Текст книги "Пиарщики пишут"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Дениса, наконец, перестали прижимать к земле. Он поднялся и с удивлением увидел на рукавах «диких» шевроны пограничного дозора.

– Шутка, Денис, – усмехнулся пилот. – Мы тебя разыграли. Откуда дикие так близко к городу? Тут распахано все, грибов нет, надежные патрули всюду.

– Ничего себе розыгрыши, – выдохнул Денис. – Мы же чуть не постреляли друг друга! А меня вообще съесть обещали!

– Ты держался молодцом, – заявил Мурат. – Другие совсем некрасиво себя ведут. Плачут, пощады просят, предлагают съесть их друзей и родственников. Обещают привести своих девушек – только бы мы их не трогали.

– У меня нет родственников и друзей все меньше, – заявил Денис. – А девушку свою я люблю.

– Вот как? – удивился Мурат.

– Так.

– Извини, мне действительно нужно было тебя проверить, – прищурившись, заявил Стас. – Причем это не моя прихоть, а приказ руководства. Ты ведь подавал заявку на должность воздушного курьера? Она рассмотрена, сейчас идет предварительный отбор. Мне поручено проверить твои реакции в чрезвычайной ситуации. Извини, но предупредить тебя я не мог, только хуже было бы. Все наши разговоры записывались, регистрировалась твоя реакция на каждую мелочь. То, что ты возмутился, когда узнал о моем сотрудничестве, с дикими, большой плюс. Ну а намерение взять дополнительный груз вовсе не преступление, так что не переживай – на баллах не скажется.

– У вас прием как в разведку, что ли? – удивился Денис.

– Связь гораздо серьезнее любой разведки и армии, – ответил Стас. – Ты в этом убедишься, если сдашь экзамены. Сегодняшний тест прошел на твердую «девятку». Если бы попал в кого-то из парней, была бы «десятка», но стреляешь ты так себе.

– Но если бы я правда попал… – запоздало испугался Денис.

– Мы в пуленепробиваемых костюмах, – объяснил Мурат. – Да и направление выстрела чувствуем. Не так просто попасть в пограничника, парень. Каждый день мы имеем дело с монстрами пострашнее, чем ты, не в обиду будь сказано. Ладно, пока.

С яркой коробкой в руках Мурат отправился обратно за холм, следом за своими солдатами.

– Что ты ему привез? – спросил Денис. – Что еще за фифа?

– Любопытство – качество для курьера предосудительное. В отличие от тяги к здоровому предпринимательству, – хмыкнул пилот. – Я нашел для Мурата футбольный симулятор вместе с автономной игровой приставкой. Днями сидеть в засаде где-то вдали от линий связи бывает очень утомительно. А пограничники любят футбол.

– Ясно, – кивнул Денис. – Ну, счастливо, Стас. Я тоже люблю футбол и разговоры с друзьями, но сейчас мне нужно полоть, иначе не успею до вечера. Сегодня я обещал Нике пойти с ней в клуб. Извини, если что не так.

В курьеры меня возьмут или нет, еще неизвестно, а свой сегодняшний мегаватт-час предстоит заработать тяжким трудом на этом комбайне-развалюхе.

– Не дрейфь, все будет отлично, – улыбнулся Стас. – Еще полетаем вместе.

– Хорошо бы.

– Не передумал идти в курьеры?

– Нет, с чего бы? Работа интересная, деньги платят хорошие, – ответил Денис.

– Обратно на ферму или на пособие уйти всегда можно.

– Верно. А клубнику свою ты раздавил… Нику порадовать нечем будет.

– Что поделать, в другой раз.

– Я дам тебе другую корзинку.

Денис хотел гордо отказаться, но не смог пересилить себя. Ведь клубника была не для него, а для Ники. Ароматная, прохладная, нежная и манящая. Такая же, как сама девушка.

Вечером Денис зашел за Никой, как и договаривались, в девять вечера. Девушка была в отличной форме. Короткая золотистая юбочка, высокие блестящие сапожки, яркая зеленая блузочка, которая так мило ее обтягивала. Свои витые рожки девушка вызолотила. Рожки были рабочие, твердые – Ника трудилась на поверхности, диспетчером в аэропорту, хотя могла бы устроиться в какой-нибудь тихий подвал секретаршей.

