Текст книги "Роман воспитания"
Автор книги: Вячеслав Букур
Соавторы: Нина Горланова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
А уже пятый час вечера. Света в своем сверхпроводимом состоянии рисовала себе все возможные и невозможные ужасы. Можно поехать к йогу Андрею, но в такой гололед транспорт ходит совсем плохо. И все же Света оделась и вышла из дому. На остановке сидел нищий без одной ноги. А у Светы была примета: подай первому нищему! И она подала ему рубль. "Все будет хорошо!" – сказал ей нищий. С сомнением она прошла под крышу остановки. "И за что нам такое страдание?" – прочла надпись перед собой. Число сегодняшнее. Вдруг медленно подполз троллейбус с развороченным задом. Возле самой остановки он дернулся на скользкой дороге, затрепыхался, и тотчас его развернуло поперек проезжей части. Прямо на Свету оскалилась пробоина возле задних дверей. На многих пассажиров это так сильно подействовало, что они стали уходить. А Света осталась, проклиная Настину пьяницу мать, родившую такого расторможенного ребенка. Ну вовсе без тормозов! Готова в любое приключение пуститься немедленно. Тут подошел автобус. Света стучится к Андрею. Патриарх лекарственных трав удивился: почему она не звонит – так сильно спешит, понятно, но детей здесь нет и не было.
– Слушай, Патриарх, дай мне вот что... валерьянки или чего. – Света уже вся дрожала.
– Чифирем могу напоить, только сама раздевайся, а то моя Диана...
Чифирь ей был ни к чему. А трав и настоек, значит, нет, выпито уже. Но йог Андрей предложил с нею поехать в милицию. Света отказалась: вид у него уже не самый свежий, только повредить может... А вдруг дети за это время уже пришли домой? И Света побежала к остановке. Она снова час простояла на морозе, глядя на плывущие буквы световой рекламы, и вдруг от ярости включилась в действительность и прочла: "...ЛИЦО НАШЕГО ГОРОДА..." Но у нашего города нет лица, а есть морда... есть харя... И тут подошел автобус. Света вошла и вышла. Не помня ничего, она очнулась уже возле двери подъезда, где дворничиха тетя Паня громко рассуждала:
– Давление? Нет? А что? Настя? Я дам таблетки, немецкое название, аппарат... Его домуправша пила, помогло, паспортистка пила, вылечилась... У нас так не умеют лекарства делать!
"...ЫСТАВКА "КАЖДЫЙ ЧАС НАС ПРИБЛИЖАЕТ К КОММУНИЗМУ"..." – пылала и уплывала световая реклама на высотном доме вдали. Да, ножницы между светящимися лозунгами и учерняющейся жизнью стали Свете вдруг сразу видны. А ведь реклама могла бы скоро о выставке Насти Новоселовой вот так... светить...
– Тетя Паня, Настю с моими не видели сегодня? На горку ушли с утра и...
У тети Пани был сильно развит комплекс вахтера: она минуты не могла прожить, чтобы кого-нибудь не ругать. Сейчас же она принялась осуждать Настю: лиходейка, без ума, детей еще взяла... не родится от свиньи бобренок, а родится тот же поросенок... А может, они уже дома? Света побежала бегом, ворвалась, как вепрь, – детей не было. Она сказала Мише, что сейчас сбегает в милицию, и тут же упала без чувств. И тут вошли дети. Они, оказывается, замерзли, зашли согреться во Дворец Свердлова, где у Насти знакомая работает, потом снова на горку... снова греться... и так несколько раз за день... Света встала. А Миша слег. Что-то в спину тоже... того... вступило. Тут в гости пришла сестра Миши со своими близнецами и стала бросать на лежащего брата штирлицевские взгляды: мол, чего это он не вышел, не помог им раздеться. Миша решительно и кособоко прошествовал в туалет.
– Так и ходишь? – спросила ехидно Лю, когда Миша шел обратно.
– Я могу только ходить и лежать. Сидеть, оказывается, не могу...
– А как же ты на унитаз пристроился?
– В позе космонавта: полусидя-полулежа, когда перегрузки действуют в наиболее безболезненном направлении: грудь – спина.
– Вот, Настя, до чего ты человека довела! – радостно вскрикнула Лю.
