Текст книги "Михаил Федорович"

Автор книги: Вячеслав Козляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

16 апреля царь Михаил Федорович поддержал коллективную челобитную, поданную архимандритами и игуменами и «всякими служилыми и жилетцкими» людьми Дмитрова. Этот город оказался одним из немногих, где с функцией воеводы успешно справлялся губной староста дмитровский дворянин Федор Васильевич Чаплин. Его и просили оставить управлять в городе, на что царь Михаил Федорович ответил согласием и «указал» ему «быти в Дмитрове и ведати губные и татинные и всякие государевы дела и четвертные доходы сбирати и посадцких людей судить». Все перечисленное было шире функций губного старосты, поэтому Федора Васильевича Чаплина отправляли как воеводу из Устюжской четверти, а не из Разбойного приказа, если бы он оставался на прежней должности губного старосты.

18 апреля, с наступлением сухого весеннего времени, были приняты меры к защите Москвы от пожаров. Эта традиционная мера состояла в назначении «объезжих голов», в задачи которых входило «береженье от огня и от всякого воровства». Объезжие головы назначались «в старом в Кремле городе», «в Китае городе», «в Белом городе», «за Яузою в остроге», «за Москвою рекою в остроге», «за Каменным городом в слободах». Московские улицы – Никитская, Покровская, Пятницкая, Тверская, Сретенская, а также городские ворота должны были постоянно «патрулироваться» объезжими головами, ездившими в сопровождении назначенных с ними людей, решеточных приказчиков с Земского двора и выборных, взятых «в тех местех, где ездят, с 10 дворов по человеку». То, что такие охранные меры были нелишними, должны были напоминать остававшиеся пепелища от пожара 3 мая 1626 года.

Но в эти дни у царя Михаила Федоровича оставалось немного времени для плохих воспоминаний. В Кремле готовились к появлению первенца в царской семье. 22 апреля, как мы уже знаем, родилась царевна Ирина Михайловна. Единственный раз в связи с этим в записной книге появляется имя «великой государыни, иноки Марфы Ивановны», которая уже на следующий день после родов приказала с царицыным истопничим «прислать в верх» к Федору Стрешневу какого-нибудь «дворянина московского или из города сына боярсково». Зачем он понадобился на двор царицы Евдокии Лукьяновны именно в этот момент, можно только догадываться; скорее всего, ему было поручено распоряжаться всем, что необходимо для родившейся царевны. 25 апреля 1627 года был стол «в Золотой болшой в Гроновитой полате на ево государскую радость, на роженье царевны и великие княжны Ирины Михайловны», куда, конечно, был приглашен отец царя и самые приближенные бояре: князь Иван Борисович Черкасский, Михаил Борисович Шеин, князь Дмитрий Михайлович Пожарский. Имя девочке выбрали со смыслом – «имянины ее и празнуют ангелу ее мая в 5 день, святыя мученицы Ирины» [243]243
  Там же. Стб. 913.


[Закрыть]– это напоминало имя другой царицы, Ирины Годуновой, жены «дяди» царя Федора Ивановича. 6 мая, в воскресенье, царевну крестили в Чудовом монастыре, и в этот день был еще один «стол» «в Золотой в меншой палате».

Таким образом, мы «прожили» один год с царем Михаилом Федоровичем, вникая в подробности тех дел и событий, в которые последовательно пришлось вникать и ему, от страшного разорительного пожара 3 мая 1626 года, до рождения и крещения царевны Ирины Михайловны 6 мая 1627 года. Конечно, никакой, пусть даже очень важный и подробный, документ не может служить исключительным пособием для составления летописи царских занятий. Не случайно сведения записных книг московского стола приходилось постоянно перепроверять записями разрядных книг и другими источниками. Удалось или нет такое летописное хронологическое повествование, – судить читателю, но теперь он по крайней мере введен в курс повседневных государственных забот царя Михаила Федоровича.

