355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вячеслав Кондрашов » Рихард Зорге » Текст книги (страница 18)
Рихард Зорге
  • Текст добавлен: 26 ноября 2018, 23:01

Текст книги "Рихард Зорге"


Автор книги: Вячеслав Кондрашов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

БОРОТЬСЯ ДО КОНЦА

Когда вышли тюремные надзиратели, Рихард внимательно осмотрел помещение, в котором оказался. Его камера была очень маленькой – примерно два на три метра. Унитаз и умывальник были закрыты крышками и впоследствии стали служить Зорге стулом и столом. На невысоких нарах – тонкий матрас и легкое одеяло, под потолком – небольшое оконце с затемненным стеклом, забранное частой стальной решеткой, но была и крохотная форточка без решетки. Разведчик не мог даже предположить, что проведет здесь более трех лет…

Первые дни заключения тянулись долго и утомительно. Постепенно он привыкал к тяжелому тюремному быту. В шесть утра объявлялся подъем, через час проходила проверка заключенных. Затем приносили завтрак – небольшую порцию риса или ячменя и чашку традиционного жидкого супа. На обед и ужин, как правило, давали отварные овощи, часто очень плохого качества. Камера проветривалась плохо. Зорге особенно угнетали ее крохотные размеры, не позволявшие сделать даже нескольких шагов. Это было особенно трудным в первое время после ареста для его активной и деятельной натуры. На прогулки его пока не выводили.

Зорге нужно было время, чтобы обдумать свое положение и выработать линию поведения на предстоящих допросах. Поэтому он сообщил надзирателям, что очень плохо себя чувствует, что у него болит сердце и он должен лежать. Врача ему не предоставили, вместо этого его посетил представитель прокуратуры, чтобы удостовериться, что заключенный действительно не может покидать камеру по состоянию здоровья. На неделю Рихарда оставили в покое, это устраивало и органы следствия, которые надеялись получить показания у задержанных японцев и иностранцев, чтобы предъявить их главному фигуранту и заставить признаться в незаконной деятельности в Японии. Зорге не знал, что за несколько дней до его ареста были задержаны Одзаки и Мияги, а одновременно с ним – Вукелич и Клаузен.

Рамзай не мог понять, в чем была причина провала. Он всегда своевременно реагировал на возникающую опасность, чтобы не допустить раскрытия своей группы. Несколько лет назад посол Отт рассказал ему, что японская полиция пришла к выводу, что в окрестностях Токио работает какая-то шпионская радиостанция, передающая закодированные сообщения. Расшифровать их и запеленговать передатчик местным специалистам не удается, поэтому они обратились за помощью к немцам, просят поставить соответствующие технические средства. Посол посмеялся над «глупыми японцами», которые, видимо, слушали обычных радиолюбителей, так как представить, что в Японии действует какая-то шпионская сеть, просто невозможно. Просьбу местной полиции он все же переслал в Берлин, и оттуда через некоторое время поступили пеленгаторные машины, о чем сразу узнал Зорге. Они переговорили с Клаузеном, и тот стал чаще менять место выхода в эфир, в том числе используя взятую напрокат рыбачью лодку. На ней радист выходил в море и оттуда посылал радиограммы во Владивосток.

Весной и летом 1941 года его соратники стали замечать около своих домов подозрительных людей, которые явно вели за ними наблюдение. Однако не было уверенности, что полицейские шпики что-то узнали о деятельности разведывательной группы. Близкая знакомая Рихарда Исии Ханако рассказала ему, что ее вызывали в полицию, где принуждали следить за ним и сообщать о всех его поездках и встречах. В последнее время полицейские приходили к ней все чаще, интересуясь всем, чем занимается днями и вечерами ее знакомый. Рамзай посчитал, что все это связано с усилением внутреннего режима из-за обострения военной напряженности в мире, но все-таки предупредил своих людей, чтобы они были предельно осторожны при оперативных контактах.

