Текст книги "Два шага маятника"

Автор книги: Вячеслав Пальман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Разве этого мало? – вопросом на вопрос ответил Ласкар, все время напряженно слушавший разговор.

– Да, мало. Нужно овладеть силами природы, – сказал Хеллер, убежденно пристукнув ладонями по ручкам кресла.

Его жест, его улыбка и тон разговора – все свидетельствовало о страстном желании опять завязать большой и откровенный спор. Как раз этого и не хотелось Карелу. Выдавать свои еще не устоявшиеся взгляды, видимо, рано. Да и не к чему. Он промолчал, а Ласкар сдержанно поправил Хеллера:

– Овладение силами природы, дорогой Ганс, не мыслится без познания этих сил. Сперва знать, потом направлять.

– Насколько мне известно, Карел Долли уже сейчас ставит дело на практические рельсы. Ведь он же…

Хеллер оборвал фразу и выжидающе посмотрел на Карела. Он нарочно не договорил, в этом Карел был готов поклясться. Хитрец!.. Ласкар быстро глянул на брата.

Но Карел так и не досказал за Хеллера фразу. Она повисла в воздухе. Незачем ему знать подробности.

– Я покажу вам лабораторию, и вы убедитесь, что наше дело пока что не вышло из области теорети-ческой, – миролюбиво сказал Карел. – Разве что в будущем…

Хеллер вздохнул. Войти в доверие к молодому биологу на этот раз не удалось. А что касается лаборатории… Разве он покажет?

После ужина Хеллер стал прощаться.

– Ты в гостинице? – спросил Ласкар.

– Я не хотел тебя стеснять. Тем более, что Памела… – Он посмотрел на нее, спросил: – Вы проводите меня, доктор?

– Хорошо, – сказала она, не подымая головы.

Ласкар нахмурился. Это ему не понравилось. Но он сдержался. Хеллер подал физику руку, шепнул:

– Я хочу поговорить с Памелой о тебе. Ведь и я отвечаю за твое здоровье, раз взялся, правда?

– Понимаю. Когда ты приедешь?

– Завтра же… Нам есть о чем поговорить и что вспомнить. Верно?

Когда они вышли, Карел засмеялся.

– Ну и хитрец! Он всегда был таким?

– Он всегда делал бизнес, – без улыбки ответил Ласкар. – Это его стезя. Удачливый малый. Ведь он уже сейчас миллионер. Знаешь, что он предложил? Уговорить тебя объединить лаборатории – не больше и не меньше.

– Вот как! – Карел и Полина переглянулись.

– Да, так. Его деньги, ваши труды.

– Но он ничего не знает о наших трудах! – воскликнул Карел.

Видимо, чувствует. У него обоняние бизнесмена.

– Что ты ему ответил?

– Отказал.

– Спасибо. Это правильно. Мы ничего не покажем ему, верно, Полина?

– Ужасно настойчивый человек, – сказала она.– Напорист, но весь на виду. Что у них общего с милой мадам Гривс? Они ведь очень разные люди! Правда, Карел?

Ласкар вдруг замкнулся. Напоминание о Памеле расстроило его. Где она там? И правда, что у них общего?

– Мы пойдем, – сказал Карел.

Хлопнула дверь. Быстро вошла Памела. Ласкар облегченно вздохнул.

– Вам пора отдыхать, Ласкар, – заметила она.– Вид ваш мне не нравится. Румянец, глаза блестят. Волнуетесь? Надо лечь.

В ее словах была необычайная для врача нежность

Когда Ласкар лег в постель, в дверь постучали.

– Вы? – сказал он, приподымаясь.

– Лежите, пожалуйста, я на минуту. – Памела протянула лекарство. – Возьмите.

Он покорно выпил. Памела не уходила.

– Что вам сказал шеф? – спросил он.

– Ничего нового. Обычные расспросы. Он беспокоится о вашем здоровье так же, как п я.

– Спасибо. – Ласкар поколебался мгновение, спросил: – А кто беспокоится о вашем здоровье, Памела?

Она посмотрела ему в глаза.

– Сама. Только сама. Почему вы спросили?

– Слушайте, Памела, – он оперся на локоть. – Позвольте мне узнать: что у вас общего с Гансом?