Миша почувствовал, что сестра доведет его сейчас еще сильнее. Он хотел лечь на диван, но вдруг резко перекосился в другую сторону и упал, потеряв сознание. Света побежала вызывать "скорую". Когда она вернулась, Миша уже открыл глаза. А когда вошла миниатюрная женщина в белом халате, Миша даже выпятил свою мускулистую волосатую грудь.
– Встаньте! – приказала терапевтесса.
Мини-терапевтесса подбежала к его мышечной громаде и запустила ему пальчики меж ребер. Миша побледнел, задышал на всю комнату, но продолжал улыбаться. Видимо, чтобы исключить симуляцию, терапевтесса неожиданно подскочила высоко вверх, в полете сцепила руки и, уже летя вниз, нажала на череп подозреваемого. Полы ее халата победно развевались. Миша глухо рявкнул и стал оседать.
– Люмбаго, – удовлетворенно сказала терапевтесса. Миша ответил невнятным сипением, после чего лег, несколько усох и стал мутно глядеть в потолок.
– Понервничали, простудились или выпили много, – готовила она уколы, в очередной раз радуясь, что наука оказалась права.
Миша согласно сипел, с надеждой глядя на ампулы, которые могут его спасти от физического и морального падения. После укола стало в самом деле легче. Он даже встал. Встать было проблемой. Да еще сестра трещит без умолку:
– Ну вот, он вышел походкой Синей бороды – нервный смех меня одолел, честное слово...
Вдруг от этих слов Мишу пронзила такая боль, что он на некоторое время поверил в бога, а может быть – даже в Бога.
Близнецы успели прокатать по коврику в детской банки тушенки. Коврик стал коричневым и жирным. А Лю в это время похвалила своих сыновей за примерное поведение, называя их не акселератами, а почему-то бройлерами. Один из братьев принимал антибиотики. Судя по тому, что мать дала ему таблетку сразу по приходе и вот сует снова, они просидели в гостях уже четыре часа. Миша решил чем-нибудь вспугнуть сестру и запел:
– Доктор Живаго лечит люмбаго-а...
– Ты, люмбажный муж, лежишь – и лежи! – не поняла его замысла Света. Она-то знала, что сейчас Мишиному сердцу достанется за упоминание запрещенной литературы.
– Пижоны! Тебе, Свет, надо мужа разогнуть, а ты небось будешь вечером Пастернака читать! Дают ведь самиздат на ночь, я знаю...
Миша бессильно вытянулся на своем диване. И тут Настя схватила решительно карандаши, подняла с полу резинку с нарисованным на ней глазом в форме пирожка (ее излюбленная форма глаз) – Настя сейчас попробует сделать набросок с тети Люси, да, именно вот сейчас, захотела. И тетя Люся должна молчать, иначе выйдет похоже!
Лю замолчала, хотя сил не было, как ей хотелось высказать все этим родственничкам! Ведь каждую резинку можно разрезать на три части, экономия, а у них целые валяются, и на каждой нарисован глаз, огромный, словно, можно подумать, намекают: КГБ за нами всюду и всегда следит, да!
– Это глаз художника за всем подглядывает. Или – природы... – (Про Бога ей уж лучше и не напоминать, а то тут такое начнется...)
– Тетя Люся, Настя вас похоже так рисует, – заметил Антон и для солидности добавил: – Но не слишком ли красиво? Слащавости мама не любит...
– Ничего! – обрадовалась Лю. – Красота спасет мир! Давай, Настя, работай, желаю успеха! И пусть пятерки сыплются на тебя!..
– Пятерки – это в смысле деньги, бумажные? Нет? оценки... а... Вы, тетя Люся, молчите! Я рот должна рисовать... Кто там звонит? Йог Андрей!
– Откуда и куда так поздно? – строго спросила Света.
– Из дорождения в посмертие, – не моргнув глазом ответил йог.
В уголках глаз у него была такая белая накипь, какая бывает на пути из запоя в белую горячку. Между тем йог Андрей упал на колени перед диваном с лежащим Мишей и начал объясняться в любви другу. Лю подозрительно косилась на эту сцену, Настя рисовала, Миша лежал, йог Андрей на коленях объяснялся в любви, а Свету в этот миг пронзило ощущение блаженства. Ни с того ни с сего! Она примерно так это расшифровала: "Повезло мне: не спилась, как Андрей, не слегла, как Миша, не оболванилась советской идеологией, как Лю... Сплошные плюсы, ни одного минуса! Я счастливчик из счастливчиков..."
