Текст книги "Храм муз словесных"

Автор книги: Вячеслав Коломинов

Соавторы: Михаил Файнштейн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

В «предуведомлении» автор сообщает читателю, что же заставило его обратиться к этой работе. Исследуя судьбу этой книги, Языков приходит к заключению, что в ней «одним разом можно было видеть географическое положение Российского государства в течение столетия от исхода XVI до исхода XVII века». [99, с. 11].

В новом издании Языков провел кропотливую работу по уточнению местоположения русских городов, «которые по разным причинам прекратили свою жизнь», восстановил названия ряда рек, озер, которые были забыты.

В области географической науки круг задач членов Российской Академии не ограничивался рецензированием и написанием отдельных работ. Начиная с первого десятилетия XIX в. Академия организует и финансирует некоторые научные экспедиции как на территории России, так и за ее пределами. Материалы экспедиций издаются и печатаются в типографии Академии.

Обратимся к некоторым экспедициям, которые были организованы или поощрены Российской Академией.

Действительный член Академии, морской офицер Владимир Богданович Броневский в 1810 г. с группой моряков совершил пеший переход от Триеста до Петербурга. Он посетил практически все населенные славянами территории Европы. Материалы экспедиции изложены Броневским в виде писем, отправляемых путешественником из различных пунктов своего пребывания. Здесь подробно описаны местность и уклад жизни славянских народов.

Маршрут исследователя пролегал через Истрию, Крайну, Каринтию, Штирию, Галицию и другие земли, населенные славянами. Страницы путевых заметок с описанием впечатлений от посещения перечисленных территорий наиболее интересны. Например, описывая свои венгерские впечатления, путешественник не без возмущения замечает гнет, который испытывали в те годы народы, населяющие Австрийскую империю. Его прежде всего поразило существование крестьянства. «Крестьяне-венгры, – пишет Броневский, – покрыты рубищем или шубою навыворот, женщины босы» [11, с. 55].

В июне 1810 г. Броневский завершил свое путешествие и вернулся на родину.

Д. И. Языков – непременный секретарь Российской Академии.

Материалы наблюдений, изложенные Броневским в книге «Путешествие от Триеста до Петербурга» были рассмотрены и напечатаны Академией, автор награжден денежной премией (в 1837 г. работа Броневского вышла вторым изданием).

В 1815 г. Броневский предпринял поездку по Крыму для осмотра карантинных застав. Он посетил Севастополь, Инкерман, Херсонес, Балаклаву, Алупку, Ялту, Феодосию, Судак. Некоторые заметки путешественника интересны, так как знакомят нас с жизнью и историей Крыма начала прошлого столетия.

Любопытно описание Ялты: «Невозможно верить, чтобы столь небольшая деревня была некогда Ялита, известная в древности обширною торговлею. На крупной горе, у подошвы коей расположена Ялта, видны развалины крепости, разрушенной бывшим в XV веке землетрясением. Вот что осталось от богатого великолепного города» [10, с. 69].

В начале июля 1829 г. в книжных лавках Москвы и Петербурга появилась небольшая по объему книга Юрия Ивановича Венелина «Древние и нынешние болгаре в политическом, народописном, историческом и религиозном отношении к россиянам». Книга имела успех. Завершалась война с Турцией, при активном участии болгарских патриотов были освобождены Варна, Силистрия. Болгары возлагали большие надежды на успешные операции русских войск. Но итоги Адрианопольского мира не дали долгожданной свободы болгарскому народу. И тем сильнее прозвучали слова Венелина, призывающие к консолидации сил болгар и возрождению их национального самосознания. «Чтобы возвратить нынешнему болгарскому народу историческое его достоинство, – писал Венелин, – надлежало бы насмотреться на Прошедшую живую картину прошедшего его бытия и тем облагородилось наше понятие о нем» [13, с. 8].

В декабре 1829 г., после знакомства с работой молодого исследователя, Академия постановила: «…отправить лекаря Венелина в путешествие по Болгарии, Валахии и Молдавии для отыскания и описания оставшихся памятников древнего языка сих стран и преимущественно болгарского» [126, с. 66]. На эту поездку Академия выделяла 6000 р.