– Отвечу: ничего. Ни-че-го! Но я ему обязана. Когда-то он избавил меня от беды. С тех пор я работаю у Хеллера. И он не может на меня жаловаться.

– Вы одиноки?

– Да, – тихо сказала она.

– Как и я…

– Спокойной ночи, Ласкар. – Она повернулась и вышла.

Ласкар Долли пролежал с открытыми глазами почти до утра. Не мог уснуть.

…Резкий звонок поднял Карела в пять утра. Сильно застучало сердце. Полина открыла глаза.

– Тебя? – тревожно спросила она.

– Ты спи, я сейчас…

Говорили из лаборатории. Голос был взволнованный, хотя сотрудница и пыталась сдержаться.

– Повторите, пожалуйста, – попросил Карел, облизывая сразу пересохшие губы.

– Номер семь, девять, одиннадцать, тринадцать в состоянии агонии. Признаки паралича дыхания. Еще у четырех положение лучше, но я боюсь, что и они..

– Машину выслали за мной?

– Только что.

– Где Данц?

– Он ушел четыре часа назад.

– Пошлите за ним. Пока я приеду, подготовьте кислород.

Когда Карел вернулся в спальню, Полина уже одевалась.

Он ничего не объяснил, она все поняла по его лицу. Ну что ж, в их работе бывает всякое. Тревоге и даже беде не запретишь появляться в лаборатории. Нехоженые дороги – самые трудные дороги, это давно известно.

В машине, мчавшейся по пустынным улицам сонного города, она сказала, пытаясь отвлечь мужа от трудных дум:

– Наверное, до чуда еще далеко, правда? Придется потрудиться.

– Пожалуй, что так. Боюсь, увидим катастрофу… – Он говорил спокойно, но она знала, чего ему стоило это спокойствие.

Данц опоздал на полминуты. Карел и Полипа входили в лабораторию, а он только выскакивал из машины. Он догнал их, озабоченно кивнул и исчез в своем кабинете. А через минуту, уже в халате, стоял возле клеток вивария и ждал указаний.

Седьмой лежал вытянувшись: погиб. Остальные, старые, едва живые кролики, подвергшиеся жестокому опыту, агонизировали. Ну, нет! Маленький коллектив лаборатории явился бороться со смертью, они не могли стоять сложа руки. Все пошло в ход, вплоть до аппаратов искусственного дыхания. Доктор Данц никогда еще не был так безупречно точен, так скор в движениях, так понятлив, как в этот раз… А Полина… Она словно читала мысли Карела. В первые же минуты удалось вытащить из объятий смерти одно животное, потом другое, третье. Девятый был уже вне опасности, он хлопал красными веками и почему-то отчаянно чихал.

– За этого я спокойна, – сказала Полина и переключила все свое внимание на одиннадцатого. Смерть подкралась к нему вплотную, он судорожно вытягивался. Но они спасли и его. Шесть из семи возможных!

Это были отчаянные, страшные для Карела часы. Но он вышел победителем.

В окна уже заглядывал тусклый утренний свет, но и и кто не замечал его, все были еще заняты работой. Лаборатория напоминала полевой госпиталь в часы сражения. Большие электрические лампы заливали комнату ослепительным светом. Где-то наверху хлопали двери, раздавались голоса. Лаборатория работала, и только посеревшие от усталости и напряжения лица биологов и врачей говорили о страшном напряжении, которое они выдержали за ночные часы.

Наконец Карел помог жене снять халат, усадил ее в кресло и сам тяжело упал на соседний стул. Данц все еще прохаживался возле успокоившихся питомцев.

Полина сидела с закрытыми глазами. От напряжения у нее дрожали пальцы.

– Задали они нам хлопот, – сказал Карел охрипшим от волнения голосом.

– Этого надо было ожидать. Пожалуй, мы слишком понадеялись на выносливость организма. А ведь они старые, Карел. Старые, много пожившие кролики. И все-таки… – Полина улыбнулась.

Смерть животных, на которых биологи уже давно возлагали свои надежды, отбросила бы их далеко назад. Этого не случилось, они выиграли схватку со смертью.