– Наиполнейший! Болеть не нужно! – мямлил йог Андрей. – Не дури.
– Патриарх! Ты бы мне помог с лекарствами, – повторял Миша.
– Ты ин-те-претируй, что я говорю... – Йог вдруг заснул, уткнувшись головой в Мишину ногу, во сне пробормотав имя Бродского.
– Ин-тер-претировать! – поправила его Лю. – Пить меньше нужно!
– А ты б выпивала иногда, сестра, а? Трезвость тебя не красит. – Миша вдруг выпалил, хотя обычно с сестрой был осмотрителен: – Наш Патриарх, может, второй Бродский...
– Сбродский! – усмехнулась Лю, – вот он кто, твой Патриарх...
"А я – Патриарх плюсов... одни плюсы", – продолжала блаженствовать Света, радуясь тому, что Миша прямо и резко отвечает сестре.
– Цвета, а можно клейкопластырь Мише на спину? – Настя вспомнила, как ей от кашля недавно клеили на грудь перцовый пластырь. – А почему нельзя? Волосы у мужчин, а-а... в-в-в... – (Это она вобрала в себя громко слюну, которая копилась от аппарата для зубов.) – ...в-в-в...
– И это все?! – спросила Лю, увидев набросок своего портрета видимо, внутри себя она представляла богаче мимикой, чувствами и прочее. Впрочем, этот вечный наш русский вопрос "И это все?!" утомил.
– Хорошо для надписи на барельефе... могильном. "И это все?!" – вдруг оживленно заметил Миша и даже двинул плечом, подогнул ногу, в общем, сменил немного позу, утомившую тело.
Лю вздрогнула:
– Юмор – это не путь, – сказала она металлическим голосом.
– Но средство, – наугад встрял Антон.
– Средства – это деньги, Антон, – поправила его Настя, уверенная, что уж в этом-то она разбирается, ведь тетя Фая всегда говорила ей: "Средств нет, чтоб купить тебе сладкое".
Света вдруг представила Настю с мозолями на руках от пересчитывания денег. Почему это? А неизвестно почему. Только энергия счастья уплыла от ее тела: руки опустились, недоштопанная наволочка выпала из них. Что это? А это вечер, спать пора, так стучал в окошко зимний ветер, но его речь вполне понимал один только йог Андрей, который похрапывал в такт редким дребезгам оконного стекла.
– Идите домой. – Настя растолкала спящего, но он пошел не домой, а к соседке Нине, которая почему-то была ему нынче рада, начала за стенкой визгливо хохотать над рассказами гостя, отчего Ивановым еще некоторое время снились то хохочущие алкоголики на скамейке, то дети на горке, то и вовсе больные в психбольнице.
Рублев
– Корову жалко!
– Сам ты корова! Антон-батон...
– Ага, ее сожгли для какого-то кино! Она живая была, а кино все равно меньше пользы приносит... людям...
– Антон, на эти деньги, от билетов, можно сто коров купить и вырастить, да!
– Хорошо, Настя! Представь, что твою собачку бы сожгли ради кино, а потом тебе дают деньги – на, купи сто собачек! Ты бы согласилась?
– Но корова-то не твоя была, Антон!
– Все равно она чья-то, – резонно заметила Соня.
Света наконец что-то стала понимать: кино, корова, пожар... Это о фильме "Андрей Рублев", что ли? Успокойся, Светочка, сядь и не кричи! Все уже лучше. Что есть, то есть! Настя так любит иконы, а там... в фильме... И ясно, что втроем Настя, Соня и Антон так замерзли на горке, что журчали носами так, будто уже началась весна. Кто их пропустил в кинозал Дворца Свердлова? Ах, Настиной матери знакомая, все понятно. Настя еще думала, что кино про богатых, потому что называлось "Андрей Рублев". А там сначала некрасивый мужик летел на воздушном шаре. Антон засмеялся, он решил, что это комедия. Он читал недавно про тех, которые из Америки сбежали на воздушном шаре – в богатство на острове... Но Настя не поняла, как именно там все стали богатыми.
