Текст книги "Слуга Божий"

Автор книги: Яцек Пекара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Это было ужасное и пронзительное чувство, но, в то же время, несущее полную боли сладость. Я закрыл глаза и, наверное, долго пребывал в удивительном забытьи, пока не открыл их вновь. Рядом со мной никого не было. А ни человечка в сером балахоне, а ни Ангела с крыльями, сотканными из раскалённого пуха. Только на полу осталось белое перо, но и оно вскоре зашипело, а потом исчезло, оставляя лишь выжженный след на дереве.

Я обернулся в сторону Поммела, дабы проверить, что с ним происходит. Он уже обрёл рот, сидел в углу покоев с застывшим от ужаса лицом и водил пальцами по губам. Посмотрел на меня.

– Уезжай отсюда как можно скорее, Мордимер, – сказал он, и в его голосе я слышал и страх, и злость. А может и толику зависти? – Забирай все деньги и уезжай. Я дам тебе рекомендательное письмо к епископу, только оставь нас в покое.

– Сделаю, как пожелаешь, Генрих, – я кивнул головой. – Желаю тебе счастья и благодарю за всё.

Он посмотрел более осмысленным взглядом. Вздохнул и поднялся с пола. Тяжело упал на стул. Пальцами левой руки он снова провёл по губам, как бы проверяя, на своём ли они месте.

– Я тоже желаю тебе счастья, Мордимер. На самом деле. Несмотря ни на что. – Я почувствовал искренность в его голосе. – Хотя не изведаешь его ни ты, ни те, кто, к своему несчастью, окажутся на твоём пути…

– Отчего же? – воспротивился я.

Он не ответил, только перевёл взгляд на выжженный в дереве след ангельского пера. Потом посмотрел на меня.

– «Беда тем жалким существам, кто входит меж клинков бойцов могучих»[40],– процитировал он фрагмент пьесы.

– Риттер, – бросил я машинально.

– Да, Гейнц Риттер, – ответил он. – Разве не гениальный поэт?

Я подошёл к столу и сгрёб пухлый кошель с гонораром, полученным от Клингбайла.

– Чудесный, – согласился я. – И жизнь моя тоже будет прекрасной. Когда-нибудь…

Он посмотрел на меня, и на этот раз в его взгляде я увидел сочувствие.

– К сожалению, нет, – сказал он. – Хоть бы ты и желал этого более всего на свете. Будешь как пожар, Мордимер. Сожжешь всё, к чему приблизишься…

Я кивнул, не для того, чтобы признать его правоту, но дабы он знал, что я понял его слова.

– До свидания, Генрих, – я открыл двери.

– Прощай, – ответил он.

Слуга Божий

Ибо есть он орудием Бога, дабы отмерять справедливый гнев тому, кто чинит зло.[41]

Св. Павел

Ракшилелю не отказывают. И когда его слуга сообщил мне, что мастер[42]ждёт, я сейчас же надел мантию и вышел на улицу. Было очень жарко, даже парко, и зловоние из сточных канав забивало нос. Ненавижу города. А особенно Хез-хезрон. Это наихудший из плохих городов. Но именно здесь лучше всего зарабатывается на жизнь и строже служится Богу. Ну и что поделаешь?

Дом у Ракшилеля был каменным, двухэтажным, со входом с улицы[43]и дверью с бронзовым молоточком. Для мастера гильдии мясников не так уж богато, но Ракшилель был известен потрясающей скупостью. И этой скупости сравни была лишь жестокость. Мне никогда не нравился этот человек, но в городе его слово было слишком весомым, чтобы я не принял любезного приглашения. Да и пару раз он уже дал мне заработать. Не так чтобы много, но времена нелёгкие и считаешь каждый грош. А я ведь, любезные мои, был всего лишь инквизитором без должной лицензии, мало кому известным приезжим из провинции, или, проще говоря: никем.

Ракшилель сидел в саду, а, скорее, в чём-то, что он называл садом, и обжирался финиками из большой серебряной миски. Его брюхо разлеглось у него на коленях, распахнутая на груди рубаха была вся в пятнах от вина и жира, а пальцы – унизаны золотыми перстнями.

– Садитесь, господин Маддердин, – рявкнул он, даже не глядя на меня, и небрежным жестом прогнал слуг.