– Животные еще покажут себя, – продолжала Полина. – Вот увидишь. Думаю, что сейчас как раз миновала первая половина задуманного нами: цепь изменений организма от начала процесса до порога смерти. Теперь мы знаем, как сложна эта цепь, сколько искусства требуется для того, чтобы затушить процесс у самого порога! Ну что ж, Карел. Начнем вторую половину: теперь пойдем как бы назад, до первичного акта. Помнишь, мы говорили о чуде. Вот когда оно подступает, это настоящее чудо!..

Он не ответил жене. Он думал сейчас о другом.

Химики всегда имеют дело с замкнутыми системами, где существует равновесие в процессах. Мертвые схемы. Спокойные реакции.

Совсем иная сфера у биологов. Они ведут работу с организмом, с безусловно открытой системой, компоненты которой все время подводятся и отводятся, с жизнью, вечно движущейся, взаимосвязанной, где никогда не знаешь, что начнется после твоего опыта и куда может привести цепь связанных явлений. Ученые называют такие опыты нестационарным равновесием. Биологов почти всегда поджидают сюрпризы, неудачи, потери. Где же выход? Уж не в том ли, чтобы попытаться перевести живой организм на время опытов в состояние закрытой системы, то есть подвести его к черте, где кончается жизнь? Именно это только что случилось с кроликами. Но какой ценой досталась победа? И можно ли подобными приемами экспериментировать дальше, думать об опыте над человеком? Нет и нет! Впереди долгий и трудный поиск. Помочь им может только физика с ее сложными машинами.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Полина. – То, что можно было сделать с кроликами, нельзя повторять с…

– Нельзя. Ты угадала. Риск очень велик. Не оправдан, если угодно.

– Выход?

Переложить тончайшие расчеты на плечи машин.

– Кибернетика?

– Да. Успех решается часто в доли секунды, один упущенный момент – и все рушится. Человеческий мозг не в силах ухватить необъятное. Нам нужны машины. Но уж коль мы начали, не остановимся, не сдадимся.

Они еще раз осмотрели животных, сделали запись для дежурного медика и только тогда вышли из лаборатории.

И первым, кого увидели Карел и Полина, был Ганс Хеллер. Он бросился к ним, заулыбался, крепко пожал руку биологу и его жене.

– Я так долго искал вас, друзья!

– А мы искали вас, господин Хеллер, – живо и весело ответила Полина. – Как раз думали показать вам лабораторию и уделить час – другой обмену опытом.

– Тогда – за дело! – крикнул он.

– Увы! – произнес Карел. – Свободные часы окончились. Нас ждут. Очень неладно получилось, Хеллер. В другой раз нам надо договариваться о времени более точно. И заранее, конечно.

Хеллер растерялся.

– Может быть, несколько минут, Карел?..

Долли развел руками.

– У меня нет ни минуты свободной. Впрочем, вы можете поговорить с моим помощником. Он вам кое-что покажет. Данц, будьте добры… А вечером мы к вашим услугам, Хеллер. Верно, Полина?

– Будем рады увидеть вас, – сказала она с улыбкой.

Хеллер поклонился.

Когда гость вместе с помощником ушли, Полина спросила:

– Он предупрежден?

– Данц покажет только старые помещения, где мы занимались изучением гормонов. Пусть не думает, что мы скрываем от него… Главного он не узнает.

ГЛАВА ПЯТАЯ
Размышления Ласкара Долли. Врач рядом с больным и в своей комнате

Когда Ласкар внезапно занемог, у него появилось достаточно времени, чтобы подумать о своем положении. о замысле брата и пофилософствовать на эту тему.

Память услужливо подсказывала факты, они складывались в целые картины, но все эти картины выходили почему-то печальными.

На его жизни природа совершала одно за другим множество бессмысленных преступлений. Она раз за разом отнимала у человечества лучших людей, которые были способны снять с загадочного лица мироздания самые жгучие тайны.

Взять хотя бы известие о смерти Игоря Курчатова, выдающегося физика и великого человека. С того времени прошло немало лет, но Ласкар не переставал вспоминать об этом. Курчатов скончался неожиданно, на ходу. Говорят, он шел по зимнему парку в Подмосковье, встретил знакомого, сел с ним на скамейку и умер. Ужасное событие!

