Текст книги "Храм муз словесных"

Автор книги: Вячеслав Коломинов

Соавторы: Михаил Файнштейн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Annotation

Книга посвящена более чем полувековой (1783–1841 гг.) научной, просветительской и общественной деятельности Российской Академии – колыбели отечественного славяноведения. Авторы рассматривают работы этого научного учреждения в области языкознания, отечественной и всеобщей истории, географии, а также и вклад в установление деловых связей с учеными славистами и славянскими обществами за рубежом. Приводятся сведения об участии в трудах Академии ее первого президента Е. Р. Дашковой и многих других замечательных деятелей отечественной культуры. В приложении публикуются списки членов и награжденных медалями Российской Академии.

Издание рассчитано на филологов, историков, а также широкий круг читателей.

ВВЕДЕНИЕ

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ

НА ПЕРВОМ ЭТАПЕ

НЕОБЫКНОВЕННОЕ ДЕЛО —

ПРЕЗИДЕНТ А. А. НАРТОВ

ЭТАП ВТОРОЙ

НОВЫЙ УСТАВ И ИЗДАТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

СЛОВАРИ АКАДЕМИЧЕСКИЕ ГРАММАТИКИ

БИБЛИОТЕКА,

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

А. С. ПУШКИН —

НАУЧНЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ

МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЦЕНТР

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

ПРИЛОЖЕНИЕ 3

INFO

notes

1

2

В. В. КОЛОМИНОВ, М. Ш. ФАЙНШТЕИН

ХРАМ МУЗ СЛОВЕСНЫХ

(Из истории Российской Академии)

*

Ответственный редактор:

А. С. МЫЛЬНИКОВ

Рецензенты:

Г. Н. МОИСЕЕВА и А. Н. ЦАМУТАЛИ

© Издательство «Наука», 1986 г.

ВВЕДЕНИЕ

Дождливый полдень 21 октября 1783 г. У главного подъезда Петербургской Академии наук царило необычайное оживление. Одна за другой подъезжали кареты, из которых выходили гости. Имена многих из них были хорошо известны жителям столицы – поэт Г. Р. Державин, драматург Д. И. Фонвизин, дипломат А. А. Безбородко, академики И. И. Лепехин, Н. Я. Озерецковский, другие представители отечественной науки, культуры и государственные деятели.

В конференц-зале Академии к присутствовавшим обратилась статс-дама Е. Р. Дашкова. Она зачитала правительственный указ о создании нового научного учреждения – Российской Академии, в задачу которой входило изучение русского литературного языка, разработка грамматики и словарей, «так как ему (языку. – Авт.) не доставало предписанных правил, постоянного определения речениям и непременного словам знаменования» [80, вып. 1, с. 50].

Последняя четверть XVIII столетия характеризуется небывалым подъемом русской национальной культуры. Возрастает общественное значение отечественной литературы, расширяется круг ее читателей, появляются имена новых писателей. Если в первой половине XVIII в. литературным трудом в России занимались немногие, то в «Опыте исторического словаря о российских писателях» Н. И. Новикова (1772) приведены сведения уже о 250 литераторах.

В Словаре собраны материалы о писателях, принадлежавших к различным классам и общественным слоям – от крепостных и разночинцев до вельмож и императрицы. Наряду с известными именами – А. П. Сумарокова, Я. Б. Княжнина, М. М. Щербатова и других – здесь можно узнать о литературном творчестве старшего наборщика одной из столичных типографий Ивана Рудакова, который «сочинял разные весьма изрядные стихотворения, а по большей части сатирические», или же об Иване Голеневском, певчем, написавшем несколько од и песен [56, с. 96]. Понимая все возрастающее общественное значение русской литературы и пытаясь направить ее в русло официального просветительства, Екатерина II поощряла писателей, восхвалявших ее деяния, допускала обличение нравственных пороков людей, запретив критику породивших их социальных причин.

В эпоху русского Просвещения расширяется жанровость отечественной литературы, которая, по меткому определению Д. Д. Благого, становится «гигантской коллективной творческой лабораторией» [9, с. 10]. В этот период создаются комедии Д. И. Фонвизина, сатирические журналы Н. И. Новикова и И. А. Крылова, совершенствуется поэтическое творчество Г. Р. Державина, Я. Б. Княжнина. «Набатом революции» прозвучало публицистическое произведение А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву».

