Текст книги "Два шага маятника"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Подготовка к главному эксперименту. Самые серьезные дни в лаборатории. Болезнь Ласкара. Решение

Днем еще терпимо. Все время рядом с тобой люди, надо смотреть за работой, отвечать на бесчисленные вопросы, выслушивать замечания. Часы и минуты подчинены одному – целеустремленному труду. Хочешь или не хочешь, но в институте просто не остается времени для размышлений о себе.

А вот вечером, особенно ночью…

Ласкар Долли пережил много тяжелых ночей. Но особенно трудной для него была ночь на вторые сутки после отъезда Памелы. Ужасная ночь, повторения которой он не желает даже своему врагу.

Как раз перед вечером он нашел на столе и прочитал прощальное письмо Памелы. Если бы он узнал об этом письме раньше, ну, хотя бы до встречи у вокзала, он ни за что не отпустил бы Памелу Гривс, он вытащил бы ее из паутины, расставленной Хеллером. Но теперь, когда Памела уехала, оборвались последние нити, связывающие их. И от сознания бесповоротности событий становилось еще тяжелей.

Сон бежал от него. Ласкар лежал, закинув руки за голову, и не мигая смотрел в белый потолок. В комнате, во всем доме стояла какая-то особенная, звонкая тишина. Он слышал шелестящий звон в ушах; то пульсировала, с силой пробиваясь сквозь затвердевшие сосуды, кровь.

Пока с ним сидел Карел, пока он вслушивался в голос Полины, тишина таилась где-то в углах, ее не было слышно даже в паузах разговора. Они еще и еще раз обсудили план па ближайшие дни, в общих чертах представили себе всю будущую установку и закрытый, сложнейшего устройства экспериментальный шкаф, получивший теперь название «железного командира». Но когда они ушли, когда закрылась дверь за прислугой, уехавшей на ночь домой, Ласкара окружила страшная, звонкая тишина. Он почувствовал себя очень одиноким, заброшенным существом. Во всем доме, во всех комнатах он был один. Ни звука. Ни шороха вокруг.

Не выдержав, Ласкар встал и обошел весь дом, всюду зажег свет и пооткрывал двери, а в гостиной включил приемник. Тишина и темнота отступили, но тотчас же ему стало казаться, что все комнаты населены бесплотными жуткими тенями, они легко порхали с места на место, он даже чувствовал дуновение воздуха, вызванное этими движениями.

Ласкар выругал себя, закрыл глаза. И сейчас же перед ним возник образ Памелы. Почему-то вспоминалась только хорошая Памела. Он жалел ее, он очень хотел бы видеть ее здесь сейчас, сию минуту, он был готов простить ей все-все.

Тянулась бесконечная ночь, Ласкар мучился, ворочался с боку на бок, вставал, пил лекарства и с надеждой смотрел в окна, ожидая рассвета как избавления от нескончаемых мук.

К утру он полностью простил Памелу и был уже готов первым сделать шаг к примирению, поступившись и гордостью и честью. Одиночество старого человека страшнее многих тяжелых бед.

Ласкар забылся на час-другой, лишь когда совсем рассвело. Он не слышал, как пришла прислуга, не уловил и телефонного звонка, настойчиво трещавшего за стеной. Его разбудил Карел, примчавшийся после того, как не смог добиться ответа на свои звонки.

– Плохо спал? – спросил он брата.

– Только под утро. Мучительные мысли, одиночество. – Может ли Карел понять? Чем больше человеку лет, тем глубже переживания. Он еще не знает. И хорошо, что не знает.

– Не могу ли я перейти на время к вам? – спросил он Карела.

– Мы с Полиной сами хотели предложить тебе, – с готовностью откликнулся брат. – Все-таки веселей. В этом доме, как в склепе. И для дела будет лучше.

– Тогда решено.

– Вот и отлично. Как раз сегодня мы хотели опробовать первую секцию устройства. Эта секция возьмет на себя контроль за сердцем и сосудами животного. В «купели» у нас обезьяна Куле. Она сейчас под наблюдением Полины. Поедем сразу в лабораторию.

