Текст книги "Слуга Божий"

Автор книги: Яцек Пекара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Наконец, четвёртого дня сын купца пришёл в себя настолько, что я понял – смогу с ним обменяться парой слов. Я приказал всем покинуть комнату.

– Помогаю твоему отцу, Захарий, – произнёс я. – Меня зовут Мордимер Маддердин и я инквизитор из Равенсбурга.

– Значит, вы уже знаете? – прошептал он.

– Знаю, – ответил я, не имея понятия, о чём он. – Но ты должен мне всё сам рассказать.

Я видел, что он хотел покрутить головой, но сил у него было недостаточно. Он лишь закрыл глаза.

– Убьют… отца, если скажу…

Я услышал всего два предложения из его уст, но уже знал, что дело может оказаться действительно серьезным. Ибо, во-первых, Захарий счёл, что присутствие инквизитора не является чем-то необычным, во-вторых, он отчётливо дал понять, что до сих пор не говорил правды, поскольку за раскрытие этой самой правды ему пригрозили смертью отца. Главным образом, меня интересовала первая проблема. Почему молодой Клингбайл счёл участие инквизитора в следствии обоснованным?

– Никто ему не причинит вреда, – пообещал я, выделяя каждое слово. – А Паулина, – добавил я, – оказалась не такой, как ты думал, правда? – Я спрашивал вслепую и, похоже, угадал, поскольку его глаза сузились. Он тяжко засопел, потом охнул, видимо, разболелась рана.

– Я должен был её убить. – Он смотрел мёртвым взглядом куда-то в закопченный потолок.

– Нельзя тебя за это винить, учитывая… – я ждал, что он ответит.

– Именно. А Гриффо ведь знал… – Его голос стал таким слабым, что мне пришлось склониться к ложу и почти приложить ухо к его губам.

– Он знал ее тайну?

– Угрожал мне… что убьёт отца…

– Убьёт его, если ты расскажешь обо всём, что узнал? Разве не так?

Он лишь прикрыл глаза, немо соглашаясь с моими словами. Я был уже близок. Очень близок, и я не мог выпустить из рук этого кончика нити, благодаря которой у меня появилась надежда пройти через лабиринт.

– Ты лишь уничтожил зло, Захарий, – заключил я. – Ибо ты видел зло, правда?

Он вновь опустил веки.

Этот разговор длился еще долго, прежде чем я узнал всё, что случилось в тот вечер. И признаюсь честно: я не ожидал, что с виду невинное расследование заведёт меня настолько далеко. Я пробовал себе представить, что чувствовал молодой Клингбайл, обнимая, целуя и прижимая эту девку. Что чувствовал, переживая с ней блаженство, слыша её стоны, чувствуя её ладони на своём теле и ноги, которые обвивали его бёдра? И что почувствовал, когда из пальцев её рук выросли когти, а лицо превратилось в ужаснуюморду? О чём он думал, видя, как зрачки любимой становятся ядовито жёлтыми и вертикальными? Когда почувствовал на ключице укус острых, как бритва, клыков? Он не поддался ужасу, не позволил, чтобы она его растерзала. Схватился за кинжал. Бил, колол, резал. Так долго, пока не замерла в его объятиях.А мёртвой она была уже снова лишь красивой нагой девушкой с ангельским личиком. Наверное, он бы решил, что обезумел или был околдован. Если бы не то, что Гриффо поговорил с ним один на один и пригрозил, что если Захарий кому-нибудь откроет тайну Паулины, то юноша никогда не увидит своего отца среди живых. Итак, молодой Клингбайл признался во всём и молчал. Я мог лишь искренне восхищаться твёрдостью его духа, которая дала ему силы вынести все страдания.

Я оставил его изнурённым разговором и знал, что должен найти ответы на несколько вопросов. Наиважнейший из них звучал: почему Фрагенштайн не приказал прикончить убийцу своей сестры? Почему так усердно старался сохранить ему жизнь?

***

Я не намеревался рассказывать старому Клингбайлу о том, что услышал. Когда придёт время, узнает обо всём. Поэтому я поделился только тем, что Фрагенштайн будет официально обвинён Святой Службой.

– Мне нужны люди, – сказал я. – Могу послать за моими собратьями в Равенсбург, но предпочитаю уладить дело по-быстрому. Уже сегодня.