Они будто испарились. Хорошо их выучил, надо признать.

– У меня есть для вас одна работа, но есть ли у вас желание заработать?

– Церковь не слишком щедра к своим слугам, – ответил я с усмешкой, – и каждый лишний грош будет кстати.

– Эля Карране, это имя вам что-нибудь говорит?

Я пожал плечами. Кто в Хез-хезроне не знал о том, что Эля публично дала от ворот поворот Ракшилелю? Разве что, глухие и слепые. Эля была одинокой богатой барышней, якобы отданной под законную опеку старших братьев, но на самом деле они плясали под её дудку. И, кроме того, она была смелой и решительной. Думала, что с её деньгами и положением она может не бояться Ракшилеля. И это, к сожалению, говорило о том, что умом она не грешила. Пусть не хотела замужества, но, по крайней мере, не следовало унижать мастера мясников публично. Тем более, когда ты всего лишь мещанка, лишённая влиятельного мужа или любовника. А о первом и о втором при своей красоте и деньгах она могла позаботиться без труда. Что ж, она, видимо, любила свободу, а это бывает равно приятным, как и опасным.

– Покончи с ней, Мордимер, – сказал он, накрыв мою руку своей.

Она была горячей и липкой. Неудивительно, что Эля не хотела, дабы к ней прикасались такие пальцы. Я тоже не хотел, поэтому убрал руку.

– Я не наёмный убийца, – сказал я, пожимая плечами. – Обратись к кому-нибудь другому.

Я не был ни разозлён, ни обижен. Скорее, разочарован тем, что мастер мясников мог отнестись ко мне, как к лишь бы какому наёмнику, готовому на всё за пару крон. Я встал, но он схватил меня за руку. Я остановился и посмотрел на него. Он нехотя ослабил хватку.

– Покончи с ней официально, – сказал он, делая ударение на последнем слове.

– Я не имею права действовать на этой территории, – возразил я осторожно, удивлённый тем, что он этого не знает. – Моя лицензия не включает Хез-хезрон. Я всего лишь бедный парень из провинции, но если хочешь, могу тебе порекомендовать кого-нибудь из местных. Знаю одного-двух ещё со школы…

– Что нужно, улажу, – буркнул Ракшилель, а я подумал, что его щупальца, похоже, тянутся очень далеко. – Ведь я хочу её не убить, а лишь пригрозить приводом к Судебной Скамье[44].Когда она увидит заплечных дел мастера Северуса и его инструменты, её сердечко сразу смягчится.

Глядя на Ракшилеля, я подумал, что вовсе не был бы столь уверен, кого выберет Эля Карране: его или сеанс у мастера Северуса, который действительно славился набором ввысшей степени уникальных инструментов. Ну, это был уже её выбор. Кроме того, я глубоко сомневался в том, что после привода Эли к Скамье Ракшилелю удастся вытащить любимую обратно. Дела, однажды пущенные в ход, нелегко удаётся остановить. Мясника либо ослепляла любовь, замешанная в крепкой пропорции с ненавистью, либо на самом деле он уже хотел не добиться Эли, а лишь погубить её. Однако меня он обманывал или себя? Но я не собирался ему этого объяснять. Это было исключительно его делом. Впрочем, возможно Эля смягчится, когда увидит, что Ракшилель настолько отчаялся, что послал за ней гончего пёсика в образе вашего покорного слуги.

– И послушайте меня внимательно, господин Маддердин. У меня есть основания полагать, что Эля не такая богобоязненная и добродетельная барышня, какой хотела бы казаться…

Теперь он меня заинтересовал. Ясное дело, в его словах следовало отделить зёрна от плевел, но, в конце концов, кто может сделать это лучше, чем бедный Мордимер?

– Что имеешь в виду? – спросил я и подумал, а не отведать ли фиников, но Ракшилель так копался рукой в миске, что, должно быть, уже все до единого залапал.

– Каждую субботу, вечером, она тайком выходит из дома и возвращается лишь в воскресенье после полудня.

– У неё хахаль, – рассмеялся я.

– Не перебивай меня, Мордимер, – рявкнул он. – Где у неё хахаль? В подземельях под Саревальдом?

