Текст книги "Михаил Федорович"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

Сбор первой пятины растянулся, ее начали собирать только в конце 1614 года, основные же деньги поступили в казну к февралю 1615 года (в это время началась казачья война в северных уездах, парализовавшая там работу пятинщиков). Практика сбора показала, что решение о сборе пятой деньги, коснувшееся преимущественно движимого имущества, было не слишком удачным. Но цель была достигнута: правительство все-таки получило деньги, в которых так сильно нуждалось. Н. П. Лихачев обнаружил документ земского собора 1616 года, рассматривавшего вопрос об очередном сборе пятинных денег. В нем приводится точный подсчет средств, которые дала первая пятина: всего (вместе с деньгами, полученными от Строгановых) было собрано 113 169 рублей 30 алтын [140]140
  Лихачев Н. П.Новые данные о земском соборе 1616 года // Русский исторический журнал. 1922. Кн. 8. С. 78.


[Закрыть].

Только небольшая часть из собранных средств пошла на выдачу жалованья войску под Смоленском и Новгородом. Деньги первой пятины, собиравшиеся в Посольском приказе, были преимущественно отданы в другие приказы и четверти, а также потрачены на нужды внешнеполитического ведомства («на литовское и на свейское посолство и в ыные государства»), на жалованье донским казакам, на выдачу денег наемникам, «выезжим немцам», приезжавшим на службу в Московское государство. С помощью пятинных денег поддержали царского отца, находившегося в польском плену, выдав деньги «Миколаю Струсу в тех денег место, что послала жена его к Филарету митрополиту» [141]141
  Веселовский С. Б.Семь сборов запросных и пятинных денег… С. 77.


[Закрыть].

Опыт сбора первой пятины был учтен при назначении ровно через год – в апреле 1615 года – второй пятины. Ее сбор был поручен Приказу Большого дворца во главе с судьей этого приказа боярином Борисом Михайловичем Салтыковым. На этот раз не стали прибегать к помощи церковных властей, но в состав комиссии наряду с дьяком этого приказа Иваном Болотниковым включили еще и дьяка Поместного приказа Николая Новокщенова. Цель пятины была прежней – сбор денег служилым людям, но принципы сбора изменились: «указали есмя собрати ратным людям на жалованье со всех городов, с посадов, с гостей и с торговых, и с черных со всяких людей против сбора 122 года пятую деньгу» [142]142
  Там же. С. 59; ААЭ. Т. 3. № 70. С. 107–108.


[Закрыть]. Включение в состав плательщиков «черных» людей, низших категорий посадских людей и крестьян, плативших подворную подать (на посадах) или сошные деньги (в уездах), сопровождалось отказом от установления необлагаемого налогом минимума. К этому времени были проведены первые дозоры землевладения в уездах (о них речь впереди), позволившие восстановить хотя бы часть сведений о текущем состоянии городских посадов и земельных владений и установить соответствующие нормы налогообложения. Вторую пятину собирать было легче, так как можно было уже опереться на какой-то опыт, традицию, которую так уважали жители Московского государства. Но все равно сбор затянулся со второй половины 1615-го до первой половины 1616 года. Всего было собрано 53 411 рублей; на этот раз их отправили по адресу – на жалованье служилым людям.

Тем временем, несмотря на относительные успехи в борьбе с казаками и уход войска Александра Лисовского в 1615 году, правительство царя Михаила Федоровича столкнулось с серьезными проблемами на внешних границах. Вопрос стоял о том, сумеет ли государство вернуть себе территории, утраченные в ходе Смуты, или новой власти придется мириться с их потерей. Решить эту проблему можно было только с помощью земского собора, так как собрать боеспособное войско без участия «всей земли» по-прежнему не представлялось возможным. В январе по городам были разосланы грамоты с вызовом выборных на собор «для нашего великого и земского дела». По указу царя Михаила Федоровича велено было «собрати со всех городов Московского государьства, з города человек по шти, по пяти, и по четыре умных людей, и прислати к Москве». Широта представительства на соборе была обеспечена вызовом посадских людей и даже волостных крестьян Сольвычегодска, Тотьмы и других северных городов (по два-три человека «лутчим и середним, оприч молотчих» [143]143
  Веселовский С. Б.Семь сборов запросных и пятинных денег… Прил. 53, 54. С. 164–165; Лихачев Н. П.Новые данные о земском соборе… С. 69.


