Текст книги "Два шага маятника"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Встреча на аэродроме. Обмен посланиями между Хеллером и Гривс

Когда принесли телеграмму, Ласкара не было дома.

Телеграмму взяла Памела. Она повертела ее в

руках, ко не распечатала, а подумав, позвонила физику на работу. Но Ласкара не оказалось и там. Тогда она решительно раскрыла бланк.

«Будем дома семнадцать тридцать рейс 565 Карел, Полина».

Мадам Гривс глянула на часы: до приезда Карела с женой оставался час с небольшим.

Она вызвала такси.

Ласкара Долли удалось разыскать в атомном центре. Он вышел к Памеле в белом халате и академической шапочке, строгий и недовольный. Еще не хватает, чтобы его отрывали от работы. Увидев своего доктора, он крайне удивился. Неужели она и здесь не оставит его в покое со своими уколами?

Памела протянула бланк.

– Я прочитала телеграмму, – без тени смущения сказала она, как будто чтение личной корреспонденции входило в ее обязанности.

Ласкар коротко глянул в спокойные глаза Памелы и принял ото сообщение как должное. Она поступила хорошо. Иначе бы он не сумел встретить брата с женой.

– Такси у ворот, – все так же коротко, по-деловому сказала Памела. – Я велела ждать.

Ласкар заторопился. Он снял халат, быстро надел плащ. Памела стояла рядом и строго, спокойно наблюдала за ним. Мимо проходили люди, редкий из мужчин не оборачивался, чтобы еще раз не взглянуть на стройную красивую женщину, ожидавшую физика. Ласкар вдруг почувствовал, что это ему неприятно.

– Поехали,-сказал он и пропустил Памелу вперед.

Возле машины замешкался.

– А как же вы?..

Памела едва заметно повела плечом.

– Пойду домой.

– Нет уж, пожалуйста… – он рывком открыл дверцу, приглашая ее. – Поедемте вместе со мной.

– Удобно ли? – Она еще колебалась.

Ласкар пропустил ее вперед, сел рядом и улыбнулся, довольный содеянным. Вот удивится Карел! Ну что ж, не все ему быть одному.

Памела вдруг спросила:

– Как вы себя чувствуете?

Он Засмеялся.

– Вспомнили о своем долге?

Немного помешкав, она сказала:

– Вы считаете меня неспособной к простому человеческому участию? Я спрашиваю не как врач…

Она, кажется, обиделась. Ласкар положил свою руку на ее. Узкая ладонь Памелы была теплой. Она не отняла руки, только незаметно вздохнула.

Машина подошла как раз вовремя. Огромный лайнер уже шел на посадку.

Ласкар бросился вперед. Плащ у него развевался. Памела осталась у машины. Отбежав шагов десять, Ласкар словно споткнулся. Обернувшись, он крикнул:

– Пойдемте же!

Тогда Памела не спеша подошла к нему и, взяв под руку, сказала:

– Не надо бегать. И не волнуйтесь. Вот так, спокойно…

Ему вдруг сделалось весело. Рука Памелы легонько, дружески сжимала его локоть, он чувствовал себя с этой женщиной уверенней. А почему бы и нет?..

Чудесный сегодня денек! Солнце, свежий ветер, еще не увядшая зелень каштанов, едва тронутая желтизной осени, воздух прозрачный и гулкий, а вон там, сбоку, в глубокой впадине гор, проглядывает синее око морского залива. Давно он не видел всего этого, просто не замечал!

– Вот они! – взволнованно крикнул Ласкар.

Памела осторожно высвободила руку и остановилась у решетки. А Долли, не удержавшись, порывисто пошел вперед, уже издалека расставив руки для объятий.

Карел шел рядом с высокой улыбающейся женщиной. Он увидел брата, что-то сказал ей, и они, взявшись за руки, побежали навстречу Ласкару.

– Как я рад! Как я рад! – сказал старший Долли, обнимая Полину. Лицо у него подергивалось. – Ну и Карел, ну и молодец! Молодец! – еще раз произнес он с чувством, обнимая теперь уже брата.