Переписка ученого свидетельствует о том, что Венелин значительно шире представлял цели своей экспедиции. Путешественник полагал, что, кроме задач, поставленных Российской Академией, ему необходимо собрать этнографические материалы и дать географическое описание посещаемых стран.

В апреле 1830 г. Венелин покидает Москву. С большими трудностями ему удалось добраться морем до Варны. Сказывались последствия недавней войны. Ученый смог лишь описать окрестности города и собрать некоторые материалы по истории древней болгарской столицы Тырново и некоторых других городов. Исследователь научной деятельности Венелина Бессонов так характеризует итоги поездки ученого в Болгарию: «…если в чем особенно успел Венелин, то это в собрании этнографических и топографических данных страны, занимаемой болгарами» [108, с. 122]. Как свидетельствуют материалы экспедиции, ученый, наряду с другими работами, определил примерную численность болгар и районы их расселения. В 1833 г. Венелин завершил обобщение материалов экспедиции и представил их Российской Академии. Среди переданных материалов особый интерес представляют 86 копий литературных памятников болгарского народа XIII–XIV вв. Каждый из документов широко комментировался Венелиным. Впоследствии Академия издала этот свод документов под названием «Влахо-болгарские или дако-славянские грамоты».

После возвращения из экспедиции Венелин продолжает сотрудничать с Академией. Так, в 1835 г. он завершил работу над «Грамматикой нынешнего болгарского наречия» и отослал ее в Российскую Академию. Работа была рассмотрена выдающимся русским филологом А. X. Востоковым. Высоко оценивая труд молодого слависта, Востоков писал: «…издание ее (грамматики. – Авт.) в свет принесет большую пользу языкознанию славянскому» [14, с. 25].

Постоянным вниманием Российской Академии пользовался выдающийся южнославянский просветитель Вук Караджич. Активный участник сербского восстания против турок в 1804 г., Караджич был проводником освободительных идей. Он дважды совершал путешествия на запад и северо-западные части Балканского полуострова. Например, в 1830-е гг. Караджич на средства Российской Академии совершил экспедицию в Черногорию, Далмацию, Хорватию, Словению, Сербию. Собирая народные песни, пословицы, рукописи, Караджич изучал быт южных славян, давал описание географического положения отдельных сел и городов.

По решению Российской Академии «за сочинения свои вообще и в особенности за издание словаря сербского языка» Караджич был награжден серебряной медалью Академии [126, с. 75].

Академия оказала материальную поддержку Н. И. Надеждину, отправившемуся в 1840 г. в путешествие по славянским землям.

В том же году в путешествие по Молдавии, Валахии, Германии, Италии отправился член Российской Академии Д. М. Княжевич. «Академия поручила ему собирать сведения о славянском языке, истории и географии, приобретение редких рукописей или печатных книг, или копий с рукописей» [145, № 24, л. 3].

Среди работ, поощренных Академией по рекомендации ее Рассматривательного комитета, особое место занимает «Путешествие по Египту и Нубии в 1834–1835 годах». Интересна судьба автора этого труда Авраама Сергеевича Норова. Брат декабриста, герой Отечественной войны 1812 г., Норов в Бородинском сражении лишился ноги. Однако это не помешало ему совершить дважды – в 1834 и 1861 гг., – уже в возрасте 66 лет, путешествие по некоторым странам Ближнего Востока.

Лингвист и библиофил, А. С. Норов вместе с тем оставил нам великолепное географическое и статистическое описание Египта 30-х гг. прошлого столетия, что является свидетельством широты интересов исследователя.

Кроме Каира, Норов посетил Асуан, Александрию и ряд мелких городов и селений, расположенных вдоль Нила. Касаясь населения Египта, путешественник пишет, что оно составляет 2 213 000 человек. По заключению Норова, данные приблизительны, так как «народные предубеждения препятствуют всякой точности в исчислении: сверх того, здесь не вписывают в метрики ни рождения, ни смерти» [57, с. 327]. Интересны данные об этническом составе населения.