Когда пришли в клуб «Тортуга» и присели неподалеку от барной стойки, на Нику и ее спутника глазели все. Даже Артем, бармен «Тортуги», очень популярная личность, одобрительно хмыкнул. И про клубнику, которую они принесли с собой, ничего не сказал, хотя мог бы заявить, что со своими продуктами в бар не ходят.

«Тортуга» по праву считалась самым фешенебельным заведением в городе. Говорили, что тут самый глубокий и надежно защищенный подвал. Счетчики Гейгера здесь стихали, пощелкивая только на продукты и напитки – ну и, конечно, на самих людей. Публика здесь собиралась достойная. Можно сказать – элита.

– Ах, какая клубника, – мурлыкала девушка, обнимая корзинку. – Ты мой герой, Денис! Самый лучший!

О том, какой он на самом деле герой, Денис решил пока не рассказывать. Ни к чему хвастаться раньше времени, в курьеры могут и не взять – судьба переменчива.

Вопреки обыкновению, Ника не обращала внимания на призывный грохот музыки и не торопилась на танцпол. Поглядывая по сторонам, она брала нежными пальчиками ягоду и клала в рот – то себе, то Денису. Молодой человек чаще отказывался, но иногда не мог сдержаться и ловил ароматные пальцы девушки ртом. Благо, повод хороший, а уж как славно…

Счетчик Гейгера на шее, когда клубника проскальзывала по пищеводу в желудок, забавно трещал. Основания рогов приятно щекотало. Ника ластилась к Денису, почесывала ему лоб и темя, оглаживала твердые толстые рога.

Чем-чем, а своими рогами Денис мог гордиться. Не какие-нибудь пижонские рожки клерка, который свежего воздуха не нюхал. Сразу видно – сильный мужик, работяга, не боится ни жесткого излучения, ни ядовитой воды, ни боевых вирусов. Нигде не пропадет! В таких местах, где бармен Артем с его вялыми, непривычными к жесткому излучению рожками будет валяться и стонать, Денис сможет работать, приносить пользу, защищать себя и друзей. Как сегодня.

Мысли Дениса путались. Еще бы, каждые пять минут они с Никой «вздрагивали», растворяя целебные таблетки в шампанском – его заказали сразу две бутылки. Дрянь выводилась из организма почти без следа – спасибо передовым технологиям и вялорогим ученым. Интеллигенты тоже нужны, хотя питаться им приходится все больше тепличными грибами да искусственной клетчаткой. Таблетки, что они синтезируют в своих лабораториях, стоят кват за пару, а клубника, которую выращивают настоящие работяги, затягивает за мват. Вот вам и биология, и арифметика. У кого рога крепче, тот обществу нужнее.

Милые рожки Ники или его собственные мужественные рога – они ведь не только для красоты. Не все вещества могут безвредно пройти через кишечник, что-то нужно отправлять «на склад». Их кровь несет прямо к рогам. Здоровый организм – мощные рога. И выглядят они очень сексуально.

– Пойдем сейчас в кино? На задний ряд? – предложил Денис подруге.

Ника взглянула на него с интересом. Видно, на задний ряд ей самой хотелось. Но, подумав немного, девушка капризно проговорила:

– Сегодня ретро-фильм. Не люблю. Там одни безрогие твари.

– Да, наши предки были инфантильными уродами, жестокими, упрямыми и слабыми. Сейчас некоторые фильмы переделывают, актеры после компьютерной обработки выглядят почти нормально. Даже круто. Только лица у мужчин чересчур нежные да сладкие. Хотя девчонкам такие нравятся. А?

– Бывает. Но сюжеты в фильмах все равно глупые.

– Проблемы у древних были другие, – хмыкнул Денис. – Что может интересовать человека, который только и делает, что цепляется за жизнь? Который болеет не тогда, когда получает пулю в живот, или когда на него наступает слон, а почувствовав дуновение легкого ветерка или глотнув не той воды? Да что там болеет – умирает. Смешно! Поэтому и комедии раньше были смешные. Особенно те, где все безрогие. Они даже вздрагивают всегда невпопад.