Глава девятая
«Государевы дела и земские»

Писцовые описания. – Торговые люди. – Смета русского войска

После прекращения деятельности земских соборов в 1622 году «государевы дела и земские», ранее решаемые царем Михаилом Федоровичем вместе со «всей землею», стали прерогативой двух великих государей – царя и патриарха, а также Боярской думы. Люди Московского государства, занятые собственным обустройством, легко отдали возможность участия в делах управления в руки центральной власти, освященной избранием ее представителями всех сословий. Но и власть действовала не вопреки земскому «миру», а с оглядкой на его интересы. Что это означало на деле, можно понять, проанализировав внутреннюю и внешнюю политику России накануне Смоленской войны 1632–1634 годов. Ибо почти все, что делалось во второй половине 1620-х годов, имело дальний прицел – новую войну с Речью Посполитой.

Писцовые описания

Вокруг земли в прямом, да и в переносном смысле вращалась жизнь государства и общества XVII века. Все важнейшие решения, все исторические события имели еще одно – земельное – измерение. Земля была не только условием существования многомиллионного крестьянства, но и источником главных богатств в стране, основой служебной и налоговой системы. Знакомясь с дозорами первых лет царствования Михаила Федоровича, мы уже называли две основные проблемы, которые принесло с собой Смутное время в области земельных отношений. Первая была связана с подтверждением прав на поместную и вотчинную землю, а вторая – с устранением неравномерности в налогообложении, существовавшей как анахронизм из-за отсутствия общего описания земель в Московском государстве. Толчком к разрешению земельных проблем, как ни странно, послужило чисто внешнее событие – тот самый московский пожар 1626 года, который уничтожил архив Поместного приказа. К тому времени были испробованы все паллиативные меры, чтобы наладить земельный учет и подготовиться к новому общему описанию: дозорные книги, сыскные приказы, подтверждение жалованных грамот. И все же для решения даже самого рядового дела о спорных пустошах и пожнях требовались челобитные и хождения по приказам в Москве.

Дела по описанию земель хранились в тех ведомствах, которые занимались судом и собирали налоги в уездах и посадах Московского государства. Это финансовые четверти – Устюжская, Новгородская, Владимирская, Галицкая и Костромская, а также приказы Большого прихода, Казанского дворца. Посольский и Разрядный. Такое рассредоточение описаний тормозило деятельность тех приказов, которые уже перешли на новые, общегосударственные основания управления, таких, как Ямской и Стрелецкий, взимавших одноименные налоги по сошному письму. Их значимость подчеркивалась назначением в эти ведомства в конце 1620-х годов первостепенных бояр князя Бориса Михайловича Лыкова и князя Ивана Борисовича Черкасского. Ямской и Стрелецкий приказы не вникали в особенности форм собственности, тягла, ведомственной и территориальной подчиненности, а брали налог со всех, кто обязан был его платить. Но чтобы добиться составления необходимых платежниц по новым писцовым и дозорным книгам, нужно было преодолеть немало сложностей. Особенно это касалось тех территорий, которые существенно поменяли состав владельцев в Смутное время и формы собственности, когда масса дворцовых и черносошных земель попали в частные руки. Получить информацию об окладах для сбора налогов с этих территорий можно было только после их дозора или описания.

Примерно с 1622 года была сделана попытка сосредоточить дело описания частновладельческих имений в Поместном приказе. Это решение было следствием поставленной еще перед земским собором 1619 года задачи обновления сведений о земле: «Указали есмя наше государство все обновити писцами и дозорщиками» [244]244
  ААЭ. Т. 3. № 121.


