному, и расстояние между ними не ахти как велико. Правда, берег чуть заметно отклоняется к югу. Стало быть, выступ китайской суши расширяется, а это недурной признак…
На берегах кубинской земли там и здесь рассеяны небольшие селения. Люди с кожей цвета бронзы, совершенно голые встречали корабли в море. Их легкие каноэ увивались за флотилией, как стайки рыбок за косяком кашалотов.
Они, эти кубинские индейцы, были приветливы и доверчивы. И о бледнолицых пришельцах расспрашивали Диего точно так же, как в свое время сам Диего расспрашивал Желтоголового, дона Луиса и Обмани-Смерть. От них Диего узнал, что на юге, неподалеку от Кубы, лежит очень большой остров Ямайка.
Адмиралу больше всего хотелось, ни на йоту не отклоняясь от заданного курса, идти строго на запад вдоль берегов Кубы, но соблазн был уж очень велик. И он повернул на юг, к этой Ямайке.
3 мая корабли подошли к ее берегам, и адмирал впоследствии говорил дону Андресу, что Ямайка «прекраснее всего, что человеческие очи до сих пор видели». Эта новая земля с борта корабля казалась сплошным садом, и на ее берегах было великое множество хороших бухт, а в глубине острова вздымались высокие горы. Горы бывают разные. Угрюмые и веселые, суровые и приветливые: Ямайку природа наградила Поясом Отрады, цепью прелестных ярко-зеленых гор, прорезанных широкими долинами.
Однако здешние индейцы были очень осторожны. В первой же из бухт, куда пытался проникнуть адмирал, навстречу ему вышло с полсотни довольно больших каноэ. Люди в каноэ потрясали дубинками, явно не желая впускать пришельцев в свою гавань. Вид у них был грозный – лица и тела в саже, на головах огромные пучки зеленых и желтых перьев.
Диего сказал адмиралу:
– Прикажите, ваша милость, спустить шлюпку. Я пойду на ней и объясню, что мы не хотим этим людям зла.
Захватив связку бус и куски красного сукна, Диего покинул корабль. Он думал: полтора года назад в Заливе Стрел такая же встреча состоялась с карибами. Эти люди очень похожи на тех карибов. И лица у них вымазаны сажей, точно так же как у людей из Залива Стрел. Тогда он, Диего, поступил, как поступает гуаикан – рыба-прилипала: заманил в плен нескольких карибов. Ну а сейчас? Сейчас он опять будет хвалить бледнолицых и обманывать этих людей. Как был он гуаиканом, так и остался гуаиканом. Давно пора перекусить леску, на которой его держат бледнолицые…
Переговоры не увенчались успехом. Адмирал двинулся дальше. Но и в соседней бухте индейцы не пустили пришельцев на берег.
«А поэтому, – писал дон Андрес, – адмирал решил, что было бы неразумно оставить безнаказанной подобную дерзость… Он приказал снарядить в бой все три корабельные лодки, ибо каравеллы из-за мелей не могли добраться до того места, где находились индейцы. Чтобы ознакомить этих индейцев с кастильским оружием, наши люди на лодках подошли вплотную к берегу и выстрелили в них из арбалетов. И когда им хорошенько задали, их обуял страх. А люди наши высадились, продолжая стрельбу, и индейцы, видя, каким языком говорят с ними кастильцы, обратились в бегство: бежали мужчины и женщины стремглав, и вслед им выпустили с корабля собаку, а она кусала их и причиняла великий урон, ибо против индейцев один пес стоит десяти человек».
Взяли воду, взяли дрова. Привели на борт Канарскую собаку. Таких собак Диего еще не видел в деле, всю ночь он не спал, вспоминая, как кидалась эта тварь на индейцев и как кричали женщины, которых она сбивала с ног. Дурные предчувствия не давали ему покоя. Страшно подумать, что натворят эти псы, если их натравят против его земляков и сородичей дон Педро Маргарит и дон Алонсо де Охеда.
Адмирал же спал без сновидений. День прошел удачно, удалось раздобыть на берегу топливо и воду.
Наутро явились шестеро здешних касиков. Они вступили в мирные переговоры, и Диего снова от имени адмирала говорил, что бледнолицые очень славные и добрые люди и что зла никому они не желают.
Собаку посадили на цепь, касики велели своим людям принести бледнолицым бататы и кассаву. А затем корабли покинули бухту. Адмирал несколько разочаровался в Ямайке и велел возвращаться к берегам Кубы.
13 мая корабли снова подошли к Кубе и двинулись на запад вдоль ее южного берега. Сэр Джон Мандевиль и Марко Поло писали, что не то пять, не то десять тысяч островов рассеяны в водах Индий. А в день святого Бонифация-мученика, 14 мая, флотилия вступила именно в такой архипелаг. Сто шестьдесят четыре острова насчитал адмирал. На каждом огромные пальмы возносили к небу перистые кроны, каждый встречал корабли нежным ароматом летних цветов, а через синие прозрачные воды струился свет, и казалось, что этим светом лучится морское дно с бело-розовыми коралловыми лесами.