Сколько бессмысленных кончин за последнее время! Не успеет человек развернуть свое дарование, как смерть списывает его со счета. Ведь Курчатову было немногим больше пятидесяти лет. Самый расцвет творчества. Проживи он еще десять-пятнадцать лет, и был бы найден способ регулировать термоядерные реакции. Люди отказались бы от угля, нефти, газа, от громоздких энергетических станций, они стали бы черпать энергию из воды морей и океанов. Курчатов стоял очень близко к решению важнейшей проблемы. Смерть его затормозила прогресс человечества.

А что сказать об Альберте Эйнштейне? Не оборвись его жизнь, может быть, вслед за теорией относительности последовал бы ряд таких открытий и таких возможностей, после которых человечество могло бы сделать огромный скачок вперед.

Преждевременно ушли из жизни многие великие медики и физики, химики и писатели, непревзойденные артисты и музыканты, философы и скульпторы – сотни и тысячи людей, чье творчество и ум являлись гордостью человечества и двигателем прогресса. Хоть и называют смерть великим обновителем жизни, но все же слишком часто она нелепа! Слепая ярость смерти косит без разбора и правого и виноватого. Ласкар Долли считал, что в этой слепоте смерти заложено сдерживающее начало для прогресса. С подобным явлением нужно бороться.

Но как бороться? Как остановить руку безглазой старухи, слепо занесенную над человечеством?

Парадоксов хоть отбавляй.

На его памяти преждевременная смерть вырвала из рядов человечества очень много незаменимых философов, поборников мира и великих ученых. В то же время продолжают влачить существование никчемные старцы, виновники гибели миллионов людей, творцы войны и расовой ненависти. Гибнут в расцвете творчества гении. Несоразмерно долго живут дельцы, слуги золота и отравители правды.

Может ли хоть когда-нибудь человечество исправить эту несправедливость?

Несколько лет назад Ласкар получил письмо из Дании. Он бережет его до сих пор. В этом письме Нильс Бор писал другу, что ослаб и чувствует приближение конца. Ему было, кажется, семьдесят. И вот он умер. Еще один светлый ум угас навсегда.

Перед Ласкаром возникли страшные цифры: средняя продолжительность жизни человека колебалась в разных странах от двадцати шести до шестидесяти восьми лег. В Индии только три с небольшим процента доживает до шестидесяти и выше. А ведь медики с большой достоверностью подсчитали, что организм человека способен без каких-либо ухищрений со стороны нормально функционировать до ста двенадцати лет, что он вдвое выносливее организма такого могучего млекопитающего, как слон, и втрое выносливее, чем организм кита!

Самые разные ученые – Фишер и Биррен, Шок и Ван дер Вельде, Пако и Филдс, Андерсон и Равен, Мечников и Джон, Кимби и Богомолец установили еще одну интересную особенность в человеческой жизни: наиболее стабильной и продуктивной жизнь становится в возрасте от двадцати до шестидесяти пяти лет. Самые выдающиеся открытия химики делали в возрасте двадцати шести – тридцати лет, по не меньше они дали человечеству и в возрасте сорока пяти – шестидесяти пяти лет. Вспомним хотя бы Менделеева и Ломоносова, Пристли и Лавуазье. Писатели не теряют способности творчески работать до глубокой старости. Лев Толстой и Гете создали свои философские произведения уже на закате жизни, а Эдиссон изобретал и продуктивно работал, когда ему было далеко за семьдесят.

Вот почему многим думающим людям хочется остановить старение. Пусть люди, достигнув сорока – пятидесяти лет, замедляют свое движение к концу. Пусть будет меньше стариков, но больше зрелых мужей. Пусть, наконец, найдется путь не только вперед, но и назад, нечто вроде обратного процесса, как это робко наметилось в опыте с космической собакой Зорькой! И разве нет иных, надежных путей к продлению жизни, не говоря уже о бессмертии? Наверное, все-таки есть!

Нет только человека, который нашел бы силу и знания и сорвал маску с лица Великой Тайны!