Ласкар кивнул:

– Я только заеду в институт, проверю расчеты и через час-полтора буду у тебя. Ужасно тяжелая голова.

Он взялся обеими руками за голову, потер виски.

– Пойдем пешком, подышим. Я провожу тебя немного, – предложил Карел.

Пока Ласкар одевался, биолог сел за его письменный стол, взял из портфеля книгу и начал просматривать. Он не упускал ни одной новинки по биологии, его критически настроенный ум безошибочно отделял нужное от словесной шелухи.

Приближение решающего момента в прежние годы приводило его в состояние какого-то восторженного беспокойства. Оно ощущалось во всем: в нервическом румянце на щеках, в беспорядочных движениях, в беспричинной смене горечи и веселья, в резком отношении к неловким людям, в спешке с выводами и даже в какой-то внутренней дрожи во всем теле и особенно в пальцах рук. Многие ошибки были связаны именно с этим состоянием духа, когда возможна и скоропалительность решений, и незрелость отдельных мыслей.

Перемена в характере произошла незаметно и сравнительно недавно, вероятно, когда он обрел себе таких помощников, как Полина и Ласкар. Как часто он остывал под укоризненным взглядом жены и успокаивался, едва услышав ее спокойный низкий голос, убедительность которого была выше всякой критики. Когда рядом с ним находился Ласкар, он начинал действовать и говорить с особой осторожностью. Он не раз имел возможность убедиться в правоте взглядов старшего брата, абсолютно не терпевшего вольности в обращении с фактами и выводами. Строгость опытного экспериментатора невольно передалась и Карелу, потеснив в его характере вспыльчивость и горячность суждений.

Теперь Карел обрел все качества вдумчивого ученого. Вероятно, такой триумвират, как братья Долли с Полиной, являлся самым приемлемым для столь серьезного эксперимента, какой они задумали и проводили, эксперимента, который возник на стыке очень разных наук – от медицины до математики, от космической физики до кибернетики.

В эти дни ученые готовились к новому, пожалуй, самому ответственному опыту. Карел отбросил свою горячность, стал более спокойным. Ни тени волнения и неуверенности не было заметно па его лице. Позади остались десятки и сотни опытов с животными. Большинство этих опытов прошло успешно. Он мог показать серию фотографий в альбомах, где были запечатлены все стадии жизни подопытных животных, которые уже прошли оба колебания маятника жизни – от юности к старости и – через опыт – от старости к новой вспышке жизненных сил. Лишь одно обстоятельство оставалось до сих пор неясным, одна проблема нерешенной: темп второй жизни. Он был ускоренный, и над его замедлением предстояло еще поработать.

Дальнейшие опыты над кроликами пролили свет и на это странное обстоятельство. Карел уже знал, что дозы облучения и другие методы воздействия па беспомощный, вконец разлаженный организм подопытного животного можно изменять, что от сочетания условий и зависит в конечном счете скорость хода второй жизни. Несколько обезьян, недавно подвергшихся опытам, жили второй жизнью более медленно, хотя не настолько, чтобы посчитать проблему решенной. Полина и сейчас работала над выделением катализаторов, способных регулировать скорость прохождения жизненных реакций. Сложность ее задачи состояла в том, что нельзя было найти универсальный катализатор, годный для всех организмов, столь отличных один от другого.

Большую надежду ученые возлагали на вычислительную установку. Включенная в схему опыта, соединившись с «купелью», где будет находиться подопытный организм, и с «железным командиром», машина должна с нечеловеческой быстротой рассчитать все возможности, учесть все особенности организма и тотчас же давать команду для автоматического изменения условий опыта. Только так можно было избежать риска гибели организма при прохождении им порога между жизнью и смертью этого непременного условия опыта.

Решающий день настал.

– Пойдем? – Ласкар вошел в кабинет, и Карел захлопнул книгу.

– Что-нибудь новое? – спросил физик, заглянув в название книги.