Полина смотрела на них с живым и веселым интересом. Какие они разные! И как рады встрече! Едва ли не с таким же любопытством она огляделась по сторонам. Силурия… Совсем иная страна, иная природа, не похожая ни на русскую, ни на польскую. Юг…

Люди шли мимо них, смеялись, толкали, потом сутолока ушла в сторону, и они трое остались среди поля, все говорили и говорили, забыв, что нм тоже надо идти, что их ждут.

В какое-то мгновение взгляд Ласкара поймал вдали, у решетки, одинокую фигуру в черном костюме. Он смущенно замолчал. Взяв под руки Карела и Полипу, Ласкар повел их прямо к забытой и одинокой фигуре в черном.

– Знакомьтесь, – заметно смутившись, сказал он. – Карел, Полина, это доктор Гривс, Памела Гривс, добрый посланец Ганса Хеллера, так сказать, доверенное лицо, взявшее на себя заботу о моем здоровье.

Карел с интересом поглядел в спокойные, независимые глаза Памелы и с одного взгляда оценил ее строгую красоту. Рядом с раскрасневшейся, светловолосой, пышущей здоровьем Полиной особенно отчетливо была заметна белизна ее кожи, нежность лица и какая-то глубокая грусть, ставшая, видимо, уже непременной наклонностью и особенностью ее натуры.

Она так и не улыбнулась, но глаза Памелы стали теплей, счастье молодых взволновало ее.

– Теперь я спокоен за тебя, Ласкар, – шутливо сказал биолог.

– Не преувеличивай, дорогой друг.

– Вы хорошо выглядите, Ласкар, – сказала Полина с чуть заметным акцептом. – Не правда ли, мадам Памела?

– Побольше радости, и все будет хорошо, – сдержанно произнесла Гривс. – Счастье никогда еще не вредило здоровью.

– Отлично сказано! – подхватил Карел.

– Идемте же, – Ласкар не хотел, чтобы говорили о нем. Он пропустил вперед женщин и, полуобняв брата, двинулся за ними.

– Что нового? – спросил он вполголоса. – Я писал тебе о мезонном излучении…

– Спасибо, твое письмо было очень кстати. Но после этого произошли многие, весьма странные события.

– Что такое?

– Повторение опыта не дало ожидаемых результатов.

– А высота?

– Все в точности, как и в первый раз.

– Значит, с Зорькой – случайность?

– Увы!

– И ты веришь, что случайность?

– Приходится, Ласкар. Сочетание условий, при которых организм выигрывает, а не проигрывает, попадается не так-то часто.

– Ну и что из того?

– Надо искать, искать. И снова искать.

– Этим и займешься теперь?

– Конечно! Важно было обрести уверенность, что ты на главной дороге.

– Убедился?

– Ив этом мне помогла жена.

– Нашего полку прибыло, – улыбнулся Ласкар.

– Еще как! – Карел помолчал, ревниво наблюдая за женой, которая шла впереди под руку с Памелой, и вдруг спросил: – Где живет твой доктор?

– У меня. – Ласкар почувствовал, что краснеет, и с вызовом спросил:

– А что?

– Ничего. Раз ей удобно…

– Очень строгая женщина, – пояснил зачем-то Ласкар.

– И очень обаятельная. Ты не находишь?

Ласкар ответил не сразу.

– А кто она? Откуда? Ее прошлое? Отношение к Хеллеру, к его работе? Наконец, к нашей работе? Этого ты тоже пока не знаешь?

– Зачем мне знать? Сделает свое дело и уедет…

– В самом деле… – Тон Карела стал мягче. – Как твое здоровье, ты так и не сказал мне…

– Не жалуюсь пока. Приступов не было.

– Лекарства?

– Вероятно. А может быть, и обретенный покой. Ведь мы добились своего, больше не работаем на войну. А это немалая победа, Карел.

Они помолчали.

– Ко мне поедем? – спросил Ласкар, когда все подошли к машине.

– Как ты, Полина? – спросил Карел.

– Я очень устала, – виновато ответила она.

– Тогда домой! – скомандовал Карел, и как ни уговаривал их брат заехать к нему, переодеться и отметить знаменательный день хорошим обедом, молодые решительно отказались. Тогда Ласкар высказался примирительно:

– Знаете что? Отложим обед до завтра. Отдыхайте, а уж потом…

Карел и Полина вышли у своего дома. Ласкар и Памела поехали дальше.