– Но ведь вы инквизитор, – сказал он.

– О да, – я кивнул головой. – Но если соблаговолите меня просветить, как нам ворваться в дом Гриффо и одолеть его стражу, то я воспользуюсь вашим мудрым советом. Мне нужны несколько мужчин с кувалдами и ломами. Я видел дверь в резиденцию Фрагенштайнов и не хотел бы провести под нею ночь, умоляя, чтобы мне открыли. А Гриффо готов на всё. Он, не колеблясь, воспользуется шансом сбежать, думаю даже, не поколеблется меня убить, если только предоставлю ему такую возможность. А я ради ваших двух тысяч крон могу жить, но не намерен ради них умирать. Клингбайл покачал головой.

– Вижу, вы подняли цену, – произнёс он. – Но я честный человек и люблю своего сына. Значит, дам вам столько, сколько потребуете. Хотя… – он сделал паузу, – я мог бы уже ничего не давать, не так ли?

Я задумался над его словами. В данный момент на мне лежал инквизиторский долг раскрытия дела. Я не мог уехать из города без допроса брата Паулины и доведения всего дела до конца.

– Могли бы, – согласился я.

– Вы получите свои деньги, – пообещал он. – А эти дополнительные пятьсот крон – моя плата за голову Гриффо.

– Вы её не получите.

– Я – нет. Мне будет достаточно самой мысли, что вы занимаетесь им с присущим Святой Службе старанием. – Он улыбнулся мечтательно. – Ба, я дам вам кое-что подорожеденег, господин Маддердин. Я дам вам рекомендательные письма к моим деловым партнёрам, дабы с этих пор они знали, что вы являетесь другом друзей[31].

– Это очень щедрое предложение, – сказал я. Должен признать, с вами было приятно работать, господин Клингбайл.

– Помните, однако, об одном, господин Маддердин. Не меняйте правила игры по ходу её. Вы еще молодой человек, и я прощу вам азарт при торгах. Но, поверьте мне, величайшее сокровище, которым можно обладать на свете, это доверие. Если разойдётся слух, что вы им злоупотребляете, потеряете всё.

Я обдумал его слова.

– Надеюсь, вы будете довольны вложением, – произнёс я. – В конце концов, полторы тысячи крон на дороге не валяются.

– Пятьсот добавлю вам как премию, – закончил он. – От чистого сердца.

В течение двух часов купец привёл ко мне шестерых здоровяков, как я и хотел, вооруженных кувалдами, топорами и ломами. Согласно закону и обычаю, я привёл их к присяге как временных сотрудников Святой Службы. Я был уверен, что им будет, о чём рассказывать до глубокой старости. Однако я решил, что будет неплохо, если к их рассказам добавится нотка драматизма.

– С этого момента вы, как временные сотрудники Святой Службы, подпадаете под юрисдикцию Инквизиции, – объявил я.

Они меня не поняли. В этом предложении было слишком много слов столь длинных, что за время их произнесения можно опорожнить кружку пива. Тогда я решил приблизить к ним проблему с помощью языка, который, может быть, поймут лучше.

– Если не выполните приказы, будете убиты, – произнёс я. – Те, кому повезёт, на месте. Неудачники – только после допросов.

Улыбки гасли на их лицах так же быстро, как пламя свечей, срезаемое саблей. Это был тот эффект, на который я рассчитывал, и я радовался, что они меня не разочаровали.

– Вперед, господа, – приказал я.

***

Начиная операцию против Гриффо Фрагенштайна, я действовал согласно закону. Однако я знал, что законники-пуристы[32]могли бы доискаться в моих действиях некоторых неувязок. Вот, например, я ведь был обязан сопоставить показания Захария с показаниями Гриффо. Ибо, неужели бредящийузник говорил правду? Может он лишь свято верил в собственные слова, родившиеся в результате видений, вызванных горячкой и болезнью? Но даже если я поверил словам сына купца Клингбайла, то ведь был обязан обратиться к бургомистру и начать официальное дознание. Почему я так не сделал? Так вот, во-первых, я верил в правдивость признаний Захария. Отнюдь не потому, что я был человеком наивным, легковерным и добродушным (хотя ведь мы, инквизиторы, есть целебный бальзам на раны мира). Я верил его словам, потому что истинный Слуга Божий должен доверять интуиции, веря, что есть она щедрым даром Всевышнего. Во-вторых, я знал, что привлечение бургомистра и возбуждение административных процедур приведёт лишь к тому, что Гриффо выиграет время на подготовку противодействия. Я не нарушил закон, а всего лишь слегка его обошёл. Но если Фрагенштайн окажется добропорядочным гражданином, а признания Захария бредом безумца, то, Господи, спаси и сохрани бедного Мордимера.

