Текст книги "Шпионы среди нас: секретные материалы"

Автор книги: Wim Van Drongelen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Часть 4
Как в кино

Разведчик на покое

Постепенно он совершенно отвык от прежних игрушек (пистолет под мышкой, шуршащая под пиджаком рация и проч.), от обращения «товарищ старший лейтенант», от каждодневного ожидания пули, бомбы и незаметной, секретной, служебной смерти. Его служба была, конечно, и опасна и трудна, но на первый взгляд была очень даже видна: где первые лица на первых страницах наших и чужих газет, там и он, сбоку, в штатском, но с форменной прической.

Он – бывший, и уже не охраняет президентов, не сверлит толпу насквозь в поисках наемного убийцы и не сочиняет больше умных мыслей про концепцию контрразведки. А занимается вместо этого вот чем: размахивая своей косичкой, бренчит на гитаре, поет своим тенорком по-английски (про кремлевские тайны ни слова), пробивает концерты и вообще руководит собственной рок-группой, названной в честь себя же.

В свободное от основной работы время он воспитывает – на коммерческой основе – новое поколение рыцарей плаща и кинжала и ставит безопасность в солидных фирмах. Эти ученики и заказчики снимают перед ним шляпу… Вот он им рассказывает в…надцатый раз одно и то же и удивляется, что не понимают очевидных для всякого толкового кагэбэшника вещей, а потом по пути на репетицию обдумывает очередную главу книжки «Философия безопасности», которую сочиняет ночами.

Как-то так странно вышло, что из недр государственной безопасности вырос рок-музыкант-философ. Про все это впору было бы сочинить роман.

…Фонарев попал в КГБ, как и многие, – вдруг.

Жил себе в городе Зеленограде, учился в техникуме, бренчал на гитаре (даже в ансамбле на танцульках), пел что-то якобы на английском языке, гонял на лыжах, зарабатывал спортивные разряды. Одним словом, вел стандартную жизнь юноши, которому все равно скоро в армию.

Но вот в армию-то он и не попал.

Дальние знакомые, знакомые знакомых, вышли на него и предложили романтическую, уважаемую, престижную, высокооплачиваемую, выездную, перспективную и т. д. работу. У Фонарева была блестящая и завидная – по тем временам – анкета. Спортсмен, комсомолец, из рабочей семьи, не был, не привлекался, не имел, да и вообще морально устойчив – с такой биографией не то что в Комитет, в космос можно было проникнуть! С поправкой на время, сегодня это было бы приблизительно то же самое, как если бы выпускнику средней школы предложили сделаться членом правления коммерческого банка. Кто б отказался! Вот и Фонарев не отказался.

В ПЕРВЫЕ ГОДЫ ЮНОМУ ЧЕКИСТУ НЕМАЛО ПРИШЛОСЬ ПОПОЛЗАТЬ ПО КОВРАМ, ИЗУЧАЯ ИХ САНТИМЕТР ЗА САНТИМЕТРОМ: ВДРУГ ТАМ ЧТО ЗАТАИЛОСЬ? С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ ЭТО БЫЛО ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ВАЖНО…

Тем более что вдобавок к отсутствию интеллигентских комплексов («Сотрудничество с органами? Ах, лучше я повешусь на ближайшей осине!») Дима заранее знал, что ему придется не над диссидентами издеваться, а охранять покой первых лиц государства. Он предполагал, что работа ему предстояла непыльная. От чего охранять? Что грозило высочайшим лицам тогда, в 1979 году, кроме разве что обширного инфаркта, почечной недостаточности и исполнения своих обязанностей не приходя в сознание?

Ну и начал работать. Правда, предположение насчет непыльности не подтвердилось. Пыли хватало. В первые годы юному чекисту немало пришлось поползать по коврам, изучая их сантиметр за сантиметром: вдруг там что затаилось? С точки зрения госбезопасности это было очень, очень важно… Он радовался, когда после этих скучных и тихих коридоров выпадала работа на свежем воздухе: у дверей важных подъездов с авторитетными блестящими ручками надо было околачиваться с видом случайного прохожего, но зато можно было дышать полной грудью. Видимо, это у него хорошо получалось: начальство было довольно и перевело Фонарева на более ответственную работу – его допустили «к телам». Разумеется, не очень близко – так, на положенном по инструкции удалении – и все же достаточно плотно, чтобы считать себя причастным к истории державы.