[Закрыть]).

Для земских представителей на соборе подготовили подробную финансовую справку, в которой показали, сколько денег можно было собрать «по окладу» и взять «из доимки» (то есть взыскать долги прошлых лет) в Приказе Большого прихода, в Казанском дворце и во всех четвертях. Это была, по словам Н. П. Лихачева, «почти полная и систематическая бюджетная роспись Московского государства». В ней перечислены как источники доходов, так и основные статьи расходов приказов и четвертей. В Приказе Большого прихода собирали деньги с московской таможни и торговых лавок, перевозов на Москве-реке, а также налоги с других городов. Деньги этого приказа (30 030 рублей, 30 алтын, полденьги) платили «ружником и оброчником и Посолсково приказу и по разрядным памятем на жалованье, и послом и посланником и гонцом и иноземцом на корм и на посолские дворы на строенье». Особенностью Приказа Казанского дворца был сбор сибирской пушнины («мяхкие рухляди»). О значении пушного налога в государственном бюджете достаточно говорит тот факт, что его сумма (40 092 рубля, 30 алтын, 3 деньги) превышала все расходные статьи Приказа Большого прихода, а Казанский дворец оказался самым «богатым» ведомством с доходами в 100 139 рублей и 3 алтына с полуденьгою. Из четвертей больше всего доходов собиралось в Нижегородской – 71 341 рубль, 12 алтын с полуденьгою. Деньги Устюжской четверти, управлявшей богатым Поморьем, шли, по указу царя Михаила Федоровича, «в розход в Крым к царю и к царевичам поминков ко князем и к мурзам государева жалованья и на свейское посолство на посолские кормы послом и посланником и гонцом государева жалованья и подмоги». Трудности выхода из Смуты сказались на кормленщиках, получавших жалованье из четвертей в соответствии с пожалованными им окладами, например, при назначении на службу в полки, городовые воеводы или в другие посылки. Устюжская, Костромская, Галицкая и Владимирская четверти задолжали кормленщикам в 1615/16 году огромную сумму – около 100 тысяч рублей. Вместе с самыми необходимыми военными расходами в Стрелецком, Панском, Разрядном и Пушкарском приказах дефицит составлял около 350 тысяч рублей. «Оприч того толко по литовским и по немецким вестям болшая рать надобе», – докладывали выборным представителям [144]144
  Лихачев Н. П.Новые данные о земском соборе… С. 73–75.


[Закрыть].

В марте 1616 года собор принял решение о третьей пятине, которая должна была хотя бы отчасти восполнить образовавшийся дефицит средств, необходимых для продолжения войны под Смоленском. По приговору земского собора с посадов и уездов взимали сошные деньги, а с торговых и других людей, «которые сверх своих пашен торгуют», предлагалось взять дополнительно пятую деньгу. Складывалась определенная тенденция назначать пятину каждый раз в весенние месяцы, чтобы успеть организовать сбор до начала осенней распутицы или, для отдаленных уездов, использовать зимний путь. Третья пятина продолжала использовать принципы, найденные для сбора пятины предыдущего года, все более превращаясь в обязательный налог. Только торговые люди по-прежнему платили больше всех; с них взимали пятую деньгу дополнительно к участию в платеже, наложенном на «мир».

Сбор третьей пятины был отдан в руки авторитетной соборной комиссии во главе с соборным старцем Дионисием Голицыным, боярином князем Дмитрием Михайловичем Пожарским и дьяком Семеном Головиным. В деятельности комиссии принимали участие и архимандриты московских Чудова и Богоявленского монастырей. Чтобы пресечь возможные злоупотребления на местах, от сбора были полностью отстранены городовые воеводы. Для присылки пятинных денег был обозначен точный срок – третье воскресенье после Пасхи. На этот раз московское правительство не собиралось затягивать сбор, а ждало денег немедленно, уже в мае, когда начиналась служба ратных людей. Однако дело опять растянулось до начала следующего года.