Екатерина II, последовательно проводя в первый период своего царствования политику «просвещенного абсолютизма», заигрывая с Вольтером и Дидро, возводившими ей «алтари в Европе», вынуждена была поддерживать развитие в России просвещения, науки, искусства и литературы. В последней четверти XVIII в. при финансовой поддержке правительства разворачиваются градостроительные работы, расширяется Академия художеств. Учреждается ряд ученых обществ, таких, например, как Вольное экономическое общество (1765). Правительственный указ о вольных типографиях способствовал оживлению периодической печати.

В этот период появляются новые журналы, расширяется география распространения печатных изданий. Развивается национальная театральная и музыкальная культура. Организуется первый в России государственный музей изобразительных искусств – Эрмитаж. Реформа управления Петербургской Академией наук способствовала оживлению научной деятельности этого учреждения.

Однако все начинания правительства Екатерины II в области культуры, «при всем их прогрессивном значении, были направлены не к подрыву существующих социальных отношений, а к их укреплению – они не выходили за рамки феодальных отношений ни субъективно, по мысли законодательницы, ни объективно, по их значению» [88, с. 50].

Российская Академия оставила заметный след в развитии национальной русской культуры. Более чем полувековая деятельность Академии дает возможность проследить ход становления русского языкознания в конце XVIII и первых четырех десятилетий XIX в.

Историки отечественной культуры в большинстве своем исследовали деятельность Российской Академии в первый период ее существования. Причем успехи на первом этапе работы связывались в основном с именем Е. Р. Дашковой. В дальнейшем труды Академии рассматривались сквозь призму разразившейся в первые два десятилетия XIX в, борьбы между архаистами и новаторами, по разному подходившими к проблемам дальнейшего развития русского языка. Ряд исследователей, занимаясь анализом исключительно языковедческих работ Академии, не учитывали устав научного учреждения, где наряду с исследованиями в области родного языка предусматривались работы по изучению памятников отечественной истории.

Предлагаемая читателям работа построена на широко привлекаемом рукописном материале, выявленном авторами в архивохранилищах Ленинграда и Москвы. Это позволило лучше осветить многие забытые ныне страницы истории Российской Академии.

Академия уделяла значительное внимание исследованиям в области отечественного и славянского языкознания, переводила труды древних историков, издавала сочинения русских и зарубежных классиков, а также поощряла творческую деятельность молодых авторов. Изучение архивных и других материалов позволило прийти к заключению, что Российская Академия способствовала также популяризации географических знаний в стране. Издавая произведения классиков русской литературы, она воспитывала у современников любовь к родному языку, отечественной истории и культуре. Активными были и международные связи Академии.

Таким образом, деятельность Российской Академии, прежде чем она была присоединена к Петербургской Академии наук в качестве ее II Отделения, позволяет судить не только о состоянии науки о языке на протяжении более чем полустолетия, но также освещает некоторые стороны общественно-политического движения в России конца XVIII и первых четырех десятилетий XIX в.

Среди веселия Российского Парнаса,

Когда любимцам Муз сожижден новый храм,

Отколе тщеньем их и сплою их гласа

Польется точный смысл реченьям и словам,

И где со временем язык обогащенный

Отринет слов чужих несвойственную смесь… М. В. Сушкова (Стансы на основание Российской Академии, 1783)

ПРЕДШЕСТВЕННИКИ

Реформы Петра I дали толчок бурному росту культуры и науки в России. Выдающиеся научные открытия 30-40-х гг. XVIII столетия пополнили словарный состав русского языка значительным количеством профессионально-технических терминов. Новые научные, технические, политические, бытовые понятия требовали новых слов и способов выражения. Самый простой путь решения – заимствование иностранных слов. В начале XVIII в. этим чрезвычайно злоупотребляли. Рост национального самосознания в русском обществе выявил необходимость «стилистической регламентации литературного языка на чисто русских национальных основах» [15, с. 197].