[Закрыть]. Но быстрого результата тогда достичь не удалось, сделанные наспех дозоры вызвали слишком много нареканий, а посылки писцов, начавшиеся с 1623 года, затронули немного городов. С. Б. Веселовский, осветивший в своем исследовании «Сошное письмо» весь ход описательных работ 1620-х годов, насчитал за это время 5–6 описаний, среди которых главной, конечно, была посылка писцов в Московский уезд. Выбор остальных «малых» уездов – Звенигорода, Клина, Перемышля, Ржевы Владимировой, Старицы, мог диктоваться их разорением в Смуту. В это же время еще продолжались отсылки писцов в уезды из других ведомств; так, например, Новгородская четь начала описание Псковского уезда, а Казанский дворец – Алатыря и Курмыша. В следующие годы отсылка писцов продолжилась и затронула в общей сложности около 20 городов и уездов, что составляло «едва четвертую часть всех городов ведомства Поместного приказа» [245]245
  Веселовский С. Б.Сошное письмо. Т. 2. С. 210–211.


[Закрыть]. К моменту пожара 1626 года в Поместном приказе находились только писцовые книги части Московского и Клинского уездов.

Сразу после пожара в ведомстве Поместного приказа предприняли работу по учету и описанию оставшихся документов и по сбору тех материалов, которые могли помочь восстановить утраченную документацию: приправочных книг с прежних описаний уездов, выдававшихся для справки писцам, черновых дозорных и писцовых книг. Так были восстановлены, например, клинские писцовые книги, причем подьячему, по его собственным словам, приходилось самому покупать бумагу для этих целей. Общие описательные работы были отложены почти на год, и только в конце апреля 1627 года Поместный приказ взялся за подготовку приправочных книг [246]246
  Ардашев Н.Древнейший столбец Поместного приказа о заготовке приправочных книг для писцов 135 г. М., 1909; Акты писцового дела / Сост. С. Б. Веселовский. М., 1917 (далее – АПД). Т. 1. № 248.


[Закрыть]. О размахе работ свидетельствует тот факт, что приправочные книги изготовлялись сразу же по 42 городам, в большинство из которых писцы были посланы в том же 1627 году. В течение 1628–1629 годов было начато описание почти всех земель ведомства Поместного приказа.

Не без связи с планировавшимся составлением общего писцового описания 26 февраля 1627 года был принят важный указ царя и патриарха о запрете раздачи дворцовых земель, так как Приказ Большого дворца уже не справлялся с растущими нуждами «государева обихода» и другими дворцовыми расходами, «а исполнять неоткуды». Необычна сама форма указа, в котором «великие государи», видимо, не надеясь, что смогут скоро отказаться от укоренившейся привычки легкой раздачи дворцовых земель, просят напоминать им самим свое распоряжение: «и хотя будет их государской приказ, будет по чьему челобитью велят выписать кому дворцовое село или деревни к отдаче, и сесь их государской приказ памятовать и докладывать их, государей» [247]247
  ЗАРГ. № 151. С. 128.


[Закрыть].

Обычно для описания уездов назначалась комиссия из московского дворянина и приданного ему для технических нужд подьячего. Обязательным требованием было отсутствие «конфликта интересов» у писца, который не мог владеть землею в том уезде, куда его посылали для работ. Более того, если какие-то люди имели основания опасаться «недружбы» писца, судились с ними, они подавали челобитную, чтобы их поместья и вотчины переписали писцы соседних уездов. Писец и его помощник давали присягу, «крестное целованье», что будут делать все дела «вправду», в соответствии с государевым наказом.