Свете хотелось спросить детей: "Вы что-нибудь доброе-то вынесли из фильма, нет?!" А ведь раньше, когда она еще не вышла замуж, Света совсем не считала, что искусство создано для воспитания. Но сейчас она подумала, что уж для нее-то оно могло бы, искусство, сделать исключение и поучить детей: "Берегите мать! Она у вас одна". Очень хотелось такого киноискусства... Настя потом еще поняла, что Рублев так и не станет богатым – даже к концу фильма она бы вообще его назвала не Рублев, а Копейкин! Потом Настя забыла про деньги, спохватилась, ойкнула: как это она – и забыла! Так жена, бывает, вспомнит, что муж ее изменил ей когда-то, и сразу грозно смотрит на него: мол, вот, иногда я прощаю, но вообще-то смотри!.. Так и Настя себе попеняла: конечно, с таким Рублевым она бы подружилась, но вообще-то без денег что за жизнь такая... бедная... А Цвете Настя сказала, что иконы в конце ей очень понравились. Мол, хотя у Рублева нет ни рубля, но у него есть что-то другое, как у Миши, богатство внутри. Настя была так умна, что знала: скажи Цвете что-нибудь про иконы, про богатство внутри Миши, она и отстанет. Настя уже всегда знала, что такое сказать, чтобы от нее отстали, но еще не всегда умела сказать так, чтобы похвалили.
Город Пермь
Мишу списали с бюллетеня, хотя ходил он еще несколько "набок". Света в обеденный перерыв решила навестить мужа на работе – она боялась, что он уже там где-то упал и лежит. Был январский день, но ткань небосвода в одном месте была так раскалена, что это позволяло увидеть весь город сразу. Если взять старые районы Москвы, новостройки Комсомольска-на-Амуре и ветхие домишки деревни Чердаково, а после перемешать все это, вот и получится город Пермь. Многочисленные церкви там и тут уже сделали полшага в небытие, но в то же время мерцанием неистаявших куполов еще говорили, что могут возвратиться. Света, конечно, спешила и машинально про себя отмечала, что здесь есть какое-то даже обещание со стороны церквей, надо в этом разобраться бы, но потом, потом, мимо... Город уходил в небытие, но думал, что грубыми наркотическими встрясками в виде стел с перекошенными от патриотизма лицами можно оживить улицы Перми. Новые дома своей одинаковостью с блеском воплощали идею равенства. Таким образом, главным украшением города оказалось солнце, и, конечно, уж оно не сияло одновременно над Пермью и в то же мгновенье – над Нью-Йорком, как написал писатель К-ов в своей новой повести. Он так спешил провозгласить, что наши люди в нечеловеческих условиях остаются творцами, что на время забыл про два полушария, про вращение Земли вокруг Солнца, а может, вообще больше склонялся к теории Птолемея о плоской Земле...
Света плюс Миша
Когда Света подошла к издательству, оттуда доносился какой-то созидательный грохот. Вошла растерянно. Потолочное перекрытие между первым и вторым этажами ходило ходуном.
Света осторожно начала подниматься, опасаясь строительного кирпича по мозгам. На втором этаже не было ни души, только от ковровой дорожки поднимался не то пар, не то дым.
В редакции сидел Миша и с мученическим видом внимал старушке, которая обиженно частила:
– Я участница трех войн: Халхин-Гол, финская, Великая Отечественная и так далее.
– А что так далее? – уточнил Миша, подавая Свете стул.
– Можно я прочту два стихотворения?
– Маргарита Владимировна! Я внимательнейшим образом... Ваши стихи очень искренни, но... "Как хорошо гулять в лесу, когда такая тишина, не слышно выстрелов "Авроры""... Какая "Аврора" в лесу-то?
– Она всегда в моем сердце. А вы знаете про отрицательное уподобление? "Не стая воронов слеталась..." – Видно было, что старушка прошла царскую охранку, сталинские лагеря, послереабилитационные мучения, все это разрушило ее разум, но сильно укрепило выживаемость. И наконец она привела самый веский довод: – К тому же университетов не кончала.
– Астафьев тоже не кончал, просто талантлив от природы, – сказал Миша, рухнув духом и отчетливо слыша возражения автора:
– Вот и у меня – от природы... Да еще если б вы не уклонялись от своих обязанностей – поработали над моими стихами, а не занимались бы в рабочее время гимнастикой. Конечно, я ничего не могу вам дать, и вы этим пользуетесь!