Процесс совершенствования русского языка в XVIII в. был длительным и непростым. Филологическим исследованиям Российской Академии предшествовала кропотливая работа отечественных филологов 30-х—70-х гг. Лишь проследив преемственную связь Академии с ее предшественниками, мы по достоинству можем оценить вклад этого научного учреждения в историю развития русского языка и национальной культуры в целом. «Весь дух марксизма, – подчеркивал В. И. Ленин, – вся его система требует, чтобы каждое положение рассматривать лишь (а) исторически; (0) лишь в связи с другими; (у) лишь в связи с конкретным опытом истории» [1, с. 329].

В истории развития языковой культуры каждого народа поворотным моментом считается появление собственных нормативных грамматик родного языка. К решению этой проблемы с разных позиций подходили предшественники М. В. Ломоносова – В. К. Тредиаковский, В. Н. Татищев, В. Е. Адодуров. Грамматика Адодурова, носившая название «Первые основания российского языка», свидетельствует о том, что ее автор «выступает как основной предшественник Ломоносова в деле кодификации русского литературного языка» [87, с. 87].

Один из ярких представителей «ученой дружины» – В. Н. Татищев – неоднократно высказывал беспокойство за судьбу родного языка. Так, в своем сочинении «Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ» Татищев писал: «.. безрассудное же употребление, то есть примешивание иноязычных слов в свой язык вредительно». По мнению ученого, «чтобы научиться правильно, порядочно и внятно говорить и писать… полезно учить и своего языка грамматику» [81, с. 91].

Обращаясь к наследию предшественников, мы можем говорить об особом периоде в развитии языкознания – доломоносовском. Период этот связан непосредственно с идеологией петровской эпохи. В области языка ей характерны радикальность программы, размежевание сферы влияния церковнославянского и живого русского языков. Доломоносовские опыты по созданию русской грамматики в некоторой степени подготовили почву для появления грамматики Ломоносова.

Известно, что разработанная в 1731 г. грамматика Адодурова не получила широкого распространения, однако идеи, заложенные в ней, имели дальнейшее развитие. Свидетельство тому – беглые упоминания М. В. Ломоносова об орфографических правилах, с которыми он познакомился в типографии Академии наук. Автором правил, разработанных в 1733 г. на базе «Первых оснований российского языка», был все тот же Адодуров. Правда, эти правила не снимали проблемы разработки грамматики. Вот почему в первое десятилетие существования Академии наук и был создан при ней орган, концентрирующий и направляющий работу в области отечественного языкознания, и только изучив ее, мы сможем объективно оценить вклад Российской Академии в развитие филологической науки у нас в стране.

Прямым предшественником Российской Академии стало Российское собрание, вошедшее в систему научных органов Петербургской Академии наук. Учрежденное 14 марта 1735 г. Собрание явилось первым научным коллективом филологов-русистов. Задачи, поставленные Российскому собранию президентом Петербургской Академии наук И. Корфом, сводились к следующему:

«Академии наук переводчиком сходиться в Академию два раза в неделю, а именно: в среду и субботу, поутру и после обеда, и иметь между собою конференцию, снося и прочитывая все, кто что перевел, и иметь тщание в исправлении российского языка в случающихся переводах. Чего ради в оных конференциях присутствовать секретарю Тредиаковскому, адъюнкту Адодурову и ректору немецкого класса Ивановичу, а о тех конференциях журнал содержать Тауберту и всегда в понедельники оный предлагать его превосходительству господину камергеру» [50, с. 633].

Итак, первый коллектив ученых – членов общества был невелик. Кроме перечисленных выше ученых, в состав Российского собрания вводились три переводчика: Ильинский, Горлицкий и Толмачев, которые давали оценку качеству предложенных на рассмотрение Собрания переводных произведений.

Вновь созданному органу Петербургской Академии наук была предписана довольно скромная функция – исправление русского языка при переводах. Но уже в речи, произнесенной Тредиаковским на первом же заседании Российского собрания, были сформулированы более крупные задачи: «Не о едином тут чистом переводе степенных старых и новых авторов дело идет…, но и о грамматике доброй и исправной; но и о риторике и стихотворной науке, что через меру утрудить вас может» [84, с. 6]. Тредиаковский подчеркивал и то, что Сизифов труд членов Российского собрания получит признание русского народа.