– Ваш брат произвел на меня приятное впечатление, – сказала Памела. – Умен и энергичен.

– Спасибо. Вы не ошиблись.

– А его жена просто очаровательна. Она ведь биолог?

– Да. И медик.

– Значит, будут работать вместе. Намерения Карела не изменились?

– Скорее окрепли.

– Мне остается только пожелать им обоим удачи. Если еще вы им поможете…

– Непременно!

Она промолчала, а когда приехали домой, так же молча ушла к себе, даже не напомнив, как обычно, о времени очередного укола.

Ласкар оставался дома всего полчаса, полежал с закрытыми глазами у себя в кабинете и снова уехал на какой-то симпозиум. В доме стало тихо-тихо.

Только в комнате Памелы Гривс горел свет и скрипело перо. Она писала очередное письмо своему шефу.

«Дорогой друг, я стараюсь как можно подробнее рассказать о деятельности Карела Долли, которая, на мой взгляд, не может идти ни в какое сравнение с работой нашей лаборатории, хотя цели в обоих случаях, кажется, и совпадают.

Биолог Долли все меньше и меньше употребляет такие слова, как «лечение старости». Судя по его отношению к различного рода химическим реактивам, вакцинам и вытяжкам, он не видит возможности использовать их против необратимого и неминуемого старения организма. Он не верит в такую возможность, – так по крайней мере Карел заявлял своему брату, с чьих слов я пишу эти строки. Поэтому я прошу Вас верить, что лаборатория Карела Долли не является и никогда не явится конкурентом нашей лаборатории.

В письмах Карела к своему брату, с которыми я имела возможность познакомиться, эта мысль высказывалась не раз и с предельной откровенностью. Ласкар Долли, видимо, придерживается такого же мнения. Он сам снисходительно-насмешливо говорит о «своем друге Гансе Хеллере, который взялся за дело абсолютно бесперспективное», и если Ласкар Долли принимает наше лечение и дао/се благодарит Вас за помощь, он рассматривает это, как поддерживающую акцию – и только.

Все сказанное выше ничуть не умаляет опасности, которую представляет для вас деятельность младшего Долли. Ведь он задумал – не без помощи брата и своей талантливой жены – привлечь достижения современной физики и биологии для коренного продления жизни животных, в том числе и жизни человека! Предприятие, мне кажется, очень дерзкое, фантастическое и вряд ли осуществимое. Но личное знакомство с биологом Долли подсказывает мне, что этот человек незаурядного ума, большого упорства и целеустремленности, а путь, избранный им для достижения успеха, хоть и тяжел, и труден, но перспективен, несомненно.

Представляете, что Случится, если лаборатория Долли достигнет успеха!

Преданния Вам

Памела Гривс».

Письмо было закончено в десятом часу вечера. Памела запечатала его, положила в сумочку. Потом позвонила и сказала вошедшей прислуге, что вернется через час, точно ко времени последней инъекции больному.

Она вышла из особняка Долли, посмотрела на темные окна кабинета Ласкара и пошла к центру уже засыпающего города.

Памела без труда нашла нужный ей дом, позвонила. Ее проводили к пастору – маленькому человечку с круглой, уже желтеющей от старости совершенно голой головой. Это был друг Хеллера, его наставник, преподобный Ликор.

– Чем обязан, дитя мое? – без особого интереса спросил пастор, подымаясь.

– Письмо Хеллеру, отец мой, – сказала Памела.

– Очень хорошо. Я сегодня же перешлю его. Так это вы Памела Гривс? – он с интересом осмотрел гостью.

– Да, это я.

– Всегда буду рад видеть вас здесь. – Он наклонил блеснувшую в свете лампы бритую голову, и Памела поняла, что пастор больше не задерживает ее.

Ответ она получила очень скоро.

По телефону Памелу Гривс пригласили зайти к пастору Ликору. Но видеть святого отца ей ие удалось. Учтивый молодой человек сказал, что пастор Ликор очень сожалеет, он болен и просит передать своей дочери во Христе вместе с письмом от Хеллера его пасторское благословение и пожелание добра.