Однако охранник Фонарев никогда себя не считал причастным. Как настоящий чекист, как железный Феликс, он не позволял себе – тогда – сантиментов в служебное время: назначили «охраняемого» – охраняй. Не видит он тебя в упор – правильно, значит, хорошо работаешь. Так десять лет он и охранял. И Андропова, и Рыжкова, и Горбачева, и Рейгана, и Миттерана, а уж прочих иноземных министров и премьеров – без счета.

Здесь мы вынуждены вас несколько разочаровать: подробности «хранения тел» скрыты под грифом профессиональной тайны. А несекретное неинтересно: ходишь, крутишь головой, таскаешь пистолет, прислушиваешься к рации. И будь готов, всегда готов, в любой момент кинуться на всякий вытащенный ствол своей личной грудью. Работа нервная, конечно, но к ней привыкаешь, как ко всякой работе. Да и риск не так уж был велик. Кто там стрелял, в те-то сонные годы? Да и потом, высокие лица чрезвычайно редко оказывались в гуще народной жизни. Им почему-то больше нравилось вдали от нее. Они любили покой, природу, что нам по-человечески так понятно.

Как охраннику, Фонареву не всегда удавалось быть незаметным, как того требовала служебная инструкция. Иной раз случались проколы, когда первые лица его очень даже замечали, вызывали к себе и даже просили совета. А получив совет, его даже выполняли! Да, мало кто из старших лейтенантов может таким похвастаться… Фонарев же – может. Взять хотя бы такой случай.

Вызывают как-то Фонарева в «главный дом», в Завидово, к самому – по тем временам – Михаилу Сергеичу. Сердце, конечно, замерло. Приезжает. У дверей встречает не кто-нибудь, а сам Медведев – шеф личной охраны. Заходят вместе в гостиную. А там Горбачев за руку здоровается. Раиса Максимовна тоже здоровается, улыбается и говорит:

– Дима, нам сказали, что вы в гитарах разбираетесь. Так вот, нужна консультация. Нам как раз один мальчик из Армении прислал письмо. Пишет, что хочет заниматься музыкой, а гитары нет. Вот мы с Михаилом Сергеевичем решили ему послать инструмент в подарок. Как вы считаете, этот подойдет? – и показывает гитару («какой-то ужас») за восемь рублей.

Фонарев честно ответил, что инструмент никуда не годится.

– А что же купить?

Старший лейтенант открыл уж было рот, чтоб посоветовать фирму «Фендер». Но передумал. Получится, что президентская чета поставит армянского мальчика в неловкое положение: подарок-то уж очень дорогой. И патриотично посоветовал приобрести инструмент ленинградского производства.

Дав президенту совет, Дима поехал домой. А гитара высочайшим соизволением с брегов Невы полетела на Кавказ.

Встречи с иными героями тогдашних первых полос запоминались благодаря скорее анекдотическим подробностям, нежели осознанию собственной исторической значимости.

Например, у Ким Ир Сена справа на шее была огромная шишка – что-то вроде опухоли – чуть ли не с кулак размером. Поэтому фотографов надо было отгонять именно с этой стороны. Фотографы кусали локти.

Анастасия, русская жена Цеденбала, славилась сложным характером и не пускала кагэбэшников в дом – в результате несчастные охранники были вынуждены мерзнуть у входа в резиденцию.

Приходилось иметь дело и с августейшими особами. Король Испании Хуан Карлос II, к примеру, отличался безукоризненной строгостью в соблюдении протокола и редкостной скромностью. До такой степени, что даже в графе «профессия» писал «госслужащий».

Больше всего мороки было с персонами из «третьих» стран.