Торговые люди, участвовавшие в заседаниях Собора 1616 года, добились внесения некоторых изменений в практику сбора пятины. Налог стали взимать только в денежной, а не в товарной форме, и в тех городах, к которым были приписаны гости и купцы. Это позволяло избежать двойных сборов, так как часто торговые люди ездили с товаром по разным городам или имели там свои конторы и приказчиков.

Застарелая проблема несовершенства сошного письма, мучившая подданных царя Михаила Федоровича, заставляла отступать от четких принципов сбора и оперировать в одном случае твердыми окладами сборов (5 тысяч рублей с Соли Вычегодской, по тысяче рублей с Тотьмы, Каргополя и Турчасова), а в другом – взимать деньги в соответствии с размерами тягла. Но и в том и в другом случае уже не оставалось послаблений бедным и незащищенным. Цифры назначенного пятинного оклада должны были примерно соответствовать уровню платежеспособности, выявленному предыдущими пятинами. Но если раньше сбор этих денег целиком и полностью ложился на плечи пятинщиков, то теперь он коснулся всех в соответствии с мирской раскладкой. В городах, например, выбирали окладчиков, которые должны были разложить суммы сбора.

В этих условиях снова обострились социальные противоречия между различными категориями населения: между «лучшими», «середними» и «молодшими» людьми на посадах, а также между крестьянами, составлявшими волостные «миры». Как правило, богатые находили возможность смягчить для себя тяжесть налога, часто перекладывая сбор на беднейших посадских людей: «изо многих городов нам молодшие люди на прожиточных людей и на окладчиков… бьют челом, что сбирают в наши во всякие доходы деньги и меж себя окладываются не прямо, многих молодших людей теснят, а себя прожиточные люди во всем легчат» [145]145
  Веселовский С. Б.Семь сборов запросных и пятинных денег… С. 62.


[Закрыть]. С другой стороны, у «лучших» людей, которые своими капиталами должны были отвечать в случае недобора налога, тоже были основания жаловаться на «непослушание» их антагонистов из низших слоев посада.

Третья пятина, назначенная земским собором 1616 года, оказалась самой тяжелой, хотя и ее удалось собрать в намеченные сроки до начала 1617 года. Как и раньше, пятинные деньги выполнили свою функцию чрезвычайного сбора для самых неотложных нужд. Но они были лишь дополнением к обычным, постоянным налогам, из которых наиболее значительными считались таможенные и кабацкие сборы. Очень скоро правительство Михаила Федоровича должно было почувствовать неожиданное следствие пятинных сборов: они самым отрицательным образом сказывались на наполнении казны от постоянных налогов. Из разных городов жители писали в Москву, прося сложить ставшие непомерными кабацкие и таможенные сборы. Кабаки опустели, так как их завсегдатаи стояли на правеже пятинных денег, а купцы «для пятины» перестали ездить с товаром и объявлять его в таможнях, чтобы пятинщики не вычислили точное количество их «животов и товара». Тем самым не просто сильно снижался эффект пятины, она начинала попросту вредить казне и восстанавливавшемуся хозяйству.

Может быть, этим объясняется то, что уже на новом соборе в 1617 году было решено немного облегчить бремя сборов и объявить не о пятине, а о новом «запросе» денег. Хотя население уже свыклось с новым налогом и продолжало называть его «пятинными деньгами», сборы трех последующих лет, строго говоря, были уже «запросными». Сбор 1617 года опять обосновывался необходимостью уплаты жалованья ратным людям, находившимся под Смоленском. На соборных заседаниях, где решался вопрос «служилым людям на жалованье денег откуда взять», рисовали картину катастрофического положения русского войска: «А которые были под Смоленском в острожках в осаде, с голода ели кобылятину и собак и стали бедны же без службы и без всех животов» [146]146
  Там же. С. 65.