Ганс Хеллер писал:

«Меня тронуло ваше бесхитростное и умное письмо, дорогая Памела. Оно вселило уверенность в благополучном исходе Вашей докторской миссии. Если моему другу Ласкару Долли уже лучше, то это не столько действие наших новых препаратов, сколько благотворное влияние Вашей всегдашней доброты и сердечности. Именно в этом и ощущает насущную потребность наш пациент.

Все остальное, о чем Вы сообщаете, интересно. Я полагаю, что в ближайшее время сам приеду в Силурию и засвидетельствую свое почтение как Ласкару Долли, так и его достойным родственникам».

Прочитав письмо, Памела коротко усмехнулась. Боже, как это похоже на шефа! Дела и события, меньше всего интересующие Хеллера, выдвинуты на передний план. А то, ради чего устроена миссия Памелы, ему только «интересно». Только интересно! Скажите, какая святая простота! Если бы она не знала Хеллера, ну тогда… Но она-то знает! И тем не менее он лицемерит перед ней так, словно имеет дело с деревенской дурочкой. Какая глупость!

Письмо она порвала и выбросила в мусорный ящик. Послание достойно урны…

У нее испортилось настроение.

Роль, навязанная шефом, Памеле явно не нравилась.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Освещенные окна лаборатории. Ганс Хеллер – гость из Урдона. Испытание

Когда братья остались одни, Ласкар спросил:

– Итак, что ты собираешься делать?

– Продолжать свою работу.

– Цель?

– Все та же. Отодвинуть старость.

– Средства для этого?

– Вторжение в живую клетку. Изменение структуры молекул, воздействие на ход жизненных процессов, на их направление.

– Очень серьезный замысел, Карел. Хватит ли у тебя знании, энергии?

– Ты хочешь сказать – у нас? Уж не собираешься ли ты бросить меня и Полину? Если говорить начистоту, мы не мыслим этой ответственной работы без твоей самой энергичной помощи.

– Если я не сдам…

Карел засмеялся.

– У тебя такой целитель!

Ласкар строго посмотрел на него.

– Это тот редкий случай, когда шутка явно неуместна.

– Прости, пожалуйста. Я не думал, что так серьезно. Будем надеяться, что ты не сдашь.

– Будем надеяться. Хотя, по правде говоря, надежда – это отличительное свойство молодости, а не старости. Убежденность в собственном бессмертии, оптимизм, бездумный и веселый взгляд в будущее – все это для молодых. Что же касается меня… Знаешь, Карел, временами я не могу равнодушно смотреть на часы. Секундная стрелка бежит, бежит, а мне кажется, что это бесповоротно уходит жизнь, как сухой песок между пальцев. Хочется прижать стрелку, остановить. Смешно, не правда ли? Ход времени не остановишь.

– Ты уверен? Как же тогда расценить фразу Бине, который заявил, что мы можем «добавить жизни к годам»?

– Добавить жизни? Это совсем другое понятие, Карел. Бине имеет в виду отодвинуть старость, чтобы люди и в семьдесят, и в восемьдесят лет не ощущали груза прожитого, не страдали от старческих болезней, не портили себе и другим настроение, как это делаю сейчас я. Но он вовсе не собирается остановить ход времени. А профессор Сорбонны Бурльер, труды которого ты знаешь, выражается еще откровеннее. Он утверждает, что «надежду на то, что мы научимся останавливать старение, надо считать иллюзией, а мысль найти лекарство, которое позволило бы противостоять действию времени, – фантазией».

Ласкар говорил эти слова печально. Глаза у него потухли. Он произносил фразы с улыбкой обреченности. Что заупокойный тон! Неужели болезнь снова подкрадывается к нему и готова уже вывести его из состояния неустойчивого равновесия? А эта женщина? Или она не в силах помочь больному? Тогда к чему вся затея с лечением?

Карел сказал как можно веселей:

– Ты расстроен, Ласкар, ходишь туча тучей. В чем дело? Читай Фильдинга, Гашека, Свифта и оставь в покое Бурльера, Бине и прочих унылых авторов. Предоставь их мне. Мы еще поспорим с этими авторитетами.

– Они как раз под мое настроение.