Например, вождь Буркина-Фасо, прибыв в Союз, первым делом срочно сшил себе полковничий мундир буркина-фасовской армии. В обновке он сходил сначала в Кремль, на прием, а потом в общежитие, где и веселился всю ночь со своими земляками-студентами, которые ему приходились ровесниками. Веселого вождя, правда, через пару месяцев сверг какой-то другой полковник…

Немало хлопот причинил Фонареву Муамар Каддафи. Последний проспал и не приехал вовремя к своему самолету. Охрана зря ждала, волновалась и мерзла на летном поле. Вместе с ней переживал и старенький Громыко. Ливийские охранники ничем не могли помочь чекистам: отец ливийской революции, как известно, страшен в гневе, и никто не мог осмелиться зайти в опочивальню и его разбудить.

Впрочем, невзирая на мелкие неприятности, все это Фонареву весьма нравилось: работа, как говорится, с людьми, и к тому же нередко на свежем воздухе. И новости узнаешь из первых рук. Скажем, еще в далеком 1981-м он вместе с тогдашним питерским «первым» – Романовым – ездил инспектировать отечественный Shuttle – «Буран». Даже внутрь забирались, на кнопочки всякие нажимали – восторг! А знакомые рассказывали, как они сопровождали Pink Floyd, решивший посетить Байконур…

Однако маленькие прелести профессии, как известно, обычно сопровождаются и невзгодами соответствующих размеров. Вот ушла жена… И это не удивительно при такой-то мужниной работе. Коллеги объяснили, что в их кругах такое часто бывает (дело житейское), и предупредили об опасности запоя в таких случаях. Фонарев не запил, но вывод из случившегося сделал: за время службы в КГБ больше не женился. (И новым законным браком сочетался только на «гражданке». Его Галина тоже музыкант – училась в консерватории – и к новой его профессии относится, слава Богу, с пониманием.)

Было и такое: нелегкая чекистская судьба забросила Фонарева в «логово врага»(то есть предполагаемого противника) – в Вашингтон. Поохраняв, по своему обыкновению, высшее руководство, он оттуда привез забавный сувенир – серебряные запонки, и на каждой выгравирована подпись президента США. Он теперь эти запонки надевает по особо торжественным поводам.

Так получилось, что этот вояж стал последним эффектным аккордом в служебной биографии Фонарева. В 1989 году он перестал работать в Комитете. И по сей день не дал никаких объяснений о причинах ухода, как, впрочем, и о многом другом, что касается его службы в органах. По понятным, как говорят, причинам. Нельзя же считать объяснением такую его загадочную формулировку: «Я ушел, потому что этого потребовали правила большой игры, которые мне не подвластны». А может, он Михаилу Сергеичу плохую гитару порекомендовал? А тот, когда к слову пришлось, взял да и «упразднил» (было такое модное комитетское словечко).

И вот – классическая ситуация – безработный контрразведчик сидит дома и размышляет о жизни. Этакий «шпион на холоде». В романах это получается красиво, но в жизни он был безработным два томительных года. Похоже, того требовали секретные правила, согласно которым он ушел: так надо было.

Впрочем, этот домашний арест был не таким уж обременительным. Дима сидел дома, посвящая дни искусству игры на гитаре, упражнялся в английском, этом незаменимом инструменте контрразведки. На жизнь он тогда принялся зарабатывать бизнесом – стал торговать «аппаратом» (усилители, колонки и проч.).

Бизнес оказался удачным. В итоге Дима стал ездить на 124-м «мерседесе» (пусть не новом), а музыкальные произведения исполнять на «Фендере» (который даже для президента СССР слишком дорог) и «Джибсоне». Услышав эти названия, все мало-мальски сведущие в гитарных делах должны немедленно закивать и прищелкнуть языком. Обзавелся он и небольшой домашней студией звукозаписи, на которой вполне можно было смонтировать хороший трэк. Чем не начало карьеры преуспевающего бизнесмена?