По-видимому, упоминание о хахале раздражило мясницкого мастера. Не скрою, меня это развеселило, но своего веселья я предпочёл не показывать. Не надо мне врагов больше, чем их есть. Не скажу, чтоб я слишком опасался недоброжелательных ко мне людей, но зачем же восстанавливать против себя очередных? Впрочем, смиренный ведь я и кроткого сердца, в точности, как требует Писание.

– А откуда у неё столько денег на новый выезд, новые платья, стадо слуг, бесконечные приёмы? На некоторые приглашает сто или двести гостей, – продолжал он. – Не иначе, это происки нечистой силы. – Он размашисто перекрестился.

Побьюсь об заклад, больше всего в перечисленном ему не нравилось то, что его на эти приёмы не приглашали.

– В подземельях под Саревальдом, – повторил я. – Ну-ну, действительно интересно. Но ведь Эля богата.

– Не настолько богата, – сказал Ракшилель. – Я точно проверил, поверь мне.

Да, что касается финансов, трудно было не верить пронырливости Ракшилеля. В конце концов, будь он тупым, не стал бы одним из богатейших купцов в городе и мастером гильдии мясников.

– Ты отправлял кого-нибудь за ней? – спросил я.

– А как же, – ответил он мрачно, – отправлял. Три раза. И мои люди никогда не возвращались. Представляешь себе?

Это было уже и правда любопытным. Вдобавок, то, что дело было опасным, без всякого сомнения повлияет на величину моего гонорара.

– Почему не сделаешь этого официально? Созови скамейщиков и потребуй расследования, или подай формальное заявление в Инквизицию…

– Господин Маддердин, – он жёстко посмотрел на меня, и я видел, что он теряет терпение. – Я не хочу её убивать или сжигать на костре, лишь жениться. А если бы твои собратья узнали о ереси, даже я не спас бы её от пламени! Итак, решай: берёшься за эту работу или нет, Мордимер?

Этот Ракшилель заблудился в трёх соснах. Он что, вообразил, что я смогу закрыть глаза на факт ереси? Мой Ангел-хранитель тогда обеспечил бы мне массу удовольствия, по сравнению с чем, сеанс у мастера Северуса показался бы волнующим свиданием. Разве что, я бы увидел вытекающие из таких действий выгоды, ибо неисповедимы пути, которыми следуют мысли Ангелов!

– За сколько? – спросил я, зная, что будет нелегко выбить хоть что-то из этого скупца.

– Устрою тебе лицензию от епископа на весь округ Хез-хезрона. Этого, пожалуй, даже слишком? – он поднял брови, как бы поражённый моей неблагодарностью.

– Лицензию всегда можно дать, а потом всегда можно отобрать. Всё зависит от настроения епископа, – сказал я, прекрасно зная, что когда Его Преосвященство страдаетот приступов подагры, его поведение бывает непредсказуемым. – Кроме того, ё-моё, у меня будут свои расходы. Или ты думаешь, что Смертух и близнецы пойдут со мной за красивые глаза?

Ракшилель пожевал губами, как бы что-то подсчитывая в уме.

– Двадцать крон, – наконец, произнёс он с усилием.

– Там уже погибли люди, – напомнил я ему. – Триста и ни сентимом меньше.

Мясник покраснел.

– Не хами мне, поп, – сказал он тихо, – иначе смогу и тебе устроить визит к Северусу.

Понятия не имею, почему некоторые люди называли нас, инквизиторов, попами. Мы служили Церкви и изучали теологические науки (настолько, насколько это могло пригодиться в нашей работе), но, меч Господа нашего, мы не были священниками!

Я посмотрел ему прямо в глаза. Когда доходит до расчётов, поверьте мне, я не знаю страха. Дукаты, кроны, талеры, пиастры, сестерции, и даже одна мысль о них, несут в себе магическую силу. Кроме того, угрозы – часть ритуала торга, и я не собирался относиться к ним слишком серьёзно. Хотя, несомненно, надо признать, что Ракшилель не относился к хорошо воспитанным людям. Но вот с сеансом у мастера Северуса он явно переборщил. Где это видано, чтобы официально допрашивали инквизитора? Такие дела решались иначе. И для этого требовался повод посерьёзнее, чем гнев даже самого влиятельного мясника.