– К черту пессимизм! Все-таки мы будем действовать, не оглядываясь на законников в науке. Мы не станем опровергать Бине и спорить с Бурльером. Нет! Нам надо работать, добиваться удлинения жизни человека, доказывать делом свое право. Не только добавлять жизни к годам, но и сами годы…

– Что ты придумал?

– Я уже сказал.

– Замедлять старение?

– Нет.

– Отодвигать смерть?

– Тоже нет.

– Тогда что же?

– Вот этого я тебе пока не хочу говорить. До норы до времени. Потерпи, дай мне обдумать все еще раз.

Ласкар недоверчиво посмотрел на брата и вздохнул.

– Карел, – сказал он, вставая. – Ты просто хочешь подбодрить меня. У тебя нет никакой загадки.

Физик посмотрел на часы.

– Ухожу. Время укола. Мелкая поправка, а все же реальный факт. И в него веришь.

Он ушел, а Карел так и остался стоять посреди комнаты и думать, так ли он прав, обнадеживая брата и себя. В самом деле, задуманное им было пока еще туманным и неопределенным. Биолог шел ощупью, ›как в сумерках. Но он уже знал, куда идти, и не топтался на месте. Все, что было сделано им до сих пор, требовало продолжения. Поездка в Москву тоже не прошла даром, он еще раз убедился, что прав в своих взглядах. История с космическим опытом была отличным подтверждением его опытов. Правда, потом наступило разочарование. Сколько ни поднимали животных в стратосферу, их организм никак не реагировал на полет или свидетельствовал лишь о слабом поражении. У самой Зорьки месячная встряска сменилась болезненным состоянием, а потом здоровье (и старение!) вошло в норму. Факты очевидные, ясные. Но они не заставили его отказаться от намерения вести опыты именно в этом направлении. Так что пока была лишь гипотеза. И острое желание работы. Ведь можно считать, что существуют факторы, сочетание которых способно круто повернуть ход жизненных процессов в организме.

Карел не собирался предавать забвению слова своего брата насчет того, чтобы использовать в биологии достижения современной физики. Но как это сделать, что конкретно предпринять, он еще не знал или знал весьма смутно.

Как только Карел с женой приехали в Санта-Рок, они в тот же день начали опыты на животных, у которых были искусственно ослаблены главнейшие жизненные функции. В подобном состоянии организм как бы дремлет и теряет способность активно сопротивляться резким изменениям. Воздействия были разные и сильные. Мир малых величин, энергия во всех ее видах врывалась в живые клетки, изменяя процессы развития и наследственность. Опыт в сотне вариантов уже шел. Даже в этот вечер, пока он и Ласкар упражнялись в споре, Полина безвыходно находилась в лаборатории. Искусственное облучение, сверхглубокая гипотермия, литическне коктейли, анестезия, огромные дозы наркотиков, – весь арсенал лаборатории пришел в движение и поверг подопытных кроликов и предшоковое состояние, сбросил их на грань жизни и смерти.

Резкий звонок вывел Карела из раздумий. Он вздрогнул и бросился к телефону.

– Карел? Мы ждем тебя.

Говорила Полина.

– Разве пора? – он вскинул руку, посмотрел на часы.

– Мы подготовили раньше.

– Прекрасно, я сейчас выезжаю.

– А Ласкар?

Карел вспомнил усталое лицо брата, его потухшие глаза.

– Ему нужен отдых. Сами справимся.

Через несколько минут он уже мчался в лабораторию.

Все окна большого одноэтажного дома, где находилась лаборатория, ярко светились. За матовым стеклом двигались тени. Карел кивнул привратнику, надел халат и спустился в зал физических машин.

Дани, Полина и еще три сотрудника регулировали пучок электронов, который выбрасывала небольшая машина. Серые стены ее, сделанные в виде подковы, тускло светились. Равномерно, как заведенный автомат, щелкала стальная заслонка. Гудели выпрямители тока. Шепеляво, вкусно причмокивали резиновые губы компрессоров, создавая в аппаратах вакуум.

Под мертвым светом неоновых ламп на столах, обитых цинком, лежали распластанные кролики. Для них лабораторные столы были Голгофой. Животные мигали красными глазками, шевелили усами, дергались.