Некоторые считают, что благополучие побуждает к творчеству. Другие с этим спорят, доказывая, что достаток более располагает к разгулу и порокам. Или, по крайней мере, к спокойному и долгому сну. У Фонарева четкого мнения на этот счет нет, однако в тот момент он твердо решил: хватит расслабляться, пора выплывать на поверхность и заниматься настоящим делом.

Он оснастился стильной косичкой, свисающей между лопаток. Конечно, гэбэшная прическа гораздо практичнее, но куда денешься – надо просоответствовать! В итоге, если смотреть строго в фас, получается нормальный кагэбэшник, а если заглянуть с тыла – металлист металлистом. Он заимел неизвестно что обозначающую кличку «Дан». И группа Dan Fonareff начала набирать обороты на сцене известного в «тяжелых» кругах клуба «Вояж».

Однако длина волос лишь косвенно влияет на состояние мозгов. Да и наивно было бы предположить, что этот парень ростом под два метра, который еще совсем недавно еженедельно совершенствовался в стрельбе «по-македонски», в одночасье станет каноническим рок-подвижником, любителем яростных стихов и дешевого портвейна. Как бы не так!

Фонарев держит себя в форме. Фонарев становится членом Клуба ветеранов контрразведки (номер членского билета – 150). Фонарев преподает в так называемой академии «Шериф» – школе охранников. (В классах сидят широкие дяди с бритыми затылками, которые задают довольно дикие на обывательский вкус вопросы типа: «Что делать, если из идущей впереди машины начали стрелять?» И Дима отвечает: «Не важно. Если начали стрелять, значит, вы уже проиграли, поскольку допустить этого вы не имели права».)

ЛУЧШЕ УМЕРЕТЬ НА БОЕВОМ ПОСТУ, ЧЕМ ДОПУСТИТЬ ОПЛОШНОСТЬ, – ПОСЛЕДСТВИЯ МОГЛИ БЫТЬ ИСПЕПЕЛЯЮЩИМИ, ВПЛОТЬ ДО СТАТЬИ ОБ ИЗМЕНЕ РОДИНЕ.

Кстати, в самого Фонарева не стреляли никогда. Хотя, как он утверждает, в свое время он действительно был к этому готов. Не только потому, что два раза в год успешно сдавал квалификационные экзамены, выбивая 20 из 30 за 5 секунд из пистолета Макарова и демонстрируя инструктору, что владеет самыми ужасными ударами и может при желании завалить кабана кулаком. Но и потому, что знал: лучше умереть на боевом посту, чем допустить оплошность, – последствия могли быть испепеляющими, вплоть до статьи об измене родине.

Тренировки и опыт, приносившие когда-то неплохой для среднего совслужащего доход, почет и уважение, и сегодня на вес золота. Таких, как он, крайне мало: класс-то, как ни крути, мировой. Вот собирается в Лондон, на ежегодную конференцию Международной ассоциации телохранителей (IBA): пригласили. Эксперты полагают, что вернется он оттуда официальным представителем этой уважаемой организации в России. Серьезные фирмы приглашают Фонарева в качестве консультанта и платят приличные деньги. Дима приезжает, рассказывает, как расположить людей вокруг охраняемого, подсказывает, чем их вооружить, объясняет каждому, как смотреть, как дышать, что чувствовать. А потом спешит в маленький клуб на «Водном стадионе», где в обстановке вечного ремонта на убогой сцене собирается его команда, чтобы пару-тройку часов позаниматься рок-н-роллом.

Пушки (в том числе и те, которые в кобуре) и музы, говорите, дуэтом не выступают? Еще как выступают. Фонарев, например, предлагает такую схему экономики и жизни: он учит охранников и зарабатывает деньги, чтобы свободно музицировать. Музыка – после некоторой раскрутки, которая уже началась, – даст средства, позволяющие издать книгу о философии безопасности, и она своего читателя, несомненно, найдет. А уж куда пустить то, что окажется «в остатке», видно будет.