[Закрыть]. Собор установил твердую сумму – 51 395 рублей, которую следовало взять «в запрос» у гостей, торговых людей, «тарханщиков» и «льготчиков», а также назвал примерный оклад городов, ориентируясь на пятины прошлых лет (назначенная сумма общего сбора была сопоставима с полученным результатом первой пятины). Взимание запросных денег происходило «гораздо с убавкою… чтоб вам было в силу»: от сбора устранялись все правительственные агенты и даже воеводы на местах. Избавляя население от дополнительных расходов на постойную и подводную повинности, московское правительство рассматривало как свое «пожалование» даже то, что жителям Московского государства не придется больше тратиться на взятки («посулы и кормы»), видимо, признавая неизбежность этого зла.

В апреле 1618 года целевой сбор запросных денег повторили для того, чтобы выдать жалованье тем, кто находился на службе «на литовском рубеже» вместе с послами боярами Федором Ивановичем Шереметевым и князем Даниилом Ивановичем Мезецким. Для этого сбора остались твердый оклад, назначенный городам, и взимание его по размерам сошного письма. Только эксперимент с устранением от сбора воевод оказался, видимо, неудачным, и городовым воеводам снова поручили сбор запросных денег, как и других налогов.

Последний раз решение о сборе запросных денег было принято в чрезвычайных условиях «королевичева прихода» в сентябре 1618 года. Боярам князю Борису Михайловичу Лыкову и князю Ивану Борисовичу Черкасскому, посланным для сбора ратных людей соответственно в Нижний Новгород и Ярославль, были даны чрезвычайные полномочия. Нижегородцы, подсказавшие когда-то идею эффективного займа, как и поддержавший их земский Север, снова должны были уплатить запросные деньги, но уже в последний раз и не по чрезвычайной шкале, а по твердому окладу, как обычный налог. Эти деньги действительно пошли на жалованье, которое едва ли не впервые за все время начала царствования Михаила Федоровича получили уездные дворяне и дети боярские ряда служилых «городов».

Завершая рассказ о семи сборах запросных и пятинных денег, подчеркнем, что это была лишь часть повседневной работы по восстановлению финансов. В своем специальном исследовании на эту тему С. Б. Веселовский убедительно показал изменения в отношении прямых и косвенных налогов, которые он рассматривал «как два плеча коромысла весов; когда правое поднимается, то левое опускается», и наоборот. В начале 1619 года прямые долевые налоги, какими являлись пятины, себя изжили. Пришло время более действенного косвенного обложения.

Дозорные книги

Слова «дозор» и «сыск» лучше всего определяют внутреннюю политику первых лет царствования Михаила Федоровича. Составление дозорных книг стало важным мероприятием, исподволь готовившим изменения в налоговой политике Московского государства.

Практика дозоров началась еще в царствование Ивана Грозного и Федора Ивановича. Цель их состояла в проверке и корректировке сведений о размерах сошного оклада и состоянии земель посадов, уездов или отдельных владений монастырей, дворцового ведомства и частных лиц. Со времени Смуты количество дозоров существенно увеличилось, так как разрушение хозяйства, особенно на территориях, затронутых военными действиями, было стремительным. Дозорщики посылались земскими ополчениями, что должно было еще больше подчинить население уездов, контролировавшихся земской властью.

Эта практика продолжалась и после избрания на царство Михаила Федоровича. Инициатива дозора принадлежала самим владельцам земли, неспособным платить деньги по старым окладам. Правда, новыми дозорами пользовались и те, кто сумел «договориться» с дозорщиками, по своему усмотрению решавшими, как записать земли: в «живущем» или в «пусте». Наказов у дозорщиков не было, часто воеводы в городах сами посылали их, что создавало почву для злоупотреблений. На местах дозорщики просто физически не могли осмотреть за короткое время описываемую территорию, поэтому полагались на «сказки», подаваемые приказчиками и старостами. А те, естественно, радели об интересах своего патрона, а не государства.