– А ты хотел бы как-нибудь повстречаться со Смертухом? – спросил я без улыбки, но и без злости.

– Угрожаешь мне? – Ракшилель поднялся и навис надо мной огромной глыбой сала.

Я внезапно почувствовал безумную ненависть и желание размозжить это огромное лицо, напоминающее груду кровяной запеканки. Но я сдержался. В конце концов, мы заключали сделку и здесь не было места как личным симпатиям, так и личным антипатиям.

– Триста, – повторил я, и он медленно опустился на стул, как будто из него выпустили воздух.

– Двадцать пять, – сказал он, – и это моё последнее слово.

– Ты попал в неудачное время, – рассмеялся я. – Как раз сейчас у меня достаточно много денег, чтобы спокойно дожидаться какого-нибудь действительно прибыльного заказа. Кроме того, подумай: у меня потом на голове будут сидеть её братья.

Я прямо-таки видел, как он хотел сказать: «это твоё дело», но как-то сдержался.

– Пятьдесят, – решился он, а я задумался, сколь долго ещё можно тянуть эту игру.

– Плюс двести, – добавил я и всё-таки потянулся к финику.

– Тридцать сейчас и пятьдесят по завершении.

– Сто сейчас и сто двадцать пять по завершении. И, в случае чего, аванс не возвращаю.

– По пятьдесят, – Ракшилель сжал кулаки.

– Семьдесят пять и семьдесят пять, а также тридцатипроцентная скидка в твоих магазинах до конца года.

– Десятипроцентная, – сказал он.

Наконец, мы сговорились на семнадцати с половиной процентах и торжественно ударили по рукам. Я был несколько изумлён, поскольку ожидал, что выторгую какие-нибудь сто крон, а идея со скидкой пришла мне в голову в последний момент. Ракшилель, похоже, знал больше, чем рассказал, или планировал какую-нибудь пакость. Или ему на самом деле очень был нужен брак с Элей. Я лишь надеялся, что он не был настолько глупым, чтобы думать, будто по окончании дела он отделается от меня. Это правда, что у меня небыло лицензии в Хез-хезроне, но, ей-Богу, я всё-таки инквизитор! Пожалуй, даже Ракшилель не был ни таким скупым, ни таким глупым, чтобы затеять ссору с Инквизицией, которая наверняка спросила бы за своего собрата. Даже такого, которого в Хез-хезроне ещё не очень знали, и у которого не было лицензии. Впрочем, я не нуждаюсь в защите Церкви. Да, любезные мои. Бедный Мордимер – человек осторожный, благоразумный и кроткий, но случись что, в нём пробуждается лев.

Ракшилель отсчитал семьдесят пять крон, а я ещё велел ему обменять два пятидуката, обрезанные по краям[45],и спрятал мошну под кафтан.

– Через пару дней получишь лицензию, – пообещал он.

– Жду, – ответил я, и на самом деле заинтересовался, удастся ли ему всё уладить так быстро.

Впрочем, так или иначе, я не собирался возвращать аванс. Ибо кто знает, будет ли следующая выплата? Если Эля окажется перед Скамьёй, у Ракшилеля, похоже, не будет особого желания ещё раз раскошеливаться.

– Сделай это быстро и чисто, Мордимер. Да, – он холодно посмотрел на меня, – и не пытайся меня обмануть. Если придёт мысль договориться за моей спиной с этой потаскушкой, узнаю об этом.

– Ты меня знаешь, – сказал я с упрёком.

– О да, знаю тебя, – ответил он и отвернулся от меня.

– Мы ещё не закончили, – сказал я твёрдо.

– Да-а? – протянул он и нехотя посмотрел в мою сторону.

– Именно так, – подтвердил я. – Когда буду выходить, ты должен появиться у дверей. И там разыграешь одну сценку.

– Сценку? – Маленькие глазки с подозрением смотрели на меня из середины глыб сала, которые у обычного человека являются щеками.

– Скажешь: «Ладно, Мордимер, дам тебе на десять крон больше». Так, чтобы это слышали слуги. А я тогда отвечу: «О нет, даже если дашь тысячу, я этого не сделаю!»

– Думаешь, у меня есть шпионы в моём собственном доме? – возмутился он.