– Биологи всюду идут по вашему пути, Ласкар,– сказал Карел. – Физики не остановились на изучении молекулы вещества, они открыли слагающие ее части, исследовали атом, нашли его составные элементы и уже вторглись в мир мельчайших частиц, перед которыми атом выглядит просто великаном со сложнейшим организмом. Сейчас таким же делом занялись и биологи. Клетка организма – не конечная инстанция, как думали несколько десятилетий назад. Ее составные еще сложнее, чем молекула вещества из мира неживого. Ядро клетки – целая вселенная. Один механизм наследственности – это неисследованная гора из сплошных загадок. Биологи только еще входят в это темное царство, они едва начали освещать его отдельные уголки.

– В том числе и вы с Полиной… – заметил Ласкар.

Брат не ответил. Он только покачал головой, показывая этим жестом, что их работа тоже не обнимет необъятное.

Они простились на перекрестке улиц, и Ласкар сказал:

– Я буду очень скоро.

– Мы ждем.

Он свернул вправо и через несколько минут входил в здание лаборатории.

Обезьяна Куле, большая, меланхолически настроенная старуха, уже лежала в «купели», опутанная проводами и датчиками, готовая погрузиться в лед и воду и остановиться на грани смерти. Она прошла подготовку, ее организм был расшатан.

Незадолго до этого привезли и включили в систему механизмов первую секцию электронной машины. Щелкали переключатели, тихо гудели лампы. Кулс полулежала под ярким светом многочисленных ламп, и трудно было понять, жива она или мертва. Вокруг ходили и переговаривались люди в белых халатах. На обводах прозрачной «купели» блестел металл, но углам стояли аппараты контроля, рядом с машиной возвышался пульт со множеством кнопок, рычагов, мигающих глазков. Комната походила на операционную в современной больнице.

Ждали Ласкара Долли.

Карел сидел за столом; сморщив лоб и сурово насупившись. он еще и еще раз проверял расчеты, подготовленные и уже испытанные десятки раз.

Подошла Полипа, постояла около него, ласково подняла опущенную голову мужа. Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

– Звонил Ласкар. Будет через несколько минут.

– У тебя все готово?

Она улыбнулась.

– Ты спрашиваешь меня об этом в третий раз.

– Вот как!

– Нервничаешь?

– Стараюсь быть спокойным. Знаешь, мы не ошиблись, что взяли именно эту обезьяну.

– Почему?

Она ведь знала – почему, но хотела услышать от него еще раз.

– Аксиома: чем слабее организм, тем легче поддается он воздействиям извне.

– Да, да… Кстати, ты об этом говорил полгода назад, когда мы делали опыты над кроликами. Хочешь, я повторю твои слова? Сейчас… Да вот: «…старость неразрывно связана с ослаблением многих функций организма. Не значит ли это, что чем старше по возрасту объект опыта, тем легче перевести его жизнь на обратный ход?» Видишь, я помню, у меня даже где-то записано. Думаю, что если бы в «купели» находилось сейчас молодое животное, у нас возникло бы больше оснований для беспокойства.

– Не очень ли она стара – вот о чем надо спрашивать, – быстро сказал Карел, делая ударение на слове «очень». – Давай продолжим рассуждения. Означает ли это, что мы бессильны экспериментировать с молодыми?

– Безусловно так. Во всяком случае, будет много труднее.

– Закономерность вполне естественна. Скажем о другом: зачем молодым обратный ход жизни, если у них и впереди еще много хорошего?

Полина засмеялась.

– Уж тебя-то мы во всяком случае не подвергнем опыту! – сказал Карел и с нескрываемым удовольствием посмотрел на жену.

– Тебя, друг мой, тоже. Вот когда появится седина…

– И без нас есть нуждающиеся.

Сообщили о приезде старшего Долли. Карел пошел ему навстречу.

Ласкару что-то не нравилось. Или плохо себя чувствовал. Во всяком случае, выглядел он суровым и замкнутым. Крупное лицо его в глубоких шрамах времени ни на минуту не разглаживалось. Он скупо оглядел присутствующих, поздоровался и, не теряя времени, сел рядом с Карелом, чтобы еще раз пробежать глазами весь план. В лаборатории стало тихо, как на поле боя перед генеральным сражением.