Программа Российского собрания предусматривала разработку словаря, грамматики, правил красноречия и стихосложения. Но под силу ли маленькому коллективу ученых столь значительный объем работ? «Чувствуя сие столь тяжкое бремя и видя в Собрании нашем толь малое нас число, сомневаюсь…, что через нас одних только дело могло совершиться», – говорил Тредиаковский [там же, с. 7]. И здесь слышится упрек в адрес администрации Академии наук, требование расширить штат Российского собрания. Ведь создав новый научный орган в Академии, И. Корф преследовал утилитарные цели – издание переводов зарубежных авторов. Тредиаковский же видел в Российском собрании нечто большее – организацию, призванную решать кардинальные проблемы изучения русского языка. Разность взглядов на поставленную задачу и явилась причиной подрыва интереса первых русских филологов к деятельности Российского собрания.

Документальные материалы, дающие представление о работах Российского собрания, не сохранились. Два факта, почерпнутые из архивных и литературных источников, уже могут охарактеризовать его работу по сбору исходных материалов для толкового словаря. Речь идет о печатнике А. И. Богданове, который по заданию Российского собрания собирал лексический материал не только путем опроса «мастеровых людей, но и посредством выборки из книг» [35, с. 122]. Словаря Российское собрание не создало, однако Богданов, по свидетельству Ломоносова, уже в 1750 г. собрал «больше 60 000 российских чистых речений» [45, т. 9, с. 624]. Рукописное собрание слов Богданова впоследствии широко использовалось при составлении «Словаря Академии Российской». В заслугу Российскому собранию можно поставить и попытку упростить русскую азбуку: были изъяты славянские буквы – зело, ук, от, фита, ижица.

Создание Российского собрания способствовало тому, что к концу 30-х гг. академические переводы стали более совершенными. В целом Российское собрание по ряду объективных причин не справилось с поставленными задачами. Ведь царствование Анны Ивановны, обернувшееся ненавистной всей России бироновщиной, не могло способствовать развитию отечественного языкознания. Состав членов Российского собрания, занимавших в Академии наук второстепенное положение, свидетельствует о том, что деятельности общества тоже придавали второстепенное значение. И как следствие – прозябание. Бироновщина закрыла путь в науку русским. «Крупные ученые-академики были тогда еще исключительно иностранцы» [47, с. 104]. В 1743 г. Российское собрание было заменено Переводческим департаментом.

Одним из поворотных этапов в развитии отечественного языкознания стала «Российская грамматика» (1757) Ломоносова. Этот труд свидетельствовал не только о блистательной одаренности ее автора: он продемонстрировал высокий уровень мыслительной зрелости русского народа, из среды которого вышел Ломоносов.

Свод правил русского языка, созданный гениальным ученым, был крайне необходим. В середине XVIII в. усложнились государственные, общественные, хозяйственные, военные, научные и литературные нужды огромной страны. Требовалась полная мобилизация всех накопленных народом словарных богатств.

Грамматика Ломоносова стала именно таким подлинно научным языковедческим трудом, отвечающим требованиям времени, содействующим внедрению науки и литературы в русский быт. Она – знаменательное событие не только в истории отечественного языкознания, но и в истории русской культуры. «Хотя природное значение языка много может, – писал М. В. Ломоносов, – однако грамматика показывает путь доброй натуре» [45, т. 7, с. 436].

После смерти Ломоносова Академия наук некоторое время почти полностью прекратила заниматься вопросами отечественного языкознания. Борьбу за чистоту и самобытность русского языка продолжила периодическая печать.

Лишь в 1771 г., с образованием Вольного Российского собрания, при Московском университете была сделана попытка изучения русского языка на научной основе. В предуведомлении первой части «Опыта трудов Вольного Российского собрания» – печатном органе общества – говорилось, что оно создано «для исправления и обогащения российского языка через издание переводов стихами и прозой» [112, ч. 1, с. 10]. Первостепенной задачей Вольного Российского собрания явилась разработка словаря русского языка.

Членами Вольного собрания стали видные профессора Московского университета, литераторы и некоторые общественные деятели. Среди активно работающих были А. А. Нартов, Е. Р. Дашкова, юрист С. Р. Десниц-кий, математик и философ М. И. Аничков. Председателем Вольного собрания стал И. И. Мелиссино, секретарем – профессор красноречия Московского университета А. А. Барсов.

Но практика научной деятельности добровольных объединений любителей родного языка и литературы была малоэффективна. К этому заключению пришла Е. Р. Дашкова, когда писала: «…учреждение таковых добровольных обществ… по недостатку средств или по несогласию членов, никогда существовать не могли» [28, с. 198].