Даже находясь в тюрьме, Рихард Зорге продолжал считать себя руководителем, отвечающим за судьбу своих помощников и членов нелегальной группы. Ему необходимо было выбрать такую линию защиты, чтобы по возможности спасти их жизни или снизить сроки заключения, если дело дойдет до суда. Очень многое зависело от того, что известно спецслужбам о их работе на разведку и кто будет ввести следствие. Поиском лиц, подозреваемых в «антигосударственной деятельности», как хорошо знал Рихард, в Японии занимались два основных органа: токко – специальный отдел при департаменте полиции министерства внутренних дел и кэмпэтай – военная жандармерия, находившаяся в подчинении военного министерства.

У кэмпэтай была зловещая репутация. В середине 1940 года в Токио исчез известный английский журналист Дж. Кокс, представлявший агентство Рейтер. Никто не знал о его судьбе, пока в июле в японских газетах не появилось сообщение, что англичанин, арестованный по подозрению в шпионаже агентами кэмпэтай, во время допроса выбросился из окна военной жандармерии и погиб. Журналистский корпус в Японии был уверен, что таким образом японцы пытались скрыть совершенное жандармами убийство иностранного корреспондента. Поэтому необходимо было попытаться сделать все возможное, чтобы его, Зорге, дело и дела других задержанных вели органы гражданской полиции.

Агенты токко контролировали левые политические движения Японии, занимались общественной безопасностью, осуществляли надзор за иностранцами. Как правило, материалы расследования, которые вела полиция токко, передавались в суд, где японские чиновники старались придерживаться общепринятых правовых норм. Это давало шанс побороться с органами следствия, организовать свою защиту, попытаться добиться гласности рассматриваемого дела. Пробыв длительное время в Японии, Зорге хорошо изучил местное законодательство. В стране действовал закон «О поддержании общественного порядка», направленный против коммунистического рабочего движения. Он предусматривал суровые наказания для тех, кто стремился изменить государственный строй, – вплоть до смертной казни. Рихард также знал о действующих законах «Об обеспечении государственной обороны» и «О сохранении военных секретов». Именно в их нарушении могли обвинить «иностранных шпионов», задержанных на территории Японии. Среди мер наказания для таких лиц также предусматривалась смертная казнь.

Ожидая начала допросов, Зорге заранее подготовил аргументы для своей защиты. Он решил максимально брать всю вину на себя, чтобы облегчить участь своих соратников и помощников по разведывательной работе. Вскоре разведчика вызвали на первый вопрос, который проходил в здании тюрьмы в достаточно просторной, по сравнению с его камерой, комнате священника. Допрос начался в 9 утра и продолжался до позднего вечера. Арестованного допрашивали инспектор токко Охаси и несколько его помощников. Их вопросы переводил специально приглашенный переводчик Икома – преподаватель Токийского института иностранных языков, владевший немецким языком. Зорге предъявили улики – радиопередатчик, захваченный полицией на квартире у Клаузена, и, как оказалось, не уничтоженные радиограммы, хранившиеся у радиста его нелегальной резидентуры, – и потребовали дать объяснения.

Из вопросов следователя Зорге стало ясно, что его помощник арестован и дал подробные показания, которые в значительной степени раскрыли деятельность возглавляемой им нелегальной резидентуры. Признательные показания были также получены от Мияги. Зорге не знал, что его соратник не выдержал допросов «с пристрастием» и попытался покончить жизнь самоубийством, выбросившись в окно во время допроса. Однако он остался жив и после непродолжительного лечения опять попал в руки безжалостных следователей. Одзаки также не стал скрывать, что добывал информацию по заданию Зорге и передавал ему в ходе последующих встреч. Наиболее упорно держался Вукелич, который не признавался в нарушении законов японского государства.

Зорге решительно отверг все предъявленные ему обвинения, настаивая, что он немецкий корреспондент, приближенный к послу и другим высокопоставленным сотрудникам германского дипломатического представительства. Этой линии он придерживался в течение нескольких дней, анализируя складывающуюся ситуацию. Он обратил внимание, что следствие не считает главной «шпионскую» составляющую его дела, а придает особое значение «заговору» против государственного строя страны, который замышлялся «группой Коминтерна», специально посланной для этого в Японию. Это давало шанс избежать передачи его дела военной жандармерии.

Не питая особых иллюзий в отношении конечного результата расследования, Рихард попытался использовать версию следствия, чтобы увести его в сторону от реальной деятельности его людей. Он начал давать показания о своем «коммунистическом прошлом», а также неких «московских инстанциях», которым он направлял всю получаемую информацию. В качестве основного источника разведывательных сведений Зорге указал германское посольство. Именно там он лично получал необходимые ему данные, которые на сугубо добровольной основе передавали ему высшие должностные лица диппредставительства.