Света поняла, какой это грохот был слышен, – значит, Миша проводил производственную гимнастику. Она увидела на его столе лист бумаги, а на нем строка, потом еще такая линия... такая кривая засыпания. Видимо, он уже дремал, а ручка сама шла и шла.
– Я вижу, все в порядке, – сказала Света вставая.
– А тебе чего надо?! – закричал на нее закорябанный жизнью Миша.
Она повернулась и ушла, почти не отражая мир со всеми его запахами, красками и шевелениями. Но у ближайшего автомата остановилась и набрала номер редакции:
– Вам позвонила участница татаро-монгольской войны. Я скоро умру, поэтому требую, чтобы вы напечатали мои стихи!
– Света, понимаешь, ее стихи нам рекомендованы с неодолимой силой. Извини меня... Клянусь тебе, я буду становиться все лучше и лучше, а в последние пятнадцать минут жизни буду совершенным, вот увидишь.
Школа
Света зашла в учебную часть. Там сидел лишь один старшеклассник в трусах. Физкультурник, наверное.
– Вы одежду принесли? – вошел завуч. – Да, вот полюбуйтесь. Хотел вынести серную кислоту! Положил пробирку в карман, а она лопнула.
– А я думала, физкультурник.
– Вы просто... гармонично воспринимаете действительность! – Куницын веером распустил свой второй подбородок, представился и стряхнул соринку с воротника Светы – в нем, видимо, еще осталась частица мужчины, не переваренная бюрократом. – Ваше заявление? Кофе хотите?
Пока он читал заявление, Света коротала время, составляя словесный портрет завуча: анфас – утомление, в профиль – переутомление. В сутках двадцать семь часов. Любимый жанр – трагедия.
– Скажите... это правда, что ваша Настя моет пол? А разве может первоклассница выжать тряпку!
– Почему нет?
В ответ Куницын изобразил такое огромное сочувствие Насте, что даже отставил чашку с кофе. Света пустилась в разнузданную ироничность:
– Остынет кофе!.. Жалеть-то легче, чем воспитывать...
– В этих немецких чашках кофе очень долго горячий, – ласково улыбнулся завуч, но подобрал свой второй подбородок.
Света поспешила уйти. Школа шумела ломающимися голосами старшеклассников. "Замётано, замётано!" – "Что замётано?" – "Что ты дурак!" Боги, боги! Эта шуточка ходила по коридорам еще во времена Светиного детства. "Подайте слепому на цветной телевизор!" А вот это уже совершенно новое что-то... "Самолет, самолет, ты возьми меня в полет!" – пропел сонливый дошкольник, сын уборщицы. Ну, это уже будет вечно звучать, пока самолет не превратится в космолет. Интересно, в пору космолетов уборщицы тоже будут жить в подвалах школ со своими маленькими детьми?
Из класса выглянула Расисим:
– Очень ждем вас! Сколько у меня проблем с вашей Настей! Девочку от всего тошнит. Надо лечить ребенка, раз взяли...
Молчаливый хор всеобщего осуждения стукнулся в уши Свете. А может, давление подскочило.
– Предложения Настя никогда не заканчивает! И откуда она знает, что такое девственная плева?! – уже гулаговским голосом вопрошала Расисим.
Света начала про то, что ничего плохого нет в интересе ребенка к устройству своего... своих органов. Настя хочет определиться. Нас ведь раздражают люди, которые не определились в половом отношении. Женственные мужчины, например. Соловейчик в своей книге пишет, что... Цитата убеждала сильнее, чем слова живого человека. На Свету уже смотрели с уважением. Сталинизм ядреный. Мнение, пропущенное через цензуру печати, их сразу покоряет, думала Света.
Когда выходили, отчим Лады подал Свете пальто и предложил пройтись пешком две остановки – до дома.
– Вы выглядите как студентка, – сказал он при этом.
– Просто пальто с пелериной. Нет денег на новое... А вообще-то Пушкин считал, что каждый должен выглядеть на свой возраст... – Света смолкла, она вдруг поняла, откуда ей известна фамилия Куницын, – это был один из учителей Пушкина в Лицее. – Смотрите: позы деревьев совсем человеческие под тяжестью снега.