По поводу мысли о том, что-де про Фонарева можно написать роман. Таки нельзя. Потому что он удивительно органичный человек. Или, если хотите, функциональный: он надежно и где-то даже скучно делает свое дело. Десять лет в «девятке» приучили его выбирать самый оптимальный маршрут и избегать малейших недоразумений в чем бы то ни было. У него не было провалов, проколов, романтики, стрельбы, сомнений и прочего. И теперь романтика, казалось бы, столь присущая музыканту, ему чужда напрочь. Он классно играет на гитаре, сам пишет слова к песням и поет их (исключительно на английском, кстати), но при этом совершенно не меняется в лице. Жизнь прямая, как струна. Мы, привыкшие к скачкам и метаниям, мечтаем о ней лишь временами, когда совсем уж невмоготу становится. А он – напевает. Уверенно и, кажется, совершенно безмятежно…

Во время прогулок Фонарева с журналистом по столице тому эпизодически приходила в голову шальная мысль: а вот как сейчас накатят какие-нибудь идиоты с кастетами-пистолетами, и Фонарев им немедленно покажет кузькину мать.

Журналист поделился этим предположением с Димой. Тот замахал руками:

– Ну что ты! Столько лет без практики, я уже все забыл.

– Но, наверное, некоторые моторные навыки остались?

– Конечно остались: убегу!

Кажется, этот диалог все окончательно расставляет по местам: никакого романа нет… То есть жизнь все-таки умнее литературы. Или хитрее. Настолько, чтобы иногда хотя бы не давать себя эксплуатировать.

Взболтать, но не смешивать

Шпионаж и шпионы давно уже стали частью массовой культуры. Герои книг и фильмов живут уже вне той «реальности», которую создали для них (и для нас) их авторы – в среде анекдотов, языковых клише и мифов, к собственно разведке имеющих уже весьма отдаленное отношение.

«Пал Андреич, вы шпион? – Видишь ли, Юра…» Этот «диалог» из фильма «Адъютант его превосходительства», например, уже не воспринимается даже как обмен репликами, а только как одна целая фраза. Хотя ее вторая часть – «Видишь ли, Юра…» звучит совсем в другой сцене фильма, а ответ Юрия Соломина был несколько иным («Как ты думаешь, Юра, Владимир Зеноныч – хороший человек?»). Такой «ответ», кстати, отлично вписывается в профессиональные традиции ухода от ответа.

ЕСТЬ МНЕНИЕ, ЧТО ПРЕСЛОВУТОЕ «АРМЯНСКОЕ РАДИО», ПОЯВИВШЕЕСЯ В 60-Е, В ПЕРИОД «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ», БЫЛО ДЕТИЩЕМ СПЕЦИАЛЬНОГО ОТДЕЛА ЦРУ.

Конспирология, насквозь пронизавшая шпионскую субкультуру, также давно стала элементом масскульта. А если к ней относиться хотя бы с некоторой долей юмора (а как еще к ней можно относиться?), то выстроить можно самые необычайные схемы. Вот, например, с точки зрения Амаси Оганесяна, заместителя директора Общественного радио Армении, пресловутое «армянское радио» (коллективный носитель истины в Советском Союзе, готовый ответить на любой вопрос в своем неповторимом стиле: «За что уволили директора ЦРУ? – За то, что не смог определить адрес Кузькиной матери, волну «армянского радио» и чем занимается ДОСААФ») появилось в 60-е, в период «холодной войны», и было детищем специального отдела ЦРУ. Шутки носили политический характер, в их задачу входила антисоветская пропаганда, расшатывание политического режима СССР. Эта теория подтверждается якобы тем, что первый сборник анекдотов «армянского радио» вышел в 80-е годы в Западной Германии.

Надо сказать, что версия о шпионском происхождении «армянского радио» обсуждается и в Интернете. На одном из форумов так рассказывают о причине ликвидации спецотделов армянских анекдотов в западных спецслужбах. Как-то на съезде работников Всесоюзного радиовещания председательствующий объявил: «А теперь слово предоставляется представителям армянского радио…» – и зал разразился гомерическим хохотом. Шпионам стало ясно, что оружие спецпропаганды превратилось в средство увеселения всей страны, а сами шпионы в клоунов.