Представив себе компанию безрогих людей, вздрагивающих от холода или омерзения, а не от удовольствия, Ника тряхнула рожками и расхохоталась. Действительно, забавное было время! Пусть и не очень счастливое.

Софья Лебедева

ЦКТ PRопаганда, райтер.

И прочие трудности

Самым выдержанным человеком из всех, кто узнавал о том, что Витя Писемский бросил свою жену Аню, оставалась сама Аня.

– Ну что вы, – слегка улыбалась в ответ на чужие бурные эмоции. И в этот миг ангельский свет вокруг её головы, мнилось собеседнику, становился чуть ярче. Аня была очень спокойная. Не как танк, а как голубка мира в исполнении Пикассо. Её хладнокровие многие принимали за абсолютное равнодушие. Не любили за это. Но Аня была такая Аня – ей было всё равно.

Чужая душа, говорят, потемки. Витя всегда был сложный, нервный, с тонкими пальцами, резким профилем, громоздкой нервной системой – и большой, под метр 90. Потому так сложно представить, как хрупкая бескостная Аня тащила 95-килограммового Витю, на руках, от машины и до приёмного покоя больницы, боялась, что иначе будет поздно. Но об этом никто почти и не знал, а кто знал, те перестали с Витей разговаривать, что он переживал весьма болезненно.

Друзей у Вити с Аней было много – разновозрастных, разнополых, замужних и женатых, холостых и одиноких. Все они часто клубились у Писемских на кухне, за столом под низко опущенной лампой. Эта кухня, небольшая и не очень удобная, была полна прелестных, диковинных вещей. Взрослые не всегда замечали их; дети, попадая на кухню, восхищенно замирали уже перед занавеской из куска ткани, прикрывавшей шкафчик с посудой. Кусок этой великолепной расписной ткани Аня купила с рук у бабки, которая торговала старыми книгами и другим древним барахлом при входе в рынок. Нежной пастелью на ней распускались дивные сады, широко раззявив клювы, пели райские птицы, бродили чудесатые животные – единороги, драконы, грифоны и саламандры.

Некоторые особо одаренные особи юного, а иногда и не очень, возраста, рисковали не только рассматривать чудную занавеску, но и заглядывать за неё. Незамутнённый ум мог найти там не меньше вкусного. Вилочки с двумя зубцами для фруктов, чудные кружки с лепкой ручной работы, хрупкие старинные вазочки с голубоватой вязью узоров – добра с избытком, Аня знала в нём толк. Или вот крохотный серебряный стульчик с зеркальной спинкой, который достался Ане от бабушки. Функционального назначения стульчика никто не знал; крохотное зеркальце испещрила сеть трещинок. Любопытно было держать в руках работу безвестного мастера, разглядывать крохотные витые ножки, тонкие завитушки.

Еще там сидели три обезьянки: одна закрывала уши, вторая глаза, а третья рот – мидзару, кикадзару, ивадзару. Заинтересованным Аня охотно объясняла, что они символизируют буддистскую идею недеяния зла: «Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла». В теософические споры не вступала, Аня вообще не была сильна в беседах какого-либо рода, больше молчала, слушала.

Холодильник украшали фотографии и открытки. О, какие это были фотографии и открытки! Можно тут было увидеть и редкую, выпущенную малым тиражом и не у нас работу Анны Гедес с глазастым младенцем. И хозяйку дома в старинном платье с кринолином, тонкие руки крест-накрест на парче, очи опущены долу. А вот Витя в каске строителя, совсем молодой, с залихватской улыбкой. И крохотные записочки, исписанные невнятными иероглифами: Купи хлеба. И я тебя люблю. Не забудь закрыть форточку, когда уйдёшь. Забери у Шамбы зонтик.

По утрам, когда Аня спала, а муж её уже собирался, он оставлял ей своё утреннее настроение.

Фото Аня иногда меняла, как фишки в лото, спонтанно, мешала картинки и пейзажи, крохотные фигурки и магнитики.