Особенно поразило путешественника рабство в Египте. Вот как описывает Норов один из невольничьих рынков – Оскальт эль Джелаб. Это «есть зрелище горестное, но любопытное для европейца. Базар белых невольниц недоступен для чужестранцев. Базар черных издавна устроен в так называемом Ханегафар – огромном здании с обширным внутренним двором. Невольники расположены разными группами, занимают весь этот двор, перед каждою группою видны продавцы и покупатели. На террасе, которая расположена этажами кругом этого двора, есть особые отделения или ложи, назначенные для более достаточных купцов; в этих душных ложах сидят под занавесками другие группы несчастных под надзором равнодушного джелаба-купца, сидящего на ковре и курящего трубку. Все это стадо людей, в котором вы часто видите матерей с грудными младенцами или беременных, пригнано из глубины Африки в наготе и рубищах. Здесь на базарах их тела умащивают маслом, равно как и волосы, здесь они должны по мановению жезла своего купца и часто под его ударами вставать и разоблачаться для каждого покупателя или просто для любопытного. В глазах их видны попеременно то жадное нетерпение узнать решение своей участи, то отчаяние быть разлученными с детьми или товарищами своей пустынной жизни» [там же, с. 189–190].

Круг интересов Российской Академии не ограничивался исследованиями в области языкознания и литературы. Отправляя экспедиции в страны, населенные славянами, Академия преследовала двоякую цель: сбор документов, свидетельствующих о родстве славянских языков, и установление деловых контактов с учеными лингвистами за рубежом. Поощряя исследования в области географической науки, Академия также способствовала распространению географических знаний в России.

Все изложенное указывает на лучшие традиции русского просветительства в деятельности Российской Академии, подчеркивает ее значительный вклад в русскую культуру.

МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР

Учреждение особого научного центра в России – Академии языка и словесности – с энтузиазмом было встречено всем ученым миром. С разных концов света в столицу на Неве стали приходить письма. Ученые сообщали о своем намерении установить научные связи с Российской Академией, обмениваться изданиями, принять, если это возможно, участие в ее трудах. Особенно тесные связи установились со славянскими учеными. Ведь Академия создавалась в эпоху национального Возрождения славянских народов. Это была важная страница в истории народов Центральной и Южной Европы. В конце XVIII – начале XIX в. в их жизни происходили глубокие социально-экономические, идеологические и политические перемены. Эти перемены теснейшим образом переплетались с национально-освободительным движением славянских народов, находившихся под игом Габсбургов и Османской империи. Для деятелей Возрождения вопросы национальной культуры, в частности развития, обогащения и кодификации языка, были главным признаком этнокультурной принадлежности. Поэтому формирование национальных литературных языков явилось стимулом развития их культур, знаменовало важнейший этап становления и консолидации каждой из славянских наций. Важную помощь деятелям культуры этих народов оказывала Российская Академия.

На протяжении всей своей истории она была основным международным славянским центром, где изучались языки, литература и история. «И словно рек могучее слиянье, явил славянский искристый поток достоинства красы и обаянья», – так писал об этом времени известный словацкий поэт Я. Коллар.

Первым славянским корреспондентом Академии стал учитель гимназии из Аграма (ныне Загреб) А. А. Бари-чевич. Автор ряда исследований о хорватской литературе и истории, он был членом Туринской и Неаполитанской академий. Ученый обратился в Российскую Академию с просьбой установить научные связи. Уже в июле 1784 г. через русского посла в Вене Д. М. Голицына из Загреба в Петербург были посланы книги, среди которых оказались и словари [128, № 12, л. 1–3]. Из Петербурга в Загреб также шли книги. Есть сведения, что Екатерина II, оценивая заслуги Баричевича в деле установления научных связей с Россией, поручила Академии выбить в честь его памятную медаль [98, с. 68].

В начале XIX в. коллекция зарубежных изданий, присланных в Российскую Академию, пополнилась интересными документами, относящимися к истории славян [127, № 6, л. 138–139 об., 182].