С неменьшим усердием театр шпионского абсурда продолжают создавать и вполне даже известные (в отличие от анонимов «армянского радио») авторы. Так, в середине 1992 года молодой, но уже скандально известный театральный режиссер Роман Виктюк, по словам продюсера Ольги Шведовой, готовился удивить московскую публику чем-то «небывалым, дерзновенным и ошеломляющим». И удивил. Сюжет спектакля «М. Баттерфляй» по тем временам был шокирующим: история большой любви французского дипломата и китайской оперной певицы, которая, по выяснении обстоятельств, оказывалась пассивным содомитом и активным шпионом (одноименный фильм Дэвида Кроненберга по пьесе Дэвида Генри Хвана, которую, собственно, и ставил Виктюк, еще не вышел к тому времени). Виктюк, что называется, открыл тему, и его сразу же провозгласили лидером российской гей-культуры. Но едва ли не больше, чем тема, шокировала роскошь постановки. Она била в глаза, причем с размаху.

Вполне возможно, кстати, что прототипом заглавной героини-героя «М. Баттерфляй» была не гейша Чио-Чио-сан из оперы Пуччини, а вполне реальная маньчжурская принцесса, известная под своим японским именем – Ёсико Кавасима – или по прозвищу «леди Дунчжэнь» («Бриллиант Востока»). Она служила в Квантунской армии, была агентом японской разведки, блистала в обществе – и одевалась почти исключительно в мужское платье.

Именно она убедила последнего императора Маньчжурии Пу И возглавить марионеточное государство. После его интронизации Кавасима продолжала работать на Японию, став на время «спутницей» генерал-майора Хаяо Тады, военного советника Пу И. В 1932 году ей даже удалось организовать из бывших бандитов и разбойников кавалерийский отряд в 3000–5000 сабель, который занимался карательными функциями, уничтожая воевавших против японских оккупантов партизан (так называемый «План умиротворения Манчжоу-го»).

Японские газеты называли ее «Маньчжурской Жанной д’Арк», а сама Кавасима, крайне популярная в местном высшем обществе, выступала на радио и даже выпустила пластинку песен в собственном исполнении. Одно из самых известных ее киновоплощений – образ принцессы-шпионки в биопике «Последний император» Бернарда Бертолуччи.

В общем, образ шпиона в художественных произведениях получается вполне соответствующим интригующему коктейлю Джеймса Бонда – «взболтанным, но не смешанным». Такой рецепт, кстати – не выверт воображения автора. Он основан на точном, даже научном расчете. Сам Бонд описывает его в первой же книге – «Казино «Рояль». По мнению Бонда, напиток должен наливаться в высокий бокал для шампанского и состоять из «…трех частей джина «Гордон», одной части водки и полпорции «Кине Лилле» (разновидность вермута). Как следует взболтайте, пока не растворится лед, затем добавьте большую тонкую дольку лимона. Все понятно?». Потом, в угоду продакт-плейсменту в фильмах Бонд исключит джин из рецептуры. Полученный коктейль он называет «Вечерней звездой», по имени девушки – двойного агента.

Взбалтывание позволяет охладить мартини, что является ключом для приготовления хорошего водочного коктейля. Водка, взболтанная с джином, дает равномерный привкус. Есть и еще причины, чтобы «взбалтывать, а не смешивать». Взболтанный мартини холоднее, чем смешанный, поскольку лед больше остужает напиток. При взбалтывании в мартини попадает больше кислорода, в результате чего проявляется знаменитый «спиртовый» привкус джина, подчеркивающий вкус мартини. Наконец, взболтанный мартини лучше растворяет вермут, и напиток приобретает менее маслянистый привкус.

Правда, не все эксперты согласны относительно взбалтывания. Но в этом вопросе Бонд непоколебим. Впервые озвучив голосом Шона Коннери с экрана требование «взболтать, но не смешивать» в 1964 году в фильме «Голдфингер», он отступил от этого принципа лишь дважды. Ну, полтора раза. Первый – в фильме «Живешь только дважды». Там Бонд получил как раз смешанный коктейль, но не стал устраивать скандал, а как джентльмен поблагодарил хозяйку за «превосходный напиток».