Наказы о «писме и мере» посадов и уездов выдавались каждой комиссии писцов, содержание этих документов зависело от того, какое ведомство посылало писцов – Поместный приказ, дворцовое ведомство или чети. В однотипные наказы вносились иногда небольшие корректировки, отражавшие особенности землевладения в отдельных местах. Обязанности писцов были многообразны. После приезда им предлагалось осматривать описываемые ими посады, уезды, пашни, угодья и леса. В ходе такого осмотра писцы проверяли прежние документы на поместья и вотчины, обмеривали пашню с помощью специальной мерной веревки, сделанной по выданной им в Москве государевой казенной сажени. «А веревку велеть свить длинную 80 сажень, – говорилось в наказе писцам, – а поперечную 30 сажень». Переписчики проверяли сказки о состоянии посадов и числе их жителей, о количестве земли и населении помещичьих и вотчинных владений, монастырских и церковных вотчин. Им нужно было следить, чтобы никто не утаивал за собою людей, не примеривал себе лишней земли, не облегчал тягла. Главный принцип, ярко сформулированный в наказах относительно оброчных земель, – посильность тягла: «чтоб в государеве казне прибыль была, а убытков нигде в государеве казне не было, и крестьяном бы тягости великие в оброкех не было, чтоб им как вперед прожить, а государевы оброки и всякие дани платить ежегод сполна беспереводно мочно». Одновременно с описанием, на что обращалось особое внимание, писцы должны были провести размежевание всех земель и угодий, в том числе спорных. Для контроля писцы обязаны были представлять в Поместный приказ перечневые книги, содержавшие краткую информацию о проведенных описаниях и полученных результатах сошного письма.

Сознавая сложность задач, стоявших перед писцами, правительство включило в наказ много норм, требовавших дополнительного рассмотрения и решения по докладным выпискам самими «великими государями». Так, если писцы обнаруживали «лишка» в чьих-нибудь поместных землях, они не имели права отдавать найденные дополнительные земли в «роздачу», без «государева указу». Все такие поместные излишки отписывались «на государя», и об этом извещался Поместный приказ. Писцы могли примерно расписывать, на сколько лет – пять, десять или пятнадцать – можно получить льготу на необрабатываемые «переложные» земли, но, приехав в Москву, они обязаны были «доложити государя… и государь… указ учинит». В отношении поместий писцам прямо запрещалось «росписывать» их без государевых грамот (то есть если у владельцев отсутствовали соответствующие документы на поместные земли или оброчные угодья).

Вмешательства государя больше всего требовали вотчинные дела. Писцы должны были следовать порядку, установившемуся по «уложенью» царя Ивана Грозного с «89 года», то есть указам об отмене тарханов, состоявшимся, если быть точным, 15 января 1580 года [248]248
  Там же. № 43.


[Закрыть]. С этого времени церкви было запрещено приобретать каким-либо способом, в виде купли или вклада, земли служилых людей. На самом деле вотчинники и монастыри находили способы обойти этот закон, и практика пополнения монастырских владений за счет приобретения земли служилых людей продолжалась. В отношении таких нарушений царь Михаил Федорович объявлял амнистию, в случае если не было каких-либо челобитных до его воцарения. Считалось, что «те вотчины застарели в монастырех многими леты». Отдельно решался вопрос о монастырских вотчинах, если на них были челобитчики со времени воцарения Михаила Федоровича. Писцы должны были собрать информацию и написать о таких спорных владениях в своих писцовых книгах отдельной статьей. Дальше вопрос решался самим государем («о тех вотчинах велит указ учинить»). Вообще Поместный приказ больше заботила практика, установившаяся со времени избрания царем Михаила Федоровича. Поэтому должен был состояться пересмотр пожалований монастырям вотчин служилыми людьми, не имевшими наследников. Очень характерно для политики царя Михаила Федоровича, что речь не шла о конфискации таких земель, полученных монастырями в обход «уложенья» царя Ивана Грозного. Вотчины должны были выкупаться, а монастыри получить компенсацию из государевой казны «по своему государеву указу и по новому уложен ью».