Однако выбора у московского правительства не было. В 1614–1615 годах дозорные книги стали составлять целенаправленно, не дожидаясь ничьих обращений. Это было необходимо для сбора нового налога – хлебных запасов на жалованье ратным людям. Упоминание о новых дозорах содержится в самом указе о введении этого налога в феврале 1614 года. По подсчетам С. Б. Веселовского, первоначально дозорные книги были составлены не менее чем по 40 посадам и 35 уездам. Самые большие работы, охватившие все разоренные уезды государства, были проведены в 1616 году. В последующие годы, до перемирия с Речью Посполитой и возвращения патриарха Филарета, успели «дозреть» остальные уезды, за исключением севера государства, где большинство уездов не было затронуто впрямую военными действиями и где существовал институт мирского самоуправления, успешно справлявшийся с раскладкой налогов по старым окладам.

Начав взимать налоги с одних уездов по старым писцовым книгам, а с других – по новым дозорам, правительство царя Михаила Федоровича посеяло рознь между землевладельцами разных уездов. Кроме того, дозорные книги, при отсутствии других документов, закрепляли права незаконных владельцев, использовавших «безгосударное» время Смуты, чтобы захватить себе куски чужой собственности. О «вкладе» таких служилых людей во всеобщее разорение впоследствии прямо говорили на земском соборе 1619/20 года: «Поимали государевы дворцовыя села и черныя волости в поместья и в вотчины неправдою, мимо старых писцовых книг по новым дозорным книгам, и владеют великими месты за малыя чети. А иные, утая прежния писцовыя и дозорныя книги, имали на те свои дачи особных дозорщиков и велели за собою те земли в поместья и в вотчины писать так, как им годно» [147]147
  Указная книга Поместного приказа / Изд. В. Н. Сторожева. М., 1889. С. 54.


[Закрыть].

Впрочем, дозоры первых послесмутных лет обычно недолго использовались в приказной практике. Картина разорения уездов менялась почти каждый год из-за действий «воровских казаков», войск Александра Лисовского и, наконец, особенно тяжелого по своим последствиям «прихода» королевича Владислава в 1618 году вместе с запорожскими казаками гетмана Петра Сагайдачного.

Сыскные приказы

С. Ф. Платонов, автор классического труда о Смутном времени, впервые изданного в 1899 году, считал победителями в Смуте рядовое дворянство и посадских людей [148]148
  Платонов С. Ф.Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. (опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время). М., 1937. С. 431–433.


[Закрыть]. Что касается последних, то в разделе о сборе пятинных и запросных денег мы уже видели, чем и как посады оплатили свою изменившуюся роль в Московском государстве. Не меньшего напряжения требовала и служба рядовых дворян в первые годы царствования Михаила Федоровича; их «тяготы и лишения» были вполне сопоставимы с тем, что претерпели другие условные «победители» в Смуту. Существенно изменилось, пожалуй, лишь отношение московского правительства к уездным дворянам и посадским людям, силу и политическую активность которых столь ярко высветила Смута.

Важной мерой, призванной успокоить «средние слои» государства, и должен был стать «сыск». Речь идет не о политическом сыске, а о простом поиске информации, восстановлении учета важных в фискальном смысле сведений о людях Московского государства, их местонахождении, льготах и окладах жалованья. В частности, это означало проверку статуса многих посадских людей, порвавших в годы Смуты с посадом, ушедших служить в казаки и стрельцы. Особенно важно было вернуть на посад тех людей, кто, по терминологии документов, «заложился», перешел жить на земли монастырей, и других «беломестцев» на посаде (в отличие от «черных», тягловых посадских людей).

Как и дозоры, «сыск» тяглецов, сбежавших с посада и дворцовых сел, представлял собой возвращение к практике, принятой еще в царствование Федора Ивановича. Называлось это «строенье» посадов, и суть явления первоначально состояла в свозе беглых тяглецов из уездов на посад, записи в тягло «дворников» в дворах служилых людей и монастырей. При царе Борисе Годунове «строенье» означало вообще запись в посадское тягло годных людей, которых «ссаживали» в черные слободы, в зависимости от их торгов, промысла, места проживания [149]149
  Веселовский С. Б.Сошное письмо. М., 1916. Т. 2. С. 180–181; Смирнов П. П.Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII века. М.; Л., 1947. Т. 1. С. 160–188.


[Закрыть].