Убедившись, что все правильно, Ласкар занялся электронным устройством. Ему помогал Антон Сарджи.

Рабочая секция этого устройства напоминала узкий книжный шкаф из серого металла, пробитый, как пулеметными очередями, сотней отверстий, в глубине которых вспыхивал свет. Сложная начинка его, видная при открытой стенке, внушала почтительный трепет. Сухие руки Антона Сарджи умело и быстро ориентировались среди ламп, миниатюрных полупроводников и паутины цветных проводов. Не прошло и получаса, как от перевитой проводами Куле к устройству протянулись десятки желтых, красных, зеленых нитей. Последовало быстрое опробование, в стороне загудел кардиограф, и Ласкар, уловив довольный взгляд Сарджи, сказал:

– Все на месте, Карел. Можете начинать.

Из комнаты вышли наладчики, лаборанты. Остались только братья Долли, Полина, Сарджи и Данц. Каждый занял свое место.

«Купель» закрыли стеклянным колпаком. Тотчас же зашумел вентилятор, подающий под крышку кисло-род. Обезьяна ничем не реагировала на изменение условий, только один раз тело ее дрогнуло. Это начался опыт.

Через несколько минут Карел едва заметно кивнул жене. Полина повернула створку «купели». Ледяная вода хлынула внутрь. Стеклянный колпак сразу запотел. В ногах обезьяны поплыли куски льда. «Купель» качнулась и опустилась. Куле теперь лежала горизонтально. Всю се по самый затылок накрывала вода со льдом. Мордочка едва возвышалась над поверхностью воды. Шум кислорода усилился. Ласкар не сводил глаз с пульта установки.

Почти два часа люди вокруг «купели» сидели в полной неподвижности. За них работали умные машины. Они мигали многочисленными глазками. Пальцы Ласкара проворно бегали по клавиатуре. Перед лицом Полины за голубым стеклом самописцы вычерчивали сразу несколько кривых. Она только два раза обменялась односложными фразами с Карелом.

– Черта опасности рядом, – сказала она, уловив стрелку на коротком слове «шок».

– Допустим, – ответил Карел, не отрываясь от экрана.

– Искусственное сердце работает, – произнесла Полина.

– Работает, – подтвердил Ласкар.

И опять наступило молчание. Шумела струя кислорода, в машине гудело, щелкало. Обезьяна лежала без движения. Жизнь в ней еле теплилась.

Мордочка животного заострилась, губы приобрели цвет тусклого олова.

– Катализаторы, – сказал Карел, – включай сразу оба.

Полина сделала быстрое движение рукой. Стрелка в аппарате остановилась и медленно пошла назад.

– Действует, – ответила она. Щеки Полины зарумянились от напряжения.

Снова стало тихо. Сарджи оторвал взгляд от окошка машины и впервые с нескрываемым любопытством стал разглядывать животное. Он даже вытер тряпочкой стекла колпака, чтобы лучше видеть Кулс. Едва не дотягиваясь до крышки блока, повисла беспомощная лапа обезьяны. Сморщенную ладонь придавил кусочек льда. Пальцы чуть дрожали, может быть, это циркулировала вода. Механик не спускал глаз с волосатой лапы животного.

– Сарджи, проверьте восьмой узел, – неожиданно сказал Ласкар.

Старик вздрогнул. Голос шефа вывел его из задумчивости. Он быстро тронул клемму.

– В порядке, сударь.

– Время, – неожиданно произнес Карел. – Выводим опыт. Не спешить. Все фазы, одна за другой…

В комнате зашевелились, перевели дух. Но никто не тронулся с места. Полина работала за своей стойкой. Из «купели» быстро уходила вода, лед шуршал по стенкам, осыпался вниз. Обезьяна не подавала никаких признаков жизни.

Прошли томительные сорок минут. Еще сорок.

– Температура? – спросил Карел.

Полина начала отсчитывать вслух:

– Двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять…

– Не торопись, – сказал Карел.

Защелкали выключатели. Ласкар разогнулся.