Получив такие показания, японцы пошли на организацию встречи задержанного немецкого журналиста с руководством германского посольства в Токио. Посол Отт и представитель гестапо Мейзингер с недоумением восприняли известие об аресте Зорге. Им и в страшном сне не могло присниться, что их друг, убежденный нацист, работавший в Японии в интересах Третьего рейха, может оказаться советским разведчиком. Арест известного во всей Германии корреспондента был расценен ими как излишняя ретивость полицейских органов Японии, искавших шпионов там, где их в принципе быть не могло. В посольстве считали, что задержание Зорге явилось политической интригой, вызванной, скорее всего, его публикациями о недавних японо-американских переговорах, что в Токио рассматривалось как государственная тайна. Посол Отт также опасался, что события вокруг Зорге могут отрицательно повлиять на японо-германские отношения и его дальнейшую карьеру.

Через неделю после ареста Зорге посол в сопровождении двух старших дипломатов прибыл в тюрьму Сугамо. Их встреча с арестованным журналистом по требованию японцев продолжалась всего пять минут. Рихард вошел в специально выделенное помещение с высоко поднятой головой, как человек, полностью уверенный в своей правоте. На вопросы Отта ответил, что ему запретили давать какие-либо разъяснения по предъявленным ему обвинениям. Он также отказался от предложенной ему защиты со стороны германского посольства. В заключение он откровенно сказал послу, что «видимо, это наша последняя встреча». Потрясенный Отт покинул тюрьму, так и не поняв, что произошло с его близким другом.

Рихард вскоре забыл об этом эпизоде, сосредоточившись на противодействии следователям в ходе практически ежедневных допросов. Сначала их проводили инспекторы токко, а затем к ним подключились представители прокуратуры, которые продолжали вести основную линию следствия, обвиняя Рихарда Зорге и его соратников в подрыве государственного строя Японии в интересах «международной коммунистической революции». От Зорге добивались признательных показаний в первую очередь по этим явно надуманным обвинениям. Но Рихард понимал, что эта линия следствия окончательно уводила его от опасного расследования дела о «военном шпионаже» военной жандармерией. Теперь ему предстояло выбрать такую тактику защиты, которая могла бы свести на нет все предъявленные ему и членам его группы обвинения.

Получение информации в интересах Москвы после запротоколированных показаний членов его группы отрицать было невозможно, поэтому Рихард стал обращать внимание следователей полиции и представителей прокуратуры на характер этой информации. Он постоянно подчеркивал, что наиболее важные сведения он получал лично в германском посольстве, не нарушая при этом никаких японских законов. При этом Зорге подробно рассказывал о структуре диппредставительства Германии в Японии, о после Отте, других старших дипломатах, работавших там, своих тесных взаимоотношениях с ними. Японцы, как понял Рихард, с удовлетворением воспринимали эту часть его показаний, видимо, намереваясь использовать их в «подковерной» борьбе с Берлином, которому они явно до конца не доверяли.

Вукелич же, по показаниям Зорге, общался с коллегами-журналистами только в корреспондентском корпусе и собирал информацию «общеизвестного характера» из открытых источников, которая не являлась ни государственной, ни военной тайной. Его встречи с иностранными дипломатами, проводившиеся абсолютно легально, никак не могли быть квалифицированы как «сбор шпионской информации». Зорге на допросах утверждал, что получаемые им от Вукелича сведения давали лишь общие представления о политической атмосфере в Японии и совсем не являлись «достоверными» и «существенными». Они лишь в определенной степени дополняли ту информацию, что он получал в германском дипломатическом представительстве.