За второй раз можно засчитать ответ Бонда в исполнении Дэниела Крейга в экранизации того самого первого романа «Казино «Рояль». Тогда проигравшийся в покер супершпион тосковал у стойки бара и в ответ на вопрос бармена, в каком виде он желает свой коктейль – смешанным или взболтанным, – резко бросил: «Я что, похож на человека, которого это волнует?»

Но давайте обо всем по порядку. Или почти по порядку.

В 1990 году на экранах Великобритании появился любопытный американский телефильм, название которого говорит само за себя: «Создатель шпионов: Тайная жизнь Яна Флеминга». Главного героя сыграл актер с откровенно провоцирующей фамилией Коннери. Только не Коннери-пэр, а Коннери-сын – Джейсон.

Приключения героя начинаются с того, что его исключают из Итонского университета за повышенный интерес к замужним дамам и явно недостаточный – к наукам. Затем молодой Флеминг становится газетчиком, и нелегкая журналистская судьба забрасывает его аж в советскую Россию. Вместо того чтобы освещать ход одного из показательных сталинских процессов, корреспондент заводит роман с красавицей-графиней и по совместительству агентом ЧК. Головокружительный побег спасает его от Лубянки, но не от приобретенной «наркозависимости»: прирожденному авантюристу и плейбою нравится такая жизнь! И когда по возвращении в Лондон к нему подкатывают с предложениями определенного толка сотрудники военно-морской разведки, никакой вербовки не требуется: клиент созрел сам. После чего начинается не жизнь, а кино о Бонде – секретные задания во Франции и Португалии; приключения на безымянном острове в Северном море, где тайно собрались гитлеровские бонзы; погони, перестрелки и, конечно, романы.

Как и в книгах главного героя фильма, правды и вымысла в этой истории – 50 на 50. В основе лежат реальные события, обильно сдобренные беззастенчивой выдумкой.

Ян Ланкастер Флеминг родился в 1908 году в графстве Оксфорд. Родственниками судьба мальчика не обидела: дед был процветающим банкиром, отец – богатым землевладельцем и членом парламента. Будущему разведчику и писателю, казалось, была гарантирована безбедная жизнь в компании золотой молодежи. Однако в реальности все пошло не так гладко.

Отец погиб во время Первой мировой, когда Яну исполнилось девять. Лишь спустя много лет он по достоинству оценил, кто именно написал некролог о его отце в лондонской The Times – сам Уинстон Черчилль. Мать вместе с поместьем унаследовала и запутанные финансовые дела покойного мужа. А вдобавок ко всему старший брат Яна – Питер, с блеском окончив два самых престижных английских колледжа Итон и Оксфорд, быстро сделал себе имя как писатель и путешественник.

А вот Яна действительно исключили из Итона, куда он поступил по настоянию своей честолюбивой мамаши, и причина была та самая. А позже – из элитной военной академии в Сэндхерсте (формально «за нахождение вне казармы после отбоя»). Потом молодой Флеминг учился в Мюнхене и Женеве, но с большим удовольствием проводил каникулы в местах модной тогда тусовки – на Французской Ривьере и горнолыжных курортах Кицбюэля и Сент-Морица, набираясь впечатлений для будущих романов о Джеймсе Бонде. Любопытно, что в Мюнхене – о чем в его автобиографии нет ни слова – молодой человек регулярно посещал психиатра. Слава неутомимого героя-любовника, увы, на поверку оказалась саморекламой.

Получив с грехом пополам диплом, Флеминг попытался устроиться на работу в министерство иностранных дел, но неудачно – провалился на собеседовании («Из 62 соискателей я был 25-м, но этого оказалось недостаточно»). Не произвел он впечатления и в редакциях нескольких лондонских газет и журналов и в конце концов довольствовался репортерской мелочовкой в агентстве Reuters.

В Москве в 1929 году он, правда, побывал и даже опубликовал несколько репортажей с процесса над «вредителями». Но домой вернулся чинно-мирно, без приключений, хотя, как выяснилось позже, уже тогда выполнял деликатные поручения отказавшего ему в приеме на работу Foreign Office. В Лондоне Флеминг почувствовал, что журналистика ему прискучила. К тому же это ремесло не приносило столько денег, сколько требовалось молодому плейбою. Служба в банке и в маклерской фирме также не снискала герою особых лавров. Короче, когда корреспондент The Times Ян Флеминг вновь появился в Москве в 1939 году, его журналистское удостоверение было не чем иным, как «крышей».

В военно-морской разведке будущий писатель прослужил всю войну, пройдя путь от лейтенанта запаса до капитана 3-го ранга. А поскольку административные способности Флеминга явно превосходили оперативные, ему дали должность чиновничью – секретаря начальника разведки адмирала Джона Годфри, с которого впоследствии будет списан шеф агента 007 М.

В своей автобиографии Флеминг много чего насочинял. Будто бы он принимал участие в эвакуации войск союзников из французского порта Дьеп, в 1939-м организовал побег албанского короля-диктатора Зогу, а ближе к концу войны лично вел секретные переговоры в Вашингтоне с будущим основателем ЦРУ генералом Донованом. На самом деле все это время Флеминг занимался делами преимущественно бумажными. Документально подтверждается лишь одна проведенная им «спецоперация», да и то потерпевшая фиаско. Начальство поручило ему допросить пленного командира немецкой подводной лодки. И Флеминг не нашел ничего лучшего, как привести его в бар в Сохо в надежде «расколоть» за стойкой, однако просчитался – морской волк с нордической невозмутимостью опрокидывал одну стопку виски за другой, становясь все менее разговорчивым.

Однако именно работа в разведке, где было больше бумажной рутины, бюрократических рогаток и внутренних склок, чем романтических приключений, в итоге вывела закомплексованного неудачника на главную, как оказалось, дорогу жизни.

В 1945 году Флеминг по делам службы попал на далекую Ямайку и окончательно прозрел: жизнь прошла не там и не так! На тропическом острове было тепло, солнечно, мирно. Никаких ночных бомбежек и продуктовых карточек, фрукты валялись под деревьями, а от морских деликатесов ломились прилавки местных рынков – рай, одним словом. Флеминг уволился со службы и, продолжая сотрудничать за гроши с несколькими британскими газетами, занялся постройкой дома на северном побережье Ямайки. Он назвал свое жилище «Золотой глаз», и позже это название перекочевало в один из романов, а затем и фильмов об агенте 007.

На Ямайке отошедший от дел разведчик попытался реализовать себя в иной области, значительно увеличив, снова по его собственным словам, личный донжуанский список. Один роман действительно имел место и закончился скандалом. Жена влиятельного чиновника забеременела от Флеминга, затем спасла его от преследований ревнивца-мужа, наконец, с трудом развелась и вышла замуж за своего соблазнителя. Такое вот кино…

Шел 1952 год. Ожидая конца бракоразводного процесса своей пассии, Флеминг скуки ради принялся за сочинение шпионского боевика под названием «Казино «Рояль». Когда пришло время дать имя герою-суперагенту, в котором было много от самого Флеминга, но еще больше неудовлетворенной мечты о другой, непрожитой жизни, автору случайно попался на глаза научный труд «Птицы Вест-Индии» некоего Джеймса Бонда. А знаменитый номер с двумя нулями подсказал великий соотечественник Киплинг, один из рассказов которого посвящен поезду 007.

Успех романа, вышедшего в следующем году, превзошел все ожидания. Флеминг не стал в одночасье знаменитым, но сразу получил от издателя предложение написать еще что-нибудь в том же духе. За первым романом последовали второй, третий. Ежегодные поездки после Рождества на Ямайку, чтобы накатать там новый роман про агента 007, скоро превратились для Флеминга в очередную рутину, от которой он так старался убежать. Правда, с каждой книгой (всего их было выпущено 14, включая два посмертных тома) росла слава, а вместе с ней – гонорары.