– А ты думаешь, что их может не быть у человека твоего положения? – спросил я вежливо.

– Да, это правда, – улыбнулся он после паузы, а я знал, что сильно польстил его гордыне. – Ты абсолютно прав!

***

Смертух и близнецы сидели в «Хромом пони» и играли. По их минам я понял, что играли скорее неудачно. Ну а потом я увидел человека, которого они пытались надуть, и рассмеялся.

– Отдай им деньги, Мерри, – сказал я, усаживаясь. Или хотя бы половину того, что проиграли. Ты никогда не читал, что гласит Писание:«Кто крал до пор сих, впредь уж красть престанет, а лучше пусть трудится честно»!

Шулер широко разинул рот в улыбке, показывая чёрные дёсны и гнилые пеньки зубов.

– Я лишь достойный жалости грешник, – произнёс он с театральным раскаяньем, – и не знаю так хорошо слов Писания, как слуги нашего Господа.

– Это Мерри? – спросил Смертух и ткнул того узловатым пальцем в грудь.

Близнецы что-то пробормотали под нос и одновременно, хотя и незаметно, потянулись за кинжалами.

– Нет, нет, – придержал я Первого. – Нам не нужны здесь драчки, правда, Мерри?

Шулер улыбнулся и пододвинул в их сторону кучку серебра.

– Отнеситесь к этому как к бесплатному уроку, – сказал он. – Выпьешь со мной, Мордимер?

– Почему нет? – ответил я, а Смертух и близнецы встали, оставляя нас одних.

Корчмарь принёс вино, и я, прежде чем выпить глоток, сначала прополоскал рот.

– Всегда начеку? – улыбнулся шулер.

Я посмотрел на него и какое-то время не мог понять, что он имеет в виду.

– А, нет, – в конце концов сказал я. – Просто привычка.

Мерри склонился ко мне.

– Ты был у Ракшилеля? – спросил он шёпотом.

– Как всегда, когда я в городе, – сказал я, не понизив голоса.

– Будто бы, он предлагал тому и этому интересную работёнку, – засмеялся Мерри. – Но дураков нет, парень. Знаешь, кого уже давно не видели в Хезе? Вырвальда Солового и его людей.

– А он-то откуда здесь взялся? – я сдвинул брови, ибо Вырвальда в последний раз видели в подземельях барона Берга. А насколько я знал, из этих самых подземелий быстро не выходили. А если и случалось, то обычно не своими ногами.

Мерри пожал плечами.

– А я что, гадалка? В любом случае был, а теперь его уже нет.

– Взял аванс и смылся, – сказал я, ибо все знали, что Соловый и его люди – не самая солидная фирма.

– Ты, похоже, дурак, если думаешь, что Ракшилель дал ему аванс, – фыркнул он. – Это дело плохо пахнет, парень, и советую тебе: держись подальше от проблем.

– А именно?

– Уезжай, Мордимер. Просто уезжай.

– Ах, вот как, – хмыкнул я. – И какой будет цена моей любезности?

– Спроси лучше, сколь дорого будет стоить твоя нелюбезность. – Сукин сын даже не старался скрыть угрозы в голосе.

– Лоемерр, столько лет мы знакомы и ты должен бы знать, что меня можно купить, но нельзя запугать, – произнёс я с упрёком.

Шулер допил вино до конца и встал.

– Мне казалось, ты всегда знал, куда ветер дует, Мордимер, и что у тебя девять жизней. Не ошибись на этот раз.

Я кивнул ему головой.

– Спасибо за вино, – сказал я, – и взаимно. Хочу только, чтобы ты знал одно. Я скоро уезжаю из города, а делом Ракшилеля займусь, когда вернусь. Или не займусь. Это будет зависеть от многих вещей, в том числе и от состояния моих финансов.

Конечно, я лгал, но, похоже, это был неплохой шанс, чтобы успокоить Лоемерра. Если он имел что-то общее с Элей Карране, а похоже было, что имел, то несомненно передаст, что Мордимер Маддердин покидает Хез-хезрон. И даже если не поверят, зерно сомнения будет посеяно.

Мерри ушёл, напоследок помахав мне с порога рукой, а я немного посидел один у стола и допил вино. Когда, наконец, я вышел, то увидел, что Смертух и близнецы сидят в компании пары оборванцев перед корчмой и играют в «пристенок». Я кивнул им. Они с неохотой оторвались от игры. Мы отошли в сторону.