Труднее было делать то же самое в отношении Одзаки и Мияги, но Зорге продолжал придерживаться своей линии. Одзаки, по его словам, большую часть собиравшейся им политической информации получал в ходе общения со своими высокопоставленными знакомыми из околоправительственных кругов. Это была обычная практика для известных японских журналистов. Даже встречи в формате «Общества завтраков» являлись просто обменом мнениями его участников и по существу не были секретными с юридической точки зрения. Мияги же действительно передавал Зорге информацию военного характера, как он сам признался следователям в ходе допросов под воздействием применявшихся к нему специальных методов. Однако по существу он собирал только различные слухи и вел личное наблюдение. У него не было, давал показания Рихард, действительно секретных источников информации, так как по своему социальному положению он просто не имел возможностей для этого. Аналогичные показания Зорге давал в отношении арестованных японцев, о которых рассказал следователям Мияги. По предъявлявшимся ему показаниям он видел, что полиция арестовывает все новых и новых людей, но категорически отрицал, что они имели связь с его разведывательной организацией.

Особенностью проводившегося токко и прокуратурой следствия было отсутствие встреч и очных ставок с другими обвиняемыми. Следователи явно опасались, что резидент, являвшийся сильной личностью, может повлиять на арестованных и они прекратят давать признательные показания. Поэтому об аресте Анны Клаузен Зорге узнал из протокола ее допроса. Хотя она, к сожалению, очень много рассказала о деятельности нелегальной организации, Рихард продолжал утверждать, что она не привлекалась им к секретной работе. Ее поездки в Шанхай в качестве курьера он охарактеризовал как действия, «не нарушавшие японских законов».

Вообще, кроме того, что было указано в протоколах допросов его соратников и помощников, Рихард не давал никаких других показаний. Так, следователи не узнали о некоторых иностранцах и японцах, работавших на Зорге в Китае и Японии.

Он также отрицал какие-либо связи с советским посольством в Токио, хотя ему показывали фотографии лиц, с которыми он встречался по условиям явки. Он заявлял на допросах, что не знает или не помнит этих людей, и начинал пространно рассказывать о своем коммунистическом прошлом и работе в интересах Советского Союза, чтобы предотвратить войну СССР с Японией.

Из вопросов следователей Зорге понял, что следствие не намерено обвинять его в «военном шпионаже», а рассматривает в качестве главной версии обвинение в «подрыве государственного строя в интересах международной коммунистической революции». Его группа представлялась как «орган Коминтерна», засланный в Японию для организации «заговора против государства». Такое обвинение окончательно лишало кэмпэтай какой-либо роли в расследовании, но в то же время требовало от Рихарда ответных мер, чтобы судебное разбирательство не превратилось в пропагандистское антикоммунистическое дело об «экспорте революции».

Такого Рихард допустить не мог. Он стремился не нанести ущерба Коммунистической партии Советского Союза, международному рабочему движению и Коммунистическому интернационалу, противостоящим империалистической реакции и силам фашизма. Он даже ввел в практику допросов письменно отвечать на вопросы. Следствие предоставило ему пишущую машинку и, выслушав вопрос следователя, Рихард сразу же печатал ответ на немецком языке. В собиравшихся таким образом печатных листах была изложена его политическая позиция, разоблачавшая клеветнические домыслы японцев. Он отметил выдающуюся роль ВКП(б), в которую сознательно вступил в Советском Союзе, ее роль и авторитет в международном рабочем движении. Обвинения в агрессивном характере «мирового коммунизма» и «зловещей роли Коминтерна», писал Зорге, не имеют никаких оснований, а пролетарские революции совершаются рабочим классом тех стран, где для этого созрели соответствующие условия.

В своих показаниях Рихард отмечал, что поддержка Советского Союза очень важна для мирового коммунистического движения и тех, кто стремился предотвратить уничтожение первого в мире социалистического государства. Именно из этого следовали основные задачи возглавлявшейся Зорге разведывательной организации: следить за внешнеполитическим курсом японского руководства и раскрывать вопросы, связанные с планами возможного нападения Японии на СССР. Этой линии советский разведчик придерживался до самого конца следствия.