– Как бы я сейчас закурил! – вздохнул он.

Сарлжи засмеялся. Прогремел его бас:

– Каждое доброе дело мужчины заканчивают папироской. Не нами придумано…

Карел благодарно посмотрел на мастера. Доброе дело…

Куле все еще не подавала признаков жизни. Но приборы показывали, как бьется ее сердце и работают легкие. Нагревающийся металл тихо потрескивал.

– Тридцать четыре, тридцать пять, – продолжала отсчитывать Полина.

Карел впился в стекло. Он заметил, как поднялась и опустилась волосатая грудь обезьяны.

– Дышит! – воскликнул биолог голосом Колумба, увидевшего землю. – Сейчас она вернется в жизнь.

Словно услышав приказ, Куле медленно, с неохотой вздохнула еще раз. Мордочка ее обессиленно повернулась вправо, упала. Такое впечатление, что уснула.

Коротко, басовито засмеялся Сарджи. Брови его были высоко вздернуты. Он от души радовался благополучному завершению опыта.

С этой минуты организм обезьяны, пережившей встряску, начал вторую жизнь. День второго рождения. Путь к молодости.

– Тридцать шесть, – сказала Полина и отключила аппарат. – Норма, Карел!

– Подержи так, – ответил он. – Подержи как можно дольше. Не допускай, пожалуйста, ненужного повышения. Она еще очень слаба. Оставь ей кислород, выключи лишний свет. Куле скорее успокоится и отдохнет. Никаких раздражителей.

– Нам тоже не повредит, если мы успокоимся и отдохнем, – сказал Ласкар. – Не знаю, как вы, а я очень устал. Очень.

Он хотел встать, но не смог. Внезапная боль заставила его вскрикнуть. Он прижал руку к сердцу. Карел бросился к брату. Лицо Ласкара побелело.

– Что с тобой?

Ласкар уже не ответил. Он потерял сознание.

Тяжелые переживания последних недель и нервное напряжение на работе сделали свое дело. Ласкар держался изо всех сил, но не устоял. Сердце его сдало. Из лаборатории физика пришлось увезти в больницу.

Он слег и теперь уже надолго.

Полина, не отходившая от больного, сказала Карелу:

– Сарджи придется доканчивать устройство одному. Ласкар пролежит не меньше месяца.

А Карел подумал: успеет ли брат осуществить свою тайную надежду? Или… Не дай бог, не дай бог!Дни и ночи складывались в недели. Ласкару казалось, что ночей больше: они запоминались томительной тишиной и бешеной сменой воспаленной мысли. К сожалению, мысли эти не радовали. Проходя нескончаемой чередой, они словно острыми ножами резали больное сердце человека, вызывая новую боль и тоску. Он думал о Памеле, о своей короткой и в общем нескладной жизни, о человеческих страстях, осложняющих эту короткую жизнь и делающих ее еще короче. Становилось томительно грустно, а порой и страшно. Вот и конец. Пора подвести итог тому, что сделано, какой след на земле оставляет Ласкар Долли, уходя в неизбежность. Вспоминалось и хорошее. Все-таки он настоял на своем, отказавшись работать над военными проблемами атома, ему удалось избежать самого страшного – стать в один ряд с теми физиками, которые усиленно раздувают костер будущей гибели мира. Он отказался. Он нашел в себе силу. Несомненно, полезным был и его вклад в дело, задуманное Карелом. Что там ни говори, а сложное устройство почти готово, и Карел сможет теперь довольно скоро начать эксперименты над людьми без риска и без потерь. Гуманнейшая из проблем современности – борьба со старостью за продление жизни будет решена. Если Карел доведет дело до конца, он преподнесет человечеству величайший подарок. Дать каждому человеку еще одну, запасную жизнь,– это ли не чудо, не величайшее счастье для живущих теперь! Каждому… Впрочем, так ли нужно каждому? Нет, наверное, не каждому. Не всякий смертный достоин столь высокой награды. Надо хорошенько все это обдумать. Если они не потеряют власть над своим открытием, то в их руках сосредоточится право отбора достойных. Он бы лично никогда не дал второй жизни такому физику, как Эдвард Теллор. Если человек запятнал недостойными деяниями свою единственную жизнь, то как же можно разрешать ему вторую?..