Особенно интенсивными эти связи стали с 1810-х. Тогда во время заграничного похода победоносной русской армии интерес славянства к России был особенно велик. Именно с Россией связывали свои надежды славяне на помощь в культурном Возрождении. Начало этим контактам положили встречи выдающегося чешского ученого И. Добровского с А. С. Шишковым. Пражские беседы убедили президента в необходимости создания в России всеславянского научного центра, создание которого предпринимало и руководимое видным государственным деятелем, бывшим канцлером Н. П. Румянцевым научное общество. «Румянцевский кружок» объединил усилия многих любителей русской и славянской старины. Среди них были известные ученые и писатели – А. X. Востоков, Н. М. Карамзин, К. Ф. Калайдович, П. И. Кеппен. Члены кружка открыли многие древние рукописи, сделали первые историко-литературные разработки славянских и древнерусских памятников [37]. Но «Румянцевский кружок» остался частным предприятием, не сравнимым с государственным учреждением – Российской Академией. Утвержденный Александром I академический устав 1818 г. предоставил в распоряжение Академии значительные денежные средства, и это позволило основательно заняться славянскими исследованиями. Один из пунктов устава гласил, что «нужно Академии со многими славянских наречий профессорами, книго-хранителями и другими учеными людьми сноситься», которые, кстати, могли быть избраны иностранными почетными членами [80, вып. 8, с. 452]. Звания иностранного почетного члена удостоились шесть человек. Трое из них – славянские ученые: С. Б. Линде, И. Добровский, Я. Неедлы. В письме Добровскому от 21 июля 1819 г. президент писал, что Академия «для пользы языка своего старается издать словари всех славянских наречий, что сделав Линде своим членом, она может обещать тоже и Добровскому, если он почтит ее письмами или присылкою книг или замечаний» [41, с. 32]. Добровский поддерживал связи с Академией до самой смерти, посылал свои труды, отзывы на академические сочинения. В 1820 г. он избирается почетным членом Российской Академии. Впоследствии Академия издала его труд – «Славянскую грамматику» (1833–1834). В 1839 г. непременный секретарь Академии Д. И. Языков начал переводить другую известную работу чешского ученого – «План общеславянского этимологического словаря», но смерть помешала ему завершить это начинание» [139, № 48, л. 1].

Идею создания сравнительного словаря поддерживали и другие славянские корреспонденты Академии – чешские и словацкие ученые и литераторы: В. Ганка, П. Шафарик, Й. Юнгман, Ф. Челаковский, Я. Коллар, видный сербский просветитель Вук С. Караджич. Ученые высылали в Петербург книги, грамматики, словари, рукописные глоссарии. Так, от Челаковского Академия получила небольшой словопроизводный словарь по языку полабских славян, а Юнгман через Ганку передал рукописные тетради своего «Чешско-немецкого словаря». Некоторые книги и рукописи приобретались за очень высокую цену. Например, в 1818 г. рукописный словарь иллирийского (хорватского) языка был приобретен в Праге за 300 р., а словарь малорусского (украинского) языка удалось купить за 800 р. Насколько серьезно руководство Академии относилось к вопросу комплектования своей библиотеки, можно судить по специальному параграфу устава. Он гласил: «Те почетные члены, кои, находясь в чужих землях при каких-либо ученых обществах или заведениях, или книгохранилищах, могут сообщать в Академию нужные для ее сведения, выписки из славянских наречий или из древних на иных языках писателей, о славянских народах повествовавших, или же и свои о том рассуждения, основанные на доводах, из имеющихся у них книг почерпнутых, – по мере усердия, труда и услуг своих должны при звании почетного члена получать и достойные от Академии награды» [80, вып. 8, с. 474–475]. И действительно, ученые и книготорговцы, посылавшие рукописи и книги в Академию, награждались крупными денежными суммами, а также золотыми и серебряными медалями. Такая интенсивная деятельность дала благотворные результаты: к середине 30-х гг. были собраны уникальные издания. Если обратиться к составленному В. М. Пиревощиковым каталогу книг и рукописей библиотеки Российской Академии, то можно заметить, что не менее 75 % всех наименований представлены интереснейшими материалами по истории, языку и литературе России, Польши, Чехии, Сербии, Хорватии и других славянских земель [70, с. 36–42].