В правом углу подоконника бесконечно, круглогодично цвёли крупные алые цветы, только горшки иногда менялись. Рядом, на подставочке, хозяйка расположила свой огромный ноутбук, нужный для рабоче-дизайнерских целей – Аня работала как фрилансёр, на дому. Для редких выездов на встречи с заказчиками, однако, бережно взращивала гардероб черных платьиц и кокетливых костюмов, брючных и юбочных. С малым своим ростом могла позволить сколь угодно высокие каблуки – и позволяла.

До этого прискорбного расставания Витя с Аней прожили вместе восемь лет. Детей не нажили, квартиру он оставил супруге, хотя и не развелись еще официально. Ушел к первой своей любви, еще студенческой. Бывают такие удивительные девушки, которые способны покорить любого мужчину с первого взгляда и навсегда.

Юля была типичной femme fatale, лицо – сердечком, глаза – большие, губы – пухлые, бёдра – крутые, ноги – длинные. Со 17 до 30 ничуть не изменилась, может, пополнела чуток, это с учетом-то двоих детей. Первый муж был олигарх, почти-миллионер, крутой чувак; к сожалению, его пристрелили возле подъезда. Хуже то, что Юля из обеспеченной домохозяйки в мгновение ока как-то превратилась в нищую мать двух сыновей-погодков, совсем маленьких.

Юля не растерялась, мальчишек отдала бабкам, – пусть воспитывают, – пустилась на поиски второго мужа. Нашла быстро. Этот второй был продюсером, делал что-то такое в музыкальной тусовке, она не вникала. Потом случилось непонятное, – второй её муж исчез, будто и не было никогда. С утра уехал на работу, на машине с водителем, вечером не вернулся. Телефоны выключены. Милиция жмёт плечами, лениво говорит – случаев у нас таких миллион, не расстраивайтесь, гражданочка. Отыщется, может, в Курганской области через полгодика. Заявление мы у вас примем, конечно. Но на многое не рассчитывайте. Да не плачьте вы так! Женщина вы еще молодая, красивая, – другого найдёте.

Юля сделала аборт, благо всего пять недель было, притихла надолго. От второго мужа ей хотя бы квартира досталась, не то чтобы шикарная, но жить можно. Приезжала тетка супруга, непонятно скандалила, вроде бы требовала наследство, – а впрочем черт её разберет, чего хотела на самом деле. Плакала, какие-то фотографии показывала старые. Замершая и замёрзшая от ужаса Юля смотрела на неё и немного сквозь. Поняла это тётка или нет – уехала и больше не появлялась.

О новом замуже Юля перестала думать, по крайней мере – временно. Когда устаканилось всё понемногу, забрала к себе детей. Определила в сад, тогда очередей не было. Из мужева кабинета через полгодика сделала детскую. Когда кончились хозяйственные деньги и то, за что удалось продать свадебные изумруды, устроилась на работу. Потянула там за ниточки, за связи второго мужа, взяли помощником на телевидение, обзванивать предполагаемых респондентов и что-то еще в контексте новостных и не очень сюжетов.

Надо сказать, что все эти годы Юля иногда общалась с Витей, вскользь. Поддерживала контакт. Отслеживала, как он рос – не в физическом, конечно, смысле. Матерел. Развивался. Взрослел и начал уже даже стареть. Перебрасывалась с ним то смс-ками, то смешками по аське, потом и по скайпу начали созваниваться, порой одноклассничали и в жж, и в фейсбуке, – такие, в общем, оба современные, интернет-социальные люди.

Аня немножко, про себя, нервничала, когда видела Юлю в списке «друзья друзей». Хотя Витя ей ни пол-словом, ни намеком никогда не обмолвился, рассказав только смутную, без имён, историю о некоей девушке в далёкой юности. Про медные волосы кудрявой проволокой и зелёные кошачьи глаза Аня сама додумала, если честно, мельком наблюдая Юлю в соцсетях.

Так вот: Витя ушел к Юле. Случилось это, конечно, не сразу. Как-то они списались по аське, раз-другой. Договорились встретиться в кофейне после работы. Выпили кофе, чизкейки, немного коньяку в пузатом бокале. Юля была такая же удивительная, как и 10 лет назад, или сколько там прошло. С тех пор, как Витя за ней ухаживал, цветы дарил (дурак, дурак – вспоминал потом про себя), – а она возьми и выйди замуж за другого.