Поместье Фрагенштайна хранила калитка в каменной стене, хватило нескольких ударов тяжелыми кувалдами, чтобы путь стал свободным. Однако я знал, что с дверьми самого дома будет сложнее. Когда я гостил здесь первый раз, то заметил, насколько надёжны эти врата, сооружённые из толстых балок, окованных железом. Окна же первого этажа, очень высокого первого этажа, закрывали на ночь, затворяя прочные ставни. Значит, следовало проявить смекалку, а не тупую силу. Я взял в руку колотушку и постучал. Раз, другой и третий. Наконец раздалось шарканье.

– Чего надо? – я услышал голос кого-то, кто явно был очень сонным и очень недовольным.

– Именем Святой Службы, открывай! – крикнул я.

Воцарилась тишина. Я не считал, что привратник подумал, будто кто-то глупо шутит. Ложная выдача себя за служителя Инквизиции грозила наказанием в виде кастрации, вырезания ремней из кожи и сожжения на медленном огне. В связи с вышеуказанным фактом, на белом свете немного попадалось столь смелых шутников.

– Спрошу моего господина, – на этот раз мы услышали голос, который уже не был ни сонным, ни недовольным.

– Если не откроешь двери, будешь обвинён в соучастии в преступлении, – сказал я громко. – Тебя будут пытать и сожгут!

Я дал ему минуту, чтобы он понял истинное значение этих слов.

– Считаю до трёх, после чего прикажу выбить дверь, – заявил я. – У тебя есть семья, парень? – спросил я более мягким тоном и подождал немного: – Раз!

Я услышал скрежет отодвигаемой задвижки. Я улыбнулся. – Два! Двери заскрипели.

– Три!

Я стоял напротив седобородого и седовласого мужчины, который вглядывался в меня с нескрываемым ужасом. Я переступил порог.

– Бог с тобой, добрый человек. – Я похлопал его по плечу. – Проводи нас к господину Гриффо.

– Но хозяин с-сейчас с-спит… – пробормотал он.

– Разбудим, – мягко пообещал я и легко его подтолкнул. – Веди, – приказал я.

Фрагенштайн, должно быть, нас услышал. Может стук в двери, а может, до этого, выламывание калитки, ведущей во владение. В любом случае, он собрал вокруг себя нескольких слуг (я слышал возбуждённые голоса) и забаррикадировался вместе с ними в покоях на первом этаже. Я знал, что они смогут там долго обороняться, а также был уверен, что Гриффо успел послать кого-нибудь за помощью. Может к бургомистру, а может к отцу. Городские власти не смогли бы ничего сделать, но если бы граф прислал отряд солдат… Теоретически, они должны немедленно перейти под командование Службы, но на практике их прибытие означало бы огромные осложнения. А я не желал себе осложнений в этой и так несказанно трудной ситуации. Утешало меня только одно: Фрагенштайн, оказывая сопротивление, признал свою вину. Поскольку человек с чистой совестью примет инквизиторов с сердечной улыбкой на устах, а не побежит в укрытие, заслоняясь вооружёнными слугами.

– Гриффо Фрагенштайн, – воззвал я. – Именем Святой Службы требую, чтобы ты открыл двери!

Это не было действием в расчёте убедить хозяина. Он ведь знал, с кем имеет дело. Однако он мог внушить своим людям, что на них напали грабители или шайка, нанятая кем-нибудь из конкурентов. Даже мирно настроенных людей легко склонить к убийству бандитов. Много труднее склонить их к убийству инквизиторов. Из-за двери я услышал шумвзволнованных разговоров.

– За выдачу Гриффо Фрагенштайна назначена огромная награда, – сказал я громко.

Я не разминулся с истиной. Тот, кто выдаст своего господина, получит благословение во время святой мессы, и мы будем искренне молиться о его спасении. Разве может быть большей награда?