Врачи не говорили ему, что случилось, по он-то знал: инфаркт, второй по счету, много опаснее, чем первый. Ласкар Долли понимал свое положение, но стоически боролся за жизнь. Он забывался только на время сна. Но сон не всегда приносил покой, чаще он прерывался то болью, то страстным желанием жить и работать над любимым делом, то щемящей тоской по Памеле. Опять он вспомнил, что она все знает… Что будет, какой сюрприз ожидает их? Ведь Хеллер не упустит столь удачную возможность. Как это неприятно!

Он поделился своими опасениями с Карелом. Но биолог не разделил его точки зрения. Он вообще отнесен к этой истории спокойно.

– Хеллер не из тех ученых, кто может сделать крупные открытия. Даже если Памела расскажет ему о наших работах, чем практически она вооружит его? Идеей? Хороших и даже прекрасных идей в нашем мире всегда хоть отбавляй. А вот деловое их осуществление… Не ломай себе голову, Ласкар, этот хорек не помешает нам.

Слова брата немного успокоили больного. Тогда он начал расспрашивать о том, что делается сейчас в лаборатории Карела, где и чем занят Сарджи. Карел с удовольствием делился своими планами, рассказывал о лаборатории, разговор помогал отточить собственную мысль. Но Ласкар однажды почувствовал в его словах скованность; казалось, что брат поверял ему далеко не все, что мог и должен был сказать. Или он стал чересчур подозрительным?

– Куле чувствует себя превосходно, – охотно сообщал Карел. – Эксперимент не оставил серьезных осложнений в ее организме, если не считать главного – она безусловно живет назад. Анализы подтверждают успех опыта. Куле молодеет. Слава богу, нам удалось и па этот раз замедлить слишком резвый темп второй жизни, но все-таки не настолько, чтобы подравнять его под нормальный. Кажется, один к трем или около того. За год она проскочит два или три года.

– Ты собираешься повторить эксперимент?

– Он повторен уже три раза с другими животными.

– А дальше?

Карел замялся. Сказал:

– Я хочу подождать твоего выздоровления.

– Почему?

– Видишь ли, пора включать в дело остальные секции устройства. А без тебя…

– Сарджи превосходно справится с задачей. У него на руках все расчеты, темных мест не осталось.

– И все же…

Тут, видимо, и начиналась обидная и странная недоговоренность.

Ласкар положил свою руку на колено брата.

– Карел, – сказал он. – Ты не все говоришь мне. Почему вы решили остановиться? Что ты задумал?

– У тебя разыгралось воображение, – буркнул Карел и отвел глаза в сторону.

– Я не удовлетворен этим ответом. Когда ты наметил провести очередной опыт?

– Через неделю. Сарджи обещал закончить установку к этому сроку.

– Кто на этот раз ляжет в «купель»?

Карел медлил с ответом. Он не хотел обманывать брата.

– Видишь ли, – осторожно начал он. – Мы с Полиной уже не раз говорили на эту тему. Но так и не пришли к единому мнению.

– Это будет опять обезьянка?

– Нет, – твердо сказал Карел.

– Кролик? Еще какое-нибудь четвероногое?

– Нет, Ласкар.

– Кто же тогда?

– Человек. Таково наше мнение. Подготовка проведена вполне достаточная.

Ласкар вздохнул. Чтобы принять подобное решение, надо очень серьезно подумать. Видно, Карел отдавал себе отчет в возможности задуманного. Он не хотел говорить ему об этом решении, но не выдержал. Уж не думает ли он, что Ласкар начнет отговаривать его? Для недоверия нет оснований. Позади десятки опытов с животными, почти все они окончились успешно. Затем обезьяны. И снова успех. Пора переходить к главному.

Но Ласкар не спешил высказать свое мнение. Вместо этого он спросил:

– Полина согласна?

– Она возражает.

– Почему?

– Не видит объекта. Кто?..