За 12 лет существования Вольное Российское собрание выпустило в свет шесть томов своих «Опытов трудов», причем последние два тома содержали главным образом исторические и стихотворные произведения. К концу своей деятельности (1783 г.) Вольное собрание от проблем изучения родного языка перешло к просветительной деятельности. Основанная в 1783 г. Российская Академия была преемницей как Российского собрания, так и Вольного и продолжила дальнейшие работы в языкознании.

НА ПЕРВОМ ЭТАПЕ

ПРЕЗИДЕНТ Е. Р. ДАШКОВА

ЕЕ «НАЧЕРТАНИЕ»

Широко известны и почитаемы у нас выдающиеся ученые, прославившие Родину. Меньше мы знаем имена людей, которые в сложнейшей и длительной борьбе с рутиной и бюрократизмом, царившими практически во всех сферах общественной жизни дореволюционной России, показали себя блистательными организаторами отечественной науки. Одним из таких замечательных деятелей была Екатерина Романовна Дашкова. Недюжинный ум, образованность, неистощимая энергия и одаренность, именно эти качества Дашковой имел в виду А. И. Герцен, когда писал: «Какая женщина! Какое сильное и богатое существование!» [23, т. 12, с. 422].

Действительно, едва ли можно найти в истории дореволюционной России женщину, которая бы в 18 лет принимала участие в антиправительственном заговоре, в 38 лет возглавила два научных учреждения России – Петербургскую Академию наук и Российскую Академию. Всем, что поставило Дашкову в ряд с крупнейшими деятелями периода «просвещенного абсолютизма», она обязана прежде всего своему характеру, энергии и решительности.

Е. Р. Дашкова (урожденная Воронцова) родилась 17 марта 1744 г. В раннем возрасте она была взята на воспитание в семью дяди, канцлера М. И. Воронцова. Для своего времени Дашкова получила хорошее образование. Будучи активной сторонницей политики «просвещенного абсолютизма», Дашкова изучила произведения французских просветителей – Вольтера, Монтескье, Бейля и Буало. В своих воспоминаниях Дашкова пишет: «Никогда драгоценное ожерелье не доставляло мне большее наслаждение, чем книга» [28, с. 7]. Собственная библиотека Дашковой насчитывала 900 томов. Любознательная девушка пользовалась также книгами из библиотек столичных вельмож и высших государственных чиновников. С юных лет Дашкова общалась с видными деятелями России, иностранными дипломатами, которые посещали дом канцлера Воронцова.

Значительным событием в жизни Дашковой стало ее знакомство с будущей императрицей Екатериной II. В своих «Записках» Дашкова писала, что Екатерина оказала столь большое влияние на всю ее жизнь и вознесла ее на такой пьедестал, о котором она никогда не смела и мечтать.

Анализ «Записок» Дашковой дает основание сделать вывод о том, что она умеет, рассказывая о событиях, непосредственно ее не затрагивающих, сообщать весьма ценные сведения, найти существенное, выдвинуть главное, правильно оценить обстановку и людей, хотя и ставит она себя «центром всех совершающихся на ее глазах событий, были ли эти события крупные или второстепенные – княгине безразлично» [там же, с. 5]. До настоящего времени, например, не выявлена доподлинно степень участия Екатерины Дашковой в дворцовом перевороте 28 июня 1762 г. (сама Дашкова называет себя чуть ли не основным действующим лицом в этих событиях). Вместе с тем очевидцы переворота, а также переписка Екатерины II со своими корреспондентами в первые дни после прихода ее к власти, дают основание заключить, что роль Дашковой сводилась лишь к обработке дворцовых кругов на последнем этапе подготовки заговора. Надо сказать, что Дашкова, не без помощи Н. И. Панина, успешно справилась с поставленной задачей, за что получила в награду 24 000 р. и орден «Святая Екатерина», а также звание статс-дамы.

На процесс формирования личности Дашковой большое влияние оказали, помимо просветительской философии, и ее путешествия за границу. В общей сложности за рубежом она провела восемь лет – с 1769-го по 1771-й и с 1776-го по 1782 г.