По усмотрению царя Михаила Федоровича должны были решаться дела о вотчинах, конфискованных когда-то «в опричнину з городом, а вотчинники высланы в земское, и раздаваны те их вотчины в поместье». В Москве хорошо знали, что вслед за опричными переселениями последовало запустение многих опричных земель и постепенный процесс возвращения вотчинников на свои земли, как законного, так и незаконного. Со временем создалась ситуация, когда у владельцев вотчин имелись старые грамоты на них, но не было царского указа об отдаче им назад таких вотчин, ставших «порозжей» землею уже после отмены опричнины. Таких владельцев с неявными правами на землю писцы обязаны были высылать за порукой в Москву «в государеве пене и во владенье». Старым вотчинникам необходимо было вместе с писцами «встать перед государем», а тот должен «им в тех землях указ учинить». Доклад царю Михаилу Федоровичу требовался и в других спорных случаях владения вотчинами без крепостей или по таким крепостям, где земля обозначена поместной, а не вотчинной. Самостоятельно писцы отписывали земли тех людей, у кого не было права на приобретение вотчин: «неслуживые люди, попы не к церквам и торговые мужики, и монастырьские служки, или холопи боярские». Напротив, писцы должны были принять меры, чтобы сохранить в составе землевладельцев атаманов и казаков, «сдававших» свои поместья и распродававших вотчины, чтобы избыть государевой службы.

Новые описания отменяли также прежние дозоры, запись в дозорных книгах первых лет царствования Михаила Федоровича переставала быть основанием для владения землей. В наказе писцам ссылались на то, что «дозорные книги погорели», и справедливо опасались, как бы предприимчивые дельцы не начали искать прежних дозорщиков и уговаривать их написать заново выписи из книг своего дозора, которые невозможно было бы проверить («станут… промышлять новыми выписьми и крестьян и бобылей и угодья умнут воровски приписывать, и от тово будет в земле смута великая, бедным обида»). Так завершилась более чем десятилетняя история дозоров послесмутных лет, к которым у московского правительства так и не возникло большого доверия. Одновременно утратили свое значение сыскные десятни первых лет царствования Михаила Федоровича. По указу 8 декабря 1627 года при проверке правильности перевода поместий в вотчину «за московское осадное сиденье» следовало учитывать разборные десятни 1621/22 года [249]249
  Там же. № 162. С. 136.


[Закрыть].

Писцы должны были собирать копии документов на земельные владения, переписывать их, составлять обыскные списки при умышленном запустошении тяглых земель, готовить чертежи своего межеванья в спорных случаях и все это, в случае необходимости, «класти перед государем… и государь… в тех земляных делех указ учинит». Согласно наказу, у писцов были полномочия по высылке землевладельцев к ответу в Москву, доправке пошлин и даже проверке состава семей дворян и детей боярских. Дело в том, что со времени общего разбора 1621/22 года появилось немало новиков, претендовавших на обеспечение своей службы поместьями. Отцовские поместья записывались за младшими братьями, а старшие «приискивали» себе тем временем новую землю. Писцовый наказ регламентировал обеспечение землей, когда единственные сыновья в семье верстались окладами «от отцов». В этом случае они должны были дожидаться вступления в свои права на поместье до окончания службы отца («ждать под отцом поместья»). Забота об учете новиков отразилась не только в наказе переписчикам. В 1627/28 году было организовано общее верстание новиков в Москве и по городам [250]250
  Зерцалов А. Н.О верстании новиков всех городов 7136 года // ЧОИДР. 1895. Кн. 4; Козляков В. Н.Служилый «город»… С. 95.


[Закрыть].

Наличие широких полномочий у писцов, естественно, создавало почву для злоупотреблений, и поэтому писцы ставились в определенные условия работы. Они должны были как можно быстрее составить чистовой вариант своих книг («и писцом начисто велети в книги писати перед собою часа ж того»). Первичную же документацию («полевые книги») требовалось хранить запечатанными «для береженья».

Надо сказать, что каждый день пребывания переписчиков на местах обходился очень недешево тяглым «мирам», платившим за их постой и обеспечивавшим их кормом и подводами. Поэтому, например, 14 октября 1627 года ряд писцов, которые описывали только уезды, а не посады, были отозваны в Москву, чтобы не создавать дополнительного напряжения тяглым людям («чтоб уездным людем от писцов продажи не было в кормех») [251]251
  АПД. Т. 2. № 15. С. 40.