Шум разговоров, доносящихся из-за двери, перешёл в крик ссоры.

– Приставить таран! – приказал я зычным голосом. – Живыми никого не брать! Лучники – к окну!

Сейчас убежище Гриффо напоминало гнездо разъяренных шершней.

– Открывааааем! – до моих ушей донёсся отчаянный крик. Я ожидал такого решения, было только интересно, где Фрагенштайн.

Отодвинули засовы, и я вошел внутрь. В покоях я насчитал шестерых мужчин. Здесь они могли защищаться почти до бесконечности, разве что их взяли бы огнем или голодом.Однако они смиренно покорились одному звуку слов «Святая Служба». Сейчас все они стояли на коленях у стены.

– Господа, встаньте, – попросил я мягко. – Ведь никто вас не винит за грехи вашего главы. Скажите только, куда же он делся?

Ответом было молчание.

– Ну что ж, – сказал я. – А я хотел быть вежливым. Раз так…

Я дал знак моим людям, они схватили одного из слуг Фрагенштайна. Бросили его на пол, выкручивая ему руки назад.

– Заткните ему пасть, – приказал я. Потом взял его правую кисть в свои руки.

Сорока кашку варила.

Своих деток кормила.

Этому дала в горшочке,

Этому дала в ковшичке,

Этому дала в мисочке,

Этому дала в ложечке[33],

– продекламировал я.

На слове «горшочек» я сломал ему мизинец, на слове «ковшичек» безымянный палец, на «мисочке» средний, а на «ложечке» указательный.

Признаюсь, идея скрасить пытки детским стишком пришла мне в голову неожиданно. Я слышал когда-то о человеке, называемом Весёлый Кат из Тианнона, который допрашиваллюдей, радостно при этом напевая. И говорят, что не жестокость истязаний, а именно эти припевки больше всего ужасали жертв. Поэтому я решил испробовать подобный способ, поскольку мне надо было быстро получить ответ на вопрос, куда делся хозяин. Очень быстро. Ибо кто мог знать, не соорудил ли Гриффо тайный подземный ход, ведущий всад или даже за пределы владения? И сейчас не убегал именно этим ходом? А тогда ищи ветра в поле.

– Ну ладно, вторую руку, – велел я. – Сейчас, подожди, – добавил я с притворным удивлением. – Он, кажется… хотел что-то сказать… Отпусти.

Пытаемый мною мужчина судорожно перевёл дух. Слёзы из глаз его лились быстрым ручьём.

– Эй, парни не плачут. – Я похлопал его по щеке. – Говори!

– Исчеееез зааа стеееенооой, – зарыдал он. – Ей-боооогууу…

– Никто не исчезает за стеной, – прервал я его. – Давай левую руку!

– Умоляяяяяю! Нееееет!

Мне пришлось заткнуть этот крик, и он упал мне под ноги как мешок.

– Следующий! – приказал я. – На этот раз начнем с выкалывания глаза.

Следующий оказался человеком благоразумным и сильно привязанным как к правому, так и к левому глазу.

– Дверь… есть… тайная… здесь! – крикнул он, прежде чем кто-либо успел до него дотронуться. – Достаточно упереться!

Действительно, в месте, на которое он указал, был сооружён тайный проход. Я взглянул. Вниз вели деревянные степени. Я приказал связать арестованных, взял канделябр и двинулся по лестнице.

Как я и предполагал, тайный коридор вёл в сад, и его выход находился под шатром, образованным ветвями раскидистой ивы. Однако в этом я удостоверился лишь позже, поскольку Гриффо не пытался бежать. Он суетился в библиотеке и торопливо складывал тома в большой мешок. Если бы не эта достойная сожаления алчность или – если хотите —любовь к книгам, наверное, он сумел бы сбежать и выиграть время.

Он заметил, как я вбегаю в покои, и бросил в меня кинжалом. Очень ловко, быстро и со сноровкой, выдающей опыт. Я не успел уклониться, и лезвие вонзилось мне в грудь.

– Мой Бог, как же я был предусмотрителен, – сказал я, сбрасывая нож, застрявший в плетении кольчуги.

Фрагенштайн взбешённо выругался и кинулся в сторону дверцы, находящейся рядом с библиотечным шкафом. Недолго думая, я схватил стул и кинул им в Гриффо. Это была добротный предмет мебели. Дубовый, резной, тяжелый. Попал ему прямо в спину. Я подбежал и пнул лежащего в живот, а когда он скорчился, приложился по почкам. Он заскулил.

– Выходит, вы адепт тёмного искусства, – заключил я, внимательно осматривая покои. – Надо же, надо же… Кто бы мог подумать.

Гриффо вытер лицо от крови и смотрел на меня взглядом крысы, загнанной в угол подвала. Но это по-прежнему была опасная крыса, любезные мои, и я понимал, что мне надо следить, чтобы он не бросился мне в горло.

Я посмотрел на книги, лежащие на столе, взял первую попавшуюся. Я открыл её и присвистнул.

– Знаете персидский? – спросил я.

– Персидский, арабский и иврит. – В его голосе я не слышал ни злости, ни страха. Он либо уже смирился с судьбой, либо рассчитывал на её чудесный поворот. – Греческий и латынь тоже, – добавил он.

– Ну-ну, – произнёс я с нескрываемым удивлением. – Вы выдающийся человек, господин Фрагенштайн. Мало того, что ловкий купец, так ещё ученый и знаток тайных знаний.

Похоже, он не думал, что инквизитор будет делать ему комплименты, поэтому посмотрел на меня с удивлением. А чего он ждал? Что я с истошным криком начну размахивать кадилом, брызгать вокруг святой водой и бубнить молитвы?

– Признайтесь мне, сделайте одолжение, какова была цель всего этого? – я обвёл вокруг рукой.

– Я отыскал заклинание, способное вернуть мне Паулину, – ответил он. – Было только одно условие…

– Жизнь её убийцы, – я прервал его.

– Вот именно!

– Поэтому вы не позволяли умереть Захарию. – Я покачал головой. – Вы хотели в надлежащее время принести его в жертву. Мучили его, но, всё же, следили, чтобы мука не обернулась смертью.

– Именно так! И сейчас я вам кое-что скажу, господин Маддердин. – Он посмотрел на меня лихорадочным взглядом. – Позвольте мне провести обряд. Что вам за дело до жизни сына какого-то купчишки?! Сколько он вам предложил? Я перекрою его предложение десятикратно! Стократно, если хотите. Отдам вам всё имущество. Всё, чем владею. Одниэти книги стоят состояние, а у меня есть ещё и золото, и недвижимость… Если потребуется, отец…

Я прервал его, подняв руку.

– Это только отрава, – сказал я. – Ничего не стоящая, как и ваша жизнь… Чёрные мантии не предают, господин Фрагенштайн.

Должен, однако, признать, я восхищался глубиной его чувств. Он хотел отдать мне всё, что имел, в обмен на воскрешение любимой. Вот только это «всё» в данный момент означало слишком, слишком мало. Но это уже не его вина.

Многие ли инквизиторы на моём месте воспользовались бы столь щедрым предложением? Не знаю и надеюсь, что немногие или никто. Но, в конце концов, и среди нас попадались черные овцы, ценящие бренные утехи выше святых устоев веры. Как бы я мог заключить сделку с чернокнижником, а потом восхвалять Господа теми же устами, что согласились на такой низменный торг?

Гриффо потянулся к голенищу сапога. Недостаточно быстро. Точным пинком я выбил у него кинжал в тот же миг, в который он направлял его в собственную грудь.

– Даже умереть мне не даёте! – прорычал он и снова забился в угол.

– Дадим, – пообещал я спокойно. – Но только тогда, когда сами этого пожелаем.

***

– Мордимер Маддердин, инквизитор? – Человек в чёрном преградил мне путь.

– А кто спрашивает?

Он молча вынул из-за пазухи документы и подал мне. Я внимательно просмотрел бумаги. Этот мужчина обладал, не больше, ни меньше, а всего лишь грамотами, подписанными аббатом-настоятелем монастыря Амшилас, человеком, о котором некоторые говорили, что он могущественнее как папы римского, так и всех кардиналов и епископов вместе взятых. Именно в подземельях Амшилас допрашивали самых закоренелых и опасных отступников, это там были собраны и изучались тысячи запрещенных свитков. Я проверил печати и подписи. Они производили впечатление подлинных, а поскольку прославленная Академия Инквизиции натаскивала питомцев в умении распознавать фальшивки, я мог быть почти уверен в правильности моей оценки. Я отдал документы собеседнику.

– Чем могу служить?

– Я забираю твоего обвиняемого, Мордимер, – произнёс он. – А ты держи язык за зубами.

– Как вы, собственно, это представляете? – спросил я со злостью. – Что я должен сказать начальнику Инквизиции? Что птичка от меня упорхнула?

– Генрих Поммел будет обо всём извещён, – ответил человек в чёрном. – Еще какие-нибудь вопросы?

– Конечно, – заявил я твёрдым тоном, и он посмотрел на меня. В его взгляде я ничего не прочитал, кроме равнодушного безразличия, но я был уверен, что на самом деле он удивлён тем, что я не поколебался его задержать. – У меня есть основания подозревать, что граф Фрагенштайн знал, кем является его любовница, и знал, что от этой связи вылупилось дьявольское отродье.

Человек в чёрном приблизился ко мне.

– Опасно обвинять аристократа и императорского посла[34],– сказал он.

В его голосе не было угрозы. Исключительно констатация факта.

– Опасно утаивать правду, будто она была всего лишь прокажённой шлюхой, – возразил я.

К моему удивлению, он чуть улыбнулся уголками рта. В его пустых глазах также блеснуло веселье.

– Граф Фрагенштайн уже не в нашей власти, – произнёс он. – Вчера с ним произошёл несчастный случай. Утонул в реке.

– Тело не найдено, не так ли? – спросил я после паузы.

– Это река с быстрым течением и илистым дном, – прояснил он. – Что-то еще?

Он даже не ждал ответа и быстрым шагом направился в сторону арестантской. Из тени вышли двое других мужчин (как я мог не заметить их раньше?!) и двинулись за ним. Они также были одеты в чёрные кафтаны и чёрные мантии. Были ли они инквизиторами? Я не видел на ткани серебряного, надломленного креста – знака нашей профессии. Но ведь и я нечасто надевал официальный наряд служащего Святой Службы.

Я мог быть уверен в одном. В монастыре Амшилас благочестивые монахи выжмут из Гриффо Фрагенштайна каждую мысль и каждый обрывок знаний. Превратят его в открытую книгу со страницами, заполненными гимнами, славящими Господа. Он будет умирать, зная, что тёмное знание, которое изучал, поможет Слугам Божьим в отыскании, распознаниии покарании отступников, таких как он сам.

***

Минула неделя с тех пор, как я прибыл в Регенвальд. И вот, пришло время прощаться. Я получил плату от благодарного Матиаса Клингбайла и приготовился к отъезду. Когдая выводил коня из конюшни, то почувствовал тошнотворную вонь, как будто исходившую от гниющего тела. Я обернулся и увидел плетущегося в мою сторону Захария. Выглядел он ужасно, не только с учётом того, что часть лица была изборождена старыми шрамами (работа прекрасной Паулины), но прежде всего из-за длинного, сморщенного рубца, тянущегося от угла глаза до подбородка и уродующего всю щеку. Я знал, что всегда, когда вспомню его, буду помнить и о копошащихся в ране личинках, выгрызающих мёртвуюплоть из его тела. Тем не менее, я был поражен тем, что он так быстро встал на ноги. Двигался он ещё с явным трудом, однако было видно, что обладал действительно железным организмом.

– Ну, чего, парень? – заговорил я.

– Поеду с тобой, – ответил он.

– Зачем? Он пожал плечами.

– А зачем мне тут оставаться? – ответил вопросом на вопрос. – Я тебе пригожусь…

Действительно, в Равенсбурге мало хорошего могло ожидать Захария[35].

– А отец?

– Я только наврежу ему, – буркнул он. – Пусть лучше люди обо мне забудут. Я попросил у него двух коней, немного денег, саблю, – хлопнул себя по бедру, – и одежду. Это всё…

– Раз так? – пожал я плечами. – Будь у ворот, когда пробьют к вечерне.

И когда поедем, держись с подветренной стороны, добавил я про себя.

– Спасибо, Мордимер, – произнёс он, и в его взгляде я увидел искреннюю благодарность. – Ты не пожалеешь об этом.

Ветер подул в мою сторону, и вонь, доносящаяся от Клингбайла, едва не отбила мне нюх. Я отшатнулся.

– Уже жалею, – пробурчал я, но так тихо, что, наверное, он не услышал моих слов.

Эпилог

– Здравствуй, – сказал я, входя в кабинет Генриха Поммела.

Он молча указал мне на стул.

– Создал ты нам проблем, Мордимер, – произнёс он, даже не силясь на приветственные любезности.

– Я отыскал правду.

– Да-ааа, отыскал правду. И что мы обрели благодаря этому?

– Что обрели? Правду! Иль этого мало? Ну и, кроме этого, небольшое вознаграждение. – Я положил на стол тугую мошну с золотом.

– Забери это, – сказал он усталым голосом. – Я решил предоставить тебе отпуск, Мордимер, бессрочный. Я также решил написать письмо Его Преосвященству, прося, чтобы он соблаговолил принять тебя в ряды лицензированных инквизиторов в Хез-хезроне.

– Выкидываешь меня за то, что я оказался слишком догадливым, да? Слишком честным?

– Я не выкидываю тебя. – Он взвесил в руке кошель и бросил его мне на колени. – Это почётное повышение, Мордимер. Кроме того, я считаю, что для нас обоих будет лучше, если ты уйдёшь.

– Почему? – спросил я обиженно и переложил кошель обратно на стол. Он действительно был тяжёлым.

– Поскольку то, что для тебя средство, ведущее к цели, для других людей уже цель.

Я с минуту молчал.

– Значит, я должен был договориться с Гриффо, разве не так? Освободить Захария, получить плату от его отца, после чего взять деньги от Фрагенштайна взамен сокрытия семейных тайн?

– Это ты сказал, Мордимер.

Итак, Поммел просто хотел спокойно влачить жалкое существование. Вот такой его образ жизни. Ваш покорный слуга вызвал в этой жизни маленькое землетрясение. Наверное, моему начальнику не понравился разговор с людьми в чёрном. Может быть, ему также не понравилась ходившая сплетня о том, что граф Фрагенштайн утонул, поскольку вызвал недовольство Инквизиции. А Поммел, видимо, не имел столько честолюбия, чтобы быть добросовестным инквизитором, он желал снискать милость местного дворянства. Кто знает, может сам мечтал когда-нибудь испросить дворянскую грамоту.

Я встал с места.

– Может ты забыл, Генрих, что Бог все видит, – промолвил я. – Видит и оценивает. Оценивает и готовит кару.

– Учить меня вздумал? – Он также встал. Я видел, как его лицо багровеет.

– Никогда бы не осмелился, – ответил я.

– Я любил тебя, – сказал он, выделяя каждое слово. – Но сейчас думаю, что ты можешь принести больше проблем, чем пользы. В связи с этим, я направлю письмо с требованием, чтобы с тебя сняли полномочия инквизитора.

Я помертвел, но через мгновение лишь склонил голову.

– «Ибо Он спрячет меня в своём шатре в день бедствия, укроет меня в глубине своего храма, поднимет меня на скалу»[36],– прошептал я.

– Убирайся, наконец, – приказал он усталым голосом.

– Ещё нет, – отозвался кто-то.

Я резко обернулся. В углу покоев сидел, опершись на сучковатый посох, измождённый человечек в грязно-сером балахоне. Каким чудом ему удалось незаметно войти в здание Инквизиции? Ба, каким чудом удалось ему зайти в эти покои и подслушать наш разговор?

– Добрый брат, ничего из того, что тут происходит, тебя не касается. Иди, я прикажу подать тебе обед, а потом, перед продолжением странствия, наполним твой мешок мясом, сыром и хлебом.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Большое спасибо, Мордимер, но я не вкушаю ничего, кроме Света.

Когда я услышал эти слова, то захотел спросить, не открыть ли в таком случае для него ставни или не зажечь ли свечи, но, к счастью, я не успел этого сказать. Генрих Поммел упал на колени и треснулся головой о половицы так сильно, что я подумал, а не пробьет ли он дыру в подвал.

– Господин мой, – воззвал он, – чем я заслужил себе такую честь?!

– Ты себе не заслужил, – отверг человек в сером балахоне.

Потом он встал и приблизился к вашему покорному слуге, который смотрел на всё это, по меньшей мере, остолбеневшим взглядом. Он положил мне руку на плечо, и я согнулся под её тяжестью. Сейчас тот, кого я принял за нищего, не казался уже ни таким низким, ни таким немощным как перед этим. Даже жалкий балахон превратился в белоснежныйплащ. Его волосы, казалось, мерцали чистым золотом.

– Мордимер, – сказал он, – мой дорогой Мордимер. Ты действительно не знаешь, кто я?

Я неосторожно посмотрел в его глаза и утонул в лабиринтах безумия, которые в них пульсировали. Я бы уже не смог сам отвести взгляд, но он ударил меня по щеке. Я вырвался из тенет и отлетел к стене.

– Не хочу тебя пугать, мой мальчик, – молвил он, и в его голосе я уловил нотку печали.

– Кто ты? – спросил я, удивляясь, насколько спокойный у меня голос. Я был поражен, так как, несмотря на то, что сейчас чувствовал исходящую от него необыкновенную мощь, я не распознавал никаких признаков, обычно сопровождающих явление могучих демонов.

– Помни, что смело могу вспомнить слова Господа:«Не бойся, ибо Я с тобой; не тревожься, ибо Я Бог твой; Я укрепляю тебя и помогаю тебе, поддержу тебя Моей десницею справедливой»[37].

Если бы я мог, то выхватил бы меч из ножен, но у меня ничего не было, кроме кинжала, спрятанного за голенищем сапога. Что ж, я его вытащил, сознавая, как смешно выглядит этот жест. Но ведь не об оружии шла речь, а о силе веры, которая направит лезвие.

– «Не сломает тростника надломанного, не погасит фитиля тлеющего. Он непоколебимо принесёт Закон», – воскликнул я.

– Прекрасно сказано, Мордимер, – признал он с одобрением. – Тем прекраснее, что ты веришь в то, что я – демон.

– У тебя времени ровно на три удара сердца, чтобы объясниться. Потом тебя убью, – предупредил я спокойно и решительно.

Так спокойно и так решительно, дабы скрыть свой ужас. Ужас мышки, грозящей льву.

– Мое сердце никогда не билось, и ты не смог бы меня извести, даже если бы я это позволил…

– Это Ангел! – крикнул Поммел, не поднимая головы от пола. – Это Ангел! Сжалься надо мной, милосердный господин!

– С тобой мне не о чем говорить, – буркнул стоящий рядом со мной человек, и я вдруг увидел, что рот Поммела исчезает. Через минуту на его лице между кончиком носа и подбородком ничего нельзя было увидеть, кроме гладкой кожи.

– Ты на самом деле Ангел? – спросил я, пятясь на шаг и краем глаза поглядывая на Поммела, который в отчаянии ощупывал себя пальцами в поисках собственного рта, а глаза у него были выпученными от ужаса.

– Я не обычный Ангел, Мордимер, – ответил он. – Я твой Ангел-хранитель. Я лампада, которой ты рассеешь тьму, я капля воды, которая падёт на твои жаждущие уста, я дуновение ветра среди жара пустыни, я предвестник надежды там, где забыто слово «надежда». – Вдруг его фигура выросла под самый бревенчатый потолок. Я закрыл глаза, ибо блеск ослепил мои зрачки. – И я Слуга Божий, Молот ведьм, а также Меч. Я проведу тебя среди Ловцов Душ и подарю жизнь среди Чёрной Смерти[39].Хочешь ли обнять меня, Мордимер?

– Нет, – отказался я, сознавая, что через миг его гнев падёт на мою голову.

Я знал, что предо мной демон, потому что человек столь дурного поведения как я, не заслужил себе Ангела-хранителя. Он пытался меня ввести в заблуждение, разжечь гордыню, прельстить…

– А ведь не ошиблись насчёт тебя, – бронзой прогремел его голос. – Ты именно тот, кого я искал. Подойди, дитя моё. Теперь обниму тебя с истинной любовью. Ты уже не сгоришь в моём пламени…

[Картинка: doc2fb_image_02000002.jpg]

Он даже не ждал позволения. Его огромные, сияющие белизной крылья укутали меня, словно перина из горячего снега. Любезные мои, Мордимер Маддердин не дурак и знает, что снег не может быть горячим, поскольку под воздействием тепла человеческих рук превращается в воду. Но что из этого, если крылья Ангела казались сотворёнными именно из раскалённых снежинок. Они не обжигали меня, но наполняли жаром мое сердце, ум и душу.