Полина обернулась, кивнула мужу.

– Никак не можем подобрать схему, – виновато сказала она. – Вычислительная машина мудрит. Сюда бы Ласкара…

– Попробую, – сказал Карел и прошел к узкому шкафу с десятками глазков и кнопок. Из щелевого отверстия машины выползала лента с пробитыми отверстиями.

Он подвинул себе винтовой стул, одним движением руки вывернул сиденье повыше и сел перед упрямой машиной. Вторая профессия, без которой биологу не обойтись…

Часы отщелкивали время. Шла ночь. И до самого утра не гасли окна в лаборатории, где делалась большая наука.

За час до рассвета Карел и Полина возвращались к себе домой.

Возбуждение долгого, тяжелого и напряженного труда уже прошло, усталость владела ими, хотелось только одного – ни о чем не думать, идти и молчать.

Полина шла, опустив голову. Временами она тяжело повисала на руке мужа. Она не выходила из лаборатории больше двух суток.

– Знаешь, Карел, – вдруг сказала она, – я все равно не усну теперь. Давай выйдем к морю, посидим на берегу. Скоро утро, мы встретим его у моря.

Карел посмотрел на сереющее небо, прислушался. Тихо. Город спал глубоким сном. Ни один лист на деревьях не шелохнулся.

Они свернули к пляжу, прошли мимо темных, непривычно пустых соляриев и углубились в редкий сосновый лес. Через лес добрались до самой воды, выбрали плоский камень и уселись на него.

Береговой ветер не достигал сюда. Море, уставшее за день, лениво набегало на камни, бормотало что-то свое, непонятное людям. На темной, по-ночному страшной, поверхности воды играли неяркие звездные блики, от только что народившегося месяца до самого берега шла робкая, вся в морщинах оранжево-зеленая таинственная дорожка. Затаенной силой дышало море. В нем было что-то от дремлющего зверя: скрытая ярость и уверенная сила. Море навевало мысли о вечности, жизнь со всеми ее радостями и огорчениями казалась здесь, рядом с огромным бесконечным мором, ничтожно малой, до смешного крохотной. Она пройдет, теперешнее поколение состарится, умрет. Вырастут дети, тоже состарятся и уйдут, на смену будут приходить все новые и новые поколения. А море все так же будет набегать на берег, бормотать вечные свои мысли, свирепеть и яриться в штормах, тихо убаюкивать в теплые, летние ночи, – и нет природе конца, море, как и жизнь, бессмертно и вечно. А вот люди…

Полина и Карел сидели долго, тихо. Она дремала, положив голову на плечо мужа, иногда вздыхала. И он, видимо, уснул ненадолго, а когда открыл глаза, то увидел посветлевшее небо, зеленую воду и услышал шум прилетевшего ветра. Мышцы тела отдохнули, в голове прояснилось.

Карел встал и безотчетно засмеялся. Полина улыбнулась. Все на месте. Все хорошо. Вот берег, камни, сосны на твердой спокойной земле и зыбкое море до горизонта, а там за горизонтом опять земля, снова люди, много-много людей, чей здравый смысл и неистощимая энергия уже покорили и землю, и море, а теперь упрямо стремятся в небо, к звездам.

Людям недостает лишь одного – долгой жизни.

– Большой жизни! – сказал Карел громко.

Полина испуганно посмотрела на него. И он о том же думал! Она подняла голову и сказала берегу и морю:

– Вечности людям!

– Видишь, как хорошо, – немного погодя сказала Полина. – Море, как волшебник. Убаюкало, сняло усталость.

– Наша детская колыбель. Все живое вшило из моря.

Они пошли берегом. Полина расшалилась, подпрыгивала, напевала, дурачилась, дергала его за рукава, за волосы. Все-таки хорошо быть молодыми!

– Стой! – скомандовала вдруг она и внимательно посмотрела в глаза Карелу.-Ты, кажется, думаешь о завтрашнем дне? Тобой владеет та самая мысль?..

– Да. А ты разве не об этом думаешь?

Она кивнула и пророческим шепотом произнесла:

– В лаборатории нас ожидает чудо, вот увидишь…

Они, не сговариваясь, повернули назад и пошли по тихим, еще не проснувшимся улицам города опять к своей лаборатории, откуда ушли всего два или три часа назад.