"Вольф, Рудольф, Адольф?" – пыталась она вспомнить немецкое имя отчима Лады.
Было скользко, и отчим Лады предложил Свете руку, она с облегчением приняла помощь. Рудольф, кажется! Он не немец, а просто мода ведь на красивые имена была тогда... По батюшке Потапыч.
– Лада растет такая обидчивая у нас! – сказал он, как бы прося какого-нибудь педагогического совета.
– Но она же меланхолик.
– Нет!
– Разве холерик?
– Нет!
– А кто?
– Нормальная!
Света поняла, что преувеличила знания попутчика.
– Светочка! – донесся знакомый голос. – А еще один поэт писал, что женщины светолюбивы... Они тут по ночам гуляют, понимаете ли!
Это был Лев Израилевич с красной повязкой на руке – в составе дружины заставляют ходить по улицам: без пяти минут доктор наук – и в дружину! Как только не стыдно этой действительности! Так примерно говорила Света, знакомя его с попутчиком: отчим Лады это! Какой такой Лады, Лев Израилевич ничего не понял, но на всякий случай пообещал, что Мише ничего не скажет.
Мама Лады
Как-то Настя заявила:
– Мама Лады купила б мне джинсовый сарафан, да! Она говорит: нет времени, а то бы они оформили меня к ним жить. Чтоб с Ладой вместе жила.
– Ну! Как? Помнишь, у них картина эта с волчатами. Три волка на луну воют. Еще лунный свет мастерски... Как с волками жить? По-волчьи выть, что ли? – Света машинально осуждала людей, повесивших такую картину.
– Просто у мамы Лады нет времени меня оформлять... А то б они взяли меня и любили, как родную! – твердила свое Настя.
– Перестань говорить ерунду, Настя. Ты прекрасно знаешь, что все это сочинила сама! – грозно заявил Миша, которому хотелось спокойно почитать.
Но Настя упрямо стояла на своем: серьезно, мама Лады ее полюбила, хочет взять, но вот только оформлять долго, ей некогда!
– Мы поможем быстро оформить! – не выдержала Света. – Пошли!
Миша отвернулся к стене, показывая, что он в этом спектакле участвовать не хочет. Поздно уж очень. Но Света быстро оделась, а Настя зачем-то спрашивала у Сони, где ее фломики. С собой хочет фломастеры? Ну и ну!
– Говорю вам: на ночь глядя не ходите! – простонал Миша с дивана. Настя хочет счастья, она и подождет до утра.
Про себя он твердил народную мудрость вроде того, что утро вечера мудренее и сколько волка ни корми, он все равно в лес смотрит.
– Нет, она не выдержит до утра! – взвизгнула Света. – Ты хочешь оттянуть Настину счастливую жизнь до утра, ну и ну!
Про себя она думала: Настя никогда ей не простит, если встать на ее пути к счастливой жизни.
– Да, не выдержу до утра! У них аквариум в кладовке двести кубометров, вот! – прокричала Настя.
– Ты сама там, Настя, будешь плавать! – захохотал Миша. – Но! Света, дай мне слово, что вернешься с тем же настроением, с каким ушла. Не хуже!
На улице было темно. На доме Лады горело три буквы: "ОНО" "ГАСТРОНОМ" было когда-то. А вот рядом на пирожковой горят четыре буквы: "РОЖ...А".
Не жаль мне, не жаль мне
Растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне
Разрушенных белых церквей,
зачем-то вслух прочла Света.
– Это Рубцов? – спросила Настя. – Я к вам в гости буду приходить! Помнишь, ты рассказала, как его баба убила топором! Все из-за того, что люди из детдома. А я никогда не буду в детдоме!
Если умолять: "Настя, не уходи!", то потом она будет пользоваться этим и шантажировать: "Купи сарафан, а то я!.." Много сил потрачено на девочку, но зато узнали, какие люди бывают... как мама Лады! Да, чтобы узнать людей, не жалко и потраченных сил... Познание вообще бесценно. На вытаявшем куске асфальта сидела кошка цвета асфальта. Охотница за воробьями. Сейчас и Настя сменит окраску в сторону окружающей среды дома Лады. Будет говорить не о поэтах, а о вещах...
– Здравствуйте! Вот Настя говорит, что вы ее взять хотите.