Ласкар думал о том, что давно пора решать проблему жизни и смерти, чтобы в первую очередь исправить зло, причиняемое ранней смертью. Сделано в этой области много. Вспомним, сколько работ написано биологами и медиками-геронтологами по изучению старости и старения! В библиографии Шока числится тридцать пять тысяч названий книг по этому вопросу. И ни одной книги с решительным «да»!

Конечно, люди немало сделали для сокрушения болезней и продления жизни. Но смерть не хочет уступать своих позиций, она находит себе помощников, изобретает новые способы покончить с жизнью.

Смерть молодых дарований – только один из безрассудных выпадов смерти против разума. И он ещё раз заставляет ученых думать и думать о нерешенной задаче.

Не будь рядом брата, который заронил в голову физика надежду на разрешение одной из великих тайн природы, Ласкар, наверное, и не стал бы бередить свою душу мыслями, в которых пока что было куда больше фантастики, чем реального. По натуре своей он является человеком рассудительным, скорее скептиком, чем фантазером, но и он хотел верить в чудо. Впрочем, почему чудо? Разве в той области знаний, где работает он сам, не было открытий, граничащих с чудом? И почему этого не дано биологам? Вдруг надежды и замыслы Карела осуществятся? О, как это нужно людям – всем вместе и каждому в отдельности! Тем более, что впереди у человечества так много отличных надежд. Тот же социализм…

Быть может, в его рассуждениях о благе жизни и несправедливости смерти было нечто личное, в чем старый и больной человек особенно заинтересован. Может быть, это и так. Вернее всего, так. Право же, корысть простительная, ее нетрудно понять, тем более, что Ласкар Долли все больше и больше чувствовал старческое недомогание, усталость от жизни, впадал временами в апатию. Ведь ему еще рано думать о смерти. Расцвет творчества. И вот…

Да, жизнь с ним обошлась сурово. Очень трудная жизнь. Потом эта постоянная работа ума. Она, видимо, и привела его к .стенокардии. Все это не могло не сократить годы. Конец где-то близко. Но как же тогда быть с незавершенным трудом? Ласкар только начал его, едва нащупал путь, с которого так не вовремя сошел советский физик Курчатов. Эстафета продолжалась, эстафета может снова оборваться. И личная жизнь… Какая там жизнь! Право же, думать обо всем этом очень обидно. Уходить, когда у тебя нет ни малейшего желания… Уходить, когда каждый последующий день во сто крат интересней, содержательней предыдущего, а открытия во всех областях науки следуют одно за другим, когда со дня на день можно ждать раскрытия самых глубоких тайн природы… Ведь будет же, наконец, человек избавлен от физических страданий, недугов, старости! Разве у Карела не наметилось нечто обнадеживающее?..

Ласкар глубоко вздыхал и снова погружался в размышления.

Он должен помочь Карелу и Полине развить успех. Им как раз недостает тех знаний, которые есть у него. Он сам займется кибернетическим устройством и поможет биологам создать аппараты, надежность которых позволит избежать досадных срывов. Вот только здоровье…

И доктор Гривс, и сам Хеллер все время говорят, что он на пути к выздоровлению. Хочется верить, что это действительно так. Хеллер, кажется, всерьез намерен доказать свое дружеское отношение к нему. Он отказался от всякого вознаграждения, взял на себя все расходы, связанные с командировкой Памелы Гривс, он настолько заботлив, что приехал лично, чтобы убедиться в результатах. Молодчина, если, конечно, все это он делает, так сказать, от чистого сердца. Возможно, что Хеллер преследует при этом и какие-то другие цели. Ну, например, рекламу. Ведь речь идет о новых препаратах его фирмы. Если Ласкар Долли будет поставлен на ноги, то уж Хеллер побеспокоится, чтобы об этом узнали повсюду. Как же! Физик Долли избавился от тяжелой болезни! Сенсация! Кому после этого не захочется купить волшебное средство и стать здоровым! Ганс – хитрец, бизнес у Хеллера прямо в крови, он не упустит ни одной возможности. Ну и что? Пусть себе… Иначе ему не прожить. Теперь конкурентов хоть отбавляй. Так что не будем судить его строго. Лишь бы получить возможность работать и работать…

Его размышления оборвала Намела Гривс. Она вошла в комнату, сдержанно поздоровалась и сразу приступила к делу.