Витя на следующий день снова позвонил, снова встретились. В другой кофейне. Поужинали. Потом сходили вместе на мероприятие какое-то, выставку, картины посмотрели. Вообще-то Витя был бесконечно далёк от картин. Просто хотелось как-то продолжать эти отношения. Закрыть, в конце концов, гештальт. И выставка – не самый худший из предлогов.

Всё это было так трогательно, мило, забавно, что Юля почувствовала тоску и разочарование, когда настал очередной день, – а Витя не позвонил. Умом она понимала, конечно, что ему нужно какое-то время посвящать жене, семье. А сердцем – нет, не понималось никак. Витя же принял мужественное решение не звонить ни за что, и надрался в этот вечер с мужиками в сауне.

Возникает вопрос, где была в это время Аня и неужели не замечала, что муж, расправив паруса, мчится куда-то в другую сторону, поперёк движения семейного корабля. Это хороший вопрос; автор не знает, как на него ответить. И дело же совсем не в том, что у Ани был большой заказ, новый глянцевый журнал, 150 страниц вёрстки. Не в том, что в это же время заболела и через два дня скоропостижно сдохла любимая сиамская кошка Мисюся. Не в том, что на холодильнике перестали появляться новые иероглифы, – хотя это Аня, как раз-таки, отметила хладнокровно. Тем кусочком сознания, который заставлял её каждый день вставать, пить первый чай, доставать из холодильника кусок мяса в разморозку, верстать, матюкаясь, новые и новые полосы – 80 % иллюстраций, 20 % текста – залог успеха глянцевого журнала, на каждой странице фотка знаменитости, обнаженная натура и один из 500 самых дорогих мировых брендов.

К вечеру она вспоминала про мясо, в тревоге включала музыку погромче, чтоб не слышать собственных мыслей, начинала готовить Вите ужин. Мисюся, оказалась, была незаметным, но ценным членом домашнего очага, даже когда она просто спала весь день в дальнем углу кухонного уголка, не стремясь поймать курсор на анином мониторе, – бывали у немолодой кошки и такие душевные порывы. Аня находила белую шерсть в разных местах, доставала пылесос, убирала, смешно кривила лицо, чтоб заплакать – а плакать не получалось, и легче не становилось.

Всё это вместе взятое – шерсть, глянец, раздраженное письмо редактора, которое начиналось словами «аня, много лет вас знаю, не устаю удивляться, недоумеваю.» – дальше в том же духе, много неприятных букв, и имя с маленькой буквы, – помешало Ане своевременно вычленить главное, да кому бы помогла эта самая своевременность? Ужин мужа оставался цел три вечера подряд. Она бездумно выкидывала остатки еды в мусорное ведро, доставала мясо, овощи, строгала и резала, изредка заглядывая в монитор, на сайт «10000 рецептов – вкусно и просто». А в пятницу Витя и вовсе пришел ночью, безобразно пьяный. Она заметила, конечно, – не могла не заметить, но что ж такого-то, в самом деле! Со всеми бывает.

Потом еще как-то месяц прошел. Витя дважды или трижды ездил в короткие командировки, сутки-двое-трое. Глянец благополучно ушел в печать, несмотря ни на что, но деньгодатель был недоволен чем-то, а может, просто проблемы по бизнесу, поэтому с выпуском второго номера решено было повременить. Если честно, Аня была этому рада. По вечерам, как прежде, приходили гости, она научилась уже так готовить, чтобы не выкидывать на следующий день. Вспоминала Дюма: «В доме врага не едят», шевелила в монитор тонкими, изящно выписанными матушкой-природой бровями.