[Закрыть]. Не давалось писцам отсрочки в их собственных земельных и судебных делах, чтобы они скорее завершали свою работу и не использовали ее в качестве предлога для судебной волокиты.

В наказе перечислены и известные Поместному приказу проступки писцов, за которые им грозило серьезное наказание: «А учнут писцы… писати и мерити и отделяти кому в поместье через землю и выбором не сряду, или кому лишек дадут через государев указ, или добрую землю за середнюю и за худую землю, или середнюю и худую землю за добрую землю учнут писати не прямо, другом учнут дружити, а недругом мстити, а живущее в пусто, а пустое в живущее учнут писати, а от того учнут посулы и поминки имать, и государь… тех мест велит послать досматривать и описывать иных писцов, да в чем писцы солжут, и им от государя… быть в великой опале и в казни» [252]252
  Там же. № 1. С. 1–19.


[Закрыть].

Описательные работы продвигались по-разному. Все зависело от размеров уездов и посадов, опытности тех или иных писцов, количества земельных споров в уездах. Бывало даже так, что писцы не знали тонкостей порученного им дела, но легко соглашались на службу. Один из таких горе-писцов Фока Дуров, посланный в 1623–1625 годах описывать Тотемский посад и уезд, едва не разорил Тотьму, перепутав большую соху с волостными сошками. В декабре 1632 года дело разбиралось в Устюжской четверти, где Фока Дуров свалил все ошибки на подьячего, а сам без тени стыда признался: «А он де, Фока, сошного письма не знает и класть не умеет» [253]253
  Там же. № 102. С. 243.


[Закрыть].

Правилом было составление писцовых книг в течение нескольких лет, например, из начатых в 1627 году описаний писцовые книги по Бежецкому Верху были составлены 14 мая 1632 года, Дедиловского уезда – не ранее 1632 года, Каширского уезда – в начале 1633-го, Муромского уезда – не ранее 1631-го, Тульского уезда – не ранее 1633 года. Иногда описание растягивалось на пять – семь лет и многие работы не были еще окончены ко времени Смоленской войны 1632–1634 годов.

Вина в этом лежала отчасти на московском правительстве, постоянно корректировавшем ход описательных работ на посадах и в уездах. Для царя и патриарха составление писцовых описаний по всем уездам Московского государства стало серьезным поводом для наведения порядка с разными формами собственности на землю, с учетом государева тягла. Начиная с 1627 года в доклад царю и патриарху вносилось много дел о поместьях и вотчинах. После этого следовал какой-нибудь указ, естественно, не отраженный в наказах писцам, потому что требовалась дополнительная переписка с ними, а иногда и внесение изменений в уже проведенную работу.

Например, целое уложение о родовых и выслуженных вотчинах, выданных за московское осадное сидение «в королевичев приход», было рассмотрено в Крестовой палате царем Михаилом Федоровичем и патриархом Филаретом Никитичем 3 декабря 1627 года. Все началось с извета патриарха Филарета Никитича о противоречии формуляра жалованных грамот, выданных за осадное сидение, «правилам святых апостол и святых отец»: «А в государевых жаловалных вотчинных грамотах, каковы даны вотчинникам за московское осадное сиденье королевичева приходу и за царя Васильеву осаду, написано не по правилу святых апостол и святых отец: те выслужные вотчины после вотчинников женам их» [254]254
  ЗАРГ. № 161. С. 133.