Все это время в Центр поступала противоречивая информация о судьбе Зорге и его резидентуры. Известный немецкий журналист и его югославский коллега с середины октября перестали появляться на всех мероприятиях, проводившихся с участием иностранных корреспондентов. В начале ноября советскому посольству в Токио стало известно, что Зорге, Вукелич и еще два немца якобы арестованы японской полицией. Несколько позже поступили достоверные сведения, что Рамзай застрелился в тюрьме или его застрелила полиция, остальных его соратников усиленно допрашивают. У Клаузена обнаружены радиостанция и крупная сумма денег. Перепроверить все эти сведения у посольства возможностей не было, так как следствие относилось к категории «совершенно секретно» и японцы скрывали любую информацию о нем, не допуская никаких утечек. В декабре в Москву поступила последняя почта нелегальной резидентуры Рамзая, переданная связнику из посольства в начале октября 1941 года. Она содержала несколько фотокопий германских и японских документов. После изучения и обработки их подшили в соответствующие дела, и вся дальнейшая переписка с группой Зорге была прекращена…

Допросы Рихарда продолжались до конца марта 1942 года. Следователей полиции токко сменил высокопоставленный представитель прокуратуры Ёкисава. Он стал более напористо проводить прежнюю линию обвинения, чтобы инкриминировать задержанному иностранцу нарушение законов «Об обеспечении государственной обороны» и «О поддержании общественного порядка». Рихард убеждал прокурора, что факт получения им информации в германском посольстве нельзя считать подлежащим юрисдикции японских законов. Вукелич же общался только с иностранными корреспондентами, и даже Одзаки почти всю информацию получал во время общения со своими высокопоставленными друзьями, что не являлось нарушением каких-либо законов Японии. Так Рихард вел борьбу за жизнь своих соратников, за смягчение им возможного наказания.

При этом по-прежнему с ними не было проведено ни одной очной ставки, ни какого-либо совместного допроса. Рихард понимал, что это психологический прием следствия, направленный как против него, так и против членов его резидентуры. Представители специальной полиции и прокуратуры понимали, что любая встреча с руководителем разведывательной группы придаст новые силы не только ему, но и его друзьям и соратникам и повысит их стойкость во время допросов. Сам Зорге держался уверенно, демонстрировал убежденность в правоте своего дела, категорически отвергал все несправедливые, как он считал, нападки на его организацию. В ходе более жестких допросов Ёкисавы он отказался печатать свои показания на пишущей машинке. Теперь вопросы прокурора переводил переводчик, и он же записывал ответы обвиняемого. Записи, сделанные на японском языке, переводились на немецкий и давались для просмотра Зорге. Если он был согласен с текстом, то ставил свою подпись, если нет – отказывался подписывать. Это удлиняло сроки расследования, но Рихард продолжал придерживаться своей принципиальной позиции.

В ходе следствия, проводившегося в один из наиболее сложных периодов Великой Отечественной войны, Зорге всячески пытался получать информацию о ситуации на советско– германском фронте. Он слушал радио в тюрьме, понимая сводки новостей на японском языке, спрашивал об этом переводчика и даже следователей, проводивших допросы. Неудачи германской армии под Москвой, срыв планов «молниеносной войны» приводили его в хорошее настроение. Он даже иногда вступал в дискуссию с прокурором Ёкисавой, давая подробный военно-стратегический анализ противостояния фашистской Германии и Советского Союза, доказывая неминуемое поражение агрессора.

Тем временем следствие по делу Зорге и других арестованных к концу апреля было закончено, и прокуратура приняла решение передать все материалы в Токийский окружной уголовный суд. Министерство юстиции Японии после долгих обсуждений приняло решение опубликовать официальное сообщение о «деле Зорге» в японских газетах. Его текст был согласован с министерством иностранных дел, верховным судом и другими правительственными органами. Все крупные японские газеты 17 мая 1942 года опубликовали статью под заголовком «Кольцо международного шпионажа разорвано. Арестовано пять вожаков». Она начиналась следующим абзацем:

«В прокуратуре Токийского окружного уголовного суда закончилось энергично проводившееся с октября прошлого года расследование дела о раскрытой полицией международной шпионской организации под руководством Рихарда Зорге. Ее главными участниками являются: специальный корреспондент газеты “Франкфуртер цайтунг” в Японии Рихард Зорге, 47 лет; помощник заведующего Токийским отделением французского агентства новостей Гавас Бранко Вукелич, 38 лет; художник Ётоку Мияги, 40 лет; неофициальный советник токийского отделения правления Мантэцу (Южно-Маньчжурская железная дорога. – В. К.) Хоцуми Одзаки, 42 года; владелец светокопировальной мастерской в Токио – Макс Клаузен, 44 года».