В это время она тесно сдружилась с Джеем, не первый раз уже, то расходились, то сходились, дружили виртуально и реально. Был и такой забавный мальчик в их тусовке, Джей Дарницкий, еще точнее – Джей Иванович Дарницкий. Массу лет дружили – она, Джей, Витя. Началось с того, что он у Вити был помощником, недолго, месяца три. Потом как-то внезапно выяснилось, что папа у Джея – крупная шишка, но с претензиями к сыну. Вите показалось неудобно, что сын самого Дарницкого у него в помощниках, и он предложил ему какую-то более другую должность, ну скажем руководителя отдела. Это всё Аня, конечно, от Вити знала, и с Джеем она была уже знакома на тот момент, очень ей нравился он – длинноволосый, ясноглазый мальчик. Ситуация была неловкая, но все вышли из неё с достоинством. Джей вскоре уволился, потому что ему предложили – без всякого папы или ему хотелось в это верить, – еще более высокую должность. Но с Витей и Аней продолжил дружить уже просто так, заходил в их дом, вертел в руках симпатичную троицу «мидзару, кикадзару, ивадзару».

Надо уже как-то раскрыть тайну чуждого русскому уху имени «Джей». Имячком дай бог каждому Дарницкого наградила рано умершая мама, американка французского происхождения. Дарницкий-старший познакомился с нею в Париже, где начинал свою карьеру помощником посла в доперестроечные времена. Случилась любовь, перешедшая в брак: очень кстати в это же примерно время произошел развал Советского Союза, стало можно.

Спустя 14 лет Полин умерла, оставив Ивану Николаевичу сына-подростка в самом тяжелом возрасте, бушуй, гормон. Годы шли, Дарницкий-старший оставил дипломатическую карьеру и отвоевывал своё место в списке «Форбс». Отношения между отцом и сыном не складывались, несмотря на дорогие учебные заведения, каникулы на престижных курортах. Едва получив образование, Джей, для русских родственников просто Ванечка, ушел в самостоятельное плавание.

Несколько лет ещё прошло. Джей стал сам себе начальник, волосы сильно укоротил, так, видимо, положено для vip-персон, первых лиц. Глаза остались те же. Очень ясные, очень печальные. Было непонятно, как он с такими глазами руководит и распоряжается, увольняет кого-то и до сих пор не женат при этом. С девушками у Джея было «всё сложно», многолетний статус. Только однажды он привёл в гости к Писемским свою пассию, фотомодельно костлявую Машу. Аня про неё потом ещё спрашивала, но с Машей он разошелся месяца через три. Наверное, были и другие – Оли, Светы, Иры – но их он не приводил, эти оставались вне.

Витя некоторое время ревновал Аню к Джею. Не смущался разницей их возрастов в несколько лет (Аня старше, понятно), да и что это за разница, в самом деле. Было, было. Где-то на шашлыках за городом долго сидели у костра, Витя проснулся, вышел шумно, как медведь – а там Аня с Джеем, на пионерском, конечно, расстоянии друг от друга. Но костёр, звёзды, подозрительно. Витя немедленно сел тут же, обхватил жену по-хозяйски, как будто печать ставил: «Моё! Не трогать!». Потом уволок Аню в палатку, она смеялась тихонько, Витя, зверея от необходимости аккуратно расстегивать молнии и застежки в темноте, рычал: «Убью его и не посмотрю, что сын Дарницкого». Но ясно было, что – слова.

Аня, мудрая женщина, предусмотрительно не рассказывала Вите, сколько раз они с Джеем встречались в маленьких кофейнях вроде той, в которую её муж в самый первый раз, уже потом, поведет свою новую-старую пассию Юлю. Любовь к маленьким кофейням была у них семейной. Надо отметить и то, что у Ани с Джеем дальше встреч с церемонным распитием кофе и поеданием пирожных дело никуда не шло и не собиралось идти. В отличие от второй парочки, которая за месяц успела побывать на лыжной базе (двое суток), в санатории (трое суток), и, наконец, дети поехали к бабушке, а влюбленные организовали себе гнездо страсти в юлиной квартире – которая осталась от второго мужа Юли, если кто забыл. Утром стало понятно, что Витя блестяще вписывается в антураж этой самой квартиры, будто всегда сидел здесь на кухне в новом халате, Юля специально ему купила накануне, широкой души женщина. И безграничному счастью, в общем, мешает только Аня, глупая Аня с её вечными картинками, короткими ногтями, короткими волосами и без детей к тому же. Когда без детей – всегда проще.