– А если бы нашелся такой человек?

– Тогда всякие возражения с ее стороны отпадают. Она совершенно уверена в успехе. Она готова хоть сейчас. Но она очень щепетильна в выборе. И не потому, что боится нести ответственность за возможные последствия, совсем не потому…

Он замолчал. Ласкар увидел, как порозовели щеки брата. Разговор волновал его.

– Почему ты замолчал?

– Я все сказал.

– Нет не все. Хочешь, чтобы я сам предложил?

Карел опять промолчал.

– Полина хочет, чтобы первым человеком в «купели» был я, не так ли? Ну, говори. Мой брат тоже этого хочет?

– А что скажешь ты сам? – вопросом на вопрос ответил Карел.

– Что скажу я?.. Мечтаю об этом с того дня, когда ты впервые сказал о своем замысле.

Карел радостно вспыхнул. Он нагнулся к больному, прижался лицом к его колючей щеке и взволнованно сказал:

– Вот увидишь, мы вытащим тебя, старина.

– У нее цепкие костлявые лапы, – пробормотал Ласкар.

– Все равно вытащим!

– Она еще никогда не отдавала своей жертвы. Никогда, ни при каких обстоятельствах.

– На этот раз возьмем! Она привыкла наступать, привыкла видеть людей только в обороне, а теперь все переменилось. Наступаем мы, люди! Пусть безглазая сама обороняется, еще посмотрим, удастся ли ей удержать свои позиции! Ласкар, я очень рад за тебя, честное слово! Вот увидишь, все будет хорошо. Ты избавишься от своего недуга, мы вернем тебе силу, молодость и здоровье. И тогда…

– Рано строить далекие планы. Жизнь сама определит, что будет тогда. Мне сначала надо подняться, окрепнуть.

– Вот потому мы и ждем. Полина согласна ждать сколько угодно, лишь бы…

– Я понимаю. Мне действительно надо поправиться, чтобы выдержать испытание.

Когда Карел ушел, Ласкар долго лежал с улыбкой на лице. Впервые за все последние дни он улыбнулся. Надежда осенила его. Впереди появился свет. Свет, а не мрак. Он смотрел в окно, видел, как по голубому небу плывут белые пышные облака, как покачивается на теплом ветерке вершина кипариса, и ему со страшной силой захотелось туда, в широкий и прекрасный мир, где светит солнце, поют и улыбаются люди, цветут розы и звенят голоса.

Совсем неожиданно он уснул.

Уснул, чтобы открыть глаза навстречу новому дню, который должен приблизить его к большой радости.

В палату клиники, где лежал старший Долли, они вошли все трое – Карел, Полина и Антон Сарджи. Посетители плотно закрыли за собой дверь и несколько торжественно уселись рядом с постелью больного. Ласкар смотрел на них весело и удивленно.

– Что за делегация?

Карел растерянно улыбался, Полина казалась взволнованной, а старый мастер, наоборот, олицетворял собой серьезную сдержанность.

Полина не успела открыть рот, как Сарджи свел брови и повелительным жестом остановил ее. Он кашлянул, прочищая горло, выпрямился, и густой его бас надолго заполнил белую, чистенькую палату.

– Сударь, -сказал ом строго и внушительно, обращаясь к Ласкару. – Я здесь старший по возрасту и позволю себе на этом основании первым взять слово. Отнеситесь к моей речи внимательно. Она, право же, достойна этого.