– Вы сегодня бледнее обычного, Долли, – сказала она серьезно и взяла его руку. – Что вас беспокоит? А, вот…

Пульс у Ласкара был плохой, редко, но улавливались перебои. Памела держала руку больного, ее холодноватые пальцы крепко обжимали запястье. Ласкар не сводил глаз с фарфорового лица доктора. Белый халат и белая шапочка очень шли к ней. Памела в этой одежде была еще строже, еще отчуждение, чем всегда.

– Как видно, я плохо поддаюсь усилиям медицины, – сказал он несколько раздраженно.

– Вы хотите, чтобы болезнь исчезла через неделю? Это было бы чудом, а мы чудес не делаем. Не то время.

– Я хочу работать.

– Понимаю вас. Но нужно уметь ждать. Обычная в таких случаях волна депрессии. Все пройдет, Ласкар. Все пройдет.

Последние слова она произнесла теплее. И лицо ее похорошело от доброты, вдруг проглянувшей сквозь всегдашнюю серьезность.

– Спасибо, Памела, – сказал он и поймал ее короткий, дружеский взгляд.

– А работать подождите, – сказала Памела и легонько отодвинула столик, заваленный бумагами. – Или это очень срочно?..

– Очень…

– Вы торопитесь скорее разрушить мир. Сила атома… Ядерная энергия… Зачем все это, Долли? – Она с нескрываемым раздражением смотрела на исписанные листки, на книжные страницы с рядами формул и графиков.

– Есть атом мирный, он ведь не только разрушитель, но и строитель. Вы знаете об этом?

– Нет, – жестко сказала она. – Несравнимые понятия. Атом для мирных целей – капля в океане зла, который уже сделан для человечества.

– Но в данном случае вы как раз имеете дело с этой каплей.

Она промолчала, и Ласкар вынужден был подкрепить свои слова фактами.

– Я занялся устройством, которое поможет Карелу в его трудной работе…

– Не понимаю, – сказала она.

– Карел и Полина пришли к интересному выводу. Они утверждают, что где-то на рубеже жизни и смерти есть краткое мгновение, когда организм разлажен. Именно в это мгновение можно повернуть развитие процесса в любую сторону. Но человеческий мозг не в состоянии уловить нужное время. Я хочу построить машину для них. Это очень сложное устройство.

Памела улыбнулась.

– Утопия. Или я просто безнадежно отстала.

– Физика придет на помощь биологам. Это не утопия. Скорее, настоятельная необходимость нашего века, единение наук.

– Хорошо, хорошо. Но, ради бога, не сейчас. Вам надо отдыхать. И все. Читайте Джерома, Свифта, но не ученые труды…

Доктор Гривс поднялась и вышла.

Ласкар тихонько выругался. Не тот разговор получился. Атомы, конструкции, болезни… А ему хотелось расспросить Памелу о ее жизни, рассказать ей о своих тревогах. Неужели они так и останутся чужими – пациент и лечащий врач?..

Памела Гривс закрыла дверь своей комнаты, сняла халат и, вымыв руки, уселась к столу.

С минуту она сидела недвижимо, приложив ладони к вискам. Взгляд ее блуждал по столу, по стене напротив. Она словно собиралась с мыслями.

То, что она услышала от Ласкара, было очень важно. Значит, лаборатория младшего Долли избрала путь, о котором ее шеф, при всей своей осведомленности, даже не подозревает. Дело идет не о создании лечебных препаратов, как у Хеллера, и даже не о пересадке органов, чем ее шеф и она сама занимались несколько лет подряд без всякого успеха. Дело касается кардинального изменения всего хода развития живого организма. Ласкар Долли ошибался, думая, что доктор Гривс далека от проблем физики. Нет, она достаточно разбиралась во всем, что касается вмешательства в молекулы живого, знала современную радиологию и ее воздействие на организм. Врач, если он хочет успеха, не может не знать всего этого, он просто обязан быть физиком хотя бы потому, что ему каждый день приходится прибегать к помощи десятков приборов и аппаратов.

Сообщить Хеллеру?

Памела вытащила ил ящика стола тетрадь и обстоятельно, по памяти, записала весь разговор с Ласкаром Долли.

Сказать Хеллеру она еще успеет.