А Настя в это время уже разделась и смотрела на себя в зеркало.
Родительница Лады ушла, убавила звук телевизора и вернулась в прихожую:
– Ну что ты, Настя! С чего тебе в голову это пришло? Мы такого ничего не говорили.
– А-а! Это слышала Лада, и тетя Паня подтвердит! – крикнула Настя, полагая, что если их припереть, то уж точно ее возьмут.
– Рудольф! Рудольф! – закричала мама Лады, словно призывая стаю волков, которые выгонят незваных гостей.
Рудольф вышел с красным от пива лицом и сразу поднял голос на жену свою:
– Ты что! В самом деле говорила такое?!
– Но Настя сама попросилась... Ей с Ладой хочется. Но вы ведь не отдадите? – с надеждой в голосе спросила мать Лады.
Вышла Лада и заявила:
– Двенадцатый час ночи. Вы чего тут?
– Ребенок ведь не котенок, чтобы им перебрасываться, – зевнул отец Лады и ушел дальше смотреть телевизор.
– Вот именно. А теперь Настя считает, что вы ее больше понимаете. И вам придется ответить за свои слова: взять девочку к себе!
Настя уже двинулась было в комнату вслед за Ладой, но мать Лады остановила ее рукой: нельзя! Свете она сказала так:
– Вы что! У нас бабушка умирает от рака! И нам не до Насти!
Настя вдруг начала покашливать – от неловкости положения.
– Видите! – добавила мама Лады. – Она у вас болеет часто! Ладочку будет заражать еще... Да и о вас Настя никогда не говорит плохого: дядя Миша читает вслух каждый вечер, Света – рисует... А у нас ничего этого не будет, Настя!
– А мне и не надо! – радостно кивнула девочка, полагая, что начался торг и можно уступить кое в чем.
– За свои слова нужно отвечать. На словах легко быть хорошими. А вы делами докажите. Позвали – берите.
– Цвета, пойдем, – позвала вдруг Настя.
– Сами эту дрянь взяли, сами и воспитывайте, – закричала мама Лады. Чтоб она нам вшей и лишаи нанесла! Нет, не бывать...
– Вши, лишаи... А вы как думали?
Света говорила спокойно, ведь она обещала вернуться с тем же настроением, что... У нее не одна Настя, силы на других нужны. Но в это время рука Рудольфа выросла над Настей и вышвырнула ее вон из квартиры. А в руки Свете кинули пальто девочки. Дверь захлопнулась. Света думала, что Настя все поняла. А Настя в это время думала: все испортили! Специально эти Ивановы ночью пошли туда! Сразу... А надо было постепенно приучать родичей Лады... Вообще-то она твердо была уверена, что всем нужна, во всем мире, просто ее еще не знают. А как сделать, чтобы узнали? Может, картины помогут?
Вернувшись домой, она сразу же взяла бумагу. Что рисовать? Кого? Себя! Автопортрет. Сама-то она у себя всегда под рукой! Миша думал, что она хочет извиниться своим рисованием, и эта слепота его приведет в конце концов к тому, к чему приведет... Но и Настя ведь тоже была права: человек должен быть нужен.
Будни
Позвонили в дверь: телеграмма от Светиной матери о том, что приезжает. И Света пала духом вопреки известному призыву "Духом окрепнем в борьбе!". Где уж тут окрепнуть в борьбе с мамой Лады, предстоящим визитом инспектора по опеке плюс родная мамочка, которая будет все время учить жить, с первой минуты: "Света, как ты села – ну-ка ногу на место! Смотрите, она все еще ногу под себя на диване!.. Дочь, не размахивай сумкой во время ходьбы – ты меня позоришь!" Конечно, придется вылизать весь дом, у Антона кровать и под кроватью, как сознание и подсознание (сверху заправлено, аккуратно, а под кроватью яблочные огрызки и фантики из-под конфет, батарейки и грязные носки).
– Свет, ты что, первый ребенок в семье у родителей, что ли? Ну понятно – первенцами всегда недовольны... к ним повышенные требования, их ждали... Теперь понятно!
– Что понятно, Андрей? Говори.
Когда Света вышла мыть посуду, йог Андрей вышел за нею:
– Почему ты взяла Настю? Хочешь матери своей доказать, что неродную вот любишь? В то время как она тебя, родную, не ценит... С точки зрения Фрейда...