Далее в статье говорилось, что эти лица обвиняются в принадлежности к «красной шпионской организации», получившей задание от центрального штаба Коминтерна. Они собирали секретную информацию и передавали ее за рубеж. Поэтому указанные лица обвиняются в нарушении японских законов «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны». Дело арестованной группы будет рассматриваться в Токийском окружном уголовном суде. В статье ни разу не был упомянут Советский Союз и ничего не сообщалось о работе арестованных на военную разведку Красной армии.

В комментариях министерств юстиции и внутренних дел, которые также были опубликованы в японских газетах, отмечалось, что несмотря на «большой успех борьбы с лживой идеологией» и на то, что в результате «подъема духа Японии» в последнее время и неоднократных арестов «коммунистическое движение почти замерло», все же «левые элементы по-прежнему не оставляют своих убеждений».

Находившегося в тюрьме Рихарда Зорге не ознакомили с содержанием статьи и комментариев к ней, но он хорошо знал, что японские следственные органы не располагали доказательствами, подтверждающими версию о том, что его группа работала по заданию Коминтерна. Сам он на допросах категорически отвергал какое-либо взаимодействие с органами Коммунистического интернационала в Москве и подчеркивал, что его соратники вообще ничего не знали об этом. Также не было доказано явно абсурдное предположение, что целью деятельности нелегальной организации Зорге являлось свержение существующего в Японии государственного строя. Данные им показания о том, что он и его люди работали, чтобы вскрыть и предотвратить агрессию японской военщины против Советского Союза и сохранить мир между Японией и СССР, не принимались следствием во внимание.

Статьи и комментарии привлекли большое внимание в стране и за рубежом. Внимательно их прочитали и в Москве, но эти материалы не прояснили судьбу Рихарда Зорге. Центр по-прежнему не знал, что с ним, жив ли он. В начале 1942 года в советское посольство в Токио поступила информация, что Рихард Зорге уже приговорен к смерти и приговор, видимо, приведен в исполнение. В апреле появились сведения, что Зорге и Клаузен осуждены на пожизненную каторгу, но и они не получили подтверждения. В Москве помнили также о судьбе английского журналиста Дж. Кокса, так и не вышедшего из застенков кэмпэтай.

Профессия разведчика всегда связана с риском, от провалов никто не гарантирован, особенно в военное время, когда усиливаются меры по борьбе с иностранным шпионажем. Провалы всегда сопровождаются негативными дипломатическими и политическими последствиями, но в случае с арестом Зорге этого не произошло. Дело арестованных, как следовало из опубликованной в Японии статьи, никак не было связано с Советским Союзом, поэтому не могло повлиять на двусторонние японо-советские отношения. Коминтерн после начала Великой Отечественной войны практически потерял свое значение как центр мирового коммунистического движения, и о нем практически нигде не упоминалось. В СССР в условиях войны никто не говорил и о призывах к социалистической революции в других странах. Генсек Коминтерна Г. Димитров перестал публиковаться в советской печати. В этой связи японские обвинения не вызвали какой-либо особой реакции в советских партийных и государственных инстанциях, занятых организацией отпора фашистской агрессии.

Тем временем в Токийском окружном уголовном суде, куда были переданы материалы «дела Зорге», приняли решение проводить судебное разбирательство на основе процедуры ёсин. Особенностями этой процедуры являлись исключение суда присяжных и запрет на услуги адвоката. Однако после процедуры ёсин в соответствии с местной юридической практикой начиналось судебное разбирательство кохан, при котором допускалось участие адвокатов. Зорге неплохо знал особенности судебной системы Японии и сдаваться не собирался, намереваясь продолжить свою линию защиты, используя все местные процессуальные особенности.

Судебное разбирательство ёсин дела Зорге и его соратников началось в июне 1942 года и закончилось только в декабре. Как и ранее, всех обвиняемых заслушивали поодиночке, совместные допросы были запрещены. Рихарда привозили в здание Токийского суда в тюремном автомобиле с усиленными мерами предосторожности: руки были скованы наручниками, на голову надевали специальную плотную соломенную шляпу с густой сеткой, закрывавшей лицо. Зорге просил снять наручники и крайне неудобный головной убор, но его просьбы неизменно отклонялись.