Исторически города развивались по-разному. К первому типу принадлежали те из них, которые некогда являлись столицами самостоятельных княжеств. Помимо самой Москвы, в этом ряду могут быть названы старинные города Северо-Восточной Руси – Владимир, Суздаль, Нижний Новгород, Тверь, Ростов, Ярославль, Углич и Галич. Особое историческое развитие было, как известно, у древних Новгорода и Пскова, в которых князь являлся номинальной фигурой, а реальная власть принадлежала посадникам, княжеским боярам и вечу. Историческим своеобразием обладали и города Рязанского княжества. С созданием единого Русского государства на рубеже XV–XVI веков в его состав влились новые города, такие, как Чернигов, Брянск, Смоленск и другие, воспринявшие традиции городского развития Великого княжества Литовского. Реформы Ивана Грозного во многом унифицировали управление городами, но не смогли за несколько десятилетий полностью нивелировать их административные особенности. В последней четверти XVI века были основаны многие новые города-крепости, своеобразные форпосты в Поволжье и на юге государства для охраны от татарских набегов. Их население состояло целиком из служилых людей, и о развитом посадском самоуправлении, подобном тому, что было в северных торговых городах типа Устюга и Соли Вычегодской, там и не помышляли. Служилые люди были первопоселенцами и в сибирских городах. Таким образом, проблема сыска посадских людей-закладчиков затронула прежде всего те города, где были крупные посадские общины, пострадавшие в Смуту от действий польско-литовских войск и «воровских» казаков.

Обычно к городам, составлявшим в Московском государстве небольшие острова в уездном крестьянском «мире», подходят с унифицированной меркой, считая достаточным определить их административный статус центра округи или уезда. Между тем существовали посады, сумевшие добиться «особности» от уездов; и наоборот, ряд городов был единым целым со своими уездами. В Смутное время объектом «расхватывания» стали не только дворцовые и черносошные земли, но и лакомые куски городской собственности, остававшиеся без присмотра. Весьма показателен случай, произошедший с тверским архиепископом Феоктистом, плененным в Смуту тушинцами в 1608 году. Узнав об этом, тверские посадские люди тут же захватили Спасскую архиерейскую слободу и заставили слобожан тянуть с ними тягло: «спасских келейных бобылей содиначили с собою вместе во всякое тягло и в дела сажали, и в писцовые книги их писали посадцкими людми, потому что в Спасове дому архиепископа и приказных людей не было, стоять было за них некому». Во Владимире застроили двор самого боярина Ивана Никитича Романова. Лишь в сентябре 1613 года, уже после избрания его племянника на трон, ему удалось добиться грамоты о возвращении дворового места «для моих людишек и крестьянишек приезду» и сносе всех новых построек [150]150
  Там же. С. 246, 264, 349.


[Закрыть]. И наоборот, выбылые посадские дворы тотчас занимались дворянами и детьми боярскими, спасавшимися за городскими стенами от разбойничьих отрядов, а также служилыми людьми «по прибору» – пушкарями, затинщиками, воротниками, стрельцами и казаками. В ход шла любая остававшаяся без хозяина земля: выгоны, огороды, торговые площади и места.

В первые годы правления царя Михаила Федоровича какой-то целенаправленной политики в отношении таких дел не существовало. Все зависело от поступавших челобитных и от государственных нужд. Например, когда царь Михаил Федорович находился на пути в Москву в апреле 1613 года, Боярская дума приняла решение о возвращении в тягло разбежавшихся москвичей (не спешивших тогда возвращаться в разоренную столицу). Тяглецов искали в других городах, а тех, кто поселился на посаде в «смутные» годы, пытались удержать в тягле. Иногда возвратить людей, получивших льготы от тягла, можно было только под страхом смертной казни. 28 марта 1616 года в грамоте из Устюжской четверти воеводе Устюжны Железопольской грозили собрать с закладчиков «вчетверо» больше пятинных денег, если они не возвратятся на посад: «а будет вы закладчиков всех тотчас не сыщете и на поруки их подавати не велите, поноровите в том которому нашему боярину или ближнему нашему человеку, и вам за то от нас быти в смертной казни» [151]151
  Сташевский Е. Д.Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Киев, 1913. Прил. IV. С. VIII.