Привратник дремал в широком деревянном кресле. Он открыл глаза, поморгал и, ничего не сказав, опять погрузился в блаженное ничегоневедение.

– Пусть его, – прошептала Полина.

Комнаты лаборатории были затемнены. Лишь в одной горел свет. Данц спал на узком диване. Возле животных сидела лаборантка, она непрерывно измеряла температуру, давала кроликам кислород.

Вскочил Данц, коротко потянулся, кивнул.

Все четверо наклонились над распятыми телами животных. Наступила тишина…

Часов около трех у дверей лаборатории остановилась машина, и шофер передал записку.

– Карелу Долли, – сказал он. – Я буду ждать.

Ласкар писал:

«Понимаю ваше увлечение делом. И тем не менее прошу приехать ко мне. Очень нужны. У меня гость из Урдона».

– Я останусь здесь, – сказал Данц.

Карел Долли знал своего коллегу из Браварии со слов брата, по научным статьям и отзывам других биологов. Так получилось, что они до сих пор не встречались. Но он сразу догадался, кто этот плотный, широкоплечий господин, который сидел в кабинете Ласкара по правую руку от хозяина и увлеченно курил, посмеиваясь и болтая всякий легкий вздор: Долли и Хеллер были товарищами еще по университету.

– Ганс Хеллер, – чуть картавя, сказал гость, живо вскочивший со своего кресла. Он протянул Карелу крепкую, такую же розовую, как и лицо, руку. – Очень рад, коллега, – добавил биолог и улыбнулся еще шире. Повернувшись к Полине, Хеллер сделал глубокий поклон.

Памела Гривс сидела чуть в стороне. Не белое, фарфоровое лицо было напряженным.

– Много читал о вас, Долли, всегда восхищался вами, но как-то вот не приходилось встречаться, хотя мы давно работаем в смежных областях знания, пожалуй, даже над близкими проблемами, а?

Карел с интересом разглядывал его. Он почему-то не представлял его таким. Думал, старик, съевший зубы на фармации. Его суждения в биологии, в частности в гериатрии, вызывали всегда удивление: статьи Хеллера были наивными, даже спорить не хотелось.

И тем не менее Хеллер постепенно стал одним из богов, на которого буквально молились старые люди во всей Браварии. Он был владельцем и научным руководителем фирмы, производящей лекарства главным образом для лечения старости. Говорили, что Хеллер очень богат. Понятно: надежда богатых стариков, которые ни перед чем не остановятся, лишь бы остаться «в форме». Имя Хеллера благодаря идеальной рекламе стало широко известно в Браварии и в других странах. Что же касается патентованных средств фирмы… Но об этом Карел не хотел говорить сейчас. Ведь Хеллер был гостем, а хозяевам при всех обстоятельствах следует быть тактичными и вежливыми.

– Очень рад знакомству, Хеллер, я тоже хорошо знаю и вас, и ваши труды. Сожалею, что визит не случился раньше. Вы сейчас из Урдона?

– Да, из-за границы. Но она, к счастью, более иллюзорна, чем реальна. И, конечно, не помешает научным связям, если они наладятся. Л я этого очень хочу, Долли. Я и в Санта-Рок приехал не только к Ласкару, но .и лично к вам, чтобы ознакомиться с достижениями вашей лаборатории.

– Какие там достижения, Хеллер!

– О, не говорите… Я читаю журналы и, кроме того, достаточно осведомлен. Когда вы только начали операции на хромосомах, я понял, что в биологию пришел незаурядный ученый. А.опыты по выращиванию готовых органов из одной клетки?

– Ни один из этих экспериментов пока что неприменим практически… – Карел старался быть объективным.

– Но все мы знаем, что и это не за горами. Когда-нибудь, возможно в самом скором времени, вы, Карел, вместе с вашей очаровательной супругой предложите человечеству целый набор готовых запасных частей взамен износившихся.

Все засмеялись.

– Кроме головы, да-да, кроме головы! – сквозь смех проговорил Хеллер. – Тут никакой ученый не поможет.