– Ничего из этого не вышло, – сказал я.

Смертух скривил лицо и скривившимся выглядел ещё хуже, чем обычно. Близнецы помрачнели.

– Сами, как бы, чего-нибудь поищем, – рявкнул Второй.

– Как хотите, но, – я поднял палец, – у меня на примете кое-что совсем иное. Будьте тут ежедневно с полудня до двух. И никаких дебошей, ибо второй раз не буду вытаскивать вас из тюрьмы бургграфа!

Смертух опять скривился, вспомнив тот момент. Мне действительно пришлось задействовать все средства, чтобы вызволить парней из тюрьмы. Их ожидало наказание за убийство, изнасилование и кражу. В лучшем случае – повешение. В худшем, с предварительным вырезанием из кожи ремней, отсечением конечностей либо колесованием. Но мне удалось выхлопотать осуждение их лишь к публичной порке и месячной епитимье[47].Каждый день они должны были по восемь часов лежать у подножия аналоя, в покаянных мешках и с остриженными головами. Также каждый день они получали по пять ударов кнутом – на рынке, до которого сами должны были доползать на коленях. Но, наконец, весь этот фарс закончился, а парни получили незабываемый жизненный опыт. Я надеялся, что они смогут сделать из него выводы.

***

Лицензия пришла через восемь дней, и, поверьте мне, я проверил её очень тщательно. И печать, и подписи были настоящими. Красная печать со львом и драконом, а также размашистая подпись самого епископа Хез-хезрона. Хотя я не думал, что Ракшилель дойдёт до подделки церковного документа, но бережённого Бог бережёт. Эти восемь дней я посвятил не одним развлечениям. Впрочем, что за развлечения в Хез-хезроне? Дешёвые проститутки были грязными и больными, а дорогие, как слово само за себя говорит – дорогими. Слишком дорогими для бедного Мордимера, который с трудом сводил концы с концами. Но я слушал там и сям всё, что слушать надлежит, и… Ракшилель был прав: Эля вела себя как-то странно. Мерри тоже не ошибся: это дело плохо пахло. Но у меня была лицензия, и благодаря этому будущее рисовалось в более ярких красках. При условии, что я вернусь из Саревальда. А поскольку оттуда не вернулся этот негодяй Соловый, это означало, что задание нелёгкое.

Саревальд – это развалины замка, в двух часах пути от Хез-хезрона. Замок сгорел примерно сто тридцать лет назад, и раза три его пробовали отстроить, но ничего из этого не вышло. Какой-то епископ хотел даже возвести на холме храм, но потом вспыхнула война с Хаджарами[48]и епископа сожгли, а после войны у всех были более важные проблемы. В общем, развалины твердыни пугали с высоты, вечно овеянные туманом и также овеянные легендой. Постоянно говорилось о детях, которые не вернулись от холма, селяне клялись, что ночью видны огни и слышен адский вой с дьявольским хохотом. Что дети пропадали – не диво, ибо вокруг лишь болота, да глинища[49],а с селянами понятно: трезвого редко когда встретишь. Но округа решила, что в развалинах зародилось Зло, и даже посылала просьбы епископу, чтобы прислал экзорциста[50]или инквизиторов. Будто у епископа не было дел поважнее выше головы.

В Саревальд мы отправились в пятничный вечер, так, чтобы всю субботу ждать уже на месте. Я не скрывал нашего отъезда. Прямо-таки, наоборот. Мы выехали через северные ворота, и Смертух с близнецами были уверены, что мы направляемся на работу в городок Вильвен, отдалённый на полдня пути. Что целью является Саревальд, я сказал им только тогда, когда стены Хез-хезрона исчезли у нас из вида. Почему мы выезжали через северные ворота? Потому что развалины Саревальда располагались как раз на север отгорода. Если кто-то за нами следил, наверняка подумал себе: «смотрите-ка, хитрый Мордимер и его люди выезжают через северные ворота. Если бы они хотели добраться до Саревальда, поехали бы через южные и втихомолку обогнули бы город». Но не похоже было, чтобы кто-то следовал за нами, и поверьте мне, вашего покорного слугу обучали распознаванию таких вещей.