Витя пришел к Ане в субботу, к обеду. Она только что встала, оказывается. Натянула домашний костюм, идиотскую розовую пижаму с мишками и зайчиками. Иногда весь день её носила, – или похожую, у неё много таких было, удобнее же, чем халат. Халат – это после ванной, краткий промежуток времени, она считала, что так правильно.

И вот Аня, как бы не подозревая, что её практически уже списали со счетов и вычеркнули из витиной жизни, сидела, наивная, уютно-расслабленная, с чашкой фруктового чая в руках. Доверчиво смотрела на Витю бесцветными утренними глазами в опушке темных ресниц. Если бы Вите не было б и без того маятно, он бы понял, что Аня всё знает. (На самом деле не знала, конечно, многого – имён, паролей, явок – но догадывалась так ярко и мучительно, что это знание проложило заметные следы в подглазьях).

Описывать их дальнейший разговор совершенно бессмысленно с точки зрения сюжета, тем более что это был вовсе и не разговор, предполагающий наличие собеседника, а короткий витин монолог с длинными паузами. И всё-таки. Витя сказал Ане, что уходит, некрасиво упрекнул в отсутствии детей – «и почему до сих пор не обследовалась» – это было лишнее, учитывая ситуацию, искал себе оправдания. Удивился вслух отсутствию какой-либо реакции с её стороны. Она упорно молчала, смотрела в кружку. Что в голове происходит, непонятно. Не каждый же день от неё муж уходит, с которым прожили восемь лет! Но там Юля с губами, бёдрами, детьми в потенциале.

(Слава богу, – про Юлю Витя вслух ничего не сказал). Мелькнула нехорошая мысль, «уйду сейчас – а она веревку на трубу, или, к примеру, лезвие вдоль вены.» – мелькнула и пропала. Покидал в походную сумку немного вещей и ушел, Аня осталась сидеть истуканом с кружкой холодного чая в руках.

Что могло дальше происходить с Аней, сразу после того, как Витя вывалил на неё свою новость? Было бы вполне разумно и понятно, если бы она расколотила посуду, порвала свадебные фотографии, вызвала на дом подружаек со всего региона (алкоголь ящиками), поехала в ночной клуб, заказала мужской стриптиз и в финале буйства переспала бы с каким-нибудь полузабытым другом юности, с кем-нибудь из клиентов, которые периодически очень увлекались её хрупкостью.

Ничего такого Аня не стала делать, потому что предсказуемо и еще потому, что всё это отыграла в своём воображении за истекший месяц тысячу раз, даже перебрала кандидатуры, с кем, сразу после того, как Витя скажет, наконец. Ни секунды не сомневалась, что долго эта двойственность не продлится. Знала Витю девять лет. В две тысячи каком-то, года три они уже прожили, наверное, – нечаянно совсем уличила Витю в неверности. Подруга Майя пришла, кстати, в такое же ясное субботнее утро, щебетала, щебетала, в конце поинтересовалась, что Витя с Аней делали в Розовке, в четверг, в три часа дня. Витя побагровел странно, пятнами. Аня молчала, не потому что предоставила Вите возможность самому выпутываться, а потому что она всегда молчала – вы помните.

– Ну как же, – осеклась Майя, замедлила швыряние словесного бисера, наморщила узкий лобик, – Я же совершенно точно вас видела, Анечка, скажи? И ты была в таком платке ярко-красном, по типу банданы, и сумочка твоя, и машина витина там же стояла, у магазина. А я мимо ехала, о, смотрю, Витя с Аней здесь что делают! Ну, думаю, всё равно в субботу пойду к Писемским и всё выясню!

Пауза вскоре чем-то заполнилась, Аня предложила ещё чаю, Майя медленно понимала, что сказала не то, может быть потому, что у Ани не было красного платка-банданы, да и в Розовке – если честно – не бывала никогда.

То была одноразовая связь, и Витя даже не оправдывался. И не просил прощения. Его громадное облегчение выразилось в том, что очень долгое время после он был преувеличенно внимателен к Ане, как будто каждый день стремился доказать ей «ты, ты самая главная, ты, ты единственная». Она глазами отвечала: «Да, милый, да, я всё понимаю». Никогда не спрашивала про Розовку, машину у магазина, платок, сумочку, не интересовалась. Потом всё рассосалось само собой, стёрлось в бегущих днях.