[Закрыть]. Патриарх настаивал на том, что остававшиеся бездетными вдовы лишались права на распоряжение вотчинами: «до тех выслужных вотчин вотчинниковым женам, которые останутца бездетны, дела нет». Вместо этого предлагалась другая норма – наследование по мужской линии в роду: «те вотчины отдавати после умершаго братьи, родным и двоюродным, и в род тово умершаго, ково не станет, хто кому в род ближе». Результатом отдельного совещания царя и патриарха стало исправление формуляра жалованных грамот. В целом предложения патриарха были приняты, но дополнительно потребовалось обсудить еще девять статей по спорным делам и принять по ним решения, записанные думными дьяками Федором Лихачевым и Ефимом Телепневым. Царь и патриарх решали, применять ли те же нормы, что и к бездетным вдовам, к матерям, дочерям, сестрам, внучкам и правнучкам умерших вотчинников. Дополнительные коллизии создавались в случае пострига матерей и вдов, владевших вотчиной или поминавших душу вотчинника за счет проданного имущества.

Работы писцам прибавили и указы о «дворовой чети». Необходимо было дополнить итоги сошного письма переводом четверти живущей пашни в дворовое число. Суть этой реформы С. Б. Веселовский определил следующим образом: «Живущее, то есть пашню паханую, полагаемую в сошное письмо, стали определять (вычислять) по числу крестьянских и бобыльских дворов, по объективным нормам, а не по силам тяглых людей, не по усмотрению писцов и приказов, как было раньше» [255]255
  Веселовский С. Б.Сошное письмо. Т. 2. С. 482.


[Закрыть]. Другими словами, появилась точная счетная мера – двор, положившая предел произволу писцов. Теперь все подсчеты зависели не от размеров запашки и качества земли, а от населенности владения, что можно было точнее проконтролировать и проверить. Эта техническая по сути операция, на самом деле имела очень серьезные последствия для земельного кадастра и финансовой системы Московского государства. В результате экспансии служилого землевладения сошное письмо разрушалось. Оно не устраивало владельцев вотчин и поместий, во многом из-за произвольного понимания писцами принципа посильности тягла. Объективность двора как «отвлеченной нормы оклада» [256]256
  Там же. С. 483.


[Закрыть]позволила реанимировать сошное письмо и удержать его в качестве основы налогообложения до конца XVII столетия.

Дворовый счет не был новшеством. Его применяли еще в описаниях времени Ивана Грозного. Более того, нормы количества дворов на живущую четь применялись для ряда описаний первой половины 1620-х годов. Видимо, в том, сколько крестьянских и бобыльских дворов считать на живущую четверть, и была основная проблема. Московскому правительству, естественно, хотелось сделать как можно прибыльнее для казны. Поэтому по первому указу, принятому в 1620 году, когда число дворов на четь было определено для 8 замосковных городов, нормы составляли 4 крестьянских и 3 бобыльских двора на четь в служилых землях и 3 крестьянских и 3 бобыльских в монастырских и церковных. Если учесть, что в большой сохе для служилого землевладения было 800 четвертей, а для церковного – 600, то последнее обложение получалось тяжелее. Эта тенденция – более льготного обложения поместий и вотчин дворян и детей боярских – сохранилась и при всех последующих изменениях дворового счета. В 1620-е годы Поместный приказ искал единую норму и она колебалась значительно для разных уездов от 2 крестьянских и 2 бобыльских до 12 крестьянских и 8 бобыльских дворов. Пересчет живущей четверти в дворовое число писцам можно было произвести и позднее, поэтому указ о введении дворовой чети так опоздал и первые распоряжения, коснувшиеся новых описаний, были сделаны по докладу царю и патриарху 19 марта 1630 года. Тогда нормы были установлены для 69 городов, точнее, они повторяли установленное ранее количество крестьянских и бобыльских дворов на живущую четь для этих уездов.