Света начала бормотать про мать: мол, с нею говоришь – как бы идешь по узкому коридору, тесно, боишься лишнее сказать!
– Но мне-то еще хуже, я вообще единственный, – чуть не заплакал йог Андрей, втайне надеясь этим выманить у Светы на опохмел; и он рассчитал все точно – она налила ему два бутылькб кукурузных рылец, спиртовой настой.
И тут пришла Инна Константиновна.
– Что это Настя дома не сидит?
Света сразу же подарила инспекторше мемуары сестры Цветаевой. Щедрым голосом Инна Константиновна сообщила: одна артистка ТЮЗа просит себе Настю! Такая одинокая женщина, сама шьет, вяжет. Ах, не отдадите! И чего вы за нее держитесь? Уникальная личность? Но это не Цветаева все-таки. Вот у Цветаевой – уникальность.
Света лихорадочно прикидывала, что бы еще подарить гостье, а Миша думал: "Да ты бы Цветаеву в упор не заметила, когда б ее живую увидала! Думала б: седая изможденная женщина в платье, просвечивающем от ветхости. Да встреться ты с самим Шагалом!.."
– Вы почему не на работе, Миша? – строго спросила Инна Константиновна. – Ах, пол лаком покрыли в издательстве, что вы говорите! Деньги у них есть, значит... А на дом вам дали задание?
Йог Андрей наскоро призвал всех организовать союз читателей и первым пунктом устава записать: не читать членов союза писателей. Он надеялся успеть на вторую смену на работу. Там-то уж он сможет хорошо похмелиться, патриарх лекарственных трав! И Света вспомнила, что она патриарх плюсов. Сейчас она покажет инспекторше камни, что дети собирают.
– Сад камней в Японии – это изумительно, – в ответ начала Инна Константиновна рассказывать о своем турне по Японии. – Да вы ко мне в гости придите! Я покажу все, что привезла.
Йог Андрей понял, что пора делать ноги. В последнее время он утратил интерес к женщинам, даже таким красивым, как эта инспекторша. Много они хотят. Вот другое дело настойки – тоже женского рода, на спирту, конечно, способствуют медитации... Йог он или нет?
Света не доверяла йогам. Если бы они были такими могущественными, то разве позволили б этим варягам... англичанам... править у себя на родине!.. Наверное, все это одни разговоры, чтоб нравиться женщинам. И не больше.
– Одна – женщина, другой – мужчина, вот и вся причина, по которой камни... – лепетала Инна Константиновна, наслаждаясь интеллектуальным общением.
Света думала: чего бы уж такое ей дать, чтоб ушла поскорее? Миша мечтал сам уйти в себя. Инна Константиновна была уверена, что все счастливы общаться на таком высоком уровне. Андрей же думал о скорой встрече с настойкой. И все их мыслительные токи так сложно переплелись, что образовали ткань бытия. Можно было почти зрительно видеть паутину-сеть этих переплетений в ауре квартиры Ивановых...
Письмо: "ЗДРАВСТВУЙТЕ, ДОРОГИЕ БАБУШКА И ДЕДУШКА! ПОЛУЧИЛИ ВАШЕ ПИСЬМО. ОТВЕЧАЕТ ВАМ АНТОН. ДЕЛА У НАС НЕВАЖНЫЕ. МАМА СКАЗАЛА ПАПЕ: "ВЫХЛОПАЙ ОДЕЯЛО!" А ОН РАЗГОВАРИВАЛ С АНДРЕЕМ. И МАМА ВЫГНАЛА ПАПУ. ОН УШЕЛ ИЗ ДОМУ. НАПИШЕТЕ: ИЗАБРЕЛИ ЛИ У ВАС ДЕЦКИЕ САДЫ?"
– Ну и ну! – обрадовалась возможности поучить кого-то жизни Настя. Антон, ты чего? Бабушка подумает, что родители развелись. А ведь когда это было! И Миша вскоре вернулся, помирился с Цветой, а ты об этом ни слова!
Антон вспомнил, что папа в самом деле вернулся уже. И повеселел и принялся с усердием выпускать свою занудную газету "Фаустенок". В номере два он поместил карту полезных ископаемых, точнее, так: карту полезных и бесполезных ископаемых в квартире Ивановых.