[Закрыть].

Правительство царя Михаила Федоровича попыталось также отменить многочисленные льготы «тарханщиков», освобожденных от уплаты податей в казну. В 1617 году было принято решение о сборе в казну всех таких жалованных грамот, даже подтвержденных уже при новой власти. Для отобрания жалованных грамот монастырям, гостям и другим торговым людям, имевшим льготы в уплате таможенных платежей, в Москве был создан особый приказ князя Ивана Борисовича Черкасского и дьяка Петра Третьякова: «указали есмя и бояре наши приговорили… жаловальныя тарханные грамоты у всех тарханщиков взяти в нашу казну» [152]152
  Веселовский С. Б.К вопросу о пересмотре и подтверждении жалованных грамот в 1620–1630 гг. в Сыскных приказах. М., 1907. С. 1–2; Смирнов П. П.Посадские люди… С. 346–347.


[Закрыть].

Деятельность этого приказа оказалась малоэффективной. У Московского государства, ведшего военные действия, не оставалось сил пристально следить за внутренним обустройством «земли». Неудачей закончилась организация еще одного сыскного приказа – «что на сильных челом бьют». Сведения о его создании сохранились в грамоте Приказа сыскных дел в Казань, датированной 22 августа 1618 года: «И мы по челобитью розных городов дворян и детей боярских, и мурз, и татар указали во всяких обидных делех на вас бояр и на окольничих, и на дворян, и на приказных людей управу давать и сыскивать без суда бояром нашим князю Ивану Борисовичю Черкаскому, да князь Данилу Ивановичи) Мезетцкому, да дияком нашим Ивану Болотникову, да Добрыне Семенову безо всякие волокиты тотчас» [153]153
  РГАДА. Ф. 1455. Оп. 2. Д. 7116. 2 лл. Копия XVII в. В давнем коллективном очерке П. Г. Васенко, С. Ф. Платонова и Е. Ф. Тураевой-Церетели говорилось, что Приказ сыскных дел был самым крупным «новшеством» внутреннего управления, введенным по мысли патриарха Филарета для борьбы «с сильными людьми» ( Васенко П. Г., Платонов С. Ф., Тураева-Церетели Е. Ф.Начало династии Романовых. Исторические очерки. СПб., 1912. С. 199). На самом деле попытка организации приказа относится еще ко времени до возвращения патриарха Филарета Никитича из плена.


[Закрыть]. Еще в сентябре 1618 года приказ затребовал документы о спорах посадских людей Галича с крестьянами «сильных людей» князя Ивана Андреевича Голицына, Бориса Ивановича и Глеба Ивановича Морозовых. Однако деятельность его была приостановлена в связи с чрезвычайными обстоятельствами «королевичева прихода».

Наконец, можно упомянуть еще об одном важном сыске, коснувшемся не тяглых, а служилых людей. Речь идет о восстановлении сведений о денежных окладах и придачах жалованья дворян и детей боярских, которые они получили за свою службу «при царе Василье» (Василии Шуйском) и «при боярах» в 1611–1612 годах. Иначе, выходя на службу в полках Михаила Федоровича, они не могли получать заслуженное жалованье, так как не было десятен и списков, в которых бы значились их имена с новыми окладами. Сыск их окладов был организован сразу же по воцарении Михаила Федоровича. В условиях «московского разоренья», затронувшего приказную документацию, сделать это оказалось очень трудно. Первоначально было решено собрать («сыскать») все сохранившиеся десятни и списки дворян и детей боярских. Вне архива Разрядного приказа эти документы можно было найти в приказных избах в городах и у воевод-«генеалогов», которые иногда оставляли черновики десятен и списков для доказательства своих служб или в местнических целях. Проведение разборов служилых «городов» или исполнение воеводской должности ставило служилого человека московского чина выше каждого члена уездной корпорации. Поэтому были посланы грамоты городовым воеводам с тем, чтобы они поискали такие списки у себя «на местах». В случаях, когда нельзя было документально доказать размеры окладов, в Разрядный приказ приглашали дворян и детей боярских. Все вместе это называлось «сыском» поместных и денежных окладов.

«Сыскные» десятни и списки прежних лет стали поступать в Разрядный приказ начиная с 1613 года, как, например, десятни по Владимиру и Юрьев-Польскому. Но большинство документов датировано следующими годами, когда (примерно с августа 1614 года) был организован специальный сыск с участием окладчиков непосредственно в уездных городах. На этот раз Боярскую думу интересовали не только оклады дворян и детей боярских, но и списки вдов, недорослей и отставных дворян. В первую очередь для того, чтобы собирать с них даточных людей или деньги за те поместья, которыми они пользовались, вдовы – до нового замужества или смерти, а недоросли – до выхода на службу. Представление о производившемся сыске дают сведения о деятельности сборщика Бориса Волошенинова, составившего 27 ноября 1614 года «сыскную» десятню в Романове, а затем, уже в феврале 1615 года, доправившего по городам с воевод и дьяков прогонные деньги за неисполнение предшествующих распоряжений о сыске списков: «За то, что они дворян и детей боярских списков с поместными и з денежными окладами, и вдов, и недорослей, и неслуживых отставных дворян и детей боярских государю не присылали». Поиск списков «городов» продолжался и позднее. В частности, еще в сентябре 1616 года аналогичные документы были «доправлены» с костромского воеводы, задержавшегося с их высылкой. Благодаря этому в архивах сохранился список костромских дворян 1612 года, то есть того времени, когда их отряд влился в ополчение князя Дмитрия Михайловича Пожарского и Кузьмы Минина. Последней по времени составления стала новгородская сыскная десятня, датированная маем 1619 года.

Дополнением к «сыскным» документам были десятни раздачи денежного жалованья за службы 1613–1619 годов. Обычно раздача денег оформлялась особыми десятнями, сдававшимися в Разрядный приказ. При отсутствии других документов эти десятни становились для разрядных дьяков последним по времени составления источником сведений об окладах уездных служилых людей. Но десятни денежной раздачи сохранились так же плохо, как и «сыскная» документация: в основном эти документы фиксировали выдачу жалованья служилым людям под Смоленском, Дорогобужем и Тихвином.

Однако все эти документы не могли дать полного представления о составе служилых «городов», учесть все изменения, произошедшие с окладами уездных дворян и детей боярских в Смутное время. Они не удовлетворяли ни служилых людей, которые не всегда могли подтвердить заслуженные ими придачи окладов за службы, ни правительство, имевшее основания сомневаться в обоснованности иных претензий городового дворянства на обладание высокими окладами и земельными пожалованиями. Поэтому все решения первых лет царствования Михаила Федоровича о «сыске» носили предварительный характер. Правительство готовилось к «большому», то есть общему «сыску» [154]154
  См.: Козляков В. Н.Служилый «город» Московского государства XVII века (От Смуты до Соборного уложения). Ярославль, 2000. С. 78–116.


[Закрыть].

Завершались первые годы царствования Михаила Федоровича. Впрочем, это профессиональный удел историков – делить единое историческое время на периоды и эпохи, хотя, как известно, любая периодизация – относительна. Счет современников переломного 1618/19 года был другим. Их, например, гораздо больше интересовала комета, появившаяся на небе – «знамение велие». Отдельная статья о появлении новой звезды – «величиною ж она бяше, как и протчие звезды, светлостию ж она тех звезд светлее» – содержится в «Новом летописце». Поначалу, рассмотрев на небе положение кометы – «она ж стояше над Москвою, хвост же у нее бяше велик. И стояше на Польскую и на Немецкие земли хвостом», – царь Михаил Федорович «и людие все» «вельми ужасошася». Действительно, в ситуации осады Москвы войском польского королевича Владислава можно было двояко толковать послание небес. Но в конце концов победила точка зрения «мудрых людей философов», предсказавших, что это знамение «не к погибели Московскому государству, но к радости и к тишине». И действительно, летописец, писавший двенадцать лет спустя, мог с удовлетворением записать: «Також толкование и збысться» [155]155
  Новый летописец. С. 146.


[Закрыть].