Но как только началось применение указа, правительство столкнулось с валом коллективных челобитных от всех землевладельцев уездов об облегчении этих норм. Уже 17 апреля 1630 года в Поместный приказ поступила коллективная челобитная из Мосальска, который положили в живущее по самому тяжелому окладу: «по 2 крестьянина да по 3 бобыля в четверть». Ничем, кроме обычного для бюрократов плохого знания своей страны, решение написать Мосальск в одном окладе вместе с Тулой объяснить нельзя. Сами мосальские землевладельцы имели все основания считать, что их оклад должен быть ближе к разоренным, а не благополучным, хорошо охраняемым уездам: «А по государеву де указу положены в живущее украйные разареные городы: Мещеск, Медынь, Вязьма, Ржева, Ноугородцкие пятины и Белоозеро, по 12 человек крестьян да по 8 бобылей в четверть, а Мосалеск де ближе тех всех городов к литовскому рубежу и разорен без остатку». Думный дьяк Ефим Телепнев пометил на этой челобитной решение царя Михаила Федоровича: «Государь пожаловал, велел, выписав, доложить себя государя, х которым городом приверстан». 3 августа 1630 года челобитную царю Михаилу Федоровичу подали брянчане, также жаловавшиеся на близость к литовскому рубежу: «Из одной пролуби с литовскими людьми во многих местех воду пьют». Спустя несколько месяцев брянчане подали новую челобитную, указав на начало очередного этапа в работе писцов: «И ныне, государь, им письма своего и меры книги писать, в живущем положить». Брянчане описывали тяжелую ситуацию в уезде из-за близости к Речи Посполитой, осуществлявшей политику переманивания крестьян из государства в государство, и просили облегчить дворовое число по примеру другого порубежного города – Торопца. «И наши, государь, вотчинки и поместейца от войны литовских людей и крымских и от руских воров запустели, – жаловались челобитчики, – а которые, государь, от войны крестьянишка остались, и мы, богомольцы и холопи твои, теми своими поместейцы и вотчинками мало владеем, потому что на литовском рубеже на серпеском, и на смоленском, и на рословском, и на крычевском, и на почепском, на трубческом рубеже, обаполь всего Брянского уезда обошла Литовская земля, и крестьянишка, государь, наши до писцов и после писцов, которые имены писаны в писцовых книгах, слыша прелесть литовских людей, выбежали из-за нас за рубеж к Литве; а литовские люди прельщают: людем и крестьяном нашим дают льготу на 15 лет, а иным на 20» [257]257
  АПД. Т. 2. № 80. С. 179.


[Закрыть]. На обороте этой челобитной имеется помета о решении царя Михаила Федоровича: «Государь пожаловал, будет им в том указ не учинен, и по тому делу велел доложить себя государей». 13 октября 1630 года челобитная была взята «к делу», которое стало быстро пополняться. За два месяца число таких коллективных просьб достигло девяти. Царю Михаилу Федоровичу били челом дворяне и дети боярские калужских и тульских служилых «городов» – Лихвина, Воротынска, Перемышля, Каширы, Тулы, Алексина, пограничных с Литовской украйной – Зубцова, Торжка, Ржевы Пустой, разоренных от крымцев «польских» уездов – Воронежа и Ливен. Воронежцы, например, говорили о частых татарских приходах и пленении своих крестьян и бобылей: «и пущи, государь, нам, худые земли». Так, начиная с 10 ноября 1630 года служилые люди смогли добиться от царя Михаила Федоровича уступок в обложении, которые продолжались и дальше, пока указами 18 января и 21 апреля 1631 года нормы дворовой четверти не были унифицированы и составили в основном два разряда: 12 (8 крестьянских… 4 бобыльских) – 20 (12 крестьянских… 8 бобыльских) дворов в служилых землях и 9 (6 крестьянских… 3 бобыльских) – 15 (9 крестьянских… 6 бобыльских) в монастырских и церковных [258]258
  Там же. № 81. С. 185; Веселовский С. Б.Сошное письмо. Т. 2. Прил. XI. С. 660–661.


[Закрыть]. Все это было далеко от намерений начала 1620-х годов и хорошо показывает, что правительство в своем стремлении обложить живущие земли по самому выгодному окладу, упустило время. Сработали главные принципы налоговой системы Московского государства: положить на население столько тягла, сколько оно вынесет, а на уступки идти только в том случае, когда требовалось обеспечить его лояльность.