Судьи вели допросы в еще более жесткой форме, чем это делалось на предварительном этапе расследования. Зорге был выделен прежний переводчик Икома, но они не могли даже обменяться парой слов, не относящихся к проходящей процедуре. Даже что-либо сказанное шепотом немедленно вызывало запрещающую реплику. Судья лично вел протокол допроса, который сразу же переводился на немецкий и давался обвиняемому для ознакомления. В ходе допроса проверялись данные следствия, для чего обвиняемым в основном задавались прежние вопросы. Велся также опрос свидетелей, однако эта важная часть процедуры проходила без присутствия обвиняемого, что позволяло судье интерпретировать их показания так, как он считал нужным.

Допросы начинались с раннего утра и заканчивались поздно вечером. Рихард плохо себя чувствовал, мучился от жары и духоты в небольшой комнате, где находились судья, переводчик и охрана, но по-прежнему держался уверенно, решительно отстаивал свою линию защиты, протестуя против не устраивавших его пунктов обвинительного заключения.

На первом заседании, которое вел судья Накамура, было зачитано обвинительное заключение, подготовленное прокуратурой на первом этапе расследования. Рихард узнал, что его обвиняют в нарушении уже четырех японских законов: «О поддержании общественного порядка», «Об обеспечении государственной обороны», «О сохранении военной тайны» и «О сохранении тайны в отношении военных ресурсов», ряд статей которых в качестве наказания предусматривал смертную казнь. Однако он не потерял самообладания и спокойно отвергал ложные или несправедливые, на его взгляд, обвинения.

Так, Зорге заявил судье, что в зачитанном ему обвинении имеются неточности, касающиеся даты окончания им школы и его родственных связей. Главным же, с чем он абсолютно не согласен, является утверждение, что деятельность возглавляемой им группы направлялась Коммунистическим интернационалом, хотя они не имели никаких связей с этой организацией. К другому неправильному суждению он отнес пункт обвинения, в котором указывалось, что всю передаваемую в Москву информацию он получал из секретных японских источников.

Все последующие допросы проходили в схожей манере. Судья Накамура часто интерпретировал ответы Зорге таким образом, чтобы они соответствовали основной линии обвинения. Рихард внимательно читал переведенный на немецкий язык протокол и методично отвергал все неточности, требуя внести исправления. Если судья не соглашался и продолжал настаивать на своем, вступал с ним в спор, даже стучал по столу кулаком и отказывался отвечать на вопросы. Абсурдность многих обвинений, явная ангажированность обвинения вызывали у Рихарда все большее раздражение.

Зорге так и не удалось убедить Накамуру, что его идейные убеждения и членство в Коммунистической партии Советского Союза не являются основанием для обвинения в том, что группа находилась в подчинении «штаба Коминтерна» и действовала по его заданиям. Рихард вновь повторял, что он руководил разведывательной группой, подчиненной органам военной разведки Красной армии. Несмотря на это, ему постоянно приходилось отвечать на вопросы о связях с Коминтерном Клаузена, Вукелича, Одзаки и Мияги, которые не имели никакого отношения к этой организации. Одновременно резидент всячески защищал своих соратников, подчеркивая, что они не являлись «агентами Коминтерна» и не собирались «подрывать национальный образ правления» в Японии.

Особое внимание Рихард по-прежнему уделял защите своих соратников, которые, как он постоянно говорил судье, не нарушали никаких японских законов. Журналист Вукелич не имел доступа к секретным источникам, общался только с коллегами по корреспондентскому корпусу либо официально получал сведения в японском агентстве новостей Домей Цусим. Мияги вообще не мог получать какие-либо секретные данные, а рассказывал то, что видел своими глазами, или высказывал мнение о событиях, которые уже всем были известны. Достаточно важную политическую информацию получал Одзаки, но узнавал о ней из личных бесед с высокопоставленными знакомыми, поэтому с юридической точки зрения она уже не являлась секретной, так как практически не соответствовала своему закрытому первоисточнику. Кроме того, Одзаки высказывал личное мнение о ситуации в Японии, которое также не подпадает под требования закона «О сохранении военной тайны». Судья Накамура с большим раздражением воспринимал аргументы Зорге, часто грубо прерывал его, требуя полностью сознаться в преступлениях против Великой японской империи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю