Текст книги "Слуга Божий"

Автор книги: Яцек Пекара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Послушай-ка, – сказал я. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы в Хезе осудили колдунью, которая не признала себя виновной?

Может у Смертуха и не самый быстрый ум, но, без всякого сомнения, отличная память. Он способен цитировать разговоры, о которых я уже даже не помню, а были ли они. Сейчас на его лице отразилось усилие творческого процесса. Невольно я отвёл взгляд.

– Есть, – он радостно произнёс. – Одиннадцать лет назад осудили Берту Крамп, барышницу[67].Три раза её отправляли к палачу, но она ничего, Мордимер! – он посмотрел на меня с изумлением.

– Неплохо, – поддакнул я.

Ибо действительно не случалось почти никогда, чтобы грешник не сломался на первом, от силы втором дознании. Только по-настоящему закоренелые пребывали в заблуждении даже на третьем допросе, но обычно он оказывался решающим. А Берта выдержала три допроса. Я всегда утверждал, что женщины крепче, чем мужчины. Мужчине достаточно показать раскалённый прут для протыкания яиц или разместить над естеством котелок с расплавленной серой, чтобы он начал петь, как по нотам. А вот женщину так легко сломать не удастся. Удивительно, правда? Хотя у вашего покорного слуги на всё были свои методы.

– Но на неё были такие зацепки, что всё равно её сожгли.

– Спасибо, Смертух. Приятного отдыха.

Он жутко улыбнулся, а я вернулся к бумагам. Обвиняемая Лоретта Альциг, вдова, двадцать шесть лет, жила с имущества своего умершего мужа, оптового купца. Не признала себя виновной. Ни в убийстве, ни в применении чёрной магии. И всё равно её приговорили. Хуже, она не была подвергнута установленному следствию. Говоря языком простых людей, её не пытали. Почему? Протокол был полон пробелов, не были заданы основные вопросы, даже не было сказано, как погибли эти трое мужчин. Я ничего о них не знал, кроме того, что допрашивающие называли их поклонниками. Выходит, молодая, красивая вдовушка имела трёх ухажёров. Почему она хотела их убить? Завещание? Об этом также ни слова в протоколе. Я покрутил головой. Эх, эти городские суды.

***

Я встал с рассветом. Солнце брезжило сквозь ставни. Ветер куда-то прогнал тяжёлые, грозовые тучи, и когда я открыл окна, то увидел, что рынок подсыхает в лучах солнца. Обещал прекрасный, сентябрьский день. Хорошее время для аутодафе[68].Я зевнул и потянулся так, что даже хрустнуло в суставах. Дохлебал вчерашний холодный луковый суп и заел его остатками каши. Пора вставать на работу, бедный Мордимер, – подумалось. Я вошёл в комнату близнецов. Они лежали на кровати, сплетённые с этой своей девкой, как большое, трёхголовое животное. Первый выставил в сторону двери бледную, прыщавую задницу и как раз пёрнул сквозь сон, когда я входил. Я пнул его носком сапога (корчмарь уверял, что сам их вычистит, и, действительно, они блестели, как у пса яйца), и он вскочил по стойке смирно. Похоже, был ещё немного поддатым, поскольку его повело.

– Буди Смертуха и через два патера вы должны быть внизу, – сказал я сухо.

Я вышел из корчмы (может поснедаете, уважаемый магистр? – услышал я голос корчмаря, но только отмахнулся) и начал читать «Отче наш». При втором«дай нам силы, Господи, дабы не прощали мы должникам нашим!»[69],я услышал топот по лестнице и близнецы вывалились через порог. Смертух появился только при «Аминь». Но всё-таки успел.

Арестантская размещалась в подвале под ратушей. Ха, ратуша – это громко сказано. Это было двухэтажное, каменное здание из тёмножёлтого кирпича, крытое дранкой. В зале на первом этаже нас уже ждали бородатый священник, бургомистр и двое стражников. На это раз без глеф.

– Уваж-жаем-мые гос-спод-да, – поприветствовал, заикаясь, бургомистр, а пробощ кивнул нам головой, глядя исподлобья. Я присмотрелся к нему и заметил, что у него опух нос и губы покрыты свежими корочками.

– Садитесь, – я указал на места у круглого стола.

На нём стояла тарелка с холодным мясом и пшеничными лепёшками, а рядом находились кувшин пива и бутыль, наверное, с водкой. Я вытащил пробку и понюхал. О да, это была крепкая сливовая водка. Что ж, быть может, в ходе допроса пригодится тем из нас, у кого слабый желудок.

– Прочитал протоколы. – Я бросил на стол стопку бумаг. – Это говно, господа.

Пробощ хотел было что-то сказать, но вовремя клацнул зубами. Возможно, не хотел вновь получить перелом носа.

– Поэтому, прежде чем мы спустимся к обвиняемой, хочу, чтобы вы поделились с нами информацией. Рассчитываю, что она будет исчерпывающей и правдивой.

– Ув-веря-я… – сказал бургомистр и хотел ещё что-то добавить, но я поднял руку.

– Правила таковы: я спрашиваю, вы отвечаете. Понятно? Кем были трое убитых?

– Ди-ди-ди, – начал бургомистр.

– Дитрих Гольц, торговец лошадьми. Бальбус Брукдофф, красильных дел мастер, и Петер Глабер, мастер мясников, – ответил вместо него священник. – Два вдовца и холостяк.

– У вас тут красильня? – удивился я. – Смотри-ка. Как погибли?

– Со-со-со…

Я вопросительно посмотрел на священника.

– Сожрали их черви, – с неохотой объяснил он и как бы с опаской в голосе.

– Вши с вашего постоялого двора? – пошутил я.

– Когда они умерли, из них выползли длинные, толстые, белые черви, – произнёс пробощ и быстро перекрестился. – Из всех отверстий.

Я какое-то время молча их разглядывал. Бургомистр отводил взгляд, а священник совсем наоборот – смотрел мне прямо в глаза. Я взял со стола пшеничную лепёшку и откусил. Хорошая, свежеиспечённая.

– Кто был свидетелем этого явления?

– В случае с Гольцем только его конюшенный, а червей, выползающих из тел Брукдоффа и Глабера, видели несколько человек…

– Я-я…

– Где эти черви?

– Скрылись в земле.

– Ясно, – сказал я. – Смертух?

– Не помню ничего такого, Мордимер, – ответил он, как я и ожидал.

– Чёрная магия, пробощ, а?

– Так считаю, – согласился он серьёзно.

– Кто знает… – ответил я в задумчивости и почесал подбородок. – Они хотели на ней жениться?

– Д-да.

– Отписали ей что-нибудь в завещании?

Бургомистр посмотрел на меня так, будто впервые услышал слово «завещание», а священник пожал плечами.

– Вроде, что-то там завещали, – неуверенно произнёс он.

– Выходит, ничего ценного, как думаю, – подвёл итог я. – Что найдено во время обыска? Пентаграммы? Запрещённые книги? Яды? Куклы?

– Н-нич-чего.

– Ничего, – повторил я. – Забавно, правда, Смертух?

Он не ответил, да я и не ожидал от него ответа.

– Суммируем то, что я услышал. – Я встал из-за стола, беря следующую лепёшку, ибо были на самом деле вкусными. – В городе погибает трое уважаемых граждан. Погибают,признаю, незаурядным способом. Обвинённой в убийстве, совершённом посредством чёрной магии, становится молодая вдова, за которой ухаживали все трое. Нет улик её преступления, нет мотивов, подозреваемая вину не признаёт. А вы не вызываете епископского инквизитора – ба! – не вызываете хотя бы палача, на что, кстати говоря, и так не имели в этом случае права, и не допрашиваете её надлежащим образом, а только сразу приговариваете к костру. Приговор выносится единогласно бургомистром, двумя скамейщиками и пробощем, который выступал как представитель церкви. Что-нибудь не сходится в том, что я сказал?

– Вс-ссс…

– Итак: всё сходится. Ну что ж, пора поговорить с обвиняемой, верно?

Я кивнул Смертуху, поскольку присутствие моего сотрудника полезно на допросах. Один вид его лица порождает в обвиняемых какую-то удивительную тягу к признаниям.

Бургомистр вскочил и снял с пояса ключ, которым открыл солидную, дубовую дверь в углу комнаты. В темноту вела крутая, каменная лестница.

Городская темница состояла из трёх отгороженных проржавевшими решётками камер (все, кроме той одной, были пусты) и большего помещения, в котором установили заказанный мной стол, а также маленький столик и четыре табурета. На столике я увидел гусиное перо, чернильницу, стопку чистой бумаги и пятирожковый подсвечник с оплывшими до половины, толстыми, восковыми свечами. В углу помещения стояла чугунная печурка, полная тлеющих розовым углей. Но всё равно здесь было ужасающе холодно и сыро.

Я посмотрел внутрь камеры. Светловолосая женщина, в заскорузлой от грязи рубахе, сидела на служащей ей подстилкой охапке соломы и смотрела на меня со страхом в глазах. Наши взгляды встретились на мгновение.

– Выведите обвиняемую, – приказал я, и один из стражников быстро подскочил к замку и начал бороться с упрямым ключом.

Я смотрел на него какое-то время, а потом сел на табурет у стола.

– Смертух, бургомистр, пробощ, – пригласил я остальных.

Стражник выволок женщину в центр комнаты. Она не кричала и не сопротивлялась. Позволяла собой распоряжаться, будто была лишь тряпичной куклой.

– Положите её на стол и привяжите кисти рук и ступни к креплениям, – сказал я.

Стражник затянул узлы, а она в какой-то момент прошипела от боли.

– Не очень сильно, – мягко сказал я.

– Выйди, – приказал я, когда он уж закончил.

Я встал из-за столика и приблизился к ней, так, чтобы могла хорошо меня видеть. Она пробовала поднять голову, но это у неё не очень получалось, потому что узлы держали крепко.

– Меня зовут Мордимер Маддердин, – произнёс я, – и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хех-хезрона. Я прибыл сюда, чтобы помочь тебе, дитя моё.

На мгновение что-то вроде надежды появилось в её лице. Сколько же раз я видел подобное зрелище! Но тотчас надежда угасла, и женщина не ответила.

– Ты очень красивая женщина, Лоретта, – сказал я. – И я уверен, что твоя невиновность подстать твоей красоте, – я услышал, как пробощ глубоко втянул воздух. – Однако, мы должны пройти через эту неприятную процедуру. Понимаешь, дитя моё, таковы требования закона…

– Да, – наконец отозвалась она, – да, я понимаю.

Красивый, глубокий голос, и в самой глубине его вибрировала какая-то тревожащая нотка. Я не удивлялся тому, что у неё было три поклонника, принадлежащих к богатейшим гражданам городка. Думаю, что даже дворянин не погнушался бы такой жены. Впрочем, я знал дворян, которые жён должны искать, скорее, в хлеву, а не в мещанских домах.

– Надеюсь, Лоретта, что после нашего разговора ты спокойно вернёшься домой…

– Они уничтожили мой дом, – вдруг взорвалась она и попыталась поднять голову, но снова узлы её удержали. – Всё растащили, поломали… – всхлипнула она.

– Это правда? – Я перевёл взгляд на бургомистра. – Пошто тебе стражники, парень?

Он ничего не ответил, поэтому я снова обратился к Лоретте.

– Если окажешься невиновной, город возьмёт на себя все расходы, – сказал я, – и выплатит тебе компенсацию. Так гласит закон.

На этот раз глубоко вздохнул бургомистр, а я мысленно усмехнулся.

– Есть только одно условие для нашей беседы, Лоретта, – продолжал я. – Наверное, знаешь какое?

– Я должна говорить правду, – сказала она тихо.

– Да, дитя моё. Ведь Писание гласит ясно:«И познаете истину, и истина вас освободит».Знаешь Писание, Лоретта?

– Знаю, господин.

– Тогда знаешь, что Писание также говорит:«Я есмь пастырь добрый, а добрый пастырь душу свою отдаёт за овец своих»[70].Я твой пастырь, Лоретта, и явился сюда, дабы отдать за тебя душу. Дабы освободить тебя. И поверь мне, сделаю это…

Тем или иным способом, – добавил я мысленно.

– Хорошо, – сказал я. – Начинай заполнять протокол, пробощ.

Я спокойно ждал, пока священник запишет все обязательные данные. Того-сего дня и года Господня, в таком-сяком месте, такие-сякие люди собрались на слушание, чтобы постановить… И так далее, и так далее. Это тянулось довольно долго, поэтому у меня была возможность приглядеться к Лоретте повнимательнее. Она лежала с закрытыми глазами, но у меня было странное ощущение, что она чувствует мой взгляд. Без всякого сомнения, она была красивой. Светлые, густые волосы и нежное лицо со слегка выступающими скулами, которые только добавляли очарования. Когда она говорила, я заметил, какие у неё ровные, белые зубы, что, поверьте мне, в наши суровые времена является исключением. Изящные кисти и ступни, стройные лодыжки, большие, крепкие груди… О да, любезные мои, Лоретта Альциг не вписывалась в Томдальц, и мне было интересно, отдаёт ли она себе в этом отчёт. Ясное дело, я уже допрашивал таких же красивых женщин, а может и красивее её. Основное инквизиторское наставление звучит: не обращай внимания на заманчивые формы.«Не будешь предвзятым к особе любой»– гласит Писание и добавляет:«Не судите по наружности»[71].

– Лоретта, – сказал я, когда пробощ, наконец, закончил с формальностями. – Тебе предъявлено обвинение в колдовстве и тройном убийстве. Ты признаёшься по какому-либо из обвинений?

– Нет, – ответила она сверх ожидания уверенным голосом и посмотрела на меня.

Её глаза были полны неба.

– Тебе знакомы Дитрих Гольц, Бальбус Брукдофф и Петер Глабер?

– Да. Все они хотели взять меня в жёны.

– Они отписали тебе ценности в завещании?

Он молчала.

– Ты поняла вопрос?

– Да, – ответила она. – Я получила серебряный столовый набор от Бальбуса. Четыре вилки, ножи и ножички для фруктов.

– Всё ли это?

– Дитрих завещал мне серую кобылку, но его сын не дал мне её, а я не требовала.

Вообще-то, я знавал людей, что убивали из-за пары крепких сапог, но для меня было как-то неубедительно, чтобы Лоретта могла убить трёх людей ради серебряного столового набора. Сколько он мог бы стоить? Тридцать крон? Может тридцать пять…

– Ничего больше?

– Нет, господин.

– Они посягали на твою честь, угрожали тебе?

– Нет. – Как бы легкая улыбка расцвела на её губах. – Конечно же, нет.

Конечно. Можете себе представить, чтобы красивая молодая женщина добровольно избавилась от трёх влюблённых и соперничающих меж собой богачей (по крайней мере, онибыли богачами по местным меркам)? Кто же режет курицу, несущую золотые яйца?

– Ты получала от вышеназванных Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдоффа и Петера Глабера подарки? Ценные предметы или деньги?

– Да, – ответила она. – Дитрих погасил долги моего покойного мужа, от Бальбуса я получила золотой перстень с изумрудом, камчатое[72]платье и шерстяной плащ с серебряной застёжкой. Петер купил мне…

– Достаточно, – прервал я её. – Кто-нибудь из них требовал вернуть подарки?

– Нет. – Снова эта лёгкая усмешка.

Я посмотрел на пробоща и бургомистра. Пробощ сидел помрачневший, ибо, похоже, понимал, в каком направлении двигается следствие, а бургомистр прислушивался ко всемус глуповато разинутым ртом.

– Ты слышала о колдовстве, Лоретта?

– Да.

– Ты знаешь, что насылание чар является смертным грехом, за который на земле карает Святая Служба, а после смерти Господь Всемогущий?

– Да.

– Ты знала кого-либо, кто накладывал чары или ворожил?

– Нет.

– Ты можешь объяснить, почему твои поклонники, Дитрих Гольц, Бальбус Брукдофф и Петер Глабер, умерли в муках, а из их тел выползли белые черви?

– Нет.

– Ты сберегала когда-нибудь волосы либо ногти кого-либо из них?

– Нет!

– Ты лепила куколок из воска, которые должны были их изображать, или вырезала из дерева, либо в ином материале?

– Нет! Нет!

– Ты молилась об их смерти?

– Нет, ей-Богу!

Она говорила правду. Поверьте мне. Хороший инквизитор понимает это в мгновение ока. Возможно, бывает сложнее, когда дело касается хитрого купца, учёного священникалибо премудрого вельможи. Но никто мне не скажет, что Мордимер Маддердин, инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, не распознал бы лжи в словах мещаночки из захолустного городка.

– Найдены ли в доме обвиняемой подозрительные предметы? Такие, что могли бы служить для ворожбы и насылания чар? – Я обратился к пробощу и бургомистру, хотя знал ответ.

– Нет, – ответил священник за них обоих.

– Объявляю перерыв в допросе, – сказал я. – Отведите обвиняемую в камеру.

Стражник развязал Лоретту, на этот раз несколько осторожнее, чем до этого, а мы отправились наверх. Я велел Смертуху налить мне пива, и порядочно отхлебнул.

– Ваши обвинения рассыпаются, как карточный домик, – сказал я, а Смертух позволил себе коротко гоготнуть. – Хотя, кто-то в этом городке и правда балуется с колдовством…

Бургомистр явно позеленел. И ничего удивительного. Никто не хочет иметь колдуна по соседству, если только этот колдун не шкворчит на костре. Да и тогда, поверьте мне на слово, это бывает опасным.

– И, несомненно, с вашей великодушной помощью, – я не скрыл в голосе даже грана[73]иронии, – нам удастся выяснить, кто это. Но прежде чем я поручусь своей репутацией, что это не Лоретта Альциг, мы обыщем её дом. Или то, что вы соизволили оставить от её дома…

– Обыс-ссс…

– Знаю, что обыскали, – ответил я, – и даже верю, что вы нашли все ценные предметы. Но я загляну туда ещё раз. Первый, – я обернулся к близнецам, – идёшь со мной и Смертухом, а ты, Второй, можешь выпить на постоялом дворе.

– Спасибо тебе, Мордимер, – сказал он, хотя, как и я, понимал, что выпивка в таком месте также может быть работой.

***

Дом Лоретты Альциг оказался двухэтажным деревянным зданием с широкими ставнями, которые сейчас грустно свисали на сорванных петлях. Дом был окружён забором, по его левой стороне я увидел вытоптанные грядки, на которых некогда росли цветы и полезные травы. Двери были полуоткрыты, и обстановка представляла картину нужды и отчаяния. Не только пропали все самые ценные предметы (я видел следы от гобеленов, ковров и светильников), даже то, что осталось, было уничтожено. Поломанные стулья, изрубленный топором стол, выломанные из стен дверные косяки… Что ж, даже когда Лоретту выпустят из-под ареста, ей не очень-то куда будет возвращаться.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал я, а бургомистр сжался под моим взглядом.

– Вы остаётесь снаружи, – приказал я, глядя на пробоща и бургомистра. – Первый, за мной.

Мы обошли весь дом. Спальню, из которой пытались вынести кровать, а когда не получилось, порубили её на куски. Кухню, пустую, с полом, устланным осколками разбитой посуды. Полный паутины чердак.

– Ничего, Мордимер, – произнёс Первый. – Ничего тут нет.

– Тогда посмотрим подвал, – сказал я.

Крышка хода в подвал находилась около кухни, в чулане с испачканными углём стенами и полом. Я дёрнул за металлическую ручку, и крышка, тяжёлая, как зараза, со скрежетом поднялась. В темноту вела деревянная лестница. Я послал Первого за лампой, и мы спустились при её тусклом свете. Подвал был просторным, состоял из коптильни и закутья, полного угля и ровно напиленных деревянных чурбанов. Первый с закрытыми глазами медленно шёл вдоль стен, ведя пальцами по их поверхности. Я не мешал ему вопросами, ибо знал, что ему надо сконцентрироваться. Только концентрация поможет ему в отыскании того, что мы ищем.

– Ессссть! – наконец, сказал он с удовлетворением. – Здесь, Мордимер.

Я подошёл и присмотрелся к стене.

– Ничего не вижу. – Я пожал плечами, но он не увидел, ибо стоял ко мне спиной.

– Есть-есть-есть, – он почти пропел, а потом начал осторожно водить пальцами, нажимая камень то здесь, то там.

Я терпеливо ждал, пока, наконец, Первый не охнул, вцепился ногтями в стену и с усилием не вытащил один из кирпичей. Я посветил лампочкой и увидел, что кирпич скрывал маленький, стальной рычажок. Первый дёрнул за него, после чего в стене что-то проскрипело, и открылась скрытая дверь, ведущая в небольшую комнатку.

– Кто б мог подумать? – Покрутил головой Первый. – В таком, значит, захолустье!

– Ну-ууу, – ответил я, потому что действительно надо быть хорошим мастеровым, чтобы устроить так хитро спрятанный тайник.

Понятно, что в богатом, купеческом доме в Хезе это было бы совершенно нормальным, но здесь мы такого сюрприза не ожидали. Но настоящей неожиданностью было то, что я увидел внутри. На аккуратно развешанных полках стояли баночки с сушёными травами и бутылочки с разноцветными микстурами, а на вбитых в стену крюках сушились другиерастения.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал я и присмотрелся к растениям. – Аконит, спорыш, волчьи ягоды[74]… прекрасно, Первый, а?

– Прекрасно, Мордимер, – согласился он. – Но, вообще-то, что – прекрасно? – спросил он после некоторой задумчивости.

– Наша красивая Лоретта отравительница[75],сынок, – сказал я. – А это что такое?

Я заглянул в баночку и понюхал содержимое.

– Шерскен, – я искренне удивился. – Откуда у неё шерскен?

Шеркен был смесью определённых трав, приготовленной особым и довольно сложным способом. Смесью, которую я очень ценил, как удобное оружие. Поскольку шерскен, брошенный в глаза врага, вызывал почти мгновенную, хотя и временную слепоту. Но у смеси были и другие достоинства. В малых дозах, если пить как горячий отвар, она лечила от пучения и помогала от кашля.

В несколько больших дозах она приводила к медленной смерти. Человек, которому в еду или питьё добавляли шерскен, медленно сгорал, будто восковая свеча, и только специалист мог понять, что его убивает отрава.

– Выходит это она, – сказал Первый.

– Сдурел? – я вздохнул. – С каких это пор от воздействия яда твоё тело пожирают червяки, а?

– Но мы её сожжём, да, Мордимер?

– Меч Господа нашего! – не выдержал я. – Почему мы должны её сжечь, сынок? Она мерзкая отравительница, но никакая не колдунья!

Я отвёл руку с лампой и увидел, что у Первого на лице не самое умное выражение.

– Но кого-нибудь сожжём, Мордимер, да?

– Ага, – сказал я, закрывая дверцу. – Кого-нибудь наверняка сожжём. Но сейчас заткнись. Мы ничего не нашли, понятно?

Он усердно покивал головой и аккуратно приладил вынутый из стены кирпич на его место.

***

В камере Лоретты чертовски воняло. Что ж, даже красивые женщины должны как-то отправлять естественные нужды, а у неё для этого была лишь проржавевшая лохань. И это ещё хорошо, ибо я уже видывал узников, которые спали на утоптанном полу – из слоёв годами не убиравшихся и засохших испражнений. Можно сказать, у неё здесь были царские условия.

Когда услышала скрежет ключа в замке (стражник опять не мог с ним справиться), она вскочила с соломы, на которой лежала.

– Ты свободна, – сказал я. – Обвинение в колдовстве и убийствах снято.

Смотрела на меня, как бы не понимая до конца того, что я говорю. Она смахнула со лба упрямый локон спутавшихся волос.

– Так просто? – наконец тихо спросила она.

– А что ж ещё можно сказать? – Я пожал плечами. – Умеешь писать?

Она кивнула головой.

– Тогда составь список причинённого тебе ущерба. Я прослежу, чтобы городская казна выплатила тебе всё до гроша.

Она улыбнулась, будто только сейчас до неё дошло, что всё это правда, а не шутка или пытка.

– Составлю, – сказала она со злобой в голосе. – О, несомненно, составлю…

– Да, и ещё одно, – сказал я, стоя уже на пороге. – Твой подвал не самое безопасное место под солнцем. На твоём месте я бы не спускался в него без особой нужды.

Я даже не потрудился обернуться и увидеть выражение её лица.

Сейчас я мог спокойно вернуться в корчму. Второй сидел пьяный в дымину и попивал попеременке то из кружки, полной пива, то из кубка, полного горилки. Он рассказывал какую-то необыкновенно похабную историю, а его собеседники надрывали кишки от смеха. Второй, если только захочет, может располагать к себе людей. Это полезно в нашейпрофессии. Сейчас у его стола сидело шестеро мужчин, и поспорю, никто из них уже не помнил, что Второй является помощником инквизитора. Мне только было интересно, пригодится ли на что-нибудь его пьянство нам в работе. Зная Второго, я мог надеяться, что всё-таки пригодится.

Я вошёл в корчму, старясь не обращать ничьего внимания, но Второй, конечно, меня заметил и едва заметно кивнул головой. Я взобрался по лестнице до моей комнаты и лёг в сапогах на кровать. Мне хотелось спать, но я знал, что день мы ещё не закончили. Потом будет время на сон, хорошую выпивку, хорошую жратву, и может и ещё на кое-что. Хотя, когда я вспомнил шлюшку, которую бургомистр прислал ребятам, то счёл, что лучше потешить могут большой палец и его четыре брата.

Уже через минуту я услышал тихий стук, и внутрь вошёл Второй. Сейчас он уже не выглядел ни пьяным, ни весёлым.

– Что там, сынок? – спросил я. – Присаживайся.

Он сел на табурет, потряс бутылкой, после чего откупорил её и порядочно глотнул.

– Если уж начал, то не могу остановиться, – сказал он, объясняя. – Я боялся слишком уж выспрашивать, но что-то там, как бы, знаю…

– Ну? – я подбодрил его.

– Есть в городке такой человек. Вроде врач, кажется, его когда-то даже вызывали к местной знати. У него книги, Мордимер, много книг…

– У меня в Хезе тоже книги. – Я пожал плечами. – И что из этого?

– У тебя да, но здесь? Также говорят, что он подбивал клинья к этой крошке, но, похоже, был, как бы, не слишком смелым…

– Это уже что-то, – сказал я.

– И самое интересное, Мордимер, – он улыбнулся и прищёлкнул пальцами.

– Давай.

– Это брат грёбаного бургомистра. Сводный-то сводный, но всегда, как бы, брат.

– Ха! – Я опустил ноги с кровати. – Ты прекрасно справился, сынок. Сейчас иди спокойно пить, а мы нанесём визит господину доктору. Если всё пойдёт удачно, вскоре разожжём здесь приличный костёр. Или в Хезе, – добавил я.

Доктор жил недалеко от рынка, поэтому коней, ясное дело, мы оставили в конюшне. Пусть себе отдыхают и жуют вкусный овёсик, ибо скоро ждёт их снова долгая дорога. Благо, солнце несколько подсушило эту проклятую грязь, и я надеялся, что дальнейшую часть пути мы проведём в более приличных условиях. Ну, а до этого нам надо было закончить все дела здесь, в этом самом Томдальце. Кстати, что за варварское название, любезные мои.

Мы шли через рынок, и я видел взгляды, которые следили за нами. Нет, чтобы кто-то разглядывал нас открыто и нагло, стоял, щуря зенки и наблюдая за каждым нашим шагом. Нет, не так, дорогие мои. Люди подглядывали из-за ставень, украдкой высовывали головы из переулков. Нехорошо проявлять излишнее любопытство к инквизиторской работе, ибо в любой момент инквизитор может пригласить к себе, так ведь? По крайней мере, именно так всё это представляют себе простолюдины.

Дом доктора был каменным и добротным. Построенный из хорошего, красного, ровненько уложенного кирпича. Усадьбу окружал деревянный забор, высокий, ибо он был чуть выше моей головы. В саду росло несколько одичавших яблонек и одна вишня, усыпанная, как проказой, засохшими, маленькими вишенками.

– Прирождённый садовник этот доктор, – произнёс Смертух.

Я толкнул деревянную калитку, и мы вошли в сад. Из покосившейся конуры выскочила собака с ощетинившейся, в колтунах шерстью. Она даже не залаяла и не зарычала, только сразу бросилась на нас. Не успел я ничего сделать, а уже услышал тихое скуление, и стрела попала зверю прямо в грудь. Пёс перевернулся в воздухе и свалился на землю мёртвым, с оперённым болтом, торчащим в грязной шерсти.

– Хорошая работа, сынок, – сказал я.

Мы поднялись на крыльцо по деревянным, отполированным временем и подошвами сапог ступенькам. Я сильно постучал в дверь. Раз, второй, потом третий.

– Ну что ж, Смертух… – сказал я, но не успел закончить, как изнутри мы услышали шарканье, а потом голос, который звучал так, будто кто-то водил напильником по стеклу.

– Кого черти носят?

– Открывай, приятель, – сказал я. – Именем Святой Службы.

За дверью воцарилась тишина. Долгая тишина.

– Смертух, – произнёс я спокойно. – Всё-таки тебе придётся…

– Уже открываю, – сказал голос изнутри. – Хотя не знаю, чего может хотеть от меня Святая Служба.

Мы услышали скрежет отодвигаемого засова. Одного, второго, потом третьего. И после этого ещё щёлкнул ключ, поворачиваемый в замке.

– Твердыня, а? – съязвил Смертух.

Двери приоткрылись, и я увидел мужчину с худым, заросшим седоватой щетиной лицом. У него были чёрные, быстрые глаза.

– Дайте-ка я присмотрюсь… Да-а, я видел вас, магистр инквизитор, на рынке. – Мы услышали бряканье снимаемой цепочки, и двери открылись шире. – Прошу, входите.

Изнутри шибануло зловонием… Причём, не обычным зловонием замухрышки, нестиранной одежды, немытых тел или испорченных продуктов, какого можно было ожидать. О, нет, мои дорогие, это было другое зловоние. В этом доме варили травы, сжигали серу, плавили свинец. Наш доктор занимался, видимо, и медициной, и алхимией. Впрочем, это частошло в паре, и Церковь не видела в этом ничего плохого. До поры, ясное дело.

– Пожалуйста, пожалуйста… – Доктор вдруг увидел лицо Смертуха, и голос застрял у него в горле.

Мы вошли в переднюю, а потом в большую, захламлённую комнату. Центральное место занимал огромный стол, а на нём громоздились реторты, бутылки, склянки, а также баночки и котелки. Над двумя горелками, одной большой, а другой маленькой, что-то висело в котлах и булькало, оттуда доносился удушливый запах. Я увидел несколько разбросанных книг, в углу комнаты большой стопкой лежали другие. В клетке сидела перепуганная крыса с маленькими блестящими глазками, а на краю стола лежала искусно препарированная голова лисы. В тёмном углу щерило зубы набитое чучело волчонка. Я подошёл ближе и увидел, что чучельник был настоящим мастером своего дела. Щенок выглядел как живой, даже лимонно желтые, стеклянные глаза, казалось, горят смертельным блеском.

– Прекрасная работа, – сказал я.

– Очень приятно, – кашлянул хозяин. – Разрешите, магистр, представлюсь. Я Йоахим Гунд[76],доктор медицины университета в Хез-хезроне и натуралист.

– Что привело учёного в такой городок? – вежливо спросил я.

– Позвольте, господа, – он кашлянул снова, – в другое помещение. Я не привык к гостям, потому здесь всё так выглядит…

– Я видывал и худшие вещи, – ответил я, а Смертух рассмеялся.

– Да, да. – Доктор явно побледнел, хотя и имел землистую кожу.

Комнатка, в которую он нас провёл, была тоже несказанно захламлённой, но, по крайней мере, в ней не воняло так сильно, как в большем помещении. Смертух и близнецы уселись на большом, обитом латунью сундуке, я развалился в потрёпанном кресле, а доктор примостился на табурете. Он выглядел как худая, заморенная голодом птица, которая вот-вот сорвётся в полёт.

– Чем могу вам служить, уважаемый магистр? – спросил он. – Может наливочки?

– Спасибо, – отказался я. – Легко, наверное, догадаться, что кончина Дитриха Гольца, Бальбуса Брукдоффа и Петера Глабера – я хорошо запомнил имена, правда? – вызвала тревогу Святой Службы. Рад бы узнать, что человек учёный, как вы, думает об этих случаях?

– Ха! – Он потёр руки, хотя в помещении было тепло.

– Я с самого начала говорил, что Лоретта невиновна, но никто и слушать не хотел…

– Кому говорили? – заговорил невнятно Смертух, ибо как раз отгрызал себе ноготь.

– А-а… кому? – явно смешался доктор. – Так, вообще говорил. Это всё человеческая глупость. Байки. Вымыслы. Фантасмагории. – Он посмотрел на меня, как бы желая удостовериться, понимаю ли я последнее слово.

Я понял.

– Иными словами, ничего не случилось? – мягко улыбнулся я.

– Не то, чтобы ничего, ибо умерли. Но от естественных причин, магистр! Петер давно страдал от кашля и харкал кровью, Дитриху я не раз ставил пиявки, а Балбус обжирался до бесчувствия, а ведь у него были проблемы со стулом. Они вели плохой образ жизни, магистр. Нездоровый.