И в этот день, в субботу, обошлось без шекспировских страстей. Аня долгодолго сидела с кружкой в руках, потом вылила чай, налила еще, вылила, – потому что холодный, включила чайник, стояла возле него, ждала, пока закипит, скучала по Мисюсе. Об экран включенного ноутбука яростно бились окна ай-си-кью, скайпа и тандербёрда, видимо, нашлась масса желающих пообщаться с Аней. Может быть, всё дело было в прогорающем заказе, который Аня должна была сдать до трёх часов дня, ну что суббота, у фрилансёров нет выходных.

Потом Аня пошла в ванную, помыла голову, посидела во вкусно пахнущей гранатом воде. Включала холодную и горячую по очереди, это тонизирует. Пыталась поесть, получалось плохо. Плюнула, села работать. Сверстала отвратительный макет, уродливый. Отправила его заказчику и ужаснулась, потому что делать дальше было нечего.

Совершенно невозможно было идти в спальню, даже зайти туда. Пол-дня Аня избегала этого. Всё дело в том, что в однокомнатной квартире (им двоим хватало) зоны были строго поделены. Кухня была территорией Ани, спальня-зал – Вити. Здесь, в спальне, стоял витин рабочий стол, один ящик у него закрывался на замок, Аня никогда не спрашивала, что там Витя хранит – презервативы, письма, журналы «Ооопс» или «Плейбой», там на самом деле были какие-то финансовые документы, непонятно зачем, иногда менялись, так нужно было для бизнеса.

Здесь, в спальне-зале (Писемские так и называли эту комнату, через тире), стояла их чудная кровать, на заказ выполненная. Секрет этой кровати заключался в том, что при желании её можно было сложить в стену, на самом деле в шкаф. Они так делали, если ждали много гостей, раза три в год от силы – Новый год, дни рождения. Всё остальное время кровать независимо занимала довольно большую часть жизненного пространства. По выходным и вечерам Витя валялся на ней поперек и наискосок, в руках пульт. Днём, если Аня уставала считать на своём мониторе пиксели, иногда шла, валилась на неё, радовалась нежным запахам чистого белья, купала в душистой прохладе руки и ноги. Заправляла её только ближе к витиному приходу с работы, для порядку. Ну или до прихода гостей, хотя последние числом до четырёх с удобствами размещались в кухне, обычно так всё происходило. Там, в спальне-зале, постель пахла витиным одеколоном, и валялись его вещи на стуле.

В эту ночь Аня спала на кухне. Кухонный уголок у них был с секретом, того же авторства, что и кровать, – одна из его секцией движением руки значительно удлинялась, неудобство заключалось в том, что для этого нужно было стол отодвигать к газовой плите. В ящике лежал клетчатый плед и круглая подушка с радостным лицом (причем лицо улыбалось с обоих сторон), и двумя шерстяными косами ярко-желтого цвета, очень неудобная. Аня разместила на лице с косами свою голову, ужасаясь этой несообразности, выпила две таблетки сильно просроченного снотворного, с давних времён оставшегося, пережила ночь. Следующее утро начала с мытья головы.

Через месяц стало легче, по крайней мере, перестала мыть голову каждый день, стала заходить в спальню и даже ночевала там. Витя уже забрал почти все свои вещи, – стол оставил с ключом, торчащим из секретного ящика. Он не вписывался в юлину квартиру, этот стол. В общем, Витя почти всё оставил, забрал только документы, одежду и обувь. Да и что забирать? Не мебель же. Увлечений у него никаких не было, лыжи там допустим или марки, – Витя увлекался исключительно бизнесом, вёл его твердой рукой через шторма кризисов и дефолтов. Книги покупала только Аня, Витя даже подаренные ею не забрал, – какие-то там коллекционные издания, посвященные оружию, теоретически дорогие сердцу каждого первого мужчины, но не Вите, как выяснилось. Квартира стала женская; исчезли тапочки 46 размера, гели для бритья, в прихожей стало пусто без черного пальто, часть шкафа, где раньше висели костюмы, беззащитно зияла скелетами плечиков.