Казалось, теперь можно было бы приступить к созданию общеславянского словаря. Но тут возникла новая проблема: Академия не располагала достаточным количеством квалифицированных специалистов, необходимых для такой работы. Как известно, начинания академиков Н. Я. Озерецковского, П. И. Соколова и А. X. Востокова не были доведены до конца. Поэтому Академия решает пригласить нескольких славянских ученых из Австрии. Кроме того, Шишков, возглавлявший в то время Министерство народного просвещения, решает организовать с их помощью кафедры по изучению славянских литератур и истории. Вести переговоры об этом с некоторыми славянскими учеными президент поручает своему «славянскому советнику» и автору проекта о приглашении, чиновнику Министерства народного просвещения П. И. Кеппену, слависту, библиографу и статистику. Деятельность Кеппена в области славянской филологии неразрывно связана со знаменитым кружком Румянцева. По рекомендации бывшего канцлера Кеппену удается совершить в 1821–1824 гг. путешествие по славянским землям. Там он встречался с крупнейшими учеными, собирал всевозможные памятники старины. Особенно тесные отношения установил он с представителями молодого поколения чешских «будителей» – Ганкой, Шафариком, Палацким, поэтами Колларом и Челаковским, был хорошо знаком с югославскими учеными Копитаром и Караджичем. Из этой экспедиции он вынес многое и, главное, – познакомился с достижениями польских, чешских, югославянских филологов и историков. После своего возвращения в Россию Кеппен завязал оживленную переписку с Добровским, Шафариком, Ганкой, Палацким, Колларом, Линде и другими.

Президент Российской Академии решил использовать славянские знакомства Кеппена, дав ему наказ заручиться поддержкой нескольких ученых, которые смогли бы взяться за преподавание в университетах. В письме от 16 ноября 1826 г. Кеппен извещал Ганку: «Было бы весьма желательно, чтобы отныне… в университетах находились профессора для истории славянских литератур. Скажите мне, что вы думаете об этом, – кого бы вы могли назвать, как сотрудников в этом деле, и не были бы вы склонны сами переместиться в Россию и под какими условиями?» [89, с. 131]. С таким же предложением было послано письмо и в Новый Сад Шафарику. В начале 1827 г. Российская Академия получила принципиальное согласие Ганки, Шафарика, а также Челаковского служить в звании профессора в одном из российских университетов.

В феврале того же года Шишков как министр народного просвещения вносит в Комитет устройства учебных заведений предложение о «необходимости единообразной терминологии, о приискании и введении в ученых книгах существующих в языке нашем так называемых технических терминов» [там же, с. 134]. Совет Комитета согласился с министром, что при «избрании и определении сих речений» необходимо пользоваться данными других славянских языков. Но для того чтобы иметь понятие о «сих наречиях», необходимы учителя. Шишков сообщил Комитету о своем намерении пригласить в Россию славянских ученых. «Уже мы согласились на то, чтобы в гимназиях преподаваемы были начальные основания словенского языка. Мы все совершенно в том уверены, что каждому образованному русскому не только прилично, но даже должно иметь хотя некоторое понятие о разделении словенского языка на разные наречия и о главнейших свойствах оных. И кто же приготовит у нас учителей, необходимых для достижения сей цели? Кто, как не иноземные словенские ученые, доколе еще нельзя будет поручить профессору российской словесности и кафедру истории словенского языка», – убеждал членов Комитета Шишков [там же, с. 135]. На этом основании он предлагал пригласить Ганку в Педагогический институт в Петербург с жалованием в 4 тыс. р., Челаковского в Москву с жалованием в 3 тыс. р. и Шафарика в Харьковский университет с жалованием в 4 тыс. р. «Славянское» предложение Шишкова могло определить будущее основное направление народного образования. Однако этот проект встретил неожиданное препятствие – против него голосовала большая часть Комитета. Известный историк-славяновед А. А. Кочубинский объяснил причину такого поворота тем, что 3 сентября 1827 г., по велению Николая I, был внесен и принят проект академика Г.-Ф. Паррота об устройстве при Дерптском университете профессорского института для учебных заведений России. Его выпускников предполагалось посылать на стажировку за границу. В частности, будущие специалисты-филологи должны были продолжить занятия по изучению немецкой и английской литературы в Геттингене, а французской и итальянской – в Париже. И тем не менее Шишков не оставлял своего проекта. Правда, положение несколько усложнилось тем, что в 1829 г. был назначен новый министр народного просвещения – К. А. Ливен, который заинтересовался проектом Шишкова. Он предложил основать славянскую библиотеку в Академии и советовал пригласить Ганку, Шафарика и Челаковского в качестве хранителей этой библиотеки. Здесь должны были храниться книги и рукописи на «каком бы то ни было славянском наречии. какие токмо достать можно, особливо же исторические, географические, и сведения сих наречий касающиеся» [89, с. 138]. Редкое собрание смогло бы оказать значительную помощь при составлении того же сравнительного общеславянского словаря. Переговоры велись до начала 30-х гг. и практически ничем не закончились – по ряду причин приезд славянских ученых не состоялся. Однако это не повлияло на дальнейшее развитие связей между ними и Академией. Был предложен новый план – работы над словарем продолжить в Праге. В то время Прага стояла в центре интеллектуальной жизни Чешских земель. Здесь трудились видные ученые и литераторы, создавал известные всему славянству труды Добровский, работал над словарем Юнгман, выходили на чешском языке книги, альманахи, журналы, газеты, развивались точные и естественные науки. В пражских библиотеках находились интересные документы по истории и языкам славянских народов. В словарных работах этот материал мог оказать чешским ученым значительную помощь. Они составили проспект словаря, работа над которым предполагалась от пяти до восьми лет. При этом в Прагу приглашались и помощники из России. Но и это начинание так и не вышло за рамки проекта.

История создания славянского центра в Российской Академии не ограничилась попыткой неудачного приглашения чешских ученых в Россию. В начале 1839 г. такое предложение поступило из Праги и его инициатором выступил Ганка. В записке, присланной тогдашнему министру народного просвещения Уварову, он предложил учредить Славянское отделение при Академии. Обратимся к этому интересному документу. Каким же представлялось это Отделение?

«Оно должно состоять из шести академиков, соответственно шести важнейшим наречиям, и столько же адъюнктов, которые бы, вместе работая, по выбытию из своей части академика могли занять его место. Такой академик и адъюнкт его должны непременно быть уроженцами из тех славян, которых язык и письменность они имеют за предмет и должны не токмо язык и литературу своего наречия, но и нравы, и обычаи, и историю своего парода знать в совершенстве и по своей части с новыми произведениями литературы состоят в беспрерывных наблюдениях, связях и сношениях, как и доставлять для библиотеки Академии все важнейшие произведения. Начальник сего Отделения, избранный из числа академиков, должен знать совершенно все славянские наречия и смотреть на то, чтобы по возможности были всегда: 1) для Малорусского: один из южной Руси и другой из Галиции или Белой Руси или из закарпатских Русняков; 2) для Сербского: один из Сербии или Черной Горы и другой из Боснии или Болгарии; 3) для Иллирийского: один из Кроации и другой из Штирии, Каринтии, Карпиолии или Далмации; 4) для Чешского: один из Чех и другой из карпатских Словаков или из Моравии. 5) для Сербского: один из горной и другой из нижней Лузации и 6) для Польского: один из Королевства и другой из княжества Познанского или из Кракова.

Такое Отделение приготовляло бы кандидатов, уроженцев русских, на славянские кафедры при университетах, которых впоследствии с большим успехом возможно было бы посылать за границу для усовершенствования на месте, для чего требовалось бы менее времени и издержек, нежели ныне необходимо. Сверх сего, это Отделение должно заниматься разбором славянских литературных произведений, и таким образом возможно бы было издавать при Академии давно желаемую литературную всеславянскую газету. На его же обязанности состоит сочинить грамматики, как по диалектам, так всеобщую сравнительную, и составить всеобщий словарь, который бы вмещал в себе соединение богатства всех славянских наречий, без чего очень многое как в филологии, так и в истории и географии остается непонятным» [89, с. ILVI–ILVII].

Из записки видно, насколько серьезно относился чешский ученый к созданию в России крупнейшего научного центра по изучению комплексных проблем общего славяноведения. Но идея эта могла воплотиться в реальность только позднее – с 40-х гг. XIX в. Широкий интерес общественности к славянским народам и деятельности Академии в этом вопросе, в частности, обусловили необходимость официального признания славяноведения в качестве университетской дисциплины. Университетским уставом 1835 г. в Петербургском, Московском, Харьковском и Казанском университетах предусматривалось учреждение кафедр истории и литературы славянских наречий. Для подготовки к профессорской деятельности на этих факультетах были рекомендованы способные молодые ученые, которых направляли в длительные научные командировки. Среди них были О. М. Бодянский, И. И. Срезневский, П. И. Прейс, В. И. Григорович, совершившие путешествия по славянским землям. Там они познакомились со многими языками и диалектами, собрали большой фольклорный и этнографический материал, приобрели солидные познания во всех областях славяноведения, упрочили научные и дружественные связи с выдающимися славянскими учеными, установленные еще Российской Академией. Эти ученые стали основоположниками славяноведения как учебной дисциплины в русских университетах и своей педагогической и научной деятельностью не только обеспечили подготовку отечественных филологов-славистов, но и внесли существенный вклад в разработку ряда научных проблем филологии и истории славянских народов.

Необходимо подчеркнуть, что вопрос о «призвании» славянских ученых Российской Академией как для работы над общим словарем или в библиотеке, так и для учреждения специальных кафедр при университетах обсуждался в очень сложных условиях. После разгрома декабристского движения, в рядах которого было и общество «Объединенных славян», царизм считал своей главной задачей борьбу с «якобинской заразой» не только в России, но и в Европе. Именно поэтому Николая I особенно пугало стремление славянских народов к национально-освободительному движению, к духовному раскрепощению. И именно поэтому так долго отбирались и обсуждались кандидатуры приглашаемых чешских ученых, среди которых был «неблагонадежный» Челаковский [89, с. 129–192].

Современники называли Российскую Академию «Меккой славянства». И действительно, каждое начинание ее славянских корреспондентов встречало понимание. Сюда обращались ученые и научные общества с просьбами о поддержке своих трудов, и почти каждая из этих просьб в той или иной мере удовлетворялась. Академия предоставляла крупные суммы на завершение начатых работ за рубежом, на их издание, бесплатно высылала книги, награждала ученых денежными пособиями и медалями. В этой связи особенно интересна история отношения Академии к монументальному труду Шафарика «Славянские древности». Это издание справедливо считается делом всей жизни и научным подвигом ученого. Для осуществления своего замысла Шафарику пришлось проделать гигантскую работу, переосмыслить огромный фактический материал и создать настоящую славянскую энциклопедию. «Славянские древности» отличались широтой охвата материала. Они содержали сведения не только о славянских племенах, но и о племенах соседствовавших или имевших взаимоотношения с ними. Материал давался в сравнительно-историческом плане, особое внимание Шафарик уделил сравнительным данным славянского и европейского языкознания. Здесь окончательно доказывалось индоевропейское происхождение славянских народов и показывался их вклад в мировую историю. В Российской Академии об этом труде Шафарика знали из многочисленных писем ученого, а также из сообщений русских путешественников, побывавших в Праге. Так, на одном из летних заседаний 1835 г. читали письмо А. Титова к К. С. Сербиновичу, где сообщалось о титаническом труде П. Шафарика над «Древностями». О работе Шафарика информировал Академию и П. И. Кеппен в своей записке. «Чувствуя, сколь много Академия… должна дорожить литературою и литераторами разных словенских народов, я решаюсь обратить внимание на новый труд известного сочинителя Истории словенского языка и его литературы, г-на Шафарика – поступившую в печать книгу о «Славянских древностях»», – писал Кеппен, призывая поддержать автора подпиской на часть тиража книги [89, с. XIX]. Академия оказала Шафарику помощь в сборе материалов для этого труда. В письмах ученого в Петербург содержатся упоминания о тех или иных материалах и сведениях, которые помогли Шафарику при написании отдельных глав «Славянских древностей». Так, в одном из писем ученый

благодарил за присланные в 1838 г. книги, среди которых были акты Археологической комиссии, а также изданная Д. И. Языковым «Книга большому чертежу». Касаясь последнего издания, Шафарик писал, что это – «важный памятник для историческо-сравнительной географии Севера» [127, № 44, л. 59]. «Книга большому чертежу», как отмечал ученый, значительно облегчила ему занятия «Древностями». Она содержала богатый материал, и здесь Шафарик нашел «такие имена и слова, которые важны» были для его исследования [там же].