Дашкова во время путешествий посетила многие европейские государства, в том числе Англию, Германию, Францию. Везде ее интересовали люди и политика, литература и искусство. Она встречалась с государственными деятелями, учеными, философами-просветителями. Круг интересов Дашковой за границей обширен. Она знакомится с работой ткацких фабрик Лиона и слушает ораторов в парламенте Шотландии, изучает подготовку офицерских кадров в английских военных училищах и план размещения Ливорнской инфекционной больницы. Дашкова много читает, пользуясь публичными и монастырскими библиотеками, причем знакомство с книгами систематизировано «в хронологическом порядке и по предметам чтения».

В беседах с Дидро и Вольтером Дашкова показывает одновременно и самостоятельность суждений, и их политическую ограниченностей даже реакционность. Так, в беседе с Дидро, касаясь темы освобождения крестьянства от крепостной зависимости, она берет на вооружение лозунг – «свобода через просвещение» и пытается доказать невозможность ликвидации крепостного права в России. Она сравнивает неграмотного русского крестьянина со слепцом, который под крылышком помещика «беспечно ел, спал спокойно, слушал пение птиц и иногда сам пел с ними» [28, с. 102]. Когда же, по ее словам, врач возвращает зрение больному, от этого он становится «страшно несчастен, не спит, не ест и не поет больше, его пугают неведомые доселе волны, в конце концов он умирает во цвете лет от страха и отчаяния» [там же, с. 103]. Таким образом, крепостное право, по мнению Дашковой, есть не что иное, как беспечная, праздная жизнь российского крестьянства. Примером же того, как философские рассуждения Дашковой о положении крепостных сочетаются или расходятся с практическими делами и поступками, может служить и такой факт. Во время пребывания Дашковой за границей ее дочь продала из Новгородского имения 100 душ. Узнав об этом, Дашкова рассердилась, выслала покупателю 4000 р., а с крестьян собрала уплаченную сумму. Затем старосте деревни был отдан приказ: «Деньги 4000 рублей, кои Вы для выкупа внесли, разложите на всех кротовских крестьян поровну» [58, с. 57]. Таким образом, каждый крестьянин деревни Кротово должен был внести значительную для того времени сумму. И еще пример, как свидетельствует В. В. Огарков: «за вывозимых из своей вотчины, девок» княгиня приказывала присылать по 100 рублей с каждой» [58, с. 58].

В беседе с Дидро Дашкова рисует и свой идеал взаимоотношений самодержца и русского дворянства: «Если бы самодержец разбил бы звенья, приковывающие помещиков к воле самодержавных государей, я бы с радостью и хотя бы кровью подписалась бы под этой мерой» [28, с. 102], т. е. она отстаивает идею ограничения власти самодержца.

Как женщину умную, образованную и деятельную характеризуют Дашкову ее современники. Приведем некоторые высказывания.

Дидро: «Княгиня любит искусство, знает потребности своего отечества. Опа коротко знакома с настоящим его управлением, откровенно говорит о хороших качествах и недостатках чиновников и метко судит о выгодах или невыгодах новых учреждений. Она обладает проницательностью, хладнокровием, здравым умом» [цит. по: 33, с. 406].

Французский посланник граф Сегюр: «Дашкова по случайной прихотливой ошибке природы родилась женщиной» [цит. по: 58, с. 58].

Английский посланник Джордж Макартней: «Эта женщина обладает редкой силой ума, смелостью., превосходящей храбрость любого мужчины, энергией, способной предпринимать задачи самые невозможные» [цит. по: 80, вып. 1, с. 29].

Сама императрица ценила в Дашковой большой ум.

Ко времени возвращения Дашковой из многолетнего путешествия крайнего напряжения достигло положение дел в Петербургской Академии наук. Ее директор С. Г. Домашнев (штат директора был введен в 1766 г. для практического руководства делами научного учреждения; должность президента не была при этом упразднена, им оставался граф К. Г. Разумовский) привел «научную и учебную жизнь Академии к полному развалу» [34, т. 1, с. 321]. В истории Академии произошло невиданное ранее событие: академики открыто заявили о своем нежелании подчиняться Домашневу. В результате двухмесячного расследования Домашнев был отстранен от должности.

24 января 1783 г. директором Петербургской Академии наук была назначена Е. Р. Дашкова. С присущей ей энергией она принялась за восстановление нормальной работы в высшем научном учреждении страны. За двенадцать лет деятельности на посту директора Дашкова выполнила разработанную ею же программу, предусматривающую стимулирование научной деятельности ученых.

Ко времени вступления Дашковой в должность директора Петербургской Академии наук не выпускалось ни одного академического журнала. Последний, носивший название «Академические известия», в результате борьбы академиков с Домашневым был в 1784 г. закрыт.

Новый директор предпринимает издание журнала «Собеседник любителей российского слова», первая книжка которого вышла в свет в мае 1783 г.

К сотрудничеству в «Собеседнике» Дашкова сумела привлечь всех наиболее выдающихся писателей своего времени. В журнале сотрудничали: Державин, Фонвизин, Херасков, Капнист, Княжнин и другие. Заметим, что большая часть произведений, помещенных в «Собеседнике», печаталась без подписи автора или же под псевдонимом. Отчасти это было связано с тем, что в XVIII в. литературный труд в основе своей еще не являлся профессией большинства пишущих. Многие писатели, служа в государственных учреждениях, опасались своим литературным творчеством повредить делам служебным. В одном из писем к императрице Дашкова писала, что высокопоставленные чиновники «мешают писателям…, сочтут себе более чем когда-либо в праве преследовать всех осмеливающихся высказать ум и любовь к литературе». Справедливость слов Дашковой подтверждалась неоднократно. Например, поэтическое творчество Державина явилось причиной его ухода со службы у генерал-прокурора Вяземского, который каждого провинившегося чиновника называл не иначе как стихотворцем или живописцем и был совершенно уверен, что «стихотворцы не способны ни к какому делу» [29, т. 6, с. 555].

Публикация в журнале литературных произведений без подписи автора или под псевдонимом имела свое преимущество, которое выражалось в том, что автор более свободно мог писать то, что думал и пережил. Для того чтобы придать большую значимость журналу, Дашкова сумела привлечь к участию в его работе Екатерину II. Начиная со второй книжки «Собеседника» императрица стала печатать свои «Были и небылицы» – шуточные заметки о нравах русского общества.

Дашкова понимала, что творческий рост русских писателей немыслим без литературной критики. Уже в первой книжке «Собеседника» издатель помещает заметку с просьбой присылать в журнал критические статьи на публикуемые произведения. Во втором и последующих номерах журнала стала появляться критика не только литературных произведений, помещенных в «Собеседнике», но и нравов, бытующих в русском обществе конца XVIII столетия.

В этой связи наибольший интерес представляют «Вопросы» Д. И. Фонвизина. Посылая их в «Собеседник», он писал: «Издатели оного не боятся отверзать двери истине, почему и беру вольность представлять им для напечатания несколько вопросов, могущих возбудить в умных честных людях особливое внимание» [120, ч. 3, с. 161]. «Вопросы» характеризуют Фонвизина как человека смелого, вскрывающего пороки, присущие самодержавию. Императрица сама ответила на «Вопросы», но ответы были поверхностны и свидетельствовали о ее нежелании прислушиваться к общественному мнению и в данном случае к мнению одного из образованнейших людей конца XVIII в.

В «Собеседнике» широко была представлена русская поэзия. За небольшим исключением, поэтические публикации журнала проникнуты верноподданническими чувствами, интерес представляет лишь ода «Фелица» Г. Р. Державина. Поэт, наряду с традиционным восхвалением деяний императрицы, дает сатирическую характеристику царским вельможам А. Г. Орлову, Л. К. Нарышкину, А. А. Вяземскому.

В этом же издании публикует свои сочинения и Дашкова – такие, как «Сокращение катехизиса честного человека», «О истинном благополучии», «Искреннее сожаление об участи издателей, Собеседника», «Вечеринка», «Картина моей родни», «Послание к слову «Так» и др. Говоря об общественном значении литературного творчества Дашковой, революционный демократ Н. А. Добролюбов писал: «…ее статьи сильно вооружаются против того, что вообще есть низкого, гадкого в человеке – против двоедушия, ханжества, суетности, фанфаронства, обмана, презрения к человечеству» [31, т. 1, с. 60].

«Собеседник любителей российского слова», как и большинство журналов того времени, был недолговечным и просуществовал лишь полтора года.