Я не спешил, и до Саревальда мы добрались ночью. Небо было хмурым, и луна лишь время от времени показывалась из-за серой вуали туч. Но даже при таком свете было видно,что внешние стены крепости держатся весьма неплохо. Итак, было более чем вероятно, что если кто-то сюда заявится, ему придётся пройти через ворота или, точнее, черезтот пролом, что остался вместо ворот.

Мы нашли себе безопасное место и пошли спать, выставив трёхчасовую стражу. В субботу утром мы немного покопались в развалинах, и Смертух нашёл ржавую секиру. Вот тебе и загадочное место. Но я был далёк от легкомысленного отношения к заданию. В конце концов, Ракшилель послал сюда уже три группы людей, и никто не вернулся. А это о чём-то говорило. До ночи мы подкреплялись неплохим винцом, которого Смертух приволок целый бурдюк. Не вижу причин, из-за которых ребята не могли бы выпить перед операцией. Они достаточно опытны, чтобы понимать: если напьются и что-нибудь завалят, могут погибнуть. Если не убьёт их враг, это сделаю я сам. Собственноручно, да так, чтобы преподать хороший урок другим любителям сомнительных развлечений. Но как близнецы, так и Смертух имели действительно крепкие головы. Я сам видел, как Смертух когда-то опорожнил одним махом пятилитровую бутылку крепкого, сладкого вина, и даже бровью не повёл. Лишь потом проблевался от излишка сладкого, да укокошил человека, что осмелился тогда рассмеяться. А затем двоих друзей этого же человека, которые почувствовали себя уязвлёнными таким отношением к собутыльнику.

Вдруг Второй, который теоретически стоял на страже (а на практике постоянно прибегал к нам, дабы глотнуть вина), ухнул филином. Мы вскочили и затаились в расщелинах.К развалинам, по большаку, медленно ползли огоньки.

– Идут, – прошептал Первый.

– Ага, идут, – Смертух вытянул саблю из ножен.

Смешная была у Смертуха сабля. В самом широком месте шириной с ладонь, да острая словно бритва. Рассекала железный брусок, будто это было трухлявое дерево. Когда-то Смертуху за неё давали деревню, но он не продал и предпочёл жить впроголодь. Характерец имел этот мой Смертух и, кроме всего прочего, я любил его за это.

Огоньки приблизились, и мы услышали шум голосов, а потом увидели людей с факелами. Было их семеро, шестеро мужчин и одна женщина, если в этой темноте я смог верно распознать. Мужчины, один спереди и один сзади, несли факелы. Двое других тащили солидной величины узел. Лошадей им пришлось оставить внизу, и какое-то время я жалел, чтоне послал кого-нибудь к подножью горы расправиться с охраной и забрать верховых лошадей. Всегда был бы дополнительный заработок. Тем паче, что я не верил, будто Эля Карране садилась на лишь бы какую клячу.

Прибывшие вели себя так, будто Северальд был самым безопасным местом на свете. Они шутили и смеялись, кто-то зло ругался, поскольку расшиб себе ногу о выступающий камень, кто-то приложился к бутыли и с громким бульканьем пил. Мы с напряжением ждали, куда они направятся. Ведь здесь должен быть какой-нибудь хитро спрятанный вход, которого мы не заметили. Ну и был. Один из мужчин, настоящий великан, упёрся и сдвинул в сторону валун. Под ним оказалась железная плита со слегка заржавевшей ручкой. Я всё хорошо видел, поскольку мы стояли буквально в паре десятков шагов от них, на остатках внутренней галереи, примерно на высоте трёх метров над двором-колодцем. Сейчас я также убедился в том, что женщиной была Эля Карране. Надо признать: красивая чертовка! У неё были длинные, светлые волосы, высоко сколотые на затылке, и хищноелицо с небольшим носиком и большими изумрудными глазами. Фонарь, несомый одним из мужчин, освещал её полностью, и я уже не удивлялся тому, что даже Ракшилель смог влюбиться в эту женщину. Может быть, я и сам бы в неё влюбился, если бы не то, что я хотел её довести до погибели. Ни одного из спутников Эли я никогда прежде не видел, хотя, честно говоря, относительно одного у меня были некоторые сомнения, поскольку он всё время стоял вне света факела.

Великан поднял металлическую плиту и все спустились по лестнице в темноту. Он сам закрыл за ними проход и снова, охая, передвинул валун на прежнее место. Потом удобно уселся, опёрся о стену, набил трубку и стал лениво попыхивать ею, глядя в небо. Смертух вопросительно посмотрел на меня.

– Живьём, – я выдохнул ему прямо в ухо.

Он лишь кивнул головой, и мы потихоньку отступили. Вернулись во двор и затаились поблизости. Когда я подал знак, мы прыгнули все вчетвером, но этот великан оказался невероятно быстрым. Он вскочил, выхватывая из-за голенища кинжал столь длинный, что каждому из близнецов мог бы служить мечом. Смертух чуть не получил. Он едва успел уклониться и перекатиться по земле. Великан оказался прямо возле меня, и тогда я сыпанул ему в глаза шерскена. Он завыл и поднял руки к глазам. Первый врезал ему палкой под дых, а Второй ткнул в кадык. И всё было кончено. Потом мы связали ему руки за спиной и ноги в щиколотках, протянули верёвку через узлы, и великан лежал на животе,как огромная, топорная колыбелька. Он был беспомощен, словно улитка. Мы высекли огонь, и при свете фонаря я рассмотрел его. У него было широкое, невыразительное, безволосое лицо без левой ноздри и с огромным, синим шрамом, проходящим точно посередине носа.

– Красавчик, – сказал я.

Я был доволен, ибо ребята справились быстро и умело. Правда, интересно, как бы у них пошло, если бы ваш покорный слуга не бросил шерскен, но что поделаешь… рисковать не стоило. Во всяком случае, шерскен сделал своё, ибо у великана были закрыты глаза и опухли веки, из-под которых ручьём бежали слёзы. Ха, от шерскена нет приёма! Ты себе, приятель, можешь иметь два метра роста и двести килограммов живого веса, а как бросит ребёнок тебе в зенки шерскен, будешь думать только о том, как доползти до ближайшей лужи. А если ты настолько глуп, что начнёшь тереть глаза, то в большинстве случаев твои собственные, трущие веки пальцы будут последним, что увидишь на этом свете.

Наш пленник не мог тереть глаза, ибо руки его были связаны за спиной, но я видел, что он только силой воли удерживается, чтобы не начать вопить от страха и боли. Я вынул фляжку и налил воды в горсть ладони. Придержал великану голову и омыл ему лицо. Он очевидно почувствовал, что это помогает, поскольку перестал дёргаться. Благодаря этому я без помех использовал вторую горсть воды и тщательно промыл ему глаза. В конце концов, я не хотел, чтобы он думал об ужасной жгучей боли – а лишь послушно отвечал на вопросы. Но Смертух посчитал, что я слишком милосерден, поэтому со всей силы пнул лежащего подкованным сапогом по рёбрам. Треснуло.

– Ой, Смертух, – сказал я, но даже не разозлился.

Я понимал, что Смертух в бешенстве, потому что великан едва не застал его врасплох. Никто, похоже, не ожидал, что при таком росте и при таком весе он будет так быстр. Ну, в конце концов, друзья Эли не были, пожалуй, настолько глупы, чтобы допустить, дабы их громилой стал первый попавшийся задира с улицы.

– Откуда ты, парень? – спросил я.

Великан в ответ неразборчиво выругался. Очень неучтивая реакция, принимая во внимание то, что я перед этим промыл ему глаза от шерскена. Второй засунул пленнику в рот кусок тряпки, а Смертух уселся ему на спину и сломал мизинец на левой руке. Потом сломал ему безымянный, средний и указательный пальцы. И каждый раз были слышны хруст, стон, доносящийся из-под тряпки, а глаза великана становились, словно блюдца. Второй наклонился, приложил палец к губам, предписывая пленнику тишину, и вытащил из его рта тряпку. Великан страдальчески сопел, из уголков его рта текла густая слюна.

– На мои вопросы отвечают мгновенно, – сказал я кротко. – Ибо, как гласит Писание:«… нет ничего скрытого, что не должно открыть, и нет ничего тайного, о чём не следовало бы узнать».Итак, повторю: откуда ты, парень?