Он умел создавать атмосферу непринужденности, этот Ганс Хеллер. Крупное, покрасневшее лицо его лоснилось от удовольствия. Он говорил, шутил и смеялся больше всех, но знал меру воздействия на общество и потому не казался назойливым. Веселый, умный человек, открытая душа! Лишь одна Памела Гривс сидела как бы в стороне от всего этого. Ее белое лицо было непроницаемым. Только когда Хеллер бросал на нее мимолетный, изучающий взгляд, Памела опускала глаза, словно не хотела, чтобы шеф проник в ее мысли.

Разговор все время вертелся вокруг проблемы борьбы со старостью и старением. Хеллер рассказал о работах своей лаборатории. Да, они синтезировали препараты, удаляющие из организма токсины старения. Да, в его клинике успешно лечат новокаином. Они нашли новые средства против склеротических изменений, одно из которых применяется сейчас «а его лучшем друге и нашем любезном хозяине.

– Но все это частности, мы так же далеки от серьезного вмешательства в организм, как и пять, и десять лет назад, – с горечью говорил Хеллер и вздыхал, с надеждой поглядывая на Карела Долли, призывая его разговориться, начать свой рассказ.

Однако биолог Долли не спешил. Он вежливо улыбался, кивал головой, поддакивал Хеллеру, в чем-то соглашался, спорил с ним, но ни словом не обмолвился о своей теперешней работе. Встречаясь с замкнутостью Долли, Хеллер все чаще и чаще замолкал, словно спотыкался.

Памела прекрасно понимала всю эту игру своего шефа,, иногда она затаенно улыбалась, но так и не вступила в разговор. Карел перехватил два-три раза ее взгляд, брошенный в сторону Ласкара, и в сердце его возникло беспокойство. Что-то должно случиться… Она слишком обаятельна, и брат, при всей его скромности, не устоит перед этой женщиной. Будет ли это к лучшему для него?..

Наконец Ласкар догадался прекратить ученые разговоры.

– Не знаю, как ты, Ганс, но все мы порядком проголодались, – сказал он. – Не пора ли за стол? Как говорят, баснями соловья не кормят. Прошу, мой друг…

– Но сначала вы пройдете со мной, – сказала вдруг Памела и довольно энергично взяла Ласкара под руку.

– Да, да, мы сейчас… – Ласкар вдруг растерялся. – Обязанность врача мадам Памела исполняет всегда с удивительной пунктуальностью!

Они возвратились в столовую через несколько минут.

Все славно посидели за столом, потанцевали, а потом произошло то, что всегда происходит на званых вечерах: Полина и Памела уединились и оживленно заговорили обо всем, что их касается и не касается, а мужчины, сбившись в группу, завели разговор о знакомых, о делах, которые их интересовали больше всего на свете.

Без всякой дипломатии Карел вдруг спросил своего браварского коллегу:

– Что интересует вас в моей лаборатории?

Ганс Хеллер улыбнулся своей обескураживающей улыбкой и, подавшись к биологу, доверительно, как близкому другу, сказал:

– Сейчас говорят о ваших опытах в связи с поездкой в Москву. Национальная Академия Браварии, членом которой вы, дорогой мой друг, все еще состоите, несмотря на разделение страны, считает вашу прошлую работу в области геронтологии выдающейся. А новую – тем более интересной для всех. И, пожалуйста, без протестов. Это так, Я буду очень рад, если мне удастся познакомиться с постановкой дела. Может быть, вы сумеете сделать то, что никак не удается сделать с применением лекарств.

Мы сами не знаем, – сказал Карел не очень уверенно. – Понимаете, я еще не разобрался в проблеме, мы еще в поиске…

– Позвольте и мне присоединиться к вашим поискам.

– Это не так просто, Хеллер. У нас разные точки зрения на проблему в целом.

– Не думаю. Ведь вы хотите коренного изменения процессов…

Карел поморщился. Что он знает? И откуда?

– А вы?

– Я тоже.

– Будем работать параллельно. Хорошо?

– Но лучше, если вместе. – Хеллер настойчиво шел по избранному пути.

– У нас пока нет успехов, Хеллер.

– Успехов в чем? – спросил Хеллер, улыбаясь, как деревенский простачок.

– В познании сил природы.

– И только?