Ваш покорный слуга Антон Сарджи является одним из немногих, кто с самого начала удостоился чести быть посвященным в тайну удивительного открытия. Признаюсь, поначалу я очень скептически относился ко всему, что так или иначе связано с омоложением живого организма. А когда от вас, сударь, я впервые услышал фразу о второй молодости, о возможности повернуть жизнь назад, у меня невольно возникла мысль, а не вдаетесь ли вы в какую-нибудь чертовщину, вроде той, что описана в «Фаусте». Но я тактичен, сударь, я ничем не выдал тогда своих опасений. Я решил подождать и посмотреть. Позднее я понял, что поступил очень правильно. Вы с братом и с уважаемой Полиной Долли повели дело так, что хочешь – не хочешь, а пришлось поверить в невероятное чудо, равного которому, пожалуй, еще не случалось на земле. Последние эксперименты, особенно с обезьяной Кулс, проходили на моих глазах. Они освободили мою голову от всяких сомнений. Открытие Карела Долли – факт, но от этого оно не перестало быть чудом. Я мог бы еще долго говорить в таком хвалебном тоне, но уж лучше я остановлюсь; в недалеком будущем у человечества будет достаточно времени для выражения почестей, оно не раз еще выскажет свое восхищение вашей деятельностью. Лучше я перейду прямо к делу.

Сейчас настало время, когда и я захотел поставить перед собой главный вопрос: а что может сделать Антон Сарджи, волею судьбы поставленный так близко к величайшему открытию? Как поможет он эксперименту, в чем состоит его вклад в святое дело науки? Или, может быть, вполне достаточно его маленьких забот по сборке электронного устройства? Ведь на его месте любой механик сделал бы то же самое и даже больше. Короче говоря, его не устраивает столь малый вклад. Антон Сарджи может сделать больше. Я уже изложил свою мысль Карелу и Полине Долли. Они, насколько я понял, поражены словами старика, по до сих пор воздерживаются высказать свое мнение. Я тоже не сторонник быстрых решений. Они поступают правильно, дело слишком серьезное, чтобы решать его за две минуты. И главное, они хотят услышать ваше мнение, Ласкар Долли, потому что вы самый опытный и к тому же самый старший по возрасту. Вот почему мы и пришли к вам.

Так вот теперь, после вступления, речь пойдет о моем предложении, сударь.

Я предлагаю для первого опыта свое старое и бренное тело, я хочу, чтобы вы располагали им, как вам хочется. Я готов передать себя в ваше распоряжение, – и довольно баловаться кроликами и обезьянами, переходите к опытам на человеке, коль уж вы затеяли все это для человека! Я не очень удачно могу представлять собой человечество, но право же, пока я жив, я смею называть себя человеком и готов ко всему ради науки.

Простите меня, сударь, за такую длинную и, наверное, не очень складную речь, но как бы там ни было, я надеюсь, что вы поняли меня, и теперь хочу получить ответ: согласны вы начать эксперимент надо мной или отказываетесь от услуг Антона Сарджи?

Он замолчал и вытер большим платком покрасневшее лицо. Он очень разволновался. Глаза его блестели, брови ходили туда-сюда, руки слегка дрожали.

Ласкар, пораженный внезапным предложением, не мог собраться с мыслями. Наконец он сказал, тщательно подбирая слова:

– Дорогой друг, прежде всего я хочу выразить вам сердечную благодарность за благородный порыв и признание наших далеко не совершенных работ. Я очень рад, что такой вдумчивый и честный человек, как вы, поверил в паши замыслы и даже готов на серьезный шаг, который можно назвать самоотверженным шагом.

Сознаете ли вы, какому риску подвергаете жизнь, предлагая себя в качестве объекта для опыта?

– Смею вас заверить, полностью сознаю. Даже если я буду молодеть в пять раз быстрее, чем стариться, я все равно проживу много дольше. Я сделал все, чтобы уберечь вас от неожиданностей.

Он извлек из кармана бумагу и передал Ласкару.

«Находясь в здравом уме и полном сознании, – читал Ласкар, – я, нижеподписавшийся Антон Сарджи, сотрудник атомного центра в Санта-Рок, механик и мастер в возрасте семидесяти семи лет, полностью отдаю свою жизнь для известных мне биологических экспериментов и делаю этот шаг исключительно ради науки. В случае печального исхода опытов, иначе говоря, в случае моей гибели от любых причин, возникших в процессе опыта, будь то ошибка экспериментаторов или какое-нибудь непредвиденное обстоятельство, я заявляю, что моя смерть является моим личным делом и винить кого бы то ни было в ней запрещаю».

– Здесь имеется даже нотариальное заверение,– сказал Ласкар, передавая бумагу Карелу.